Текст книги "Глаза ночи"

Автор книги: Диана Бейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 32 страниц)

Идентичный уже стоявшему в центре гостиной стул был поспешно освобожден одним из зрителей, сидевших в гостиной, и Сиэрлз Бошамп поставил его так, как указал Мортон.

– Ну что ж, – сказал Мелвин Мортон, усаживаясь, – начнем.

В комнате установилась глубокая тишина. Бренвен, которая находилась всего в нескольких футах от Мортона, оценила значение этой тишины. Она была одновременно выжидательной и коллективной, как будто бы каждый из присутствовавших в комнате присоединился к скромному маленькому человечку в предчувствии явления его гостя из другого измерения. Бренвен напомнила себе о том, что один только его скромный вид вовсе не гарантирует того, что он не окажется мошенником; но она, по правде говоря, не верила в это. Она чувствовала, как от Мелвина Мортона исходит положительная энергия, и ее было очень много.

Он расслабил свой галстук и расстегнул воротничок и теперь сидел, выпрямившись на стуле, опираясь на его прямую спинку, слегка расставив ноги и упершись ими в пол и положив руки на колени. Его глаза были закрыты. Он глубоко дышал через рот и звук дыхания заполнял тишину комнаты. Казалось, время остановилось, и внимание всех присутствующих было направлено к высшей точке ожиданий.

Мортон глубоко выдохнул, и его голова упала на грудь, а тело внезапно обмякло. Бренвен с трудом удержалась от того, чтобы броситься к нему и не дать сползти со стула. В мгновение ока он снова выпрямился, открыл глаза и улыбнулся. Когда он произнес свои первые слова, в столовой пронесся бессознательный дружный возглас удивления. Голос, который вылетал из уст Мелвина Мортона, казался невозможным для мужчины, даже чисто анатомически. Это был женский голос, слегка гнусавый, отрывисто произносящий слова с неопределенным иностранным акцентом.

– Добрый вечер. Меня зовут Грасия. Я чувствую здесь присутствие многих душ, и это наполняет меня радостью. Я пришла к вам через этого мужчину, который является восприимчивым, очень хорошим человеком с чистой, лишенной зла душой. Я пришла потому, что я – учитель и целитель, а в ваше время многие просят совета и многие нуждаются в исцелении. – Голос затих, а затем снова продолжил свою речь: – Я чувствую, что здесь присутствуют те, кто осознает эту потребность. Я буду говорить о прогрессе, движении навстречу Высшему Благу. Всегда и всем было известно, что каждая отдельно взятая душа может прогрессировать. Я говорю вам, что многие, очень многие души могут также прогрессировать в группе. Вся цивилизация в целом может подняться на следующий виток спирали прогресса к Высшему Благу. Как этого достичь? Деятельностью небольших групп в огромной массе целого, точно так же, как дрожжи заставляют все тесто подниматься и расти. Ни одна душа, находится ли она, как ваша, в теле, или как моя, вне тела, в другом измерении, не является совершенно одинокой. Мы разделены, но мы – вместе. Наши группы подобны концентрическим кругам внутри других концентрических кругов.

Горло Мелвила Мортона двигалось, его лицо искажалось, когда Грасия говорила. Физически это, очевидно, было для него совсем нелегко. Грасия не жалела своего инструмента и не давала аудитории времени на обдумывание. Она продолжала:

– В ваше время многие люди готовы действовать в качестве дрожжей, продвигая цивилизацию на более высокий уровень. Другие, находящиеся в моем измерении и выше, придут к вам в чьем-то теле, чтобы помочь вам; некоторые из нас уже с вами. Но существуют другие, тоже организованные в собственные группы, которые стремятся помешать движению вверх. Это всегда было так. Прогресс нелегок. В своем стремлении к добру души могут быть повреждены, и их нужно исцелять. Вы видите вокруг себя знаки материального прогресса, которые вы называете технологией. Это хорошо, когда это не ведет к жадности. Технология освобождает вас для того, чтобы вы могли искать пути проникновения сквозь занавес, разделяющий материальное и духовное. Но это уже происходило раньше, в то время, когда победили жадность и высокомерие и прогресс был утерян.

