Текст книги "Книга волшебных историй (сборник)"

Автор книги: Дина Рубина

Соавторы: Татьяна Толстая,Андрей Усачев,Людмила Петрушевская,Линор Горалик,Марина Бородицкая,Виктор Шендерович,Михаил Жванецкий,Павел Басинский,Евгений Клюев,Александр Кабаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Долго ли, коротко ли, но находит мужик очередной вагончик, будку путейскую. А контролеры как раз со смены пришли, штрафные квитанции заполняют. Мужик стучится в дверь и видит: сидит братушка его. Он его пальцем манит: выйди, выйди! А сам боится, думает: «Я ему скажу „выйди“, а он подумает, что сейчас я его опять отлуплю, и не смогу я ему ничего объяснить. Чем дольше я к нему шел, чем дольше искал, тем больше понимал, какая же я на самом деле сволочь – и как надо его отблагодарить. И вот у меня с собой чемодан, а в этом чемодане много-много денег – как раз та самая, его половина богатства…»

А контролер в окно мужика увидал, головой показывает, мол, обожди, и дальше пишет. Мужик снова зовет: «Выйди!» – тот все равно пишет. Тогда мужик заходит в каморку, бухает на стол чемодан с деньгами и говорит: «Здравствуй, братское сердце, вот, пришел. Я… я все понял».

А тот говорит: «Да? Понял, говоришь? Ну смотри. Помнишь первый раз, когда волки с неба сыпались? Я еще сказал, что время будет тяжелое, плохое время будет. И волки правда сыпались с неба, просто мы этого не замечали. Это время было такое: грызли все друг друга. Это было время, когда люди кидали друг друга, и тяжело всем было из-за этого. Ты тоже меня кинул – подумай, ты виноват, и время виновато, ты делаешь время, и время делает тебя… А второй раз – помнишь про мечи? Плохое время было, войны были, люди убивали друг друга – и ты избил меня. Ты думал, что я все забыл, что амнезией буду страдать – или убьешь меня вовсе… Это ты делал время, и время делало тебя. А сейчас? Я сказал, что все будет хорошо, овцы с неба падают – все богато живут, добры друг к другу. И ты пришел, ты раскаялся. Это ты делаешь время, и время делает тебя. Не нужны мне богатства, забирай свой чемодан, иди домой и просто помни о моих словах».

Мужик совершенно оторопел, вышел из каморки, сел в электричку и понял, что ему эти деньги, в общем-то, тоже не нужны. Роздал половину бедным, половину еще кому-то, кого в пути встретил, и все по дороге думали – вот сумасшедший… Он вернулся домой, а там жена его ждет, дети и внуки. Собрал всех вместе, посмотрел на родных и сказал: «Это вы делаете время, и время делает вас».

И больше никогда он в Москву не ездил.

Людмила Петрушевская

Один исключительно добрый волшебник

Один исключительно добрый, но небольшой волшебник как-то раз накануне Нового года завопил и проснулся весь в слезах, потому что ему примерещилось нечто очень печальное: звери-калеки! И как они будут встречать праздники?!

Вообще-то родители старались его ограждать от чужих невзгод, за ворота государства не пускали, помня историю молодого Будды, который взял да и покинул семью, познав горе этого мира!

Поэтому в их сказочной стране все было устроено прекрасно, всегда цвели сады (на одном дереве, допустим, и груши и розы), елки вечно стояли в игрушках, в ручьях текла минеральная вода, а то и яблочный сок, в зависимости от времени дня. Иногда, на ночь, теплое молоко.

Но сны – кто их там знает, из чего они возникают. Так что наш добрый маленький волшебник проснулся, плача от горя. И причиной тому, вероятно, был тот факт, что накануне он ознакомился с книгой «Жизнь животных» в четырех томах. Простой учебник, а сколько там было ужасного!

Наш добрый волшебник читал быстро.

И он мгновенно узнал, насколько тяжело жить животным.

Они лишены многого, так было написано в этих правдивых книгах. Звери все как один почти калеки. Чего, например, стоит существование безруких птиц или китов, у которых имеются в наличии только глаза, туша, фонтан и хвост!

