Текст книги "Кот из Датского королевства"
Автор книги: Дина Бакулина
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)
Семь рыбок в целлофане
На следующий день по странному совпадению Изольда и Серафим появились в нашей лавке одновременно: в три часа дня. Мы с Андерсеном не знали, что и подумать.
На этот раз Серафим принёс Андерсену не одну, а целый карман мелких рыбок, завёрнутых в целлофан. Прежде чем я успела что-нибудь сказать, бомж по своему обыкновению уже бросил рыбок прямо на пол. Их было ровно семь, – удивительно, что я успела их сосчитать, потому что на этот раз, Андерсен не стал играть с гостинцем, а наоборот, начал уплетать его сразу и с неимоверной скоростью. Судя по довольному урчанию и прожорливости, ничего вкуснее есть ему ещё не приходилось.
«Кажется, в Обводном канале самая вкусная в мире рыба! – усмехнулась я про себя. – Наверное, всё утро с удочкой проторчал, ради такого богатого улова». Но Андерсен, похоже, не разделял моей иронии: он был на седьмом небе от счастья!
Надо сказать, со вчерашнего вечера Серафим заметно преобразился. И представьте, только потому, что сменил свою зимнюю, на одной пуговице жилетку, на летнюю, поношенную, всего в двух местах порванную клетчатую рубашку. Рубашка казалась немного мятой и застиранной, но, по-моему, не грязной и была даже застегнута на две пуговицы. Чувствуете, какой прогресс? Во-первых, Серафим заметил, наконец, что на дворе лето, а во-вторых, пуговиц стало вдвое больше! Видимо, активная рыбная ловля пошла ему на пользу.
И представьте, какое совпадение: у него как раз нашлись нужные Изольде номера «Искателя»!
Я даже задумалась… Получалось, что Серафим пришёл сегодня в лавку из-за Андерсена и Изольды…
Впрочем, я, кажется, не совсем права: для меня у Серафима тоже кое-что нашлось. Он принёс мне в меру потрепанную, в тонком переплёте книжку Ли Харпер «Убить пересмешника». Кстати, это любимое произведение моего папы, – да и мне, честно говоря, книга очень нравится. Я сразу же согласилась её взять.
Ну, а «Искатель» мне оформлять сегодня, кажется, не придётся: судя по всему, Изольда и Серафим прекрасно договорятся и без посредников. Впрочем, подкупленная семью деликатесными рыбками, я, кажется, не возражала.
Изольда, Серафим и Андерсен уселись за стол и живо обсуждали содержание четвертого номера «Искателя». «Нашли что обсуждать!..» – недовольно думала я. На мой взгляд, ничего стоящего в «Искателе» днём с огнём не найдёшь. Изольда и Серафим о чём-то спорили, а Андерсен наблюдал за ними с видом третейского судьи.
Я, почувствовав себя лишней, занялась сортировкой книг в библиотеке. Кстати, их давным-давно пора было привести в порядок. А поскольку дискуссия между фанатами «Искателя» затянулась, закончив с книгами, я и вовсе отправилась в кладовку, решив кое-что привести в порядок и там.
Для того чтобы вытереть пыль на верхней полке, мне пришлось забраться на стремянку. Надо сказать, что наша старая деревянная стремянка иногда имела обыкновение разъезжаться. Поэтому, в обычное, не летнее время, со стремянкой справлялись двое сотрудников: один залезал на неё, а другой поддерживал её снизу.
Но, сегодня я почему-то совсем забыла об этой подлой особенности стремянки. К несчастью, из-за накопившейся пыли я так расчихалась, что мне срочно захотелось залезть наверх и избавиться от неё, я и вовсе не вспомнила о коварной натуре деревянной лесенки.
Только я успела залезть на неё, как стремянка разъехалась. Падая, я, к счастью, успела зацепиться за одну из довольно крепких полок. Только благодаря этому я ничего себе не сломала, а лишь сильно ушиблась. А поскольку во время падения я зацепила пару стопок толстенных книг, то грохот, кажется, стоял изрядный. На шум сразу же прибежал мой верный Андерсен. Чтобы дать себе опомниться, я решила несколько минут посидеть на полу. Андерсен попросился ко мне на руки и несколько раз, утешая, лизнул в нос. Я благодарно погладила кота: хорошо, что хоть ему есть до меня дело.
