Текст книги "Серый кардинал"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

К моему удивлению, драгоценная Полли тоже хмуро восприняла новый поворот событий. Хотя сама приложила руку к перемене настроения Оринды.

– Я не рассчитывала на такой радикальный шаг, – жаловалась Полли.

– В глазах избирателей она восстановила свою постоянную роль жены! Слов нет, она хороша в этой роли. Но она не жена Джорджа. И она не может надеяться, что будет по-прежнему открывать все праздники и тому подобное. А я держу пари, что именно это у нее на уме. Что вы сказали ей на скачках?

– По-моему, вы хотели, чтобы она перешла на сторону отца.

– Да, конечно. Но я не хотела, чтобы она ходила и повсюду повторяла, что это она, кого мы должны были бы выбрать.

– Полли, подсадите его в парламент. Поставьте его на эскалатор, и он справится с Ориндой и со всеми остальными, – успокоил я ее.

– Сколько вам лет, чтобы говорить такое?

– В конце следующей недели будет восемнадцать. И это вы, драгоценная Полли, велели мне читать мысли людей.

– Мои вы тоже читаете? – с тревогой спросила она.

– В некотором смысле.

Она натянуто засмеялась, но я не прочел ничего, кроме доброты.

Противником можно бы назвать и Леонарда Китченса. Я пришел к заключению, что колебания его выдающихся усов похожи на флюгер. Они сигнализируют о направлении его чувств. В тот вечер, вздыбленные и колючие, они говорили о смешении воинственности и самомнения. А это означало готовность к борьбе.

Обширная миссис Китченс (в больших пунцовых цветах на темно-синем) весь вечер с тревогой следила за нарастанием боевого духа мужа и время от времени подходила ко мне.

– Сделайте что-нибудь, – шипела она мне в ухо. – Скажите Оринде, чтобы она оставила в покое моего Леонарда.

Усы Леонарда вибрировали возле шеи Оринды. И мне казалось, что тут действовать надо по-другому. Но под настойчивые и повторявшиеся понукания миссис Китченс я подошел к ним и услышал взволнованный и жалобный скулеж Леонарда.

– Я бы сделал для вас, Оринда, все. Вы же знаете, все. Но вы перешли на сторону врага. И мне невыносимо видеть, как он пускает возле вас слюни, это отвратительно...

– Проснитесь, Леонард, – беззаботно бросила Оринда, не замечая бушующей лавы под довольно нелепой внешностью, – это новый мир.

Подводные течения могли бурлить и завихряться, но Оринда определенно объединила партию вокруг Джулиарда. В ту ночь в нашей комнате отец буквально не хотел слышать и слова, сказанного о ней. Он решительно приложил палец к губам и вытащил меня в коридор, плотно закрыв нашу дверь.

– Что случилось? – заинтригованный, спросил я.

– Сегодня вечером редактор «Газеты Хулуэстерна» спросил, думаю ли я, что люди, голосующие за меня, глупые?

– Но это же чушь. Это... – Я замолчал.

– Да. Помнишь, когда мы шутили насчет глупых избирателей, мы были здесь в спальне одни. Ты никому не повторял наши слова?

– Конечно, нет.

– Тогда откуда «Газета» знает?

– Ушер Рудд, – медленно проговорил я, вытаращив глаза. Отец кивнул.

– Ты рассказывал мне, что механик – Терри, его так зовут? – был уволен, потому что Ушер Рудд подслушал его разговор в постели с помощью одного из устройств, которые улавливают голоса по слабой вибрации оконного стекла?

– Ушер Рудд, – в ярости воскликнул я, – хочет доказать, что я не твой сын.

– Это неважно, он проиграет.

– Он Оринду тоже преследует, не говоря уже о Бетьюнах.

– Он думает, что если забросает грязью, то что-нибудь да останется.

Не давай ему никакого повода.

Дни проходили, и каждый мог убедиться, что сальто-мортале Оринды имело влияние только в Хупуэстерне. В Куиндле уже меньше, и совсем немного в деревнях, точками разбросанных по карте, где был один церковный шпиль, пара пабов и одна телефонная будка. Приветствия и аплодисменты встречали ее возле дома. А где-нибудь, скажем, в Миддл-Лэмпфилд (население 637 человек), когда она приезжала убеждать избирателей, они ограничивались вежливым "О-о?