И наш исключительно добрый волшебник решил сделать несчастным живым существам новогодние подарки, причем первым попавшимся: тем, кто ему встретится в лесу, в пруду или, допустим, в окружающих горах. Он хотел им подарить что-нибудь великолепное: фонтан от кита, к примеру, ослу – или корону павлина кошке!

И волшебник тайно вышел из дома и направился в лес.

Это был лесок так себе, не выходящий за пределы дворцовых угодий. Но там тоже наверняка водились какие-то мелкие бедные существа.

И добрый волшебник буквально помчался им помогать.

Добежавши до пруда, он вызвал для переговоров первую попавшуюся рыбу. То есть поймал ее руками.

И, увидев это несчастное водное создание (голова, живот и хвост, и это все!) во всей его обездоленности, добрый маленький волшебник быстро приделал ему ноги. При чем здесь фонтаны и короны, тут выручать надо! И он с облегчением выпустил двуногую рыбу обратно в ее родную стихию.

А рыба эта была щука. И что же произошло?

Вот пошла она на дно, встала там на ноги и стоит!

Весь народ плавает мимо, а щука стоит столбом, с ноги на ногу переминается. Затем, что делать, пошла напролом. Идет медленно (все-таки кругом вода, водоросли). А есть-то хочется! Щука – это вечно голодная рыба, тем она и знаменита.

И тут плывет навстречу ей карась, прекрасный ведь обед! И здоровается со щукой, как бы обалдевши от невиданного зрелища: стоит перед ним рыба на довольно кривых ногах и покачивается. А щука, как всегда на карасей, рот распахнула, зубы показала и кинулась! Но упала с ног, брякнулась о дно.

Лежит, ногами перебирает. Песку наелась.

Карась пляшет рядом, глазам своим поверить не может: щука валяется как полено, ноги раскинувши по сторонам.

Весь водоплавающий народ столпился, смеется, а щука собралась, встала сперва с большим трудом на колени, потом (рук-то нет, опереться нечем) кое-как взгромоздилась во весь рост и побрела к берегу, искать этого идиота, который ее покалечил.

А волшебник тем временем, довольный собой, поймал крота, пролил слезу над его слепотой и наскоро приделал ему органы зрения, причем раздобрился, вспомнил книгу «Жизнь животных» и глаза эти позаимствовал у жирафа: большие, печальные, с длинными ресницами, широко распахнутые! Они еле уместились на лице крота: у него мордочка узкая, не мордочка, а настоящее рыло. И вдруг такие очи!

И что же случилось с кротом?

Он огляделся, хлопнул ресницами раз-другой и обалдел от яркого света: солнце, небо, деревья, трава! Это еще что такое, подумал крот. Где я нахожусь? Прикрыл он глаза лапами – не помогает. Решил закопаться в землю по старой привычке.

А он всегда делал это так: рыло вперед, а лапы загребают лишнюю землю назад. Так роется туннель, это почти как метро.

И вот бедняга крот сунулся мордой в траву, разгреб камушки и песок, погрузил нос в ямку, но тут ему в глаза полезла какая-то труха.

Крот заморгал, пустил слезу, стал вытираться лапами. А лапы-то грязные! Немытые от рождения!

Итого: ресницы запорошены, в поле зрения песок, смотреть невозможно.

Короче, раза три он пытался спрятаться в родную землю, но опять-таки даже в закрытые глаза лезла всякая дрянь, что за дела!

Мало того, впервые крот рассмотрел условия своей жизни, эту темень беспросветную, яму, а в ней корешки и мусор. В первый раз он увидел эти немытые руки и черные ногти… Нет! Есть вещи, которые нельзя наблюдать во всей их правдивости! И собственная внешность к ним частенько относится!

Тогда крот решил пойти искать волшебника и требовать от него, чтобы тот вернул ему его предыдущие глазенки, которых почти не было.

А волшебник тем временем каруселил по своей территории и увидел роскошного петуха во всей его красе: тот пытался пролететь небольшое расстояние, но вынужден был немедленно приземлиться. Потом он опять вспорхнул и тут же шлепнулся на лапы. Метр в длину, и все. Не больше.

