Текст книги "Глаза ночи"
Автор книги: Диана Бейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 32 страниц)
– Сегодня мы произвели впечатление на Бренвен, Джейсон. Похоже, ты – так даже слишком сильное, но это неважно. Важно, что она была встревожена, когда расставалась с нами. Ты слышал, как она говорила о своей работе, насколько она важна для нее. Она почувствовала, что, проводя время с нами, рискует потерять ее. Ты, конечно же, помнишь это?
– А-а.
Гарри замолчал. Он почувствовал, что не должен говорить Джейсону, насколько важно, чтобы Бренвен оставалась здесь, в Лланфарене. Именно близость к этому месту, связь с ним делали ее такой потенциально полезной для Гарри. Он сказал Джейсону:
– Мы должны продвигаться медленно, иначе и ты, и я – оба потеряем ее.
Джейсон пальцем чертил вертикальные линии на запотевшей поверхности своего стакана. Он не отличался терпением, но все делал тщательно. И никогда ничего не терял. Никогда.
Наконец Джейсон сказал:
– Хорошо. Может быть, ты и прав. Мы вернемся через месяц.
Глава 3
Бренвен стояла на тропинке, идущей по стене замка, и смотрела на море, как обычно, ища таким образом успокоения. Не в первый раз думала она о том, насколько изменилась ее жизнь с приездом прошлым летом Гарри Рейвенскрофта и Джейсона Фарадея. Она не забыла, как буквально через пару часов после знакомства, к ней пришло понимание: эти два человека перевернут ее жизнь. Как будто бы они принесли ей свой мир идей и знаний, а сами увезли с собой часть Лланфарена.
Они вернулись после того, как в течение месяца обследовали Уэльс, посещая замки, руины и другие места, чрезвычайно интересные для Гарри, но, очевидно, гораздо менее интересные для Джейсона. Она тогда уже смирилась с мыслью, что больше никогда не увидит их – Гарри, чье острое восприятие ее тесной связи с Лланфареном сделало его уже тогда чем-то вроде давнего близкого друга, и Джейсона – сильного, умного мужчину, вызывавшего одновременно желание и страх.
Ее отношения с ними укрепились после того, как она согласилась помогать Гарри в его исследованиях: в последнее время Бренвен ездила в различные места, указанные в списке, который он ей дал, а потом записывала свои наблюдения и впечатления и периодически отсылала свои доклады в Америку. Поначалу она относилась к этим занятиям скептически. Ну какую ценность могут представлять ее интуитивные соображения? Но Гарри убедил ее в их жизненной важности по сравнению с опосредованными исследованиями, которые можно проводить в Америке. Он даже предоставил в ее распоряжение маленький голубой «моррис-минор» и заплатил пятьсот фунтов.
Несмотря на то, что большинство поездок приходилось совершать в свободное от работы в Лланфарене время, и ей приходилось скрывать от Керров свои занятия, она чувствовала себя гораздо независимее, чем раньше. Бренвен стала меньше ощущать себя прислугой и больше – человеком, поглощенным интересным делом. Никто из видевших ее в деревне не собирался рассказывать об этом Джону и Люси. К ней хорошо относились и не завидовали тому, что ей приходится проводить так много времени в обществе этих молчаливых людей.
Места, которые она посещала, и особенно Лланфарен, имели богатую историю, и ее способность видеть происходившее в прошлом становилась все более ярко выраженной. Она описывала свои ощущения в дневнике, а также в докладах, предназначавшихся для Гарри, и от этого ей самой они уже не казались такими странными. Каким путем эти мысли, или видения, или что бы то ни было приходили к ней, Бренвен не знала. И вдруг за каким-то поворотом лестницы она ощущала что-то необъяснимое, и давно забытое слово готово было вот-вот сорваться с кончика языка. Возможно, академические круги сочтут ее наблюдения фантазией, а интерпретацию этих наблюдений, сделанную профессором Рейвенскрофтом, чистейшей спекуляцией, но это была уже проблема Гарри.
