Текст книги "Путешественница. Книга 2. В плену стихий"
Автор книги: Диана Гэблдон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]
Глава 46
ВСТРЕЧА С «ДЕЛЬФИНОМ»
С некоторых пор мне казалось, что Марсали пытается набраться решимости для разговора со мной, и я полагала, что рано или поздно это случится: какие бы чувства она ко мне ни испытывала, других женщин на борту не было. Со своей стороны я любезно ей улыбалась и говорила «доброе утро», но первый шаг должна была сделать она.
И наконец она сделала его, посреди Атлантического океана, спустя месяц после нашего отплытия из Шотландии.
Сидя в нашей каюте, я вносила в журнал запись о проведенной малозначительной ампутации – одному матросу пришлось удалить два расплющенных пальца, – когда в дверном проеме возникла Марсали, задиристо подняв голову.
– Мне нужно кое-что узнать, – решительно заявила она. – Вы мне не нравитесь, и, наверное, для вас это не секрет, но папа говорит, что вы вроде как ведунья, а мне кажется, что вы, даже если и шлюха, женщина честная, так что врать мне не станете.
Существовало множество способов достойно отреагировать на столь примечательное вступление, но я от них отказалась.
– Очень может быть, – сказала я, положив перо. – А что ты хочешь узнать?
Убедившись, что я не разозлилась, девушка проскользнула в каюту и села на табурет, единственное свободное место.
– Ну, это касается младенцев, – пояснила она. – Что с этим делать?
Я подняла брови.
– Тебе что, мать не рассказала, откуда берутся дети?
Она нетерпеливо фыркнула и презрительно усмехнулась, сдвинув светлые брови.
– Вот еще! Разумеется, я знаю, откуда берутся дети. Это любая дурочка знает. Женщина дает мужчине засадить ей между ног свою штуковину, и девять месяцев спустя – готово, младенчик. Но я-то хочу узнать, как сделать, чтобы этого не было.
– Понимаю, – произнесла я, глядя на нее с немалым интересом. – Значит, ты не хочешь ребенка? Даже состоя в законном браке? Странно! Считается, что большинству молодых женщин хочется иметь детей.
– Ну, – медленно проговорила она, теребя подол платья, – не то чтобы мне вовсе не хотелось. Может быть, когда-нибудь я и заведу ребеночка. Будет такой красавчик, черноволосый, как Фергюс. – На миг на ее лице появилось мечтательное выражение, но она тут же опять посуровела. – Однако сейчас я не могу.
– Почему?
Задумавшись, Марсали надула губки.
– Из-за Фергюса. Мы с ним до сих пор не ложились в постель. Только и удается, что целоваться здесь и там, прячась за переборками. Все из-за отца да его чертовых дурацких понятий.
– Аминь! – усмехнулась я.
– Что?
– Неважно, – отмахнулась я. – Какое это имеет отношение к нежеланию заводить детей?
– Я хочу, чтобы мне это нравилось, – призналась девушка. – Ну, когда мы с ним все-таки ляжем в постель.
Я прикусила изнутри нижнюю губу.
– Я… хм… понимаю, что это, конечно, может иметь отношение к Фергюсу, но решительно не возьму в толк, при чем здесь дети.
Марсали смотрела на меня настороженно. Не враждебно, скорее оценивающе.
– Фергюс хорошо к вам относится, – сказала она.
– Мне он тоже симпатичен, – осторожно ответила я, не понимая, к чему этот разговор. – Я ведь знала его давно, еще мальчишкой.
Неожиданно она заметно расслабилась, худенькие плечи слегка опустились.
– О, так вы знаете это? Я имею в виду, где он родился?
Неожиданно я поняла, что ее тревожило.
– Насчет борделя в Париже? Конечно знаю. Он и тебе рассказал?
Марсали кивнула.
– Да, уже давно. На прошлый Новый год.
Ну конечно, в пятнадцать лет кажется, что год – это огромный период времени.