– Но что же мои посетители? – рассердилась я. – Сидят в моей в лавке, решают свои дела, как будто меня и вовсе нет, как будто это они здесь настоящие хозяева!
Потирая ушибленное плечо и слегка прихрамывая, я сердито направилась в зал.
И что же? Изольда и Серафим даже и не заметили, что я подошла! Они по-прежнему сидели за столом и о чём-то задушевно беседовали. Подойдя вплотную, я выразительно посмотрела на них.
– Вы, случайно, не слышали никакого шума? – изо всех сил стараясь взять себя в руки, ехидно сказала я.
Они сразу встрепенулись и оба растерянно посмотрели на меня. «Не слышали, – поняла я, внутренне примиряясь с обоими, – слишком увлеклись беседой».
– Да нет, Любаша, вроде всё спокойно… За это время никто не заходил, – задумчиво сказала Изольда.
– Нет, хозяйка, вы зря волнуетесь, всё в порядке, – в свою очередь, заверил меня Серафим. Волшебное слово «хозяйка» растопило моё сердце; в глубине души, я их простила, конечно, но кое с чем всё же упорно не собиралась примиряться.
«Жаль, что у меня фотоаппарата нет, – снова ехидно подумала я, – а то показала бы им потом, как они нелепо смотрятся вместе».
Выхоленная, подчеркнуто ухоженная Изольда и растрёпанный бомж в глупых коричневых кедах!.. «Одна только шляпа у него приличная, – думала я. – Да и та на три размера меньше!..» Уж и сама не знаю, почему я так на них злилась. Но ведь это объективно: они совсем друг другу не соответствовали! И я никак не могла взять в толк, что общего может быть между научной работницей, вдовой генерала и самым обыкновенным, пусть даже и очень начитанным, бомжом.
– Надо же, как сегодня время быстро летит, – потянула я, выразительно смотря на небольшие невзрачные круглые часы, водруженные над отделом «Всякой всячины». – Уже и магазин через полчаса закрывать придётся!
Серафим тоже очень внимательно посмотрел на часы и немного расстроенно проговорил:
– Кажется, мне сегодня ужин придётся пропустить…
– Что, совсем не успеваете? – в тон ему, грустно спросила я.
Изольда вопросительно и сочувственно смотрела на Серафима.
– Нет, если сейчас выйду, то успею, – ответил бомж.
– Ну, тогда, конечно, нужно идти, – энергично подсказала я.
– Да, да, Серафим Васильевич, вы уж поезжайте, пожалуйста, – горячо попросила Изольда. – Мы ведь с вами, по большому счету, уже обо всем договорились?
– И правда, Изольда Олеговна, поеду! – мягко согласился бомж.
Мне показалось, что Серафим и Изольда, в отличие от меня, сейчас, что называется, находятся «на одной волне».
Серафим погладил кота, нахлобучил шляпу, попрощался и вышел. А я вопросительно уставилась на Изольду: и о чём это они, интересно, договорились?
Я, наверное, иногда бываю вредной и даже, может быть противной, но лицемерия в себе я всё же всеми силами стараюсь избегать, потому что и сама очень не люблю его в людях. Ну так вот, чтобы по возможности расставить все точки над «i», я для начала напрямик спросила Изольду, о чём они с бомжом Серафимом договорились. В конце концов, как постоянный, покорный слушатель монологов вдовы-генеральши, я, кажется, заслужила право быть в курсе дела.
Оказалось, что Серафим и Изольда завтра, примерно в то же время, договорились у меня встретиться. У меня, видите ли, обстановка располагает. «Но мне, конечно, об этом знать не обязательно, – сердито подумала я. – Надо же, клуб знакомств устроили!»
