Текст книги "Человек дождя (СИ)"

Автор книги: Диним Найя

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

   – Да, я доволен! Очень доволен.

   Я был счастлив.

   Варр-Орх'Грраш умел достойно проигрывать.

   – Тогда человек храма Од-до оказать мне честь и быть мой гость.

   Он привёл меня в пещеру, о существовании которой я и не догадывался. Там, в капельной мзге сытно трещал и пощёлкивал большой костёр. Орки разглядывали меня, негромко переговариваясь на своём рычащем полузверином языке. Всякий с кем я встречался взглядом, тут же кивал мне. Видимо, кивок означал нечто вроде приветствия. Я чувствовал себя ребёнком, угодившим в мрачную сказку. Меня вежливо усадили на подстилку из наваленных друг на друга варжьих шкур.

   – Человек храма простить мои братья за невежество. Они плохо знать ваш язык. Понять мало слова, но не говорить.

   – А ты откуда знаешь, Варр-Орх'Грраш?

   – Я быть хороший воин. Я хорошо знать мой враг. Я много учить. Пленный люди говорить мне много слова.

   Он и вправду знал очень много слов. И хотя лепил их одно к другому нескладно, вкривь и вкось, произносил каждое очень чётко, и я хорошо понимал его. Да и мои высказывания не вызывали у него недопонимания.

   Сначала мы пировали запечённой в глине вкуснейшей гусятиной. «Много жирный птица бить камень на воде в низина». Затем торжественно запивали «хороший мясо» водой, разлитой по грубо и наспех выдолбленным деревянным чашам. «Человек храма простить, у Варр-Орх'Грраш нет вино для гость, быть только хороший чистый вода».

   Наконец пришло время подобающих разговоров, которое я ждал и с нетерпением, и со страхом, зажатым в кулак.

   – Я плыть на остров и знать приказ убить все люди, – начал Варр-Орх'Грраш. – На остров всегда жить только орки, люди не быть здесь. Так быть в то время, когда жить мои предки.

   – Всех?! – не сдержался я. – И бабьё с сосунками в подолах?

   – Я воин. Я никогда не спорить с приказ, – посопев, громыхнул Варр-Орх'Грраш. – Но теперь я решать...

   Возглавлял карательную армию «великий шаман» Хош-Пак. Орки сбросили якоря в бухте Долины рудников. Место было не самое удобное, о чём свидетельствовали трухлявые обломки кораблекрушения, затянутые песком. Нашлись те, кто посчитали сии находки дурным знаком, но поначалу дела карателей шли в гору. Засевшие в повидавшем лучшие времена, обветшавшем замке паладины Робара Миртанского казались незначительным затруднением. Но оркской крови они попортили немало. Выкурить из убежища их никак не удавалось, но и долгая осада не виделась лучшим решением. Загвоздка таилась в съестных припасах. Орки сильны, но и прожорливы. Естественные надежды этих умелых охотников на угодья Долины рудников сразу же потерпели крах, едва оркское воинство сошло на берег. Зорким очам доблестных воинов, гораздых на скорую расправу с поджаренным на вертелах мясом, представилась выжженная пустыня. В проклятой Долине бродили стаи злобных существ демонических кровей. О сих выходцах из кошмаров ожесточённого безумца Варр-Орх'Грраш не захотел много говорить, но о них в своё время мне рассказывали самые невероятные ужасы бывшие каторжане. Демоны не враждовали с орками, но довольно было и того, что эти бездушные и безмозглые твари подложили армии Хош-Пака свинью с провиантом, вернее даже сказать, обугленный костяк свиньи. Пришлось туго затянуть пояса и выкатить из трюмов неприкосновенные бочки с солониной.

   Хош-Пак бросил немалые силы на замок. Но паладины умело отбивались раз за разом. Что служило им пищей – знает только Иннос. Со временем к тому же выяснилось, что королевские воины – не единственные люди в Долине. И даже не единственные вооружённые. Небольшие отряды не самого робкого десятка головорезов скитались по давно ставшему им родным домом проклятому рудниковому долу и хладнокровно запасались разномастными шкурами демонической красы. Не отказывая себе в удовольствии выпотрошить зазевавшегося орка. Впрочем, с этими разобщёнными бандами шкуродёров сплочённым бойцам Варр-Орх'Грраша удалось справиться довольно быстро. Те, кому ещё не надоело жить, бежали из Долины.

