Текст книги "Ночь Томаса"

Автор книги: Дин Рей Кунц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 11

Я не хотел выходить из дома через парадную дверь. Судя по тому, как относилась ко мне удача, мог найти на крыльце орду варваров, аккурат собравшихся заглянуть на огонек.

По моей классификации, три плохиша, с одной маленькой бородкой под нижней губой, одним набором потемневших зубов и тремя пистолетами и есть орда.

Но раз уж я решил выйти через черный ход, мне предстояло пройти мимо гостиной, в которой Хатч размышлял о жене и сыне, которых у него никогда не было, и о том, каким он стал одиноким и ранимым после того, как потерял их.

Я не имел ничего против того, чтобы он вновь назвал меня маленьким неблагодарным говнюком, репетируя возможный визит представителя орды. Но душ, переодевание и болтовня с Хатчем на кухне отняли у меня двадцать минут, и мне не терпелось найти Аннамарию.

– Одд, – позвал он, когда я попытался прошмыгнуть мимо распахнутых дверей гостиной, как спецназовец в бесшумной обуви.

– Ой, привет.

Хатч сидел в любимом кресле с пледом на коленях, словно грел яйца в птичьем гнезде.

– На кухне, когда мы недавно разговаривали о пользе кардигана…

– Изодранного кардигана, – поправил его я.

– Это, возможно, странный вопрос…

– Не для меня, сэр. Я в этом более не вижу ничего странного.

– Ты был в брюках?

– Брюках?

– Потому что у меня создалось ощущение, что ты был без брюк.

– Сэр, я никогда не ношу брюки.

– Разумеется, носишь. Ты и сейчас в них.

– Нет, это джинсы. У меня только джинсы… и одна пара чинос. [21]21
  Чинос – штаны (раз уж Томас отделяет их от брюк) из легкого хлопка или льна. Постоянно, яростно, но в основном безуспешно сражаются с джинсами за лидирующее положение в гардеробе современного мужчины.


[Закрыть]Брюки – это для меня чересчур.

– На кухне ты был в джинсах?

Я стоял у двери, приложив к шишке на голове мешочек со льдом.

– Я не был в чинос, сэр.

– Так странно.

– Что я не был в чинос?

– Нет. Что я их не помню.

– Если я не был в чинос, вы их не можете помнить.

Он подумал о моих словах.

– Это логично.

– Естественно, сэр, – согласился я и сменил тему: – Я хотел оставить вам записку насчет обеда.

Он отложил книгу, которую читал.

– Ты не готовишь обед?

– Я его уже приготовил. Блинчики с курицей в физалисном соусе.

– Мне нравятся твои блинчики с физалисным соусом.

– Еще салат из риса и зеленой фасоли.

– Рис тоже с зеленым соусом?

– Да, сэр.

– Хорошо. Мне подогреть блинчики и рис в микроволновке?

– Совершенно верно. Я напишу время и мощность.

– Ты можешь наклеить бумажки на блюда?

– Только снимите их, прежде чем ставить в микроволновку.

– Конечно. Я не повторю этой ошибки. Снова уходишь?

– Ненадолго.

– Но не навсегда?

– Нет, сэр. И я не крал драгоценности Коррины.

– Я был однажды торговцем бриллиантами. Моя жена пыталась меня убить.

– Не Коррина.

– Барбара Стэнуик. У нее был роман с Богартом, и они собирались убежать в Рио с бриллиантами. Но, разумеется, у них не получилось.

– Их накрыл цунами?

– У тебя своеобразное чувство юмора.

– Извините, сэр.

– Нет, нет. Мне нравится. Я уверен, моя карьера в кино не закончилась бы так быстро, если б я смог сыграть в нескольких комедиях. Я могу быть забавным.

– Я это знаю, сэр.

– Барбару Стэнуик сожрала поедающая плоть бактерия, а в Богарта попал астероид.

– Готов спорить, зрители не ожидали такого поворота сюжета.

Хатч вновь взял книгу.

– Тебе так нравится туман, что ты хочешь пройтись в нем второй раз? Или я должен еще что-то знать?

– Больше вам знать ничего не нужно, сэр.

– Тогда буду ждать звонка в дверь и объявлю, что ты – мой враг, любому, кто спросит.

– Благодарю вас.

