Текст книги "Я - эль Диего"

Автор книги: Диего Марадона

У меня было достаточно времени поразмышлять надо всем этим, хотя моя активность не спадала. Вскоре мы провели еще один благотворительный матч, неподалеку от того ранчо, где началось мое восстановление. Я вновь чувствовал себя футболистом, хотя и на деревенском поле. Я помню, как в этом матче приняли участие Хуанчи Таверна и Паблито Эрбин, которые были родом из города под названием «25 мая», а также «Гринго» Джусти, Даниэль Сперандио, «Тата» Браун и Хулио Рикардо Вилья.

Когда встреча закончилась – мы выиграли со счетом 7:0, если кто хочет себе это записать – я собрал пресс-конференцию, на которой заявил: «Я интенсивно тренируюсь только 12 дней. Утром в субботу я провел 40-минутную тренировку, и во втором тайме этого даже не было заметно. В первом тайме у меня кое-что получалось, но после перерыва я был немного уставшим. Мы находимся на правильном пути, и я не собираюсь пропускать ни одну тренировку, потому что это пойдет нам на пользу, когда придет время серьезных испытаний, официальных соревнований. Я решил вернуться для того, чтобы отплатить своей игрой людям, которые поддерживали меня в Аргентине в течение этих тяжелых полутора лет. Я знаю, что некоторые из наших руководителей, к примеру, Грондона, прилагает к этому определенные усилия. Даже Пеле хочет, чтобы я вернулся! Он удивил меня, я просто не мог в это поверить! Переговоры ведутся с «Севильей» и «Марселем». «Бока»? «Бока» пусть подождет; я не хочу ставить клуб в затруднительное положение, потому что тогда ему пришлось выложить немалую сумму. Пусть никто не сомневается, что я готов умереть в футболке «Боки», равно как и в футболке сборной Аргентины. И когда я наберу форму, то буду бороться за место в национальной команде. Я очень хочу вернуться в сборную, но пока это всего лишь желание. Я не забыл, как играть в футбол. И я еще помню, как носил капитанскую повязку».

Все это я выпалил сразу в субботу 18 июля, после того матча, чувствуя как холод пробирает меня до кости. Внутри я ощущал, что решение вот-вот будет найдено.

Думая об этом, я вернулся в Буэнос-Айрес, где моя жизнь стала более простой: я тренировался в Палермои с Вальдекантосом и Карлитосом Френом; я сбросил уже 7 кг, вечером принимал участие в различных телешоу – в футбольном с Тинелли и в посвященном танго с Антонио Гасальтой. Я исполнял «Сон парнишки» и «Правду миланки». Некоторые были удивлены, что Марадона поет танго, но большинство уже знало, что я был рожден также и для этого. Мне очень нравится танго: петь и слушать его. Я умираю от Хулио Сосы так же, как и от рока… Не знаю, может быть, это одно из моих противоречий.

«Сон парнишки», – одно из моих любимых танго, может быть, потому, что в нем очень много общего со мной. Кгда я его пою, то меняю имена действующих лиц и вставляю себя. Оно нравится мне так сильно, что я рассказываю это и у меня появляется желание петь:

«Постучали в дверь скромного дома,

И раздался голос почтальона.

А мальчик, помчавшись на всех парах,

Случайно наступил на белую собачку.

«Мамочка, мамочка!» – он подбежал, крича

Удивленная мать отставила в сторону таз,

И мальчик, смеясь и плача, ей сказал:

«Клуб сегодня вызов мне прислал».

Любимая мамочка, я заработаю денег

Я буду Марадоной, Кемпесом, Бойе.

Ребята говорят, что на западе Аргентины

Удар у меня сильнее, чем у великого Бернабе.

Ты увидишь, как это прекрасно,

Когда там, на поле аплодируют моим голам.

Я стану победителем, буду играть в пятой лиге, а потом в первой

И я знаю, что признание ждет меня».