– Ага! – сказал себе наш исключительно добрый волшебник и быстренько снабдил петуха орлиными крылами.

И что случилось с петухом?

Он неожиданно для себя, захлопав этими огромными опахалами и собираясь кукарекнуть, взмыл в небо.

Там ему стало не по себе: во-первых, страшновато, воет ветер; во-вторых, кур-то волшебник оставил во дворе далеко внизу! А куры, чтобы вы знали, составляют главное дело в жизни петухов. Ими он командует, водит этих дур куда хочет, буквально кормит добытыми червяками, защищает от чужих петухов и вообще делает с ними все, что самому заблагорассудится. То есть ведет жизнь хозяина, главы рода и чуть ли не султана.

А тут пустые небеса вокруг, и вон кто-то уже с большим интересом летит навстречу! Петух, треща крылами, бестолково понесся вон отсюда, ища безопасные места, потом вообще оголодал, соскучился и решил снизиться. Сложил крылья и тут же пошел камнем вниз, но испугался, замахал своими несуразными веерами, опять вознесся. Что же это, подумал он. Что делать-то?

Наконец после долгих маневров удалось сесть.

Местность выглядела незнакомой, тут же собаки мчатся наперерез, лай, гам, пришлось опять встать на крыло.

После долгих метаний, когда петух наконец оказался над родным домом, он уже был без сил и ряпнулся пока что на крышу.

А кур уже увели на ночевку в сарай, и кто их увел, забеспокоился петух. Разные думы приходили ему в его бедную головенку, пока он ночевал, то и дело вспархивая на всякий случай. Ему мерещились чердачные кошки, крысы и вообще всякая жуть.

Чуть забрезжило, он уже спрыгнул наземь, прошелся по своей территории, подметая огромными крыльями мусор.

И только выпустили его кур, как петушище понял: они его чураются! Избегают вообще! Стали называть на «вы»! А петухом себе избрали молодого Петю, который сразу пошел задиристо кукарекать своим жидким тенором, а затем подбежал к отцу и вызвал его на честный бой, обознавшись.

– Ты че, Петрован? – спросил его изумленный папаша.

Однако пришлось взлететь на дерево: молодой наступал, а на возможностях отца сказались усталость и бессонная ночка, опять же эти опахала волоклись позади, гася скорость.

И оттуда, с верхов, петух стал поневоле наблюдать, как его собственный сынок распоряжается, бегает за изменницами, и они все как одна позволяют себя догнать!

Попутно в его голове роились безумные мечты найти волшебника и клюнуть его как следует, чтобы он вернул ему старые крылья.

А тем временем наш добряк-кудесник пожалел: а) лягушку, которой он дал длинные руки вместо ее коротких передних лапок, б) кота, не умеющего как следует петь, – ему он подарил великолепный голос и весь репертуар теноров Краснодарского оперного театра, в) бедную черепаху, не умеющую дать отпор, – ее он снабдил хорошими, крепкими рогами, и г) неказистую дворняжку – она получила для красоты складной павлиний хвост. Он волокся за ней по земле и неожиданно для собаки раскрывался стояком, как веер!

Теперь получилось так:

лягушка с длинными руками ушла вон с болота и просила милостыню по глухим лесным дорожкам, а на вырученные деньги покупала пиво;

оперного кота, в свою очередь, выгнали вон хозяева, ночами он выл то арии из Верди, то переходил вообще на композитора Чайковского с его романсом «Мы сидели с тобой», и бедному тенору пришлось туго, он побирался по помойкам и вынужденно пел за сараями, прячась от летящих камней. А знакомые кошки не только не подпускали его к себе, но и прятались в подвалы все как одна при первых же звуках арии «Как одна безумная душа»; коты же буквально сразу злорадно находили его по пению и нападали не предупреждая;

что же касается черепахи, то она, получившая рога, не могла уже прятать голову в панцирь и пошла сдаваться в зоомагазин, где ее поместили в стеклянный террариум большого размера и поставили несусветную цену – еще бы, сама нормальная, а рога были взяты с лося! Ветвистые!

