Текст книги "Я - эль Диего"

Автор книги: Диего Марадона

Соавторы: Эрнесто Черкис Бьяло,Даниэль Аркуччи
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Я уехал со стадиона и закрылся в своем доме. Всю ночь я не спал и плакал. Без наркотиков, без наркотиков! Я смотрел телевизор и плакал, смотрел какие-то фильмы и плакал. Плакал из-за того, что произошло, и плакалЮ, когда вспоминал о встрече с руководителями «Севильи», состоявшейся за несколько дней до этого проклятого матча.

Они сказали мне (вы только подумайте, мне!): «Давай уберем Билардо перед матчем с «Бургосом», а ты станешь играющим тренером. Ты ведь хочешь этого?». Тогда я ответил им, клянусь своими дочерьми: «Вы, что совсем рехнулись?! Меня сюда пригласил Билардо, и я приехал во многом из-за него, и многим ему обязан. Я способен на разные поступки, сеньоры, но я не предатель». Президент Куэрвас и вице-президент Дель Нидо продолжали настаивать: «Диего, посмотри, как плохо идут дела». И тогда я прекратил эту ненужную дискуссию: «Хорошо, ребята, все решается очень просто… Если уходит Билардо, ухожу и я!». После этого я наткнулся на Билардо и рассказал ему об этом: «Карлос, мне предложили стать тренером, эти сукины дети хотят вас убрать». Клянусь моими дочерьми, все было именно так. И он мне не поверил: «Диего, это бред, полный бред. Я поговорю с ними и потом перезвоню тебе». Но больше он так мне и не позвонил, и до того проклятого матча мы с ним вообще не общались. А потом случилась вся эта история: я играю, я делаю уколы, он меня меняет, я его обкладываю…

На следующий день после встречи с «Бургосом» я продолжал смотреть телевизор, как сейчас помню, это был финал «Ролан Гаррос». Я плакал и думал: «Твою мать, ну, как такое может быть? Я был честен с этим типом, я предупредил его о том, что его собираются убрать, что мне предлагают место тренера, а он поступил со мной так, словно это я, а не они, подсовывал ему дерьмо?!». И тогда, наблюдая за теннисным поединком, я почувствовал, что кто-то стоит позади меня. Я подумл, что это Франки и не обратил внимания. Но он опять шевельнулся, и я был вынужден обернуться… Это был Билардо! И он сказал мне: «Ты не можешь так поступать со мной». Я продолжал плакать от бессилия, я плакал с того самого момента, как меня убрали с поля, с прошлого вечера! А этот тип пришел сказать мне: «Ты не можешь так поступать со мной, я видел по телевизору, как ты меня оскорблял, оскорблял, когда я тебя заменил…». Я крикнул ему: «По телевизору ты видел?! По телевизору!? Да я кричал тебе это в лицо, сукин ты сын, как ты мог это видеть по телевизору?!». Мы орали друг на друга, как сумасшедшие. «Ты не можешь так поступать со мной, я всегда делал тебе только добро!» – кричал он мне. «Кто? Ты? Я пошел на то, чтобы в меня три раза всадили иглу, а ты меня все равно заменил!».

Тогда он не выдержал и толкнул меня. И когда он меня толкнул, я, в свою очередь, также потерял разум и врезал ему так, что он рухнул оземь, как мешок с дерьмом… А когда я собирался добить его, то понял… что не могу этого сделать, не могу его ударить. Тут прибежали Клаудия, Маркос и оттащили его в сторону. Он продолжал кричать: «Ну, ударь меня, ударь!». Я ударил его потому, что он толкнул меня, потому что всю ночь я плакал из-за той ссоры и был на взводе, но… Сегодня, вспоминая тот эпизод, я понимаю, почему не смог тогда ударить его еще раз – потому что он плакал.

