Текст книги "Ночь Томаса"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 2

Соленая вода и слезы щипали открытые глаза.

Я разгребал воду руками и по-лягушачьи отталкивался ногами, и поначалу мне казалось, что вокруг чернильная тьма. Потом я понял, что толща воды пронизана мутно-зеленым свечением, в котором колышутся аморфные тени, то ли поднятый со дна песок, то ли водоросли.

Но зеленый сумрак быстро сменился полной темнотой. Я заплыл под пирс между двух из множества бетонных свай, на которые опирались деревянные стойки.

Несколькими мгновениями позже уткнулся в еще одну сваю, покрытую балянусами, [5]5
  Балянусы (другие названия – баланусы, морские желуди, морские тюльпаны) – самый распространенный и богатый видами род в семействе усоногих ракообразных.


[Закрыть]и начал подниматься по ней, пока не вынырнул на поверхность.

Жадно хватая ртом воздух, который пах йодом и дегтем, солью и известью, я держался за шершавый бетон. Острые торцы известковых домиков балянусов так и норовили вонзиться мне в ладони, поэтому я стянул вниз рукава свитера, чтобы избежать порезов.

Океан из последних сил катил волны (они даже не бились о сваи) к берегу. И тем не менее все время пытался оттащить меня от сваи, за которую я ухватился.

Чтобы удержаться, требовались силы, которые иссякали. Да и намокший свитер весил не меньше тяжелого бронежилета.

Океан разговаривал сам с собой, шепчась под настилом пирса, который стал для меня потолком. Над головой не слышалось ни криков, ни бегущих шагов.

Дневной свет, мутный и серый, как трюмная вода, просачивался в это пространство, скрытое от глаз тех, кто находился на пирсе. Над головой я видел уходящие в темноту толстые вертикальные стойки, связывающие их в единую архитектурную конструкцию горизонтальные балки, продольные и поперечные, подкосы и распорки.

Верхний торец сваи, на которой стояла одна из стоек, находился менее чем в трех футах над моей головой. Цепляясь за сваю кроссовками, коленями и руками, я полез вверх, постоянно соскальзывая, но все-таки поднимаясь.

Балянусы плотно облепили бетон. Дюйм за дюймом я вытаскивал себя из воды, известковые домики трещали и разламывались, так что запах извести все усиливался.

Не вызывало сомнений, что каждое мое телодвижение наносило катастрофический урон колонии балянусов, облюбовавшей эту сваю. Я, конечно, сожалел о содеянном, но очень уж не хотелось пойти ко дну под тяжестью одежды и упокоиться среди водорослей.

На бетонной свае диаметром в тридцать дюймов стояла деревянная восемнадцатидюймовая стойка. Верхняя ее часть растворялась в темноте под настилом. В стойку вбили стальные крюки, которые при монтаже пирса служили как опорами для рук и ног строителей, так и фиксаторами для страховочных веревок. Хватаясь за них, я забрался на верхний торец сваи, точнее, на кольцевой выступ шириной в шесть дюймов вокруг деревянной стойки.

Стоя на цыпочках, мокрый, дрожащий, я пытался найти светлую сторону ситуации, в которой оказался.

Перл Шугарс, моя уже умершая бабушка по материнской линии, профессиональный игрок в покер, обожавшая быструю езду и сильно пьющая, всегда советовала мне искать светлую сторону в любой передряге.

«Если ты позволишь мерзавцам увидеть, что ты встревожен, – говорила бабушка Шугарс, – они тебя сметут, сломают и завтра будут щеголять в твоих туфлях».

Она ездила по всей стране, принимая участие в играх с высокими ставками, причем остальные игроки были мужчинами. Большинство из них не отличались безупречной репутацией, а некоторые просто могли убить. И хотя я понимал, что втолковывала мне бабушка, ее дельный совет вызывал в моем воображении образы злобных крутых парней, вышагивающих в бабушкиных туфлях на высоких каблуках.

И пока сердце замедляло свой бег, а дыхание восстанавливалось, я смог найти только одно светлое пятно: если бы мне удалось дожить до старости, с одним глазом, одной рукой, одной ногой, без единого волоса и с отъеденным носом, я, по крайней мере, не смог бы пожаловаться, что в моей жизни недоставало приключений.

