Текст книги "Серый кардинал"

Автор книги: Дик Фрэнсис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

Он растягивал момент своей важности. Оглядел подиум, будто хотел убедиться, что там присутствуют все, кто должен быть. И в конце концов медленно, в тишине, нарушаемой только ударами сердца, прочел результат. По алфавиту. Бетьюн... тысячи. Джулиард... тысячи. Титмесс... сотни. Уистл... 69.

Потребовалось целое мгновение, чтобы осмыслить цифры. И, поглядев на предварительное оживление внизу, уполномоченный по выборам закончил свою партию.

– Таким образом, избран Джордж Джулиард...

Остальное утонуло в приветственных криках.

– Он выиграл с преимуществом всего в две тысячи, – пояснила Полли.

– Черт возьми, хорошо сработано.

Полли поцеловала меня.

На сцене Оринда громко чмокнула нового члена парламента. Это для драгоценной Полли было уже слишком. Она оставила меня и пошла к нему.

Вместо нее у своего локтя я обнаружил несчастную, печальную Изабель Бетьюн.

– Посмотрите на эту ведьму возле вашего отца. У нее такой вид, будто это она завоевала голоса.

– Будьте справедливой, она помогала.

– Она бы сама никогда не выиграла. Это ваш отец победил на выборах.

А мой Пол проиграл. Он безусловно проиграл. Ваш отец никогда не упоминал ту историю с фотографией. Ни разу. Хотя мог бы это сделать. Но публика такие истории не забывает. Знаете, грязь прилипает.

– Миссис Бетьюн...

– Пол уже третий раз борется за место в парламенте, – безнадежно проговорила она. – Прошлые два раза он знал, что проиграет Деннису Нэглу.

Но теперь партия сказала, он должен выиграть, потому что на недавних дополнительных выборах маятник качнулся в нашу пользу. И еще потому, что ваша партия не выставила Оринду, а привезла чужого, не местного кандидата. Партия никогда больше не выставит кандидатуру Пола. В этот раз получилось хуже всего, потому что все было на его стороне. Это вина ужасного Ушера Рудда. Я могла бы убить его... – Она уткнулась лицом в платок, словно хотела закрыться от мира, и, поглаживая мою руку, пробормотала:

– Никогда не забуду вашу доброту.

А там наверху, на сцене, с по-прежнему самодовольным видом стоял ее тупой муж.

Месяц назад я понятия не имел о существовании Бетьюнов, подумал я. Не видел, как расцветает драгоценная Полли. Не слышал об Оринде или об Алдерни Уайверне. Не встречал миссис Китченс и ее фанатичного отвратительного Леонарда. Не знал толстенького деятельного Мервина и не подозревал о существовании Кристэл. Меня не интересуют фамилии Фейт, Мардж и Лаванды. Но совершенно определенно, я никогда не забуду подлого рыжего террориста, чья высшая радость в жизни вынюхать тайные удовольствия человека для того, чтобы придавить его. Бобби Ушера, проклятого Рудда.

Глава 9

Итак, отец отправился в Вестминстер, а я – в Эксетер. И друг о друге мы знали не из живого сиюминутного переживания, а из спокойного, наполненного картинами воспоминания о прошлом.

Иногда я неделями не видел его, но теперь мы часто разговаривали по телефону. Парламент еще находился на летних каникулах. Он так же войдет туда как новичок, как и я, когда начнется мой первый семестр.

Тем временем под критическим наблюдением Сталлуорти я каждое утро ездил на тренировки с Будущим Сары. И это не выглядело так плохо, как бывало у Вивиана Дэрриджа. Когда я спросил у Сталлуорти, пошлет ли он гнедого на скачки, чтобы я мог в них участвовать, на любые скачки, какие будут, он избрал неприметный стипль-чез в Уинкэнтоне в четверг. При этом он заметил, что надеется – я оправдаю затраты. Отцу придется заплатить за транспортировку лошади, за специальные подковы для скачек, не говоря уже о плате за участие. Радость и чувство вины смешались во мне, когда ехал с Джимом в его машине в Уинкэнтон, где он сделал заявку на участие и оседлал лошадь. И потом я видел, что он с таким же недоверием воспринял мою победу, как и я сам, когда миновал линию финиша первым.