Несколько дней спустя после этой драки Клаудия позвонила Глории, супруге Билардо, которая рассказала, что ее муж все дни с момента нашей ссоры проводил на таблетках, засыпая со снотворным. Я отправился его навестить, и он попросил у меня прощения за то, что он так со мной поступил. С одной стороны, вроде бы все точки над «i» были расставлены, но с другой, я уже не был прежним. У меня оставались сомнения, которые не разрешились и по сей день, относительно того, что произошло на той встрече Билардо с руководителями «Севильи», состоявшейся после того, как они предложили мне занять его место? У меня пока есть только одно объяснение случившемуся: они хотели освободиться от меня. И они освободились. Они убрали со своего пути человека, который не хотел жить по установленным ими правилам, и не принимал их жизненной философии. И один из этих мудаков, вице-президент Дель Нидо, был только рад сказать мне, чтобы я уезжал, он прекрасно знал, что больше я уже терпеть не буду.

Вот такая история. Так закончилось мое пребывание в «Севилье». Закончилось очень плохо.

Два месяца спустя, в том же 1993 году, моя карьера получила новое продолжение, но уже в Аргентине. Если быть более точным, в Росарио, в клубе «Ньюэллз Олд Бойз», да, сеньор!.

«Ньюэллз» был насколько коротким этапом в моей карьере, настолько же и прекрасным. Поэтому теперь я говорю, что я очень хотел бы сделать что-нибудь хорошее для этого клуба. И подумайте только, что я стал играть за них лишь потому, что был сильно зол! Да, я был зол! В конце августа был практически решен вопрос моего перехода в «Архентинос Хуниорс», когда вдруг ко мне домой заявились болельщики этого клуба и начали требовать с меня 50 000 долларов, на что я им ответил: «Что?! 50 кусков?! Я дам их своему старику, и он положит вас всех сразу, какими бы здоровыми вы ни были. Вы можете оставаться здесь, сколько хотите, но от меня вы не получите ни сентаво». Они ушли, но пообещали, что сделают мою жизнь невыносимой, а я ответил им, что они просто обоссались. Потом я поднялся в дом и проспал всю сиесту.

Когда вскоре Клаудия с дочками вышли на улицу, эти имбецилы отправились за ними, оскорбляя и угрожая им. На лицевой стене дома они написали громадными буквами «Марадона – говнюк». Об этом прознали ребята из «Дефенсорес де Бельграно», и поверх той записи они сделали другую: «Диего под нашей защитой». И эти, из «Архентинос», уже больше не появлялись. Старик, я был согласен дать им денег на флаги и на вино, но я не собирался позволять им обогащаться за мой счет. И даже на поездку мундиаль я бы не дал им денег! Я считаю, что все это убивает страсть: если ты даешь им денег, они начинают орать в твою поддержку, а как только перестаешь – тебя смешивают с дерьмом… Вот так и действует этот принцип: хочешь, чтобы тебя поддерживали и защищали – плати. Если мне хотели аплодировать, то лишь потому, что видели, как я играю… Мне никогда не надо было кому-либо платить, чтобы мне аплодировали, но в аргентинском – да и в мировом – футболе все это существует…

Тогда я сказал Франки: «Они оскорбляли Клаудию? Я разве что-то кому-нибудь обещал? Тогда пусть остаются ни с чем: я ухожу… в «Ньюэллз»!». И я ушел, пусть и на меньшие деньги, но ушел. Но все это пошло мне только на пользу, потому что в «Ньюэллз» я провел прекрасное время… Эта идея пришла в голову «Гринго» Джусти, который отправился к президенту клуба Вальтеру Каттанео. Мужик сперва посчитал, что над ним издеваются; он не мог поверить ни единому слову. В то время на каждом углу трубили, что я уже одной ногой в «Архентинос», и никто ничего не знал об инциденте, случившемся у дверей моего дома. Кроме того, «Архентинос» уже вел переговоры с одной группой агентов, которые были готовы поставить на это кучу денег, команда собиралась проводить домашние матчи в Мендосе, и тут появился я, чтобы положить конец всему.

