Текст книги "Книга волшебных историй (сборник)"

Автор книги: Дина Рубина

Соавторы: Татьяна Толстая,Андрей Усачев,Людмила Петрушевская,Линор Горалик,Марина Бородицкая,Виктор Шендерович,Михаил Жванецкий,Павел Басинский,Евгений Клюев,Александр Кабаков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Впрочем, наверняка гости пели-плясали, никто и в ус не дул, что некоторые пассажи оказались немного смазанными, да слегка грешит интонация, кроме самого скрипача. На «бис» он обычно исполнял «Пивную симфонию», где имитировал звуки льющегося в кружку пива. Чувствительное ухо могло даже распознать сорт пива (из-за чего клезмерские авторитеты поговаривали, что Блюмкин лучше разбирается в пиве, чем в музыке, из зависти, конечно). После чего угощался на славу, поспит часика четыре – и на рассвете в обратный путь.

А тут вышел за калитку посреди ночи и был таков. Ясно, что он заблудился, вряд ли Шломе была известна дорога к Витебску, кто бродит по ночной степи в осенние меркульевы дни, разве умалишенный: край этот не райские кущи, и поездка туда не увеселительная прогулка. Возможно, случились ночные заморозки, на другой день до полудня лежал на земле рыхлый лед. Блюмкин долго шагал по холмам и равнинам, пескам и бороздам в лиловую даль. А когда устал, прилег на ворох соломы посреди сжатой полосы, под голову положил футляр со скрипкой и провалился в какую-то звенящую черную бездну. Да в утробе скрипки гудел огонь.

Чувствует, кто-то трясет его за плечо.

Шлома открыл глаза – увидел комья земли с прожилками снега, багровое солнце, ворон на меже и белобрысого паренька.

– Ты что разлегся? Волки стаями рыщут! Простынешь, дядька, совсем заиндевел! – мальчик усадил Шлому в свою колымагу, худо-бедно она поехала по бездорожью, качаясь, словно лодка по волнам, продвигаясь к развязке нашего рассказа.

Мелькали бурьян, булыжник, снопы соломы и травы, дождь накрапывал, ветер так и норовил сорвать шляпу, Шлома прижимал к себе скрипку, придерживал шляпу, все, казалось ему, озарено сверкающим светом, и старинная песенка вертелась в голове:

 
Цигель цигель ай-лю-лю…
Козочка, торгующая изюмом и миндалем…
 
 
Hop, hop, ot azoy,
Est di tsig fun dakh dem shtroy…
 

Приехал домой и слег, думали – бронхит, оказалось воспаление легких.

Холодным декабрьским днем душа клезмера Блюмкина оставила земные пределы и полетела в Девахан, утрачивая всякое воспоминание о бедствиях земной жизни.

Зюся – закутанный в платок Хаи Ароновны – завязки под мышками, – совсем не плакал, а только повторял: мама, я виноват, я, я… А мама отвечала: что ты Зюселе, при чем тут ты, папа заболел, потому что простудился.

И правда, наше рождение в этом мире – мистерия гораздо более глубокая, чем мы думаем, все мы вписаны в эту драму в соответствии с замыслом Предвечного. Однако с того момента Зюся жил одной мечтой – стать Мастером и соорудить точно такую скрипку, какая была у Шломы, чтобы, когда она заиграла, зрители замерли от восторга.

Зюся рисовал скрипку с утра до вечера, в разных ракурсах, целиком и фрагментами, больше тысячи раз он изобразил ее, сперва копируя чертежи из старинных книг Джованни Феррони, а когда старика потянуло домой, в Италию, к могилам предков, и он исчез в полосе неразличимости, то – плотницким карандашом вычерчивал на деревяшке Зюся до боли знакомый стан Доры, поскольку хорошо усвоил, что форма корпуса должна иметь прямые закругленные плечи, талию для улучшения резонанса и удобства игры (особенно в высоких позициях!), плавный контур бедер. И ему не нужен был циркуль, чтобы провести эти волнующие вечные линии.

– «Мой маленький Соломон плывет за несбыточной мечтой…» – пела Дора за шитьем – со своим необъятным вырезом, за которым пламенела ее пышущая плоть.

Как ей хотелось, чтобы Зюся побольше бросал в ее сторону пылких взглядов.