У студентов Редмунд-колледжа, расположенного в Редмунде, штат Вирджиния, было любимое место отдыха, которое они называли «Катакомбами», и это очень подходило подвальному бару, состоявшему из нескольких сумрачных комнат, стены которых было тесно уставлены кабинками. Подобно многим другим популярным преподавателям колледжа, Джейсон Фарадей предпочитал шумный полумрак «Катакомб» прохладному неоготическому великолепию Редмундского клуба преподавателей. О, он совсем не стремился равноправно общаться со студентами на их уровне, скорее наоборот – приходил в «Катакомбы» для того, чтобы в очередной раз насладиться обожанием студентов. Он был не столько выдающимся преподавателем, сколько одаренным мотиватором и манипулятором, но студенты были слишком молоды, чтобы понять различие между тем и другим, и год за годом выбирали его «самым выдающимся профессором». В избранной Джейсоном области – политологии – его макиавеллиевское восприятие мира было как нельзя кстати. Общества своих коллег в Клубе преподавателей он старался по возможности избегать, и сейчас шел туда только потому, что Гарри Рейвенскрофт назначил там встречу. Джейсон с сожалением миновал подвальный вход в «Катакомбы».
Зал столовой Клуба преподавателей был огромным, как собор. В небольшой темной нише, в которой находился бар, удобно устроившись в одной из кабинок, похожих по иронии судьбы на те, что были установлены в «Катакомбах», сидел Гарри Рейвенскрофт. Он поднял руку, приветствуя Джейсона. После обычного обмена ничего не значащими репликами они перешли к предмету, который крайне беспокоил их обоих, хотя и по разным причинам.
– Теперь почему я пригласил тебя встретиться со мной сегодня, – начал Гарри. – Я получил письмо от Бренвен и подумал, что ты захочешь прочесть его.
Джейсону совершенно неинтересны были описания ощущений Бренвен в тех местах, которые она посетила по просьбе Гарри, но он бы все равно жадно прочел письмо слово за словом только потому, что оно было написано ее рукой. Он был одурманен, и на какое-то мгновение Гарри даже стало жаль этого сильного человека. Одержимость Бренвен не принесет ничего хорошего ни ему, ни ей. И все же печально, что Джейсон знал так мало любви в своей жизни, что смог принять это безумное эмоциональное влечение за такое тонкое, глубокое и полное парадоксов чувство. Гарри любил однажды… Но это было очень, очень давно.
Письмо было написано на многих страницах ясным, легко читаемым почерком. Бар был плохо освещен, и Джейсону приходилось напрягать глаза. Сами слова письма ничего не значили для него, но он представлял себе ее руку, отмечал богатый словарь, тщательно построенные предложения.
– Она пишет хорошо, – наконец сказал Джейсон. – Особенно если учесть, о чем ты заставляешь писать. Она будет прекрасно учиться здесь, в Редмунде. Как ты думаешь, что Бренвен выберет своей профилирующей дисциплиной?
– Ага! – воскликнул Гарри. – Теперь я понимаю. Я должен признать, что мне долго не удавалось найти ответ на этот вопрос, но сейчас все стало ясно…
Джейсон потряс головой, как бы пробуждаясь ото сна. Вряд ли он сам помнил о том, что только что произнес, настолько глубоко погрузился в мечты о Бренвен.
– О чем ты там болтаешь, Гарри?
– О Бренвен, конечно. Почему ты испытываешь к ней эту стойкую иррациональную привязанность. Почему ты так настойчив в своей решимости получить именно ее – девушку, которая вполовину младше тебя!
– Следи за тем, о чем ты говоришь! Мы уже обсуждали это раньше.
– Да, да. Но раньше я не понимал. Это именно из-за того, что она так молода, не так ли? У тебя никогда не было длительных отношений с женщинами, близкими тебе по возрасту. Но Бренвен молода, умна, прекрасна, и, возможно, самое главное – она находится далеко-далеко отсюда. Бренвен – это все студентки, к которым тебя тянуло, и которых ты не мог заполучить, все эти девушки, с которыми ты хотел переспать и не мог – из страха, что тебя застукают. В конце концов, Редмунд – небольшое местечко, и если бы тебя поймали, то обязательно бы выгнали с работы.