Но как же обосрались ребята из «Архентинос»… За это чуть было не досталось Гильермо Копполе, который был совершенно не при делах. Я снова начал с ним сотрудничать, мы опять стали друзьями, хотя большинству это ни хрена ни нравилось. И однажды мы были на дискотеке «El Cielo», что-то выпивали, и тут ткуда ни возьмись появился Авила, агент Карлос Авила, который был просто взбешен: «Тебя, тебя!» – он кричал. – «Это тебя я смешаю с дерьмом, ты больше не продашь ни одного игрока!». Он уже схватил Копполу за руку, и тот собирался врезать ему. «Ты обосрал нам сделку, ты насрал Диего!» – кричал он ему в лицо, и я был вынужден держать Копполу, потому что видел, как он весь трясется. И тут Авилу словно осенило: «Ах, ты же Коппола! Я перепутал тебя с этим сукиным сыном Франки!». Авила перепутал двух седых мужиков! А убить он хотел того, кто побещал, что я буду играть в «Архентинос», тогда как я сам собирался в Росарио.

Джусти поговорил с Маркосом, Маркос – со мной, и я сказал ему, что его опередили. Не знаю, почему я согласился отправиться в «Ньюэллз», может быть, потому что продолжал мечтать об участии в Кубке Либертадорес, и думал, что в этом клубе моя мечта исполнится. На самолете я отправился в Уругвай, где сел на диету, составленную для меня китайским специалистом Лю Гуо Ченгом, и стал тренироваться под руководством Даниэля Серрини, который был похож на культуриста, но знал толк в питании и тренировках. И благодаря этому я весил 72 килограмма.

Грондона позвонил Маркосу и предупредил его, что время подходит к концу, что пора определяться, так как уже было нужно просить международный трансферный лист. Менее, чем за неделю до этого, 5 сентября 1993 года, сборная потерпела самое кошмарное поражение из всех возможных – 0:5 от Колумбии, и все это отдавалось у меня болью в сердце. Тогда я сказал ему: «Ньюэллз», «Ньюэллз»… это то, что хочет Бог!».

Видимо, Бог хотел невообразимого праздника, который заставил меня вспомнить о моем приезде в Неаполь, когда на стадионе «Сан-Паоло» собралось 80000 человек. Они пришли только ради того, чтобы услышать, как я произнесу пару слов на итальянском и отправлю мяч на трибуны. Нечто подобное произошло здесь, 13 сентября в четверг, и на трибунах было не более сорока тысяч зрителей, потому что стадион «Парке Индепенденсия» не мог вместить больше. Какая красота! Эти люди пришли сюда только для того, чтобы посмотреть, как я тренируюсь! Мне рассказывали, что там были даже шриланкийцы, чей корабль сделал остановку в порту Росарио.

Хорхе Рауль Солари, имевший самое непосредственное отношение к моему появлению в команде, устроил из моей презентации настоящий праздник. Я помню, как ребята вынесли меня на руках к центру поля, и публика зашлась в экстазе. У меня до сих пор есть какое-то особенное чувство к «Ньюэллз Олд Бойз», и да и к «Росарио Сентраль» тоже. Я помню как болельщики этого клуба – самые фанатичные из них, объединившиеся в организацию под названием «OCAL» («Organizacion Canallа Anti Leprosa») оживились, когда узнали о том, что я перешел в «Ньюэллз», и выпустили следующее обращение: «Нужно помочь Марадоне, проказа [31]31
  Проказа – Lepra; прозвище клуба «Ньюэллз Олд Бойз».


[Закрыть]тоже лечится».

«Прокаженные» – так они называли игроков «Ньюэллз Олд Бойз», и всех тех, кто имел отношение к этому клубу. И эти «прокаженные» до отказа заполнили трибуны в день моего неофициального дебюта, 7 октября 1993 года, когда «Ньюэллз» встречался с эквадорским «Эмелеком». Еще один праздник, организованный Солари. Я вышел на поле с моими дочерьми на руках и прочитал адресованное мне приветственное обращение, написанное огнем: «Диего, НОБ – твой дом». И я чувствовал, что это действительно так.