А этот сухарь, длинноногий циркуль, в заляпанном фартуке, белом колпаке, склонится над верстаком, в башке одни чертежи и расчеты – как выдолбить арку и выскоблить деки, да вырезать эфы! Воздух вокруг наэлектризованный, густой, шуршат резцы и ножи, придавая верхней и нижней декам единственно возможную толщину, освобождая звук из плена темной материи.

– Чтоб инструмент у тебя зазвучал с огоньком, ядри его бабушку, – говорил Джованни, с наслаждением раскуривая трубочку после ужина у камелька, – ты должен строить его, как строят храм: фундамент, стены, своды, купола, – соблюдая ту же гармонию, меру и порядок, которым повинуется все в Природе, – от кристаллов до галактик. Это божественная пропорция, mia artigiano, мы находим ее в изгибах морской раковины, в контуре цветка, в облике жука и – да! в очертаниях человеческого тела…

Зюсик был подходящим сосудом для его учения. Кто мог подумать! Ни дедушка Меер, ни Хая Ароновна, ни клезмер Блюмкин – что этот несмышленыш станет самым желанным мастером во всей округе. После того как Феррони отбыл в Кремону, Зюсе перешли все его заказы. Музыканты в очередь к нему выстраивались. Никто из окрестных мастеров не ловил, как Зюся, искры с неба, не добивался такой певучести и гибкости, беспрерывной работы обертонов, летящих октав…

А он искал ту одну, непостижимую скрипку, готов был не спать, не пить, не есть, лишь бы печенкой ощутить живой и сочный тембр, дыхание, кровообращение, иерархию голосов, дуновение ветра – больше ничего! Забросил заказы, хозяйство, меньше стал уделять внимания Голубке, своей любимице, чалой корове.

– Везде – я да я, – жаловалась певунья Дора. – Строгальщик! Вторую неделю едим рыбные галушки из мелюзги. Ухватишь ты с этой скрипкой черта за рога!

– Рад бы ухватить, – отвечал Зюся, – да руки коротки!

Он узнавал во всем ее приветный гудящий голос, богатый, сумрачный, величавый, бархатный, глуховатый – в кудахтанье, ржанье, перестуке колес… Жаворонки, соловьи, степные кузнечики и домашний сверчок, зяблики и пересмешники – все колебания мира Зюсик норовил превратить в пение своей скрипки, забыв о том, что он простой подмастерье под главным Скрипичным Мастером, под истинным Тем, кто Творец всего.

Двадцать лет Зюся корпел над ней.

Если я расскажу во всех подробностях Зюсину одиссею, вы с ума сойдете.

И что вы думаете? Он вымолил ее у Судьбы.

Небо и Земля соединились в той самой пропорции, без которой не мыслили своей жизни скрипичные патриархи Кремоны, когда чудесная скрипка возникла в его руках как особая сфера Вселенной, и Зюся услышал долю того напева, под звуки которого Бог сотворил мир.

Пожалуй, он ее и сам понимал не до конца. Происходили неожиданные вещи: ты только прикоснешься к струне – к одной струне! – и начиналось густое оркестровое звучание. Как будто это не один инструмент, а целый оркестр, да какой!..

Вскоре о Зюсином инструменте прознали два брата-еврея – Шмерл и Амихай, музыканты из Мардахова и Погорелок. Шмерл явился в пятницу вечером, принес рыбу с хреном и кринку меду.

– Вот, тебе, Зюся, золотая рыба, тебе, Дорочка, – сладкий мед. А мне, дорогой мастер, продай скорей скрипицу, что ты сделал, просто не терпится сыграть на ней псалом «Сидели мы на реках вавилонских»!

– Нет, – мотает кудлатой головой Зюся, – еще там уйма работы, нужно деку отполировать и колок переставить.

Рыжебородый Амихай предлагал свою молочную корову:

– По ведру в день, по ведру в день, ты меня послушай, Зюся, это не коровка, это молокозавод! Не то что твоя Голубка, худосочная и хромая. Прости меня, Господи! – пел Амихай, бродил, как сомнамбула, по пятам, поглядывая на шкаф, где лежала укрытая фланелью та самая скрипка, золотисто-желтая, с легчайшим коричневым оттенком, про которую все уже знали и некоторые даже слышали, как она звучит, заглядывали к Блюмкиным в окно и ждали, не коснутся ли их ушей звуки божественного инструмента.