Ах!" и возвращались к своему сидру домашнего производства. В большинстве деревень сидр, вылитый в глотки избирателей, действовал гораздо эффективнее, чем целование младенцев. И крепкая голова отца, приспособленная к пенистому яблочному продукту, заработала ему одобрение. Каждый день во время ленча мы ездили от паба к пабу (я за рулем), и я привык выслушивать приговор избирателей.

– Хороший парень твой отец, он понимает, что нам в деревне надо. Думаю, я буду голосовать за него. Этот Бетьюн, говорят, городской адвокат. А ты знаешь, как мы о них обо всех думаем. – И мой собеседник опускал большой палец вниз.

Отец заставлял их смеяться. Он знал, сколько стоит сено. Они бы пошли за ним на Южный полюс. Оринда полагала, что деревни – напрасная трата времени. Так же считал и Мервин.

– Они проголосуют за парня, с которым играли в дротики, – улыбался отец, будто не замечая двойного нажима. – Хотя я платил за свою выпивку, они платили за свою. И никто никому не обязан.

Оринде не нравился сидр, и она не любила пабы. Лаванда, к моему удивлению, любила и то, и другое. Поэтому отец, Лаванда и я провели несколько дней, разъезжая в серебристо-золотом «рейнджровере» по отдаленным деревням и таская за собой «мыльный ящик». Мы проверяли, чтобы ни один избиратель не остался (как говорил отец) неперевернутым. А на следующей неделе пришла очередь Оринды: она чуть не погибла.

Глава 7

Во вторник последней недели хождения от двери к двери от миссис Уэллс наконец прибыл с посыльным ящик с моим имуществом и велосипед.

Наверху в нашей комнате отец с интересом и любопытством рассматривал скудные свидетельства моей жизни. Два приза за победы в стипль-чезе среди любителей, несколько фотографий: я на лошади или на лыжах, групповые школьные снимки, застывшая команда, я сижу в первом ряду, а капитан обнимает кубок (за стрельбу в цель), книги по математике и по истории скачек с биографиями жокеев. Одежда, не слишком много, потому что, к своему отчаянию, я продолжал расти.

Отец взял мой паспорт, свидетельство о рождении и фотографию в рамке его свадьбы с моей матерью. Он вытащил снимок из рамки и несколько долгих минут разглядывал его. Потом провел пальцем по ее лицу и глубоко вздохнул.

– Ты ее помнишь? – неосторожно спросил я. – Если бы она вошла сейчас в комнату, ты бы узнал ее?

Он так мрачно взглянул на меня, что я сообразил: мой вопрос – непростительное вторжение.

– Разве ты когда-нибудь забудешь свою первую, – только и сказал он после паузы. Я сглотнул.

– У тебя уже была первая? – спросил он.

Я онемел, от неловкости разучившись говорить. Но в конце концов выдавил правдивый ответ:

– Нет.

Он кивнул. Это был момент почти невыносимой интимности, первый между нами. Но отец остался абсолютно спокойным и фактически дал мне время прийти в себя.

Он рассортировал бумаги, которые привез в кейсе из недавней поездки в Лондон, положил туда мои документы, звучно щелкнул замком и объявил, что сейчас мы наведаемся в «Газету Хупуэстерна». Но фактически мы поехали к редактору, который был одновременно издателем и владельцем единственной городской ежедневной газеты. Когда мы вошли, он встал из-за стола. В рубашке с длинными рукавами, усталый, средних лет и, судя по тону его колонки на первой полосе, въедливый.

– Мистер Сэмсон Фрэзер, – начал отец, называя его полным именем, когда мы прошлым вечером встретились с вами, вы спросили, думаю ли я, что люди, которые голосуют за меня, глупые?

Сэмсон Фрэзер при всей его важности в Хупуэстерне по весовой категории не соответствовал моему родителю, заинтересованный, подумал я.

– М-м-м... – промычал редактор.

– К этому мы через минуту вернемся, – продолжал отец. – Но сначала я хочу, чтобы вы кое-что просмотрели.

Он расстегнул замки кейса и открыл его.