Официально я дебютировал в футболке «Ньюэллз Олд Бойз» в матче против «Индепендьенте», на стадионе «Авельянеда» 10 октября 1993 года. После почти девятилетнего перерыва я вернулся в аргентинский футбол; я всегда говорю, что я в долгу перед ним, а если мне что-то и должны – так это минуты, которые я должен был провести, играя здесь, на своей земле, перед своим народом. Мы проиграли 1:3, но я чувствовал себя победителем: я нанес два потрясающих удара, и один из них взял Луис Ислас, когда всем уже казалось, что будет гол. Я сказал это тогда и повторяю сейчас: я чувствовал себя на седьмом небе от счастья, и это всего лишь через четыре месяца после моего ухода из «Севильи». Я чувствовал себя возродившимся, уже в который раз. Меня очень беспокоила тема сборной, Басиле, против которого я сделал несколько резких заявлений, сказав что он уже в усмерть упился из двух Кубков Америки… и я должен был поднять этого «мертвеца». После матча с «Индепендьенте» я сообщил всем о своем желании поговорить с Басиле, о том, что я готов поступить в его распоряжение и сделать все возможное для того, чтобы завоевать место в составе сборной.

В Росарио, красивом городе, я поселился в отеле «Ривьера». Это было моим главным местом пребывания, оттуда я вызжал по делам. Я очень эмоционально переживал все происходившее со мной, словно это был уже матч в мою честь.

Вскоре пришло время решающих матчей, и один из них был против Австралии, с которой мы оспаривали последнюю путевку на Мундиаль. Мы ее завоевали, но это нам дорого стоило.

Когда я вернулся, меня ждало другое событие: матч против «Боки» на стадионе «Ла Бомбонера», встреча с Сесаром Луисом Менотти. Я чувствовал колоссальное к себе уважение как со стороны партнеров, так и соперников, и мне казалось, что я принимаю участие в каком-то выставочном шоу. Но, увы, мы проиграли 0:2. К сожалению, Солари с нами уже не было.

Наконец настал тот фатальный для меня вечер, 2 сентября 1993 года, встреча с «Ураканом» на его поле. Я был измотан до предела: два матча против Австралии, еще один с «Бельграно» в Кордобе, и вот теперь этот. Мы вели в счете 1:0, я вел борьбу за потерянный мяч и услышал сзади какой-то шум… Меня опять сломали, сломали почти 13 лет спустя!

Это было кошмарное лето. Сперва вся эта говенная история с выстрелами в журналистов: да, я отреагировал чересчур бурно, но я не мог смириться с этим, не мог позволить им лезть в мой дом, в мою личную жизнь. Наконец, мой последний матч за «Ньюэллз», это была товарищеская встреча с бразильским «Васку да Гама» в Росарио. Я провел на поле 72 минуты, на две больше, чем меня обязывало соглашение с клубом и телевидением, и ушел. Ушел, чтобы больше никогда сюда не вернуться. Я рассказываю обо всем этом быстро потому, что так все и было на самом деле. Если я выгляжу занудным в своих воспоминаниях, то это тоже верно.

Чтобы подвести итог, скажу, что меня привел в клуб «Индио» Солари, и со временем он ушел из нее. С ним у меня был ряд договоренностей, что представляется мне логичным на данном этапе моей карьеры. Затем пришел Хорхе Кастелли, и все начало меняться в худшую сторону. Он не любил «звезд», и после моего ухода команду также покинули «Тата» Мартино, «Чочо» Льоп, «Гринго» Скопони. Именно на них держался тот «Ньюэллз», именно они сделали его великим… Но Кастелли хотел видеть в команде молодых игроков, и впоследствии… эти молодые игроки так ничего и не поняли.

Мне очень жаль, что эта глава в моей истории закончилась так печально. Я ушел. Я не хотел получать деньги ни за что, ни про что, отнимать их у других. Тем более, там. Кроме того, впереди меня ждал мундиаль, и это всего лишь пять месяцев спустя после моего возвращения на поле. Тем временем, стервятники всех мастей в душе постепенно начинали радоваться, говоря везде, где только можно о том, что я уже не буду играть. Ведь тогда многим казалось невозможным, чтобы я, Марадона, выступил на чемпионате мира в США.

Глава 12
ПРОЩАНИЕ
«Бока»-1995/96

Возврашение в «Боку» для меня было равноценно родам после 14-летней беременности.