Мелвин Мортон сделал судорожный вдох; его голос, который использовала Грасия, становился все более хриплым. И тем не менее она продолжала:

– Я принесла вам благословение, но также и предупреждение: мы все созданы из одного и того же вещества – из духа, помните, что, хотя вы и можете чувствовать себя изолированными в своем теле, вы не одиноки. Знайте, что, хотя вы, в своем физическом измерении, и можете быть отделены физическим расстоянием от других членов вашего круга, они все же существуют и трудятся вместе с вами, как дрожжи, которые заставляют подниматься тесто. А когда вы покинете ваше тело, вы снова окажетесь рядом с ними. Ищите друг друга, если сможете, черпайте друг у друга силу, исцеляйте друг друга и никогда не переставайте преследовать нашу общую цель – движение к Великому Благу. Этот мужчина, мой речевой инструмент, устал. – Сегодня я больше не буду отвечать на вопросы.

С отбытием Грасии казалось, что на этот раз обмякшее тело Мелвина Мортона действительно сползет со стула на пол. Сиэрлз Бошамп, который, как предполагалось, уже видел все это раньше, тут же подбежал к нему, а с другой стороны уже подходил хозяин со стаканом воды в одной руке и графином в другой.

Гарри был одним из первых, нарушивших тишину. Он сказал немного громче, чем следовало бы:

– Если эта Грасия действительно была целительницей, она бы не оставила свой канал в подобном состоянии. Бедняга кажется полумертвым!

Бренвен проигнорировала его реплику. Она вытащила блокнот, который всегда носила в сумке, и теперь записывала то, что сказал Мелвин-Грасия, пока слова еще были свежи в ее памяти.

Гарри взглянул ей через плечо и прокомментировал:

– Не понимаю, зачем ты беспокоишься. Большинство из того, что она… или правильно сказать он? Это так запутано! Большинство из сказанного ею в любом случае просто бред.

– Тихо!

– Очень хорошо.

Гарри неловко поднялся, так как его ноги и спина затекли от долгого сидения. Если бы Бренвен посмотрела на него, она бы увидела, что он необычно бледен, но она продолжала писать, не поднимая головы. Он посмотрел на ее склоненную шею, на седую прядь в волосах и внезапно подумал: «Здесь наши дороги расходятся – мне пора идти своим собственным путем». Ошеломленный, Гарри стал пробираться сквозь шумную толпу к столам с закусками.

Бренвен могла вспомнить дословно большую часть того, что сказала Грасия через Мелвина. Чтобы записать все это, ей потребовалось достаточно много времени, и большинство из присутствующих уже покинули гостиную и вышли в столовую и на кухню, где были накрыты столы с напитками и закусками. В гостиной стало очень тихо, но она была так занята своим делом, что не обратила на это внимания.

– Э… извините меня, мэм, но вас зовут Бренд, или Бренди, или как-то в этом роде? – Перед ней стоял Мелвин Мортон, говоривший уже своим собственным голосом – баритоном, хоть и с легкой хрипотцой.

– Бренвен, меня зовут Бренвен. – Она посмотрела вверх на него и улыбнулась; ей было приятно и хотелось узнать, почему он выделил ее из всех присутствующих.

– Бренвен, да, Бренвен Теннант, – кивнул Мелвин. – У меня для вас сообщение.

– Сообщение?

Она сунула свой блокнот в сумку и поднялась. Стоя, она была на голову выше него. И тут же поняла, что если ей было необходимо доказательство того, что Мелвин Мортон не является мошенником, то он только что представил его. В Вашингтоне не было ни души, за исключением Гарри, которого в этот момент было не видно, кто знал бы ее девичью фамилию.

Мелвин озадаченно разглядывал ее лицо.

– Послушайте, я видел вас по телевизору! «Открывая Вирджинию», там были вы. Но я думал, что вас зовут как-то по-другому.