– Я принес следующие документы, – он вынимал бумаги и раскладывал их перед редактором. – Свидетельство о моем браке. Свидетельство о рождении сына. Паспорта мой и сына. Фотография моей жены и меня, сделанная на нашей свадьбе. На оборотной стороне, – он перевернул фотографию, – вы видите имя профессионального фотографа, его копирайт и дату. Здесь также свидетельство о смерти моей жены. Она умерла от осложнения после рождения нашего сына. Этот сын, Бенедикт, мой единственный ребенок, был рядом со мной во время избирательной кампании.

Редактор вскользь поглядел на меня, будто до сих пор не замечал моего существования.

– Вы пользуетесь услугами человека по имени Ушер Рудд. По-моему, вам следует быть осторожным, – продолжал отец. – Кажется, он пытается бросить тень на роль моего сына и законность его рождения. Мне передали, что Ушер Рудд высказывал непристойные инсинуации.

Он спросил редактора, каким образом тот услышал о «глупых» избирателях, если отец использовал это слово только однажды – в шутке – в частном разговоре в собственной комнате?

Сэмсон Фрэзер оцепенел, как зачарованный удавом кролик.

– Если понадобится, – между тем говорил отец, – я пошлю образцы волос на экспертизу на ДНК. Свои волосы, сына и жены, которые она дала мне для медальона. Надеюсь, вы внимательно обдумаете то, что я сказал и показал вам. – Он принялся методически укладывать в кейс бумаги. – Потому что, уверяю вас, – почти ласково проговорил отец, – если «Газета Хупуэстерна» будет настолько немудрой, что бросит тень на происхождение моего сына, я подам в суд на газету и на вас лично. И очень похоже, что вы будете кусать локти, зачем вы это сделали. – Он защелкнул замки с таким резким звуком, что и он прозвучал как угроза. – Вы поняли? – спросил отец. Редактор явно понял.

– Хорошо, – закончил отец. – Если вы поймаете меня на разврате, ну что ж, это будет справедливо. Но если вы сфабрикуете обвинение, я повешу вас ногами вверх.

Сэмсон Фрэзер не нашел, что ответить.

– Всего доброго, сэр, – откланялся отец. По дороге в отель он пребывал в прекрасном настроении и, поднимаясь по лестнице, мурлыкал какую-то мелодию.

– Что ты скажешь, – предложил он, – если мы заключим между собой пакт?

– Какого рода пакт?

Он поставил на стол кейс и вынул два листа чистой бумаги.

– Я подумал о том, – начал он, – что надо дать тебе обещание. И я хочу, чтобы ты в ответ тоже дал мне обещание. Мы оба знаем, как уязвим человек перед такими типами, как Ушер Рудд.

– И вполне возможно, – перебил я его, – что в этот момент он подслушивает нас. В особенности, если он знает, где мы были.

Отец с минуту выглядел опешившим, но потом усмехнулся.

– Рыжий навозный жук может слушать все, что ему нравится. Обещание, которое я дам тебе, не обогатит ни его, ни ему подобных материалом для скандальней известности. Я буду смертельно скучным. В моих словах не будет ни тусовок с чуваками, ни незаконных выплат за любезность, ни болтовни о налогах, ни смакования грязного времяпрепровождения, вроде наркотиков и извращений в сексе...

Мне стало весело, и я чуть улыбнулся.

– Да, – продолжал он, – но я хочу, чтобы ты дал такое же обещание мне. Я хочу, чтобы ты пообещал мне, что, если я буду избран, ты никогда на всем протяжении моей политической карьеры не сделаешь ничего, что может меня дискредитировать, отстранить от места или опозорить в любом смысле.

– Но я и так не буду этого делать, – запротестовал я.

– Легко так говорить, пока ты молодой. Но со временем ты обнаружишь, что жизнь полна соблазнов.

– Обещаю, – согласился я.

– Этого мало, – покачал он головой. – Я хочу, чтобы мы оба написали. Я хочу, чтобы потом ты мог посмотреть и вспомнить, что ты обещал. Конечно, это ни в коей мере не законный документ и речь не идет о претензиях.

Это только подтверждение намерения. – Он помолчал, щелкнул шариковой ручкой, немного подумал и написал быстро и просто, на одном листе бумаги. Потом подписал и подвинул свое обещание мне.