И этот сон, эта мечта парнишки – то, что исполнилось в моей жизни…

Что касается рока, то я идентифицирую его с Андресом Каламаро, с Чарли Гарсией, с Фито Паесом, с парнями из «Лос Пьохос» или из «Аттаке-77», с монстрами из «Лос Редондитос де Рикота». Я чувствую родство с ними потому, что они также приносят людям радость, не запуская руку к ним в карман, и они говорят о реальном положении вещей без ханжества… Они написали для меня кучу песен, и я воспринимаю это как посвящение, потому что подобные вещи как и памятники делают для уже ушедших из жизни. А я жив! Каламаро написал песню, которая так и называется… «Марадона», посмотри, что получилось:

 
«Диего Армандо, мы ждем, когда ты вернешься,
Мы всегда будем тебя любить
За то, что ты приносишь народу радость,
И за твое искусство тоже».
 

А «Лос Пьохос» с вот этим: «Марадооо, Марадооо!», французы из «Мано Негра»… И не только рокеры. Также Хулио Лакарра, уругвайский музыкант, сочинил специально для меня:

 
«Хочу тебя видеть снова
На зеленом прямоугольнике,
Где умирают слова,
И с людьми говорит левая нога…»
 

Но кому удалось облечь все мои чувства в буквы и ноты, стал человек, о котором я всегда буду вспоминать со слезами на глазах, поскольку за то короткое время, что мы пробыли вместе, я почувствовал себя очень и очень близким к нему. Речь, конечно же, о Родриго. Мало кто знает, что это был человек с огромным сердцем, таким огромным, что нужно было его убить. Для некоторых он был слишком опасен. Но он посвятил мне «Диего» – самую лучшую песню из тех, что для меня написали и еще напишут. Я слушал ее и плакал… Я помню ее наизусть.

 
«Родился он в трущобах, как того хотел Бог
Это желание жить – простое тому объяснение.
Принимать вызов со стремлением побеждать
На каждом шагу жизни.
На пустыре ковалась его бессмертная «левая»
С опытом и стремлением достичь высот.
Еще «луковкой» он мечтал о мундиале и победах в Примере
И играл как мог, чтобы помочь семье.
Вскоре он дебютировал под «Марадооо! Марадооо!».
Так пела хором «Двенадцатая» [30]30
  Двенадцатая – La Doce, самая многочисленная и хорошо организованная фанатская группировка «Бока Хуниорс».


[Закрыть]– «Марадооо! Марадооо!».
У мечты была «звезда», сделанная из голов и финтов,
И весь народ пел: «Марадооо! Марадооо!».
Радость коснулась людей, слава оросила эту землю.
А он взвалил крест на свои плечи, потому что был лучшим.
И чтобы никогда не продаваться, бросил вызов власти.
Интересная слабость; если споткнулся Иисус,
Почему этого не могло случиться с ним?
Слава предложила ему «белую женщину»
С загадочным вкусом и запретным удовольствием.
Желание излечиться, посвятив этому свою жизнь —
Сегодня это матч, в котором Диего еще предстоит победить.
 

Мы именно этим и занимались, и я пытался вернуться на поле, на этот зеленый прямоугольник, и дело уже начинало двигаться с места. Руководство «Наполи» согласилось обсудить вопрос расторжения контракта в нейтральном месте и в присутствии судьи, и выполнение этих двух условий должны были обеспечить ФИФА. Со стороны я прекрасно понимал политику Ферлаино: тянуть до последнего, чтобы потом сказать журналистам и своим людям: «Его вырвали у меня из рук». Ясно, что это он и делал. Потому он так резко и ответил на мое первое послание, чтобы затем представить все так, будто это мы оказывали давление на ФИФА, чтобы организовать ту встречу. Уже в середине переговоров они подложили мне настоящую бомбу: взяли да оштрафовали меня на 168 000 долларов и урезали контракт на 40 %. Они хотели войны, и они были удивлены, получив ее.