   Паладинам же надоели игры в радушных хозяев замка, пребывающих в вечном ожидании дорогих гостей, и они подослали к шатру Хош-Пака искусного переговорщика, убедившего великого шамана отправиться гостить к праотцам.

   Так паладины на свою беду сделали главнокомандующим Варр-Орх'Грраша.

   – Они умереть все как подобает воин с великая честь. Никто не молить пощада.

   Я молчал, глядя в безмятежное пламя.

   – Мы жечь большой огонь и жечь тела воины в долина, как подобает. Они быть достойный враг, и мы знать, что они молиться огонь.

   В проклятой и людьми, и демонами рудниковой Долине у орков-карателей теперь остался единственный, непобедимый враг – голод. Он, чуть ощерившись, легко вытеснил могучих воинов с уже опостылевшего им пепелища.

   Варр-Орх'Грраш знал, что в Хоринисе засели паладины. Но сам город виделся многоопытному воеводе завалявшейся на берегу хрупкой ракушкой, чьи высохшие створки не выдержат и малейшего нажима. Полагая, что упорные рыцари короля не будут отстаивать до последней капли крови гнилые трущобы, лепящиеся к пристани, особенно если поджечь убогие лачуги, только на растопку и годные, Варр-Орх'Грраш решил начать вторжение со стороны моря.

   За поджог рыбацких домишек отвечали шаманы, пусть и не столь великие, как покойный Хош-Пак, но отточившие свои воспламеняющие навыки во многих победоносных сражениях. И они, вместе с простыми рубаками, попрыгали в воду, когда чудовищный жар, насланный ослепительной стихией с затянутых тучами небес, впился в мачты и рассеял паруса. Не всем удалось доплыть до берега... Карательная флотилия даже и близко не подошла к пристани Хориниса.

   Если Варр-Орх'Грраш и терзался сомнениями, не редчайшая ли случайность, какую невозможно исключить полностью в грозовую пору, сгубила его штурмовые корабли, то он скоро исцелился от мнительности. И дня не прошло, как испепелились последние суда орков, оставшиеся в бухте Долины рудников. Неугасимый огонь пожрал их вместе со всеми драгоценными запасами, не захлебнувшись ливнем.

   Впервые главнокомандующий Варр-Орх'Грраш столкнулся с противником, которому не мог отрубить руки. От которого неизвестно чего стоило ожидать.

   Но не дожидаясь, когда стихнут надоедливые дожди, орки взялись за топоры. Осадные башни и орудия, угрожающие стенам всё ещё не раздавленного города, обуглились и обвалились в золу за считанные мгновения. Тогда Варр-Орх'Грраш наконец встретился с невидимым врагом и назвал его демоном грозы.

   Демон не спалил только утонувший в грязи напротив Западных ворот таран. Вызволить стенобитное орудие не удалось, и ходящий по воздуху поджигатель не счёл нужным возиться с бесполезным нагромождением брёвен.

   Шаманская выучка оказалась бессильна против злокозненного демона грозы. Метко брошенные огненные сгустки, те немногие, каковые не обращались в пшик ливнем, достигнув цели, просто тонули в прозрачной и ничтожной, как слеза, молниеносной сущности.

   – Это как брать золото, – Варр-Орх'Грраш постучал кулачищем по одной из своих нагрудных блях, – и бросать в глубокая, глубокая чистая вода. И смотреть как тонуть.

   Демон грозы, не задетый ни бранью, ни огнём, проходил над головами беснующихся орков, не принимая вызова. Один раз он снизошёл до Варр-Орх'Грраша, потрясающего верным боевым топором. Спустился с затуманенных небес и заглянул прямо в глаза.