– Это случилось, когда я призналась, что люблю его, – продолжила Марсали, не отрывая глаз от своей юбки. Ее щеки слегка порозовели. – Он ответил, что тоже меня любит, но что моя матушка ни за что не согласится на нашу свадьбу. «Почему? – удивилась я. – Что страшного в том, что ты француз? Не всем же быть шотландцами». И в руке его я тоже ничего особенного не видела: вон мистер Муррей ковыляет себе на деревянной ноге, а матушка относится к нему со всем уважением. Тут он и сказал, что это не самое дурное, да все и выложил. О Париже, о том, что родился в борделе и был карманником, пока не повстречал отца.
Она подняла глаза, в светло-голубой глубине которых светилось удивление.
– Мне кажется, он думал, что меня это испугает. Порывался уйти, говорил, что не должен больше меня видеть. Ну да ладно. – Марсали повела плечами, отбрасывая светлые волосы. – С этим я разобралась быстро.
Она взглянула прямо на меня.
– Я бы вообще не стала об этом упоминать, если бы вы уже не знали. Но раз так вышло… да, признаюсь, что меня беспокоит вовсе не Фергюс. Он-то уверяет, будто знает, что да как, и мне самой понравится, не с первого раза, так со второго. Но вот матушка моя говорила совсем другое.
– Что именно она тебе говорила? – заинтересовалась я.
Марсали слегка нахмурилась.
– Ну, – медленно проговорила девушка, – в сущности, не так много она и сказала. Правда, когда узнала от меня про Фергюса, пригрозила, что он будет вытворять со мной ужасные вещи, потому что жил среди шлюх и мать его… мать его тоже была шлюхой.
Щеки Марсали порозовели, глаза уставились в пол, а пальцы вцепились в подол юбки. Проникавший в окно морской бриз мягко шевелил ее светлые волосы.
– Когда у меня впервые отошли крови, мама сказала мне, что это часть проклятия Евы, с которым ничего не поделаешь и надо просто смириться. Я спросила, что это за проклятие, и она прочла мне из Библии все, что святой Павел говорил о женщинах как о порочных, грязных, греховных существах, на которых лежит проклятие их праматери Евы, из-за чего они обречены вынашивать и рожать детей в муках.
– Никогда особо не задумывалась о святом Павле, – заметила я, и Марсали изумленно вскинула глаза.
– Но ведь о нем написано в Библии!
– Как и о многом другом, – отрезала я. – Ты слышала историю о Гедеоне и его дочери? Или о малом, который отдал свою жену на растерзание толпе разбойников, чтобы они не добрались до него? Тоже был божий человек, как и Павел. Но продолжай.
Она какое-то время изумленно взирала на меня, потом неуверенно продолжила:
– Матушка говорила, что, раз такое случилось, можно считать, что я уже подросла, скоро буду годиться в невесты и, того и гляди, выйду замуж. А потому мне следует знать, что долг женщины состоит в выполнении всех желаний мужа независимо от того, нравится ей это или нет. И выглядела она при этих словах очень печальной… Я тогда подумала: в чем бы ни заключался женский долг, он должен быть ужасен, недаром святой Павел говорил о вынашивании и рождении детей в муках…
Марсали умолкла и вздохнула. Я сидела тихо, дожидаясь продолжения. Оно последовало, но сбивчивое, словно ей было непросто подобрать нужные слова.
– Я не помню своего настоящего отца: англичане забрали его, когда мне было всего три года. Но вот когда матушка вышла замуж за Джейми, я уже была достаточно большой, чтобы обратить внимание на то, какие между ними отношения.
Девушка шлепнула себя по губам: ей было непривычно называть Джейми по имени.
– Оте… то есть Джейми, он добрый человек, во всяком случае, всегда был таким со мной и Джоан. Но я примечала: стоило отцу обнять матушку за талию и попытаться привлечь к себе, как она отстранялась.
Девушка пожевала губу.
– Видно было, что она боится; она не хотела, чтобы он к ней даже притрагивался. Но я ни разу не видела, чтобы он сделал ей что-то плохое, как-то напугал ее при нас, и думала, что это имеет отношение к происходящему между ними наедине, в постели. Мне и Джоан было интересно узнать, что же там за страсти такие, ведь у матушки никогда не было синяков ни на руках, ни на лице. Не то что у Магдален Уоллес, которую муж лупасил каждый; базарный день, напившись пьян. Но нет, папа матушку не бил.