Когда я вернулся с американского мундиаля, с отрубленными ногами и разбитым сердцем, в голове у меня была только одна мысль, что все уже закончилось, и что мне в жизни больше ничего не осталось. Дисквалификация вступала в силу в августе: очередные 15 месяцев…

Я говорил Клаудии о том, что мне очень хотелось бы лечь в кровать, заснуть и проснуться в футболке «Бока Хуниорс», готовым к выходу на поле, без запретов, без наказаний, без каких-либо преград. Но это была всего лишь иллюзия. В реальности я переживал кошмарный период в моей жизни. И это было время борьбы. Борьбы с теми, с кем судьба свела меня лицом к лицу: с Авеланжем, Грондоной, Пассареллой… Пассарелла!!!

Получилось так, что начиная с чемпионата мира в США, я был Люцифером, а Пассарелла – Богом. И я возмутился, когда он решил возвести себя в ранг святого, приказав пройти риноскопию [32]32
  Риноскопия – метод исследования полости носа, заключающийся в осмотре ее стенок.


[Закрыть]всем игрокам сборной Аргентины. Это было дикостью, нелепой, дурацкой выходкой.

Я чувствовал, что мне надо чем-то было заняться в эти 15 месяцев, к которым меня приговорила ФИФА, и первым, кто мне протянул руку помощи, был клуб «Депортиво Мандийю», руководство которого предложило мне стать главным тренером команды… В паре с Карлитосом Френом мы приобрели неоценимый опыт: каждому из нас приходилось быть тренером, психологом, президентом в одном лице, даже брать в долг мячи у «Адидаса». Много что тогда на меня свалилось, но в то же время я заслужил уважение всех тех ребят, которые находились в моем подчинении. Когда я туда приехал, у них ничего не было: ни мячей для тренировок, ни сеток на воротах.

В первом матче, против «Росарио Сентраль», я руководил с трибуны, сидя рядом с моим братом Лало, как два обычных болельщика, потому что тогда я еще не получил разрешения на работу в качестве тренера. Мы проиграли 1:2, и я чувствовал себя выжатым до предела, больше, чем даже после матча за сборную. Лучшим же результатом той короткой кампании стала ничья с «Ривером» на «Монументале».

Действительно, длилась она очень недолго: 2 месяца, с 3 октября по 6 декабря, всего лишь 12 матчей, в которых мы одержали одну победу, шесть раз сыграли вничью и пять проиграли. В один прекрасный день в раздевалке появился Освальдо Крус, который был владельцем клуба, и бросил клич:

– Эй парни, нужно выкладываться до конца!

Я стоял к нему спиной, а Френ – лицом. Я посмотрел на Карлитоса и спросил его:

– Ты сам его стукнешь или это сделать мне?

Затем я подошел к Крусу и посмотрел ему в глаза:

– Слышишь, ты, жирная п…а, какого дерьма ты приперся сюда разговаривать с игроками?! С игроками разговариваем мы… Уматывай!

– Нет, потому что…

– Проваливай, иначе я разнесу твою морду на кусочки!

И тогда он меня спросил:

– А ты кто такой?!

Я успел поставить ему пару шишек до того, как меня сняли… Если я тренер, то раздевалка – моя! Моя! И я терпеть не могу, когда начальники приходят сказать игрокам, что те не выкладываются. После этого я ушел. Логично, не правда ли?

1994-й год закончился плохо, но казалось, что 1995-й начался намного лучше: меня пригласили во Францию, где собирались провести матч в мою честь. Я бы очень хотел, чтобы такой матч был организован у меня на родине, но нет – приглашение поступило из-за рубежа, 1 января 1995 года, как раз в то время, когда я был дисквалифицирован. Тогда французский журнал «France Football» присудил мне «Золотой мяч», как дань уважения моей футбольной карьере. Я переживал необыкновенный эмоциональный подъем, и кроме того встретился с Копполой для того, чтобы расставить все точки над «i». Я попросил его сопровождать меня в этой поездке, так как считал, что в этой награде немалая доля заслуги принадлежит ему. С Гильермо я провел самые успешные годы моей карьеры, выиграл самые главные титулы, хотя об этом никто сейчас уже не помнит. Все предпочитают замалчивать это. С того момента он возобновил сотрудничество со мной – менеджером или кем-то еще, мы никогда не обсуждали с ним этот вопрос, – Болотникофф остался моим адвокатом, а эпоха Маркоса Франки подошла к концу.