В общем, недолго рассуждая, но очень старательно подбирая выражения, я высказала Изольде Олеговне всё, или почти всё, что по этому поводу думаю. Основной мыслью моего монолога было, кажется, то, что я, конечно, обеими руками за толерантность, как сейчас модно, но против встреч Изольды с бомжом на моей территории.
Оказывается, я просто себе не представляю, какой у Серафима сложный внутренний мир! Дело в том, что за три с лишним часа, Изольде Олеговне удалось выяснить некоторые обстоятельства прежней жизни Серафима. Ну, если он не соврал, конечно, хотя, честно сказать, на него это не похоже: видите ли, даже мне, с предубеждением относящийся ко всяким асоциальным типам, Серафим не казался пустым треплом. Чувствовалось в нём что-то исключительно серьёзное… Трудно объяснить это ощущение, потому что я этого человека совсем не знаю.
А тут вдруг Изольда, со своими холеными ногтями, выращенная как тепличное растение, – правда, тоже, конечно, убитая и потерей мужа-генерала, и внезапной ненужностью на работе; но ведь, взглянув на Изольду, этого ни за что не скажешь. Уж если он похож на клоуна в цирке, то она на какую-нибудь графиню из дворца Монплезир.
В общем, внутренний мир обоих – потёмки, да ещё какие; и вообще, всё это из разряда философии. Ну, а голая правда такая: нет, и не может быть между ними ничего общего.
Так я Изольде прямо и высказала своё мнение. Сказала, что нельзя, поддавшись острому чувству одиночества, бросаться на первого попавшегося бомжа. А именно это, по-моему, растерявшаяся Изольда и собирается сделать. Короче говоря, мне удалось, наконец, поучительствовать вволю. Изольда внимательно слушала мои нотации и, надеюсь, делала для себя необходимые выводы, – ведь я, безусловно, права!
Впрочем, по ней ни за что не догадаешься, сделала она правильные выводы или нет. А точно только то, что задержаться после работы мне пришлось на целых два с половиной часа.
Я вам говорила однажды, что не очень хорошо понимаю внутренний мир Изольды. Но то, что она привыкла к комфорту и постоянной опеке, я знаю точно, потому что это она сама мне рассказывала. В общем, ей совершенно нечего делать с человеком, который, как я предполагаю, обладает почётными привилегиями дважды в день питаться в столовой для бомжей и ночевать в приюте.
Ведь не зря же, в самом деле, Сент-Экзюпери однажды сказал: «Мы в ответе за тех, кого приручаем». Изольда, судя по её глупым вопросам, собралась приручить бомжа, ну и самой приручиться, может быть, – не знаю…
Честно говоря, переживала я не столько за Изольду, потому, что она, в моём представлении, просто-таки железная леди. Извините за выражение, но по-моему, её хоть кувалдой бей, всё равно не разобьешь.
А вот Серафима мне жалко: насколько он железный, я не знаю, а симпатию почему-то вызывает. И это, несмотря на моё предубеждение ко всем без исключения бомжам и на то, что он выглядит запущенно и потерянно, да и вообще, как ни крути, самый настоящий бомж.
На следующий день до обеда мы с Андерсеном работали как обычно, а во время обеда я поделилась с Андерсеном своими мыслями и сомнениями. Кот слушал меня, не перебивая, – наверно, так же, как я обычно выслушивала Изольду. Правда, была всё же одна разница: Андерсену, нравился звук моего голоса, я же в голосе Изольды ничего особенного не находила. Он готов был слушать из моих уст всё что угодно, даже полную чушь, – чего не сказать о моём отношении к монологам Изольды.
Ну а сразу после обеда, не из вредности, а только чтобы быть верной собственным убеждениям, – или предубеждениям, уж не знаю, – я закрыла лавку на замок и уехала к бухгалтеру отвозить очередной отчёт.
А означает это то, что у меня в лавке Изольда и бомж Серафим сегодня уж точно не встретятся!
Выходные. Битва с воронами
Выходные для нас с Андерсеном прошли не без приключений. В этот раз мы, как и обычно, отправились на дачу. Очень рано утром, в воскресенье, меня разбудили шум и гвалт. Я быстро подбежала к окну и увидела очень странную картину: внизу, по двору на полусогнутых лапах семенил, низко пригнувшись к земле, Андерсен, а над ним с бандитскими воплями кружилась целая стая крупных ворон. Было ясно, что кота нужно спасать.