Марсали облизала высушенные жарким соленым воздухом губы, и я подвинула к ней кувшин с водой. Она кивнула в знак благодарности и налила себе полную чашку.
– Мне кажется, – продолжила она, глядя на воду, – все дело в том, что у матушки были дети, то есть мы, и, наверное, это было ужасно и она боялась, что они заведутся снова, и будет так же ужасно. Поэтому она и не хотела ложиться в постель с отц… с Джейми, из-за этого страха.
Она сделала глоток, поставила чашку и вызывающе посмотрела на меня.
– Я видела вас с отцом, – сказала Марсали. – За миг до того, как он меня заметил. Мне показалось, вам нравилось, что он делал с вами в постели.
У меня отвисла челюсть.
– Ну да, – слабо проговорила я. – Нравилось.
Марсали удовлетворенно хмыкнула.
– Вам нравится и когда он прикасается к вам, я видела. Однако детей у вас не было. А я слышала, что существуют способы не заводить их. Правда, их, похоже, никто не знает, но уж вы-то женщина сведущая, вам сам бог велел.
Она склонила головку набок, внимательно глядя на меня.
– Вообще-то я бы хотела иметь ребенка, – пояснила она, – но Фергюс для меня важнее. Поэтому ребенка пока не будет, если вы научите меня, как беречься.
Я убрала волосы за уши, размышляя, с чего начать.
– Прежде всего, – сказала я с глубоким вздохом, – дети у меня были.
При этих словах глаза девушки стали круглыми.
– Правда? А отец… Джейми знает?
– Естественно, – раздраженно ответила я. – Это же его дети.
– Никогда не слышала, чтобы папа упоминал о каких-либо детях.
Ее светлые глаза подозрительно прищурились.
– Видимо, он решил, что это не твое дело, – язвительно сказала я. – И был прав.
Марсали по-прежнему смотрела на меня с подозрением, и я сдалась.
– Первая девочка умерла. Во Франции. Там она и похоронена. Моя… наша вторая дочка родилась после Куллодена, она уже взрослая.
– Выходит, он ни разу ее не видел? Она так и выросла? – медленно произнесла Марсали, нахмурившись.
Я лишь покачала головой, на миг лишившись способности говорить: казалось, что-то застряло у меня в горле, так что я даже потянулась за водой. Марсали, слегка отклонившись в сторону, противоположную той, куда качнулся корабль, пододвинула кувшин ко мне.
– Это очень печально, – тихо сказала она, скорее самой себе, и снова подняла на меня глаза, сосредоточенно морща лоб и силясь подобрать верные слова. – Итак, у вас были дети, но это ничего для вас не изменило? Ммфм… Но это было давно, и, потом, у вас ведь был другой мужчина, пока вы жили во Франции?
Она вытянула нижнюю губу, прикрыв ею верхнюю, и это сделало девушку похожей на маленького упрямого бульдога.
– Это, – твердо заявила я, – определенно не твое дело. Что же до того, меняют ли что-то для женщин роды, то да, бывает, хотя не всегда и не для всех. И в любом случае у женщины могут быть свои соображения насчет того, когда стоит заводить ребенка, а когда нет.
– Значит, существуют способы?
– Способов полно, только вот, к сожалению, в большинстве своем они ненадежны, – ответила я, с сожалением вспоминая о пилюлях для контрацепции.
Однако мне достаточно хорошо запомнились и наставления опытных повитух из «Обители ангелов» в Париже, где я работала двадцать лет назад.
– Дай-ка мне небольшую коробку, вон оттуда, из шкафчика, – попросила я, указывая на дверцы над ее головой. – Ага, вот эту. Так вот, некоторые французские повитухи используют отвар гвоздичного перца и валерианы, – продолжила я, копаясь в коробке. – Но это довольно опасно и, думаю, не вполне надежно.
– Вы по ней скучаете? – неожиданно спросила Марсали и в ответ на мой непонимающий взгляд пояснила: – По вашей дочери?
Лицо ее стало каким-то отстраненным, и мне показалось, что этот вопрос имел отношение скорее к Лаогере, чем ко мне.