   Прежде чем Варр-Орх'Грраш собрался с мыслями и бросился на безучастного врага, тот исчез, будто бы дождь вдруг поглотил его без остатка.

   – Это как сломать в кулак чистый лёд, мелко-мелко сломать и бросать в быстрый вода.

   – Тот воин, который ударил его, он мёртв? – перебил я словоохотливого рассказчика.

   – Орки сильны. Он жить, но быть плох. Я думать, он бить кулак, сразу умереть.

   Рассмотрев хорошенько уклончивого демона грозы, Варр-Орх'Грраш уже не сомневался, что хозяин твари – человек. Большой шаман, говорящий с духами и подчиняющий свой воле стихии. Великий шаман. Очевидное сие знание не давало опытному воину никаких преимуществ. Но дало много пищи для взбудораженного ума. Оркский воевода повидал много людей, и они всегда казались ему очень предсказуемыми, впрочем, как и его соплеменники, в большинстве своём.

   – Демон грозы мог убить всех, как огонь убить мошкара. Он не хотеть убить.

   Орки не мешкая отступили от городских стен, когда увидели, как из Южной лощины с отчаянным кваканьем бегут гоблины. Сообразительные горлопаны раньше, чем забеспокоилось чуткое зверьё, смекнули, что грядёт потоп.

   – В лощине теперь озеро разливанное, поди, – пробормотал я, в растерянности потирая лоб.

   – Нет, там как широкий река. Вода уходить и уходить. Я думать, внизу в скале много щель, глубокий, глубокий.

   Пробоины, пробоины, пробоины... Бездонные. Выпивающие грозы и ливни. Вот почему не обрушились подмытые стены Хориниса. Вот почему город не сполз в море под напором грязевой лавины. Кому как не человеку дождя, приходящему неведомо откуда и уходящему в неведомо куда, знать о пробоинах, изъязвивших остров чудес...

   Жуткая чёрная башня, воздвигнутая нечеловеческими силами за одну ночь, к которой и орки вплотную подходить остерегались, в одночасье рухнула, когда разжиженный грунт просел и потёк под её чудовищным весом. А город устоял...

   Вскоре и чудом избежавшие гибели от могучих ручищ алчных оркских зверобоев животные, обитавшие в низинах, подались в горы. Они поднимались и поднимались тропами, не обнаруженными разведчиками или же недоступными для охотников-тяжеловесов. Дичи почти не осталось. Опустившиеся на затопленные крестьянские поля дикие гуси стали воистину милостью небес для отощавших воинов Варр-Орх'Грраша.

   – Хороший воин есть много хороший мясо. Есть трава – стать как баран.

   Орки пытались закоптить гусятину впрок, но болезнетворная плесень чуть ли не на глазах обволакивала их жалкие запасы.

   – Надо много соль и много сухой воздух, чтобы хороший мясо быть годное для есть и не болеть.

   Оркам пришлось отойти и от монастыря. Невыносимая жизнь впроголодь, по колено в холодных мутных ручьях, под нескончаемыми водопадами, приелась быстро. Ржавчина вгрызлась в победоносные оркские клинки, на самих же изнурённых бойцов ополчились благоденствующие в сырости хвори.

   Демон грозы изредка навещал забившихся в пещеры орков. Он внушал ужас и ненависть, но оставался недосягаем. Он просто наблюдал за воюющими с разбушевавшейся непогодой за свои впавшие животы прославленными воинами и никому не позволял к себе приблизиться. Приходил всё реже и реже, потом и вовсе оставил их в покое.

   – Когда я увидеть тебя, Од-до, я понять, зачем демон грозы не хотеть убивать.

   Я в недоумении воззрился на Варр-Орх'Грраша.

   – Ты большой и сильный для человек, – продолжал он, – но ты не быть воин. Ты совсем не уметь ходить на земле, где быть твой враг. Ты не шаман, кто сжигать огонь свой враг. Кто ты быть, человек храма?

   – Я... я ученик шамана. Того, кто лечит. Кто делает лекарства. Я – травник... собиратель трав.

