Текст книги "Любовь не для заучек (СИ)"
Автор книги: Дина Ареева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 13 страниц)
Любовь не для заучек
Глава 1
Ангелина
– Линка, где тебя носит? Драконович с утра злой как черт, на всех отрывается, – несется из трубки громкий шепот.
Растерянно оглядываюсь вокруг в надежде увидеть хоть одно знакомое лицо. Тухло. Я потому и набрала Настю, что их потеряла.
Под графиком приема экзамена по социологии четко написано: двести восемнадцатая аудитория. Но в кабинете под номером двести восемнадцать собирается совсем другая группа. И где тогда моя?
– Я на месте, возле двести восемнадцатой, – по непонятной причине тоже отвечаю шепотом, – только здесь какие-то люди.
– Так не в двести восемнадцатой, чурка ты! В двести восемнадцать «А», – восклицает подруга, – это в лабораторном корпусе. Давай дуй сюда скорее! Драконович сказал, кто опоздает, того не допустит к экзамену.
Этот может. Адам Аронович мужчина очень принципиальный. И безжалостный. Потому и Драконович.
Я всегда выхожу с запасом времени, так что должна успеть. Смотрю на часы, до начала экзамена двадцать минут. Лабораторный корпус в десяти минутах ходьбы.
И кто так додумался пронумеровать аудитории? Наверное он сам никогда не учился. Зачем в двух разных корпусах делать кабинеты с одинаковыми номерами? Как я не обратила внимания на эту «А»...
Спускаюсь по ступенькам и захожу в заметки. Я старательно готовилась к экзаменам, но как обычно, не хватает одного дня. Поэтому выписала себе в телефон основные положения и формулы. Драконович, конечно, потребует сдать телефоны. Но я и не собиралась подглядывать, так оказалось легче всего структурировать информацию у себя в голове.
На ходу повторяю, какие бывают выборки, и не замечаю как приближаюсь к корпусу. Мое внимание полностью поглощено экраном, поэтому пропускаю момент, когда нога спотыкается о бордюр.
Беспомощно взмахиваю руками и налетаю на парня, который стоит спиной. Хватаюсь за него и только благодаря этому не оказываюсь на асфальте.
– Извините, – бормочу виновато, отталкиваясь от широкой спины, в которую почти въехала носом, – я не нарочно...
– Ты что, ущербная? – парень разворачивается, в одной руке он держит стакан с логотипом соседней кофейни. – Ноги не держат?
Хочу сказать, что уже извинилась, но во рту становится сухо как в безводной пустыне. Язык прилипает к гортани, и я не могу сказать ни слова.
Потому что передо мной возвышается тот, с кем бы меньше всего хотелось встретиться лицом к лицу. Самый красивый и самый опасный мажор универа Демьян Каренин. Вишенкой на торте оказывается некрасивое кофейное пятно, которое расплывается по его светлой рубашке.
Двое друзей Каренина смотрят на меня с насмешливыми, пренебрежительными ухмылками.
– Ну все, пиздец тебе, ущербная, – один из них выхватывает мой смартфон. Заглядывает в экран и недоуменно выгибает брови. – Демон, посмотри!
Показывает Каренину. Тот хмурится.
Демон? А ему идет. Ему вообще все идет...
– Отдай телефон, – угрожающе сдвигаю брови, – или я напишу заявление в полицию, что ты его украл.
Но на мои слова никто не обращает внимания, будто надоедливая мошка пропищала. Или клоп.
– Выборки делятся на вероятностные и невероятностные, – читает Демьян, забирает телефон и поворачивает экраном ко мне. – Серьезно? Ты серьезно испортила мне рубашку из-за этого дерьма?
Протягиваю руку. От страха неожиданно прорезается голос.
– Пожалуйста, отдай телефон, я опаздываю на экзамен. Я еще раз прошу прощения. Давай, я постираю твою рубашку.