– Да, – просто ответила я. – Но она выросла, у нее своя собственная жизнь.
В горле у меня снова встал ком, и мне пришлось склониться над коробкой, чтобы спрятать лицо. Шансы на то, что Лаогера когда-нибудь снова увидит Марсали, были примерно таковы, как и мои – увидеть Брианну. Думать об этом мне совсем не хотелось.
– Смотри, – сказала я, доставая большой кусок очищенной губки.
Я вынула один из вложенных в пазы крышки хирургических ножей и аккуратно отрезала несколько маленьких кусочков, каждый примерно в три дюйма в длину и ширину. Снова порывшись в коробке, я нашла маленький флакончик масла из пижмы и под зачарованным взглядом Марсали пропитала им один квадратик.
– Вот, это чтобы ты знала, сколько масла нужно использовать. Если нет масла, можешь пропитать губку уксусом, в крайнем случае сойдет даже вино. Кусочек губки помещаешь в себя перед тем, как лечь с мужчиной в постель. Не забудь сделать это даже в первый раз. Чтобы забеременеть, хватит и одного раза.
Марсали кивнула и осторожно коснулась губки указательным пальцем.
– Да? И что потом? Я должна вытащить это обратно или…
Истошный вопль сверху, сопряженный с внезапным креном «Артемиды», как будто она вдруг свернула свои паруса, прервал нашу беседу. Наверху что-то случилось.
– Потом расскажу, – пообещала я, сунула ей бутылку с губкой и поспешила в проход.
Джейми, стоя на корме рядом с капитаном, наблюдал за тем, как сзади к нам приближалось большое, раза в три больше «Артемиды», трехмачтовое судно с целым лесом снастей и парусов. Черные фигурки матросов сновали по оснастке, как блохи по простыне. За кораблем тянулся белый дымок, след недавнего выстрела.
– Они что, в нас стреляют? – удивилась я.
– Нет, – мрачно ответил Джейми. – Пока это только предупредительный выстрел. Они хотят произвести досмотр.
– А могут?
Этот мой вопрос адресовался капитану Рейнсу, выглядевшему еще более мрачно, чем обычно: опущенные уголки его рта утонули в бороде.
– Могут, – ответил он. – При постоянном ветре, как сейчас, в открытом море нам от них не уйти.
– А что это вообще за корабль?
Над мачтой реял флаг, но на таком расстоянии, да еще когда приходилось смотреть против солнца, он казался черным.
– Военный корабль британского флота, – ответил Джейми, невыразительно глядя на меня. – Семьдесят четыре пушки. Сдается мне, тебе лучше спуститься вниз.
Это была скверная новость. Хотя Британия больше не находилась в состоянии войны с Францией, отношения между двумя странами никак нельзя было назвать сердечными. «Артемида» была вооружена, но ее четыре двенадцатифунтовые пушки предназначались для защиты от легких суденышек пиратов и, разумеется, не позволяли дать отпор военному кораблю.
– Что им от нас надо? – спросил Джейми капитана. Рейнс покачал головой, его пухлое лицо потемнело.
– Скорее всего, принудительная вербовка, – буркнул он. – У них не хватает матросов. Взгляните на их такелаж, на бак… – Капитан неодобрительно махнул рукой в сторону военного корабля. – Они могут призвать всех наших матросов, которые выглядят британскими подданными, – это половина команды. И вас, мистер Фрэзер, тоже, если вы не захотите выдать себя за француза.
– Проклятье! – тихо выругался Джейми, взглянул на меня и нахмурился. – Я разве не сказал, чтобы ты отправлялась вниз?
– Сказал, – ответила я, но вместо того, чтобы уйти, придвинулась к нему, не сводя глаз с военного корабля.
Офицер в расшитом золотом мундире и шляпе с галуном спускался с его борта в корабельную шлюпку.
– Если британских матросов призовут, – спросила я капитана Рейнса, – что с ними будет?
– Им придется служить на борту «Дельфина», – он кивнул в сторону военного корабля с носовым украшением в виде головы губастого морского животного, – в качестве моряков военного флота. По прибытии в порт их могут отпустить, а могут и не отпустить.