– Он летел! – воскликнул я, потрясенный и удивленный, снимая седло на площадке для победителя.

– Классный конь.

– Да, я видел.

Джим не выражал особенного энтузиазма. Как я потом открыл, причина коренилась в том, что он не сделал ставку на гнедого, потому что не верил в нашу победу. И Сталлуорти тоже не слишком обрадовался.

– Вы выбросили на ветер лучшую победу лошади. Где ваш здравый смысл?

Если бы я хоть на ми-лугу подумал, что вы вырветесь вперед, когда упал фаворит, я бы сказал, что надо держать гнедого на жестких поводьях, чтобы в следующий раз мы могли поставить на него деньги конюшни. Не могу представить, что скажет вам отец.

– Хорошо сработано, – сказал отец.

– Но никто не ставил на эту...

– Не слушай Сталлуорти. Слушай меня. Лошадь твоя, и делай то, что тебе нравится. Если можешь – выигрывай. И не думай, что я не ставлю на тебя. У меня есть договор с букмекером, что, где бы и когда бы ты ни участвовал в скачках, я всегда ставлю на тебя начальную ставку. Вчера я на тебе выиграл двадцать к одному... Я даже выучил жаргон скачек! Всегда стремись к победе. Понял?

– Да, – вяло промямлил я.

– И меня вовсе не огорчит, если ты проиграешь из-за того, что другая лошадь быстрее. Только соблюдай правила и не сломай себе шею.

– О'кей.

– Ты хочешь чего-то еще?

– М-м-м...

– Ты ничего не добьешься, если боишься сказать мне.

– Не то чтобы боюсь... – протянул я.

– Тогда что?

– М-м-м... Ты не позвонишь Сталлуорти? Не попросишь его на будущей неделе послать твою лошадь на стипль-чез новичков в Ньютон-Эббот? Он заявил гнедого, но теперь не хочет, чтобы он участвовал. Сталлуорти говорит, мол, слишком скоро. Он говорит, что лошади придется нести пять штрафных фунтов пенальти, потому что я вчера выиграл на нем.

– А ему придется?

– Да. Но до начала занятий не так много скачек, подходящих скачек, на которых я могу работать с гнедым. Сталлуорти хочет выигрывать, а я хочу просто участвовать в скачках.

– Да. Знаю. – Он помолчал. – Я договорюсь насчет Ньютон-Эббота.

Что-нибудь еще?

– Только... спасибо.

– Передай мой поклон Будущему Сары. – Из трубки донесся его смех.

Чувствуя себя немного глупо, я передал поклон гнедому. Хотя вообще-то у меня появилась привычка разговаривать с ним. Иногда громко, если мы одни, иногда мысленно. Хотя я работал с очень многими лошадьми, он был первым, с кем я общался каждый день. Он прекрасно подходил мне и по размеру, и по моему жокейскому умению. Несомненно, он узнавал меня. И вроде бы чуть ли не облегченно вздыхал, когда я появлялся утром, чтобы забрать его на тренировки. Мы выиграли заезд в Уинкэнтоне, потому что знали и доверяли друг другу.

И когда я на последней прямой попросил его о максимальной скорости, он понял по прошлому опыту, что от него требуется. И, по-моему, несомненно, гнедой пришел в восторг, когда наконец пересек финиш первым. Джим простил нам с гнедым успех и с интересом наблюдал, что будет дальше. Джим от природы умел ладить с лошадьми. И, как я постепенно понял, тренировал их в основном он. Сталлуорти, хотя по уторам часто наблюдал за галопирующими скакунами, выигрывал скачки пером, заполняя формы участия, иногда занимаясь перевозкой и взвешиванием лошадей и подсчетами, где вернее можно выиграть.

Центральную часть тренировочного поля пересекали два ряда учебных препятствий. Одно состояло из трех барьеров для прыжков, а второе представляло собой забор из березовых бревен. Джим, потратив несколько дней, научил нас, меня и гнедого, преодолевать березовый забор. Мы со все возрастающей точностью подходили к препятствию, рассчитывая шаг, ближе, еще ближе, чуть назад и только потом прыжок.