Он смеряет меня высокомерным взглядом с головы до ног, в котором слишком много всего намешано. И из всего этого нет ничего для меня обнадеживающего.
– Так ты заучка? – Демьян держит мой гаджет двумя пальцами.
– Отдай телефон, – повторяю как заклинание.
Каренин сует его в задний карман джинсов и начинает медленно расстегивать пуговицы.
– Воу, Воу, Демон, – второй приятель мерно хлопает ладонями, – а ну зажги!
Демьян стягивает рубашку, остается в одних джинсах. Невольно залипаю, разглядывая его обнаженный торс. Он идеальный, я такие видела только у моделей и актеров.
Грудная клетка, плечи, руки выглядят отлитыми из стали. Твердый пресс прорисован четкими квадратами. Косые мышцы очерчивают рельеф живота и спускаются под ремень вместе с дорожкой коротких жестких волос.
– Что, заучка, нравится? – насмешливо спрашивает Демьян, и я поспешно отвожу взгляд. Черт, не надо было так палиться... Конечно, нравится. Как такое не понравится...
– Можешь не смотреть, – ухмыляется приятель, – здесь тебе ничего не светит.
Щеки предательски алеют, с деланым равнодушием пожимаю плечами.
– Я на экзамен опаздываю, остальное мне не интересно.
– Заучка, ты же голых мужиков только на картинке видела. Так смотри, пока можно, – все с той же холодной насмешкой в голосе говорит Каренин.
Перед глазами возникает рука, протягивающая рубашку.
– Держи. Не вздумай стирать, отнесешь в химчистку. И не в любую, а в премиум, для брендовых вещей.
Вместе со слюной сглатываю миллион вопросов. Пусть лучше телефон вернет.
– Я отнесу. В правильную химчистку. Но мне нужен телефон. Пожалуйста... – решаюсь поднять глаза и натыкаюсь на холодный, льдистый взгляд.
Демьян осматривает с головы до ног, достает из кармана телефон и протягивает мне. Берусь за гаджет, но он не отпускает.
– Раздевайся.
– Что? – переспрашиваю в недоумении. Это он так тупо шутит?
– Ты что, оглохла? Точно ущербная. То ноги не держат, то слух пропадает. Снимай блузку, говорю, – он раздражается, а я в панике отступаю. Пока не упираюсь спиной в приятеля Каренина.
– Ты бы лучше не злила Демона, – советует парень, хоть я и слишком явно отшатываюсь. – Он же твою жизнь в ад превратит.
Оборачиваюсь и натыкаюсь на взгляд Каренина.
– Так... Так нечестно... – шепчу, чтобы не разреветься.
– Правда? – изумление на лице Демона выглядит неподдельным. – Значит мне без рубашки должно быть норм, а ты без блузки сразу нечестно.
– Давай, заучка, раздевайся, – приятели Демьяна оживляются. – Снимай свои убогие шмотки.
– Она сама убогая, – кривит губы Демьян и обращается ко мне: – Ты уже выбрала? Блузка или телефон?
– Но как я буду без блузки? – шепчу, сглатывая вмиг образовавшийся в горле ком.
– Наденешь мою рубашку. Как раз покайфуешь от пятна. Ну так что? Раздеваешься или оставляешь телефон?
У меня самый простой бюстгалтер, бесшовный телесного цвета. Вряд ли я им сильно заведу этих зажравшихся мажоров. А вот что я скажу маме, если приду домой без телефона?
Если расскажу правду, она так распереживается, что ей снова может быть плохо. И никакой Демон этого не стоит. Расстегиваю пуговички, поворачиваюсь спиной к парням и снимаю блузку.
Мне жалко до слез. Уверена, этот холеный мажор выбросит мою блузку в первую попавшуюся урну. А она такая красивая, отутюженная. Я ее специально для экзамена надела.