– Что? Ты хочешь сказать, что они имеют право просто захватывать первых попавшихся людей и заставлять их служить матросами, сколько им вздумается?
При одной мысли о том, что Джейми может вот так, неожиданно, исчезнуть, меня пробрал ужас.
– Имеют, – подтвердил капитан. – И если они это сделают, нам придется добираться до Ямайки с половиной команды.
Он повернулся и отправился встречать шлюпку. Джейми сжал мой локоть.
– Иннеса и Фергюса никто не заберет, – сказал он. – Они помогут тебе в поисках Айена. Если нас заберут, – (это «нас» больно укололо меня), – отправляйся на плантацию Джареда у Сахарного залива и начинай поиски оттуда.
Джейми посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся.
– Там мы с тобой и встретимся, – добавил он, сжимая мой локоть. – Трудно сказать, как скоро, но я непременно туда прибуду.
– Но ты можешь выдать себя за француза! – попыталась протестовать я. – Никто тебя не уличит.
Он смерил меня долгим взглядом и покачал головой.
– Нет. Неужели ты думаешь, что я позволю им забрать моих людей, а сам спрячусь, прикрывшись французским именем?
– Но…
Я хотела сказать, что шотландские контрабандисты вовсе не «его люди» и ему совсем не обязательно идти ради них на такие жертвы, но не стала, поняв, что возражения бесполезны. Шотландцы не были его родичами или арендаторами, среди них мог оказаться предатель, но это он, Джейми, завел их сюда, а значит, он в ответе за них, что бы ни случилось.
– Не бери в голову, англичаночка, – тихо сказал он. – Со мной все будет в порядке. Но на данный момент нам лучше называться супругами Малкольм.
Он похлопал меня по руке и двинулся вперед, готовый встретить любую судьбу. Я поплелась за ним. Когда лебедка подтянула визитера, брови капитана Рейнса полезли на лоб.
– Господи помилуй, что это? – пробормотал он, увидев появившуюся над бортом «Артемиды» голову.
То был молодой человек лет двадцати пяти, его осунувшееся лицо и понурые плечи свидетельствовали о крайней усталости. Мундир был ему велик, рубаха под ним – грязна; ступив на палубу «Артемиды», он пошатнулся.
– Вы капитан этого корабля? – Глаза молодого англичанина покраснели от усталости, однако это не помешало ему мигом вычленить капитана Рейнса из толпы угрюмых матросов. – Я Томас Леонард, исполняющий обязанности капитана корабля «Дельфин», флота его величества. Ради бога, – прохрипел он, – у вас на борту есть хирург?
Внизу, за стаканом портвейна, капитан Леонард объяснил, что четыре недели назад на «Дельфине» разразилась эпидемия – какое-то моровое поветрие.
– Половина команды слегла, – сказал он, вытирая с подбородка малиновую каплю. – Тридцать человек мы уже потеряли, и есть основания опасаться, что потеряем гораздо больше.
– Капитана вы тоже лишились? – спросил Рейнс. Леонард покраснел.
– Наш… наш капитан и оба его старших помощника умерли на прошлой неделе, а также хирург и помощник хирурга. Я был третьим помощником и принял командование на себя.
Это объясняло и необычную молодость командира, и его нервное состояние: в один миг превратиться из младшего офицера в командира военного корабля с экипажем в шестьсот человек и эпидемией на борту – такое испытание повергнет в дрожь кого угодно!
– Если бы у вас нашелся кто-нибудь обладающий медицинскими познаниями…
Его взгляд с надеждой перебегал с капитана Рейнса к слегка хмурившемуся Джейми.
– Хирург на «Артемиде» я, капитан Леонард, – прозвучал из дверного проема мой голос. – Опишите симптомы болезни.
– Вы?
Голова молодого капитана дернулась в мою сторону, челюсть отвисла, открыв взгляду язык с белесым налетом и зубы в пятнах от табачной жвачки.
– Моя жена – редкостная целительница, капитан, – мягко пояснил Джейми. – Если вы нуждаетесь в помощи, я рекомендовал бы вам рассказать ей о том, что у вас происходит, выслушать ее рекомендации и неукоснительно им следовать.
