Текст книги "Измена. Ты пожалеешь... (СИ)"

Автор книги: Диана Ярина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

Глава 20. Она

Голос принадлежит Стеше, нашей младшей дочери. Она остановилась метрах в трех от нас и с шоком смотрит на отца, даже с ужасом.

Господи, мы так громко говорили, почти кричали! Влад так вообще вышел из себя, ему было насрать на всех свидетелей, он считал их просто пылью под ногами, и одной из таких пылинок оказалась младшая дочь.

Она делает шаг вперед, и застывший мир начинает двигаться.

Посетители возвращаются к своим спутникам, еде и обсуждению прежних новостей, но все еще смотрят, наблюдают, прислушиваются. Особенно те, кто сидят рядом. Людям подавай хлеба и зрелищ. Хлеб перед ними на столе, и зрелище перед глазами разворачивается…

– Стеша?

На Влада страшно смотреть.

Только что он был зверем, готовым слегка придушить, а потом долго терзать свою жертву, вырывая куски теплой плоти из нее, чувствующей каждое касание клыков. Теперь его лицо стало ничем, стерлось, оно кажется сероватым листом, на котором небрежной кляксой художник написал глаза. Широкие, полные смятения и паники зрачки.

Я бы не хотела оказаться на его месте, по спине бежит мороз разочарования.

Девочки боготворили отца.

Считали его лучшим в мире мужчиной, и Стеша говорила, что ее муж должен быть не хуже, чем папа.

Младшая дочка подбегает ко мне, шарахнувшись в сторону, когда Влад приподнимает руку в ее сторону. Всего лишь приподнимает, но она огибает его по большой дуге и прибивается ко мне.

– Я все слышала. Все-все слышала! – говорит со слезами.

Вот и ответ на вопрос, который ни он, ни я не смогли задать ей.

– Теперь я понимаю… Почему бабушка ничего не сказала! И почему Варька солгала! Сучка! Она с тобой заодно, да? За то платье из Милана! Я его сожгу! – злится.

Противный ком горечи в горле становится невыносимым.

Я поднимаюсь, пошатываясь, и выбегаю в уборную.

Меня тошнит…

Запах туалета заставляет еще несколько раз пустыми спазмами содрогнуться над унитазом, а потом я понимаю, что меня стошнило так сильно, что я даже намочила трусики, и теперь мне плохо еще и от унижения выйти… описавшейся. Я не могу даже из кабинки выйти. Я здесь, наверное, умру, рядом с унитазом…

Умру от стыда и разочарования, которые разрывают сердце.

– Мам, ты как? Тебе получше? Не молчи, мам… Мама, я сейчас полицию вызовууу!

– Что ты выдумала? – отвечаю слабо. – Это просто токсикоз. Сильный, да… Но я почти в порядке. Почти…

– Тогда выходи. Тебе надо умыться.

– Мне надо…

Сжимаю глаза.

Как же противно и стыдно быть слабой.

Я же взрослая, сильная женщина. Я мать, я должна быть опорой…

А не слабой дурой и описавшейся истеричкой!

Как бы телепортироваться отсюда домой? Прямиком в квартиру… Ни с кем не встречаться, ни кого не видеть. Просто…

– Отвали! Боже, отвали! – верещит Стеша. – Не ломись сюда! Аааа…

– Успокойся!

– Это дамский туалет! Уходи!

– Хватит орать! – рявкает Влад, вломившись. – Вас слишком долго нет! Где она? Ей плохо?

– Уходи. Уходи!

– И что ты сделаешь? Или ты у нас больно взрослая и можешь помочь сорокалетней тетке в обмороке? А? – цинично интересуется Влад. – Ее всю третью беременность полоскало и прикладывало о каждую поверхность. История повторяется!

Его шаги замирают совсем близко рядом с дверью.

– Я знаю, что ты там, – шумно дышит. – Открой, Лиз.

– Я записала. Я… Я с подружке видео записывала и все-все записалось… – шепчет Стеша. – Я все отправила…

– КОМУ?! Да… Б…ь!

– Всем. Бабушке. Деду… Варе. Пусть полюбуется! Теперь все знают… И я не пойду на свадьбу… к Варе. Все знают, папа!