– Это так. Я не знаю, почему вы назвали меня Теннант. Это моя девичья фамилия. В работе я использую фамилию Фарадей, Бренвен Фарадей. Так что там за сообщение?

– Да, это от Грасии. Оно… э-э… личное. Очень.

Бренвен оглянулась вокруг.

– Рядом нет никого, кто мог бы услышать наш разговор. Я вас слушаю.

– О’кей. У вас был ребенок, правильно, но он умер. Я хочу сказать, он родился мертвым?

Бренвен кивнула, и глаза ее тут же расширились и наполнились слезами, которые появлялись у нее всякий раз, когда она думала о потерянном ребенке. По ее рукам пробежала дрожь. Откуда и каким образом он мог узнать?

– Понимаете, – объяснил ей Мелвин, и его доброе лицо тут же сморщилось от сочувствия, – иногда, когда я транслирую так, как сегодня, Грасия сообщает мне кое-что, о чем не хочет говорить вслух, потому что это предназначено для одного человека, человека, который не выйдет и не задаст вопрос. И конечно же, сегодня она просто не стала выслушивать вопросы. Она обращается прямо к моим мыслям, я как бы слышу ее в течение нескольких минут, когда нахожусь как будто без сознания после того, как она заканчивает говорить. Она сказала мне, чтоб я передал вам, что душа, которая должна была родиться в вашем ребенке, находится рядом с ней, в другом измерении. Где бы это измерение ни находилось. – Маленький человечек улыбнулся, и его улыбка была скорее невинной, чем самоосуждающей. – Вы знаете, я не понимаю очень многого из этого. Я просто даю ей возможность говорить через меня. Мне кажется, мне не обязательно все это понимать. Как бы то ни было, дух, который должен был родиться в вашем ребенке, хочет, чтобы вы знали о том, что он сам сделал этот выбор. В последнюю минуту он решил не рождаться в теле вашего ребенка. И именно поэтому ребенок был мертв. Мне кажется, он является другом Грасии там, где бы они ни находились. Они хотят, чтобы вы знали, что это не была ваша вина или что-то в этом роде. Они не хотят, чтобы вы винили себя в том, что произошло. Это и есть сообщение.

Слезы закапали из глаз Бренвен. На какое-то мгновение она была слишком потрясена, чтобы что-нибудь сказать; затем, очень медленно, улыбка осветила ее лицо. Она схватила широкую ладонь Мелвина и крепко сжала ее.

– Спасибо вам. И Грасии, и тому, кто должен был стать моим ребенком. Спасибо за то, что сказали мне это. Вы не представляете, насколько легче мне стало!

Мелвин Мортон широко улыбнулся. Его глаза сияли, как звезды, выглядывая из опутавшей их сети морщинок.

– Хорошо, хорошо. Но ведь в этом-то и все дело, не так ли? Помочь и исцелить.

Гарри оставил свой автомобиль у дома Бренвен, и она отвезла его на собрание на своем. На обратном пути она рассказала ему о сообщении, добавив под конец:

– Он сказал: «Ведь в этом-то все и дело, не так ли? Помочь и исцелить». Я почти благоговею перед Мелвином Мортоном, Гарри. Он обладает такой прекрасной простотой. Он одними этими словами выразил целую жизненную философию!

– Пф! – презрительно фыркнул Гарри. – Если это можно назвать философией – исходит ли это от самого Мортона или от так называемой александрийской целительницы. Это не более чем жвачка для масс, Бренвен. Этот мужчина – обычная деревенщина.

– Гарри!

– О, я не сомневаюсь в том, что он является настоящим каналом, но чего еще можно от него ожидать? Деревенщина транслирует другую деревенщину. Вся эта глупая болтовня о подъеме масс людей на более высокий уровень, о концентрических кругах, о том, что нужно быть частью группы… Это звучит как коммунистическая пропаганда!

– Может быть, у этого мужчины действительно есть дар, а ты ему немного завидуешь?