Леонард моргнул, сделал глубокий вздох и кивнул.
– Хорошо. Так вот, кажется, все начинается со спазмов в животе, сопровождающихся поносом и рвотой. Заболевшие жалуются на сильную головную боль, их бросает в жар. Они…
– Есть ли у больных сыпь на животе? – спросила я, и он энергично закивал.
– Есть. А у некоторых еще и кровотечение из заднего прохода. О, прошу прощения, мэм! – Молодой человек покраснел. – Мне не следовало в присутствии дамы…
– Кажется, я знаю, что это может быть, – прервала я его извинения.
Во мне нарастало знакомое воодушевление врача, ставящего правильный диагноз и знающего, как бороться с недугом. «Труба зовет!» – подумала я с кривой усмешкой.
– Конечно, для полной уверенности мне лучше бы осмотреть больных, но…
– Моя жена будет рада помочь вам советом, капитан, – встрял Джейми. – Но, боюсь, подняться к вам на борт она не может.
– Вы уверены? – Глаза капитана Леонарда были полны отчаяния. – Если бы миссис Малкольм хотя бы взглянула на мою команду…
– Нет! – произнес Джейми в тот же самый миг, когда я сказала:
– Да, конечно.
Джейми встал и со словами: «Прошу прощения, капитан Леонард» – вытащил меня из каюты в проход, ведущий к кормовому трюму.
– Ты с ума сошла? – прошипел он, схватив меня за руку. – Это надо додуматься – отправиться на чумной корабль! Рискнуть жизнями – своей, команды, юного Айена – из-за какой-то шайки чертовых англичан!
– Это не чума, – возразила я, пытаясь высвободить руку. – Никакой опасности для меня нет. Да отпусти ты меня, чертов шотландец!
Отпустить он, правда, отпустил, но по-прежнему загораживал трап, сверкая глазами.
– Послушай меня, – терпеливо сказала я. – Это не чума. Судя по описанию болезни, у них там эпидемия брюшного тифа. А тифом я заразиться не могу, я же рассказывала тебе про вакцинацию.
По его лицу пробежала тень сомнения. Несмотря на все мои объяснения, микробы и вакцины казались ему чем-то относящимся к области черной магии.
– Да? – скептически пробормотал он. – Может, оно и так, но…
– Послушай! – с нажимом повторила я. – Я врач. Они больны, и я могу что-то для них сделать… и… и обязана сделать!
Определенное воздействие этот образец красноречия произвел. Джейми приподнял бровь, как бы предлагая мне продолжить.
Я глубоко вздохнула. Как могла я объяснить это – необходимость, внутреннюю потребность исцелять? Фрэнк, хоть и на свой манер, понимал. Значит, должен существовать способ донести это и до Джейми.
– Я дала клятву. Когда стала врачом…
Брови его полезли на лоб.
– Клятву? – повторил он за мной. – Что за клятву?
До сих пор мне довелось произнести клятву Гиппократа вслух только один раз, однако ее текст, заключенный в рамочку, висел в моем кабинете. Это был подарок Фрэнка в честь окончания медицинской школы.
Я сглотнула ком в горле, закрыла глаза и заговорила, словно перед моим внутренним взором развернули свиток:
– «Клянусь Аполлоном-врачом, Асклепием, Гигиеей и Панакеей и всеми богами и богинями, беря их в свидетели, исполнять честно, соответственно моим силам и моему разумению, следующую присягу и письменное обязательство… Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости. Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла… Чисто и непорочно буду я проводить свою жизнь и свое искусство… В какой бы дом я ни вошел, я войду туда для пользы больного, будучи далек от всякого намеренного, неправедного и пагубного, особенно от любовных дел с женщинами и мужчинами, свободными и рабами. Что бы при лечении – а также и без лечения – я ни увидел или ни услышал касательно жизни людской из того, что не следует когда-либо разглашать, я умолчу о том, считая подобные вещи тайной. Мне, нерушимо выполняющему клятву, да будет дано счастье в жизни и в искусстве и слава у всех людей на вечные времена, преступающему же и дающему ложную клятву да будет обратное этому».