Некий Ицик Безфамильный из Малостраницы пришел на нее посмотреть хоть одним глазком, он не просил продать, он просто хотел покрутиться вокруг нее. Зюся снял фланель и поводил смычком по струнам, как полагается мастеру, а не музыканту. Ицик удалился в слезах, попросив дать ему рубль на извозчика, в ночь-полночь на проселочных дорогах могли повстречаться беглые солдаты и другие шебутные людишки. Пришлось Зюсе отдать этому человеку рубль.

– Зюсик, любовь моя, счастье мое, очнись! – звала его Дора. – Только погляди на себя – как ты отощал! У тебя ребенок, скоро будет второй, а ты сделал скрипочку, которая нас озолотит, и не хочешь с ней расстаться!

Но Зюся представить не мог, что чьи-то руки держат за горячий бок его белоствольную красавицу, терзают лошадиным волосом ее небесные струны, в общем, сидел на ней как собака на сене.

Тем временем другие дела закрутились в Витебске, не все долетало до Покровки, но сосед Хазя Шагал, селедочник, рассказал Доре о том, что народ в городе волнуется, рабочие гвоздильного завода устроили демонстрацию.

– Что за демонстрация, слово-то какое страшное? – спросила Дора.

– Вот-те раз! – почесал бороду Шагал. – Разве ты не знаешь: вот-вот грянет революция? Со своими «Модами Парижа» отстала от времени, не замечаешь, какие события грядут? Мой Марик бегал на завод, даже был на маёвке. Темная ты женщина, Дора, маёвка – это митинг, на котором говорят важные слова разные люди… – перешел на шепот Хазя. – В общем, лучше тебе не знать, что это такое, Дора, будешь спать спокойно.

Но спать спокойно на Покровке оставалось всего два дня. Да и всему Витебску.

В тот вечер солнце горело на том берегу Витьбы, горело огненно-красно, как огромное неколотое полено, в дыме кучевых облаков. И это полено падало с шипеньем в воды, будто огромная головешка, превращаясь в страшную немую рыбу голавль, предвестницу грядущей беды.

Дора шила вечернее платье для жены уездного стряпчего, и как всегда что-то напевала, когда ей в окно постучал Филя Зоркий.

– Дора, – сказал он. – Я тут покупаю фунт крыжовника, хожу по базару и ем ягоды прямо из пакета, вдруг вижу – к нам на Покровку идут крестьяне с вилами, и городовой с ними, рожи у всех зверские, кричат: «Мы им покажем, жидам!» Беги, соседка, зови мужа, Йошка уже у меня. Быстрее, я вас спрячу.

Скоро, в одну минуту, собрали что могли, деньги, бумаги, колечки попрятали в сумку, набросили что попало, в галошах на босу ногу, огородом побежали к Зорким. И сразу через щель в сарае, где Филя держал гончарную утварь, станок для раскатки глины, формы, кадушки, печь для обжига, гончарный круг, увидел Зюся гудящую толпу мужиков из соседних деревень, они кричали что-то остервенело, сразу не разобрать, в глазах светилась огромная злоба и тоска, а сами шли и шли, не разбирая дороги, прямо посередине улицы, перегородив Покровку.

Страшную колонну вел некий господин, полный, с курчавой бородой, похожий на околоточного надзирателя, в серой рубахе с косым вырезом. Он ясно и четко выкрикнул:

– Эти жиды, неверные, растоптали просфиру и порезали ножом икону с Иверской Божьей Матерью в соборе, надо их за это наказать. Погромить их жидовские квартиры, маленько петушка красного подпустить под их перины.

И они двинули в сторону Зюсиного дома.

Сердце Зюсика оборвалось, и он упал в страхе за Иону и Дору на земляной пол сарая, обнял их за плечи.

Клубы пыли и дыма нес над крышами домов сухой горячечный ветер, пропал аромат луговых трав, в душном воздухе явственно проступил запах пожара и злобы. Откуда-то издалека донесся истошный женский крик, но сразу стих. Послышался резкий щелчок выстрела, нестройный лай очумевших собак и неожиданный гром приближающейся грозы.