– Кем ты считаешь себя, доктором Фрейдом? – хриплым, угрожающим голосом спросил Джейсон.
– Это неважно. Я прав, признайся.
– Может быть, и прав. Меня действительно тянет к моим студенткам, и я ничего не могу поделать с этим. Это просто мука. Я не ожидал, что ты поймешь. – Джейсон фыркнул. Он держал себя в руках, но внутри кипел от гнева. – Послушай, Гарри. Меня совершенно не интересует твой проект, и лично я считаю, что у тебя не больше шансов добиться его финансирования, чем у кубика льда шансов не растаять в аду. Но я не уговариваю тебя бросить свои исследования, не так ли? Твой безумный проект – это твое дело. То, что я чувствую по отношению к Бренвен, – это не безумие, но даже если это и так, то это – мое дело. Держись подальше от моего дела, доктор Рейвенскрофт, и я буду держаться подальше от твоего!
Гарри наклонил голову, почувствовав яростную силу гнева Джейсона. Он не хотел рассердить его, он хотел, чтобы тот понял истинное положение вещей и расстался с этой мыслью. Гарри поднял взгляд, услыхав тяжелое дыхание Джейсона, и ярость, написанная на его лице, заставила Гарри инстинктивно отпрянуть от стола. Он почувствовал страх, ощутил его горький металлический привкус во рту. Страх не только за себя, но за них троих.
– Извини, Джейсон, – хрипло сказал Гарри. – Я не хотел тебя оскорбить. Я всего лишь пытался удержать, чтобы ты не допустил ошибки. Я не хочу, чтобы ты причинил боль себе. Или мне. Или Бренвен.
Джейсон толкнул к нему через стол страницы письма Бренвен. Кажется, он потерял контроль над собой. Обычно он давал волю своим эмоциям лишь в местах, далеких от небольшого, пронизанного сплетнями общества преподавателей Редмунда, но сегодня… Его челюсть дергалась. Не доверяя себе, Джейсон встал.
– Подожди, – заторопился Гарри. – Допей. Прими мои извинения и пообедаем вместе.
Джейсон повернул свою крупную голову и посмотрел на единственного друга-мужчину, который был у него во всей его взрослой жизни.
– Я принимаю твои извинения, но все же думаю, мне лучше уйти. Достаточно. Это достаточно. Гарри.
Он отправился домой и написал письмо Бренвен, свое второе письмо. Она все еще не ответила на первое.
Бренвен долго размышляла над посланием Джейсона, полным длинных описаний академических возможностей Редмунда. Он писал, что легко может представить себе ее среди студентов колледжа, что с радостью познакомил бы ее с культурными достопримечательностями Вашингтона и окрестностей. Его слова умело и незаметно соблазняли ее так же, как когда-то само его присутствие.
Бренвен была обеспокоена. Ею владело какое-то странное чувство, что она никогда больше не будет жить вместе со своей семьей. Часто она страстно желала оказаться рядом с ними, но в то же время ощущала какое-то непонятное отчуждение. Хотя ее жизнь с Джоном и Люси Керр была далекой от совершенства, она училась, взрослела, открывала себя навстречу новому опыту. Но уехать в Америку, как это умолял ее сделать Джейсон… Внутренний голос что-то кричал ей, но она не была уверена, что правильно понимает его. Поэтому она сожгла письмо Джейсона, вежливо ответила на него несколькими словами на рождественской открытке и решила продолжать работать как можно лучше.
К тому моменту, когда Гарри и Джейсон во второй раз вернулись сюда летом, Бренвен провела много времени, не только работая над проектом Гарри, но также и над планом расчистки, принадлежавшим Люси и Джону. Они – возможно, это больше была Люси – решили, что необходимо очистить Длинную галерею от мусора и грязи. Разумеется, главным исполнителем стала Бренвен, руки ее потрескались от холода и ветра, покрылись ссадинами и царапинами.
