Текст книги "Любовь требует жертв…"

Автор книги: Диля Еникеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

“Господи, ну что я про нее напридумывала! Алка за меня переживает, всегда выручает, а я впала в беспочвенную подозрительность и готова обвинить ее в подлости и корысти... Разве можно перечеркнуть три десятка лет бескорыстной дружбы! Вечно я кидаюсь из крайности в крайность...” – казнилась Лара.

Она протянула вялую руку к столику. Алла угадала ее желание и тут же протянула прикуренную сигарету.

– Вся беда в том, что я плохо помню тот вечер. На следствии со страху что-то врала, а сейчас хоть убей – не помню, что делала в тот день. Мать, мне страшно до дрожи. У меня бессонница, галлюцинации, кошмары снятся, слышу шаги, лопаю снотворное. Какие-то обрывки воспоминаний. Даже не воспоминания, а ощущения – темное облако, которое меня обволакивает, надо мной размытое пятно с неясными очертаниями, и от него идет угроза. И навязчивый кошмар – убитый Костя, кровь, он протягивает ко мне руки, упрекает. И все это повторяется чуть ли не каждую ночь. Днем я понимаю, что всего лишь нервы расшатались, но ночью, когда я в комнате одна, это вселяет такой ужас... Совершаю какие-то поступки, о которых потом не помню, забываю, о чем говорила с людьми... Подруга, я уже ничего не понимаю... То ли я убила Костю, то ли не я...

– А кто ж тогда?

Лариса подняла голову и посмотрела ей в глаза:

– Алка, а может, ты?

– Я? А мне-то на кой ляд это облокотилось? Да нет, вроде я за собой такого недостатка не припоминаю... Но если тебе так легче, пусть убийцей буду я. Пойду и чистосердечно во всем признаюсь проныре Прохорову, все равно шила в мешке не отмоешь добела. Скажу, что осознала и желаю искупить. А хочешь, пойдем вместе и признаемся, что совершили преднамеренное убийство по предварительному сговору? Вот потеха-то будет! Пусть судьба-злодейка лишит всего – кроме оптимизма.

– Кончай бутафорить, подруга, – устало произнесла Лариса. – Ну, скажи честно, ты или не ты?

– Однозначно – не я. Ну, как тебе еще сказать, чтобы ты поверила? Хочешь, собой поклянусь? Ничто не дается легче, чем клятва. Ну, в общем, не я замочила Костю, но если понадобится, возьму эту мокруху на себя. Чужую беду руками разведу, а худая сама убежит.

Порой не поймешь, когда Алка правдива, а когда дурачится. Лариса до сих пор не научилась отличать, когда подруга говорит честно, а когда играет.

Избалованная с детства родителями, а особенно отцом, который в ней души не чаял, она всегда делала только то, что хотела. Если кто-нибудь пытался принудить ее к чему-нибудь, она поднимала скандал. Сколько раз Алла попадала в неприятные ситуации из-за своего необузданного характера, но обычно ей все сходило с рук. Обязательно рядом находился мужчина, готовый ради нее на все.

Лариса уронила голову на скрещенные руки. Так тяжело думать, что любимая подруга врет. Сейчас она и верила, и не верила. В голове все смешалось.

– Мать, с тобой все в порядке? – услышала Лара голос подруги.

Да какой уж там порядок... Полный кавардак в душе.

– Та-ак, чувствую, мало. Как говорил один мой приятель, главное – впиться. Это от слова “пить”, сама понимаешь. Для женщины настоящая жизнь начинается после климакса, а для всех остальных – после ста грамм. Один мой знакомый приятель, пьющий филолог, ныне журналист, говаривал: “Я знаю меру. Выпью рюмку, другую, третью, литр, два, но никогда не напиваюсь”.

Алла снова разлила коньяк.

– Пей, дорогая, и не цеди, как в лучших домах. Не графья, будь проще и махни одним глотком. Да застрелись они все!

Лариса глотала коньяк под бдительным присмотром подруги. Пить совершенно не хотелось, но разве Алке можно противостоять?

– Мать, нет у меня внутренней убежденности, что я это сделала.

– Подружка моя родная, ты не свистишь, а? Точно не ты Костю шлепнула?