Летний ливень упал на город, тяжелые капли застучали по крыше сарая, струи воды разом ударили в пыльную черную землю, разбиваясь на серые и голубые брызги. В щелочку было видно, как бежал человек по улице, не прикрывая голову, он только держал ладошку у лба, казалось, он выглядит озабоченным, а этот жест помогает ему обдумать, что же происходит в нашем мире. Из-под руки по его лицу текла розовая вода, она заливала его белую рубашку, оставляя беспорядочные красные пятна.

Это ж Эвик Нейман с соседней улицы, что с ним, как будто облился самодельным вином на свадьбе, подумал Зюся, вот неуклюжий какой. За Эвиком тяжело бежали три мужика, явно крестьянского сословия, выкрикивая матерные слова, они силились догнать его, чтобы убить, это желание было написано на их красных волосатых лицах. Один вдруг остановился с открытым бородатым ртом, не в силах продолжать погоню, качаясь черным маятником, размахнулся, и бросил в след убегающему черный топор. Орудие труда в одночасье превратилось в страшное орудие убийства, медленно совершило круг под дождем, рассекая занавесь струй, и ударило тупым концом прямо в спину беглеца. Нейман споткнулся, замер и упал навзничь в лужу посередине улицы. Зюся закрыл глаза.

Ночью, оставив Дору и мальчика у Фили, он пошел, вжавшись в серые заборы, к задним воротам своего дома. Во дворе прямо на земле лежали груды разорванных тряпок, вспоротые матрасы, осколки зеркала и другие вещи, которые, видно, не понравились погромщикам и ворам.

Голубку они угнали. Он слышал ее отчаянное прощальное мычание.

Все было разрушено, побито, ящики сорваны с петель, полки опустошены. В доме оба шкафа выпотрошили, белье и одежда унесены, а то, что осталось, порезано ножом. Дверки буфета вырваны, и разбиты стеклянные окошечки, которые в солнечную погоду отбрасывали радужные солнечные зайчики, они всегда радовали Дору, потому что в комнату редко заглядывало солнце, а уж если попадало, то стены, пол и потолок были разукрашены разноцветными летними пятнышками…

Этажерка опрокинута. Старинные книги лежали разорванные, как мертвые птицы, неестественно вывернув страницы. Зюся вдруг услышал стон, тихий протяжный звук, напоминающий плач раненого зайца или другого какого зверька. Он распахнул дверь своей мастерской – и даже во мраке ночи, едва рассеянной серебристыми облаками, увидел, что она разорена, осквернена. Виолончель, гитара, почти готовый альт, бесценные бруски и поленца, рисунки, чертежи и модели, его рабочие инструменты, которые Зюся собирал всю жизнь, и те, которые были когда-то подарены Джованни, и те, что сделал сам, и – купленные в городе на скопленные деньги, все было уничтожено, так гунны когда-то опустошили Рим.

А посередине площади, окруженной руинами домов и сожженными деревьями, лежал труп убитой скрипки, его божественной подруги. Дека расколота, выломан гриф, струны оборваны, и только одна верхняя струна была цела. Видимо, эти люди искали золото, деньги, какие-то ценные бумаги и разбили скрипку, надеясь внутри найти что-то ценное. Или из животной злости истоптали ее сапогами.

Он потянулся к своему растерзанному сокровищу и вдруг увидел, как два ярких луча залили ее светом, две сияющие руки подхватили ее. Зюся поднял голову и зажмурился от непереносимого сияния, а когда глаза привыкли, он отчетливо различил до боли знакомую фигуру в длиннополом сюртуке и шляпе.

Все это отдавало сном. Но Зюся мог поклясться, что видит Шлому, как собственную ладонь, с исключительной ясностью. Тот держал скрипку и смотрел на нее с такой любовью, что у Зюси чуть сердце не выпрыгнуло из груди. Причем в руках Шломы она вновь была целехонькой. Корпус, гриф, подгрифок и подставка – все на своих местах; шейка соединена с головкой, на излете шейки завиток. Она призрачно сияла в пальцах у неземного клезмера, словно сотканная из того же света, посверкивая натянутыми струнами.

И пока Зюся вбирал в себя малейшие подробности этого чуда, Шлома взмахнул смычком и заиграл песенку о белой козочке, которую пела над Зюсиной колыбелью Рахиль.