До сих пор мои знания о том, как провести скачку, шли от наблюдения за другими жокеями. Джим учил меня на практике, изнутри. И в первый месяц, проведенный с Будущим Сары, я стал превращаться из всадника, похожего на ветряную мельницу, с некоординированными движениями и с головой, полной розовых мечтаний, в думающего, компетентного жокея-любителя.

Сталлуорти долго ворчал на владельцев, которые ничего не смыслят в скачках и которым лучше бы оставить решения тренеру. Но все же, хотя и недовольный, послал гнедого нести пять штрафных фунтов в Ньютон-Эббот.

Я никогда раньше не участвовал в скачках, которые проходили на скаковом круге. И при первом же взгляде на него почувствовал, что глупо было не прислушаться к суждениям Сталлуорти. Трасса стипль-чеза, почти полторы мили, проходила по плоскому кругу с резкими поворотами. Короткая трава лишь чуть покрывала твердую, как камень, почву, пропеченную августовским солнцем.

Сталлуорти приехал с несколькими скакунами из своей конюшни и критически разглядывал скаковые дорожки. Джим, седлая Будущее Сары, говорил, что гнедой знает дорогу лучше, чем я. (Я прошел весь маршрут часа два назад, чтобы увидеть с близкого расстояния препятствия и подходы к ним.) Еще Джим сказал, чтобы я вспомнил все, чему он учил меня дома, и на многое не рассчитывал. Во-первых, Будущее Сары в невыгодном положении – несет пять штрафных фунтов, во-вторых, все другие жокеи – профессионалы, это не любительские скачки.

Как обычно, меня соблазняла и удовлетворяла скорость. И то, что мы пришли третьими, уже сделало для меня этот день полным значения. Хотя Сталлуорти, который, кстати, тренировал и победителя, несколько раз повторил:

– Я же вам говорил. Я говорил вашему отцу, что слишком многого ожидать нельзя. Может быть, в следующий раз вы прислушаетесь к моим словам.

– Неважно, – утешал меня Джим. – Если бы ты сегодня выиграл, то на скачках в Эксетере, в следующее воскресенье, уже пришлось бы нести десять фунтов пенальти. Конечно, если предположить, что тебе удастся убедить старика послать туда гнедого. Он скажет, слишком рано, лошадь не отдохнула.

Что, наверно, так и есть.

Старик (Сталлуорти) провел по телефону битву с отцом против участия гнедого в скачках в Эксетере. Эту битву выиграл отец.

Так же блистательно провел битву гнедой, опередив ближайшего соперника на шесть корпусов. В Холдон-Муре под Эксетером прямые дорожки для галопа длиннее, и они лучше подходили Будущему Сары. Он нес пять фунтов пенальти, а не десять, и это, конечно, облегчило победу. Позже отец уверял меня, что выигрыша, который он получил, хватит для оплаты моих тренировок до Рождества. Два дня спустя я хладнокровно отправился учить математику.

А отец учился тактике «заднескамеечника» в парламенте. Но партия послала его в Хупуэстерн не для этого. Он пытался объяснить мне, что дорога вверх идет через офис уполномоченного партии. Для меня это звучало как самоистязание, хотя он и смеялся.

– Офис уполномоченного подсаживает, продвигает на министерский уровень.

– И твои толкачи продвигают тебя вверх?

– Ну... пока что... да.

– Министр чего? – недоверчиво спросил я. – Разве ты не слишком молодой?

– По-настоящему устремленные вверх парни стоят на выбранном пути к двадцати двум годам. В тридцать восемь я старый.

– Мне не нравятся политики.

– Я не умею ездить верхом и выигрывать скачки. Если от тебя откажется уполномоченный партии (УП), то это конец политической карьеры, – объяснял отец. – Быть избранным – первый гигантский шаг, второй – завоевать одобрение УП.

Когда вновь избранный депутат от Хупуэстерна был вскоре назначен заместителем министра торговли и промышленности, это, несомненно, дня всех структур правительства прозвучало как сигнал, что над горизонтом поднялась яркая, быстро движущаяся комета.