– Алка, все против меня, но это не я. По крайней мере, сейчас мне так кажется. Или же у меня крыша поехала.

– Сейчас поправим твою крышу. Наливай, а то все я за барменшу, теперь и ты потрудись. Пить нужно помалу, но часто.

Лариса уже ощущала легкое опьянение. Такое зыбкое забытье, когда отступают все проблемы. Подруга, как всегда, права. Может, и в самом деле относиться ко всему, как она? Ничего не брать в голову, не думать, не терзаться... Нетвердой рукой Лара разлила коньяк. Алла взяла свой бокал и задумчиво посмотрела через него на подругу:

– Ларка, это что же получается: если не ты и не я, то кто же?

– Я не знаю.

– А! Поняла! С помощью дедуктивного метода Шерлок Холмс сделал гениальнейшее открытие и в восторге от собственной проницательности закричал своему другу доктору Ватсону: “Это кто-то другой!”

Лара не выдержала и рассмеялась:

– Ой, Алка, ты и мертвого рассмешишь.

– Нет, Лар, мертвого не смогу, – с серьезной миной заявила та. – Избранники тетки с косой не оценят моего юмора, даже черного.

И нетрезвые подруги покатились со смеху и чуть не упали с дивана.

Лариса перевела дух и сказала:

– Вот мы с тобой ржем, как две молодые кобылы, а там, между прочим, уже ордер на мой арест выписывают!

– Тогда давай ржать, как две старые кобылы!

И они опять захохотали.

– Старуха, мы с тобой совершенно напрасно нервничаем, – бодро заявила Алла. – Даже на эшафоте нужно сохранять оптимизм – а вдруг палача прихватит острый приступ остеохондроза! Теперь я знаю, что делать.

– А что ты намерена предпринять? – удивилась Лара.

– Не твоего дворянского ума дело. Много будешь знать, роса очи выест, – выдала очередной каламбур верная боевая подруга и сделала вид, что пригорюнилась, даже печально вздохнула. – С тихой грустью констатирую: жаль, что ты не убийца. А я уже к этой мысли почти привыкла.

– Ты что, мать, охренела?

– Охренеешь тут, когда любимая подружка замочила любовника. Ладно бы – если б Костя был сперматозавр, а то... Руки об него марать...

– Алка, у меня в голове не укладывается – ты думала, будто я убила Костю, и молчала...

– Ларка, ты такая наивная, ей-богу! Я тебя знаю три с половиной десятка лет, ты мне самый родной человечек. Что может измениться между нами только лишь потому, что ты однажды вышла из себя и нажала на спусковой крючок? От этого ты не перестала быть моей любимой подругой.

Но Лара никак не могла поверить:

– Ну, хоть какие-то эмоции были, которые испытывает человек, понимая, что рядом с ним – убийца?..

– Ой, да брось ты слюни размазывать! – отмахнулась Алла и тут же ввернула ироничную фразу: – Сантименты – это беспорядочные эмоциональные реакции людей, не способных на настоящие чувства. Честно говоря, мне было тебя до смерти жалко. Ты была не в себе всю неделю после похищения, ходила с телохранителями, словно под конвоем. А уж выглядела... Ты обалденной красоты женщина, а тут весь свой шарм растеряла. Шагаешь опустив голову, на морде – озабоченно-отрешенное выражение, глаза потухшие... Мы со Славкой со стороны глядели и горевали.

Нетрезвую Ларису потянуло на выяснение отношений. Как в детстве – на коленке болячка, но ее хочется расковырять. Больно, но в этом есть какое-то мазохистское удовольствие.

– Алка, хоть поговорила бы со мной...

– Чего зря язык об зубы стирать? – беспечно отозвалась подруга, встала, потянулась всем телом и выдала очередной перл: – Мужчину выдает след губной помады на шее, а женщину – рот. Если бы у тебя возникла потребность, ты бы сама мне все рассказала. А я не привыкла навязываться. Мы же с тобой друг другу всегда все рассказывали по велению души. Значит, твоя душа была не расположена делиться. Я и намекала, и предлагала свою помощь, только ты никак не врубалась. Зачем мне трепать тебе нервы, дурочка ты моя! Мы со Славкой решили, что твоей жизни угрожает опасность. И я еще буду в такой ситуации терзать тебя расспросами? Потрепаться я люблю, а беседовать нет, потому что предпочитаю изъясняться монологами, – поиронизировала она над собой. – В моем понимании хороший собеседник тот, у которого болит горло. Слушать я люблю только себя, потому что лучше меня никто не говорит, – похвасталась любительница красного словца. И, став серьезной, заверила: – Что бы ты ни сделала, я всегда на твоей стороне.