 
Цигель цигель ай-лю-лю…
Козочка, торгущая изюмом и миндалем…
 
 
Hop, hop, ot azoy,
Est di tsig fun dakh dem shtroy…
 

Шлома пламенел, искрился таинственным сияньем, почти не касаясь земли, его одежда клубилась по краям и трепетала, будто на ветру. От него струился целый поток смеха и счастья. Скрипка под его смычком звучала то едва уловимо и зыбко, то пела голосом, полным силы, звона и веселья. Потусторонний, бестелесный, ангел, играющий на скрипке, с головой, склоненной набок, с полузакрытыми глазами, сошедший с фрески, но его напев совсем не напоминал церковное песнопение: в нем зацокала копытцами еврейская козочка, от него запахло миндалем и изюмом!

 
Hop, hop, ot azoy,
Est di tsig fun dakh dem shtroy…
 

Каждый младенец знал «козочку» назубок, но в эту простенькую мелодию явившийся с того света клезмер в пылу импровизации вплетал такие фиоритуры, такие он ввинчивал туда пассажи и флажолеты, такое стремительное чередование пиццикато с арко и, черт знает какое искусное стаккато, распахивая перед изумленным Зюсей поистине сверхчеловеческие горизонты скрипичной техники, – никто никогда и не мечтал о том, что наяву можно услышать нечто подобное.

А скрипка! Слава Всевышнему, Зюся не отдал ее Шмерлу и Амихаю! Ни один смертный не выдержал бы этой сумасшедшей сверхструктуры звука, ее фортиссимо и грандиозо, она обладала силой вихря, мощью урагана. Как лук Одиссея, Зюсина скрипка могла принадлежать лишь его отцу, маэстро Блюмкину, больше никому.

Внезапно за окном обозначилась золотая тропа, казалось, она берет начало под ногами Шломы, а ведет куда-то вдаль и вверх, в глубины Вселенной, над жестяными крышами и печными трубами Покровки. И вот, заканчивая последние такты, певучая, бесконечно длинная нота повисла в воздухе. Минуту, две, она вибрировала, не обрываясь, источая энергию чистого бытия в потоке любви.

Потом Зюся уже никого не видел, а только улавливал, как играла скрипка в небе, примерно на высоте тридцати пяти градусов над горизонтом, продвигаясь с юга на запад, причем ее голос не перемещался, а ширился, как ртуть в термометре, пока не заполнил все пространство.

А когда скрипка постепенно умолкла и слышался только шелест деревьев за окном, омываемых дождем, он потом говорил, у него в ушах пело все творение.

Зюсик встал на колени перед остатками скрипки, бережно собрал их, завернул в кусок разорванной наволочки и поспешил обратно, к Филе Зоркому, прижимая к груди драгоценный сверток.

Дома стояли вокруг, провожая его мертвыми глазами-окнами. Ворота некоторых были распахнуты, во дворах валялись разбросанные вещи, порванная одежда, сломанная мебель, разбитая посуда. На мокрой грязной дороге лежали там и тут белые скомканные простыни и разрезанные подушки.

Быстро, не оглядываясь, добрался он до своего убежища, постучал в окно, ему открыла Дора, Зюся юркнул в дом, закрыл ворота, подперев их для надежности поленом.

Над Витебском сомкнулась ночь, черная, безмолвная, пропитанная гарью и несчастьем, и только где-то там, со стороны реки доносилось пение соловья. Бессмысленное, безрассудное, не ведающее горя, словно весть из каких-то далеких времен, когда все были счастливы и живы.

Хельга Патаки

Три электрички

сказ

Город у нас славный, с историей. Имя его и в документах всяких есть, и даже в летописи. Стоит он на реке, от которой имя пошло. Город как город, не такой уж и большой. Кто говорит – тыщ пятнадцать населения, в путеводителе – двенадцать написано. А пройтись по улицам, по сторонам поглядеть – может, уже вовсе и семь. Где народ-то? Кто пьет, кто в Москву на заработки подался…

И жил в городе нашем один мужик. Однажды жена ему говорит: «Все твои друзья-одноклассники давно уже в Москву подались на заработки, вон какие деньги приносят женам. А ты что сидишь? Думаешь, так легко на шесть тысяч детей в школу собрать, всех накормить, напоить и еще за квартиру заплатить?» Мужик отвечает: «Мне и здесь нравится, все-таки родина моя». А жена ему: «Смотри, все уже уехали: Санька уехал, Петька уехал, Васька… Все! А ты что не поедешь?» Пилила-пилила, пилила-пилила, и в конце концов он согласился. Как раз в это время одноклассник его очередную бригаду сколотил, ремонт в квартире каким-то новым русским делать. И решил мужик рискнуть да отправиться на заработки в Москву.