Вскоре мне поступило предложение возглавить «Расинг». Этот опыт оказался не таким удачным как в «Депортиво Мандийю», и не только по части результатов. В «Расинге» президентом был Хуан Де Стефано, который лично со мной вел себя очень хорошо, но при этом никогда не выполнял своих обещаний. Так что как руководителя я его не уважал. Я попросил его приобрести в команду еще одного защитника, но он этого не сделал. Я уже договорился с Гойо Эктором Альмандосом, которого считал тогда лучшим либеро Аргентины, и Альмандос попросил Карлоса Бьянки отпустить его. Однако, Бьянки тогда был со мной на ножах, и в итоге «Велес» запросил за Альмандоса 1,8 миллиона долларов. У «Расинга» же не было денег даже для того, чтобы купить футболку, а игроки прозябали в нищете. Фактически этой команде так же, как и «Мандийю», предстояло бороться за выживание.

Прошли четыре месяца постоянной борьбы, особенно, тяжело приходилось с арбитрами. Как тренер «Расинга» я обязан был бороться с настоящей футбольной мафией, которую я на дух не переносил. Тем временем Де Стефано проиграл президентские выборы; ранее я пообещал, что я уйду вместе с ним, и я ушел. За четыре месяца при мне в качестве главного тренера команда провела 11 матчей, из которых выиграла два, шесть свела вничью и в трех потерпела поражения.

Тем не менее, это был очень хороший опыт. Ты становишься более сентиментальным: начинаешь переживать за всех своих игроков, представлять себя на их месте. В «Расинге» я очень часто хотел выбежать на поле, чтобы начистить рыло арбитрам, которые просто выводили меня из себя. Хуан Бава, Анхель Санчес – с ними у меня был целый букет конфликтов, и я думаю, что это по моей вине проигрывал «Расинг», так как у судей была ко мне личная неприязнь. Но удовольствия от работы тренером я получал несоизмеримо больше. Мне нравилось проводить тренировки, руководить игроками, отдыхать вместе с ними, и в душе я испытывал радость оттого, что в моих руках находится целая команда, и очень сильная команда.

Любопытно, что через неделю мне представилась еще одна такая возможность. Приглашение пришло оттуда, откуда я его меньше всего ждал: от самого Пеле, который предлагал мне возглавить «Сантос». До истечения срока моей дисквалификации оставался ровно один день – 15 сентября 1995 года, и мне казалось, что он никогда не настанет. То, что предложил мне Пеле, было близко к идеалу – быть играющим тренером.

Он пригласил меня к себе домой, в Сан-Паулу, и 13 сентября я отправился туда вместе с Гильермо Копполой, Марсело Симонианом и Даниэлем Болотникофф. Мы хорошо провели время, болтая не только о футболе, но и о многих других вещах, обсуждая возможность помощи детям из бедных семей в Бразилии и Аргентине.

В действительности я очень хотел стать играющим тренером, но только в «Боке». И были два момента, которые мешали осуществить это. Во-первых, у «Боки» не было в кармане ни шиша, и отнять хотя бы сентаво у Карлоса Эльера, вице-президента клуба, было намного сложнее, чем раздобыть горячую воду в Вилья Фьорито. Во-вторых, руководители клуба, особенно дон Антонио Алегре, не хотели даже ничего слышать об играющем тренере. Во главе команды стоял Сильвио Марсолини, который занимал эту должность еще в 1981 году, и никому не приходило в голову убрать его со скамейки запасных. В клубе начали распускать слухи, будто бы я раскачиваю почву под ногами Марсолини, и как только я появлялся на «Бомбонере», с ними сразу же начиналась истерика. Я приходил смотреть на «Боку», но как простой болельщик! Да, люди выкрикивали мое имя, но я не мог этому воспрепятствовать.

И в этой ситуации произошло самое лучшее, что могло произойти: компания «Пеле Спортс Маркетинг» пригласила меня в поездку по Европе.