Только ее дневник знал, как дались девушке эти месяцы. Поначалу лишь упрямство заставляло ее продолжать работу, когда сквозь разбитые окна в галерею просачивался липкий холодный туман, часто смешанный со снегом или дождем. Постепенно это упрямство переросло в несгибаемую волю. Бренвен так тяжело трудилась не для того, чтобы заслужить похвалу своих работодателей, ей хотелось убедиться в своих возможностях укрепить себя. Она следовала собственным решениям, вырабатывала собственное мнение, находила собственное удовлетворение. И чем дольше и упорнее она трудилась, тем меньше боялась Люси Керр. Она никогда не стала бы бросать ей открытый вызов, потому что если смотреть на вещи реалистично, то Джон и Люси действительно могли лишить ее работы. А Бренвен не хотела терять ее, не хотела покидать Лланфарен. К весне она поняла, что может тихо и спокойно поступать так, как сама того хочет. Она могла сказать «нет» и делала это, но не вслух, а своими действиями.
Таким образом, Бренвен продолжала самостоятельно, не посвящая в это Джона и Люси, работать над проектом Гарри. Она полностью исследовала замок по его поручению и наконец в мае, незадолго до своего восемнадцатого дня рождения, ощутила себя настолько уверенной в себе, что, не заботясь о том, видят ее Джон и Люси или нет, стала ездить на машине в места, которых не было в списке Гарри, но которые были интересны ей самой.
С Гарри она чувствовала огромное духовное родство, но влечение к Джейсону тоже усилилось. Использовав свои чары, тот вырвал у Люси разрешение посетить одну из старейших частей замка – Пятую башню, а также комнаты и коридоры, находящиеся между ней и Северной башней. Оказавшись там, даже Джейсон ощутил чье-то присутствие. Но настоящее потрясение он испытал, когда увидел Гарри и Бренвен, окруженных столбами света, как если бы они притянули к себе весь свет, находящийся в комнате. Они казались очень высокими, больше семи футов в высоту, но это, должно быть, была игра света. Гарри бросил на Джейсона свирепый взгляд, когда тот попытался приблизиться, и жестом указал на знак на полу в центре комнаты. Это был круглый камень, вделанный в земляной пол, на котором был вырезан странный узор с крестом в центре. В Пятой башне их обступила волна насилия. Тьма в комнате была представительницей зла, которое когда-то здесь вершилось. Гарри и Бренвен ощущали груз прошлого, как тяжелый покров, накинутый на них.
Гарри объяснил свою и Бренвен психическую особенность как силу, дающую возможность «читать» то, что происходило в прошлом во время религиозных ритуалов, а также во время проявления сильных, в том числе и гибельных страстей. Внутренний взор Бренвен увидел колодец, выдолбленный в скале глубоко под башней. На самом дне его находился туннель, который вел к морю. Она увидела кости на дне колодца, принадлежавшие людям, которых называли Мудрецами и которых бросали в колодец, чтобы они умерли там от голода или просто разбились. Она слышала крики мертвецов, как если бы они хотели предупредить ее, что зло до сих пор витает в тех комнатах, которые когда-то были частью монастыря.
Девушка почувствовала, что с нее достаточно этих нарушающих душевное равновесие наблюдений, и прямо сказала об этом Гарри. Куда может завести подобное копание в прошлом? Она действительно была потрясена тем, что «увидела» в Пятой башне. Лучше оставить в покое эти тени прошлого – друидов, монахов и прочих, иначе они могут легко подвергнуть тебя опасности. Пусть Гарри, если он хочет продолжать изучение дохристианского фольклора, делает это без нее. Джейсон поддержал ее.
Вообще, Бренвен обнаружила, что больше не чувствует неловкости рядом с Джейсоном. Он был сильным, знал себя и знал, что ему нужно, умел заставить ее почувствовать себя необходимой и желанной. Когда Гарри стал настаивать на продолжении работы, Джейсон сказал ей:
– Ты не обязана делать ничего, чего бы ты не хотела делать сама – ни для Гарри, ни для этих людей, Керров, ни для кого.
Она подняла на него взгляд, и что-то понравилось ей в этих карих глазах, которые постоянно смотрели на нее.