В те дни старик Авеланж в тысячный раз повторил, что любит меня как сына, как собственного внука. Ох, как же он меня любил…

Вариант с «Марселем» постепенно стал отходить на задний план, в первую очередь, потому что Болотникофф и Франки, приехавший из Севильи на несколько дней позже, чтобы встретиться с Тапи, пережили там настоящий кошмар; слишком уж напряженной была окружающая обстановка. Маркос совершил молниеносный вояж по маршруту Севилья-Мадрид-Буэнос-Айрес чтобы поставить меня в известность и решить некоторые проблемы личного характера. Тогда мы решили поменять стратегию: предложили руководителям «Наполи» встретиться, но в Барселоне, где в тот момент проходили Олимпийские игры, в присутствии людей из ФИФА. Мы показывали именно им, руководителям ФИФА, свою готовность к диалогу и называли возможные сроки. Да, неаполитанцы нам ответили, но это было больше похоже на издевательство: они приглашали нас в штаб-квартиру «Наполи»! Кроме того они отказывались вести переговоры в конце недели и выходные, словно мы работали в офисе… Ах, да! Они также напоминали мне о том, что по-прежнему ждут меня в том месте, где команда проводила предсезонку. Они просто издевались над нами, сукины дети!

Однако факс, пришедший из ФИФА, гласил, что встреча состоится в Цюрихе. Мой телефон разрывался: звонил Билардо, не веривший что все может решиться в мою пользу; звонил Маркос, просивший меня не нервничать; звонил Бернар Тапи, чтобы убедить меня принять его предложение; звонил Грондона, сообщивший о том, что уверен в положительном исходе дела.

Тот же Грондона отправился в Барселону, и там встретился с Маркосом. Они посмотрели финал олимпийского турнира, в котором Испания обыграла Польшу, и отправились порознь в Цюрих, где 11 августа должна была состояться встреча… Когда все это началось? 1 июля, когда с меня сняли дисквалификацию; с тех пор прошло уже полтора месяца. Пришло время поставить во всей этой истории точку. Вопрос был в том, как она закончится.

Как только я прилетел в Швейцарию, накануне той благословенной встречи, мне позвонил Франки, чтобы сказать… нет, я не мог в это поверить:! «Диего, я отвечу им, что ты вернешься в «Наполи». Я был вне себя, я ни черта не понимал, а он пытался остановить мой всплеск негодования: «Стой, стой, стой, позволь мне объяснить тебе…».

Я ни хрена ни понимал! Мы зашли так далеко только ради того, чтобы порвать с «Наполи» раз и навсегда, а получалось, что мы сами приносили им все, что они хотели, прямо на блюдечке.

Когда Маркосу наконец-то удалось меня остановить, он объяснил мне: «Мы скажем им, что ты вернешься, но… только при соблюдении определенных условий». Я потихоньку начал врубаться, но что делать, если «Наполи» согласится? «Хорошо, здесь есть доля риска, но будь спокоен, они скажут «нет», – ответил мне Маркос, и у меня подкосились ноги.

Встреча состоялась, и новость о ней всколыхнула весь мир. Я помню, как итальянцы радовались, как «Gazzetta dello Sport» вышла с шапкой: «Диего: да – «Наполи». Победил Ферлаино». Я не верил, что праздник может прийти на нашу улицу… Клаудия плакала, мои предки – тоже, а я в соответствии с избранной Маркосом тактикой заявил: «Наша цель была в том, чтобы не возвращаться в «Наполи», а попытаться разрешить этот вопрос с помощью ФИФА. Однако, видя что клуб строит нам всяческие препоны, а ФИФА не в силах ничего сделать, мы решили поставить перед итальянцами ряд условий и вернуться. Время уходит, и я хочу лишь одного – вновь выйти на поле. Я тренируюсь уже 36 дней, мне нужна команда, мне нужен тренер. Было бы просто превосходно, если бы «Наполи» согласился бы на наши условия, просто превосходно. Но я не знаю, насколько эти условия устроили бы Ферлаино». Очко играло дико! Я с ужасом ждал ответ «Наполи»: если бы они сказали «да»…

Ответ пришел 14-го числа, в пятницу. «Наполи» ответил ни «да», ни «нет», потому что принимал все наши условия за исключением экономических требований. И поскольку на встрече было сказано, что ответ должен быть четким – «да» или «нет», считалось, что «Наполи» ответил отрицательно. И это был первый шаг к свободе!