Скорее всего, туман и мутная вода и не позволили гиганту с бородкой и двум его стрелкам увидеть, что я укрылся под пирсом. Они наверняка ожидали, что я поплыву к берегу, и теперь патрулировали его, оглядывая накатывающие волны в поисках одинокого пловца.

С моего насеста я видел часть берега. Но сомневался, чтобы кто-нибудь смог разглядеть меня в темноте под настилом.

Между прочим, я – осторожный молодой человек, если, конечно, не бросаюсь навстречу беде и не прыгаю с пирса. Вот и подумал, что поступлю правильно, если поднимусь повыше, в деревянную паутину балок, подкосов и распорок.

И там, найдя уютное местечко, я мог бы посидеть или даже полежать, пока эти головорезы не пришли бы к выводу, что я утонул. И после того как мерзавцы отправились бы в какой-нибудь грязный бар или курильню опиума, чтобы отпраздновать мою смерть, я бы преспокойно выбрался на берег и вернулся домой, где Хатч мыл лицо «Пуреллом» и ждал цунами.

С крюка на крюк я поднимался по стойке. На первых десяти футах все они крепко сидели в дереве. Возможно, этому способствовала высокая влажность, от которой дерево разбухало.

Но, продолжая подъем, я обнаружил, что несколько крюков подавались под рукой, словно с годами ссохшееся дерево ослабило хватку. Правда, мой вес они выдерживали, не вываливались из стойки.

Наконец один крюк все-таки вывалился, под моей правой ногой. Ударился о бетонную сваю чуть ниже, потом плюхнулся в воду.

Я не испытываю парализующего страха перед высотой или темнотой. До рождения мы проводим девять месяцев в абсолютной темноте и забираемся на высочайшую вершину, когда умираем.

По мере того как день таял, а я подбирался ближе к настилу пирса, тени отвоевывали у света все новые территории. Они соединялись друг с другом, как черные плащи макбетовских колдуний, собравшихся вокруг костра.

Поступив на работу к Хатчу, я прочитал несколько томов шекспировских пьес, которые стояли на полках его библиотеки. Оззи Бун, знаменитый автор детективных романов, мой наставник и дорогой друг из Пико Мундо, порадовался бы, узнав, что я расширяю свой кругозор, приобретаю новые знания.

В средней школе я не входил в число прилежных учеников. Да и о какой высокой успеваемости могла идти речь? Когда остальные ученики сидели над «Макбетом», меня бросали в озеро, прикованного к двум трупам.

Или я висел на крюке в морозильной камере для мясных туш, рядом с улыбающимся японцем, ожидая, пока четверо мужчин, неспособных внять голосу разума, вернутся, чтобы начать нас пытать. Как и обещали.

Или заходил в припаркованный дом на колесах кочующего серийного убийцы, который мог вернуться в любой момент, где наткнулся на двух злобных бойцовых псов, от которых мог защититься только шваброй да шестью банками теплой колы. Хорошо хоть, что пенные струи шипучки напугали их до смерти.

В школьные годы я всегда старался делать все, что учителя задавали на дом. Но если невинно убиенные взывают к справедливости или тебе снятся пророческие сны, жизнь начинает мешать учебе.

Вот и теперь, когда от воды меня отделяли двадцать футов, колдовские тени сомкнулись, и я уже не видел следующего крюка, вбитого в стойку над моей головой. Я замер, гадая, то ли продолжить подъем в кромешной тьме, то ли спуститься вниз на узкое бетонное кольцо.

Запах креозота, которым пропитали дерево, чтобы оно не гнило, по мере подъема только усиливался. Я более не чувствовал ни запаха океана, ни запаха мокрого бетона, ни запаха собственного пота, только резкий «аромат» консерванта.

И когда я решил, что осторожность (которой, как вы уже знаете, я всегда руководствуюсь, принимая решение) требует возвращения на бетонное кольцо, под пирсом вспыхнули огни.

Прикрепленные к деревянным штырям, лампы висели в пяти футах ниже меня и светили на воду. Их цепочка тянулась от одного конца пирса до другого.

Я не мог припомнить, освещалась ли вода под пирсом в другие вечера. То есть лампы могли включаться автоматически каждый вечер.