– Это последнее, что меня сейчас интересует. Выйди, деточка.

– Нет. Мне во… восемнадцать. У меня есть права и свободы.

– Как знаешь, деточка. Вот такая штука жизнь, мама и папа иногда ссорятся и страшно кричат, и говорят вещи, о которых потом вспоминать стыдно. Или что… тоже скажешь, что мы – динозавры?! Которым поздно?

Эта агрессия должна быть направлена на меня. Но Влад такой злой, что его гнев теперь просто фонит во все стороны, разливается в воздухе радиационным фоном и отравляет все.

Влад стучит по двери.

– Лиза. Хватит. Ты не вывозишь. И не вывезешь. Ни беременность, ни сложный развод. Хватит дурить. Выходи.

Замок хлипкий. Он его вынесет просто ударом кулака.

И рядом дочь, которая может только бравировать и больше ничего.

– Я разберусь со всей этой ситуацией. Мы можем выйти из нее с минимальными потерями.

– Плевать мне на потери, Влад. Я всю свою жизнь с тобой потеряла. Всю свою жизнь потратила не на того человека, сейчас я хочу приобрести хоть что-то.

– Сидя на полу ты приобретешь разве что воспаление по-женски. Для полного счастья и отягчения и без того непростой клинической картины для возрастной беременности.

С трудом поднимаюсь, с ненавистью глядя перед собой в дверь.

Вроде бы там выход, но для меня тупик.

И… я достаю телефон из сумочки.

– Алло, скорая?

– Да твою же мать…

Влад выносит дверь и выдергивает у меня телефон из рук, фоном звучат визги дочери.

Все скатывается в ад, и никто не в силах остановиться.

***

Позднее

– Что же ты, доченька?

Мама трясется и всхлипывает.

Трясется надо мной, но всхлипывает о Еве.

Все ее слезы – всегда о Еве, она как бельмо на глазу, как большой и некрасивый, гнойный прыщ на лице, который ничем не скрыть. Так мама воспринимает «славу» Евы, считая ее позором семьи. Сколько лекарств она выпила и из дома даже выходить не хотела, узнав о той сцене из фильма… Даже слегла, ничего не ела. Похудела, постарела, чуть в монастырь не ушла. Позорную славу дочери считает своим самым провалом в жизни… Справлялась с трудом, не приезжала к ним на праздники…

Кто-то вызвал полицию. Кто-то скорую…

Мне не пришлось мучиться от того, как же я выйду опозорившейся.

Меня на носилках вынесли.

Я, кажется, стала превращаться в кисейную барышню, которая спасается обмороками от всех неловких и сложных ситуаций.

Рассудок предпочитает накрыться спасительным капюшоном беспамятства…

Мы в больнице.

Не в частной дорогой клинике, в которой наблюдается вся наша семья.

Попроще, самая обычная. Но палата отдельная, папа подсуетился, попросив своего знакомого…

Влад разрулил с полицией, пустив в ход связи. Полицию вызвала администрация кафе, скорую – Стеша.

Родители примчались полным составом и позвонили брату, который решительно бросил: «приеду»

– Все деньги, деньги… проклятые. А ведь мы ему стольким должны. Обязаны… Ой… – замирает мама немного испуганно. – Вдруг назад требовать начнет? – икнула.

– Хватит. Пусть забирает, – подает голос отец. – Хочет со стариками повоевать, пусть воюет, а мы в передачу позвоним и пусть вся страна полюбуется на этого героя! Да, Стеша? Бери с внучки пример, какую шумиху подняла.

Внутри тревожно звенит: чем обернется для всех нас эта шумиха.

Влад же хотел сохранить все в тайне.

Теперь тайны нет.

Есть один большой грязный скандал и моя беременность, о которой разве что собака сутулая не говорит…

Глава 21. Он

– Папа, это что, правда?!

Еще одна головомойка.

Которая по счету? Я тупо не вывожу…

На сей раз мне прилетает претензия от солнышка, моей старшей дочери.

Варя с опозданием примчалась на разборки, была увлечена. Они с Гришей ездили куда-то за город, отдыхали от всех, этакая вылазка дикарями с выключенными телефонами.