Джейсон знал, что он мог бы тогда ее поцеловать. Она бы не сопротивлялась, ибо очень нуждалась в поддержке. Но он не сделал этого. В ушах у него звенели его собственные слова – Бренвен не должна делать того, чего она не хотела бы делать. Он был уверен, что скоро, очень скоро она захочет его поцелуя. И не только.
Глава 4
Гарри продолжал писать свое исследование по фольклору в течение всего лета и теперь часто предоставлял Джейсона и Бренвен самим себе.
– Идите, идите. Я не хочу идти на прогулку. Вы что, не видите, что я занят? – сказал Гарри, даже не подняв головы от своих записей – множества страниц, покрытых его неразборчивым, расползающимся во все стороны почерком. И они ушли.
Наступил отлив. Широкая полоска мокрого песка, соединяющая Лланфарен с Англси, серебром сверкала в лунном свете. Бренвен и Джейсон шли по ней босиком, держа туфли в руках, и оставляли следы, которые через минуту исчезали в сыром песке, как будто бы здесь только что прошли феи. В воздухе ощущалось сладкое фруктовое дыхание позднего лета. Внезапный порыв ветра поднял волосы Бренвен и бросил их ей прямо в лицо. Она рассмеялась и свободной рукой попыталась распутать их.
Джейсон бросил на песок свои туфли и рассмеялся вместе с ней.
– Давай я помогу тебе, – сказал он.
Свои длинные волосы она носила распущенными, и это было ужасно приятно, ибо он как-то раз сказал, что ему так больше нравится. Волосы Бренвен были темными, чернее ночного неба, и имели такой же, как у неба, синеватый оттенок. Они казались ему нежнейшим тяжелым шелком, когда он убирал их с ее шеи и расправлял вдоль спины. Последнюю прядь он не стал отбрасывать назад, а уложил вдоль щеки, нежно проведя по ней пальцами, затем по шее, где он почувствовал под кожей биение пульса, затем медленно-медленно разгладил длинную шелковистую прядь вдоль ключицы и ниже, дальше, пока не почувствовал под тонким свитером мягкую выпуклость груди.
Он не отрывал свой взгляд от ее глаз. Бренвен не двигалась. У нее перехватило дыхание. От прикосновений Джейсона маленькие жгучие огоньки удовольствия разбегались по коже. В течение всего долгого лета он дразнил и мучил ее прикосновениями своих губ и пальцев, завлекая, заставляя испытывать предвкушение только для того, чтобы тут же отступить назад. Он часто обнимал ее и прижимал к себе, и она сквозь одежду чувствовала пульсирующую твердость, но никакого продолжения не следовало. Если когда-то она опасалась Джейсона, потом благоговела перед ним, то сейчас она страстно желала одного – освободиться от сковывавшего ее напряжения, хотя сама вряд ли осознавала это. Ее дыхание участилось. Никогда раньше он не прикасался к ней так, как сейчас, медленно, чувственно, намеренно добиваясь ее возбуждения. Его пальцы двинулись дальше, вниз по груди, к соску, к которому еще не прикасался ни один мужчина. Он тут же расцвел, набух, стал невероятно чувствительным. Бренвен закусила губу, чтобы подавить липкую влажность между ногами.
Джейсон пробормотал ее имя. Он охватил ее чувствительную грудь своей рукой, потер сосок большим пальцем и прижал губы к изгибу шеи. Она резко втянула воздух сквозь зубы и слегка вздрогнула, но не отстранилась. Она не коснулась его – ведь у нее в руках до сих пор были туфли. Губами, горящими от страсти, которую он едва сдерживал, Джейсон прижимался к нежной коже ее шеи, осторожно покусывал ее зубами, а затем, проведя по ней языком, обнял Бренвен и притянул к себе. Она уронила туфли, и ее руки обвились вокруг него.
Она готова, подумал Джейсон. Наконец! Он страстно целовал ее, потеряв абсолютно всякое представление о времени и месте; он уже почти утонул в ее сладости, когда остаток исчезающего здравого смысла предупредил его: Осторожно! Помни, она девственница!