– А Мирон?

– Он, как и я, был уверен, что это ты замочила Костю, поэтому не лез, чтобы, не дай бог, не выперло что-то тебе во вред. Славка же не сам собирает сведения. Если бы он дал задание своим ребятам что-то раскопать, значит, те были бы в курсе. Слушок бы пошел. Зачем Мироше бросать на тебя тень?! Знай он, что Костю шлепнул кто-то другой, – точно нашел бы мерзавца.

– И он не стал вмешиваться, чтобы мне не навредить, – задумчиво произнесла Лариса. – Последнее время Слава говорил со мной очень осторожно, как любящий папочка с больным ребенком.

– А ты и есть его любимый ребенок. И в этой ситуации в общем-то больной. Я же говорю – ты ему почти как дочь. Он тебя нежно любит и готов оберегать от всех плохих людей. Мирон в том возрасте, когда ему хочется кого-то опекать. Меня опекать не требуется, я и сама опеку кого угодно. А ты у нас тонкая, ранимая... Вот он и чувствует за тебя ответственность. Повезло нам с защитничком – попался экземпляр с очень чуткой душой, на которую мы с тобой произвели неизгладимое впечатление.

– Разве просто попался? Ты же сама его выбрала.

– Конечно выбрала. Я целенаправленно искала именно такого защитника – и нашла. У меня немалый опыт в преферансе, я всегда чую прикуп, вот и почуяла, что именно на Славика нужно сделать ставку. И не ошиблась. Сыграла вист втемную и выиграла. Вот что значит чутье классной преферансистки!

– Я боюсь ему что-то говорить, чтобы он не озлился на Савву и не затеял стрельбу. Мирон рвется в бой, может ведь и сам пострадать, за три года я уже привыкла к его защите...

– И не отвыкнешь, не сомневайся, – заверила верная боевая подруга. – Я его в обиду никому не дам. Славка умный, а я в сто раз его умнее и хитрее. Если хитрая баба берется за дело – мужик отдыхает. Прежде чем начать войну с Саввой, Мирон посоветуется со мной. Я бы, конечно, Савву придушила собственными руками, но сейчас лучше компромисс. Ум – это не то, сколько ты знаешь, а как этим пользуешься. Как ты думаешь, почему все эти годы Мирон не воюет с Саввой?

– Твоя заслуга? – удивилась Лариса.

– А чья же?

– Алка, а я даже и не подозревала...

– Милая моя, ты о многом не подозреваешь. Люблю я тебя и берегу твой покой. Знала бы ты, какие тучи над нашими головами собирались...

– Но почему ты никогда мне об этом не говорила?

– А зачем? – пожала плечами Алла. – Я – это я, а ты – это ты. Ты у нас дама утонченная, вот и оставайся такой. Кто-то создает проблемы, а кто-то их решает.

– Алка...

– Кончай нудеть, старуха, – перебила ее подруга. – Любая ключевая проблема имеет свою отмычку.

Утро пятницы началось с того, что невыспавшаяся из-за тягостных мыслей и ночных страхов Лара, выйдя из подъезда, споткнулась, подвернула ногу и порвала юбку по шву до самой “молнии”. Пришлось вернуться домой и переодеться. Медленно перебирая костюмы и решая, что надеть, Лариса чувствовала себя разбитой и уставшей от всего. Опять накатило тупое безразличие. Услышав треньканье мобильника, она некоторое время смотрела на него, раздумывая. И только вспомнив, что Прохоров не знает номер ее сотового телефона, решилась взять трубку. Ароныч.

– Лариса Николаевна, судя по вашему голосу, вы не в лучшем настроении, поэтому сразу перейду к делу. Я кое-что разузнал для вас и хотел бы с вами встретиться.