Теперь оставалось, чтобы «Севилья» официально заявила о желании приобрести меня. Раньше она не могла сделать этого из-за опасений, что если УЕФА не понравится, как в мой конфликт с «Наполи» вмешался третий клуб – да еще и такой маленький из Испании, то ей дадут под зад. Однако теперь уже не было причин опасаться; они должны были всего лишь меня купить.

И что случилось? Случилось то, что «Севилья» тянула время. Франки и Болотникофф уже разочаровались, но руководители андалусийского клуба были спокойны как никогда. И, похоже, то впечатление, что они произвели на меня поначалу, когда мне казалось, что они опасаются, как бы я не обошелся им слишком дорого, соответствовало действительности. Тем временем в «Наполи» старались сделать все для того, чтобы завоевать мое расположение: зарезервировали виллу на острове Капри с видом на Тирренское море, вертолет, который доставлял бы меня в Неаполь, яхту, само собой разумеется. Кроме того, они направили официальный протест в ФИФА, в котором утверждали, что не ответили «нет» на мои условия. С болельщиками «Наполи» вышла совсем иная история: болельщики, которые всегда были на моей стороне, которые устраивали голодовки, требуя, чтобы меня купили, теперь вновь предпринимали усилия, но уже направленные на то, чтобы я не оставался. Они говорили: у нас нет жилья, школ, машин, но у нас есть Марадона». Бедные, в этом не было их вины, нисколько.

Я же продолжал ждать и надеяться, что андалусийцы хоть что-нибудь сделают. И они сделали: 18 августа «Севилья» отправила факс в «Наполи» требуя огласить мою трансферную стоимость! Я уже кусал локти, я не мог больше терпеть. Я знал, что они это сделают, иначе они бы не были испанцами, матадорами!

Но радоваться было рано: 9 сентября Блаттер заявил, что лучшим решением была бы передача меня «Севилье» в аренду. Тут же я поставил ультиматум: «Если 12 сентября, в субботу, эта история не закончится, я уйду из футбола. Клянусь своими дочерьми»… Должнот быть, это напугало Франки, потому что 11-го, в пятницу, он купил билет на следующий день. Все в Испанию! На самом деле Маркос ничего не скрывал: «Если это будет в конце недели, то нас ждут проблемы с Диего. И он был прав, он уже начал меня понимать, сукин сын!

Получив-таки от судьи разрешение покинуть пределы Аргентины, я не отдавал себе отчет в одном: это было мое первое возвращение в Европу после отъезда из Италии – такого жуткого, такого болезненного. На следуюший день в субботу я встал в полдень и практически ничего не съел. Я очень долго прощался с дочерьми, а потом отправился в аэропорт, в костюме цвета спелой черешни, прямо как на картинке… И там я сказал журналистам, что свой дебютный матч я посвящу Соне Пепе за ее мужество и «Бамбино» Вейре с Карлосом Монсоном, который сидели в тюрьме; один по обвинению в изнасиловании, а другой – в убийстве.

В 7 утра 13 сентября, в воскресенье, я приземлился в мадридском аэропорту «Барахас», а оттуда вместе с Клаудией и Маркосом на частном самолете проследовал в Севилью. Там я впервые подал руку президенту «Севильи» Луису Куэрвасу. У меня было желание спросить его: «Что же ты не ускоришь немного процесс, зерно чечевицы?». Но я подумал, что для первого раза это было бы чересчур.

Я побывал на стадионе «Санчес Писхуан», на котором проводила свои домашние матчи «Севилья», и видел ее поражение от «Депортиво» из Ла-Коруньи, которое воспринял как свое собственное. Тем не менее, я чувствовал себя как дома: на скамейке запасных сидел Билардо, на поле был Симеоне, бороздивший центр поля туда-сюда, и вообще обстановка напоминала мой дебют в «Наполи» против «Вероны»: нас имели по полной программе, а закончилось все тем, что мы выиграли два скудетто. На первый взгляд, все было очень хорошо. Я понимал, что Авеланж и Блаттер защищали меня потому, что они уже своего добились, и теперь должны были быть благодарны «Севилье», поскольку на самом деле меня хотели видеть у себя не так уж и много клубов.