Я ходил слушать его первую речь, незаметно устроившись на галерее. Он говорил об электрических лампах, весь парламент хохотал, и на рынке ценных бумаг поднялись акции предпринимателей Хупуэстерна.

Я встретился с ним за обедом после речи. Он был в очень приподнятом настроении, как всегда после публичного спектакля.

– Полагаю, ты больше не ездил в Хупуэстерн? – спросил он.

– Нет.

– А я, конечно, был там. У Леонарда Китченса неприятности.

– У кого?

– У Леонарда...

– Ах, да. Да, неуравновешенные усы. Какие неприятности?

– У полиции теперь есть ружье, из которого, может быть, кто-то стрелял в нас в тот вечер.

– У полиции? – удивился я, когда он замолчал. – Ты имеешь в виду полицейского Джо, чья мать водит школьный автобус?

– Джо, чья мать водит школьный автобус, на самом деле детектив сержант Джо Дюк. Да, он теперь получил из «Спящего дракона» очень сильно заржавевшее ружье 22-го калибра. Кажется, дело было так. Когда деревья сбросили листья, водосточные желоба на крыше отеля засорились, как бывало каждый год. И потоки дождевой воды вместо того, чтобы бежать по трубам, стали литься во все стороны. Послали человека залезть по лестнице на крышу и убрать листья. И он обнаружил, что закупорили желоба не только листья, а и ружье 22-го калибра.

– Но какое это имеет отношение к Леонарду Китченсу?

Отец поперчил свой бифштекс.

– Леонард Китченс садовод, который украшал отель гирляндами корзин с геранью.

– Но... – запротестовал я.

– Кроме того, в кладовке для щеток и тряпок на том этаже, где спальни, он держал что-то вроде тележки с инвентарем для ухода за цветами. Садовые ножницы, лейку с длинным носиком, удобрения. 1 Полиция думает, что он мог спрятать ружье на тележке. Если встать на стул у окна коридора, где спальни, то можно дотянуться до желоба и поло жить туда ружье.

Сморщив лоб, я уставился в тарелку.

– Ты же знаешь, какие бывают люди, – продолжал отец. – Кто-то говорит: «Предполагаю, что Леонард Китченс мог положить ружье в желоб. Он всегда крутится в отеле, входит, выходит». Следующий опускает «предполагаю» и пересказывает остальное, как установленный факт.

– А что говорит сам Леонард Китченс?

– О, конечно, он говорит, что это не его ружье и он не засовывал его в желоб. И он говорит, что никто не может доказать, будто он это сделал.

– Виновные всегда так говорят, – заметил я.

– Да. Но он прав, никто не может доказать, что у него вообще было ружье. И никто не может доказать, что он когда-нибудь имел дело с оружием.

– А что говорит миссис Китченс?

– Жена Леонарда только вредит ему. Она ходит из дома в дом и жалуется, что муж был так одурманен Ориндой Нэгл, что мог пойти на что угодно.

Включая и выстрел мне в спину, чтобы убрать соперника с пути Оринды. Джо Дюк спросил у нее, видела ли она когда-нибудь у мужа ружье, которое было бы его собственным. И вместо того, чтобы ответить «нет», как сделала бы любая разумная женщина, она заявила, что под навесом в саду полно всякого барахла и там может лежать что угодно.

– А у Джо была возможность обыскать это место? Я имею в виду, проверим ли он, нет ли у Леонарда запаса пуль.

– Джо не может получить ордер на обыск, потому что нет реальных оснований для подозрения. И к тому же, думаю, ты знаешь, как легко купить такие специальные пули. И еще легче выбросить их. Нет способа доказать, что это именно то ружье, которое использовалось стрелявшим. Даже если удастся снять ржавчину, то нет пули, которая подходит к этому ружью. Та, которую мы в конце концов увидели, потерялась во время пожара. А в отеле никто так и не нашел гильзу.

Отец снова занялся бифштексом. Потом, положив нож и вилку, он продолжил:

– Я отвез «рейнджровер» в мастерскую Бэзила Рудда и попросил разобрать мотор, чтобы проверить систему маслоснабжения. В картере не было ничего, кроме масла. Со стороны такого механика, как Терри, это было совершенно непрофессионально. Я имею в виду, что он вставил заменитель пробки в картер. Но Бэзил Рудд не услышал от меня и слова против механика. И полагаю, что вреда он не принес.