– Кыш! – закричала я громко. – Кыш! Пошли прочь!
Непонятно почему вороны послушались и, оставив в покое жертву, шумно уселись на ближайшее дерево. Комната моя находится на чердаке, и кричала я воронам из чердачного окна, то есть сделать я им ничего не могла, не могла даже бросить в них палку, хотя бы потому, что у меня и не было никакой палки.
Я смотрела на дерево, ветки из ярко-зелёных, превратились в черные и множество блестящих вороньих глаз были устремлены на меня. Андерсен, воспользовавшись моментом, давно залез в дом, где ему было безопасно.
А я всё раздумывала, что бы это могло значить. Я вспомнила, что у Андерсена и раньше были напряжённые отношения с воронами. Однажды утром мы с папой долго пытались снять кота с высокого дерева, которое растёт за пределами нашего участка. Пришлось даже просить лестницу у соседей, наша оказалась слишком короткой!
По словам тех же соседей, именно вороны загнали кота на дерево. Я уж не знаю, в чём там было дело, но, помня охотничьи таланты Андерсена, могу предположить, что чем-то он им здорово насолил.
В общем, благодаря разногласию Андерсена с воронами, выспаться в это воскресенье мне не пришлось. Вечером я оставила папу и Андерсена вдвоём и вместе с другом отправилась в город на выставку «Голубые грёзы». Папа обещал привезти Андерсена в город попозже. Знаете, мой друг очень неплохо рисует, и хотя рисование для него не профессия, а хобби, разнообразные выставки он посещает исправно и старается быть в курсе последних событий в мире искусства, – по его выражению, «не отставать от жизни».
Кажется, я очень отвлеклась от основной темы! Ну ладно, зато теперь вы знаете, что я вовсе не синий чулок, как недавно, в сердцах, обозвала меня Изольда и мне, может быть, тоже кое-что известно о чувствах и привязанностях.
Рыбный день
Больше двух недель ни Изольда, ни Серафим в лавке не объявлялись. «Обиделись, что я без предупреждения лавку, в тот злополучный день закрыла», – думала я. Но, уж если честно, то обижаться им не на что. А наоборот, обидеться должна была бы я, – впрочем, я так и сделала: ведь они даже не собирались мне сообщать, что хотят использовать лавку для свидания!.. И если бы я тогда не наговорила Изольде всяких… справедливых вещей, то и она бы мне ничего не сказала об их договоренности.
Ну и ладно, не хочет Изольда больше заходить и не надо, мы с Андерсеном ничего от этого не потеряли: от её постоянного нытья веселей всё равно не становилось. А к бомжу Серафиму я и вовсе не успела привыкнуть, к счастью! Ну, разве что рыбки свежевыловленной моему коту больше никто не приносил.
Между прочим, лето вообще подходит к концу, скоро сентябрь! А значит, у меня начнется отпуск, и здесь отдуваться будет уже кое-кто другой. В общем, скоро: «Прощай, пора отпусков, здравствуй, мой собственный отпуск!» И Андерсен, наконец, вволю на даче порезвиться… Мои радужные мысли прервал звон колокольчика над дверью.
Через несколько секунд дверь распахнулась, и мы увидели перед собой Серафима. На этот раз он настолько пропах рыбой, что я невольно отшатнулась. «Такое впечатление, что он ночевал в селёдочной бочке», – промелькнуло у меня в голове.
Но, несмотря на резкий запах рыбы, выглядел он всё равно, гораздо аккуратнее, чем раньше. Даже не просто аккуратнее, а и вовсе по-другому. Теперь его можно было принять за заядлого рыбака.
Андерсен, предвкушая большой рыбный день, то подпрыгивал, то, выгнув дугой спину и выпрямив вверх хвост, пятился боком. В общем, вел себя, что называется неадекватно, – а может, как раз наоборот, в полном соответствии с ситуацией.