Я остановился в загородном отеле «Andalusi Park» на пути в Уэльву, построенном в арабском стиле, и решил тренироваться и ждать. Дело в том, что за неделю все хорошее могло стать плохим. «Наполи» не собирался сдаваться, а «Севилья» по-прежнему не форсировала события; они всегда обещали провести решающую встречу «завтра». 18 сентября, в пятницу, я собирался улететь в Буэнос-Айрес, но не сделал этого, потому что когда я встал, то обнаружил под дверью факс, который прислали мои дочери. В нем говорилось: «Папа, не приезжай. Мы надеемся, что сами приедем к тебе». Эта бумага была для меня дороже любого контракта…

В сопровождении Вальдекантоса я вышел на пробежку на поле для гольфа, которое называлось Лас-Минас. Лас-Минас, мины! На мне была футболка Майкла Джордана, в которой он играл за «Dream Team», и тогда я сказал: «Снимите меня в ней, пусть меня увидит Джордан!». А потом Джордан спросит: «И что это за хрень?». За мной вновь следовал итальянский оператор, и я воспользовался этим, чтобы на бегу прокричать прямо в камеру: «Они вынуждают меня сделать это, вынуждают уйти из футбола! Для меня это очень обидно, потому что, как вы видите, у меня есть огромное желание бежать. Пусть Ферлаино это также увидит, пусть он увидит, что я жив… Что я не умер». То свое состояние я назвал «сладкое ожидание», хотя сладкого там не было ни капли.

Наконец, настало 22 сентября. Было почти три часа дня, и я сидел в ресторане отеля, в окружении всей моей семьи, теребя скатерть или что-то в этом роде. Внезапно я поднял глаза и увидел направляющегося ко мне Франки. Казалось, что его лицо состоит из одной улыбки и все светится от радости… Он встал сбоку и посмотрел на меня сверху вниз, потому что я все еще продолжал сидеть.

– Парень, ты свободен.

– Я тебе не верю, ты надо мной издеваешься.

– Я тебе серьезно говорю: ты свободен, ты действительно свободен.

Франки сказал мне это и рухнул, упал в кресло и начал плакать. У меня также покатились слезы из глаз, когда я посмотрел на всех, кто был рядом со мной: на Клаудию, на моих родителей, родителей моей жены. Я прижал Джаннину к моей груди и произнес ей на ухо: «Я свободен, я свободен, и я счастлив. Наконец-то ты сможешь увидеть меня на поле, с мячом. Наконец-то».

Шесть дней спустя, 28 сентября, я вновь стал профессиональным футболистом. Ради такого случая была утроена моя презентация в матче против мюнхенской «Баварии», за которую играл мой друг Лотар Маттеус, и я наконец-то смог ступить на поле стадиона «Санчес Писхуан» в футболке под десятым номером под звуки песни Фаби Кантило «Моя болезнь», которая так много для меня значила.

«Я побеждена, потому что мир сделал меня такой.

Я не могу ничего изменить.

Я – лекарство без рецепта и твоя любовь,

Моя болезнь».

Мы выиграли со счетом 3:1, но я думаю, что результат ни для кого не имел значения… Во всяком случае, для меня уж точно: мне понравилось делать передачи Давору Шукеру, получать их от Симеоне, слушать Билардо; я исполнил штрафной удар практически от самого углового флажка, и мяч попал в перекладину; я сделал голевую передачу Мончу… Мне вновь понравилось играть с мячом. Я отпраздновал это событие с широким размахом, вместе с Маттеусом, который пришел в отель и присоединился к нам. Его присутствие дало мне почувствовать, что футбольный мир счастлив оттого, что я вернулся.

Я захотел узнать, когда у меня состоится официальный дебют и посмотрел в календарь, где значилось: 4 октября, воскресенье, «Атлетик» Бильбао, стадион «Сан Мамес». Никакой другой соперник не мог быть для меня более значимым! Из-за прошлого и настоящего. Как только я подписал контракт с «Севильей», так главный тренер «Атлетика» Юпп Хайнкесс заявил, будто бы в моем контракте есть условие, по которому я не буду играть ни на «Ноу Камп» и на «Сан Мамес»… Что за бред? Я хотел играть там больше чем где-либо! Играть и взять реванш, и у этого немца в том числе.

