Текст книги "Глаза ночи"
Автор книги: Диана Бейн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)
Внезапно Бренвен захлестнула огромная, всепоглощающая печаль, которая была опасно сродни тому отчаянию, что Бренвен удавалось не подпускать близко. Печаль из-за Джейсона. Неважно, каким он стал сейчас, но когда-то она считала, что любит его. Когда-то он был добр с ней, по-своему, но все же добр. Она бессчетное количество раз соединяла его тело со своим. Как же она могла не печалиться из-за него? И что станет с ним?
Бренвен встала из-за стола и заходила по кабинету. Он был настолько маленьким, что от стены до стены ей удавалось сделать всего десять шагов. Больше ей не хотелось думать о Джейсоне. Она ничего не могла сделать для него; он просто не хотел, чтобы для него что-то делали. Она уже помогла Гарри и продолжала пару раз в месяц выезжать в Рейвен-Хилл в гости к Бичерам. Что она может еще?
«Пора заняться собственной жизнью, – подумала Бренвен. – Поработать, заработать себе на жизнь». Она снова села за стол и принялась решительно разбирать утреннюю почту. После того как работа над «Бессильными» завершилась и они были показаны по местному телевидению, она разыскивала в почте преимущественно два типа посланий: просьбы от других станций о предоставлении «Бессильных» на просмотр и любые письма из любых мест, которые могли бы вдохновить ее на какие-нибудь идеи относительно будущего. Среди прочих выделялось одно письмо. Оно было прислано с крупной кабельной телестанции в Сан-Франциско и написано человеком, которого Бренвен запомнила, потому что после передачи о душевнобольных он даже зашел к ней, чтобы выразить свой восторг. Это было несколько месяцев назад. Она рассказала ему о своем проекте относительно бездомных, и его, казалось, взволновала и заинтересовала эта идея; сейчас он просил ее сообщить, как развивается проект, и прислать ему пленки-образцы, если это возможно. Он сказал, что очень интересуется ее работой, и это обрадовало ее. Бренвен отложила письмо в сторону.
Позднее в этот же день она еще раз прочитала его. Почему бы не послать ему одну из пленок-образцов с «Бессильными»? Он не сможет купить фильм для своей кабельной сети, потому что программа не принадлежала Бренвен, и она не имела права ее продавать. Пятьдесят один процент прав принадлежал местной станции PBS, а они решили, что этот фильм будет распространяться только среди муниципальных телевизионных станций. Бренвен пыталась бороться против этого решения, так как она хотела, чтобы работа Ксавье стала известна как можно шире, но они оставались непреклонными. И все же Бренвен гордилась своим фильмом о бездомных. Она знала, что это была одна из лучших ее работ. Она решила послать в Сан-Франциско пленку вместе с запиской о том, что это только образец, так как, к сожалению, программа не может быть приобретена для кабельных станций. Она сама запаковала пленку, надписала адрес и бросила пакет в корзину для почты. А затем совершенно забыла о нем.
Тело Джейсона Фарадея было обнаружено 2 января 1981 года человеком, который ухаживал за усадьбой в Сильвер Спринг, в Мэриленде. Этот человек пришел в такой ужас от того, что обнаружил, что добровольно обратился за психиатрической помощью. Полиция и газеты назвали убийство Джейсона Фарадея «странным ритуальным убийством». Его тело было вскрыто, внутренние органы удалены, а вся кровь также удалена необыкновенно аккуратным убийцей. В комнате не только практически не было беспорядка, несмотря на столь кровавое убийство, но и кровь, и внутренние органы совершенно исчезли. Несколько футов собственных кишок Джейсона были затянуты у него на шее, по утверждению врача, производившего вскрытие, когда он был еще жив. Однако причиной смерти стало не удушение, а обескровливание.