   – Я понимать, – качнул тяжёлой головой Варр-Орх'Грраш. – Ты не знать и не учить как убивать враг. Скажи, зачем ты велеть демон грозы уходить, когда ты ещё не видеть город? Когда ты знать, что рядом ходить много враг?

   Потому что он при смерти...

   – Мне был знак, – я облизал потрескавшиеся губы, – Аданос... приносящий дожди, ниспослал мне видение. Но я, маловерный, хотел воочию увидеть город... не во сне. Вышел срок демону грозы покинуть остров, такова воля Аданоса. Кто я, дабы перечить божеству Равновесия, сколько бы врагов ни ходило рядом?

   – Равновесия, – гулким эхом повторил за мной Варр-Орх'Грраш.

   Как же ты ошибаешься, воевода, думал я. Да будь у меня ручной смертоносный демон, испепеляющий одним прикосновением, разве имело бы значение то, что не обучен я воинскому ремеслу! Пощадил бы я хоть кого-то из этих плечистых, головастых, рычащих тварей, явившихся на Хоринис с приказом «убить все люди»?.. Да только не хозяин я ни дождям, ни грозам. Ненасыть – вольная птица, неисповедимый пришелец из другого мира, очень во многом непохожего на мирок острова чудес. Спрошу ли я когда-нибудь рыжего молчальника, почему человек дождя стал демоном грозы, защитившим город, в коем даже отпетые убийцы боялись его?..

   – Теперь я говорить, что я хотеть от тебя, Од-до. Я ходить к ворота город, но люди только кидать камни и не слышать мои слова.

   А ты ещё не забыл, доблестный Варр-Орх'Грраш, что тебе приказано убить их всех? Они же ещё не забыли, как надлежит поступить с тем, кто пытался сжечь их жалкие дома.

   – Я и ты идти к большой храм под красный крыша. Мы идти к великий мудрый шаман храма огня. Великий шаман слышать мои слова. Я говорить великий шаман, что я, Варр-Орх'Грраш, не хотеть война с люди. Я говорить – хватит. Если люди не хотеть мир, мы быть воевать как и приходить воевать. Мы убить много люди и убить ещё много. И люди убить много наши воины. Но я говорить – когда падать снег и вода стать лёд, все умирать на остров. И люди, и орки.

   Его низкий голос упал куда-то в нутряные глубины, и от его звуков у меня волосы на макушке зашевелились.

   – Приносящий дожди сделать так что орки и люди стать как два варга грызть один другой и упасть, и вязнуть в большая топь. Если они не разжать зубы, они тонуть. Если они хватит пить кровь, они выйти на твёрдый земля и быть живы. Это и быть равновесие, человек храма. Нам выбирать – тонуть или жить. Я решить жить. Я думать, большой шаман огня тоже решить жить.

   Он вздохнул так мощно, что огонь, дрогнув, метнулся от него прочь, но тут же выровнялся.

   – А как же приказ, Варр-Орх'Грраш? – я всё же осмелился спросить его об этом.

   – Я приводить мои воины за победа. Так быть всегда. Я называть их братья не так что это красивый слова. Они верить Варр-Орх'Грраш. Они хотеть победить, не сдохнуть в болото, не харкать кровь, не стыть в пещера от голод. Я решить, что так не подобает умирать мои братья. Люди решать, подобает ли им гнить в ракушка у моря. Я хотеть от тебя идти к большой храм за стена. Мои воины быть здесь. Я быть без оружие. Ты говорить с люди на стена, и ворота стать открыты.

   – А ты не боишься, что тебя там порвут на куски голыми руками?

   Он расхохотался, и вся пещера загрохотала, как огромная глотка.

   – Я – нет. Решить жить – не значит быть трус. Если ты говорить нет, Од-до, ты уходить как пожелать, и никто не убивать мой гость. Варр-Орх'Грраш дать слово.

   – Я пойду с тобой...

   Не подобает человеку быть глупее варга и кровожаднее демона.

   – Скоро быть ночь, Од-до. Мы ходить к храму, когда быть утро и встать солнце. Солнце!