– А мог бы и принести, – протянул я, на минуту задумался, потом спросил:

– Надеюсь, Леонарда Китченса не обвиняют в том, что у него имеются свечи?

– Если хочешь, смейся, но в лавке его садового центра торгуют пластмассовыми гномами и свечами, которые там украшают бантиками, ленточками и всякой такой чепухой.

– Свечи можно купить везде, – заключил я. – Как насчет пожара? Там тоже присутствовал Леонард Китченс?

– Он там был, – напомнил отец. А мне пришли на ум слова миссис Китченс, что ее Леонард любит хороший пожар.

– Пожарные выяснили причину возгорания?

Отец покачал головой.

– Они не сделали этого вовремя. Теперь некоторые из них неофициально говорят, что пожар мог начаться, если бы кто-то зажег в лавке свечи. Леонард Китченс яростно отрицает, что имел к этому какое-то отношение.

– А как ты сам думаешь?

Отец отпил немного вина. Он пытался приохотить меня к бургундскому, но, к его негодованию, мне диетическая кола все еще нравилась больше.

– По-моему, Леонард Китченс настолько прямолинеен, что способен почти на все. Проще всего думать о нем как о глупом осле с невероятно непропорциональными усами. Но люди, одержимые навязчивой идеей, вносят в мир реальное зло. И если у него все еще есть на меня зуб, то я хочу, чтобы он был там, где я могу его видеть.

Я попробовал вино. Оно мне и правда не нравилось.

– Сейчас ему нет смысла устраивать тебе несчастные случаи. Ведь ты уже избран.

– С людьми, подобными Китченсу, – вздохнул отец, – нельзя быть уверенным, что здравый смысл возьмет верх.

Ту ночь я провел в его квартире у пристани Кэнэри на Темзе. Большие окна выходили на широкую реку, где когда-то смотрели в небо стрелы кранов и деловито сновали пароходы. Отец не помнил, что тут когда-то были доки. Они у него ассоциировались только с политикой. «Очень давний рычаг в политической тактике», – сказал он[8]8
  Имеются в виду забастовки докеров, которые могли парализовать жизнь страны.


[Закрыть]. Прежний офис-квартира (где он из дома руководил своей фирмой, дающей консультации по вложениям капитала) находился в двух милях от Уайтхолла. И отец каждый день совершал прогулку по набережной к новому офису. Это укрепляло ноги и явно поддерживало в форме мускулатуру.

Он просто источал бодрость и энтузиазм. Хотя он мой отец, но и я ощущал его энергию, и меня ошеломляла его жизненная сила.

Кстати, я глубоко любил его. И, кстати, я чувствовал свою полную неспособность сравниться с ним по силе ума и целеустремленности. Понадобились годы, чтобы я понял – этого мне не дано.

На следующее утро после его первой речи я сел на Паддингтонском вокзале на ранний поезд в Эксетер и под стук колес переместился от отраженной славы к анонимности.

В Эксетере, один из восьми тысяч живущих там постоянно студентов, я проплыл через университетскую жизнь, не привлекая внимания. Я впитывал массу различных исчислений, линейную алгебру, страховое дело, теорию распределения и приближался к диплому бакалавра по математике и бухгалтерскому учету. И поскольку под руку подвернулись краткосрочные языковые курсы, я выучил французский. И мой словарь вырос от слов piste и ecurie (скаковая дорожка и конюшня) до закона и порядка.

Я старался как можно чаще ездить в конюшню Сталлуорти и не пропускать тренировки с Будущим Сары. А иногда по субботам участвовал на нем в скачках. После первого взлета гнедого в качестве новичка находить скачки, в которых возможна победа для сильного, но неэффектного скакуна, оказалось трудным. Но и просто участие радовало меня. Мы занимали четвертое, пятое, шестое место. Одно легкое падение и никаких упреков.

Однажды в очень холодную декабрьскую субботу в конце моего первого семестра я стоял на трибуне в Тонтоне и смотрел, как одна из лошадей конюшни Сталлуорти стремительно и плавно первой приближалась к прыжку через последнее препятствие на дистанции. И вдруг забор развалился и рухнул, сбив лошадь с ног и ударив ее по шее.