Я живо представила, как Серафим сейчас набросает на только что вымытый пол целую кучу рыбы и, попросив его подождать, побежала в кладовку за миской. Бомж и Андерсен покорно, но с нетерпением ждали моего возвращения.
Как только появилась миска, Серафим, словно Дед Мороз в новогоднюю ночь, открыл большой белый полиэтиленовый пакет и высыпал часть рыбы в миску. Андерсен, благодарно и жадно урча, набросился на рыбу.
Я поблагодарила Серафима за рыбку, а потом положила её остаток в безопасное место, так, чтобы мы не погибли от запаха рыбы, а она, в свою очередь, не стухла окончательно.
Я, ощущая вину перед человеком, перед носом которого я недавно так решительно закрыла дверь лавки, предложила бомжу сесть за столик. Он согласился, и вдруг слово за слово, он и поведал мне свою невесёлую историю. Я уже давно закрыла лавку на обед, а он всё рассказывал и рассказывал…
Серафим
История Серафима о том, как он дошёл до жизни такой, то есть стал бомжом, наверное, довольно обычна. Но рассказал он её, признаюсь, интересно. Во всяком случае, я заслушалась, и мне ни разу не захотелось его перебить.
Он окончил Горный институт, а когда по специальности работы не стало, переквалифицировался в учителя гимназии, – преподавал географию. Женился ещё на первом курсе, по страстной любви. Невеста Серафима училась в кулинарном техникуме, работала потом поваром в крупной столовой на Старо-Невском проспекте.
Серафим полюбил её за длинные ресницы, точёную фигуру и удивительную способность слушать его, Серафима, открыв рот. Сама невеста знала очень мало, читать не привыкла, поэтому первое время всё в Серафиме её поражало. «Как можно быть таким умным!» – не могла взять в толк невеста-повариха. На этой почве взаимного восхищения они и поженились. Сын, родившийся у них вскоре, умер от какой-то детской болезни, когда ему исполнилось полтора года.
Жена Серафима детей не хотела, но, узнав о скором появлении ребенка, решила смириться и принять все как есть. Рождению мальчика она не слишком была рада, «Лучше бы это была девочка!», но материнские обязанности, стиснув зубы, выполняла. Когда ребёнок умер, она погоревала немного, но уже в скором времени ей стало казаться, что никакого сына у неё никогда и не было.
Она с удовольствием вернулась на работу. А через некоторое время, открыв финскую визу, принялась ездить в соседнюю маленькую страну чуть ли не каждые выходные. Потом жена Серафима купила англо-русский разговорник, – как известно, в Финляндии все хорошо изъясняются по-английски, – и начала старательно заучивать некоторые выражения.
Это было ново для Серафима: он прекрасно знал, что, кроме безделушек, тряпок и денег, жену мало что интересовало. «Откуда вдруг, такой мозговой штурм?» – удивлялся он. Но жена, не снисходя до подробных объяснений, упорно заучивала фразы из разговорника и в свободное от работы время продолжала ездить «к лесорубам».
И ей странно было: как это он до сих пор не может понять, что в Финляндии намного лучше, чем дома. Воздух там чище, трава зеленее, а люди практичнее, и потом, там столько музеев! Серафим со всем готов был согласиться, лишь бы лишний раз не ругаться, – только с утверждением про музеи он категорически не был согласен. Но жене его мнение давно уже было неинтересно.
Так они и жили вот уже лет тридцать, вроде рядом, бок о бок, а по сути, каждый сам по себе.
После смерти ребёнка, Серафим, в отличие от жены, был убит горем. Он давно осознал, что с женой они разные люди, а потому все надежды возлагал на сына. Но, когда ребёнок умер, надежд не осталось.
Стал Серафим жить в собственном доме, плывя по течению и сердца ни к чему не прилагая. Зато в придачу к огромной нагрузке в школе взял ещё и классное руководство. В работу Серафим втянулся по-настоящему, и не только из-за своего любимого предмета, географии. С детьми он тоже возился с явным удовольствием, – дети это чувствовали, а потому, платили ему тем же.