   Он, улыбаясь, мохнатой лапищей хлопнул меня по плечу, да так что у меня онемела рука и потемнело в глазах. Помалкивающие до того орки зарокотали и зарычали вдруг разом со всех сторон.

   – Ты слышать дождь, Од-до?! Я не слышать. Подумать – завтра мы открыть глаза и видеть солнце!

   Я хотел было сказать, что за разговорами его горластых воинов не расслышать и камнепад, не то что какой-то дождик, но промолчал, только кивнул.

   Радушный хозяин пещеры ещё пытался напичкать меня «хорошим мясом», но я уже был не в силах двигать челюстями. Навалилась усталость, придавила, скомкала и сломала меня.

   Как гостю мне постелили «лучшую шкуру». Необъятную, косматую, посеребрённую матёрой сединой шкуру мракориса. Я уткнулся лицом в тёплую кудлатую вонь и заснул как убитый.

   Помню, как я и Варр-Орх'Грраш, обласканные нежным осенним солнцем, долго ждали у врат обители, когда за стенами докипит разноголосое варево мнений. Помню, звонкий голос господина Сержио, кричащего «открыть ворота!.. пошевеливайтесь, доходяги!», помню бледные изумлённые лица братьев и ледяной взгляд «великого шамана храма огня» – Верховного жреца, магистра Пирокара.

   Переговоры растянулись на несколько дней. Что на них происходило, мне, простому «ученику шамана-лекаря», доподлинно не ведомо. Наместник Хаген долго упирался, якобы вплоть до того, пока его чуть не поколотили его же дюжие подчинённые, устав сдерживать негодование жаждущих вырваться из осадного заточения островитян. Но мятежного землевладельца Онара не пришлось долго уговаривать покинуть разваливающийся на глазах старинный горный форт. Этот не привыкший к витанию в облаках двужильный строптивец не видел ничего для себя зазорного в том, чтобы договариваться хоть с орками, хоть с демонами. Главное, чтоб те понимали – дабы иметь право на кусок хлеба и тёплый ночлег, должно горбатиться от зари до зари.

   А горбатиться пришлось и тем, кому таковая участь и в кошмарах не снилась.

   Отступила вода, обнажая мертвенное опустошение земли.

   Но мы выжили. Мы и они. Они и мы. Потоки горячего пота, которые лились на стынущий в ожидании зимы остров чудес, смешали предчувствия решающего испытания в единое мы.

   Нас прокормило море. Я обучился рыбацкому делу, и оно пришлось мне по нутру. Я выходил на промысел вместе с брюзгой Фаримом и смешливым белобрысым здоровяком по имени Ыныкх-Чорр. Когда тот нахватался от меня, а пуще от неустанно жалующегося на горькую судьбину Фарима, всяких словечек, то рассказал мне, обхохатываясь во всю глотку, как я при первой встрече едва не проломил ему лоб камнем.

   Удлинились ночи, побеленные завирухами. Я валил лес и, обрубив сучья, таскал на плече брёвна. Повезло мне уродиться высоким, так что я спокойно ладился в напарники и к оркам, не самым рослым. И с Иныкх-Чорром, и с Варр-Орх'Гррашем мы перетаскали множество крепких стволов из Мглистого леса. Было чем латать жилища и чем топить очаги.

   Та зима была последней, когда я в монастырской библиотеке с нелишней осторожностью переворачивал страницы мудрых и мудрёных книг, значительно пострадавшие от вездесущей сырости. Просушкой и очисткой от плесени размякших листов с величайшим прилежанием занимался одышливый Тхорр-Шоха – единственный, кому довелось померяться силами с Кх'Азоррг-Шакком – демоном грозы. Мастер Неорас выходил смельчака, но на долгие месяцы запретил ему заниматься какой-либо тяжёлой работой, ибо сердце его было изранено. Меня сей архивариус поневоле, боком протискивающийся в двери книгохранилища, ни в чём не винил, но я, каждый раз видя его, испытывал невыразимую словами неловкость.