Очень многое меня связывало с этим клубом, и очень многое меня с ним разделяло… «Атлетик» отнял у меня две возможности выиграть чемпионат Испании, когда я выступал за «Барселону». «Атлетику» мы проиграли в финале Кубка Испании, в последнем матче, который я проводил в сине-гранатовой футболке: игра закончилась обменом ударами в центре поля, грандиозным скандалом, который начался из-за того, что кто-то на меня наехал. И, конечно же, у «Атлетика» был игрок-символ, Андони Гойкоэчеа, который сломал мне голень в 1983 году, нанеся самую тяжелую травму за всю мою карьеру. Тогда я восстановился через 106 дней, и в первом же матче после возвращения нашим соперником была… «Севилья».

Слишком много, слишком много было совпадений, чтобы упустить такую великолепную возможность дебютировать в моей новой команде, «Севилье», в матче против моего старого соперника, «Атлетика» из Бильбао.

Было 4 октября 1992 года, а накануне ко мне пришли с визитом, что стало еще одним подтверждением того, что все идет как надо, и что Бог не зря привел меня в это самое место и в это самое время. Я отдыхал в своем номере, когда мне позвонили снизу и сказали, что меня очень хотят видеть. «Кто?» – спросил я с раздражением и получил ответ: «Сеньор Андони Гойкоэчеа». Я стремглав сбежал вниз по лестнице и увидел его: это был первый раз, когда мы с ним встречались после случившегося. Он мне сказал: «Парень, я рад тебя видеть, знать, что ты в порядке, что ты вернулся, чтобы расставить все по своим местам в футболе. Ничего такого, я просто рад тебя видеть». Мы разговаривали с ним о наших дочерях, о жизни, обо всем понемногу… О том случае? О том случае мы не проронили ни слова.

О том случае я вспомнил, когда вышел на поле стадиона «Сан Мамес». Дождь лил как из ведра, и свист стоял такой, словно его издавал кто-то один, хотя на самом деле там были тысячи людей. Я даже не успел ступить на газон, мокрый и зеленый, как посмотрел на на трибуну и увидел там транспарант с надписью: «Марадона-педик, тебя трахнул гол Эндики!». Эндика забил «Барселоне» в том скандальном финале Кубка Испании… А затем трибуны начали скандировать: «Гойко, Гойко, Гойко!». Нет-нет, они вспоминали не нашего любимого «Баска», вратаря, а того, что днем раньше пришел и протянул мне руку, а девятью годами ранее нанес мне незабываемый удар, который для них стал чем-то вроде титула, кубка. Предметом гордости. Вот в такой обстановке мы начали игру и продолжали ее, и через двадцать минут мне показалось, что… история повторяется. Я стоял в центре поля, спиной к воротам соперника, смотрел направо, и в этот момент получил мощнейший удар в правую голень. Ужас! Сначала над стадионом повисла гробовая тишина, а затем раздался крик: «Гойко, Гойко, Гойко!». Я не мог в это поверить! Я очнулся от боли, и с трудом поднялся с мокрого газона. Поднялся, словно говоря всем: «Я здесь, я жив, меня не убили. Попытались еще раз, но не смогли». Потом, когда я посмотрел этот эпизод по телевизору, то подумал, что Лакабег был близок к тому, чтобы стать идолом «Атлетика»: он врезался в меня точно так же, как и Гойкоэчеа десять лет назад. Но на этот раз я спасся, может быть, потому, что увидел, как он на меня несется.

Поэтому мне доставило удовольствие заставить их поджать губы. Мы забили гол после штрафного удара: я перебросил мяч через стенку, вратарь не смог его удержать, и набежавший Маркос отправил его в сетку. Я кое-что сделал уже в самом первом матче! Я ушел с поля за двадцать минут до финального свистка: тот удар Лакабега меня не уничтожил, но доставил мне сильную боль.

Когда я пришел в «Севилью», команда уже провела четыре матча в чемпионате Испании, выиграв два, один раз проиграв и один раз сыграв вничью. После той игры в Бильбао, пришло время моего дебюта на стадионе «Санчес Писхуан», который состоялся 11 октября, во встрече с «Сарагосой», которую «Севилья» выиграла благодаря голу, проведенному мной с 11-метровой отметки.