Собака же с павлиньим хвостом вертелась на месте, желая достать и откусить его. Частично ей это удалось, но в неожиданный момент хвост все равно, треща, раскрывался и вставал дыбом. Хорошо, что вмешались другие собаки, они дружно покусали павлиний хвост и его хозяйку заодно, оставивши только какие-то прутья как от дворницкой метлы, которые имели свойство неожиданно становиться торчком!

И на том нашего добряка позвали обедать.

Но вот перед самым Новым годом (старшие волшебники подпустили снежку, который сказочно окутал леса и поля) маленький колдун решил наведаться к своим подопечным и полюбоваться ими в их новом виде.

Но закончилась эта экскурсия плачевно: на лесной дороге его чуть не поколотила руками лягушка; кот, завидев своего мучителя, заорал не своим голосом «Фигаро здесь», а на словах «Фигаро там» он прыгнул волшебнику на закорки с намерением порвать его новогоднюю шубку когтями.

Крот, глядя на маленького изобретателя своими карими очами, хлопал ресницами и бормотал нецензурные ругательства, а также требовал вернуть ему его слепоту!

Щука же, в свою очередь, стояла по колено в воде, задыхалась и возмущенно выбрасывала ноги – то одну, то другую – в сторону волшебника, безмолвно показывая этим, что забери ты их обратно!

А черепаха, сидевшая в террариуме рогами наружу, не стала ничего говорить, а просто плюнула в сторону изобретателя. Попала на стекло и заплакала.

Собака же виляла своими обтерханными прутьями и жалобно скулила.

И добрый волшебник сам чуть не заревел и сказал: «Ну простите меня, я выполню высказанные вами пожелания» – и тут же отменил все свое колдовство.

Так что в лесу наступили мир и покой.

После чего новоявленный волшебник отбыл на елку в родной дом, где его похвалили, утешили, вытерли ему слезы и сопли, сменили памперсы, а затем мама подвела его к елке с подарками, а папа перехватил наследника и стал подбрасывать его до потолка.

Ну мал был наш волшебник, не вырос еще. Потому и глуп. Полтора годика всего. Звали его Сенька.

И он не знал, что всякое улучшение неуклонно ведет к ухудшению!

Валерий Плотников

Квадрат Высоцкого

Как в русской народной сказке всякое трудное дело удается с третьей попытки, так и мой большой альбом о Владимире Высоцком удался только с третьего раза.

Первая попытка была сделана еще при жизни Владимира Высоцкого. Мы делали буклет о нем, по тем временам довольно значительный, было запланировано аж тридцать шесть полос. Однако в последний момент Бюро кинопропаганды решило сократить буклет почти вдвое, полагая, что артисту Высоцкому, который ни званий, ни наград не имеет, такой большой объем не по годам и не по чину…

Впрочем, иногда все же в отечественной прессе появлялись публикации о Владимире Высоцком. Помню, одна фотография Володи все-таки вышла в нашем журнале «Аврора», была замечательная подборка текстов Вени Смехова об актерах Таганки с моими фотографиями: Алла Демидова, Зина Славина, Ленечка Филатов, Владимир Высоцкий, Николай Губенко и другие. Я помню, как Володя был рад, звонил маме, что вот наконец-то о нем в журнале, с фотографией…

Можно было себе представить, как он ждал этого буклета. Это должна была быть серьезная заявка на признание в профессии, на авторитетное исследование его творчества, просто зрительская популярность.

А Володе это не было чуждо, своего поэтического признания он тоже хотел добиться, хотел быть членом Союза писателей. В свое время на вопрос в известной анкете Театра на Таганке: «Чего бы Вы хотели больше всего в жизни?» он ответил: «Чтобы помнили, чтобы везде пускали…»

Владимир Высоцкий знал, что достоин этого. Правда, на другой вопрос этой же анкеты – «Хотите ли Вы быть знаменитым (или великим)» ответил со всей свойственной ему прямотой и энергией: «Хочу и буду!»

Так случилось, что я был свидетелем трех его попыток «узнавания в лицо», и все они ничем не кончились для Высоцкого.