Почему-то именно сейчас я вспоминаю те славные денечки, когда мы с Лизой делали точно так же. Ну, как… Не совсем так же.

Условия у нас были скромнее, чем у Вари. Под задницей не было роскошного кожаного сиденья лексуса, не было климат-контроля, набора для французского пикника, миниатюрного домика будто прямиком из сказки, фотосета на живописных местах и бог знает чего еще.

Мы с Лизой ездили дикарями. И у меня тогда не было тачки.

Мы ехали на автобусе.

Сначала до дачного кооператива, а потом галантно пересаживались на маршрутный автобус под названием пешкарус – то бишь на своих двоих.

Но сначала тряслись в стареньком дребезжащем развалюхе-автобусе, нашими соседями были бабки, дедки, пузатые тетки и крикливые младенцы. Тряслись, стоя близко друг к другу.

Жара, духота. Моя ладонь на тонкой талии, воздушные волосы Лизы, чуть-чуть прилипшие к мокрой шее, мое постоянное возбуждение и желание усадить красавицу к себе на колени…

Потом еще пешком тащились. И по жаре, и по духоте.

С очень счастливым видом раскладывали байковое одеяло, плескались в луже, занимались сексом где-то в высоких кустах и кормили собой местную мошкару…

Это та жизнь, из которой я так горел желанием вырваться.

Я, определенно, совершил квантовый скачок в своей жизни. Но почему так противно засосало под ложечкой и мне захотелось оказаться там, далеко в прошлом, где мы молоды, обсыхаем после купания в луже, именуемой какой-то речкой, моя рука мнет бедра девушки и крадется к ее трусикам… Впереди, без всяких сомнений, удовольствие и лучшая жизнь, которую я был готов выгрызать зубами.

Не только для себя одного.

Но…

Вот она, лучшая версия меня, по версии себя самого.

Все, чего я так хотел, есть, и даже то, о чем не то, чтобы мечталось, просто фантазировалось в намеренно грязном ключе, как порочное желание… Тоже доступно, лишь руку протяни.

Почему же все так паршиво?

Насыщения нет.

– Папа!

– Еще ногой топни, солнышко.

Я почти выплевываю последнее слово.

– Знаешь, я малость подустал выслушивать истерики, претензии, крики и угрозы.

Есть еще лесть, заверения, что со всем можно раскидаться без проблем, есть поддержка моей семьи. Еще бы они меня не поддерживали, я их из такой жопы вытянул, они с моих рук до конца своих дней жрать будут и говорить, что я прав, даже когда не прав.

– Поэтому, солнышко… Если тебе есть что сказать… В духе папиного солнышка, то говори.

– А если нет? – складывает руки под грудью. – То и слушать не надо?!

Тяжело вздыхаю.

Реакция всех прочих для меня была плюс-минус предсказуемой.

Грязный, громкий скандал перед свадьбой любимой дочери – это как раз то, чего я пытался избежать любыми средствами.

И это именно то, что случилось.

Стеша со всей фанатичностью своей правдолюбивой натуры растрезвонила всем-всем-всем и свято верит, что делает лучше, не замечая при этом, как противно и неловко было при этом ее маме.

Поставить в известность всех.

Ладно, об этом позднее.

– Папа. Не молчи.

– Что тут скажешь?

– Хоть что-нибудь! Это правда?!

Варя садится, обмахиваясь веером.

С корабля на бал. Едва приехала, даже не переоделась. Платье-крестьянка, шляпка…

Так-то она больше на меня похожа, но именно сейчас в этом платьице, которое выглядит нарочито простым, но стоит дохреналион, она напоминает мне Лизу.

Ту Лизу. Мою. Из прошлого.

И я, кажется, что-то перестал понимать или, как сейчас говорят, вкуривать в этой жизни. Потому что искренне недоумеваю, почему дорогое косит под простоту и стоит неимоверно много?

Моя Лиза выглядела на миллион без миллионных вложений…

Без всех этих косметологов, курсов управления внутренними ресурсами, пилатесов, йог и дорогущих абонементов в топовый спортзал… Без всего того, без чего, по мнению сегодняшней молодежи, никак не быть красивым.

Что это? Мы зажрались и разбаловали своих детей?