Я прочел: «Я никогда не стану причиной скандала и не совершу постыдный или нарушающий закон поступок».

«Вау», – подумал я. Мне бы не хотелось воспринимать эту историю, скажем, слишком серьезно.

– Довольно исчерпывающее обещание, не находишь?

– Иначе не стоило и затевать. Но ты можешь написать и собственный вариант. Напиши то, что считаешь нужным.

Я не видел смысла в том, чтобы обрекать себя на бесповоротную святость.

Поэтому написал так: «Я не сделаю ничего, что могло бы осложнить политическую карьеру моего отца или бросить на его имя тень. Я сделаю все, что смогу, чтобы уберечь его от всякого рода нападений».

С легким сердцем подписав страницу, я протянул ее отцу.

– Так годится?

– Вполне. – Он прочел и улыбнулся. Потом он сложил оба листа вместе, взял свадебную фотографию и положил лицом вниз на стекло рамки. Обе подписанные страницы пакта он поместил на фотографию в тыльной части рамки и застегнул ее на кнопки.

– Вот так, – проговорил отец, поворачивая рамку лицом к нам. Каждый раз, когда ты будешь смотреть на мать и на меня, ты вспомнишь обещание, которое лежит за фотографией. Ничего нет проще.

Он поставил снимок на стол и без лишних слов протянул мне паспорт и свидетельство о рождении.

– Держи их в безопасном месте.

– Хорошо.

– Ладно. Тогда займемся выборами.

Мы задержались еще на минуту, чтобы положить в конверт мои документы и отдать их управляющему отелем, чтобы тот держал их в сейфе. Потом отправились в новую штаб-квартиру, чтобы забрать Мервина, листовки, Фейт и Лаванду и начать утренний круг хождения от двери к двери в трех районах Хупуэстерна, где, как сказали две ведьмы-активистки, живут рабочие электролампового завода. Мервин очень гордился, что нашел замену мегафона. Принтер его друга продолжал выпускать потоки «ДЖУЛИАРДОВ». И Мервин хоть раз в жизни казался довольным всем миром. Но его день засиял еще ярче, когда появилась Оринда, объявив, что она готова приступить к работе. С Фейт и Лавандой, холодными, и Мервином, разгоряченным, мы вшестером втиснулись в «рейнджровер», оставив в штаб-квартире Кристэл (постоянно озабоченную) и Мардж (вытирать пыль и подметать).

Через восемь дней все будет кончено, размышлял я. Интересно, что я тогда стану делать? Оставалось три или четыре недели до начала занятий в Эксетере. Я мысленно пожал плечами. Мне будет восемнадцать. У меня есть велосипед... можно поехать во Францию...

Я механически вел машину, останавливаясь там, где командовал Мервин.

Оринда надела скромные брюки и жакет оранжево-алого цвета. Как обычно, золотые цепочки. Нежный, безукоризненный макияж. Младенцы получили свои поцелуи. Отец подходил к группкам гуляющих с детьми мужей, свободных от смены рабочих, и узнавал о структуре ламповой нити. Я болтал с пьющими утренний кофе старыми леди, которые не успокаивались, пока отец не пожимают им всем руку. (Любезные улыбки. Оживленные голоса.) Оринда встречала старых друзей. Мервин подготавливал улицы к нашему появлению, устраивая музыкальные увертюры, вроде торговца, продающего с фургона рыбу и чипсы. Фейт и Лаванда не оставили ни одной двери без своего звонка.

Когда мы, закончив обход, уезжали по улице последнего района, то увидели на окнах всего одного или двух «ТИТМЕССОВ», ни одного «УИСТЛА», не говоря уже о «БЕТЬЮНАХ». Но во многих окнах теперь заявляли о приверженности «ДЖУЛИАРДУ». Что в таком случае можно испытывать, кроме надежды.

Мервин и отец решили проехать еще по одной длинной улице. На этот раз с отличающимися друг от друга и более процветающими домами. В тот день я так наелся хождением от двери к двери, что этого мне хватит на несколько жизней. Но у других вроде бы был неутолимый аппетит. Глаза отца по-прежнему сияли энтузиазмом. Люди, не соглашавшиеся с его политическими взглядами, не только не обескураживали его, а еще больше возбуждали. Мне казалось, что он никогда не уставал обращать в свою веру язычников.