– Давай рубашку, – завожу руку назад. Блузка исчезает, в ладонь ложится мягкая, приятная наощупь ткань. Очень качественная. Сколько эта рубашка стоит, я могу только догадываться.
Просовываю руки в рукава, запахиваю полы. Рубашка мне безнадежно велика, но это лучше чем явиться на экзамен в одном лифчике. Заправляю рубашку за пояс юбки, стараясь не обращать внимание на мокрое некомфортное пятно на груди.
Поднимаю глаза на Демьяна и протягиваю руку.
– Телефон.
Он достает из кармана телефон.
– Сама меня найдешь, слышала, заучка?
Передергиваю плечами, отпихиваю Демьяна с дороги и иду в лабораторный корпус.
Я безнадежно опоздала. Но можно попробовать разжалобить Драконовича рассказом, как я опрокинула на себя стакан с кофе. И как безнадежно пыталась застирать пятно в туалете.
Пока иду, ловлю себя на том, что мне абсолютно наплевать, сдам я экзамен или нет. Намного больше меня волнуют косые мышцы живота и темная дорожка, уходящая под ремень.
***
Экзамен пишу на автомате. Я не опоздала, он начался с задержкой, мне даже не пришлось ничего объяснять. Когда подбежала к аудитории – двести восемнадцать «А»! – группа еще толпилась у дверей, кабинет только открыли. Я даже успела пятно влажными салфетками затереть.
На меня косились, но спрашивать, почему я пришла в мужской рубашке, никто не стал. Скорее, всем просто было наплевать. Но после экзамена Настя насела, пришлось рассказать.
– Очуметь, Линка, Каренин? Это рубашка Каренина? Ты не шутишь? – повторяет она с восторгом. – Очуметь!
– Не кричи, Насть, люди смотрят, – одергиваю подругу, потому что на нас в самом деле уже оглядываются.
– Ты еще скажи, что не рада! – возмущается Лапина.
– Было бы чему радоваться! – фыркаю в свою очередь. – Как я в таком виде домой заявлюсь? И что мне делать, если пятно не выведется? Надо теперь химчистку искать.
– Зачем тебе химчистка?
– Каренин сказал, что эту рубашку стирать нельзя, нужна специальная химчистка, премиум класса. Для брендовых вещей.
– Ты знаешь, сколько она стоит? – хмыкает Настя. – У мамы знакомые пальто в такую сдавали, так почти треть стоимости заплатили.
У меня настроение и так хуже некуда, а после ее слов хочется плакать.
– Слушай, Лин, а ты у мамы не хочешь спросить? – озаряет Лапину. – Она же у богачей работает?
Безнадежно киваю, подруга оживляется.
– Ты говоришь, она там все делает. И убирает, и стирает, и гладит.
– Да, она работает горничной.
– Так спроси у нее, как это пятно отстирать!
– А если не получится? – недоверчиво шмыгаю носом. – Эта рубашка стоит наверное как весь мой гардероб!
– А ты думаешь, мамы твоей хозяева рубашки не вымазывают? Или они у них дешевле чем у Каренина?
– Не хозяева. Работодатели, – на автомате поправляю подругу, а сама думаю, что в ее словах есть здравый смысл.
Моя мама работает прислугой у очень богатых людей. Вишневские живут за городом, у них роскошный особняк. Маме неудобно ездить туда и обратно, поэтому они с напарницей работают посменно, неделя через неделю. И в свою смену ночуют там же в комнате для прислуги.
Ее работодатели люди порядочные и не придирчивые. Это они настаивают, чтобы мама их так называла, и мне тоже так больше нравится. От слова «хозяева» попахивает Средневековьем. Или работорговлей. Но мама по привычке говорит на них хозяин и хозяйка.
Я ни разу там не была, особняк видела только на фотографиях, а работодателей маминых тем более. У них она работает не так давно, всего полгода. До этого почти пять лет проработала в клининговой компании, убирала квартиры, дома и офисы.