Сердце Бренвен гулко билось. Этот долгий всепоглощающий поцелуй причинил ей боль, но все же она хотела еще. И неохотно позволила ему отстраниться.
– Руины аббатства должны прекрасно смотреться при лунном свете, – сказал Джейсон сладким, бархатным, полным соблазна голосом. – Пойдем со мной.
Когда закончился песок, они надели свои туфли. Джейсон обнял ее рукой за талию и прижал к себе. Бедро к бедру, нога к ноге, они шли сквозь шепчущую траву, поднимаясь на холм, где, как часовые на страже, высились руины аббатства.
«Это или безумие, или судьба, или то и другое», – подумала Бренвен. Она подняла взгляд на полную луну, сиявшую в небе, оглянулась на черную тень замка Лланфарен за ними, а затем повернулась и посмотрела в лицо Джейсону. Голодная страсть освещала его изнутри, подобно огню. Она прикоснулась к его густым волосам, которые даже при лунном свете сохраняли красноватый оттенок. Она знала. Она знала, что он будет делать, и хотела, чтобы он сделал это. Ее тело, пылая, жаждало его – того, кто разбудил его. Любовь, традиционные мысли о браке никогда даже не приходили ей в голову.
– Я хочу тебя, Бренвен, – сказал Джейсон.
– Я знаю, – ясным голосом ответила она. – Я понимаю. – И она потянулась к нему и поцеловала его точно так же, как он целовал ее, так же глубоко и долго.
Тело Джейсона, мощное и сильное, целиком состояло из твердых мышц, а грудь и пах заросли густыми волосами. Его упругий пенис показался ей чудом – она с удивлением, граничащим с почтительностью, прикоснулась к нему. Он простонал, и она почувствовала прилив головокружительного удовольствия. Почувствовала сладкое, сильное ощущение своей женской власти.
Они лежали на ее юбке и его рубашке, а от замка их скрывала полуразрушенная стена. Сквозь высокий свод ее единственного окна лился голубоватый лунный свет. Белая кожа Бренвен мерцала, как перламутр, как жемчуг. Ее грудь была полнее, чем Джейсон себе представлял, а бедра – более округлыми, но талия была настолько тонка, а грудная клетка казалась такой хрупкой, что он буквально боялся раздавить ее своим весом.
– Ты прекрасна, – прошептал он, проводя кончиком языка от ее груди к пупку и ниже. Она выгнула спину, и он сунул под нее свою руку. – Ты даже не представляешь, насколько ты прекрасна.
Он покрыл влажную внутреннюю поверхность ее бедер нежными быстрыми поцелуями, и она, раздвинув ноги, зарылась пальцами в его шевелюру.
Джейсон был изумлен и бесконечно благодарен тому, с какой быстротой она училась, как естественно отвечала на его ласки. Он не занимался любовью с девственницей со времени своей молодости, когда он и сам вряд ли знал, что делает. Сейчас же он знал, и делал это прекрасно. По ее реакции он понимал, что она испытывает удовольствие, возможно, даже большее, чем он, поскольку ему приходилось усиленно контролировать себя.
Он встал на колени между ее ногами и поднял глаза, чтобы еще раз посмотреть на нее. Ее веки были сомкнуты, а волосы, как черное опахало, лежали вокруг головы. Его сердце усиленно забилось, и он подумал: Я люблю ее. Никогда ни одна из женщин не вызывала у меня подобных чувств. Я действительно люблю ее! Он погладил рукой темный треугольник волос, ощутил ладонью их влажность и погрузил свои пальцы в мягкие, скользкие складки, и его тут же поглотила ее таинственная непохожесть. Он нежно проникал все глубже сначала одним пальцем, затем двумя, и она подняла ноги, согнув их в коленях и широко раздвинув, полностью открывшись для него. Все еще лежа с закрытыми глазами, она улыбнулась быстрой незаметной улыбкой предвкушения.