Особенно не надеясь, я спросил Фейт и Лаванду, не полагают ли они, что уже сделано достаточно? И как насчет ленча? «Нет, нет, – лихорадочно запротестовали ведьмы, – каждый голос на счету».

Только Оринда выглядела озабоченной и погруженной в себя. Ее обычное положительное и экстравагантное "я" куда-то исчезло. И под конец, когда мы вдвоем, стоя на тротуаре возле «рейнджровера», ждали, пока остальные закончат оживлять стариков в доме для престарелых, я спросил, что случилось.

– Ничего, – ответила она, и я не стал давить на нее.

– Видите там белый «БМВ» на обочине дороги? – сама заговорила она минуту или две спустя.

– Да. – Я нахмурился. – Я видел его и раньше в одном из районов с муниципальными домами.

– Он преследует нас.

– Кто преследует нас? Ушер Рудд?

– Ох, нет! – Она нашла мое предположение невероятным, что в свою очередь удивило меня. – Нет, не Ушер Рудд. Алдерни Уайверн.

– С чего бы вдруг он стал преследовать нас? – Теперь недоумевал я, и в моем вопросе слышалось 1 изумление.

– Он все еще в ярости, что я поддерживаю вашего отца, – мрачно бросила Оринда.

– Да... Я заметил. Но почему?

– Вы слишком молоды, чтобы понять.

– Я могу попытаться.

– Деннис обычно делал все, что говорил Алдерни. Я имею в виду, что продвижение Денниса фактически обеспечивал Алдерни. Алдерни всегда говорил ему, что надо сказать. Он очень умный в политическом смысле.

– Почему же он не добиваются места в парламенте для себя?

– Он утверждает, что не хочет. – Оринда помолчала. – Откровенно говоря, его трудно понять. Но я знаю, он надеялся, что я буду избрана и займу вместо Денниса как его вдова. И он обрабатывал людей, вроде жуткого Леонарда Китченса с его подрагивающими усами, чтобы добиться моего избрания. И потом, вопреки ожиданиям, центр партии в Вестминстере решил, что им в парламенте нужен Джордж Джулиард. Он приехал и своим блеском ослепил избирателей, которые фактически всегда прислушиваются к мнению Полли. А она стоит за вашего отца, как тонна кирпичей... Кстати, Алдерни нечего делать при вашем отце. Я иногда думаю, что он мечтает о такой власти, чтобы стоять за сценой и дергать за веревочки марионеток.

В тот момент это мнение мне показалось довольно сомнительным. (Мне еще многому предстояло учиться.) – И вот с тех пор, как я перешла на сторону вашего отца, – продолжала Оринда, – я уже не так прислушиваюсь к Алдерни. А раньше я привыкла делать все, что он предлагал. Мы всегда так делали. Деннис и я. Алдерни говорил нам: на политической сцене произойдет то-то и то-то. И почти всегда он оказывался прав. А сейчас я много времени провожу с вами и с вашим отцом...

Вам покажется смешным, но я почти уверена, что он ревнует!

Мне это не показалось смешным. Я видел, какое сильное впечатление производил отец на каждую женщину в Хупуэстерне. Начиная от злоязычной Лаванды и кончая сотнями других. Меня бы не удивило, если бы ревность, будто хвост кометы, летела за ним по всему избирательному округу. Правда, ему были нужны мужские голоса так же, как и женские. И я наблюдал, как он держался на тактичном расстоянии от жен.

Алдерни Уайверн вышел из машины, стоявшей у обочины, и в агрессивной позе стоял на тротуаре, уперев руки в боки и глядя на Оринду.

– Пожалуй, я подойду к нему и поговорю, – решила она.

– Лучше не надо, – инстинктивно посоветовал я.

– Я знаю его много лет. – Оринда улыбнулась, услышав тревогу в моем голосе.

Я еще не сталкивался с тяжелой мужской зрелой разновидностью ревности, только с бессильной яростью взросления. Но я интуитивно почувствовал, какая огромная и опасная перемена произошла с А. Л. Уайверном.