– Совершенно нет! Существует высший уровень, моя дорогая, ты должна знать это. Тебе стоит немного порыскать в своих прошлых жизнях, чтобы понять, что ты являлась одной из Элиты, как и я, впрочем. Я на самом деле уверен, что ты обладаешь способностями, которые заставят покраснеть от стыда любого трансканального медиума, если ты только захочешь ими воспользоваться. Мы – личности, Бренвен, мы поднялись над обычной толпой.

– И с какой целью, – спросила Бренвен сквозь сжатые зубы, – ты хотел бы, чтобы мы использовали свои предположительно огромные способности, Гарри? Устроить показуху, дать людям понять, какие мы великие?

– Когда достигаешь определенного уровня развития, то нет необходимости использовать силы для чего-либо, если ты только сам этого не хочешь. Если ты настаиваешь на обретении цели, я полагаю, ты могла бы считать, что люди Элиты призваны быть лидерами. Вести остальных своим примером, демонстрацией собственного превосходства. Сравнение Грасии с дрожжами в тесте просто смешно; это было бы самым настоящим расточительством – зарывать подобным образом свои таланты!

В голосе Гарри было слышно презрение. Бренвен почувствовала, что он искоса смотрит на нее, и повернулась, чтобы прямо взглянуть в его серебристо-холодные глаза. Она промолчала.

Гарри почувствовал воодушевление, вспомнив о том озарении, которое пришло к нему некоторое время назад, о том, что пришло время, когда их дороги с Бренвен должны разойтись. Он продолжил:

– Но ты именно это собираешься сделать, не так ли, похоронить себя в массах? И именно поэтому эта плебейская философия, которую ты услыхала сегодня, нашла такой отклик в твоей душе?

Бренвен нажала на тормоза, и автомобиль остановился перед ее домом. Она могла сейчас думать только о предупреждении Грасии против жадности и высокомерия. Гарри не был жадным, во всяком случае не в том, что касалось денег, но он определенно был очень высокомерным. И все же она нежно относилась к нему и даже по-своему любила. Она мягко сказала:

– Я почувствовала, что то, что я услыхала сегодня, является правдой, это правда для меня. Гарри, пожалуйста, вспомни о том, что мы с тобой испытали много лет назад в Пятой башне в Лланфарене. Мы ведь не сможем забыть это, не так ли?

– Да, это действительно так. – Голос Гарри был острым, как меч.

– Я тогда еще задала тебе вопрос, но ты так и не ответил мне на него. Я спросила: если мы действительно обладали когда-то такой властью, то не задумывался ли ты над тем, почему мы лишились ее? Можешь ли ты сейчас ответить на этот вопрос?

– Почему – не имеет значения. Я уже говорил тебе раньше, что меня не волнуют ярлыки вроде добра и зла и символика вроде света и тьмы, хотя ее избежать труднее. Нет, имеет значение только тот факт, что наша сила вернется к нам в течение этой жизни. Я видел это, и я чувствую это. Я знаю, что это правда.

– Хорошо.

Атмосфера в машине стала напряженной, наполненной значительностью. Было физическое ощущение того, что границы проведены и пути выбраны. Бренвен сказала:

– Я не буду спорить. Я просто скажу тебе, что думаю. А думаю я, что мы потеряли нашу силу, потому что как-то неправильно использовали ее. Возможно, мы заработали право на то, чтобы получить ее снова. Возможно, нам просто представляется еще один шанс. Или – и у меня есть основания считать, что причина именно в этом – вскоре случится что-то, для чего нам понадобится эта сила. Я скажу тебе правду, Гарри: руны сказали мне, или я сама сказала себе через руны, что моя сила снова вернулась ко мне. Она пришла ко мне, и я использовала ее совсем понемногу, как бы тренируясь. Ты назвал Мелвина Мортона деревенщиной. Что ж, деревенщина или нет, но своими словами он указал мне правильный путь. Какой бы властью я ни обладала, я намерена использовать ее для помощи другим и исцеления.

– И ни для чего больше?

– И ни для чего больше.