За одну удачную разработку для школы, ему однажды присудили звание «Почётный учитель года». Серафиму вручили тяжёлую металлическую статуэтку и грамоту, а его фотографию вставили в рамочку и повесили на доску почета.
А с женой они виделись редко, и, несмотря на то что спали под одной крышей, – правда, на разных кроватях, – очень старались друг другу не мешать. И, надо сказать, у них это получалось.
Но однажды – как будто бы ни с того ни с сего – жена Серафима решила нарушить это положение вечного перемирия. Она, пожертвовав своим свободным временем, затеяла с Серафимом серьёзный разговор. Жена, недвусмысленно, дала понять мужу, что его зарплата школьного учителя больше её не устраивает, а поэтому она предлагает Серафиму хорошенько подумать. И что неплохо бы ему, пока он окончательно не состарился и не рассыпался трухой, поменять работу и изменить их нищенское, по её выражению, существование.
Несмотря на то что слова жены звучали, вроде бы, вполне разумно, ему почему-то казалось, что она имеет ввиду что-то совсем иное, а вот что именно, – он понять не мог. Но речь жены струилась гладко, и рефреном этой речи было «пора подумать».
Серафим и начал думать, думал он изо всех сил, но придумать ничего не мог, – как вдруг приятель, давно обосновавшийся в Москве, предложил ему работу, – там же, в столице, в собственной фирме. Временным жильем приятель обещал обеспечить. Жена не только охотно, а и с неподдельной радостью благословила Серафима ехать и попытать счастья. Даже чемоданы помогла собрать, чтобы он не задерживался.
Почти год бился в Москве Серафим, пытаясь, как говориться, схватить удачу за гриву, но, несмотря на все его усилия, удача так ему и не далась. Фирма приятеля развалилась, временную квартиру у Серафима отобрали, а сам приятель и вовсе куда-то исчез. И пришлось Серафиму, не солоно хлебавши, из Москвы, которая, как известно, слезам не верит, возвращаться домой, в Петербург.
Но, оказалось, что дома его никто не ждал, да и самого дома-то у него, больше не было. Не стала его дожидаться квартира, которую жена, сначала переписала на своё имя, а потом и вовсе продала. Развелась бывшая жена с Серафимом заочно, объяснив, видимо, что он её беспардонно бросил, и укатила с каким белокурым финном в соседнюю страну. В квартире, где они когда-то с Серафимом жили, хозяйничали теперь чужие люди, личная драма бывшего жильца их не интересовала.
Самое неприятное, что жена, судя по всему, всё это заранее придумала и долго вынашивала свой коварный план. Впрочем, самое неприятное для Серафима, было всё же не это. Самым неприятным, было то, что он остался без крыши над головой.
Вот так, просто и незаметно для себя, Серафим и стал бомжом.
Недолго думая, бедняга запил. Начались временные ночевки у приятелей, – то у одного, то у другого. Но поскольку раньше, в своей прошлой, с виду нормальной, жизни, Серафим считался приличным человеком, – даже несмотря на профессию учителя! – то и друзья у него были приличные. И это бы ещё ничего, но, к сожалению, у приличных приятелей оказались приличные жёны. И вот именно они-то и невзлюбили Серафима. Неясно, чем им мог помешать этот спокойный человек, каждый вечер, мирно распивающий на их кухне крепкие спиртные напитки. Кажется, вся вина его только в том и состояла, что, выпив, он настойчиво пытался выяснить уважает его, Серафима, приятель или нет. Приятели Серафима, судя по всему, его уважали, потому что пили с ним охотно. А вот жёны приятелей, наоборот, почему-то отказывались уважать Серафима: может быть, им просто не нравился запах самодельной дешевой водки, которую он постоянно приносил, – трудно сказать.
Но это бы ещё полбеды, но их, жён, почему-то, раздражал даже сам вид пьяного в стельку, бездомного безработного, случайно свалившегося ночью с дивана в гостиной. В общем, надо сказать, жёны приятелей были к Серафиму слишком суровы.