Служащие поставили вокруг места катастрофы щиты и с помощью лебедки убрали тело лошади. Минут через десять я подошел к Сталлуорти, пытавшемуся успокоить владелицу скакуна. Плачущие леди не были специальностью Сталлуорти. Сначала он попросил меня найти Джима, потом отменил свое распоряжение и просто передал рыдающую женщину мне, сказав, чтобы я повел ее выпить. Многие тренеры бледнели и дрожали от потрясения, когда погибали их лошади.

Сталлуорти только 1 пожимал плечами и переворачивал страницу. Миссис Куртни Янг, владелица, потерявшая лошадь, вытирала слезы и старалась извиниться за них, пока большой глоток джина не произвел нужного эффекта.

– Ваше горе понятно, – утешал я ее. – Если бы моя лошадь погибла, я бы тоже был в отчаянии.

– Но вы еще так молоды. Вы бы пережили это.

– Уверен, вы тоже переживете. Со временем.

– Вы не понимаете. – Снова покатились слезы. – У лошади просрочена страховка, потому что я не могла позволить себе сделать очередной взнос. И я очень много должна мистеру Сталлуорти за ее тренировку. Я не сомневалась, что сегодня моя лошадь победит, и надеялась расплатиться с долгами. Даже ставку у букмекера я по договоренности сделала за его счет, и теперь у меня нет денег заплатить ему. Если бы лошадь не выиграла, мне бы пришлось продать ее. А теперь я не могу сделать даже этого...

Бедная миссис Куртни Янг.

– Она чокнутая, – объяснил мне позже Джим, седлая Будущее Сары. Она слишком много играет на тотализаторе.

– Что же она будет делать?

– Делать? – воскликнул Джим. – Продаст очередную порцию фамильных драгоценностей. И купит другую лошадь. В один прекрасный день она потеряет все.

Я недолго печалился о миссис Куртни Янг и в тот же вечер позвонил отцу с предложением застраховать Будущее Сары.

– Как у тебя сегодня дела? – спросил он. – Я слышал результаты, но тебя среди первых трех не было.

– Мы пришли четвертыми. Как насчет страховки?

– Кто занимается страховкой лошадей?

– «Уэдербис».

– Тебе это надо?

– Ради тебя, – сказал я.

– Тогда пришли мне бумаги.

Администратор всех скачек – фирма «Уэдербис» – занимается не только страховкой лошадей. У нее хранятся все отчеты. Там регистрируют имена владельцев лошадей и делают подробное описание особенностей скакунов, включая цвет. В «Уэдербис» тренеры посылают заявки на участие в скачках. «Уэдербис» подтверждает, как лошадь прошла дистанцию, и дает информацию о скачках в прессу. «Уэдербис» ночью печатает в цвете программу скачек и утром распространяет буклеты на ипподромах.

«Уэдербис» составляет календарь скачек, ведет Племенную книгу и действует как банк, перечисляя гонорары жокеям, призовые деньги владельцам, что-то кому-то. «Уэдербис» ведет хорошо защищенную компьютерную базу данных.

Фактически в мире скачек мало такого, чем не занимается «Уэдербис».

И эта чокнутая, слезливая, глупая миссис Куртни Янг натолкнула меня на мысль, что в некий отдаленный день я могу обратиться в «Уэдербис», чтобы получить там работу.

Весной на третий год моего учения отец приехал в Эксетер навестить меня (до этого он был здесь несколько раз). И, к моему удивлению, привез с собой драгоценную Полли.

Каждое Рождество во время каникул я проводил неделю, катаясь на лыжах в Альпах (и практикуясь во французском). И каждую свободную минуту я отдавал тренировкам с Будущим Сары или участию в скачках. Но я вел честную игру и сдавал все экзамены на вполне приличные оценки, если не на высшие баллы.

И поэтому, когда я увидел, что он приехал, галоп вокруг рефлексов виновности не продолжался чрезмерно долго. Я не отшатнулся, а пожал ему руку (наши отношения наконец продвинулись до рукопожатия) с ничем не омраченным удовольствием.