На кухне, опорожнив пакетик с наполовину растаявшим льдом в раковину, я бросил его в мусорное ведро.

Шишка на голове оставалась с половину сливы, но более не пульсировала от боли.

На двух желтых самоклеящихся бумажных прямоугольниках синей ручкой написал, как подогревать блинчики и рисовый салат. Потом добавил красной, большими буквами: «СНЯТЬ ЭТОТ ЛИСТОК, ПРЕЖДЕ ЧЕМ СТАВИТЬ В ПЕЧЬ!»

Стоя у центральной стойки, просмотрел содержимое бумажника Человека-фонаря.

На фотографии водительского удостоверения, выданного Департаментом транспортных средств Калифорнии, я узнал лежащего без сознания на песке человека, в котором макбетовские ведьмы могли бы признать свое творение. Звали этого господина Сэмюэль Оливер Уиттл. Тридцати лет от роду, жил в Магик-Бич.

На фотографии водительского удостоверения, выданного Департаментом транспортных средств Невады, он широко улыбался в объектив и вот тут допустил ошибку. Улыбка трансформировала его лицо, причем не в лучшую сторону. На фотографии он выглядел как безумный убийца из фильма о Бэтмене.

В Неваде (он жил в Лас-Вегасе) его знали как Сэмюэля Оуэна Биттла. Он был на два года старше своей калифорнийской инкарнации, но, вероятно, образ жизни Лас-Вегаса приводит к тому, что люди в этом городе стареют быстрее.

Кредитных карточек в бумажнике я не обнаружил. Это выглядело подозрительным в стране, которая не только смотрит в будущее, но и живет на заработки, которые только рассчитывает получить.

Не нашлось в бумажнике ни карточки социального страхования, ни страхового полиса, ни других удостоверяющих личность документов.

Зато я увидел пропуск на работу. И прочитал в нем, что работал Уиттл в Портовом департаменте Магик-Бич.

Внезапно начала вырисовываться общая картина. Может, гигант с бороденкой под нижней губой и не взял надувную лодку без разрешения. Может, он имел полное право взять ее, потому что тоже работал в Портовом департаменте, который ведал и пляжами, и единственным городским пирсом.

Мне с трудом верилось, что и рыжеголовые получали жалованье от муниципалитета. Бандиты, которые работали на государство, обычно старались не выглядеть бандитами.

Вернув все карточки в бумажник, я сунул его в левый карман джинсов.

С какими бы трудностями мне ни предстояло столкнуться в ближайшем будущем, я понимал, что в некоторых случаях встречи с вооруженными людьми не избежать. Я оружие с собой никогда не носил, да и не хотел с ним связываться. Один раз мне пришлось выстрелить в плохиша из пистолета, который я у него отобрал, но сделал это только от отчаяния.

В детстве мать напрочь отбила у меня интерес к оружию, и не потому, что относилась к нему крайне неодобрительно. Наоборот, она не расставалась с пистолетом. Так что оружие меня пугает.

В схватке или загнанный в угол, я стараюсь превратить в оружие подручные средства. Все, что угодно, от фомки до кота, хотя, будь моя воля, я бы предпочел разозленного кота. Точно знаю, это более эффективное оружие, чем фомка.

Пусть и без оружия, я покинул дом через дверь черного хода не с пустыми руками. Захватил с собой две булочки с шоколадом и корицей. Мы живем в жестоком мире, вот человеку и свойственно стремление обезопасить себя, насколько это возможно.

Глава 12

Мягко ступая лапами по мокрому асфальту, туман крался по переулку за домом Хатча, терся мохнатыми боками о гаражи с обеих сторон, просачивался сквозь штакетник заборов, забирался на стены, заглядывал в каждую нишу или нору, где могла укрыться мышь или ящерица.

Эти ползающие по земле облака окутывали пеленой загадочности все, что находилось вблизи, растворяли в себе мир, лежащий в соседнем квартале, создавали ощущение, что край земли совсем рядом, а за ним тебя ждет вечное падение в пустоту.