А если эти лампы повесили на случай чрезвычайной ситуации, к примеру, кто-то упал в воду, тогда, возможно, какой-то ответственный гражданин увидел, как я лечу с пирса, и сообщил властям.

Но, скорее всего, гигант с крошечной бородкой и его рыжеголовые киллеры знали, где найти выключатель. И потому, заметив, что я уплываю под пирс, не стали патрулировать пляж, высматривая среди волн одинокого пловца.

Зависнув на стойке, еще не решив, спускаться мне к воде или подниматься к настилу, я услышал, как в отдалении вроде бы запустили бензиновую пилу. Но потом понял, что звуки эти издает навесной лодочный мотор.

А уж через десять или пятнадцать секунд в этом отпали последние сомнения: кто-то плыл на моторной лодке.

Склоняя голову вправо-влево, я выглядывал из-за стойки, пытаясь понять, откуда доносятся эти звуки. Но они эхом отражались от стоек и балок, продольных и поперечных, и мне потребовалось полминуты, чтобы сообразить, что лодка медленно продвигается от дальнего конца пирса к берегу.

Я посмотрел на запад, но лодку не разглядел. Она могла плыть и по открытой воде, вдоль пирса, и между сваями. Хотя лампы светили вниз, свет отражался от воды. Мерцающие сполохи освещали и стойки, и балки, практически все пространство до настила.

И в этом мерцающем свете разглядеть меня не составляло труда, а потом и расстрелять, как мишень в тире.

Если бы я начал спускаться, то навстречу смерти.

С учетом событий последних двух лет я готов к смерти, когда настанет мой час, не боюсь встречи с ней. Но, если самоубийство обрекает душу на вечные муки, тогда мне никогда не увидеть ушедшую от меня девушку. И я не могу поставить под удар наше воссоединение.

А кроме того, я подозревал, что Аннамария попала в беду, и что-то позвало меня в Магик-Бич отчасти и для того, чтобы помочь ей.

Я начал подниматься еще быстрее, чем раньше, надеясь найти пересечение балок или нишу между балками, подкосами и распорками, в которой мог бы укрыться не только от отблесков, но и от лучей фонарей, если мои преследователи захватили их с собой.

Хотя я не боялся высоты, мне без труда удалось бы составить практически бесконечный список мест, где я предпочел бы оказаться, вместо того чтобы висеть на стойке, подпирающей пирс, более всего напоминая кота, загнанного на дерево волками. Конечно, мне следовало полагать себя счастливчиком, поскольку снизу на стойку не напрыгивали злобные бойцовые псы, но, с другой стороны, для самообороны я не прихватил с собой ни швабры, ни шести банок теплой колы.

Глава 3

Быстро, но довольно-таки неуклюже (практики определенно не хватало), я полез выше, ноги ступали на те опоры, за которые несколькими мгновениями раньше хватались руки.

Еще одна вывалилась из-под ноги, ударилась о бетон. Но шум приближающегося лодочного мотора заглушил всплеск.

Стойка проходила в непосредственной близости от пересечения двух массивных балок, продольной и поперечной. Несколько неуклюжих маневров (любой сторонний наблюдатель сразу бы понял, что я не принадлежу к тем существам, которые живут на деревьях и срывают бананы с ветки), и я перебрался на горизонтальную поверхность.

И хотя балка была широкой, полностью она меня не закрывала. Благодаря отражению света ламп от поверхности воды я превращался в легкую добычу для стрелка, окажись тот подо мной.

Убегать на всех четырех – одно удовольствие, если это лапы, но руки и колени не позволяли развить большую скорость. Радуясь тому, что мне несвойственна боязнь высоты, надеясь, что мой желудок тоже безразличен к высоте, я встал. Желудок чуть колыхнулся.

Я посмотрел вниз и почувствовал легкое головокружение, сразу перевел взгляд в сторону приближающейся моторки. Балки, распорки и подкосы не позволяли ее увидеть.

И тут же я понял, почему канатоходцы пользуются балансировочным шестом. Вытянув руки по швам и сжав кулаки, я качался, словно пьяный, который из двенадцати положенных шагов по прямой смог осилить только четыре.

Руководствуясь инстинктом самосохранения, я раскинул руки и разжал пальцы. Приказал себе смотреть не вниз, а прямо перед собой, на балку, по которой собирался идти.