Первая попытка была в 1967 году, время съемок фильма Геннадия Полоки «Интервенция». Интересный, необычный фильм, как говорят – «из ряда вон»! Какие актеры, как на подбор, соврешенно уникальные декорации Михаила Щеглова, впервые, по-моему, в этом фильме сам Высоцкий исполнял свои песни, которые были написаны специально для «Интервенции». К этому времени половина страны знала голос и песни Высоцкого, но о том, как он выглядит, могли рассказать лишь немногие счастливцы, которым довелось побывать в совершенно потрясающем Театре на Таганке, или еще более немногие, видевшие его в фильмах Муратовой и Говорухина, которые проходили по стране тридцать четвертым экраном.

И когда «Интервенция» легла «на полку», это был удар.

А потом была работа 1975 года, когда на фирме «Мелодия» должны были выпустить два «гиганта» (не CD) Володи. Причем одна пластинка была с песнями Высоцкого в его исполнении, а другая – Марины Влади, для которой Володя специально написал песни! Этого тоже не случилось, пластинки так и не вышли до сих пор. Была надежда, что к юбилею Вл. Высоцкого и Марины Влади мы все-таки сделаем это, но увы…

А еще пробы Марины Влади и Вл. Высоцкого к фильму «Емельян Пугачев» по сценарию Эдика Володарского, где роли Екатерины II и самого Пугачева должны были исполнять они, так надеявшиеся, что наконец-то смогут работать вместе, что проживут, может быть, год вместе, да и персонажи очень яркие и известные. Но не случилось и этого.

А Володя имел право на все эти несостоявшиеся победы и успехи! Вот так я был свидетелем и участником, как рушились, не успев состояться, его ожидания и надежды.

Но вернусь все-таки к своему альбому о Вл. Высоцком. Вторая попытка была уже после того, как Володи не стало. Мы задумывали этот альбом в форме квадрата, размера пластинки-гиганта. Казалось, что это будет правильно и интересно.

Но и вторая попытка не удалась, альбома тогда не случилось.

Но дожили мы и до третьей попытки, как в сказке. Мне очень хотелось сохранить размер квадрата, но так как два предыдущих моих альбома были изданы в других пропорциях, то и третий альбом – альбом о Вл. Высоцком – предполагался как их продолжение. В альбоме я воспроизвел когда-то снятые кадры целиком, без изъятия, без выкадровки, потому что теперь даже какие-то случайно попавшие в объектив детали, фрагменты квартиры, не предполагавшиеся в окончательной композиции, всё, что у меня осталось за кадром, создавали новый объем, дополнительный, едва уловимый, но верный и точный тон времени. Я буду очень рад, если этот «квадрат», назовем его так, альбома Вл. Высоцкого будет прослеживаться, будет всем очевиден.

В альбом также входит рабочий материал, так называемые «контрольки», я искренне считаю, что тем, кому по-настоящему близок и дорог Высоцкий, будет интересно каждую съемку – а их у меня около двадцати – увидеть и самому выбрать нужный кадр.

Перед читателем и зрителем не просто редкие и избранные изображения, здесь абсолютно все, что я снял о Володе Высоцком.

К сожалению, в моем архиве сохранились не все негативы, часть их утрачена во время моей бездомности, часть в редакциях и в печати. Быть может, кто-то откликнется и сообщит, что негативы и слайды нашлись там-то и там-то, или у кого-то они сохранились. Бывают в жизни чудеса…

(Вот, кстати, и о чудесах. Нашлись четыре негатива самой первой съемки из «Интервенции», но гражданин не собирается их вернуть – мол, он их нашел, а не украл!)

Кем был Высоцкий в той жизни для нас, для многих людей? Для меня лично в какие-то трудные минуты, в минуты отчаяния он значил много. Я смотрел на его фотографию и говорил себе: «Что же ты ноешь? Вот уж кого жизнь не жалела, наносила удары под дых. Причем иногда била на обыкновенном, бытовом и самом мерзопакостном уровне. В отместку за талант, назло правде, за то, что ты любим всей страной?»

Говорят, Володя был народным любимцем, даже не народным, не то слово, он был человком всей страны, личностью, знаковой (как сейчас говорят) фигурой, опорой, голосом, языком всей страны.

Он говорил и пел о том, что переживали, думали и чувствовали многие. И каждый человек находил в этом свой «пласт», свои слова, кто-то на глубине, кто-то на поверхности.