Жена ему курицу в дорогу завернула, яиц наварила, помидорчиков и огурцов с огорода собрала… Мужик на вокзал пришел – а билетов-то и нет. Только СВ да купе. А ему уж послезавтра надо в Москве быть! Ну и ладно, думает он, до Москвы всего шестьсот верст, перекладными электричками доберусь. И уехал.

В первой электричке нормально едет: в окно смотрит, с родиной прощается… Вторая электричка тоже ничего так довезла. На вокзале посидел немножко, подождал… И вот третья электричка подъезжает – последняя, до Москвы которая. Едет мужик, смотрит по сторонам. А на дворе ночь, осень, листвы уж нет, да дождь идет…

Вдруг в вагон заходит контролер и говорит: «Ваши билетики». Понятное дело, нет у мужика никаких билетов, да и денег-то, в общем, лишних нет. И давай он драпать от этого контролера. Бежит, бежит, а контролер за ним по вагону идет с ОМОНом. Добегает мужик до первого вагона, бежать дальше некуда, и понимает, что всё – кранты, приехали, сейчас высадят его темной ночью на полустанке. А контролер все ближе, ближе… И вот дошел он наконец до него. Мужик мыслями собрался, решил не врать и говорит: «У меня денег нет, я в Москву на заработки подался». А контролер и отвечает: «Знаешь, я много разных людей видел. Ты – честный человек, я смотрю в твои глаза и верю тебе. Давай побратаемся, что ли».

Мужик удивился, конечно, что ему такое предложили… «Ну давай». – «Отныне ты мне брат, – говорит контролер. – И как брат брату, я тебе одну вещь скажу. Сейчас ты в Москву приедешь, с вокзала пойдешь – там всякие палатки, пиво, чебуреки, беляши… Вдруг увидишь – все куда-то бегут. И ты с людьми беги. Прибежишь на большую площадь – а там ищут людей, которые умеют сны разгадывать. Собрал всех местный олигарх и хочет разгадать свой сон. А ты не бойся, выйди и скажи: я могу разгадать. Он тебе скажет: приснилось мне, что с неба волки сыплются, много волков, целые стаи. Ты поломайся чуть-чуть для порядка и ответь: а я знаю, что это значит. Тяжелое время для тебя будет, готовься. Трудное время будет, но если будешь готов – проживешь… Я тебе, как брат брату, правду говорю. А поедешь ты обратно, не садись ни в машины, ни в поезда, ни на самолеты, а езжай электричкой. И половину того богатства, которое олигарх тебе в награду даст, отдай мне».

Мужик оторопел, конечно, но кивнул: «Ладно, отдам, раз обещал». Ударили они с контролером по рукам, и довольный контролер ушел.

Вечер, осень, Москва. Курский вокзал. Мужик выходит из электрички, хочет купить себе чебурек или беляш и видит – все люди бегут куда-то. Он подходит к хозяину палатки и спрашивает: «Что тут происходит?» А ему говорят: «Ты что, не слышал? С луны, что ли, свалился? А ну давай вместе с нами на площадь, там народ собирают!»

Прибегает он с толпой на площадь – а там уже пять тысяч человек. Все стоят, волнуются. Выходит олигарх и говорит: «Кто сможет помочь мне, кто сможет мой сон разгадать? Чудной сон мне приснился: волки с неба сыплются, много волков, целые стаи». А все стоят и боятся, потому что знают: это такой олигарх, что если ему не то слово скажешь, он тебя точно со свету сживет.