Медленно поворачиваясь вокруг оси, потом еще раз, я ел булочку, сосредоточившись на Аннамарии: ее длинных волосах цвета патоки, лице, слишком уж бледной коже. Мысленным взором видел ее изящные пальцы, сомкнувшиеся на обточенном океанскими волнами кругляше из бутылочного стекла, кистях, исчезнувших в длинных рукавах свитера…

Мой несовершенный дар характеризуется одним аспектом, о котором я упоминал ранее, но не в четвертой рукописи. Моя ушедшая девушка, Сторми Ллевеллин, называла его психическим магнетизмом.

Если я хочу найти человека, местонахождение которого мне неизвестно, я могу вверить себя побуждению и интуиции, ехать куда-либо, на автомобиле или велосипеде, или идти пешком, сосредоточившись на лице или имени этого человека… и обычно в течение получаса я его нахожу. Такой он, психический магнетизм.

Этот талант иной раз превращается в проблему, потому что я не способен его контролировать и понятия не имею, где может произойти эта встреча. Я могу заметить нужного человека на другой стороне шумной улицы, а могу и столкнуться с ним, огибая угол.

А если я ищу плохиша, психический магнетизм может и вывести меня на его след, и привести к нему в руки.

И вот что еще. Если я ищу человека, который не представляет собой угрозы, мне лишь нужно задать ему вопрос или предостеречь от грозящей ему опасности, у меня никогда нет уверенности, что поиск будет успешным. Обычно я нахожу такого человека, но не всегда. Бывали случаи, когда в отчаянных ситуациях попытка положиться на психический магнетизм приводила лишь к потере драгоценных минут, тогда как не следовало терять ни секунды.

Для спасения невинных людей, которые попали в беду, я подготовлен далеко не лучшим образом: могу видеть мертвых, задержавшихся в этом мире, но мне не дано услышать то важное, что они могли бы сказать. Сны сообщают мне об угрозе, но полной информации я не получаю, поэтому не знаю, когда и где произойдет катаклизм и что от него ждать. Нет у меня ни пистолета, ни меча, вооружен я только булочками.

Вот эта жуткая неопределенность и грозила превратить меня в отшельника, отправить в пещеру или затерянный в лесах коттедж, подальше от мертвых и живых. Но сердце говорит мне, что дар необходимо использовать, несовершенный он или нет, а если я отвергну его, то захлебнусь отчаянием, не будет у меня жизни после этой жизни, не воссоединюсь я с моей ушедшей девушкой.

В этот момент, стоя в переулке за домом Хатча, я искал не человека, желавшего мне смерти, а молодую женщину, которой, возможно, требовалась моя помощь, чтобы остаться в живых. И я практически наверняка знал, что не попаду в пасть тигру.

Густой туман обернулся машиной времени, перенесшей эту ночь в прошлое более чем на сотню лет, заглушив все звуки современной цивилизации: автомобильные двигатели, радио, телевизионные голоса, которые часто просачиваются за пределы дома. Магик-Бич наслаждался мирной тишиной девятнадцатого века.

Доев одну булочку, все еще сосредоточившись на Аннамарии, я вдруг двинулся по переулку на север, словно лошадь молочника, следующая по привычному маршруту.

Окна, обычно сияющие электрическим светом, теперь мягко светились, словно горожане разом перешли на свечи. В конце переулка желтая натриевая лампа уличного фонаря вроде бы едва заметно пульсировала, как газовое пламя: туман тысячами крылышек прикасался к стеклу, чтобы тут же отпрянуть и прикоснуться вновь.

Расправляясь с последней булочкой, я, выйдя на улицу, повернул на восток, все дальше уходя от берега.

Хотя часы показывали только 18:45 (среда – не выходной день, но и время не такое позднее), город, казалось, уже улегся спать, укрытый белыми одеялами природы. Влажная прохлада побудила собачников сократить прогулки со своими любимцами, а водители, глядя на эту ослепляющую белизну, предпочли не седлать своих железных коней без самой крайней необходимости.

Отшагав от дома Хатча три квартала на восток и один на север, я увидел только два автомобиля.

Они напоминали субмарины в романах Жюля Верна, беззвучно плывущие в океанских глубинах.

В этом тихом жилом районе, который назывался Кирпичным, хотя улицы не мостили кирпичом и из всех домов кирпичных было только два, в дальнем конце квартала угол обогнуло что-то большое. Мощные фары пробивали туман, но, конечно, не могли его разогнать.