О чем не говорилось в заключении судебного врача, но сообщалось в газетных отчетах, так это о том, что тело Джейсона лежало посреди комнаты в центре круга, нарисованного красным мелом со странными отметками на севере, юге, западе и востоке. Газеты, раскопав вашингтонское прошлое Джейсона, в первом приступе исследовательской лихорадки предположили, что приметы оккультного ритуала были всего лишь уловкой, призванной скрыть тот факт, что на самом деле это было политическое убийство. Но Бренвен понимала, в чем дело. Ей не нужно было видеть этот круг или отметки на нем своими глазами, чтобы понять, что они предназначались для того, чтобы удержать то темное существо, которое покинуло тело Джейсона в момент, когда его покинула жизнь вместе с кровью и дыханием. Находилось ли Оно все еще там, внутри круга? Или убийца отослал его обратно, в Хаос? Или, может – что было бы хуже всего – оно сейчас витает над миром, разыскивая себе нового хозяина, который охотно примет его?
Через два дня после обнаружения тела Джейсона Фарадея, освещение его убийства в прессе внезапно полностью прекратилось. Поняв, что у него не осталось в живых никого их родственников, Бренвен позвонила в офис медицинского эксперта полицейского управления в Мэриленде, чтобы узнать, может ли она заняться организацией кремации его тела. Ей сказали, что тело было забрано из морга «управляющим имуществом покойного, который обладал правами адвоката». Удивленная, но в то же время и обрадованная тем, что ее освободили от выполнения этой неприятной обязанности, Бренвен ожидала, когда полиция захочет допросить ее в ходе расследования. Однако полиция не спешила обратиться к ней. Она явилась в полицию добровольно и побеседовала с детективом, который проявил к ее информации полнейшее равнодушие и не смог ничего сообщить о ходе расследования. Дни шли, но никаких новостей не было.
Бренвен ощущала какое-то беспокойство; она не могла понять, почему ничего не делается. Джейсон мог быть отвратительной личностью в последние годы своей жизни, но тем не менее он был убит самым жестоким образом. Она пожаловалась Ксавье, но он посоветовал ей молиться, если она хочет сделать что-то для Джейсона, но в остальном пусть все остается как есть. Наконец Бренвен позвонила Эллен, зная, что Эллен может узнать почти все, но на этот раз даже Эллен натолкнулась на глухую стену молчания. Ей помог муж Эллен Джим, бывший служащий ФБР, у которого были связи, с помощью которых ему наконец удалось узнать правду: освещение убийства Джейсона в газетах прекратилось потому, что его приказал прекратить кто-то, занимающий очень высокий пост в газетном мире. Кто? Этого ни Джим, ни его знакомые узнать не смогли.
Беспокойство Бренвен превратилось в отвращение. Все ее инстинкты говорили ей о том, что даже если убийство Джейсона и было политическим, то в нем было и нечто большее.
Она могла попытаться провести свое собственное расследование, но не стала делать этого – ее отвращение было слишком огромным.
Когда кабельная телестанция из Сан-Франциско прислала Бренвен приглашение прилететь туда за их счет, чтобы побеседовать насчет работы, Бренвен отправилась к ним. Столица страны, которая так долго была ее домом, перестала быть радушным, желанным местом. Калифорния звала, и Бренвен была готова услышать этот зов и ответить на него.
Часть четвертая
КОНФЛИКТ
Калифорния, 1981–1983 гг
Глава 1
– Конечно, ты должна поехать в Сан-Франциско, – сказала Эллен Кэрью Харпер. – Это такая прекрасная возможность для тебя. Я беспокоюсь только об одном: как там насчет денег? Бренвен, какое там жалованье?
– Настолько большое, что я даже смущена, намного больше, чем я когда-либо получала раньше, – призналась Бренвен, – но я не возражала! Они сказали, что заплатят также за проезд.
– Тогда в чем проблема? Денег больше, они предлагают тебе целую кабельную сеть для показа твоих программ, которые у тебя получаются просто великолепно, и, кроме того, вполне понятно, что ты хочешь поскорее уехать отсюда – особенно после ужасного убийства Джейсона. Новый старт будет только полезным для тебя.
– Это потому, что я чувствую, что здесь остается очень много всего… э-э… незаконченного.