Тишина на площади – и вдруг наш мужик выходит вперед: «Я могу твой сон разгадать, я знаю, что он значит». Его люди в черном сразу взяли под белы ручки – мужик даже испугаться не успел. Привезли его в ресторан, накормили сытно и вкусно, потом завели в магазин, костюм купили, чтобы он нормально мог перед олигархом предстать, а не как последний замухрышка в застиранном свитере… И привели на прием. Олигарх его спрашивает: «Это ты расхвастался, будто сны разгадывать умеешь?» – «Ну да». – «И что мой сон значит?» А мужик помнит, что надо поплевать в потолок, посмотреть по сторонам, сделать вид, как будто думает…

Подождал немножко и говорит: «Знаешь, плохое время для тебя будет, очень плохое. Тяжелое время. Но если подготовишься к нему заранее, то проживешь нормально и снова все у тебя станет замечательно». Олигарх посмотрел на него и сказал так, по-человечески: «Спасибо». Тут же дал мужику кучу денег, целых два чемодана, машину решил подарить – в благодарность за то, что человек его предупредил… Мужик подарки принял, но на машине обратно домой не поехал – сел в электричку. А контролера по пути не встретил. Едет и думает: «Ну чего мне этого контролера искать? Был чувак какой-то непонятный, даже имя не сказал, брататься решил, что за ерунда вообще… Он меня не знает, я его не знаю, я его больше не увижу, он меня – тоже… Не стану я ему половину отдавать».

Возвращается он домой – жена, конечно, в шоке: так быстро приехал и с такими деньгами! Зажили они безбедно: детей обули-одели, пристройку к домику сделали, наконец канализацию провели вместо выгребной ямы… Прошло несколько лет, мужик все богатеет. Деньги-то он с умом вложил, ведь не дурак был, просто не везло ему раньше.

Живет, горя не знает, как вдруг по электронной почте ему письмо приходит.

Пишет ему тот самый олигарх, а в письме такие слова: «Мне сон непонятный приснился, дикий сон. Приезжай в Москву, разгадай его. Я тебя озолочу, не обижу – помнишь, как я с тобой обошелся? Все хорошо будет, только помоги мне». И тут мужик понимает, что он тому контролеру, брату своему названому, деньги не отдал, а сон не разгадает сам. И вообще непонятно, как теперь контролера искать. А кто ж он без него? Но делать нечего – ехать надо.

Никому не сказал он о письме – ни жене, ни детям. Ходит мрачный второй, третий день. Никто не понимает, что с ним случилось, – вроде всегда такой веселый был… В конце концов, решился мужик: «Поеду я в Москву, но не на поезде, а на электричках». Вся семья удивилась, конечно. Ну ладно, говорят, езжай, если надо…

Садится он в электричку и вспоминает, как ехал он несколько лет назад, когда у него еще денег не было. Смотрит в окно – опять осень, ветер, деревья черные стоят, дождь начинается…

На первой электричке проехался – все нормально. Вторую подождал на вокзале, но уже не так, как в прошлый раз бомжиком на лавке спал: в кафешку зашел… Вторая электричка прошла – и вот подъезжает третья, самая важная. Мужик уже и так сидит, и эдак, ерзает и гадает – придет тот контролер или нет, и что делать дальше-то? И вот, за сорок минут до прибытия в Москву, в вагоне появляются контролеры – та самая бригада ОМОНа и брат его названый! Мужик хочет ему билет показать или отдать какую-то деньгу – жалко ему, что он тогда богатством не поделился, но отдавать все равно не хочется, потому что половина эта у него уже в деле, в доме, в детях…

Подходит к нему контролер. Мужик вжался в сиденье, а тот на него смотрит и говорит: «Здорово, братское сердце. Я все знаю. Сейчас приедешь к нему… Послушай, молчи, не говори ничего. Ты приедешь к нему, а он скажет, что плохой сон ему приснился – будто мечи с неба сыплются, много мечей. А ты ответь, что опять тяжелое время будет, еще страшнее прежнего. Но если он подготовится к нему, то проживет нормально, и все у него будет в порядке. Пусть только помнит, что беды впереди», – и с тем уходит. Мужик вскакивает, пытается бежать за контролером, но ОМОН заграждает путь, никак к нему не пробраться – и контролер уходит, даже не посмотрев мужику в глаза.

Приезжает он в Москву – ничего не изменилось: те же самые люди, вывески, ларьки, беляши, чебуреки… Но куда ехать, он уже знает. Приходит к олигарху, а тот говорит: «Я знал, что ты приедешь! Знал, что ты сможешь разгадать мой сон. Мне мечи снились, много мечей с неба сыпалось – что это значит?»