Я открыла глаза и увидела, что Джейми внимательно меня разглядывает.
– Э… часть этого только дань традиции, – пробормотала я.
Уголок его рта слегка дернулся.
– Понятно, да, начало звучит малость по-язычески, но мне понравилось место, где ты обязуешься никого не совращать.
– Так и думала, что тебе понравится, – буркнула я. – Со мной добродетели капитана Леонарда ничто не грозит.
Он слегка фыркнул и запустил пальцы в волосы.
– Значит, у вас, у врачей, так принято? Вы считаете себя обязанными помогать каждому, кто к вам обратится, даже врагу?
– Да, если он болен или ранен, – ответила я, ища понимания в его глазах.
– Ну ладно, – неохотно согласился он. – Мне самому случалось порой давать клятвы, и я держал слово, хотя это всегда было нелегко.
Джейми дотронулся до моей правой руки, и его пальцы замерли на серебряном колечке.
– Одни обеты, однако, перевешивают другие, – произнес он, глядя мне в лицо.
Солнце, падая из люка над головой, высвечивало рукав его рубашки, золотило кожу руки и вспыхивало на серебре моего обручального кольца.
– Да, – тихо сказала я. – Ты знаешь, так оно и есть. – Я положила другую руку ему на грудь, и золотое кольцо блеснуло, поймав луч солнца. – Но когда держишь одну клятву, иногда неминуемо нарушаешь другую…
Джейми вздохнул и нежно поцеловал меня.
– Ну ладно. Не становиться же тебе клятвопреступницей. – Он выпрямился и с сомнением добавил: – А эта твоя… вакцинация и вправду работает?
– Еще как работает, – заверила я его.
– Может, мне все-таки стоит пойти с тобой?
– Тебе нельзя: ты ведь не был привит, а брюшной тиф – ужасно заразная штука.
– Ты сделала вывод о тифе только на основании слов капитана Леонарда, – заметил он, – и пока не можешь быть в этом уверена.
– Не могу, – признала я. – Но есть только один способ удостовериться.
На борт «Дельфина» меня подняли в подвесной боцманской люльке, жутко раскачивавшейся в воздухе над пенящимся морем. После неуклюжего приземления ощутив под ногами твердь, я подивилась тому, как прочна и солидна палуба военного корабля по сравнению с хлипким дощатым настилом «Артемиды», оставшимся далеко внизу. Я взирала на наше суденышко, как с Гибралтарской скалы.
Пока я переходила с корабля на корабль, ветер растрепал мои волосы. Я собрала их наверх и заколола как смогла, после чего потянулась за медицинским саквояжем, который дала подержать гардемарину.
– Лучше всего сразу покажите мне больных, – велела я.
Ветер был свежим, и я подумала, что обеим командам будет не так-то просто удерживать корабли борт к борту.
Под палубой было сумрачно, маленькие масляные лампы, мягко покачивавшиеся вместе с корпусом корабля, давали мало света, и ряды подвесных коек с лежащими на них людьми прятались в глубоких, лишь кое-где разрежавшихся тенях. Все это напоминало лежбище китов или еще каких-то морских животных, сбившихся в тесную стаю и покачивающихся на волнах.
Внизу стояла ужасающая вонь. Воздух поступал сюда с палубы через узкие вентиляционные отверстия, чего было явно недостаточно.
К смраду немытых матросских тел примешивалось отвратительное зловоние рвоты и кровавого поноса. Жидкие фекалии то здесь, то там пятнали палубу под гамаками, ибо некоторые больные были слишком слабы, чтобы дотянуться до какого-нибудь из немногих имеющихся в наличии горшков. Пока я осторожно продвигалась вперед, мои подошвы прилипали к полу и отрывались с противным, чмокающим звуком.
– Мне нужно больше свету! – бросила я приставленному ко мне в качестве сопровождающего унылому, перепуганному гардемарину.
Он прикрывал лицо шарфом с самым несчастным видом, однако повиновался – подняв фонарь, продвинулся ко мне, насколько мог среди гамаков.