Когда Джейсон вошел в нее, Бренвен почувствовала резкую боль, которая тут же растворилась в море удовольствия, гораздо более невероятного, чем то, чего она ожидала. Она настолько удивилась, что широко открыла глаза. Огромная голова Джейсона, нависая над ней, заслоняла луну и почти все небо. В это мгновение он составлял весь ее мир. Он полностью заполнил ее. Она ощущала внутри долгие плавные толчки.
– О! – закричала она. – О!
Уловив ритм его движений, она ухватилась за его плечи. Он накрыл своим ртом ее рот, и она почувствовала, как его язык проникает все глубже, также как и он сам все глубже и сильнее проникал в ее тело, и они были одним, одним, одним… Одним! Одним огромным взрывом, разорвавшим их ощущения на мельчайшие частицы. Его и ее крик одновременно пронеслись над руинами.
В последовавшей за этим тишине Бренвен услышала, как бьются их сердца. Голова Джейсона лежала у нее на плече, но рукой он упирался в землю, поддерживая свой массивный торс.
Он поднял голову. Осунувшийся от только что затраченных усилий, он стал еще больше, чем когда-либо, похож на льва. В темноте черты его лица были почти неразличимы, но в глазах сверкал триумфальный огонь.
– Я люблю тебя, Бренвен, – сказал он.
Откуда-то издалека или, наоборот, изнутри ее самой до Бренвен донесся глухой звук удара металла о металл! Как будто где-то захлопнулись ворота или замкнулось последнее звено в цепи. Она посмотрела на Джейсона, обеспокоенно нахмурившись.
– Ты не должен говорить это только из-за того, что сейчас произошло.
– Но я действительно люблю тебя. – Он откатился в сторону, чтобы лечь рядом, взял ее руку и поцеловал.
Бренвен тонула в волнах необыкновенно сильных и абсолютно новых для нее ощущений и поэтому просто не знала, что сказать. Поэтому она не сказала ничего. Ее согревали остатки огня, только что пожиравшего их обоих, и она приникла к Джейсону, ища у него тепла и наслаждаясь мягкостью его кожи. Ее волосы, как покрывалом, накрыли их обоих. Он нежно гладил их, и она почувствовала, что, хотя она ничего не ответила ему, он тем не менее был удовлетворен. Она глубоко вздохнула.
Внутренний голос сказал: «Ты не любишь этого человека».
«О нет, – подумала Бренвен. – На этот раз, Голос, ты ошибаешься».
И Голос замолчал.
Бренвен ничего не сказала Гарри, не сказал ничего и Джейсон, но он все знал. Ну что ж, подумал он, это было неизбежно. Хотя Гарри продолжал считать, что Джейсон вовсе не влюблен, а просто одержим, но Бренвен невозможно было жалеть. Она вся светилась. Сияла и сверкала. Она выглядела и вела себя так, как и должна была вести себя женщина, испытывающая расцвет своей первой любви. Гарри хотел предостеречь ее, сказать, что ощущение влюбленности прекрасно, но скоротечно. Настоящая любовь приходит позже, если вообще приходит, к тем, кто считает себя влюбленным. Он хотел сказать, что Джейсон может быть безжалостным и жестоким, что ему не хватает ее правдивости, и он во всех отношениях просто недостоин ее. Но вместо этого Гарри придержал свой язык, ибо понял, что сам любит Бренвен, как снисходительный отец любит свое дитя. Он терпел, когда она убегала от него, чтобы побыть со своим любовником, он терпел мимолетные знаки, указывающие на их физическое сближение, хотя они разрывали его сердце на части, и он терпел тот свет, который появляется в глазах Бренвен, когда бы она ни упоминала о Джейсоне.
Гарри просто выжидал, поскольку он знал, что они с Джейсоном скоро уезжают. Бренвен не поедет с ними. Она уже отказалась от предложения Джейсона найти ей работу и помочь получить стипендию для обучения в Редмунде. Зная Бренвен уже достаточно близко, Гарри был уверен, что она не уедет из Уэльса с Джейсоном – или с любым другим мужчиной, пока тот не женится на ней. А Джейсон Фарадей был не из тех, кто женится. Может быть, сейчас, после того, как желаемое было завоевано, Джейсон вернется домой и забудет ее.