При каждом случае, когда я видел его, он всегда по собственному желанию стремился стушеваться. Он запомнился мне спокойной замкнутой манерой поведения, словно он хотел оставаться незамеченным. Теперь все это исчезло.

Плотная фигура вроде бы отяжелела, плечи ссутулились. Лицо исказилось от злости, что было видно даже с такого расстояния. Он выглядел как потерявший самообладание бунтовщик или воинственный забастовщик.

– Не ходите, – попросил я Оринду.

– Не говорите глупости.

Она доверчиво пошла к нему в своем отважном оранжево-алом костюме.

До меня донесся его голос, низкий, с рыкающими нотками. Она ответила беззаботно и чуть поддразнивая. Потом положила ему на предплечье руку, нежно поглаживая. Он сильно ударил ее в лицо.

Оринда вскрикнула от потрясения, но еще больше от боли. Я побежал к ней. И хотя Уайверн видел меня, он еще раз наотмашь ударил ее по носу и рту.

Она пронзительно взвизгнула, закрывая руками лицо и стараясь вырваться. Но он вцепился в плечо жакета, не позволяя ей убежать, и занес кулак для третьего удара.

Изогнувшись, она высвободилась. Потеряла равновесие. Споткнулась и сошла на мостовую.

Спокойную улицу процветающих домов, которая казалась такой мирной и пустынной, вдруг будто заполнил до краев тяжелый грузовик. Он мчался прямо на Оринду. Скрипели тормоза, леденящими душу воплями надрывался гудок.

Оринда как слепая брела по проезжей части. Я бросился к ней, не рассчитав ни скорости, ни расстояния. Просто побуждаемый требованием момента.

Водитель грузовика свернул в сторону, стараясь объехать ее. Но на самом деле только ухудшил положение. Это было непредсказуемое движение, и я легко мог толкнуть ее ему под колеса, вместо того чтобы оттащить в сторону.

Но я просто бросился на нее, как в регби полузащитник бросается на мяч. Она упала на твердую мостовую и чуть откатилась, наполовину оставшись подо мной. Проскрежетавшие шины оставили отметку в дюйме от наших ног.

У Оринды из носа шла кровь, глаза наполнились слезами, вызванными болью. И кроме того, она была потрясена и сбита с толку. Я стоял возле нее на коленях и проклинал себя, опасаясь, что без нужды толкнул ее на мостовую, когда грузовик и так мог бы объехать оранжево-алую фигуру.

Грузовик остановился недалеко от нас. Водитель выпрыгнул из кабины и побежал назад, на ходу репетируя огорченную невинность.

– Она шла прямо впереди меня. Я не мог... Это не моя вина... Я ничего не мог сделать... Это не моя вина, что она вся в крови.

Ни Оринда, ни я ничего не ответили. Это было лишним. Это была не его вина. И можно бы сказать, ничья вина. Виноватый стоял, ослепленный яростью, прямо через дорогу от нас. Оцепеневший и свирепый, он не спешил к нам на помощь.

Отдышавшись, я спросил Оринду, все ли с ней в порядке. Поистине глупый вопрос. Из носа текла кровь, и на лице остались следы от тяжелого кулака Уайверна. Жакет порван. Потерялась где-то одна черная туфля. Тщательный макияж размазан. И слабость охватила все ее тело. Оринда лежала на дороге и совершенно не походила на ту уверенную и умудренную опытом женщину, повелевавшую камерами телевидения, какой я привык ее видеть. Она выглядела как растерянная, обыкновенная средних лет женщина, довольно симпатичная, которая пыталась собраться с мыслями и понять, что произошло. Я наклонился и просунул руку ей под шею, чтобы проверить, может ли она сидеть. И к моему облегчению, она позволила мне помочь ей сесть. Теперь она сидела на мостовой, с согнутыми коленями, положив на них голову и руки. Кости у нее не поломаны, с благодарностью судьбе подумал я. Переломы были душевные и психические. Тут уж ничего не поделаешь.

– У вас есть платок или салфетка? – попросила она все еще со слезами на глазах и пытаясь стереть кровь пальцами. У меня ничего не было. – В сумке есть платок.

Ее сумка, я знал, лежала в «рейнджровере».

– Я схожу за ней, – предложит я. – Нет... Бенедикт, не оставляйте меня одну.