– Я надеюсь, ты понимаешь, моя дорогая Бренвен, – сказал Гарри обжигающим, как лед, голосом, – что я потратил на тебя очень много лет. Я не буду больше ожидать тебя. Это очень плохо. Мы могли бы достичь невероятных высот, объединив наши силы. Именно этого я всегда хотел. Но, как я сказал, когда мы достигаем определенного уровня развития, мы должны действовать индивидуально. Я не могу не чувствовать разочарования в тебе. – Он смягчился, лед в его голосе слегка подтаял. – Я знаю, что должен двигаться дальше. Я уже давно подумывал о том, чтобы уйти в отставку и уехать жить в Англию. На Британские острова, а если выразиться точнее, в Шотландию, Ирландию, Уэльс. Я думаю, сейчас пришло время. Ты не передумаешь и не поедешь со мной?

– Я не могу. – Она печально покачала головой. – Моя жизнь здесь.

– Тогда мы действительно достигли той точки, где наши пути должны разойтись.

Гарри, оттаивая, протянул руку к Бренвен и погладил ее волосы. Она наклонилась к нему, и он, в первый и, возможно, в последний раз, нежно поцеловал ее в губы.

– До свидания, Бренвен, – сказал он.

Она сидела в машине и смотрела, как он идет к своему «мерседесу». Она видела окружавшую его сверкающую, холодную голубую ауру. Но вокруг этой ауры, сверху на Гарри Рейвенскрофта давила другая, плотная и черная.

В ту ночь Бренвен приснилась Тьма, у которой было имя: Хаос. Хаос был наполнен отвратительным движением. Ужасные, бесформенные существа тянулись к его краю и переползали через него, оставляя мерзкие следы, вступали в мир Бренвен. За ними, как зловонная гора, вздымалось нечто слишком ужасное, чтобы смотреть на него даже во сне: Хозяин Хаоса, Воплощение Зла.

Глава 4

Ксавье Домингес закрепил на липучке сзади на шее свой католический воротник. Это было намного легче, чем застегивать его по-старому, но всякий раз он чувствовал себя так, как будто бы кого-то обманывал (как если бы он надевал не завязывающийся, а застегивающийся сзади галстук). Он поднял свое серебряное распятие, автоматически приложил его к губам и надел цепочку через голову. Он собирался на завтрак с Бренвен и одевал свой костюм священника, потому что, хотя она еще этого не знала, после завтрака им предстояло пойти в морг на опознание невостребованного тела, которое скорее всего было телом Сестры Эмеральд Перл. После смерти с бездомными обходились даже еще хуже, чем при жизни: их тела хранились на протяжении пары недель в холодных металлических ящиках, а затем, если они оставались невостребованными, передавались в медицинские колледжи для практики студентам. Ксавье не пошел бы в морг в обычной одежде; его уважение к мертвым требовало клерикального черного костюма.

Он прошел через холл в ванную и посмотрел на себя в зеркало над раковиной.

– Боже, – сказал он, одновременно проклиная и молясь, – иногда я ненавижу быть священником!

Он сомневался в том, что Господь услыхал его, и задумался, обеспокоился ли бы Он, если бы Он это все-таки услыхал. Ксавье смог расстаться со своими фантазиями о Бренвен меньше чем за сорок восемь часов.

А Бренвен находилась в состоянии сильного возбуждения, что было совсем непохоже на нее. Она никак не могла решить, что ей надеть и что сделать с волосами. Ресторан, в который ее пригласил Ксавье, находился в центре города, но он сказал, что хочет затем пригласить ее куда-то пойти и что объяснит это все за завтраком. Она опасалась выглядеть неуместно, как это случилось с ней два дня назад, но она хотела… Чего?

Она хотела ему понравиться. Даже не зная, кто такой этот Ксавье Домингес. Он мог находиться в той части города, например, потому, что был торговцем наркотиками. Но так или иначе он был единственным, к которому ее потянуло с момента ее расставания с Уиллом.