Или у каждого уровня жизни свое понимание «зажрались»?

Я не знаю. Я устал…

Я ведь всего лишь хотел… Хотел…

Уже даже не понимаю, чего и как, но замотался в этих бесконечных склоках и скандалах, выяснении отношений.

Самое стремное в этой ситуации, что мне не к кому прийти. Тупо не к кому!

Раньше я всегда приходил к Лизе. Бранился, негодовал, делился наболевшим и острым, психовал, что не выходит или выходит не так, как надо, костерил тех, кто оказался слабее, чем я думал, делился надеждами и планами.

Мне даже не нужно было слышать ее ответы, пока пытался объяснить, сам отвечал на свои же вопросы, вот так… Она просто слушала и была моими ушами, иногда давала легкие советы, лежащие на поверхности, вот только как я сам этого не видел в упор?

Уверен, она бы и сейчас могла меня выслушать, если бы проблема была не в нас самих. Если бы не затрагивала и на разбросала по разные стороны баррикад, и перед моим носом теперь только глухая стена.

– Папа, это… правда? – настойчиво спрашивает Варя. – То, что ты… Не с мамой, а с Евой?! – округляет глаза. – А как же беременность? Мама беременна? Или… нет?

– Беременна.

– И ты с Евой?! – переспрашивает. – Стеша орала, как потерпевшая, все только это и обсуждают, что ты собираешься маму в какую-то психушку закрыть, чтобы забрать вашего ребенка и быть с ее сестрой.

Как часто в пылу гнева можно набросать ворох угроз? Просто потому что привык разбазаривать угрозы там, где необходимо, чтобы оппонент не действовал опрометчиво и притормозил?

И в какой-то момент путаешь берега, выплескиваешься…

Я молчу, и Варя принимает это за правду.

– Мне не нужно твое вонючее платье из Милана. Зачем ты вообще его сюда приплел?! Стеша только о нем и говорит! Между прочим, ты заказал мне его тайком от мамы еще три месяца назад! Задолго до всего этого… Но зачем-то выдаешь все так, будто я за это платье встала на твою сторону и… Вот это все…

Такое чувство, что она сейчас разревется.

– Это зашквар, – поднимается и уходит. – Разбирайтесь сами. Не впутывайте меня. И больше не надо тратиться на мою свадьбу!

– Вот уж, действительно, больше не надо, – вылетает из моего рта. – Папочка оплатил все твои хотелки?!

– Не все. Но остальные, так уж и быть, Гриша оплатит. Платье верни. Я его из принципа не надену.

– Ах, из принципа! – взбешенно сжимаю пальцы в кулак.

– Да, из принципа. Я лучше в платье из Садовода выйду замуж.

Ну-ну…

Мы с ней оба знаем, что она лукавит. Ведь у нее на выбор были очень дорогие платья, тоже красивые и из заграницы привезены в местные свадебные салоны...

Просто Варя… Тоже своего рода бунт объявила. В своих реалиях и установках, разумеется.

Для нее не надеть то самое платье, заказанное мной, уже подвиг.

Глава 22. Виктор, брат Лизы и Евы.

– Не вмешивайся, – шепчет жена, прильнув к груди. – Пусть Лизка сама разгребает!

Полная грудь Кати, влажная после секса, приятно расплющена о мою. Ее волосы вкусно пахнут. Минуты такие кайфовые, хочется просто лежать и молчать, остывать после того, как, наконец, получилось растолкать по своим комнатам детишек, состыковаться по времени и просто отдохнуть по-взрослому.

Просто ни о чем не думать.

Если сказать что-то, то приятное, хотя бы «я тебя люблю» или «мы сегодня в ударе», но… явно не портить эти минуты продолжением бессмысленного спора, начатого ранее.

Словно поставить точку собственного мнения важнее, чем провести эти минуты друг с другом, кайфуя.

– Кать…

– Ну, что? – смотрит на меня с претензией. – Или ты с моим мнением не считаешься? Я же сказала, что против! Не вмешивайся, и все! Пусть сами разгребают!

– Ты не могла бы… Тшшш, – показываю, мол, рот на замок.

Однако жена не унимается и привстает, обиженно шлепнув по груди ладонью.