Мужик поплевал в потолок, посмотрел по сторонам и отвечает: «Да, знаю. Плохое время для тебя будет, тяжелое, еще хуже прежнего. Готовься. Будешь подготовлен – проживешь нормально». Олигарх, конечно, обрадовался, что мужик его предупредил, и дал ему пятнадцать чемоданов денег, кучу разных машин, даже свою подарил – и отправил восвояси.

Мужик домой вернулся и думает, что надо бы этого контролера отыскать и как-то его отблагодарить, а то нехорошо получается. Пытался его найти, садился в разные электрички, искал везде – нет его. Спрашивал у путейцев – а те ответили, что контролеры живут в дальнем вагончике: мол, если прямо пойдешь, то как раз их увидишь, они недавно со смены вернулись. Мужик идет, куда велено, и чем ближе к вагончику, тем меньше ему хочется разговор заводить и деньги отдавать. Ну ведь правда, кто он ему такой? Вдруг он видит, как выходит тот самый контролер, брат его названый. Мужик идет к нему, и первое, что он делает, даже не подумав ни о чем, – хватает палку и начинает бить контролера, чтоб тот отключился, но не убивать совсем… Потом оставляет тело лежать на земле – и уходит.

Вернулся мужик домой, ходит мрачнее тучи и думает – убил я его или нет? Жив он там или нет? И ведь все вроде хорошо: денег куча, уже и дети обеспечены, и внуки. Только злой какой-то мужик стал. Про таких говорят «тяжелый человек». Ходит и все мается: что же я натворил?

Через несколько лет снова получает он письмо. Пишет олигарх: «Приезжай ко мне. Я знаю, в третий раз ты меня точно не подведешь, все правильно скажешь. Мне опять сон приснился непонятный… Я тебя жду, прилетай на самолете, только быстрей». И мужик понимает, что он сейчас приедет к олигарху и скажет: «Я ничего не знаю – это все не я разгадывал, а чудак из электрички, но я его убил по глупости…»

Но делать что-то надо. Мужик отказывается от самолета, идет на вокзал, выкладывает все деньги… Охрана личная бежит за ним, а он говорит, что охранники ему сейчас точно не понадобятся. Все в шоке остаются на перроне, а мужик впрыгивает в уходящую электричку и едет в Москву.

И все страшнее и страшнее ему становится. Первая электричка… Вторая… Что он только ни думал за это время! Наконец третья электричка. Все ближе и ближе Москва… Вдруг в вагон заходят контролеры с ОМОНом – и его названый брат, постаревший уже, седой совсем. Мужик на него смотрит и глазам поверить не может: он все-таки надеялся, что его не убил, надеялся, что у него будет амнезия… Контролер подходит к нему и наклоняется, шепчет что-то на ухо, чтоб никто не слышал, и уходит. Мужик ему кричит «Стой, стой!», а контролер уже ушел. И ОМОН дорогу к брату загораживает. Догнать не дает.

Приезжает он в Москву к олигарху. Тот его встречает как дорогого друга, наливает дорогущего виски, выставляет самые лучшие угощения и говорит: «Ну садись, рассказывай. Мне такой сон странный приснился, даже и не знаю, как объяснить: овцы с неба падали, много, целые стада…» Мужик отвечает: «Не страшно все это, не бойся. Наконец-то для тебя настанет твое время, лучшее время, и будет у тебя все хорошо. Дождался ты! Богатства твои приумножатся, и в семье все будет хорошо».

Олигарх его, конечно, наградил на радостях: держи, говорит, двадцать мешков золота, тридцать – серебра… А мужик спокойно думает: дают – так дают… И понимает, что очень надо того контролера отблагодарить. Не последняя он сволочь, чтобы так с ним поступать. Ведь брат названый действительно не желал ему никогда зла – а он-то его и кинул, и избил…

И вот мужик не едет машиной, не летит самолетом, а садится в обычную электричку. Ищет глазами контролера – а его нет, вообще нигде контролеров не видно. К станции пошел, а там пусто – нет никого, и домик путейский снесли. Говорят, всех в какое-то другое место перевели.