В клининг она ушла после того, как ее сократили на фабрике. Она хорошо себя зарекомендовала, и ей предложили пройти собеседование на место горничной у Вишневских.
Я не представляла, что моя мама станет кому-то прислуживать. Но у нее было свое мнение на этот счет.
– Мне уже тяжело мотаться по всему городу, дочка. А так хозяина нашего я почти не вижу. Больше с хозяйкой, Анной Александровной. И то, если что-то совсем из ряда вон выходящее. А так над нами начальник есть, управляющий Григорий Константинович. Он нас не обижает, и перед Анной часто выгораживает.
Мне жаль маму. Она еще молодая женщина, по профессии инженер-проектировщик, а вынуждена работать прислугой. И это все из-за меня, чтобы дать мне образование.
Сама она ничего плохого в своей работе не видит, хоть папина родня и называет ее поломойкой. У папы давно другая семья, но он в другом городе, а мои бабка с дедом здесь. И папин брат с женой тоже здесь.
Мы почти не общаемся из-за того, что они постоянно пытаются задеть маму. Меня это цепляет больше, мама реагирует намного спокойнее.
– Пусть болтают, – отмахивается она, – языками плести не улицы мести, там много ума не надо. А работать никогда не стыдно, Ангелинка, это бездельникам стыдиться надо.
Сейчас мамина смена, дома она появится только в конце недели, но ждать ее необязательно, я могу позвонить и попросить у нее совета.
Пишу в мессенджере, чтобы не отвлекать от работы. Прошу перезвонить, и мама перезванивает сразу же.
– Что-то случилось, доченька?
– Мам, у меня проблема, можешь помочь?
Я рассказываю историю немного иначе. Что я случайно толкнула одногруппницу, и она облила кофе свою белую блузку. У нее строгая мама, и я предложила ей постирать блузку дома.
И ни слова о Каренине.
– Не переживай, Лина, и подружке скажи, чтобы не переживала. Это такая мелочь! Возьми отбеливатель, он у нас в кладовке, белая упаковка с зелеными разводами.
Мама подробно рассказывает, как вывести пятно.
– Мам, это очень дорогая блузка, из элитного бутика. Я ее не испорчу?
– Если в составе стопроцентный хлопок, не переживай. Не испортишь, это хороший отбеливатель, немецкий. Я и хозяевам им одежду отбеливаю. А то у них тут гипоаллергенный какой-то, она совсем не работает. И все отлично.
Мы прощаемся.
– Вот видишь, как все просто, – Настя довольно потирает ладони. Мне тоже становится легче.
– Спасибо, – благодарю подругу, – ты мне столько денег сэкономила.
– Слушай, Линка, – мнется Лапина, – а ты не будешь против... Можно я потом Каренину рубашку верну? Поменяю обратно на блузку? Ты не обидишься?
– Я тебе еще и спасибо скажу, – чувствую настоящее облегчение от того, что больше не придется общаться и этим заносчивым мажором. – А блузку мою он точно выбросил. Зачем она ему?
Глава 2
Ангелина
Гуглю в интернете, как правильно стирать рубашки люксовой серии. Узнаю, что в дорогих качественных материалах хлопковая нить скручивается особенным образом, не так как для широких масс.
Это делается для того, чтобы любой руководитель в конце рабочего дня отличался от своих помятых и потрепанных сотрудников и сиял как начищенная копеечка. Дорогие рубашки не мнутся, только их при стирке нельзя выкручивать. Они должны высохнуть сами, на плечиках.
Мама мне то же самое сказала, чтобы я не выкручивала, но так глубоко она не копала.
Достаю из пакета рубашку. Ткань наощупь гладкая и нежная, при этом держит форму. Значит не врет гугл про особо скрученную нить.
Подношу ближе, чтобы рассмотреть. Рецепторы улавливают мужской приятный аромат – дразнящий, будоражащий. В груди разливается незнакомое тепло, растекается дальше по телу, в кончиках пальцев начинает покалывать.