В мерцающем отраженном свете мне казалось, что вода то и дело перехлестывает через балку, бьется о другие стойки, и у меня возник иррациональный страх, что меня может смыть вниз.

Здесь, высоко над водой, под самым настилом пирса, запах креозота еще усилился. Жгло носовые пазухи, жгло горло. Когда я облизывал пересохшие губы, возникало ощущение, что их смазали креозотом.

Я остановился, на мгновение закрыл глаза, отсекая мельтешащие сполохи. Задержал дыхание, избавился от головокружения и двинулся дальше.

Когда миновал половину ширины пирса, балка север-юг пересеклась еще с одной балкой – восток-запад.

Шум мотора становился все громче, лодка приближалась. Однако я ее по-прежнему не видел.

Я повернул на восток, по перпендикулярной балке. Ставя одну ногу перед другой на узкую полоску дерева, я не мог поспорить в грациозности с балериной, но тем не менее продвигался вперед достаточно быстро.

Мои джинсы подходили для такого шага не столь хорошо, как трико. И терлись там, где избыток трения мог привести к прискорбным последствиям: голос мой стал бы высоким и пронзительным.

Я миновал еще одно пересечение балок, продолжая продвигаться на восток, и уже подумал: а вдруг мне удастся добраться по этой балке до самого берега.

За моей спиной стрекот лодочного мотора все прибавлял в громкости. А кроме того, я слышал, как волны поднимаемые лодкой, бьются о сваи двадцатью футами ниже. То есть лодка не только приближалась, но и ускорилась.

Я уже подходил к следующему «перекрестку», когда два красных глаза, впереди, у самой балки, заставили меня остановиться. В слабом свете я не сразу понял, что за зверь устроился в месте пересечения балок.

Я не боюсь крыс. Но и не собираюсь радушно принимать их в своем доме, если они вдруг решат туда наведаться. Не дождутся они от меня братской любви.

От одного вида приближающегося монстра, то есть меня, крысу парализовало. Сделай я еще шаг, она могла выбрать один из трех путей, ведущих к спасению.

В моменты крайнего напряжения воображение у меня становится очень уж богатым, рисуя калейдоскоп самых невероятных вариантов.

Вот и теперь, столкнувшись с крысой, я тут же представил себе, как при моем следующем шаге, запаниковав, она мчится не от меня, а ко мне, залезает в штанину джинсов, поднимается по голени, огибает колено, протискивается по бедру и решает устроить гнездо между ягодиц. И все это время я махал бы руками, как ветряная мельница, подпрыгивая на одной ноге, пока не сорвался бы с балки и не полетел бы к воде, со злополучным животным в штанах, чтобы шлепнуться аккурат на лодку моих преследователей, физиономией пробить дно, сломать шею и утонуть.

Вы можете подумать, что именно благодаря таким фантазиям меня зовут Одд [6]6
  Значение английского слова odd – странный.


[Закрыть]Томас, но нет, эти имя и фамилию я получил при рождении.

Шум лодочного мотора, нарастая, эхом отдавался от настила, стоек, балок, и скоро мне уже казалось, что вокруг валят лес легионы дровосеков.

Когда я наконец шагнул к крысе, зверек и не подумал отступить. Но и мне ничего не оставалось, как сделать еще шаг. Потом, правда, я остановился, потому что шум стал оглушающим.

Рискнул посмотреть вниз. Надувная плоскодонка проплывала подо мной, черная резина влажно блестела под светом ламп.

Великан в гавайской рубашке расположился на корме, положив одну руку на руль. Чувствовалось, что лодкой он управляет далеко не в первый раз. На приличной скорости, словно куда-то опаздывал, умело лавировал между бетонных свай.

На широких надувных бортах я видел слова, написанные большими желтыми буквами: «МАГИК-БИЧ. ПОРТОВЫЙ ДЕПАРТ.». Должно быть, они украли лодку, привязанную к дальнему краю пирса, чтобы найти меня.

И однако он ни разу не посмотрел наверх, проплывая подо мной. Если лодка предназначалась для поисково-спасательных работ, на борту наверняка были ручные фонарики с водонепроницаемым корпусом. Но гигант таким не пользовался.