Она решила, что выглядит смешной, и, кроме того, у нее уже почти не оставалось времени. Игнорируя наряды, которые она разложила на кровати, она зарылась в шкаф в поисках своего любимого платья, которое всегда надевала, если не знала, что ей предпочесть: старое, мягкое вельветовое платье прямого покроя, которое когда-то было бирюзово-голубым, но после многих стирок стало аквамариновым. Подходивший ему по цвету пояс давно уже развалился на куски, и она подчеркнула талию широким коричневым кожаным поясом, настолько крепким, что носила его еще с того времени, когда жила в Лланфарене. Кожаные ботинки, также коричневые, были поновее, но не менее удобны. Она села перед зеркалом и расчесала волосы, а затем заплела их в одну длинную косу. На шею повязала шарф с узором «пейсли» и осталась довольна своим внешним видом. По пути к двери она захватила широкий плащ с поясом, который был ее любимой верхней одеждой, если не считать самых холодных зимних дней.

В конце концов она так заторопилась, что пришла раньше назначенного срока. Сев за столик у окна, так чтобы можно было увидеть, как Ксавье подходит к ресторану, заказала апельсиновый сок и кофе и принялась ожидать. По тротуару прошел одетый в черное священник, но она не обратила на него никакого внимания. Она не заметила, что священник зашел в ресторан, поговорил с хозяйкой, обвел глазами комнату и направился к ее столику.

– Доброе утро, миссис Фарадей. Надеюсь, я не заставил вас ждать слишком долго. – Ксавье ожидал того момента, когда она поднимет на него взгляд и узнает. Ему не хотелось захватить ее врасплох, а она, казалось, была полностью поглощена созерцанием улицы из окна.

Конечно, он мог бы сказать ей по телефону, что он священник и что будет соответственно одет, но он не смог заставить себя сделать это. Сейчас он был даже рад этому, ибо реакция Бренвен почти что стоила того, чтобы расстаться с его фантазиями. На звук его голоса она повернула голову, подняла глаза, и на мгновение на ее лице появилось озадаченное выражение. Ксавье почти что слышал, как ее сознание говорило ей: это не считается. Затем ее глаза расширились, рот открылся, а бледная матовая кожа стала розоветь и розовела до тех пор, пока щеки буквально не загорелись.

Ксавье улыбнулся, очарованный ее румянцем.

– Я знаю, – сказал он, выдвигая стул и усаживаясь напротив нее, – мне следовало бы сказать вам об этом.

Все еще краснея от смущения, Бренвен рассмеялась.

Ксавье отметил:

– Я уверен, что никогда не видел раньше, чтобы кто-нибудь краснел и смеялся одновременно. Я даже не знаю, восхищаться мне или обижаться!

– О, – сказала Бренвен, подавляя свой смех и тяжело дыша, – я смеюсь не над вами. Я смеюсь над собой. Когда я думала, что я… – Ее голос прервался, щеки снова вспыхнули, и она, как обычно, спряталась за своими длинными ресницами.

«Господи, помоги, – подумал Ксавье, – она самая невероятная женщина из всех, которых я видел в своей жизни!» Он забыл, зачем он здесь, забыл, куда они отправятся позднее. Обе эти мысли были сметены острым желанием, которое поглотило его всего до самой глубины души. Он невольно понизил голос и склонился к ней через стол:

– Не смущайтесь. Для этого нет причины. Если я вызвал у вас интерес, то это мне только приятно, я польщен этим. Вы очаровательная женщина, и хотя я священник, но, кроме того, еще и мужчина.

«Это нечестно, – подумала Бренвен, все еще не глядя на него. – Я могла бы быть слепой и все же уже была бы наполовину влюблена в него только из-за звука его голоса». Затем подошла официантка с меню и дала им тем самым передышку, в которой они оба так нуждались. Когда они сделали свои заказы, Бренвен уже почувствовала себя более в своей тарелке. Она сказала:

– Так, значит, вы – священник. Римско-католический священник?

– Да, – ответил Ксавье, и его губы изогнулись в улыбке. – Именно так, священник, давший обет безбрачия. Но вы пока совсем ничего не рассказали о себе. Может быть, вы – одна из тех либеральных замужних женщин, которые не носят обручальных колец, и у вас есть верный муж и десяток детишек, ожидающих дома?