Бренвен встала со стула в гостиной Эллен и направилась к широкому окну, чтобы посмотреть на покрытые снегом поляны вокруг дома. Новая работа, новое место влекли ее к себе. Если она согласится, там больше не будет снега, но зато будет нечто лучшее – Тихий океан. За то короткое время, которое ей понадобилось, чтобы побеседовать о работе и осмотреть город, она открыла побережье Северной Калифорнии, и оно напомнило ей об Уэльсе, Лланфарене. Скалистый берег, утесы, обрывающиеся прямо в море, туман, низкие температуры – у всего этого был вид, ощущение и даже запах ее родных мест. Она полюбила это с первого взгляда, и ее очаровали Сан-Франциско, и Сосалито, и чудесный маленький остров Тибюрон… Бренвен отвернулась от окна и посмотрела на свою подругу.
– Я признаю, что мне хочется новой работы и нового места, но, если я соглашусь, мне придется оставить здесь некоторые дела незавершенными.
– Надеюсь, что, говоря об этом, ты не имеешь в виду, что хочешь пробиться через эту стену молчания, которая окружает убийство Джейсона. – Эллен нахмурилась, и морщины тревоги выглядели неуместными на лице, обычно светящимся от счастья последнее время. – Тебе не удастся ничего изменить, и ты это знаешь. И кроме того, если ты простишь мне эти слова, Джейсон не стоит таких усилий – даже притом, что он был твоим мужем.
– Нет, я собираюсь оставить здесь все как есть. – Бренвен отошла от окна и снова села на стул. – Меня беспокоит Уилл Трейси и в какой-то степени Гарри Рейвенскрофт.
– Понимаю, – кивнула Эллен, светлые кудряшки которой образовывали нимб вокруг ее головы. – И думаю, что смогу помочь тебе в этом. Я обещаю сообщить тебе в ту же минуту, как только узнаю какие-нибудь новости о ком-либо из них. Мой муж Джим все еще продолжает разыскивать Уилла. А что касается Гарри, то я уверена, что с ним все в порядке. Это просто одна из его очередных эскапад, и в конце концов он все равно вернется в Рейвен-Хилл. Вот увидишь.
Бренвен хотела бы быть так же уверена, как и Эллен, что с Гарри все в порядке, но ей были известны вещи, которых Эллен не знала. Она часто испытывала соблазн рассказать своей подруге о таинственных Когносченти, прибегнуть к помощи Эллен к выяснению того, кем на самом деле были эти люди, чем они на самом деле занимались. Но она так и не сделала этого, беспокоясь о безопасности Эллен. И о своей собственной безопасности. Бренвен вздохнула и невольно погладила рукой прядь волос, которая упала ей на плечо.
– Наверное, я могла бы дать миссис Бичер мой номер телефона, и она позвонила бы мне, если бы Гарри вдруг появился без предупреждения. Мне придется убедить ее в том, что Калифорния – это не конец света. Но что касается Уилла… Я уверена, что он жив, Эллен. Что говорит твой муж?
– То же, что и раньше. О нет, у него немного изменилось направление мыслей с тех пор, как мы с тобой беседовали об этом последний раз. Джим считает, что самое вероятное место, куда Уилл мог попытаться выбраться – это Кувейт. Его разыскивают переодетые агенты, Бренвен. Если ты права, и он еще жив, значит, он просто отлично спрятался, а это к лучшему. Ему очень нелегко изменить внешность, а если у него были какие-то деньги, то теперь они наверняка уже кончились, поэтому нет ничего удивительного в том, что это тянется так долго. Мы можем только ждать.
– И надеяться, – добавила Бренвен.
– Да. – Эллен наклонилась вперед и положила руку на колено Бренвен. – Послушай, я обещаю тебе, что буду находиться в постоянном контакте со всеми, кто имеет возможность узнать, когда Уилл будет найден, особенно с его отцом. Ты поезжай и займись этой новой работой. Бог Мой, масса людей постоянно мотается отсюда на Западное побережье! Когда Уилл прибудет домой, ты сможешь оказаться здесь в мгновение ока. Ты будешь здесь и встретишь его. Ведь именно это беспокоит тебя больше всего – что Уилл Трейси вернется в Вашингтон и выяснит, что ты уехала, так?