По возвращении мне позвонил Эльер, а в воскресенье утром, когда я тренировался на поле в Тортугитас, раздался звонок по мобильному от Копполы. В тот же день Эльер с Копполой решили отобедать вместе, а я отправился смотреть по телевизору матч между «Бокой» и «Сан Лоренсо» в Кинта де Оливос вместе с президентом Аргентины Карлосом Менемом. В тот день «Бока Хуниорс» проиграл, и я пережил это поражение, словно сам принимал участие в игре. В плане «физики» я был готов на четыре балла из десяти, может быть, поэтому я так устал, грызя ногти.

Два дня спустя, 6 октября, я вновь был в гостях у президента страны, но на этот раз в более узком кругу: Менем, я, Клаудия, дети… Президент спросил меня: «Диего, что происходит с «Бокой»?», на что я ответил: «Я умираю от желания выяснить это, но пока еще не все плохо». На самом деле я прекрасно знал, что проблем было две: отсутствие денег и моя мечта стать играющим тренером.

В четверг они собрались без меня, все те, кто мог решить этот вопрос: Эльер и Спатаро со стороны «Боки», Коппола с Болотникофф с моей, и Карлос Авила… он пришел из-за денег. Обсуждались многие вопросы, в том числе, мое участие в товарищеских матчах в Японии, Южной Корее, Китае… Каждая из этих стран была готова заплатить больше миллиона долларов только за то, чтобы увидеть меня на поле в течение 90 минут. Когда переговоры закончились, мне позвонил Коппола: «Посмотри, Диего, эти люди действительно хотят видеть тебя в «Боке». Я прочувствовал это на своей шкуре. А все остальное, в том числе и вопрос с Марсолини, можно урегулировать. Подробнее поговорим потом».

Этот звонок меня обрадовал, и я отправился спать в превосходном настроении, думая об одной-единственной фразе: «Эти люди действительно хотят видеть тебя в «Боке».

Когда я встал на следующий день, я почувствовал себя просто великолепно; обнял Клаудию, поцеловал ее и сказал: «Клау, я счастлив. То, что они действительно во мне заинтересованы, делает меня счастливым».

После этого я отправился тренироваться в Сенард, где работал с момента моего возвращения из Европы. Вместе с Виламитханой, под контролем доктора Лентини, с другими ребятами, с жутким запалом. Я выкладывался как никогда, и как только закончил, так сразу же сделал заявление для прессы. Я сказал то, что должен был тогда сказать, чтобы уже ни у кого не оставалось сомнений: «Я очень счастлив получить это предложение. Я чувствую себя игроком «Боки». Если в 1981 году это была «Хроника», то теперь – программа «Голоса футбола», с радио «Свобода». По другому сотовому меня слушал Карлос Эльер, для которого я специально добавил: «Карлитос, мне нравится это предложение». И на этом я не остановился, а позвонил Марсолини: «Сильвио, все хорошо. Есть вещи, которые я не разделяю, особенно в футбольных вопросах, но я знаю, что мы сможем прийти к общему знаменателю… Однажды мы уже смогли это сделать». Да, однажды мы уже это сделали – в 1981 году, когда он меня не хотел видеть в команде, но был вынужден меня принять; теперь я не хотел его, но был вынужден его терпеть.

Все было хорошо. У меня не было никакого права их торопить, и одна возможность вновь надеть футболку «Боки» делала меня очень, очень, очень счастливым. Вопрос с деньгами был решен, поскольку бизнесмен Эдуардо Эурнекиан, глава «Америки», взял эту сделку на себя. Он нашел Гильермо где-то в кафе, спросил его обо мне, и сказал ему: «Я хочу заняться этим делом». В итоге мы обо всем договорились, и сумма, которая была мне обещана, практически не отличалась от той, что я получал в «Наполи» с 1987 по 1993 год, а тогда речь шла о 20 миллионах долларов за 4 года.

Тогда мне оставалось только ответить Пеле, поблагодарить его и молиться, чтобы дни до моего дебюта пролетели быстро. Грондона попытался было обратиться в ФИФА, чтобы мне немного скостили срок дисквалификации, однако понимания там он не встретил. Так что мне оставалось только ждать.