И еще почему его любила страна: все забиты, все зажаты, все безгласны, но нашелся человек, который за нас за всех смог сказать, преодолел нашу немоту – и за сумасшедших, и за полярников, и за летчиков, шахтеров, за многих и многих людей. И слушали его почти все, даже те же партийные начальники, и очень любили его. Просто у них работа была такая – душить его!

Вот уже сколько лет я горжусь этим альбомом. Речь совсем не обо мне, не о моих фотографиях, просто я смог представить время Таганки и Владимира Высоцкого в нем.

Странное чувство, когда-то он приехал на мою первую выставку в Доме кино в городе на Неве. Ходил, смотрел, молчал. Потом написал в книге отзывов:

 
«Приехал я на выставку извне,
С нее уже другие сняли пенки.
Да! Не забудут те, что на стене,
Тех, что у стенки!
 

Вл. Высоцкий».

Дина Рубина
Русская канарейка

книга третья
Блудный сын

Луковая роза 1

Невероятному, опасному, в чем-то даже героическому путешествию Желтухина Пятого из Парижа в Лондон в дорожной медной клетке предшествовали несколько бурных дней любви, перебранок, допросов, любви, выпытываний, воплей, рыданий, любви, отчаяния и даже одной драки (после неистовой любви), – по адресу рю Обрио, четыре.

Драка не драка, но сине-золотой чашкой севрского фарфора (два ангелочка смотрятся в зеркальный овал) она в него запустила и попала, и ссадила скулу.

– Елки-палки… – изумленно разглядывая в зеркале ванной свое лицо, бормотал Леон. – Ты же… ты мне физиономию расквасила! У меня завтра ланч с продюсером канала «Mezzo»…

А она и сама испугалась, налетела, обхватила его голову, припала щекой к его ободранной щеке.

– Я уеду… – выдохнула в отчаянии. – Ничего не получается!

У нее, у Айи, не получалось главное: вскрыть его, как консервную банку, и извлечь ответы на все категорические вопросы, которые задавала, как умела, – уперев неумолимый взгляд в сердцевину его губ.

В день своего ослепительного явления на пороге его парижской квартиры, сразу после того, как он разомкнул, наконец, обруч истосковавшихся рук, она развернулась и наотмашь ляпнула:

– Леон! Ты – бандит?

И брови дрожали, взлетали, кружили перед его изумленно поднятыми бровями. Он засмеялся, ответил с прекрасной легкостью: – Конечно, бандит.

Снова потянулся обнять… но не тут-то было. Эта крошка приехала воевать.

…бандит, бандит, твердила горестно, знаю я все эти замашки…

– Ты сдурела? – Потряхивая ее за плечи, говорил он. – Какие еще замашки…

– Ты странный. Опасный. На острове чуть меня не убил. Я все обдумала и все поняла: у тебя нет ни мобильника, ни электронного адреса, ты не терпишь своих фотографий, кроме той афишной, где ты как радостный обмылок. У тебя походка, будто ты убил триста человек… – И встрепенувшись, с запоздалым воплем:

– Ты затолкал меня в шкаф!!!

Да. В кладовку на балконе он ее действительно затолкал – когда Исадора явилась, наконец, за указаниями – как кормить Желтухина. От растерянности спрятал, не сразу сообразив, как объяснить консьержке мизансцену с полураздетой гостьей в прихожей, верхом на дорожной сумке… Да и в кладовке этой чертовой она отсидела ровно три минуты, на время судорожного объяснения его с Исадорой: «Спасибо, что не забыли, моя радость…(пальцы путаются в петлях рубашки, подозрительно выпущенной из брюк)… однако получается, что уже… э-э… никто никуда не едет!».

Однако вывалил же он на следующее утро той же Исадоре всю правду! Ну, положим, не всю; положим, в холл он спустился (в тапках на босу ногу) лишь затем, чтобы отменить ее еженедельную уборку. И в тот момент, когда лишь рот открыл (как в песне блатной: «ко мне нагрянула кузина из Одессы»), сама «кузина», в его рубахе на голое тело, едва прикрывавшей… – да ни черта не прикрывавшей! – вылетела из квартиры, сверзилась вниз, как школьник на переменке, и стояла-перетаптывалась на нижней ступени, требовательно уставясь на обоих. Леон вздохнул, расплылся в улыбке блаженного кретина, развел руками и сказал:

– Исадора… это моя любовь.