– Да, так. – Окаймленные черными ресницами глаза Бренвен были печальными. – Я хочу, чтобы у меня появился еще один шанс с ним, Эллен, но, может быть, уже слишком поздно.
– Чепуха! Я – живое доказательство, что никогда не бывает слишком поздно.
– Если… нет, когда Уилл вернется, я не хочу, чтобы нас разделял целый континент – а он будет нас разделять, если я соглашусь на эту работу. Они хотят подписать со мной контракт на три года, и это правильно. Поначалу мне придется как следует ознакомиться с местностью, а затем подготовка к съемкам любой серьезной программы потребует как минимум года. Как только я подпишу контракт, я перестану располагать собой…
Эллен, испугавшись, что Бренвен собирается отговорить себя от такой хорошей возможности, резко перебила ее:
– Ты не можешь отложить всю свою жизнь до того момента, пока не найдется Уилл, Бренвен.
Ее глаза смотрели прямо в глаза Эллен, и ей не понравилось то, что она увидела там.
– Ты думаешь, что Уилл погиб. Вот что ты думаешь на самом деле.
– Я не хотела говорить тебе этого, но это так, я действительно уверена, что он погиб, иначе мы бы уже услышали что-нибудь о нем. Я надеюсь на то, что ошибаюсь. Я знаю одно: даже если Уилл выжил, он вернется домой совершенно другим человеком. Ты должна продолжать свою жизнь, а дальше – чему быть, того не миновать.
– Ты права. Я не согласна с тем, что Уилл мертв, но ты права насчет всего остального. – Бренвен сделала глубокий вдох и мысленно совершила прыжок. – Решено. Я отправлюсь домой, позвоню им и скажу, что принимаю их предложение.
– Отлично! – Эллен подбежала к Бренвен, чтобы обнять ее. – Возвращайся вечером, когда придет Джим. Устроим праздничный обед!
– Нет, спасибо. Давайте лучше всего этого отправимся куда-нибудь в ресторан втроем, но в другой раз. Например, завтра. Сегодня у меня есть еще одно важное дело.
Этим важным делом была необходимость сообщить Ксавье Домингесу, что она собирается уехать из Вашингтона.
Она не ждала, что ей будет легко сказать об этом Ксавье, и это действительно оказалось нелегко. Она не ждала, что ему это понравится, и ему это не понравилось, но он не взорвался и не начал шуметь, и это очень удивило ее.
– Это все? – спросила озадаченная Бренвен. – Ты не собираешься оторвать мне голову? Не собираешься попытаться переубедить?
Ксавье откинулся на спинку стула. Они встретились за обедом в одном из ресторанов Джорджтауна, и, потому что сегодня Ксавье выслушивал весь день исповеди, на нем были сейчас надеты черный костюм священника и белый католический воротничок. Его красивые губы изогнулись в усталой улыбке. С той самой ночи, когда она сказала ему, что никогда не выйдет за него замуж и просто-таки обвинила его в том (хотя и справедливо), что он пытается использовать ее, чтобы разрешить свои проблемы с Церковью, Ксавье ощущал какую-то неловкость в присутствии Бренвен. И даже легкую горечь. Он спросил:
– А ты хочешь, чтобы я попытался переубедить тебя, Бренвен?
– Нет, но я не ожидала, что ты воспримешь все это так спокойно.
Ксавье пожал плечами с небрежностью, которой он на самом деле не ощущал. Горечь, которую он испытывал, грозила вырваться наружу.
– Я устал, вот и все. Мои внутренние ресурсы почти на нуле. Я весь день выслушивал исповеди, и это всегда отнимает у меня массу сил. Я не жду, что ты поймешь это.
Бренвен молча покачала головой.