– Хорошо, Борис Аронович. Где и когда?

– Это зависит от вас. Как только вы закончите дела, я готов подъехать за вами, куда скажете.

– Хорошо. Сейчас съезжу в офис, посмотрю, как управляется ваш протеже, отменю сегодняшние встречи, а в три буду ждать вас у Аллы.

– До встречи, Лариса Николаевна.

Едва Лара вошла в свой кабинет, появился ее новый заместитель Олег. Он быстро и толково отчитался за вчерашний день, рассказал, какие дела предстоят сегодня.

“А неплохого мальчонку мне прислал Ароныч, – подумала она, – надо будет поблагодарить старика”.

– Вижу, мы сработаемся, и вам можно доверить вопросы, которые я всегда решала сама. Сейчас позвоню в фирмы, в которых у меня на сегодня назначены встречи, и скажу, что вместо меня приедете вы, – оповестила начальница.

– Я готов, Лариса Николаевна. У меня есть опыт ведения деловых переговоров, вы только скажите, что я должен твердо отстаивать и каковы могут быть наши уступки.

“Золотой мужик Ароныч. Сам бы небось не отказался от такого толкового мальчика”, – подумала Лара и начала инструктировать Олега. На все про все ушло полтора часа, и зам уехал на переговоры.

Зазвонил телефон. Игорь? Лучше бы не он. Сейчас у нее нет настроения с ним встречаться. Сняв трубку, Лариса услышала веселый голос Казановы:

– Привет, моя принцесса! Я уже соскучился.

Не хотелось показываться любовнику в дауне. Для него она Снежная Королева, пусть такой и останется.

– Почему ты молчишь? – встревоженно спросил он. – Мы сегодня увидимся?

– Нет. – Ее голос прозвучал резко, и Лара тут же разозлилась на себя. Ну не будет же она объяснять избалованному плейбою Казанове, что на душе муторно от допросов в качестве обвиняемой в убийстве “сопляка”, как он назвал Костю. Хватит ей и пережитого унижения, когда Игорь произнес эти слова.

– Почему? – Его голос был обиженным и растерянным.

– Без объяснений, – отрезала она и повесила трубку.

К горлу подкатил знакомый комок, и Лариса едва сдержалась, чтобы не разрыдаться в голос. Да будь оно все проклято! Из-за всей этой мерзости она в таком состоянии, что уже не может сдерживаться. Ни за что ни про что рявкнула на Казанову, скрасившего ее теперешнюю безрадостную жизнь. Еще неизвестно, как он отнесется к ее немотивированной резкости. Лара сидела и терзалась: он-то в чем виноват? “Совсем нервы ни к черту, уже не могу держать себя в руках”, – корила она себя.

Снова зазвонил телефон. Несколько минут назад Лариса не хотела, чтобы это был Казанова, а сейчас молила, чтобы это оказался он. Но снова ошиблась.

– Привет, дорогая! – услышала она голос подруги.

– Привет, – сдержав разочарованный вздох, ответила Лара.

– Чего смурная?

– Не выспалась, голова болит.

– Не беда, голова болит – заду легче, – бодро отозвалась верная боевая подруга и тут же сочинила парочку ироничных перлов: – Были бы проблемы, а решения найдутся. Иначе как же мне тренировать свой оптимизм?! От бездействия все атрофируется.

– Чем больше проблем, тем больше у тебя поводов для иронии, – подыграла Лара.

– Ага. Чем чернее тучи над головой, тем крепче моя вера в светлое будущее.

– Ты просто решила поупражняться в остроумии или звонишь по делу?

– Разумеется, по делу. Чревоугодие – наиважнейшее дело. Как думаешь, не перекусить ли нам в нашем любимом ресторане? А то мой плотный завтрак уже успел перевариться, и организм настоятельно требует плотного обеда.

– Давай, – согласилась Лариса.

– Тогда встречаемся там через двадцать минут.

Когда Лара в сопровождении метра вошла в зал ресторана, Алла уже сидела за накрытым столом.

– Ты чего так долго? – накинулась она на подругу. – У меня уже слюна вожжой течет! – тут же схватила приборы и принялась за еду.

Ларисе совершенно не хотелось есть.