Надувная лодка быстро исчезла среди свай. Шум двигателя начал стихать. Поднятые лодкой волны разгладились, остались только те, что накатывали на берег.

Я ожидал увидеть в лодке троих. Задался вопросом: а куда подевались рыжеголовые?

Крыса тоже исчезла. Но не юркнула мне в штанину.

Балетным шагом, ставя одну ногу перед другой, я добрался до пересечения балок, которое совсем недавно оккупировала крыса. Собирался продолжить путь к берегу, но остановился.

Теперь, когда светловолосый гигант находился под пирсом, между мною и берегом, я вдруг засомневался, а в правильном ли двигаюсь направлении.

Меня вдруг охватил страх, возникло ощущение, что меня вот-вот поймают на мушку. Теперь, после того как подо мной проплыла надувная лодка, я буквально почувствовал нависшую надо мной смерть.

Скорее всего, страх этот вызывался неопределенностью. Если пуля и грозила отправиться на встречу со мной, у меня оставалась надежда избежать ее, при условии, что я приму верное решение.

Я посмотрел на север, восток, юг. Через плечо – на запад. Вниз, на освещенную воду. Вверх – на настил пирса, по которому плясали блики отраженного света и тени.

Нерешительность охватывала меня, совсем как безответственную толпу в четвертом действии исторической хроники «Генрих Шестой», когда люди попеременно клялись в верности то карикатурному Кейду, то истинному королю.

Опять Шекспир. Стоит пустить его в голову, так он не желает оттуда уходить.

Шум навесного мотора все затихал, а потом резко оборвался.

На мгновение повисла полная тишина, в которую тут же ворвался бессловесный шепот и идиотское хихикание океана.

За время, прошедшее с того момента, как моторная лодка прошла подо мной, она не могла добраться до берега. Миновала чуть больше половины этого расстояния.

Гигант не мог оставить лодку на милость волн, которые принялись бы швырять ее от одной сваи к другой. Должно быть, привязал лодку к одной из свай.

И не стал бы ее привязывать, если б не собирался покинуть ее. То есть он уже поднимался, сначала по свае, а потом по стойке, на балки, впереди меня.

И теперь я уже понимал, где сейчас находятся рыжеголовые стрелки. Оглянулся на лабиринт стоек, подкосов, распорок. Пока они еще не появились.

Один впереди. Двое сзади. Они взяли меня в клещи.

Глава 4

Пока я стоял в нерешительности на пересечении балок, на юге, справа от меня, возникло светлое пятно.

Поскольку призраки частенько материализуются внезапно, неожиданно, не заботясь о моих нервах, испугать меня не так-то легко. Я покачнулся, но не полетел вниз.

Ко мне в гости пожаловал Бу, хороший пес, в прошлом талисман аббатства Святого Варфоломея, затерянного высоко в горах.

Никто, кроме меня, его не видел, никто, кроме меня, не мог почувствовать. И однако для моих глаз, в мерцающем отраженном свете, он казался таким же материальным, как и я сам.

Хотя он мог появиться в воздухе, ко мне он шел по балке, совсем как тень отца Гамлета, приближающаяся к обреченному принцу неподалеку от замка.

Хотя нет. Бу мог похвастаться хвостом, мягкой шерстью, дружелюбной улыбкой. У тени отца Гамлета ничего этого не было, но голливудские умельцы в какой-нибудь бессмысленной адаптации могли снабдить ее и первым, и вторым, и третьим.

Я надеялся, что сравнение с «Гамлетом» окажется некорректным в другом смысле. В конце пьесы сцену усеивали мертвые тела.

Бу остановился, как только понял, что я его вижу, склонил голову, завилял хвостом. И тут же, не разворачиваясь, оказался ко мне задом и пошел на юг, остановился, посмотрел на меня, двинулся дальше.

Даже если бы я не видел множества серий «Лесси», [7]7
  Лесси (англ. Lassie) – самая известная собака (породы колли) в мире – вымышленный образ. Она является звездой многих фильмов, телесериалов и героем книг. Образ Лесси был создан англо-американским писателем Эриком Найтом (1897–1943). В 1938 году он опубликовал в журнале «Сэтеди ивнинг пост» рассказ «Лесси возвращается домой».