Ксавье продолжал. Он на многие недели загнал все свои чувства внутрь, чтобы находиться рядом с ней, особенно после убийства Джейсона. Он знал, что не должен винить Бренвен в тех внутренних бурях, которые ощущает в ее присутствии; именно он сказал, что они останутся друзьями, как прежде. И тем не менее он чувствовал, что находится как бы в урагане эмоций.
Он уже устал от этого, и ему хотелось уйти куда-нибудь, но сначала он хотел заставить ее понять, через что ему пришлось пройти. Он наклонился к ней через стол и заговорил напряженным голосом, который был чуть громче шепота:
– Нет, ведь ты ничего не знаешь об исповеди, не так ли? Например, ты даже не представляешь, чего мне стоит выслушивать исповеди, тогда как я не исповедовался сам. О тебе.
Бренвен была огорчена и сбита с толку.
– Но, Ксавье, здесь совершенно не в чем исповедоваться! Ты и я – мы ведь никогда не делали ничего плохого!
– Я знаю, что ты этого не делала, но я делал. Я знал, что влюбляюсь в тебя, но продолжал при этом встречаться с тобой. День за днем, неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом… – Его охватило чувство опустошенности, и он охватил голову руками.
– Ксавье, – мягко обратилась к нему Бренвен, – посмотри на меня, пожалуйста.
Он уронил руки на стол и поднял голову.
Она сказала:
– Я не могу поверить в то, что было что-то дурное в том, как мы с тобой любили друг друга. Ты научил меня сострадать, служить людям. Научил тому, что я могу быть близка с мужчиной и доверять ему – а это было нелегко, особенно после того, как я была настолько травмирована Джейсоном, что даже оттолкнула Уилла.
Ксавье печально улыбнулся.
– Мы не были так близки, Бренвен.
– Нет, были. И остаемся близки. И всегда будем такими. Физическая близость не так важна. Возможно, это даже наименее важный вид близости.
– Нет, – сказал он, медленно понимая, о чем она говорит; и по мере того как понимание приходило, комок горечи растворялся, ослаблял свою цепкую хватку. – Нет, ты права. Но я был настолько опутан желанием физической близости с тобой и невозможностью получить ее, что просто не замечал того, что у нас было. И есть.
Бренвен покачала головой.
– Возможно, ты понял это в самом конце, но не раньше, Ксавье. В течение очень долгого времени именно ты держал в руках ситуацию, а надо мной всегда нависала опасность потери контроля над собой. Знаешь, я научилась у тебя, как находиться в близких отношениях, не занимаясь сексом.
Ксавье медленно улыбнулся. В его улыбке все еще была печаль, но она постепенно таяла. Он начал чувствовать себя лучше.
– Я не предполагал, что ты научишься этому у меня, я не знал, что обучаю тебя этому. Я просто был священником. И довольно плохим, если смотреть с этой точки зрения!
– Ты хороший человек, Ксавье, – с убежденностью в голосе сказала Бренвен, – и даже еще лучший священник! И ты скорее всего им и останешься, несмотря на все твое страстное сопротивление. Поэтому если это значит, что ты должен исповедоваться обо мне, о нас, то ты должен сделать это.
– Так тому и быть, – торжественно сказал он. Затем его лицо прояснилось. – Хватит об этом. Расскажи мне о своей новой работе. Ты уверена, что она стоит того, чтобы ехать ради нее в Калифорнию?
– Определенно, – подтвердила Бренвен и рассказала ему о ней. К тому времени, когда они закончили обедать, их старые дружеские отношения снова восстановились.
Они вышли из ресторана, и Ксавье проводил ее к машине, которая стояла за квартал до входа. Ночь была холодной, ясной и безветренной. Бренвен остановилась на тротуаре и посмотрела на Ксавье.
– Я буду скучать без тебя, знаешь. Ты так много значишь для меня. И уже так долго.
– То же можно сказать и обо мне. – Его глаза сверкали в свете уличного фонаря, который отбрасывал резкие тени на его лицо. – Ты ведь еще не уезжаешь? Я хочу сказать, мы ведь еще не прощаемся?
– Конечно, нет. Никогда.