– Нет, я не замужем. Никаких детей дома. Но я не думаю, что для вас в вашем теперешнем положении это должно иметь какое-то значение.

Их глаза встретились, они оба рассмеялись и одновременно посерьезнели. Снова очень вовремя появилась официантка и спасла их от смущенного молчания, принявшись расставлять блюда на столе.

Бренвен ела молча, и он тоже. Она исподтишка бросала на него взгляды и была вынуждена признаться самой себе, что все еще чувствует влечение к нему. Она не знала, что ей делать с этим. Затем рискнула сказать:

– Должно быть, с вами это часто случается.

– Нет, – серьезно сказал Ксавье, зная, что она имеет в виду. – Не совсем.

– Я не понимаю.

Ксавье потянул свой воротничок. Он выглядел и чувствовал себя неловко.

– Не поговорить ли нам о чем-нибудь другом?

Но честность Бренвен уже одержала верх в этой борьбе.

– Я думаю, что, если мы не собираемся сразу же перейти к разговору о Сестре Эмеральд Перл, а затем расстаться, чтобы больше никогда не видеть друг друга, нам было бы лучше обсудить это, потому что мы – совершенно очевидно – оба что-то чувствуем. Ничего и близко похожего со мной никогда не случалось. – Она снова начала краснеть, но смело продолжала: – Честно говоря, я никогда не думала, что меня может так сильно потянуть к мужчине после первой же встречи, к любому мужчине. А затем выясняется, что вы – католический священник. Именно поэтому я и смеялась – это было похоже на какую-то шутку!

– Только на самом деле это не очень смешно, – шумно вздохнул Ксавье и отодвинул тарелку в сторону. – Хорошо, поговорим. Мне следовало бы сразу же сказать вам, что я священник. Существовало несколько причин, почему я не сделал этого. Я был иезуитом, но около года тому назад оставил Орден и стал независимым священником. Я – что называется уличный священник. Я проповедую бездомным, и тот дом, который вы искали, принадлежит мне. Я купил его на свои собственные деньги, и теперь это плацдарм для моей деятельности. Сейчас там живут около двадцати человек, некоторые из них – по двое в комнате. Но в самом начале мне практически приходилось затаскивать туда людей с улицы. Они не доверяют никому, кто выглядит, или действует, или хотя бы пахнет как представитель властей, и поэтому я перестал одевать сутану. И я редко говорю об этом.

– Вы не пытаетесь обратить в свою веру тех людей, которым помогаете?

– Никогда, – подчеркнуто сказал он. – Если некоторые из них заинтересовываются церковью, то это меня устраивает. Но когда они только попадают ко мне в дом, то более всего нуждаются в еде, одежде, крыше над головой и медицинском обслуживании, они не любят ходить в бесплатные клиники, и после того, как я сам пару раз побывал там, я понял почему. Что же касается еды, то я очень скоро собираюсь открыть суповую кухню и бесплатную бакалейную лавку.

– Это отлично. – Глаза Бренвен сияли. – Это действительно потрясающе! Существует огромная потребность в том, что вы делаете. Я даже не представляла, насколько велика эта потребность, вплоть до последних нескольких месяцев. Мне бы хотелось узнать побольше об этом, узнать все!

– Спасибо, но давайте не будем торопиться. Второй причиной, по которой я ничего не стал рассказывать вам о себе, было то, что вы тоже ничего не рассказали мне о себе. Я так и не знаю, зачем вам нужна была та женщина, которую вы разыскивали, и я надеюсь, что скоро вы проясните этот вопрос. Но третья причина, самая главная… – Ксавье остановился. Ему казалось, что его воротничок душит его. Как бы он ни восхищался ее честностью, он не знал, сможет ли сравняться с ней в этом отношении. Он с трудом выдавил из себя слова: – Это личная причина. Я… э-э… я не думаю, что смогу сказать больше.

– О’кей. – Внезапно вновь ставшая воплощением деловитости Бренвен быстро достала из своей сумки блокнот. – Расскажите мне, что вам удалось выяснить о Сестре Эмеральд Перл, и я займусь своим делом.