   И ещё труднее высказать, какие чувства обуревали меня, когда отстранённо-вкрадчивый магистр Пирокар и его багрово-чёрные тени Серпентес и Ультар расспрашивали меня о демоне грозы, о призраке, запугивающем добрых людей на землях Акила, и о моих поисках на торжище Хориниса людей, помнивших некоего маленького чужестранца. Не этим просвещённым господам я мог рассказывать, подбоченившись, о всяческих нежданных чудесах, коими одарял меня благодетель и покровитель мой Аданос. На большинство их, заданных проникновенно-отеческими голосами, вопросов я честно отвечал: «не знаю». Но мне невозможно было отвертеться и от тех, на подобные которым Высшему совету, кое-как исторгая из лужёной глотки непривычные слова, уже ответил болезный Тхорр-Шоха. Я быстро сообразил, что нечестивому иноверцу позволили жить и даже работать по мере сил его в обители, не только потому что он, не обученный вовсе и оркской грамоте, не смог бы, принеся братству Огня пользу, нечаянно приобщиться к неким, с особо жгучей ревностью оберегаемым служителями Инноса тайнам. Да и лечили немощного рубаку не только из милосердия. Его изучали. Надеясь и от поражённого «огнём небесным» в живучее сердце воина и от прочих его бесхитростных собратьев вызнать как можно больше о таинственном демоне грозы.

   А за послушника «Од-до», повелителя непобедимого Кх'Азоррг-Шакка, взялись так, что у меня аж в глазах заискрило.

   Открыв в себе нежданно дар вдохновенного лицедейства, граничащего с юродством, с сияющим взором и благоговейно прижатыми к груди кулаками я выкрикивал в каменное лицо магистра Пирокара:

   – Истину зрели вы, Верховный, говоря когда-то – вот тот, кому благоволит Аданос! Приносящий дожди испытал меня!

   Испытание сие заключалось в том, что я, ничего не убоявшись, должен был сопроводить в мир иной застрявшего в нашем мире призрака, одним лишь взглядом наводящего порчу на простой люд. Избраннику Аданоса предстояло найти проклятые кости, о чём мне, невежественному, поведали мудрые люди. Да, я, неразумный, расспрашивал на торге почтенных граждан, и расспрашивал в трущобах низких людей, не слыхал ли кто о пропавшем без вести. Но то был ложный путь. И Аданос, взиравший с небес на мои бессознательные метания, смилостивился и привёл меня к тем, кто знал, где лежат останки.

   Магистры Ультар и Серпентес переглянулись.

   – И кто же они, послушник? – ласково спросил Верховный.

   – Гоблины! – проорал я ликующе.

   Пепельно-седые брови «великого шамана огня» поползли вверх.

   – Что? – спросил он.

   Какой правдолюбец упрекнёт меня во лжи?! Ведь в чём-то гоблины оказались человечнее иных людей.

   И я поведал старцам в огненно-угольных мантиях самым напыщенным слогом, каким только и подобает, по моему разумению, вещать на Высшем совете, трогательную историю о том, как я, колупая целебные корешки в Южной лощине, увидел гоблинов, таскающих еловый лапник в какую-то щель. И как я разгрёб колючие ветви и нашёл в промоине тонкие почерневшие кости. И маленький череп. Не гоблинский. Человеческий.

   – Вот такой вот! – и я, забывшись от распирающего меня восторга пред явленными Аданосом простому смертному чудесами, тыкал невидимой и бесплотной находкой, крепко обхваченной ладонями, в светлый лик Верховного. – Я нашёл его, магистр!

   – И что же ты сделал с костями? – прошелестел бескровными губами благочинный мудрец Пирокар.

   – Очистил их в пламени Инноса и вверил прах стихии Аданоса – морю.

   Мне послышалось, будто бы Пирокар вздохнул с облегчением. Радовался ли Верховный тому, что теперь последние следы гнусного преступления, о коем он, разумеется, ничего не мог и слышать дотоле, уничтожены. Или хоть малая часть проклятья, сросшаяся с костями, найденными гоблинами в какой-то трещине, отвалилась от совести монастырского небожителя, подобно чешуйке многолетней копоти, когда узнал он, что всё же, вопреки многому, обряд прощания с убитым свершён достойным образом.