Ксавье подумал о будущем, о ее будущем в Калифорнии, и о своем… Да. Он останется священником. Он исповедуется в происшедшем.
Он обнял ее на мгновение прежде, чем посадить в машину, и позволил себе на мгновение прикоснуться к ее губам. Он сказал:
– Помнишь, я говорил тебе как-то давно, а ведь это остается правдой, Бренвен: любовь стоит той боли, которую она приносит.
Глава 2
Бренвен писала своей матери.
«Дорогая мама!
Мне бы хотелось, чтобы ты увидела это северное калифорнийское побережье сейчас, зимой. Может быть, ты и папа могли бы приехать ко мне на какое-то время сейчас, когда все дети уже выросли. И даже маленький Рис – сколько ему сейчас? Двадцать два или двадцать три? Я пришлю вам деньги на поездку, если вы соберетесь. Конечно, сейчас ты уже все поняла о Джейсоне, или даже если не можешь этого понять, то уже должна была простить меня. Ты должна понимать, что он не умер бы таким образом, если бы был тем человеком, каким его видела ты или каким считала я, когда выходила за него замуж.
Как бы то ни было, мне бы очень хотелось, чтобы ты могла увидеть эти места. Это очень похоже на Уэльс, но еще красивее. На небольшом расстоянии от побережья здесь есть леса гигантских красных деревьев – их называют секвойями. Эти деревья настолько старые, величественные и высокие, что они вызывают гораздо большее благоговение, чем любой собор: гуляя под ними, я чувствовала себя гораздо ближе к Богу, чем когда-либо в церкви. Ты можешь представить себе дерево, которое выше ста метров? И они больше нигде на земле не растут. Если хочешь увидеть их, надо обязательно ехать сюда.
И еще: в определенное время года прямо с берега здесь можно увидеть китов. Я еще их не видела, но наблюдать за морем и ожидать их появления – уже интересно. У меня есть специальное место для этой цели – маяк в живописной местности, которая называется Бодега Бей. Именно туда я обычно езжу на выходные, но на этот раз я проехала дальше на север, через город под названием Альбион, что напомнило мне о доме и заставило подумать о вас. Всего лишь в нескольких милях к северу от Альбиона находится Мендочино, где я сейчас и нахожусь. Я влюбилась в это место, мама. В нем чувствуется что-то особенное, и я уже знаю, что буду приезжать сюда как можно чаще…»
Как можно чаще. Бренвен посмотрела на слова, которые она только что написала, и у нее в голове родилась идея. Слишком взволнованная, чтобы оставаться в комнате, она отложила письмо в сторону, чтобы дописать его потом. Она натянула серый пуловер с капюшоном и белый свитер, а сверху накинула темно-зеленую теплую пелерину, которая доставала почти до щиколоток. Она купила эту накидку, потому что это было как раз то, что ей было необходимо для блужданий по побережью в выходные дни. Она уже исследовала окрестности Мендочино и была обрадована, когда обнаружила тропинки, протоптанные вдоль обрывистого скалистого берега. Волны бились о скалы и устремлялись в гроты и туннели, которые сами же и проделали в утесах, с замечательным, необузданным морским шумом. Там, где река под названием Биг Ривер, как значилось на аккуратно вкопанной на ее берегу табличке, впадала в море, образовалась небольшая бухта, окаймленная песчаным пляжем. Но лучше всего было то, что весь этот великолепный кусок побережья был превращен в природный парк, и люди могли наслаждаться им и бродить там, сколько их душе было угодно. Чудесное, чудесное место! Она долго гуляла и вернулась в гостиницу уставшей, но сейчас снова вышла, подгоняемая вновь возникшей у нее идеей.