Сразу же начались перелеты. Согласно контракту, я должен был принять участие в матче «Бока Хуниорс» – «Севилья», который прошел на «Бомбонере». Звучит странно, но это было словно мини-турне «Севильи» по Аргентине. И 14 октября в среду я вновь надел футболку «Боки» – на «Ла Бомбонере», более чем десять лет спустя. Первый тайм я отыграл в футболке «Севильи» (он закончился вничью 1:1), а во втором уже выступал за «Боку», и мы проиграли 2:3.

Честно говоря, я только и ждал того, чтобы поскорее истекли первые 45 минут, так как я хотел облачиться в те цвета, что вызывали у меня такую любовь. В перерыве я направился в раздевалку «Боки», чтобы получить форму, синего и желтого цвета, а также послушать, о чем будет говорить главный тренер команды, уругваец Табарес. Табарес попросил своих ребят сделать все возможное для того, чтобы я забил, но я сам обратился к ним с речью: «Давайте забивать еще! Сыграем так, как в том матче, когда вы надрали задницу «Риверу». За несколько дней до этого я видел с трибуны, как они обыгрывали «Ривер Плейт», и сходил там с ума, вел себя как простой болельщик, и едва не помер, когда Наварро Монтойя парировал пенальти, исполненный Эрнаном Диасом. Когда матч закончился, многие мне говорили о том, что вторую его половину я провел сильнее, и я всем отвечал: «Да, потому что на мне была футболка «Боки».

Мы повторили праздник в Кордобе и вернулись в Испанию. Теперь я должен был выкладываться по полной программе, для чего пригласил поработать с собой Фернандо Синьорини, который лучше всех знал мое физическое состояние. Свое 32-летие я отметил в новом доме, расположенном в лучшем районе Севильи, Симон Верде. Раньше его снимал тореро Эспартако, он назывался Вилья Эспартина, и был просто великолепным. Самым большим подарком, который сделали мне андалусийцы в эти дни, были тишина и покой. В то время я занимался на тренажерах и проходил обследование в клинике Ксавьера Аскаргорты, и наличие двух килограммов лишнего веса не было для меня большой проблемой.

До конца года все шло хорошо. Особенно мне запомнился день, когда одна из барселонских газет поместила статью, в которой говорилось о том, что я делаю то, что мне вздумается, веду разгульный образ жизни и совсем не тренируюсь. На это я ответил голом со штрафного удара в ворота «Сельты» в Виго. К 22 ноября я записал на свой счет три мяча, забив еще один с пенальти «Райо Вальекано». Я вновь был в центре внимания.

Я помню шумиху, которая поднялась перед матчем против «Тенерифе», за который выступал Редондо. Она поднялась из-за моих отношений с Редондо, из-за противостояния «меноттистов» и «билардистов», из-за того, что «Тенерифе» тренировал Вальдано, а вместе с ним работал Анхель Каппа. Я подал руку Редондо до и после матча, и все эмоции и силы мы бросили на футбольную борьбу. Тогда, 3 января 1993 года, от нас убежала черепаха: «Тенерифе» нас обыграл со счетом 3:0. Также поднялась шумиха перед моей встречей с «Барселоной», хотя она пошла нам на польщу: при переполненных трибунах стадиона «Санчес Писхуан» мы сумели выстоять, сыграв вничью 0:0 – вполне себе достойно. Первый круг заканчивался поединком против мадридского «Реала», и это был великий матч, из числа тех, что так мне нравятся. Я помню, как однажды сказал: «Я готов сражаться руками, падать на газон, отбирать мяч и делать все для того, чтобы победить». Все тут же зцепились за эти слова, и одна из испанских газет вышла с заголовком: «Марадона вернулся из Мексики», вспомнив тот знаменитый эпизод на мундиале. И когда на пороге появился Фернандо с газетой в руках, то он спросил меня: «Так, значит, ты успел смотаться в Мексику в эти дни?».