   – И что же ты разузнал о том человеке? – вступил магистр Серпентес.

   – Немногое. То, что кости у него были тонковаты, и всякой малости, волею случая ниспосланной сверху, так просто было убить его.

   – Несчастный случай? – подытожил магистр Ультар.

   Серпентес глубокомысленно покачал головой, безмолвно соглашаясь с разумным предположением.

   Несчастный случай. Или некто бывалый из предосторожности обставил дело так, будто бы заблудившегося в глуши беспечного путника забили камнями гоблины.

   Верховный «шаман», подперев щеку костяшками пальцев, рассматривал меня, как некую редкостную диковину, каковая попалась ему вдруг на глаза первый раз в его долгой жизни.

   – Значит, ты прошёл испытание Аданоса, послушник? И он даровал тебе власть над сущностью, именуемой непосвящёнными демоном грозы?

   Я не отнекивался. В самых развесистых и пышных выражениях, какие только извернулся заплести мой язык, поведал я Высшему совету о снах, посещавших меня в осаждённом монастыре. Дескать, виделось мне, будто бы не томлюсь я взаперти, а брожу вольно по всему острову, и ходит со мной повсюду мерцающий некто и внемлет всякой моей думе, а все думы мои о смирении врага, осадившего город и обитель. А потом, когда уже иссякло терпение, настала последняя дождливая ночь, и молвил посланец Аданоса, насылающего ливни, выйдя из мрака к огню: «исполнено».

   – И что, сей мерцающий некто, подвластный твоей мысли, был такой же, как и призрак, плутающий в дождь у Круга Теней?

   – О, нет, Верховный! – с искренним жаром заверил я вопрошающего. – Совсем другой.

   Всё тот же. Неузнаваемый...

   Многажды удостаивали меня изысканным допросам в Высшем совете. Я, не сбиваясь, твердил одно и то же, разве что переставлял местами некоторые слова. Видели мудрейшие старцы, что взять с меня, недоучки, приголубленного Аданосом до блажи, нечего, и видели, что я лжив и скользок, и дерзко льстив, и не отступались от меня. И я понимал, что никого не схвачу за руку, и никого не привлеку к ответу. Но мысли о невозможности изобличения и возмездия не занимали меня. Задумался я о возможности оставить непогрешимых мудрецов в мантиях цвета пожарища наедине с их неприкосновенными знаниями. Я замыслил оставить путь служения Инносу, на который выполз когда-то в горячке и беспамятстве неизвестно откуда. Но не с тем чтобы примкнуть к служителям Аданоса – могущественного божества, чьи уравновешивающие деяния, не легендарные, истолкованные горожанам высоким слогом в длинных проповедях беглецом Ватрасом, а случившиеся наяву, оказались сущим бедствием. Пытаясь объяснить необъяснимое крестьянам, чьи поля остались не то что без урожая, но даже без почвы, кивая на благоволение Отворяющего небеса и Насылающего дожди, означало примерно то же самое, что крутить хвост бешеному варгу, иными словами, нарываться на отрезвляющие удары мотыгами по рёбрам.

   Для орков же я был даровитый шаман без должности, самородок, говорящий с демонами. Умение находить с демоническими сущностями общий язык и даже подчинять таковых своей воле почиталось божественным даром, не подлежащим мелочному разбирательству, посему эти прямодушные силачи не донимали меня ни расспросами, ни подозрениями.

   На рубеже зимы и весны я поднялся с Варр-Орх'Гррашем и его боевитыми трудягами к Кругу Солнца, где наши топоры со звоном отпраздновали благоухающий смолой почин многотрудного созидания корабля, пригодного для долгого плавания в беспокойных водах, отделяющих остров Хоринис от большой земли. Так уж бросили тогда кости забавляющиеся с островом чудес божества, что все опытные мастера-корабелы, могущие спустить на воду нечто более внушительное, чем рыбацкая лодочка, были орками. И сия данность примирила с запятнавшими себя кровью праведных иноверцами даже непримиримого королевского наместника Хагена, мечтавшего попрощаться с Хоринисом, наверное, ещё с того часа, когда приказ Робара Миртанского только-только загнал благородного господина под ветрила «Эсмеральды».