Неожиданно для себя практически зарываюсь в рубашку носом – так мне нравится этот запах! Он явно очень дорогой, потому что разительно отличается от мужских парфюмов, которые я знаю. Мурашки медленно расползаются от затылка по позвоночнику вниз, рождая ощущения, которые мне совсем незнакомы...
Спохватившись, отшатываюсь и оглядываюсь по сторонам. Я одна дома, а почему-то такое чувство, что все это время Каренин стоял рядом и смотрел, как я обнюхиваю его рубашку.
Становится стыдно за собственную несдержанность. Демьян Каренин – зарвавшийся наглый мажор, и если бы он узнал, как меня только что вело, я бы сгорела от стыда.
Но ведь дело совсем не в нем, а в аромате. Сам Каренин вызывает во мне единственное желание – никогда больше с ним не пересекаться.
Мое желание вполне исполнима. Для этого достаточно отстирать пятно, высушить рубашку – естественным образом, конечно же! – отдать Насте и забыть об этой истории навсегда.
Я уже говорила, что с блузкой давно попрощалась?
С опаской погружаю рубашку в воду с разведенным кислородным отбеливателем. Так волнуюсь, будто от этой стирки зависит моя жизнь.
От соприкосновения с тканью смесь начинает шипеть, и от страха кажется, что рубашка расползается у меня на глазах. Выхватываю из-под хлопьев белой пены – ничего, целая.
Так и бегаю каждые пятнадцать минут проверять, не разъело ли отбеливателем дорогое плетение.
Не разъело. Еще и пятно полностью вывело.
На всякий случай стираю рубашку в мыльной воде, затем полощу в трех ваннах воды. И наконец вешаю над ванной на плечиках, чтобы вода свободно стекала вниз.
Настроение поднимается, и я включаю на ноутбуке сериал, который Настя советовала посмотреть. Нудные моменты проматываю, и в целом сериал мне заходит.
Перед сном перевешиваю рубашку на сушилку на лоджии. С плечиков не снимаю, пусть так сохнет.
Утром первым делом бегу проверять рубашку – от пятна не осталось и следа. Плетение для избранных не пострадало. Подношу к лицу – аромат остался, но еле-еле уловимый. И мне даже жаль, что он улетучился. Теперь рубашка пахнет как чистая постиранная ткань.
Но от этого запаха пальцы на ногах не поджимаются...
Складываю рубашку в пакет и прячу подальше в шкаф. Завожусь с уборкой и включаю музыку на всю громкость. Люблю так, когда мама дома, приходится надевать наушники. А сейчас полная свобода.
Музыка гремит, заглушая все звуки, поэтому когда в двери проворачивается замок, я его не слышу. Только когда мама входит в дом, придерживая забинтованную руку, возвращаюсь в реальность.
Отключаю колонку, бросаю пылесос, подбегаю и помогаю маме присесть. Она тяжело опускается на пуф в прихожей.
– Мама? – со страхом смотрю на загипсованную руку. – Что с тобой случилось?
– Я упала, Линочка, – отвечает она, глядя виноватым взглядом, – представляешь? Такая неуклюжая... Полезла шторы снимать, стремянка зашаталась, и я вниз...
– Ты что, мамочка, – обнимаю ее, – что же ты такая неосторожная? Больше некого было попросить снять шторы?
– А кого простить, доченька? – устало качает головой мама. – Это моя работа. Анна Александровна сама испугалась, выделила машину с водителем и в город отправила, в больницу. Все расходы оплатила. Хорошо хоть не перелом, а вывих. Но гипс все равно наложили.
– Это потому что у тебя производственная травма. Ты получила ее на рабочем месте и в рабочее время, – говорю я. – Мы по трудовому праву учили. У нас по Конституции жизнь и здоровье гражданина признаются наивысшей социальной ценностью. Твоя Анна как работодатель обязана в связи с потерей трудоспособности обеспечить тебе страховые выплаты до полного восстановления. Думаешь, она этого не знает? Вот и перестраховалась.