Глубоко внутри тихий голос подсказал: « Прячься».

Я перепрыгнул через зеленую изгородь, которая высотой доходила мне до талии, присел за ней.

Пахло дымом, мокрой листвой, землей.

Какой-то зверь, устроившийся в изгороди, унюхал меня и рванул со всех лап. От неожиданности я едва не вскочил, но вовремя понял, что спугнул кролика, который уже пересек лужайку.

Ко мне приближался грузовик, мотор урчал, словно крадущийся хищник. Двигался грузовик даже медленнее, чем требовала плохая видимость.

Возникло ощущение, что надо мной нависла смертельная угроза. Я обернулся, посмотрел на дом, перед которым спрятался. Окна темные. Если не считать лениво перекатывающегося тумана, ничто не двигалось, никто не наблюдал за мной из темноты.

Сидя на корточках, я еще ниже нагнул голову, вслушиваясь в приближающееся урчание мощного мотора.

Туман впитывал в себя двойные лучи, не позволял свету распространяться в стороны и осветить даже зеленую изгородь, не говоря уже обо мне.

Я затаил дыхание, хотя, конечно, водитель не мог услышать мой вдох или выдох.

Когда кабина грузовика проползала мимо, словно вынюхивая на мостовой запах добычи, туман вокруг меня уже потемнел, я решился поднять голову над изгородью.

Хотя от грузовика меня отделяло менее десяти футов, отсвета приборного щитка не хватило, чтобы я смог разглядеть водителя, только его темный силуэт. А что я разглядел, так это герб города на дверце. И надпись, черными буквами на оранжевом фоне: «МАГИК-БИЧ. ПОРТОВЫЙ ДЕПАРТАМЕНТ».

Туман проглотил грузовик. Урчание мотора затихало с каждой секундой.

Поднявшись, я вдохнул туман с легким привкусом выхлопных газов. После моего третьего вдоха шум мотора стих: грузовик отправился искать добычу в другие места.

А я задался вопросом: что за змея свила гнездо в Портовом департаменте?

Направившись к проходу в зеленой изгороди, чтобы выйти на тротуар, я услышал шум, донесшийся из темного дома. Не очень громкий. Словно металл заскрипел о металл.

И хотя вновь навалилось ощущение угрозы, я не вышел на улицу, а направился по дорожке, которая привела меня к ступенькам, ведущим на крыльцо.

Интуиция подсказывала: если я притворюсь, что ничего не слышал, это воспримут как проявление слабости. А слабость провоцирует нападение.

Звуки эти напоминали некое пение, вроде бы металлические, но и близкие к стрекотанию насекомого.

Как и окружающий мир, крыльцо пряталось в тумане и тенях.

– Кто здесь? – спросил я, но ответа не получил.

Поднимаясь по ступенькам, уловил движение слева от себя. Ритмичное покачивание чего-то плоского (вперед-назад), синхронизированное со звуками.

На крыльце я повернулся, шагнул вправо. Нашел покачивающиеся качели, подвешенные к потолку на цепях.

Кто-то сидел на них в темноте, не качался, но, возможно, наблюдал, как я прятался от грузовика. Судя по дуге, описываемой качелями, наблюдатель только-только поднялся с них, оставив качели раскачиваться, чтобы привлечь мое внимание.

На крыльце я стоял один.

Если бы он спустился вниз, когда я поднимался, мы бы столкнулись. Если бы перепрыгнул через ограждение, я бы его услышал.

Парадная дверь, как бы тихо он ее ни открывал и закрывал, издала бы хоть какой-то звук, зайди он в дом.

Четыре окна смотрели на меня. Ни одно не отражало света, и стекла чернотой не отличались от неба на краю Вселенной, куда не добирался свет звезд.

Я заглянул в каждое окно. Если бы кто-то наблюдал за мной с другой стороны, я бы различил его силуэт, чуть более светлый на фоне темной комнаты.

Качели продолжали раскачиваться.

На мгновение я подумал, что дуга и не думает уменьшаться, словно кто-то невидимый по-прежнему раскачивается на качелях. Но металлическая песня затихала… и у меня на глазах качели остановились.

Я уж подумал: а не постучать ли в окно и посмотреть, что из этого выйдет?

Вместо этого вернулся к ступенькам, спустился.