[Закрыть]то достаточно хорошо понимал мертвых: мне предлагалось последовать за псом. Я преисполнился гордостью, потому что, в отличие от маленького Тимми в одной из серий, все понял без лая.

Блондинистый гигант еще не появился на востоке, рыжеголовые – на западе, вот я и поспешил за призраком овчарки, который повел меня к южной стороне пирса.

Балка утыкалась в большую огороженную площадку, от которой поднимались две лестницы, одна – справа, вторая – слева. Вероятно, площадка использовалась при ремонтно-профилактических работах.

Когда Бу поднялся по левой лестнице, я проделал то же самое. Короткий пролет вывел меня на огороженный мостик шириной в четыре фута.

Теперь настил пирса находился в каком-нибудь футе над моей головой. И в этом высоком коридоре, который продувался разве что при сильном шторме, запах креозота просто валил с ног.

Темнота на мостике заметно сгустилась, хотя отраженного от воды мерцающего света все-таки хватало, чтобы разглядеть электрические провода, кабельные коробки и медные трубы, скорее всего, для подачи воды.

Провода подводили электроэнергию к фонарям на пирсе и к лампам аварийного освещения под ним. А по медным трубам пресная вода поступала к кранам, расположенным через равные интервалы вдоль пирса, чтобы рыболовы, которые чуть ли не каждый вечер приходили на пирс, могли умыться и помыть руки.

Этот мостик, по которому теперь вел меня Бу, вероятно, использовался электриками и сантехниками, обслуживающими пирс, если требовался ремонт водяных и электрических линий.

Мы направились к берегу и, пройдя какое-то расстояние, поравнялись с отходящим от мостика выступом шириной в пять и глубиной в два с половиной фута. На выступе стоял массивный деревянный ящик, запертый на два висячих замка.

Света катастрофически не хватало, и я не мог разглядеть, есть ли на ящике какие-то надписи или рисунки. Возможно, в нем хранились инструменты и материалы, необходимые для ремонта и технического обслуживания.

А может, ящик служил гробом для несчастной жены смотрителя пирса, Лоррейн, которую убили двадцатью годами раньше, после того как она в очередной раз пожаловалась на запах креозота, идущий от рабочего комбинезона мужа.

Мое возбужденное воображение тут же нарисовало картинку, от которой волосы сразу бы встали дыбом: ссохшийся труп Лоррейн, замаринованный в креозоте. И если я еще мог поверить в существование такой должности, как смотритель пирса, то понятия не имел, откуда взялось имя Лоррейн.

Иногда я – загадка даже для самого себя.

Бу улегся на мостик, перекатился на бок. Вытянул одну лапу ко мне и помахал в воздухе. Этот универсальный собачий жест означал: « Присядь, расслабься, составь мне компанию, почеши мой живот».

Поскольку меня искали трое убивцев, предложение почесать живот Бу я не нашел очень уж привлекательным. Все равно что успокаивать нервы на поле боя под гаубичным обстрелом, принимая позу лотоса.

Но потом я понял, что громила в гавайской рубашке вот-вот появится, продвигаясь с востока на запад и обследуя пространство под настилом пирса.

А деревянный ящик высотой в два с половиной фута укрывал от луча фонаря гораздо лучше, чем сетчатое ограждение мостика.

– Хороший мальчик, – прошептал я.

Бу беззвучно застучал хвостом по полу.

Я лег на бок, левую руку согнул в локте, головой оперся о ладонь, правой рукой почесывал живот моей собаки-призрака.

Собаки знают: дарить ласку для нас так же важно, как для них – получать ее. Они были первыми психотерапевтами. И практикуют уже тысячи лет.

Буквально через две минуты Бу положил конец нашей психотерапевтической сессии, вскочил, навострил уши, напрягся.

Я рискнул поднять голову над ящиком. Посмотрел на балки, расположенные в семи футах ниже мостика, с которых я недавно на него и поднялся.

Поначалу никого не увидел. Потом заметил великана, идущего по одной из продольных балок, с востока на запад.

Свет, отражающийся от воды, мерцал, как на танцполе, над которым вращается освещенный прожектором зеркальный шар. Но великан не вел в танце партнершу. Да и не было похоже, что он настроен на танцы.