– Мать! Ну хоть из солидарности побренчи вилкой по тарелке! Что ж, я буду жрать в два горла, а ты сидеть с похоронным видом?! Я так закомплексую.

Лара стала нехотя ковыряться в салате.

– А чего унылая?

– Так муторно на душе...

– Подруга, да ничего особенного не произошло! – сказала Алла, не переставая жевать. – Я даже не собираюсь вникать – ты ли замочила Костю или не ты. Ты же знаешь латынь: “Amicus certus in insertia sernitur” – верный друг познается в неверном деле. Так говорили древние, а по-нашему: истинный друг познается в беде. Мы со Славкой и алиби тебе сделаем, и всех свидетелей и ментов купим. Техническая сторона – это уже не твоя проблема. Мы пока не лезли, боялись тронуть, чтобы не завоняло, но теперь мораторий на это дело сняли.

– Спасибо, дорогая, но я не смогу нарушить закон, подкупить свидетелей...

– Да срала я на этот закон крупными кольцами! – заорала Алла, не обращая внимания на официантов и посетителей, которые недоуменно обернулись на звук ее голоса.

– Тише, чего ты так орешь! – шикнула Лариса, испытывая неловкость.

Но подруге всегда было плевать на мнение окружающих.

– Ты что, старуха, охренела? Из-за какого-то говенного убийства уже лапки сложила и готова покаяться! Может, тебе еще сухари насушить и чемоданчик со всем необходимым собрать?

– Надеюсь, до этого не дойдет... – неуверенно произнесла Лара.

– Дойдет, не сомневайся, если будешь расползаться, как манная каша. А ну-ка, бери себя в руки, подруга, и кончай, как та ворона, говно долбить!

– Все-все, – улыбнулась Лариса. – Взяла себя в руки.

– Вот за это я тебя и люблю. Такая вся из себя утонченная, но в критической ситуации умеешь собрать волю в кулак. Кто сказал, что нас можно победить? Щас! Оптимист – это человек, точно знающий, что вокруг одно говно, но умеющий любоваться игрой света и тени даже на столь малопривлекательном объекте. Запомни, подруга: даже из безвыходной ситуации есть хотя бы один выход.

Допив кофе, они расплатились и вышли из ресторана. Как всегда, Аллин “фольксваген” стоял как раз под знаком “Стоянка запрещена”.

– Почему ты всегда ставишь здесь свою машину? – спросила Лара, усаживаясь справа от подруги.

– Ментов дрессирую! – беспечно отозвалась та, газуя так, что взвизгнули покрышки. – Гаишники – те же менты, только еще борзее. Те, которые давно тут ошиваются, уже устали со мной бодаться, но новенькие иногда проявляют служебное рвение, а я на них отвожу душу.

– Неужели тебе нравится с ними бодаться?

– А чего ж не пободаться? Когда я очень злая, то мне без разницы, на кого наорать. А ментов я по жизни терпеть ненавижу, так что они – вполне подходящий объект.

– Алка, прости мне мои интеллигентские сомнения насчет тебя и Мирона.

– Да нечего прощать, я на тебя никогда всерьез не сердилась. Я закипаю при разных температурах – в зависимости от объекта, вызвавшего неудовольствие. По отношению к тебе этот порог очень высок. Наорать и обматерить могу – это у меня запросто, но таким образом я всего лишь выпускаю пар, когда за тебя волнуюсь. Как в паровом котле – нужно открыть вентиль, а то взорвется, потому я и матюгаюсь. Однако сие не значит, что я в гневе на тебя. Скорее на обстоятельства, если ожидаемый мной эффект слишком долго заставляет себя ждать. Но скоро будут хорошие новости, стохреново. А до той светлой поры мое плечо в твоем распоряжении. Можешь опереться.

– Спасибо, подруга. Я всегда это знала.

– Так какого ж хрена ты занимаешься психологическим онанизмом?! На фоне остальных сволочей ты просто невинный ангелочек, а не убийца.

– Значит, ты все же не исключаешь, что я убийца?

– Не исключаю, – подтвердила верная боевая подруга, глядя на нее.

– Алка, ну тогда у меня точно что-то с головой. Как ты думаешь, может человек убить и сам не осознавать, что убил?