И та уважительно и сердечно отозвалась:

– Поздравляю, месье Леон! – словно перед ней стояли не два обезумевших кролика, а почтенный свадебный кортеж.

На второй день они хотя бы оделись, отворили ставни, заправили измученную тахту, сожрали подчистую все, что оставалось в холодильнике, даже полузасохшие маслины, и, вопреки всему, что диктовали ему чутье, здравый смысл и профессия, – Леон позволил Айе (после грандиозного скандала, на протяжении которого уже заправленная тахта вновь взвывала всеми своими пружинами, принимая и принимая неустанный сиамский груз), – выйти с ним в продуктовую лавку…

Они шли, шатаясь от слабости и обморочного счастья, в солнечной дымке ранней весны, в путанице узорных теней от ветвей платанов, и даже этот мягкий свет казался слишком ярким после суток любовного заточения в темной комнате с отключенным телефоном. Если бы сейчас некий неумолимый враг вознамерился растащить их в разные стороны, сил на сопротивление у них было бы не больше, чем у двух земляных червяков.

Темно-красный фасад кабаре «Точка с запятой», оптика, магазин головных уборов с выставленными в витрине болванками голов (одна – с нахлобученной ушанкой, приплывшей сюда из какого-нибудь Воронежа), парикмахерская, аптека, минимаркет, сплошь обклеенный плакатами о распродажах, брассерия, с головастыми газовыми обогревателями над рядами выставленных на тротуар пластиковых столиков, – все казалось Леону странным, забавным и даже диковатым… – короче, абсолютно иным, чем пару дней назад.

Тяжелый пакет с продуктами он нес в одной руке, другой цепко, как ребенка в толпе, держал Айю за руку, и перехватывал, и гладил ладонью ее ладонь, перебирая пальцы и уже тоскуя по другим тайным прикосновениям ее рук, не чая добраться до дома, куда плестись предстояло еще черт знает сколько – минут восемь!

Сейчас он бессильно отметал все вопросы, резоны и опасения, что наваливались со всех сторон, каждую минуту предъявляя какой-нибудь новый аргумент (с какой это стати его оставили в покое? Не пасут ли его на всякий случай – как тогда, в аэропорту Краби, – справедливо полагая, что он может вывести их на Айю?)…

Ну не мог он без всяких объяснений запереть прилетевшую птицу в четырех стенах своей квартирки, поместить в капсулу, наспех слепленную (как ласточки лепят слюной свои гнезда) его подозрительной и опасливой любовью…

Ему так хотелось прогулять ее по ночному Парижу, вытащить в ресторан, привести в театр, наглядно показав самый чудесный на свете спектакль: абсолютное преображение артиста с помощью грима, парика и костюма. Хотелось, чтоб и ее пленил уют любимой гримерки: неповторимая, обворожительно мерзкая смесь спертых запахов пудры, дезодоранта, нагретых ламп, старой пыли и свежих цветов…

Он мечтал закатиться с ней куда-нибудь на целый день – хотя бы и в парк Импрессионистов, с вензелистым золотом его чугунных ворот, с тихим озером и грустным замком, с картинным пазлом его цветников, кружевных партеров, геометрических самшитовых лабиринтов, с его матерыми дубами и каштанами, и плюшевыми куколями выстриженных кипарисов…Запастись бутербродами и устроить пикник в псевдо– японской беседке над водоемом, под картавый лягушачий треп, под треск оголтелых сорок, наблюдая плавный ход невозмутимых селезней с их драгоценными изумрудно-синими головками…

Но пока Леон в мельчайших деталях не представлял себе их с Айей нынешнего положения, пока не выяснил намерений его друзей из конторы – самым разумным было если не смыться из Парижа куда подальше, то, по крайней мере, отсидеться за дверьми с надежными замками… Что там говорить о вылазках на природу, если на крошечном отрезке пути между домом и продуктовой лавкой Леон беспрестанно оглядывался по сторонам, резко останавливаясь и застревая перед витринами…

Вот тут он и обнаружил, что одетой фигуре Айи чего-то недостает. И понял: фотоаппарата! Его и в сумке не было. Ни «специально обученного рюкзака», ни кофра с камерой, ни этих устрашающих объективов, которые она называла «линзами».