Меня окружали темнота и туман.

На крыльце я чувствовал, что кто-то… или что-то составляет мне компанию.

Раз уж я вижу оставшихся в нашем мире призраков умерших людей, то и представить себе не мог, что по земле могут ходить и невидимые мне призраки.

А вдруг? – спросил я себя, но отверг такую возможность. Происходило что-то странное, но призраки на объяснение не тянули.

Вновь сосредоточившись на Аннамарии, я покинул территорию раскачивающегося на качелях фантома, вернулся на тротуар и направился на север. И вскоре психический магнетизм уже уверенно вел меня к цели.

Птицы не пели. Собаки не лаяли. Ни дуновения ветерка, ни уханья совы, ни шелеста листвы. И я ушел достаточно далеко от моря, чтобы слышать прибой.

Хотя я постоянно оглядывался, никто не шел следом за мной. И если кожу на шее под линией волос и покалывало, то не от взглядов преследователей, а от осознания, что в этом мире я совсем один и нет у меня здесь друзей, за исключением восьмидесятивосьмилетнего актера, который до такой степени ушел в себя, что не замечал ни крови на моем лице, ни, чуть позже, мешочка со льдом, приложенного к голове.

Глава 13

Предсказанное Хатчем цунами накрыло город, если считать туман белой тенью черного моря, потому что он вобрал в себя весь Магик-Бич, превратив его в один из городов, ушедших на дно. Высота этой «волны» вполне могла достигать тысячи футов.

И пока я искал Аннамарию, белые потоки тумана казались мне не просто тенью моря, но предвестником грядущего прилива, красного прилива из моего сна.

На всех улицах туман одевал деревья в белые наряды и нахлобучивал на их макушку белый тюрбан… пока я не добрался до гиганта с широкими листьями, к которому туман, похоже, боялся подступиться. Это дерево с великолепными, раскидистыми ветвями возвышалось на шестьдесят или на семьдесят футов.

Из уважения к красоте окружающего мира, я знаю названия многих составляющих этой красоты, в том числе и деревьев. Но название этого не знал и не мог вспомнить, чтобы видел его раньше.

Каждый лист состоял из двух половинок, с четырьмя округлыми выступами. На ощупь листья были толстые и вощеные.

Между черными ветвями белые цветы, огромные, как чаши, словно светились в темноте. Они напоминали цветы магнолии, но превосходили их размером, и я точно знал, что это не магнолия. Вода капала с лепестков, словно дерево конденсировало туман, чтобы сотворить эти цветы.

За деревом, наполовину им скрытый, стоял двухэтажный викторианский особняк, не столь вычурный, чтобы полностью отвечать заявленному стилю, со скромным крыльцом, а не роскошной верандой.

И хотя туман боялся подступиться к дереву, дом он захватил. И свет в комнатах практически не выходил за стекла.

Я прошел под деревом, но психический магнетизм повел меня не на крыльцо, а к отдельно стоящему гаражу, где окна на втором этаже светились тусклыми рубиновыми пятнами, марая туман.

За гаражом я нашел лестницу, которая привела меня на площадку у двери. Четыре стеклянные панели закрывала плиссированная занавеска.

Я уж собрался постучать, когда задвижка выскользнула из скобы и дверь приоткрылась на несколько дюймов. В щель я увидел оштукатуренную стену, на которой пульсировали круговые тени, окруженные мягким, красноватым светом.

Я ожидал, что дверь будет на цепочке. А в щели появится озабоченное лицо Аннамарии. Но никакой цепочки не увидел, и лица тоже.

После короткого колебания толкнул дверь. Она вела в большую комнату, мягко освещенную пятью масляными лампами.

Одну лампу поставили на обеденный стол, у которого стояли два стула. На одном, лицом к двери, сидела Аннамария.

Помимо стола и двух стульев, скромную обстановку комнаты составляли узкая кровать в одном углу, тумбочка с настольной лампой, просиженное кресло, скамеечка для ног и журнальный столик.

Из пяти масляных ламп, широких стеклянных сосудов с высокими горлышками, в которых плавали горящие фитили, две были желтовато-коричневые, три – красные.

Я сел за стол напротив Аннамарии и обнаружил, что он накрыт к обеду.