– Не знаю, мать... Может быть, у тебя было временное затмение ума?

– Миша тоже думает, что на меня что-то нашло, я поехала, убила Костю, вернулась домой и все напрочь забыла. Провал в памяти.

– Думаю, это возможно. Ты бы сходила к психиатру посоветоваться.

“Фольксваген” въехал во двор офиса “Примы”.

– Слава богу, живые доехали, – перекрестилась Лариса. – Я даже на дорогу не смотрела, а то у меня случился бы инфаркт от твоей манеры езды.

– А я тебе нарочно зубы заговаривала, – рассмеялась подруга. – Знаю же, какое ты трусло, заячий хвост. Давай ходчее, мать, у меня договорим, пока старикан не подвалил.

Оставив ключи в замке зажигания, она вышла из машины, за ней последовала Лара. По коридору они шли молча, и только в кабинете Лариса сказала, поежившись:

– Алка, мне страшно идти к психиатру...

– А чего бояться-то? – беспечно отозвалась та. – Это раньше все их боялись, а теперь модно посещать психиатра, как на Западе. Вон Ленка после того, как ее Олежек ушел к другой бабе, впала в депрессуху. Рыдала, билась головой о стенку, полголовы волос выдрала с горя, даже руки на себя наложить собиралась. Ей кто-то посоветовал сходить к психиатру. Она поначалу боялась: а вдруг все начнут пальцем показывать. Теперь каждую неделю бегает просто поболтать. Там, говорит, атмосфера такая спокойная, расслабляющая; никто тебя так не будет слушать, как психиатр. Работа у них такая – слушать. Ленка и бегает к нему советоваться по каждому пустяку. Жениха нового нашла – тоже побежала советоваться. Хочешь, я сейчас позвоню ей и узнаю адрес этого психиатрического центра?

– Нет, пока не надо. Как-то не по себе. Будут потом за спиной судачить, что я психбольная.

– Да сейчас же везде анонимность – пришел, поговорил и ушел, а у тебя даже имя не спросят. Сама придумаешь псевдоним, можешь хоть “мадам Чикатилой” назваться. Хочешь, я с тобой пойду, если одна боишься?

– Нет, я пока еще не решила.

– А зря. Не тяни ты с этим. Сама понимаешь, может, это лечить надо.

Раздался стук в дверь, и вошел Ароныч. Он, как всегда, был щедр на комплименты и галантно поцеловал ручки обеим дамам.

В машине они говорили на посторонние темы, о погоде, о том, что весна никак не начнется, Ароныч рассказывал, как на Рождество побывал на карнавале в Риме.

“А моя поездка в Италию, похоже, накрылась. Вместо солнечной Италии мне, скорее всего, придется отдыхать совсем в другом месте, куда меня совсем не тянет”, – с тоской думала Лара, вполуха слушая болтовню Ароныча.

Он привез ее в тихий ресторанчик на четыре столика, где не было ни души. Когда официант принес напитки и закуски, Ароныч приступил к делу:

– Лариса Николаевна, я кое-что знаю о вашем деле, у меня везде есть свои люди. Не буду бередить вам душу неприятным, а лишь предложу свою помощь. У меня есть несколько хороших адвокатов, но один вариант вас наверняка устроит. Это дочь моего старинного приятеля.

“Опять он говорит, что мне нужен адвокат, – с тревогой подумала Лара. – Видно, мои дела совсем плохи...”

– Наташа очень талантлива, блестящий оратор, у нее четкий, логический склад ума, – продолжал Ароныч. – Она умеет видеть то, чего не видят другие. В нескольких делах даже провела собственное расследование, привлекая детективные агентства по мере необходимости, и спасла от тюрьмы людей, которым предъявили необоснованные обвинения. К сожалению, сейчас Наташа в Англии, но вернется через несколько дней. Будем надеяться, что за неделю не случится ничего экстраординарного. Вся беда в том, что вам очень не повезло со следователем. Прохоров – наихудший вариант: фанатик и озлобленный неудачник. Ему пятьдесят три года, а он до сих пор рядовой следователь. Стажеры, которых он обучал десять—двадцать лет назад, уже давно стали его же начальством или ушли в другие структуры. А Прохоров как был следователем, так и остается им по сей день. У него настолько тяжелый характер, что его ненавидят даже коллеги. А он ненавидит тех, кто чего-то достиг.