Однажды утром, потеряв остатки терпения, одна из приличных жён, разбудив Серафима, объяснила ему, что ей надоело по утрам, отправляясь в ванну, натыкаться его на его бесчувственное тело. Когда, не разобравшись спросонья, Серафим обиженно возразил, что прилагательное бесчувственный к его телу не подходит, приличная жена и вовсе разозлилась и прямо высказала всё, что она лично о Серафиме думает. После этого она нежно предложила Серафиму опереться о свою руку, вывела его во двор и, запихнув в серебристую Ауди, отвезла в ночлежку для бомжей.
Очутившись в ночлежке, Серафим неожиданно протрезвел и не столько в телесном, сколько в душевном смысле. Он как следует огляделся и задумался, наконец, куда же его занесло, – попытался разобраться, к какому берегу жизни прибило его утлую лодочку.
В ночлежке он увидел рядом с собой таких же несчастных, однажды растерявшихся людей. Он понял, что условно их можно подразделить на две группы: на тех, кто уже давным-давно на дне и больше не трепыхается, и на тех, кто всё-таки ещё держится. В последних чувствовались остатки здравого смысла. В первых, окончательно приплывших, его уже было не разглядеть. Но первых, «приплывших», было, к сожалению, намного больше.
Серафим, благодаря оставшемуся у него, как оказалось, чувству самосохранения, старался придерживаться тех, кто ещё трепыхался.
Новые товарищи по несчастью, популярно объяснили Серафиму, что если хлипкую лодку, в которую все они по прихоти жизни попали, утяжелять спиртными напитками, то она потонет. И двух вариантов здесь быть не может. Серафим решил послушаться доброго совета. Во-первых, потому, что дурные примеры громоздились перед глазами во множестве, во-вторых, потому, что по натуре не был пьяницей, и в-третьих, потому, что давно не считал себя умнее всех. Он больше не ждал ничего хорошего от жизни: он перестал ей верить. А перестав верить жизни, он её окончательно разлюбил. И, оказывается, правильно сделал, потому что именно тогда ему стало легче.
Он ещё раз огляделся. Помещение ночлежки было относительно тёплым, морально уцелевшие друзья-бомжи, в основном, дружелюбными, а талон на питание в специальную столовую для бездомных и вовсе согревал ладонь.
Серафим собрался с силами и… причесался, а потом побрился. Дело в том, что новые товарищи объяснили ему: правило номер один в деле спасения самого себя – это каждое утро бриться и причёсываться. Однажды отступил от правила, – считай, ты уже одной ногой в могиле. Серафиму этого не хотелось.
Он отлично понял, что этого только и хочет от него подлая жизнь, – чтобы он сдался. Она бы тогда уселась на его труп, свесила ножки, открыла свой безобразный, с гнилыми зубами рот и злорадно засмеялась. Нет, Серафим этого не допустит! Он, собравшись с силами, сжал руку в кулак и потряс им в воздухе, словно угрожая невидимому противнику.
Продемонстрировав свои намерения, Серафим печально вздохнул и, аккуратно завернув справку о праве на ночлег, отправился искать работу.
Вот такую историю своей жизни и рассказал мне в тот день Серафим.
Надо сказать, рассказчиком он оказался интересным, мысли у него не путаются, и он не перескакивает с одного предмета на другой, как это иногда непроизвольно делаю я, когда с кем-нибудь разговариваю. Манера Серафима говорить вовсе не заунывная, а наоборот, живая. Я так заслушалась нашего бомжа, что пропустила даже время окончания обеда. И если бы сам Серафим куда-то не засобирался, я бы, наверное, так и слушала его с открытым ртом до самого вечера.
Серафиму тоже понравилось, что я его внимательно слушаю. Он собрался уходить, потрепал кота по голове, пообещал принести ему завтра ещё рыбки и взялся за ручку двери.
– Чуть не забыл, – спохватился Серафим, открывая дверь, – вам привет от Изольды Олеговны.
– А… вы с ней виделись? – спросила я.
– Конечно, – просто ответил Серафим и закрыл за собой дверь.
– «Конечно!..» – передразнила я его, когда он ушёл.
Андерсен вопросительно посмотрел на меня.