– Не знаю, понимаешь ли ты, – начал отец, – что мы быстро приближаемся к общим выборам.

Моя немедленная реакция выразилась бы в словах: «О боже! Нет!» Но я удержался и не сказал этого вслух. Хотя, должно быть, ужас отразился на лице. Драгоценная Полли засмеялась.

– На этот раз я не прошу тебя ходить от двери к двери, – улыбнулся отец.

– Но тебе нужен телохранитель...

– Я найму профессионала.

Я моментально почувствовал ревность. Смешно.

– Надеюсь, он будет сторожить твою спину. – Мне понадобилось добрых десять секунд, чтобы искренне выразить свое отношение.

– Это не он, а она. Всех цветов пояса в боевых искусствах.

– Ох. – Я взглянул на Полли, которая выглядела такой кроткой.

– Полли и я, – продолжал отец, – предполагаем пожениться. Мы приехали, чтобы услышать, какие у тебя возражения.

– Полли!

– Дорогой Бенедикт, ваш отец такой резкий. Я бы спросила у вас более мягко.

– У меня нет возражений, – запротестовал я. – Даже совсем напротив.

И поцеловал ее в щеку.

– Боже милостивый! – воскликнула она. – Вы еще выросли.

– Вырос? – отец с интересом посмотрел на меня. – Я не заметил.

– Я наконец перестал расти, – вздохнул я. – Теперь я на дюйм выше и на пятнадцать фунтов тяжелее, чем был в Хупуэстерне.

Я слишком большой, хотелось мне добавить, поэтому выхожу за пределы, поставленные профессиональному жокею, но вполне гожусь для любителя.

Полли совсем не изменилась. Если не считать, что ужасную малиновую губную помаду, как я заметил, она отвергла ради такой же неподходящей пунцовой. Ее одежда по-прежнему оставалась немодной даже по критериям благотворительной лавки, и в недавнем прошлом ничьи ножницы не касались ее волос.

Со своим длинным лицом и худым жилистым телом она вроде бы абсолютно физически не соответствовала отцу, который стал еще мощнее. Но она, как всегда, сияла несомненной добротой. И мне казалось, что теперь ее искренность окрашена юмором. В ее манерах никто бы не заметил грубости или самоуверенности.

Зато еще сильнее чувствовалась сила ее разума и бескомпромиссность натуры.

Это больше, чем брак двух истинных разумов, подумал я. Это брак истинной морали.

– Поздравляю, – искренне сказал я отцу, и он, по-моему, выглядел довольным.

– Что ты делаешь в следующую субботу? – спросил он.

– Скачки в Чепстоу.

– Я хочу, чтобы ты стоял рядом со мной, – покачал он головой.

– Ты имеешь в виду... – я неуверенно замолчал, – что вы женитесь... в следующую субботу?

– Верно, – подтвердил он. – Теперь, когда мы решили, и ты, кажется, не против, нет смысла откладывать. Я собираюсь жить с Полли в ее доме в лесу и найду побольше квартиру в Лондоне.

Полли, как я постепенно узнал в этот полдень, унаследовала от родителей дом в лесу и состояние, которое дало ей финансовую свободу. Она могла бесплатно работать там, где считала необходимым.

Она была на два года старше отца и никогда не выходила замуж. Озорной блеск в глазах запрещал любопытство и отвечал на более интимный вопрос.

Полли сказала, что не собирается опустошать жизнь Оринды Нэгл. Оринда и Мервин Тэк изо дня в день объезжают избирательный округ и делают это с успехом. Полли не жаждет открывать праздники или кривляться перед камерами телевидения. Она будет, как всегда, организовывать работу, оставаясь за кулисами. И к ней будут прислушиваться в тех случаях, подумал я, когда влияние имеет значение.

Шесть дней спустя она и отец поженились. Свадьба прошла совершенно тихо. Я стоял рядом с отцом. Полли сопровождал герцог, который заманил Оринду на скачки. Все мы подписались под свидетельством о браке.

Невеста была в коричневом с золотом и носила янтарное ожерелье, которое подарил ей жених, и выглядела вполне достойно. По моему настоянию фотограф запечатлел это событие. Скромная фотография появилась в «Таймс».