– Вызовите «скорую», – посоветовал водитель грузовика и упрямо добавил:

– Я не задел ее. Я знаю, что не задел. Это не моя вина, что у нее идет кровь.

– Нет, не ваша, – согласился я, вставая. – Но вы крупный сильный парень, вы можете помочь поднять леди и довести ее вон до того золотистого «рейнджровера».

– И не надейтесь, – перебил он. – Мне ни к чему запачкаться в ее крови. Проклятие, это не моя вина, она шла прямо под колеса.

– Да, о'кей, – остановил его я. – Это не ваша вина. И вы все же остановились. Если вы поможете довести ее до той машины и я запишу вашу фамилию и фирму, которой принадлежит грузовик и в которой вы работаете, то, уверен, у вас все будет в порядке, никто вас не будет обвинять.

– Никакой полиции.

– Вы не должны сообщать в полицию о происшествии, если в нем никто не пострадал. И, как вы сказали, вы не задели эту леди.

– Разве так? Откуда вы знаете? Вы же еще мальчик.

Я выучил правила, когда готовился к экзаменам на водительское удостоверение. Но не мог же я тратить время на объяснения. Я нагнулся и попытался поднять Оринду. Она встала, пошатываясь, и вцепилась в меня, чтобы не упасть.

Я поддерживал ее со спины. Она вся дрожала. Отец просто подхватил бы ее на руки и донес до «рейнджровера». Но помимо сомнений, что у меня не хватит сил, меня еще смущала разница в возрасте. Смешно, я чувствовал себя ее защитником и сам в это не верил.

Мимо нас проехала пара машин, пассажиры с любопытством изгибали шеи.

– Ой, пойдемте, миссис, – неожиданно сказал водитель, поднял ее отлетевшую в сторону туфлю и надел на нее. – Держитесь за мою руку.

Так между нами двумя Оринда двинулась, неуверенно переставляя ноги, будто ощупывая дорогу и не зная, куда наступить. Наконец мы добрались до «рейнджровера» и устроили Оринду на переднем пассажирском сиденье. Она чуть расслабилась и поблагодарила водителя.

– Эге! – вдруг воскликнул он, оглядев очень заметную машину. – Эта тачка принадлежит политику? Интересно, как его фамилия?

– Джулиард.

– Ага.

– Я его сын, – объяснил я. – А леди, которую вы так искусно объехали и которой только что помогали, миссис Оринда Нэгл, чей муж до своей смерти был членом парламента.

– Ого! – Удивление по крайней мере остановило очередную волну самооправдания. По-моему, он уже начал репетировать отредактированную историю, которую расскажет своим хозяевам. – Я живу в Куиндле, – сказал он. – Там говорят, что, судя по тому, как идут дела, у вашего отца нет шанса. Но, может быть, теперь проголосую за него. Большего обещать не могу!

Он охотно дал свое имя, и я записал его, как и название мебельной фирмы, где он работал, и номер телефона. Он доброжелательно сиял, поглядывая на Оринду, и посоветовал ей не волноваться. И, проезжая мимо, улыбнулся нам – улыбнулся! – и помахал рукой.

Все это время Алдерни Уайверн не шелохнулся, будто подошвы у него приклеились к земле.

Вой гудка и визг тормозов привлек внимание некоторых обитателей домов, и они вышли посмотреть. Но поскольку аварии фактически не произошло, а Оринда встала и пошла, их любопытство быстро иссякло.

Хоть раз Ушер Рудд со своими объективами прозевал реальную сенсацию, где не надо ничего выдумывать.

Отец, Мервин, Фейт и Лаванда вышли из дома для престарелых, где с блеском провели беседу, и в ужасе заохали, увидев окровавленную Оринду.

Платка из сумки явно не хватило. Горькие слезы просто катились по щекам, почти умыв их.

– Что случилось? – разгневанно обратился ко мне отец. – Что ты сделал?

– Ничего! выпалил я. – Я имею в виду... ничего.

– Джордж, Бенедикт спас меня, – встала на мою защиту Оринда...Не могу поверить... – Голос прервался. – ... Алдерни... Алдерни... уд... ударил меня.

– Что?