– А где же твой Сanon? – спросил он.

Она легко ответила: – Продала. Надо ж было как-то к тебе добраться… Башли твои у меня тю-тю, спёрли.

– Как – спёрли? – Леон напрягся.

Она махнула рукой:

– Да один там, наркуша несчастный. Спёр, пока я спала. Я его, конечно, отметелила, – потом, когда в себя пришла. Но он уже все спустил до копейки…

Леон выслушал эту новость с недоумением, подозрением, с внезапной дикой ревностью, ударившей в сердце, как набат: какой такой наркуша? как мог спереть деньги, когда она спала? в какой ночлежке оказался так вовремя рядом? и насколько же это рядом? или не в ночлежке? или это не наркуша?!.

Мельком благодарно отметил: хорошо, что Владка с детства приучила его смиренно выслушивать любой невероятный бред. И спохватился: да, но ведь эта особа врать не умеет…

Нет. Не сейчас. Не вспугни ее… Никаких допросов, ни слова, ни намека на подозрительность. Никакого повода к серьезной стычке. Она и так искрит от каждого слова, – рот открыть боязно.

Он свободной рукой обнял ее за плечи, притянул к себе и сказал:

– Купим другую… – И поколебавшись: – чуть позже.

Честно говоря, отсутствие такой хлопотной приметы, как фотоаппарат с угрожающими хоботами тяжелых линз-объективов, сильно облегчало задачу перемещений, перелетов и переездов. И – исчезновений. Так что Леон не торопился восполнить потерю.

Но скрывать Айю – неуправляемую, издалека заметную, не открывшись перед ней хотя бы в каких-то разумных (и в каких же?) пределах… – задача была не из легких. Не мог же он, в самом деле, запирать ее в кладовке на время своих отлучек!

Он ужом вертелся: понимаешь, детка, не стоит тебе одной выходить из дома, здесь не очень спокойный район, много шляется разной сволоты, – сумасшедшие, маньяки, полно каких-то извращенцев. Никогда не знаешь, на кого наткнешься…

Глупости, хмыкала она, – центр Парижа! вот на острове, там да: один сумасшедший извращенец заманил меня в лес и чуть не задушил. Вот там было о-о-очень страшно!

– Ну, хорошо! А если я просто попрошу тебя об этом? Пока без объяснений.

– Знаешь, когда наша бабушка не хотела что-то объяснять, она кричала папе: «Молчи!!!», и он как-то сникал, не хотел старуху огорчать, он же деликатный.

– …в отличие от тебя.

– ага, я совсем не деликатная!

Слава богу, она хотя бы к телефону не подходила. Звонки Джерри Леон игнорировал и однажды просто не открыл ему дверь. Филиппа водил за нос и держал на расстоянии, дважды отклонив приглашение поужинать вместе. Две ближайших репетиции с Робертом отменил, сославшись на простуду… (вздыхал в трубку бесстыжим голосом: – Я ужасно болен, Роберт, ужасно! Перенесем репетицию на… да я сам позвоню, когда приду в себя, – и похоже, небу следовало упасть на землю, чтобы он пришел в себя).

Ну, а дальше, как дальше-то быть? И сколько они смогут так отсиживаться – звери, обложенные опасным счастьем? Не может же она сидеть в этой квартире, как Желтухин Пятый в клетке, вылетая погулять под присмотром Леона по трем окрестным улочкам. Как объяснишь ей, не раскрываясь, странное сопряжение его светской артистической жизни с привычной, на уровне инстинкта, конспирацией? Какими, отмеренными в гомеопатических дозах, словами, рассказать про контору, где целая армия специалистов считает недели и дни до часа икс в неизвестной бухте? Как, наконец, не потревожив и не вспугнув, нащупать бикфордов шнур в тайный мир ее собственных страхов и нескончаемого бегства?