– Да, это я почувствовала на себе.

– Мне говорили о том, что Прохоров неподкупен. Но я слишком долго живу на свете, чтобы этому верить. Обычно дело лишь в размере предложенной суммы.

– Нет, Борис Аронович, на это я не пойду никогда. Это означало бы признать свое поражение.

– Зная ваш характер, я не сомневался, что вы ответите именно так, хотя, на мой взгляд, это неразумно. Пострадать от узколобости и явной недоброжелательности другого человека, когда можно избавить себя от этого, – это слишком большая цена, поверьте мне, Лариса Николаевна.

– Борис Аронович, дело не только в принципах. Взять адвоката в разгар следствия – это косвенное признание своей вины. Мне не хочется давать пищу для пересудов. И так уже все кому не лень обсуждают мою личную жизнь и, конечно, тихо злорадствуют.

– Вы ошибаетесь. Есть, конечно, и завистники. Вы слишком быстро достигли успеха, а посредственности не могут вам этого простить. Вы не должны дать им возможность праздновать победу. Но помимо завистников, у вас есть много друзей, которые искренне огорчены случившимся. Вы всегда держите дистанцию со своими партнерами, за что, кстати, вас очень уважают, поэтому не все могут сказать вам о своем отношении, боясь показаться бестактными. Но они готовы оказать вам любую помощь, если таковая понадобится.

– Спасибо и вам, и им. Это действительно большая поддержка для меня, поскольку я очень дорожу репутацией.

– Ваша репутация в глазах уважаемых людей ничуть не пострадала. А на мелкое злопыхательство не стоит обращать внимания. Я не буду настаивать, но если все же вы измените свое мнение, то готов выступить в качестве связующего звена, и, уверяю вас, Прохоров расстанется со своей репутацией неподкупного.

– Нет, я никогда не изменю своего мнения, – твердо сказала Лариса.

– Понял, больше к этой теме не возвращаемся. Но дело даже не в так называемой неподкупности следователя. Он человек прошлого.

Лариса и сама это понимала. Прохоров – тип упрямый, негибкий. Раньше он был уважаемым человеком, а сейчас вся система, которой следователь ревностно служил почти три десятка лет, сломалась. И в этом он винит людей нового поколения, в том числе ее, Ларису. В его понимании она – высокомерная выскочка, которая неведомо какими путями приобрела капитал и теперь смотрит на него свысока, полагая, что деньги решают все. Для него Лара олицетворяет всех тех, кто разрушил советскую систему, поэтому она не просто подозреваемая, а враг. Он ее ненавидит, уверовав, что все, чем владеет Лариса Ивлева, добыто преступным путем, и готов упечь в тюрьму любыми способами, даже если она не совершала убийства.

Ароныч будто подслушал ее мысли:

– Помните знаменитую сцену в фильме “Место встречи изменить нельзя”, когда Жеглов засовывает карманному воришке кошелек? А Шарапов пытается убедить его, что все должно быть в рамках закона. Но кто дал право жегловым и прохоровым подменять собой закон? Если каждый оперативник, каждый следователь будет брать на себя право, которого ему никто не давал, самолично фабриковать улики и решать, кто должен сидеть в тюрьме, а кто нет, – то для чего тогда существуют законы, суд? Если они считают кого-либо вором, пусть докажут это. Тогда он и будет сидеть в тюрьме. А совершать противоправные действия, будучи якобы на страже закона, – это, на мой взгляд, не менее безнравственно, чем самому совершить преступление. Это уравнивает преступника с представителем правоохранительных органов, какими бы красивыми лозунгами тот ни маскировал свои действия. По аналогии с Жегловым, Прохоров тоже убежден, что таким, как мы с вами, место только в тюрьме. Поскольку ничего иного он доказать не в силах, то посадит вас за убийство, которого вы не совершали. Причем сам себя он уже убедил, что вы убийца, так что его совесть спокойна.

– Вы верите, что я не убийца? – Лара посмотрела на Ароныча с надеждой.