Она хотела разыскать домик, коттедж или хижину – пусть маленькие, лишь бы она могла себе позволить снять. У нее было бы собственное место в Мендочино, куда она могла бы приезжать так часто, как только смогла бы. Конечно же, она приезжала бы на большинство выходных, и у нее была еще целая нерабочая неделя между Рождеством и Новым годом. Зима – это «мертвый сезон» в приморских городах, поэтому она непременно должна найти какое-нибудь местечко, которое будет сдаваться. Бренвен прошла по улицам города в развевающейся зеленой накидке, мимо потрепанных погодой заборов из штакетника, окружавших маленькие домики в викторианском стиле, которые также выглядели слегка потрепанными. И не увидела нигде ни одной таблички с надписью «Сдается».
На следующий день Бренвен решила подойти к этой проблеме более рационально и купила местную газету. Увидев цены на аренду домов, напечатанные в газете черным по белому, она на мгновение онемела и чуть было не отказалась от своей мысли. Потом выглянула из окна маленького ресторанчика, где она завтракала, обвела взглядом потрепанную траву газонов, обрывистые утесы на берегу океана, чаек, мечущихся в сером небе, затянутом дымкой, и заставила себя посмотреть в глаза действительности. Она могла бы позволить себе некоторые из этих сумм, те, что находились ближе к нижнему краю шкалы. Поначалу они испугали ее только потому, что ее теперешняя зарплата все еще казалась ей чем-то нереальным и она почти боялась расходовать ее. Но ей так хотелось снять здесь домик, пожалуй, это было самое сильное желание в ее жизни. Так на что же ей потратить деньги, как не на это? Затем, более взволнованная, чем испуганная, Бренвен внимательно принялась просматривать газету, обводя кружком объявления и делая заметки на полях.
К вечеру сделка состоялась, арендная плата за первый месяц внесена и договор подписан на целый год! Ее домик назывался «Хижина Макклоски», а сам Макклоски, который был рыбаком, умер уже очень давно, как сказала ей теперешняя владелица домика, миссис Симмонс. Домик находился на окраине города, но зато он стоял в самом конце короткой улицы, выходящей прямо к океану, и ничего не закрывало ей вид на утесы. В более теплую погоду, при открытых окнах, ей будет даже слышен шум океана. Бренвен выписалась из гостиницы, чтобы провести оставшиеся ночь и день от ее уик-энда в своем новом домике.
Она тут же стала называть это место «Макклоски». В доме была одна большая комната и узкая, длинная спальня плюс ванная в пристройке с низкой покатой крышей. Снаружи дом был выстроен из того же самого побелевшего от времени и непогоды кедра, что и большинство домов в городе, но он был очень прост – в форме коробки, без крыльца и прочих архитектурных украшений. Окна тем не менее были большими по сравнению с самим домом и состояли из многих небольших стекол, вставленных в оконный переплет. Внутри дом был уютным, с огромным камином, который, как сказала хозяйка, ей придется использовать почти круглый год. Дрова для камина поставлялись регулярно – это было частью договора об аренде. Один угол большой комнаты был отведен под кухню и отделен стойкой, за которой можно было завтракать. На круглой вешалке, закрепленной в потолке, висели разнообразные кастрюли и сковородки. Здесь были также двойная мойка из нержавейки, большой холодильник и электроплита последней модели. Мебель представляла собой полное смешение всех цветов и стилей, но была чистой и удобной. Овальный коврик с бахромой, лежавший на полу, добавлял комнате живописности. На окнах висели шторы из домотканого неотбеленного хлопка, причем они были закреплены на деревянных карнизах с помощью деревянных же колец. В спальне было только одно низкое и широкое окно прямо под самой крышей; поскольку оно было расположено слишком высоко, чтобы прямо смотреть в него снаружи или изнутри, на нем шторы не было. Спальня была действительно тесной, с ее двойной кроватью, втиснутой в угол, но Бренвен не возражала. Она лежала на кровати, смотрела в окно и думала, сможет ли она увидеть в нем звезды, если погода будет ясной. Она уснула, думая об Уилле и о том, что ему понравится «Макклоски». Ему понравится непретенциозное тепло этого дома и исцеляющее близкое присутствие моря.