– И я вас больше никогда не увижу.

– Ксавье… э-э… отец Домингес, мне действительно хотелось бы узнать как можно больше о той работе, которую вы проводите. Но у меня такое чувство, что если мы не можем быть честными друг с другом с самого начала, то это не приведет ни к чему хорошему.

– Пожалуйста, не надо называть меня отцом Домингесом. Люди на улице, которые знают меня, называют меня просто отец К. Именно это я начал говорить вам два дня назад, но не закончил фразу. – Он замолчал. Сейчас или никогда, и он решил, что она стоит того, чтобы рискнуть обнажить перед ней свои чувства. – Мне хотелось бы, чтобы вы называли меня Ксавье. О’кей, настоящей причиной, по которой я не сказал вам о том, что я священник, было то, что меня потянуло к вам так же, как, по вашим словам, вас потянуло ко мне. В какой-то степени вы были правы, когда сказали, что это должно часто происходить со мной. Я знаю, что привлекаю женщин, и думаю, что моим самым большим недостатком является то, что я наслаждаюсь этим. Но я никогда не задумывался всерьез о том, что нужно что-то с этим сделать. С вами же мне хотелось… ну, мне хотелось посмотреть, куда могло бы нас привести наше взаимное влечение друг к другу. Поэтому я и воздержался от правды. Это был неправильный и очень опасный поступок, и мне очень жаль, что я его совершил.

– Мне бы не хотелось, чтобы вы чувствовали себя в ответе за все происшедшее, – мягко сказала Бренвен. – Я чувствовала в точности то же самое, и мне тоже хотелось посмотреть, куда может привести это влечение.

– Да. – Ксавье откинулся на спинку стула, и на его лице появилась ироническая усмешка. – И оно привело нас прямо сюда, в эту дьявольски неловкую ситуацию. Ладно, сейчас ваша очередь рассказывать о себе. Ну, начинайте, не держите меня в подвешенном состоянии!

– Все по-честному, – рассмеялась Бренвен. – Я – тележурналистка. Я пишу и ставлю документальные фильмы для PBS и уже в течение нескольких месяцев работаю над программой из двух частей о душевнобольных в государственных клиниках и реабилитационных центрах. Я решила, что фильм не будет полным, если я не прослежу путь тех людей, которые не остаются в реабилитационных центрах, и именно таким образом я и узнала о бездомных. Я знаю, что в этом вопросе я только прошлась по поверхности, и знаю, что мне хотелось бы изучить его глубже, но это будет уже другая программа или целая серия программ. Вы могли бы оказать мне большую помощь, стать моим главным источником информации. Сейчас же, чтобы закончить фильм о душевнобольных, мне нужно найти Сестру Эмеральд Перл.

– Понимаю. – Значит, она была журналистом, и, насколько он мог судить, серьезным, ответственным журналистом. Умная. Многосторонняя женщина, как говорится, не только симпатичная мордашка. Не удивительно, что она так привлекла к себе его внимание. – Бренвен, – если вы, конечно, позволите называть вас Бренвен, – у меня плохие новости. Я уверен, что ваша Сестра Эмеральд Перл умерла.

– О нет! Как это случилось?

– Женщина, соответствующая ее описанию, жила в окрестностях Лафайетт-парка. Как мне сказали, похоже на то, что у нее случился удар. Это могло быть вызвано передозировкой наркотиков, алкоголизмом – обычно это бывает именно так. Или просто плохое сердце или аневризма. Если хотите, вы можете пойти вместе со мной в морг. Тело женщины, которая умерла в парке, осталось невостребованным. Вы могли бы как минимум опознать ее, если это та женщина, которую вы разыскиваете.

– Она не принимала наркотики и не пила. – Бренвен захотелось как-то защитить Эмеральд Перл, хотя она едва ли была знакома с ней. Она заколебалась лишь на мгновение, прежде чем принять решение. – Я поеду в морг. Я должна выяснить, действительно ли это она. Но вы даже не знаете ее – вам-то нет никакой необходимости ехать. Вы уже сделали более чем достаточно. Спасибо.