Мы все посмотрели на дорогу, где Уайверн по-прежнему стоял в боевой готовности. И если Оринде пришлось объяснить мне эмоции, которые кипели в нем, то отец все понял мгновенно. Возмущенный, он зашагал туда, где виднелся бывший лучший друг, явно не испытывающий угрызений совести. Отец громко бросил ему вызов. Слов мы не слышали. Тот, взмахнув кулаками, ответил с такой же яростью.

– Бенедикт, – попросила меня еще более огорченная Оринда, – идите остановите его.

Ей легко говорить «остановите». Это два взрослых мужчины, а я... Ноя быстро пошел к ним и успел схватить отца за руку, занесенную для удара.

Уайверн ждал атаки, презрительно усмехаясь. Невероятно.

– Убирайся, черт возьми, не стой на дороге, – резко повернувшись, вне себя заорал отец.

– Пакт! – крикнул я. – Вспомни пакт!

– Что?

– Пакт, – повторил я. – Не трогай его, отец... папа... не бей его.

Убийственная ярость исчезла из его глаз, будто он проснулся.

– Он хочет, чтобы ты ударил его, – воскликнул я. Не знаю, как я это понял. Но я был уверен. Что-то подсказывала его поза. Он стоял на месте, не делая никаких движений. Но у меня сработала интуиция, понимавшая язык тела.

Он нарывался на драку. Ему надо было причинить отцу вред. Любой вред. И не в последнюю очередь неблагоприятную известность накануне дня выборов.

Отец пустыми глазами посмотрел на меня, прошел мимо и направился к «рейнджроверу». Я повернулся, чтобы идти за ним. Но тут Уайверн схватил меня и повернул к себе лицом. Его никогда не улыбавшаяся физиономия сейчас мгновенно исказилась в жестокой злобной усмешке. Если он не сумел добиться желаемого от отца, он вырвет это у сына. Я не учился ни боксу, ни карате.

Но у меня от природы быстрая реакция и благодаря верховой езде и лыжам инстинктивное чувство равновесия. Уайверн мог вкладывать весь свой вес в кулаки, но я нырял и увертывался. И два неистовых удара в лицо, которые уложили бы меня на обе лопатки, не попали в цель. Я сосредоточился только на том, чтобы устоять на ногах.

Он швырнул меня на стену из круглых камней высотой до плеча, отгораживавшую тротуар от палисадника. А я вывернулся из его хватки и просто побежал. Моя цель – не победить в каких-то битвах, а сдержаться и убежать.

Я слышал, как Уайверн догоняет меня, и видел, как отец с вновь проснувшимся бешенством спешит ко мне на помощь.

– Садись в «рейнджровер»! – дико завопил я. – Садись в машину! И он, немного поколебавшись, повернулся и расчудесно сделал, как я сказал.

За три шага до «рейнджровера» я остановился и молниеносно повернулся лицом к Уайверну. В этом человеке эмоции никогда не подавляли расчет. Он оценил партер, перед которым играл: Оринда, отец, Мервин, Фейт, Лаванда. И под взглядами этих свидетелей он тут же сообразил, что дальнейшие атаки повлекут за собой неприятности с законом, которые не доставят ему удовольствия.

Он остановился буквально в шести шагах от того места, где я стоял. От злобности его выражения у меня рот наполнился слюной.

– Когда-нибудь, – просипел он, – когда-нибудь ты мне попадешься.

Но не сегодня, подумал я. А для нас важно сегодня. Он отступил на несколько шагов назад, лицо разгладилось в привычную невыразительную маску.

Потом он повернулся и как ни в чем не бывало зашагал к своей машине. Усевшись за руль, он включил мотор и спокойно уехал. Ни дымящихся шин, ни других наигранных выходок.

Уайверн отнял дар речи у многих. И в «рейнджровере», и вокруг него.

– Оринде нужен доктор, – наконец, прокашлявшись, проговорил Мервин.

– Мне нужна бумажная салфетка, – возразила Оринда.

Фейт и Лаванда, посовещавшись, откуда-то извлекли смятые белые квадратики. Оринда вытерла лицо, посмотрела в маленькое зеркало и застонала, увидев багровые полосы. – В таком виде я никуда не пойду.

– Полиция?.. – предложила Фейт.