Аренда «Макклоски» внесла свою лепту в закрепление того одинокого образа жизни, который Бренвен вела в Калифорнии. В отличие от Вашингтона, с его безжалостным общественным давлением и ненасытной потребностью людей знать, чем занимаются остальные, Сан-Франциско, казалось, поощрял индивидуализм. Этот город был одновременно космополитичным и просто веселым. Люди много улыбались – канатной дороге, сидя в фуникулере, цветочным тележкам, где на три доллара можно было купить целый пучок фиалок, собакам, кошкам и просто друг другу.
Бренвен жила в квартире на Грин-стрит на холме. Каждое утро она шла на самую его вершину по тротуару, поднимавшемуся под углом почти в сорок пять градусов, и садилась в фуникулер, чтобы добраться до работы. Дорога спускалась с холма, проходила над Юнион-сквер и шла к Маркет-стрит. Там Бренвен спрыгивала и проходила остаток пути до телестудии, которая находилась в небоскребе, расположенном почти в финансовом районе. Даже в этой, более степенной части города бросалась в глаза терпимость окружающих к индивидуальным отличиям – в основном она проявлялась в одежде. Постепенно Бренвен поняла, что разнообразие в одежде людей, которых она видела на улицах в этом районе и в лифтах здания, где находилась студия, имело определенные, довольно интересные пределы. Хотя и мужчины, и женщины часто отклонялись от обычного стандарта – серый костюм, белая рубашка – они все же не отклонялись от него настолько, чтобы носить неформальную одежду; здесь скорее носили одежду с какой-то небрежной элегантностью. Естественная для Бренвен несколько эксцентричная манера одеваться прекрасно вписывалась в это окружение.
Ее приняли на работу с тем, чтобы она писала материалы и выступала продюсером при съемках как короткометражных, так и полнометражных фильмов по социальным проблемам. Ей был предоставлен карт-бланш с одним исключением: она не должна была заниматься гомосексуалистами обоих полов, так как администрация станции чувствовала, что в последнее время эту тему эксплуатировали слишком часто. Бренвен работала очень много. В течение нескольких первых месяцев она ежедневно выходила на улицы, «вынимая» небольшие фрагменты для дневных или вечерних новостей. Таким образом она узнавала город. Так как она уже вполне вписалась в стиль довольно-таки рациональных жителей Сан-Франциско, ее машина оставалась в течение рабочей недели в гараже, а по городу она передвигалась на автобусах, трамваях, а иногда и в вагончиках канатной дороги. Если была какая-то непредвиденная срочная ситуация, ловила такси. Иногда ей приходилось включать в кадр и себя: когда это произошло впервые, она обнаружила, что появление перед телекамерой уже не вызывает у нее такого сильного сопротивления, как раньше. Она подумала, что, должно быть, смягчается с возрастом.
Опыт подсказывал Бренвен, что из небольших фрагментов затем образуется большая картина, а уже из этой большой картины выделяется один-два куска, одна-две темы, которые захватят ее. Тогда в игру вступит ее настоящая специальность, и она снимет часовую программу. Или снимет серию коротких программ на одну тему. Но этого еще не произошло. Были обычные бездомные, душевнобольные, проблема наркотиков, бедняки, которых строительные подрядчики лишали их жилищ, и вообще гораздо больше хорошо организованных рассерженных группировок, чем она видела в Вашингтоне, но ничто не бросалось в глаза и не захватывало ее целиком.
Чтобы найти нечто свое, особенное, нужен был инстинкт, нужно было и разговаривать с людьми, и слушать их. Бренвен занималась этим день за днем. Выходные она посвящала собственным исследованиям; как только она отыскала Мендочино и сняла там домик, она уезжала в «Макклоски» всякий раз, когда ей представлялась к тому возможность. Она завоевала себе репутацию неутомимого труженика-одиночки. И эта характеристика не вызывала у нее возражений. Ей нравилось много работать, и, по крайней мере, сейчас она испытывала необходимость в новых близких друзьях. В душе она знала, что ждет, ждет Уилла. Но по мере того как шли месяцы и не было никаких известий, она попыталась забыть об этом и еще больше посвятить себя поискам той самой темы, которой она могла бы как следует заняться.