Лежавший человек застонал и отвернулся, словно свет причинял ему боль. Он раскраснелся от жара, кожа на ощупь была горячей. Я задрала ему рубашку и осмотрела живот, раздутый и твердый. Когда я попыталась осторожно пальпировать, больной изогнулся, как червь, издавая жалобные стоны.
– Все в порядке, – успокаивающе сказала я. – Вам помогут, скоро вы почувствуете себя лучше. Только позвольте заглянуть вам в глаза. Да, вот так.
Я оттянула веко: зрачок на свету сузился, веки покраснели.
– Боже, уберите свет! – выкрикнул больной, отдергивая голову. – У меня от него голова раскалывается!
Итак, лихорадка, рвота, брюшные спазмы, головная боль.
– Знобит? – спросила я, махнув рукой гардемарину, чтобы убрал фонарь.
Ответом послужил утвердительный стон.
Даже в полутьме я видела, что многие люди на подвесных койках завернуты в одеяла, хотя здесь, внизу, было душно и жарко.
Если бы не головная боль, можно было бы подумать, что это обычный гастроэнтерит, но эта хворь не поражает столько людей сразу. Сомнений нет, это не отравление, а какая-то цепкая зараза. Не малярия, пришедшая в Европу с Карибских островов. Скорее всего, брюшной тиф, носителем которого является обыкновенная вошь. Эта болезнь стремительно распространяется при скоплении большого количества людей в тесном пространстве, что как раз и имело место. Да и симптомы на первый взгляд были схожими. С одним лишь отличием.
Первый осмотренный мною моряк не имел характерной сыпи на животе, второй тоже, но у третьего этот симптом обнаружился, так же как и розовые, в форме розеток пятна на липкой белой коже. Я крепко надавила на одно такое пятнышко, и оно исчезло, появившись снова, как только кровь прилила к коже. С трудом протиснувшись между гамаками, я вернулась к трапу, где меня дожидался капитан Леонард.
– Это брюшной тиф, – заявила я со всей уверенностью, какая только была возможна без микроскопа и анализа бактериального посева.
– О! – Судя по выражению осунувшегося лица, капитан был полон дурных предчувствий. – И как по-вашему, миссис Малкольм, можно с этим что-нибудь сделать?
– Да, можно, но это будет непросто. Больных необходимо вынести наверх, вымыть и уложить там, где они смогут дышать чистым воздухом. Кроме того – это уже вопрос выхаживания, – им необходимо жидкое питание. Очень много воды – кипяченой, это очень важно! – и обтирания, чтобы остановить лихорадку. Однако главное – воспрепятствовать дальнейшему распространению заразы. Тут потребуется кое-что сделать…
– Так сделайте, – прервал он меня. – Я прикажу выделить столько трудоспособных людей, сколько возможно, чтобы они выполняли все ваши распоряжения.
– Хорошо, – пробормотала я, неуверенно озираясь по сторонам. – Я начну и объясню вашим людям, что надо делать, но работа предстоит большая. А капитан Рейнс и мой муж торопятся.
– Миссис Малкольм, – с воодушевлением произнес капитан. – Я буду весьма признателен за любую помощь, какую вы сможете оказать. Нам необходимо как можно скорее попасть на Ямайку, но если поветрие охватит и оставшуюся часть команды, мы можем вообще туда не добраться.
Говорил он весьма серьезно, и я вдруг ощутила жалость к нему.
– Хорошо, – вздохнула я. – Для начала выделите мне дюжину матросов.
Взобравшись на шканцы, я подошла к борту и помахала Джейми, который стоял у руля «Артемиды», глядя наверх. Несмотря на расстояние, я хорошо видела его лицо: оно было встревоженным, но при виде меня на нем появилась широкая улыбка.
– Ты спускаешься? – крикнул он, сложив рупором ладони.
– Пока еще нет! – крикнула я в ответ. – Мне нужно два часа!
Показав два пальца для наглядности, я отступила от борта и увидела, как растаяла его улыбка.
Убедившись, что больных вынесли на корму, сняли грязную одежду и принялись мыть их морской водой, я отправилась на камбуз, чтобы проинструктировать кока и его помощников насчет гигиенических предосторожностей, и вдруг ощутила движение под ногами.