– Ты мне сейчас рот на замок закрыл, что ли? Обалдеть, и для кого я тут скакала, потела?!

– Для удовольствия. Для нас… Для того, чтобы отдохнуть, м? – предполагаю. – Или, что? Ты мне два дня мозги сушила, а до этого неделю игнорировала, чтобы потом сексом продавить?

Увы, но стоит признать очевидное.

В нашей семейной жизни секс стал редким явлением и средством манипуляции. Когда мужики в сервисе о таком толковали, мол, баба может за яйца потом сексом взять, я думал, шутят. Ан нет, смотрю… Реально на опыте говорят. Моя Катька эту тему просекла и ловко ввернула. Теперь, чуть что… Обиды, поджатые губы, не дает, мурыжит… И ладно бы по серьезным поводам мы с ней ссорились! Но нет, в последнее время все чаще неделями на сухом пайке держит, а потом дает… с королевским видом, выбивая за это желаемые подарки или поступки.

Когда секс в браке стал валютой?

Теперь вот два дня мы на ножах были. Из-за ситуации, сложившейся в семье сестры.

Я решил поехать, но Катюха твердо уверена, что вмешиваться не стоит.

– Ты идиот, если вмешаешься. Вот ты кто! – хлопает дверью, убегая в душ.

Стерва.

Все настроение после секса запоганила. Дала, но… Лучше бы не давала! И, наверное, правы те, кто завел себе на стороне бабенку, не обремененную ничем. Ту, которой дал секса и немного денег на ход ноги, и она уже рада. И волки сыты, и овцы целы, и не чувствуешь себя бараном, которого на веревке раз за разом упорно возвращают и привязывают в стойле.

Вернувшись после душа, жена всем своим видом показывает недовольство. Переодевается и начинает намазывать на себя какую-то слизь из баночек, гремит склянками.

– Вляпаешься в проблемы сестричек. Встрянешь! Оно тебе надо? Вить… Одной почти сорок пять, другой сорок один. Мужика не поделили… Тебе самому не стремно встревать в их разборки? Младший братишка не должен лезть в девочковые разборки.

– Речь не о том, что Ева… – морщусь. – В семью влезла. И не о том, есть у нее интрижка с мужем Лизы или нет. О другом. Кто-то должен поставить на место Влада. Вот и все. Чтобы он руки не распускал и связи свои не подключал. По-мужски поговорить надо!

– Вот именно, Вить! Руки у него длинные! И связи есть! А ты… что… Да, у нас ты кое-что значишь, бизнес есть. Да, мы не бедствуем. Но уровень не тот! А еще ты расширять свой автосервис хотел, купить дополнительное место… И у кого, напомни, ты хотел попросить денег?

– Значит, не буду расширяться в этом году. И все. Или буду…

– Угу.

– Из заначки возьму.

Жену аж всколыхнуло.

– Не трогай заначку! Мы в отпуск хотели. Наконец-то не в Турцию и не в Египет. Я мечтала о шопинге в Дубаи-молл… И ты обещал мне!

– Перебьешься, значит, без шоппинга в Дубаи-молл. Просто поедем. На кону жизнь маленького человечка. Лиза беременна. Это важнее…

– Да кто вообще в таком возрасте рожает? Дура какая-то! – шлепает себе на декольте крем и втирает.

– За языком следи. Тебе тридцать пять, у нас двое. И я буду не против, если годика через два-три мы еще одного ребенка заведем.

– У тебя своих… два человечка и жена! У которой тоже, между прочим, есть своя жизнь и запросы… И желания!

Что-то слишком громко жена ставит банки на туалетный столик.

Подозрительно.

Плюс эти слова о желаниях…

– Кать.

– Что?

– Ты же не сделала то, о чем я подумал? – спрашиваю я.

– Не знаю, о чем ты подумал! – капризно отвечает она.

– Да, блин! Только не говори, что ты ту шубу купила. Из песца.

Жена вздыхает.

– Я два года хожу в одной и той же шубе. Ты сам сказал, купим тебе шубу. Была скидка, я купила. Шубу и…

– И в заначку залезла. Здравствуй, Дубаи. Вот и будем мы теперь в этой шубе ходить всей семьей, и отдыхать в ней. Зашибись… И сервис я твоей клятой шубой тоже расширять буду. А может, мы ее в ход пустим, а? Может, мы тебя в эту шубку нарядим и, куда следует, отправим?