– Тут другая проблема, Ангелинка, – мама устремляет на меня просящий взгляд, – моя напарница в отпуск ушла. Меня даже подменить некем. Рука недели две точно восстанавливаться будет. Гриша... Григорий Константинович ей звонил, она с семьей в Турции. Он сказал, будут мне замену искать. Я теперь точно место потеряю.
– Как это потеряешь? Они не могут тебя уволить, мама! – сажусь перед ней на корточки и беру за руку.
– Доченька, они богатые люди, – мама обессиленно приваливается к стене и закрывает глаза. – Они могут все, что им вздумается. Если новая горничная больше понравится, меня и на порог больше не пустят.
– Значит найдем тебе что-то другое, – встаю с корточек и наклоняюсь, чтобы помочь маме встать. – Пойдем, тебе надо лечь. А я сделаю тебе чай. Ты голодная? Хочешь сварю бульон?
– Лина, – мама задерживает мою руку в своей, – Ангелинка... А что если ты вместо меня поработаешь?
– Ты что, мам, я же там ничего не знаю!
– Так я тебя научу. Все расскажу. Там ничего сложного. Просто большой дом, но у них много всякой техники. Я попрошу Гришу, он тебя научит с ней обращаться. Пожалуйста, дочка, я не могу потерять эту работу! У тебя же все равно каникулы.
– Ну хорошо... Ты только спроси, вдруг они будут против?
– Да кто там будет против, Лина! Геннадия Сергеевича дома почти нет, сын их в городе живет, у родителей редко появляется. Анна Александровна одна, но она добрая, не переживай. Ты же и так собиралась на лето работу искать?
Собиралась. Я хотела подыскать работу на время летних каникул, даже начала смотреть по сайтам вакансии баристы и официанта.
Но мне хотелось работать в городе в коллективе ровесников, в идеале таких же студентов как я. А не в загородном доме под присмотром чопорной тетки. Но отказать маме я не имею права.
– Ладно, мам, – сдаюсь окончательно, – я попробую. Если для тебя это важно, я согласна. Ты главное ни о чем не переживай и поправляйся.
– Спасибо, доченька! – глаза мамы сияют. – Ты у меня настоящее золото!
***
Стою на перроне, оглядываясь по сторонам. Хвост электрички, на которой я доехала до поселка, убегает вдаль и скрывается за зеленым холмистым поворотом.
Эй, пожалуйста, верните меня в город!..
Дом Вишневских расположен в элитном городке, но до него из столицы без машины не добраться. А ни автобусы, ни хотя бы маршрутные такси туда не ходят.
Небожителям общественный транспорт не нужен. Это не аллегория, этот городок носит название «Небо», и я не сомневаюсь, что его жители думают о себе примерно так же.
В двух километрах от «Неба» расположен жилой поселок, большая часть его жителей трудится в «Небе».
До поселка можно добраться несколькими маршрутами. Я вчера проштудировала все варианты, но мама посоветовала ехать на электричке.
– Ты гарантированно не попадешь в пробки. А что приедешь раньше, не страшно, доченька, – аргументы она выдвинула железобетонные. – Пройдешься до «Неба» пешком, подышишь воздухом. А когда обратно ехать будешь, тебя найдется кому подвезти. Не переживай, Григорий Константинович договорится, я попрошу...
Теперь я стою посреди высокой платформы и усиленно вдыхаю свежий сельский воздух. Если верить словам мамы, он должен сразу же оказать на меня свое целебное действие. Но вместо этого в нос ударяет запах навоза и свежескошенной травы.
Трава пахнет топчик, навоз на любителя.
Спускаюсь по ступенькам с платформы, окидываю взглядом дома, вытянувшиеся вдоль железнодорожного полотна.