Для начала я вернулся на «Ла Бомбонеру». «Бока Хуниорс» тогда представлял из себя жалкое зрелище, и я прекрасно осознавал это. Однако, после того, как я услышал старую песню

«Он стоит десять «лимонов»,

Его зовут Марадона.

И все «курицы»

Отсасывают по полной»

Ко мне вернулось хорошее настроение. В воскресенье, 11-го, когда я вновь появился на этом стадионе, который был для меня словно родным домом, я спустился в раздевлаку, поздоровался с ребятами, которых уже считал своими партнерами, и сидя в ложе на «Ла Бомбонере», стал свидетелем… еще одного поражения, от «Бельграно» из Кордобы. Там же, на трибуне, я прочитал факс, который прислал мне Пеле, извещавший о том, что сделка сорвалась:

«Моим друзьям в Аргентине, в связи с последними событиями, в которые оказалась вовлечена компания, президентом которой я являяюсь, а также Диего Армандо Марадоне я должен сообщить следующее:

1. Диего продолжает оставаться лучшим футболистом современности, а его оригинальный и созидательный футбол, еще долго будет восхищать всех тех, кто, как и я, любит эту игру.

2. К сожалению, бюрократические препоны между адвокатами и клубами помешали материализовать один из самых интересных проектов, которые я задумывал в своей жизни: сотрудничество между Диего Марадоной и моей компанией. Они не смогли интерпретировать то, что для меня и Диего было ясно и понятно.

3. Ничто не изменится в отношениях между Марадоной и Пеле. Я всегда уважал его как футболиста, но с момента нашей встречи я научился уважать его и как личность».

Да, Пеле как всегда оказался большим дипломатом.

Тем не менее, я вновь был дома, и для меня возвращение в «Боку» было равноценно родам после 14-летней беременности. Я хотел радовать людей своей игрой, хотел снова слышать в любом районе Буэнос-Айрес следующие слова: «Старуха, пошли на стадион, там сегодня будет играть эль Диего». Потому ято я – эль Диего, и я принадлежу тем, кто меня так называет: эль Диего. Но в то же время я не хотел никого обманывать, поэтому контракт был следующего рода: я получаю деньги, только если выполняю взятые на себя обязательства. Люди из «Америки» также подписали со мной соглашение об участии в съемках фильма, посвяещенного Карлитосу Гарделю. Он назывался «День, когда Марадона познакомился с Гарделем», и таким образом сбылась бы еще одна моя мечта, я бы спел дуэтом с «эль Сорсаль».

В те дни меня окружало только хорошее, так, что я говорил Клаудии: «Я боюсь проснуться завтра и узнать, что все происходящее – это всего лишь сон». Помимо всего прочего руководство «Боки» исполнило данное мне обещание и купило Каниджу, для того чтобы мы играли вместе, как это было в сборной Аргентины! Это внушало мне доверие, поскольку я видел, что начальство подошло к делу серьезно, как это и должно быть в таком клубе как «Бока»; вместе с Кани мы могли свернуть горы!

Все шло хорошо, я тренировался как сумасшедший день за днем, но настало воскресенье… и я не смог выйти на поле! Это было последствием того жестокого наказания, несправедливого наказания. И я хотел бы, чтобы все поняли, почему я в свое время сказал: «Мне отрубили ноги». Потому что мне действительно их отрубили, черт подери!

Поэтому в течение недели я не появлялся на тренировках «Боки», потому что моя душа была не в силах вынести все это. И я заявил, что не приду до тех пор, пока с меня не снимут дисквалификацию. В каком же скверном настроении я тогда пребывал!

Те же самые чувства я испытывал на стадионе, когда приходил понаблюдать за игрой своей команды. Я прекрасно помню тот вечер, 18 августа, 1995 года, матч против «Платенсе» на стадионе «Велеса». Как же я тогда переживал! Я покинул ложу для почетных гостей и стал следить за ходом матча, слушая радио. В тот вечер я столкнулся лицом к лицу с Пассареллой; между нами было меньше метра, однако мы даже не посмотрели друг на друга… Не знаю, у меня что-то словно взорвалось в голове, я больше уже не мог выносить это ожидание, мое терпение подошло к концу. Это было очень тяжело – не иметь возможности выйти на поле.