– На что это ты намекаешь?

– Ну, как на что… Не ты ли мне недавно с сияющими глазами рассказывала, что Анька, одноклассница, в эскорте подрабатывает, на машине, при деньгах и в брендовых шмотках… Ты, конечно, ее оплевала с ног до головы, но глазки-то загорелись… Зависть засвербила! И шубу тебе после встречи с этой дурой Анькой захотелось срочно. Аж полетела покупать, в заначку залезла и ни слова мне не сказала! Вот кто ты после этого?

– Потому что у какой-то грязной шлюхи есть то, чего нет у меня! На шубу из песца она себе заработала.

– Скажи вернее, насосала. Было бы чем гордиться!

– А я… честная женщина… мать двоих детей, жена бизнесмена… У которого крутые родственные связи… Без песцовой шубы! Так-то я тоже хочу и отдых, и шмотки, и шубы! И призвание… И на твоем месте…. когда тебе с истерикой отправили фигню какую-то, бред, ахинею… Я бы…

– Ты бы, что, ну?!

– Я бы придержала язык за зубами и не стала бы лезть в чужие разборки. И вообще… поддержала бы того, на чьей стороне сила, помнила бы о своих собственных нуждах и нуждах семьи. Вот чтобы я делала на твоем месте.

– То есть ты мне предлагаешь продать сестру. За бабки.

– Ей, что, идти, бедняжке, некуда? У вас родители есть!

– Старики? Что с них взять! Запугать проще простого…

– Значит, пусть идет и работает! Жизнь себе обеспечивает. Не маленькая!

– То-то я посмотрю, ты до хера зарабатываешь… Дома сидишь без дела, а ведь раньше бухгалтерию вела, когда мы только начинали. Куда пропало желание? Многие на этом бизнесы делают!

– Я жена бизнесмена и работать не должна! – заявляет гордо. – Поедешь впрягаться за сестру, пожалеешь!

Глава 23. Виктор, брат Лизы и Евы

– Что-что, повтори? Я пожалею?

Смотрю в упор на жену, не сводя с нее пристального взгляда, под которым она тушуется и немного сдает назад, выкрутившись со словами:

– Пожалеешь, потому что неизвестно, какими проблемами для тебя это может обернуться! Чужая душа – потемки, чужая семья – тем более! Ну Вить, Витечка… Ты же знаешь, как это бывает. Пара ссорится так, что щепки летят во все стороны, и добрые люди решают помочь, когда кажется, что там до убийства дело дойдет! Вмешиваются и сами же крайними оказываются! За желание помочь… Понимаешь?

Катя снова пытается быть ласковой лисицей, но меня уже царапнуло изнутри и молчать тоже не получается.

– Ты ведь не то имела в виду. Зачем переобуваешсья? Струсила до конца пойти? Ты своими угрозами берега попутала, Кать… Ты страдаешь бездельем и только щелкаешь в голове, у кого какая шуба сколько стоит. И, между прочим, ты… Вот только представь, муж моей сестры покруче меня будет. Однако Лиза работает, у нее свое дело есть. Небольшое, но требующее усилий и внимания. Херней не мается! Ей нужна поддержка, и я ее окажу.

– Не лезь, Витя! Занимайся своей жизнью, нашей… – канючит жена, потом разворачивается и распахивает халатик, соблазнительно расставив ножки. – А хочешь, ну… То, что ты так редко получаешь, м?

Хлопает ресницами и придает себе томный взгляд.

– Я сейчас с кремом закончу, ты немного передохнешь… Дети крепко спят. Я только за смазкой схожу.

В другой раз я бы момент не упустил, конечно. Но сейчас внутри только разочарование клубится, горькое, как никотин. Только в отличии от сигаретного дыма, мне его совсем вдыхать поглубже в легкие не хочется, только выплюнуть поскорее!

– Задницу свою мне предлагаешь? Да ну? Чего это ты так расщедрилась и ничего не просишь взамен? Лишь бы я не лез и не высовывался. Однако… Какие у тебя высокие мотивы, Кать. Знаешь… Не нужна мне твоя задница. Себе оставь!