Больше всего сейчас беспокоило Гарри будущее его исследований и проблема поддержания его собственных контактов с Бренвен. Он считал себя ее учителем и надеялся в будущем стать ее наставником. Иногда в приливе откровенности с самим собой он признавал, что хотел бы развить необычайный экстрасенсорный дар Бренвен так, чтобы он мог сравниться с его собственным и даже превзойти его. Но если он не добьется финансирования своих исследований, он не сможет вернуться в Уэльс. Он оплатил это и предыдущее лето из собственного кармана, но его финансовые возможности не были безграничны.
Так многое зависело от него, добьется он финансирования своего проекта или нет! Ему нужно будет провести больше времени с Бренвен, потому что она упорно отказывались использовать свои необыкновенные способности после того, что они пережили в Пятой башне. И она пообещала, что никогда больше не станет делать этого. Она помогала ему в другом: делилась с ним своими знаниями истории и людей Уэльса, помогала ему классифицировать устные рассказы, собранные им в течение летних месяцев. И Гарри должен был признать, что Джейсон тоже оказывал ему большую помощь. Он был незаменим, когда нужно было разговорить людей, и еще умел очень незаметно пользоваться магнитофоном.
Наступила последняя неделя их пребывания в Уэльсе. Гарри отправил Джейсона на машине выполнить несколько поручений, ему хотелось побыть какое-то время наедине с Бренвен. За последние три недели, после того как она и Джейсон стали любовниками, такое выпадало нечасто.
Она выглядела прекрасно. Волосы свободно падали на плечи, как это нравилось Джейсону, а из расстегнутого ворота синей рабочей рубахи выглядывал шелковый платок, подаренный Джейсоном, его сине-зеленые узоры подчеркивали цвет ее глаз. Она улыбнулась ему, и Гарри подумал, увидел ли Джейсон в этих глазах нечто большее, чем их прекрасный цвет. Увидел ли он ум? Появляющуюся иногда стальную решимость? Заметил ли, как заметил это Гарри, что когда она чувствовала себя неловко в какой-то ситуации, то просто замыкаясь в себе, отгораживаясь от мира длинными черными ресницами? Интересно, подумал Гарри, как выглядят ее глаза, какое в них появляется выражение, когда ее охватывает сексуальный восторг?
– Гарри, почему ты так смотришь на меня? – удивленно спросила она своим мелодичным голосом.
– О, я просто пытался запомнить твое лицо. – Он поудобнее устроился на стуле, с интересом отметив теплое покалывание внизу живота: в этот момент он испытывал чувства, далекие от отеческих. – Возможно, пройдет много времени, прежде чем я снова увижу тебя.
– Вероятно, ты снова увидишь меня завтра и еще несколько раз до вашего отъезда, и в любом случае ты же вернешься сюда следующим летом. – Бренвен рассмеялась и прикоснулась своими прохладными длинными пальцами к его руке. Они сидели в кабинете, который раньше был гостиной, в коттедже, который Гарри и Джейсон снимали. – Не слишком ли это драматично, Гарри? Даже для тебя?
– Нет, Бренвен. Это серьезно. – Он отбросил назад прядь волос, которая постоянно падала ему на глаза – давно пора было подстричься. – Возможно, до нашего отъезда я не увижу тебя наедине, так, как сейчас, а я хочу сделать подарок…
– Подарок? Но, Гарри, ты не должен… Ты и так уже подарил мне слишком многое.
Гарри открыл ящик стола и достал оттуда мешочек из мягкой кожи, которая когда-то была светло-коричневой, но сейчас уже посерела от времени. Мешочек был туго завязан почерневшим кожаным ремешком.
– Это тебе, Бренвен.
Мешочек мягко лег в ее ладонь. Он был шелковистым и на удивление тяжелым.
– Открой.
– Он кажется очень старым. – Она ослабила кожаный ремешок, растянула горловину мешочка и заглянула внутрь.
– Ну же, – улыбнулся Гарри, – высыпай. Он действительно очень-очень старый, и там нет ничего бьющегося, я тебя уверяю.