Два сорта сыра, два – оливок. Порезанные клинышками помидоры, кружочками – огурцы. Миска с йогуртом. Тарелка с инжиром. Хлеб с хрустящей корочкой.

Я и не чувствовал, до чего мне хотелось пить, пока не увидел кружку с чаем, в который, как я понял по вкусу, добавили персиковый сок.

А в широкой вазе плавали три цветка с дерева, которое росло на участке.

Не произнеся ни слова, мы принялись за еду, словно не было ничего необычного в том, что я ее нашел или она меня ждала.

Она из ламп горела на столике в маленькой кухне, остальные – в комнате. На потолке над каждой лампой высвечивались круги, от которых разбегались постоянно изменяющие форму тени.

– Очень красиво, – наконец подал я голос. – Эти масляные лампы.

– Свет других дней, – откликнулась она.

– Других дней?

– Солнце выращивает растения. Растения выделяют масло. Масло горит в лампе – отдает свет других дней.

Я никогда не думал, что свет масляной лампы – запасенный, преобразованный, а потом отданный солнечный свет прошлого, но, разумеется, так оно и было.

– Свет масляных ламп напоминает мне о родителях.

– Расскажи мне о них.

– Тебе будет скучно.

– А ты попробуй.

Улыбка. Покачивание головы. Она продолжала есть и ничего не сказала.

После возвращения с пирса она не переоделась, осталась в тех же теннисных туфлях, серых брюках и широком розовом свитере. Только закатала рукава, обнажив изящные запястья.

Серебряный колокольчик по-прежнему блестел на серебряной цепочке.

– Очень красивый медальон, – прокомментировал я.

Она не ответила.

– Он что-то означает?

Она встретилась со мной взглядом.

– Как и всё.

Что-то в ее взгляде заставило меня отвести глаза, и я почувствовал страх. Не за нее. Страх… не знаю какой. Ощутил, как сердце заполняет беспомощность, не понимая, какая на то причина.

Она принесла с кухни керамический кувшин и наполнила мою кружку.

Когда она вновь села напротив меня, я протянул к ней руку, ладонью вверх.

– Возьмешь меня за руку?

– Ты хочешь подтвердить то, что уже знаешь?

Я продолжал тянуться к ней.

Она уступила, взяла меня за руку.

Квартира над гаражом исчезла, и я больше не сидел на виниловом стуле с хромированными ножками, а стоял на берегу в кровавом свете, под горящим небом и под чем-то огненным, поднимающимся из моря.

Когда она убрала руку, видение исчезло. Гореть остались только фитили ламп, надежно упрятанные в стекло.

– Ты – часть этого.

– В меньшей степени, чем здоровяк с пирса.

Гиганта удивило видение, которое сверкнуло перед его мысленным взором, когда он прикоснулся ко мне, а вот Аннамария не удивилась.

– Тот человек и я в разных лагерях. В каком лагере ты, Одд Томас?

– Ты тоже видела этот сон?

– Это не сон.

Я посмотрел на ладонь моей руки, прикоснувшись к которой она вызвала тот самый кошмар.

Когда перевел взгляд на Аннамарию, темные глаза стали на века старше лица, но остались мягкими и добрыми.

– Что должно произойти? Когда? Где?.. Здесь, в Магик-Бич? И какова твоя роль?

– Не мне говорить об этом.

– Почему?

– Всему свое время.

– И что это означает?

Ее улыбка напомнила мне об улыбке кого-то еще, но я не мог вспомнить, кого именно.

– Это означает – всё в свое время.

Возможно, потому, что речь шла о времени, я посмотрел на настенные часы на кухне. Сравнил время, которое они показывали, с моими наручными. На моих оставалась одна минута до семи часов вечера. На кухонных – одна минута до полуночи. Ошибка составляла пять часов.

Потом я понял, что стрелка, отсчитывающая секунды, застыла на двенадцати. Настенные часы остановились.

– Твои часы не работают.

– Все зависит от того, чего ты хочешь от часов.

– Узнавать время, – ответил я.

Когда вновь посмотрел на Аннамарию, увидел, что она сняла серебряную цепочку с шеи и протягивает мне, с подвешенным на ней колокольчиком.

– Ты умрешь ради меня? – спросила она.

– Да, – без запинки ответил я и взял предложенный колокольчик.