Лицо жены пошло рябью, и в глазах слезы застыли.

Подбородок дрожит.

– Я так и знала, у тебя есть шлюха! Которая тебе в зад дает. Да? Я права?!

Вообще-то нет, но если так и пойдет… То появится, наверное.

Задолбался я торговаться за секс с женой.

И мне претит, что она о многом забыла.

Забыла о том, кто бегал и выбивал места, когда младшей дочери внезапно потребовалось операция, кто таскался с нами по всем больницам, врачам… Кто пожертвовал своими планами ради того, чтобы помочь нашей семье.

Это была Лиза!

Но ведь могла бы откреститься Лиза, как сейчас Катька открещивается. Как та же Ева поступила… несколько лет назад.

Тогда семья Влада и Лизы не бедствовала, но у мужа Евы руки подлиннее были и связи покруче. Разумеется, я обратился за помощью к старшей сестре! Ева обещала, что поговорит с мужем, он связи поднимет.

Но в итоге были одни отговорки, да-да, завтра. Да-да, у мужа сложная сцена в работе, мол, вот-вот должны дать ответ и так далее, и в таком духе. Потом она звонки сбрасывала, на переписки не отвечала.

Мы ждали, время поджимало. В итоге оказалось, что Ева ничего не сделала. И мужа то ли не беспокоила совсем, то ли все рассказы о его знакомствах во всех сферах жизни оказались просто фулом! Плюс ко всему… они уехали отдыхать…

Потому, когда Ева мужа схоронила и начала плакаться, что у нее проблемы, я сделал вид, что оглох. Пошла бы ты на хрен, сестричка…У тебя ничего за душой. Никого, о ком бы тебе надо было заботиться. Всю жизнь жила эгоистично ради славы и признания, пусть даже это черный пиар, так что сама разгребай, такого я был мнения.

Лиза помогла в прошлом, когда узнала о беде моей младшей дочери, ни слова не сказала и не просила вернуть эти деньги…

Как быстро забывается все хорошее.

Мне от этого на душе тяжело, и на жену смотреть противно.

Вроде еще люблю, еще помню ее совсем другой. смешливой и надежной девчонкой, которая не морщила носик при виде простого парня-работяги из автосервиса… Но ее все чаще алчностью заносит куда-то не туда.

– Кать, ты вот что сделай лучше.

– Что?

– Надеюсь, бирки на месте.

Жена бледнеет.

– К-к-какие бирки.

– Те самые бирки! Шубу в магазин верни.

– Витя! – ахает, побледнев.

– Ты не имела права брать крупную сумму из семейных денег! Из тех, что мы для всей семьи откладывали… И тратить ее на себя. На ноготочки, на маникюр… На спа с подружкой иногда – пожалуйста, я тебе и слова не скажу! Но ты… сперла.

– Сперла?

– Своровала, стащила. Закрысила… Говоришь, как хочешь. Мне насрать. Но… верни, как было.

– А что, если бирок уже нет?!

– Значит, продашь как бу и вернешь все до копеечки. И разницу тоже доложишь!

– Как?!

– А вот это уже твои проблемы, Кать. Ты так-то баба взрослая, да? И неглупая. Поэтому хватит сидеть на моей шее. Дети подросли, в школу ходят. Подыщи-ка ты себе работу, милая. Развеешься!

– Да кто тебе жрать готовить будет?! И убирать…

– Дай-ка подумаю. О, к нам же помощница приходит генералить раз в неделю. Думаю, с ежедневной уборкой ты справишься. Пропылесосить немного, то-се… Дети на продленке. Уроки с ними делать не надо, в школе все успевают. А если нет, с ними репетитор занимается. Ты же у нас жена бизнесмена и должна выглядеть хорошо, только на себя время и тратишь. Похоже, ты просто заскучала! Вот и развеешься. А я поеду. И больше ни слова… Поняла?

***

Она

– Привет, сестренка! – льется медом откуда-то сбоку голос Евы.

Сходила к автомату за какао, называется.

Неожиданно какао захотелось, хоть плачь.