«Газета Хупуэстерна» ухватилась за сенсационную историю позже. Мистер и миссис Джордж Джулиард, пробыв неделю в Париже, вернулись в Хупуэстерн, храня верность рабочим электролампового завода.

Мне по-прежнему не нравились политики. И я был очень доволен, что приближение выпускных экзаменов сделало для меня невозможным повторить работу, которую я выполнял на дополнительных выборах.

В Эксетере многие студенты активно занимались политикой. Но от них я тоже держался в стороне и вел двойную жизнь. Только галопируя на поле Сталлуорти и участвуя в скачках, я чувствовал себя самим собой. В ту весну я не одержал ни одной победы. Но самым важным для меня оставалось ощущение скорости. И вот странная особенность работы мозга. Чем чаще я участвовал в скачках, тем яснее понимал дифференциальные уравнения второй степени.

Общие выборы взлетели и опустились вдали от меня, будто тихоокеанский прибой. Отец и его партия вернулись к власти. Небольшим большинством, но достаточным.

Никто в него не стрелял. Никто не затыкал картер восковой пробкой.

Никто не устраивал пожар в доме Полли. И никто не предоставил шанса специалисту по боевым искусствам отработать гонорар.

Слухи, будто Леонард Китченс стрелял в отца и поджигал дом, по-прежнему тяжело давили на безответного поклонника Оринды. Но в этот раз он стал недосягаемым для подозрений. Его обширная злопамятная жена настояла на круизе по Средиземноморью. И в день выборов они осматривали Афины.

Бедная Изабель Бетьюн оказалась права. Партия Пола Бетьюна дала ему отставку в качестве кандидата и предпочла достойную женщину, работавшую в магистрате. Хотя это больше и не было самой скандальной новостью, но стало известно, что Пол Бетьюн в очередной раз остановил свой блудливый взгляд вне дома. Изабель наконец поняла, что сыта по горло, отказалась от брака и строптивых сыновей и переехала жить к сестре в Уэльс.

Полли с суховатым юмором сообщала мне последние новости. Лучшей жены отцу бы никогда не найти.

Я предупредил его, что надо остерегаться одетых в бикини шлюх, которые по наущению Ушера Рудда плюхнутся на колени и дадут повод для грязных обвинений. Он спросил, разве я не слышал, что Ушер Рудд окончательно изгнан из «Газеты Хупуэстерна» за фабрикацию гадостей, которых просто не существовало? Теперь проклятый Бобби, весело добавил отец, подкрадывается с теле-фотообъективами к «переднескамеечнику» от оппозиции, пытаясь поймать его на разврате.

Когда после общих выборов партия снова приходит к власти, происходит много перестановок на разных постах. В Вестминстере никто не удивился, что карьера отца стремительно взлетела, будто шар, надутый гелием. Он стал парламентским министром в министерстве транспорта, один шаг до места в кабинете министров.

Лучшую фотографию его свадьбы с Полли я поместил в рамку и поставил рядом с той, где он с моей матерью. Я вынул пакты, которые мы подписали, внимательно перечитал и снова спрятал. Казалось, они пришли из другой жизни. Я действительно вырос в Эксетере. Но я никогда не забуду главного, хотя сегодня это может звучать мелодраматически. Если понадобится, я и правда буду защищать отца от нападения в любой форме. Конечно, и другие обещания этих пактов сохраняют свою силу.

Я сдал последний экзамен и вроде бы и правда сделал достаточно, чтобы получить диплом бакалавра с вполне приличными оценками. И я написал в «Уэдербис» и спросил, есть ли у них работа. Они ответили: какая работа? Любая, сообщил я. Могу складывать, вычитать и работать на компьютере. И еще я работал с лошадьми на скачках.

Ах, это тот Джулиард. Приходите на собеседование, предложили люди из «Уэдербис».

«Уэдербис», семейный бизнес, начатый в 1770 году, сегодня, как и всегда, инициативно и действенно служит миру скачек. Здание компании, сложенное из красного кирпича, стоит в спокойном окружении полей и деревьев в мирном пригороде маленького древнего города Уэллингборо, милях в шестидесяти к северо-западу от Лондона, в Нортгемптоншире.