   Я решился покинуть монастырь после того, как попрощался со стариком Игнацем.

   Долго же я тянулся с тем разговором. Я знал, что зельевар совсем плох, ноги его почти не держат, а шарлатанские мази его же замеса не творят более чудес. Я знал, что о нём заботятся.

   Не знал я наверняка, удалось ли мне замести его неблагозвучное имя пёстрыми ворохами небывальщин о моих похождениях на стезе гонителя призраков.

   Но всё же пришёл в лачугу, освещённую восковым хохолком волчьего черепа, когда долетел до меня слух, что Игнац настолько ослаб, что уже и вовсе не выходит на люди.

   Он сидел, уперев локти в стол, и сосредоточенно толок ложкой рыбную похлёбку, видимо, пытаясь остудить её побыстрее. Мельком взглянул на меня и вновь уткнулся в миску.

   – А... кто почтил дохлого краба! Любимчик Аданоса, миротворец Одо! Наслышан о тебе.

   – Что ж, – сказал я, не сдержав невольный смешок, – если ты наслышан, мастер Игнац, может, наконец-то, и я узнаю, кто я такой.

   Старик отвлёкся от похлёбки.

   – Ты ведь не за тем сюда припёрся, чтобы я, старый дурак, льстил тебе?

   – Нет, забудь, – отмахнулся я, смеясь.

   – Позволь-позволь, – настаивал он. – Раззявился – говори.

   Что я терял? Несколько жалких мгновений скуки ушло на рассказ о моём загадочном появлении у монастырских стен годы назад.

   – Угу, – промычал Игнац, ожёгшись похлёбкой, – вопрос таков – откуда на острове, где каждая собака знает в хвост и рыло всякую свинью, взялся никому неизвестный мальчишка? Тоже мне тайна... Ежель о чём и не хотят говорить, оное тайной не становится.

   Я замер.

   – Нет, – он помотал головой, – родичей твоих я не знавал, и как они кликали тебя, не скажу. Но ты, как пить дать, из дольников.

   Он поднёс к беззубому рту дрожащей рукой ложку и, хлюпнув губами, скривился.

   – Так городские называли тех, кто жил в рудниковой долине. Вот ты выйдешь за ворота, пойдёшь налево – упрёшься лбиной в скалу, пойдёшь направо – опять упрёшься, прямо – опять же не разгоняйся, береги морду. И мнишь, будто бы знаешь весь остров как свою пятерню. А он велик, лапой не накроешь. В доле вольный люд поживал себе. И у борозды, и у берега. Не сразу расковыряли камень и разнюхали, сколь богаты рудные жилы. И то, местные же и ковыряли, на хлеб, пиво и портки хватало. А то и бабе своей платок нарядный на торге оторвать.

   Пошарив в миске ложкой, он управился с несколькими глотками похлёбки.

   – Да вот пресветлый властитель наш Робар осенился – казна-то зажиреет, кабы руду долбила всякая сволочь за право немного покоптить воздух над миской тухлятины, до издыхания во славу короля. И потянули колодников. Вольных потеснили за здорово живёшь. Здесь не разгуляться, и многие подались на большую землю. А кто и упирался. Те сгинули. Кого, говорили, орки горные не потерпели у себя под боком. А то и каторжане беглые озоровали. Да только не знаю, какие из них бегуны. Месяц-два в горе, и ноги уже не помнят, как бегать. А вот те, кто в сторожах, они холёные были. Всякое на каторжан валили. Де, и грозовую завесь наворожили верноподданные жрецы, чтоб увёртливые колодники не зорили честных людей. Пёкся о нас правитель наш. Где-то он сейчас? Здравы будут те крысы, коим точить его благородные кости в родовом склепе. Если какая преданная сука всё ж ссыплет их во гроб.