– Вот такие дела, Андерсен, – сказала я коту. – Наш сухарь Изольда, в отличие от меня, сразу Серафима заметила. А ему самому вообще книжки писать нужно! Правда же, Андерсен?
Кот ничего не ответил, но я была уверена, что рассказ Серафима ему тоже понравился. Но рыбка, наверное, понравилась всё же больше.
Вежливый разговор
На следующий день почти сразу же после открытия в лавку пришла Изольда. «Наверно, решила лично передать мне свой привет», – с тайной усмешкой подумала я. Но, на самом деле, я была рада, что она зашла. В последний раз мы разговаривали с ней на повышенных тонах, и я, признаюсь, была слишком категорична в суждениях; кроме того, она, всё-таки старше меня более чем на пятнадцать лет.
– А я решила у вас журнал на английском купить, Любаша, – улыбаясь во весь рот, сказала она.
Я не знаю даже, что меня больше разозлило: противное обращение «Любаша», или неуместная улыбка! Честно говоря, я что-то не припомню, чтобы раньше Изольда так глупо улыбалась, наверно, я просто не замечала.
– Изольда Олеговна!.. – наставительно начала я…
– Ой, Любаша, простите, пожалуйста! Я совсем забыла, что вы сердитесь, когда я вас так называю, – невинным тоном сказала Изольда, не изменив обращения.
– Да, хорошо, Изольда Олеговна, спасибо большое! – сказала я многозначительно и обиженно.
– Люба, – очень мягко сказала Изольда, – я ведь не специально.
Я посмотрела на неё с удивлением. Глупая улыбка, воркующий голос… «Ну конечно! – вспомнила я. – Ведь небо над Изольдой сейчас покрыто голубыми миражами и розовыми облаками!..»
– А ко мне вчера Серафим Васильевич заходил, – многозначительно сказала я.
– А я знаю, – загадочно ответила Изольда. – Я его сама об этом попросила, – добавила она ещё загадочнее.
– А рыбку для Андерсена тоже вы ему сказали принести? – ехидно спросила я.
– Нет, это он сам, – добродушно ответила Изольда.
Я не нашлась, что сказать, а только обескураженно смотрела на собеседницу.
– Я знаю, Любаша, что вы меня, почему-то, немного недолюбливаете… – начала Изольда.
Я собиралась с мыслями, чтобы возразить или сказать что-нибудь вежливое.
– Но я всё равно отношусь к вам с уважением, – продолжала Изольда, и очень благодарна вам за то, что вы в трудное время протянули мне руку помощи.
– Я? – искренне поразилась я.
– Да, – ответила Изольда, ведь после смерти Васи (Вася, это её муж, генерал), мне было так одиноко, Любаша, – хоть волком вой, и если бы не вы с вашим даром слушать, я и не знаю, чтобы со мной сейчас было, – она искренне вздохнула.
Мне стало стыдно: она даже не подозревала, что чаще всего, я её совсем не слушала, а думала о чём-то своём. Мне кажется, было бы нетактично и даже жестоко её разубеждать.
Я стала усиленно думать, чтобы такое ей сказать, подходящее и в то же время вежливое.
– Ну вот, Любаша, – так и не дождавшись моего ответа, задумчиво сказала она, – мне почему-то очень хочется, чтобы вы его получше разглядели.
– Серафима? – переспросила я очень вежливым тоном.
– Да, – просто ответила Изольда, глаза её с непонятной надеждой смотрели на меня.
– Для вас это, и правда, важно? – спросила я на этот раз без ехидства.
– Да, – ответила она.
Я расчувствовалась, но виду решила не подавать.
– Спасибо, – сказала я тихо. – За доверие.
Изольда ушла.
– Она забыла выбрать журнал! – спохватившись, сказала я Андерсену.
– Но ведь журналы никуда не денутся, – тут же успокоила я его, – кроме Изольды они всё равно никому не нужны.
Впрочем, Андерсен, похоже, по этому поводу нисколько не волновался. Всем своим видом он давал понять, что на этот раз, в отличие от прошлого, я вела себя с Изольдой прилично.
Салака в томате