Шутки шутками, но пришло время дать ответ на то, что я так долго ждал: на вызов из сборной Аргентины. Басиле, который наблюдал за мной в дебютном матче, который беседовал со мной один на один, который пообещал мне, что пригласит меня как только посчитает это нужным, исполнил свое обещание. Он пригласил меня на матч со сборной Бразилии, посвященный столетнему юбилею Аргентинской федерации футбола. Это была не простая игра, и не только потому, что в качестве соперника выступала Бразилия. Эта встреча входила в программу торжеств, посвященных тому, что меня признали лучшим аргентинским футболистом всех времен!

Я слетал на эту игру, но по возвращении в Испанию я открыл для себя, что ситуация в клубе выглядела не такой уж и простой. Для меня было в порядке вещей пересекать океан, чтобы сыграть за сборную Аргентины, а потом уже вернуться и выступать за клуб, однако, руководители «Севильи» не хотели разрешить мне принять участие во втором матче – с Данией. Мне угрожали крупным штрафом, чинили всевозможные препятствия, но, несмотря на это я все равно принял участие в той встрече. В итоге, произошло то, что и должно было произойти. Билардо и мне сказали, что «Севилья» практически всегда проигрывает после праздников: игроки набираются шампанским и прочим алкоголем так, что становятся не похожи сами на себя. Я же не был похож на самого себя по совершенно иной причине: я поссорился с руководством клуба и не видел путей для урегулирования конфликта.

Меня начали преследовать, распускать всякие слухи, даже наняли детективов для того, чтобы те следили за тем, что я делал, что говорил, как жил, и, в конце концов, меня это взбесило. Я устал: в очередной раз мне пришлось сделать нечеловеческое усилие для того, чтобы вернуться в футбол, но никто меня не понимал. Никто, за исключением родных и близких, которые были рядом со мной. Как, например, Билардо. По крайней мере, в то время я так думал. И вновь ошибся.

Ко всему прочему у меня произошел рецидив одной из моих застарелых травм, преследовавших меня со времен «Лос Себольитас». Она время от времени давала о себе знать, начиная с 1985 года, когда я получил тот знаменитый удар по ноге от венесуэльского болельщика в Сан-Кристобале, куда мы приехали на матч отборочного цикла чемпионата мира. Все говорили мне, чтобы я даже не тренировался, но я играл и выкладывался по полной программе. Дело дошло до того, что меня захотели отправить на операцию в Италию, но доктор Олива вытащил меня из-под ножа, как вытаскивал раньше. Каждый раз, когда я разворачивался, колено словно взрывалось. Боль была такая, что порой я сам кричал Оливе: «Режь меня, режь!». Он отказывался, и я ему верил, хотя все вокруг говорили, что мое колено уже ни на что больше не годится…

Я не тренировался в течение всей недели, а 12 июня 1993 года нам предстоял матч с «Бургосом». Я собрал все силы в кулак, и вышел на поле. Но колено давало о себе знать, и поэтому после первого тайма я сказал Билардо: «Карлос, я не могу больше, я не могу даже пошевелить коленом… Как мне быть? Сделать укол и продолжать или уйти? Либо убирайте меня, либо я уколюсь». На это он мне ответил: «Иди, уколись, потому что ты должен остаться». Мне сделали три укола – три! и я вышел на поле, потому что чувствовал, что Билардо во мне нуждается, и я не имею права его подвести. Вот так я опять ступил на газон.

Через десять минут после начала второго тайма судья остановил игру, чтобы «Севилья» могла сделать замену. Я посмотрел на скамейку запасных и не поверил своим глазам: на табличке был десятый номер! Я не мог в это поверить! Я подумал, что это ошибка, но нет… Билардо действительно решил заменить меня, заменить через 10 минут после тех трех кошмарных уколов! И тогда я завелся и крикнул так, что все это прекрасно услышали по телевизору: «Билардо, что же ты за сволочь!».

Я ушел в раздевалку и там дал волю чувствам, осыпая проклятиями всех, кто попадался на моем пути. Меня не смогли остановить ни помощник Билардо Лемме, провожавший меня от скамейки и до дверей и в итоге посланный к чертовой матери, ни даже Клаудия с Маркосом и Фернандо, спустившиеся с трибуны.