– Конечно, Лариса Николаевна. Ведь все здесь шито белыми нитками. Ну, скажите на милость, при чем здесь бутылка джина и конфеты? Разве может столь выдержанная женщина, как вы, оставить на столе улику, если ее можно считать уликой? Разве не скинули бы вы и бутылку, и конфеты в ближайшую коробку на своем складе? Зачем все это хозяйство демонстративно оставлять на столе?

– Ну, обычно говорят, что убийцу кто-то спугнул, он поспешил, занервничал, забыл.

– Да? А сдать офис на охрану и запереть за собой дверь убийца не забыл? Хорошо же его спугнули, если он преспокойно проделал все это.

– Только свет забыл выключить.

– Возможно, убийца сделал это намеренно, – предположил Борис Аронович. – Например, он хотел, чтобы прохожие или жильцы дома обратили внимание и сообщили вам, что ночью, в выходные, в офисе горит свет. Вы бы приехали, открыли дверь и обнаружили труп. Тогда бы в вас вцепились мертвой хваткой. Почему-то наши правоохранительные органы предпочитают избирать в качестве подозреваемого именно того человека, который обнаружил труп.

– Видимо, убийца не учел, что окна той комнаты выходят на пустырь.

– Уже одно это должно было навести следствие на мысль, что этот человек – посторонний и не знает расположения комнат вашего офиса. Совершенно очевидно, что бутылку джина и конфеты принес с собой тот, кто хотел навести подозрение именно на вас. Я выяснил, что на бутылке и коробке не обнаружили никаких отпечатков пальцев, – разве это не наводит на размышления? Ведь кто-то должен был их касаться. Хотя бы тот же Костя, если предположить, что именно он выставил все на стол. А если их принес убийца, значит, он стер свои отпечатки. Если исходить из предпосылки, что это были вы, то подобные действия нелепы – стереть свои отпечатки пальцев, но оставить все на столе. А почему не было бокалов? Неужели Костя собирался предложить даме пить из горла? Почему не было водки, которую он предпочитал всем другим напиткам? Вот сколько вопросов, на которые нужны ответы. Убийца намеренно запер офис и сдал его на охрану, чтобы сузить круг подозреваемых. Ну неужели вы, благоразумная женщина, совершили бы столь опрометчивый поступок, который указывает, что убийца знал про код и имел ключи? И какими железными нервами нужно обладать, чтобы после убийства все это хладнокровно проделать? Вы же не киллер, а нормальная женщина. Затем, неужели вы оставили бы на виду свой “мерседес” и отправились стрелять в Костю? Да и как может женщина, далекая от криминала, с первого выстрела попасть точнехонько в сердце? Не каждому профессионалу это удастся. Если предположить, что убийство совершено импульсивно, после ссоры, то как у вас оказалось под рукой оружие? Ведь женщина не берет с собой пистолет, отправляясь на свидание. А если вы совершили заранее обдуманное убийство, то почему оставили свою приметную машину так близко от офиса? Да и вообще – зачем вам нужно было убивать Костю в собственном офисе? Вы могли договориться встретиться в ином месте и там застрелить его. Если бы труп обнаружили на улице, то подозреваемых было бы больше. А тут все указывает на вас, причем грубо и прямолинейно. Когда столько косвенных улик, которые очень легко организовать, следователь в первую очередь должен был задаться вопросом: а кому это выгодно? Ведь Прохоров изучал историю права. Основа основ: “Cui prodest?” – кому выгодно? Неужели вам было выгодно бросить на себя подозрение? Здесь же совершенно ясно, что кому-то нужно вас подставить.

– Почему же следователь не дает задание оперативникам найти ответы на все вопросы?

– Потому что это ему не надо. На все несостыковки Прохоров закрывает глаза. Он готов даже забыть о своих профессиональных обязанностях, так сильно ему хочется посадить вас в тюрьму. Ведь люди нашего с вами круга нечасто попадают в число его подопечных. Мы не убиваем людей выстрелом из пистолета. Заказные убийства в нашей среде имеют место быть, но пока они не по зубам правоохранительным органам. А вы – реальная возможность Прохорова взять реванш. Вот он за вас и взялся с остервенением фанатика, у которого отняли смысл жизни.