Есть любимое заведение, в котором варят хорошее какао. И не будь всей этой грязной ссоры между мной и Владом, не будь намечающегося развода, я бы обязательно ему позвонила и рассказала, чего мне хочется.

И он бы мне это достал.

Сам привез.

Или через курьера отправил.

Потому что Влад всегда был внимателен ко мне в мелочах и радовался каждой моей беременности.

Потому что он был тем мужчиной, который пойдет искать ночью арбуз, если его беременной жене очень хочется съесть арбуз. Он был тем, кто иногда даже раньше теста на беременность догадывался, что случилось. Даже сейчас… Он догадался о моей беременности!

Вот только теперь это не имеет значения.

Стаканчик с напитком уже не кажется таким желанным, как минуту назад.

Ева останавливается рядом, меня обдает запахом ее тяжелых духов. С таким парфюмом можно было бы выйти в театр или ресторан, но душить всех таким запахом днем, в больнице…

Будто нарочно надушилась посильнее, зная, что я беременна.

– Чего тебе?

– А поздороваться? – разводит руками.

– Не в том месте ты решила быть вежливой.

– Мне, что, уже и сестру просто так проведать нельзя? – усмехается.

– Говори, что хотела и проваливай. Оставь меня в покое! – говорю твердо.

Ева облизывает губы кончиком языка, острого, как у кошки.

– Я бы с радостью, вот только незадача… Ты в мужа вцепилась, как клещ.

Смотрю на сестру, не веря своим ушам.

– Ты сейчас серьезно?

– Вполне, – кивает.

– Совсем оборзела. Ты, на минуточку… – мне аж смешно. Наверное, это нервное. – Ты пришла ко мне качать права? Потому что мой муж не спешит предаваться с тобой развратной любви?

– О, ну брось… Не спешит предаваться? Ха-ха! Он не может мной насытиться. Жадный, алчный, роскошный любовник… – говорит громко, вкладывая в слова страсть. – Терзал меня всю ночь, я едва отбилась. Мда… Похоже, ты ему совсем не давала секса, не выгуливала его животную натуру. Наверное, миссионерская поза с задранной до живота кружевной сорочкой – твой потолок. Представляю, как ты лежишь бревном, зажмурившись…

Какая мерзкая… И говорить не стесняется на интимные темы прямиком в коридоре больницы.

Что ж, к вниманию публики она привыкла. Чего ей скрывать, как говорится? Если она не стеснялась показать крупным ракурсом свое женское естество в момент секса, то как ей стесняться каких-то слов?!

– Он всегда обо мне мечтал. Со школы, – делится Ева. – Подглядывал даже, – хихикает, глаза блестят торжеством.

Есть что-то низкое и противное в том, как Ева говорит о Владе. Я знаю, он лучше и больше, чем вот эти низкие шашни. В нем есть и высокие стремления, и щедрость, и сила, и твердость характера.

Он всегда был тем, кто не боится трудностей.

Неудачники, трусы и слабаки не достигают того, чего достиг он.

И я не могу назвать его просто жестоким дельцом, он хороший отец, был примерным семьянином…

По-настоящему внимателен и со мной, и с детьми, не напоказ.

Неужели ничего не осталось? Или все, что в нем замечает Ева, это только следование низменным страстям…

Мне даже немного обидно за того мужчину, которым Влад был для меня и семьи все эти годы. Он однозначно лучше и выше того мерзкого типа, о котором говорит Ева.

Может быть, он просто хорошо прятался? И носил личину?

Но почему именно сейчас решил сбросить маску? Столько лет терпел и не сдержался?

Что-то не сходится…

Или просто он понял, что достиг всего и можно расслабиться, побыть собой…

Теперь ему плевать на стандарты, он сам их задает.

– Если у вас все в постели жарко… Тогда какие претензии? Предавайтесь своей… страсти. Можно даже на кровати, которая была нашей.

– Но ты не даешь ему развод! Цепляешься за брак. Еще и карту с беременностью разыграть решила… Когда он, наконец. решился позволить себе… мечту! – говорит гордо. – Ты прибегла к самой низости, к пошлому, вульгарному способу. Решила мужчину пузом удержать! Не надоело быть… свиноматкой?