Ну и дыра! Здесь даже вокзала нет, одинокая будка перед платформой с успехом выполняет функцию кассы. Над окошком висит расписание, но у меня оно и так есть в галерее.
Открываю гугл-карту, нахожу геометку, по которой буду искать дом Вишневских. Навигатор прокладывает маршрут, который предлагает перейти на центральную улицу. Она тут у них вроде проспекта.
Иду, не переставая оглядываться вокруг. Навстречу идет мужчина, ведет в руках велосипед, к багажнику которого прикручен большой пустой бидон. Мелкая рыжая псина угрожающе рычит, хотя я иду метрах в десяти от нее и приближаться не собираюсь. Черный кот на соседнем заборе вылизывает лапу, не обращая внимания на псину.
Такая себе поселковая романтика...
Мама иногда заводит разговор, как бы ей хотелось перебраться за город, особенно такие разговоры участились в последнее время.
– Ангелинка, может продадим квартиру и купим домик в пригороде? – спрашивает она, а я в ответ фыркаю.
– Ну что мы купим, мам? На что нам этих денег хватит? Разве что на сарай или на летнюю кухню. Без ремонта. Дома дороже чем квартиры, так всегда было.
– Зато природа, воздух... – вздыхает мама. Я тоже вздыхаю, потому что все это меня ни капли не прельщает.
Я абсолютная законченная урбанистка. Мне нравится когда вечером зажигаются огни, светятся окна и фонари. И точно так же нравится деловой утренний столичный движ. Обожаю идти по улице и заглядывать в витрины магазинов и кофеен.
А здесь пока я вижу только заборы. У кого выше, у кого ниже. У кого-то сетка, у кого-то кирпичная стена. Представляю какая здесь вечером темень и тишина, и становится не по себе.
Навигатор подсказывает, что сейчас мне надо свернуть на параллельную улицу и дальше шуровать по ней до «Неба». Звучит многообещающе, я сворачиваю и оказываюсь на грунтовой проселочной дороге.
Ну класс... А я в белых кроссовках. И с сумкой увесистой. Все же я там неделю жить буду, а то и больше. Я вообще чемодан взять хотела, мама отговорила. У нее там вещи остались, у нас с ней один размер. А для работы в особняке предусмотрена униформа.
Но делать нечего, я сама на это подписалась. Закидываю сумку на плечо и иду, телефон держу перед собой. Куда идти я уже поняла, только просто так топать скучно.
С телефоном веселее, заодно всем отпишусь. Фоткаю толстого полосатого кота, который разлегся в траве, и отправляю Насте. Маме отчитываюсь, что на месте и в подтверждение снимаю дорогу с куском синего неба.
Я слишком залипаю в телефон, поэтому не замечаю внедорожник, на скорости вылетающий из-за поворота. Отскакиваю в последний момент и прижимаюсь к чужому дощатому забору прямо напротив полузасохшего болотца, которое когда-то было лужей.
Теперь это яма, полная зеленой жижи, смешанной с грязью. Жижа с противным чавкающим звуком вылетает из-под огромных колес и облепляет меня с головы до ног. Даже во рту появляется привкус тины.
Телефон, тоже весь заляпанный, выпадает из рук, и я с отчаянием смотрю на свои когда-то белые кроссовки, бывшие белые шорты и футболку. Машина тормозит, катится обратно, и на кроссовки ляпает очередная порция вонючей грязно-зеленой субстанции.
– А ты, я смотрю, везучая, заучка, – насмешливый голос кажется опасно знакомым.
Нет, нет, пожалуйста. Только не это.
Дверца машины открывается, и с водительского сиденья поднимается Демьян Каренин. Облокачивается на корпус внедорожника и поправляет солнцезащитные очки.
– Ты теперь похожа на жабу, заучка.
Меня переполняет злость. Наклоняюсь, поднимаю полузасохший ком земли и швыряю в Каренина.
