Текст книги "Excommunicado (СИ)"
Автор книги: Ди Темида
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
~X~
17 апреля 2015 года, Нью-Йорк
Последующие дни пролетают яркой кометой, и я настолько погружаюсь в водоворот событий, что часто начинаю забывать об отдыхе. Полученную карту спрятала ещё в понедельник дома в шкаф и решила пока до победного пользоваться собственными сбережениями: у меня оставались премии с предыдущих выигранных дел и немного наличности из сейфа папы, которую я забрала, не дожидаясь вступления в силу завещания. Когда погиб Роджер, ошмётки совести всё-таки взыграли и не позволили получить положенную, как выгодоприобретателю, крупную страховую выплату, так что… Я и раньше рассчитывала в первую очередь на себя и свой доход, рассчитываю и сейчас. Возможно, всё закончится намного раньше, и мне не придётся влезать в траты по карте Рамиреса.
Только вот как закончится лично для меня – всё ещё огромный вопрос, качающийся над головой, словно маятник с наполированным остриём к затылку.
Но во всей этой сложившейся ситуации я умудряюсь находить хотя бы один плюс: мне попросту некогда теперь терзать саму себя болезненно вспыхивающим под рёбрами адским пламенем прошлого, скоропостижной смертью отца и удушающей депрессией, временно притупившейся таблетками и сменой декораций. Некогда.
Сейчас я явственно ощущаю многое и внутри похожа на своеобразный эквалайзер эмоций, где постоянно подскакивает что-то одно, но фоном есть самое главное – полное абстрагирование.
Можно сколько угодно ненавидеть или презирать Рамиреса; вставать в позу или, как он сам выразился: «показывать зубы», но признать стоит точно одно – из-за навалившейся работы, хитросплетённого клубка загадок, связанных с устранением отца и попыткой разузнать о «Сомбре» и её хозяине всё, я замечаю, что не мучаюсь кошмарами последние три дня. Алан и Роджер не приходят во снах, а моя глубочайшая апатия, затаившись, как волны в штиль, не накатывает снова.
К среде я терплю неудачу в поиске компрометирующей информации: ни один из моих контактов не сообщает никаких сенсаций или шокирующих деталей о корпорации Альваро. Я часто вспоминаю эту его заминку на слове, но никак не могу подобрать ключ к отгадке, что же он хотел сказать на самом деле. Может, это как-то помогло бы, хотя даже неосторожно обронённое «остальное существует, но тебя не касается» в деятельности «Сомбры» пока помогает не сильно. Она для меня – всё ещё мощная финансовая организация, заключающая многомиллионные сделки и крепко стоящая на всех столпах. А мне страсть как хочется разрушить хотя бы один, если не все… Желание поддеть ногтём якобы идеально заштукатуренную стену за какой-нибудь виднеющийся с краю кусочек, чтобы увидеть гнилые доски, слишком велико, но, увы, – кусочком и не пахнет. Даже намёком на него.
Сам Рамирес ведёт себя всё так же мнимо-учтиво и галантно, не упуская при этом возможности задеть меня в нечастых разговорах. Но и я больше не остаюсь в долгу и начинаю ощущать во всём этом едва заметный оттенок игры и привкус азарта: кажется, Альваро интересно уколоть меня фразой, чтобы услышать, как выстроится не менее острый ответ. За эту неделю мне удаётся наблюдать за ним в разных ситуациях: и на совещании, и на переговорах с представителями «Эксон Лоялти», которые, увы, завершились плачевно, и на трёхсторонней встрече с незнакомыми мне деловыми партнёрами. Я смотрю, изучаю, выискиваю какие-то новые для себя черты и проявления крайне специфичного характера, пока его прицельное внимание направлено не на мою персону. Оправдываю себя тем, что врага нужно знать лучше, чем себя, но в какой-то момент самым раздражающе-ужасным откровением становится то, что я… просто хочу продолжать это делать.
Когда Рамирес расслаблен, что обманчиво кажется вечно присущим ему состоянием, его веки всегда полуприкрыты, а в сети тонких морщин вокруг кроется одному ему известная над чем-то полуусмешка. В беседах с неугодными людьми засасывающая тьма взгляда исподлобья наточенным колом вонзается в жертву, будь то провинившийся подчинённый или слишком дерзкий бизнесмен. В такие минуты Рамирес кажется поистине непобедимым… Вкупе с каждым подобранным словом, без шанса на обход оппонентом, это выглядит как добивание лежачего на ринге.
По отношению ко мне во взгляде Альваро всё ещё есть ярко-неоновое алое предупреждение: «Один неверный шаг, Джейн, и…», но при этом где-то на дне скрывается то, что я не могу расшифровать. Чаще он смотрит абсолютно равнодушно, будто сквозь меня, или пренебрежительно, но порой всё же я замечаю некую оценку и интерес. И каждый раз это приводит меня в несвойственное смятение…
Точно я могу озвучить одно: в этом горьком шоколаде радужки нет никаких лишних эмоций, но если они и их обладатель пожелают, то попросту поглотят твою суть. Твою волю. Всю тебя, безвозвратно.
К четвергу фортуна решает повернуться ко мне лицевой стороной, и – хоть и не без помощи Кейт и Дика по видеозвонку – я, наконец-то, окончательно разбираюсь в присланных документах по четырём веществам, среди которых уже известная мефенамовая кислота, кокаин, литий и перголид. Последние два я отмела во время разговора с судмедом сразу, как только услышала его вердикт: литий нужен людям с биполярным расстройством, чего у моего отца не было, а перголид – для лечения болезни Паркинсона, что так же совершенно мимо, и вдобавок к этому – он был изъят из фармобращения в США ещё несколько лет назад. Навряд ли убийца стал бы заморачиваться и заказывать его в Европе. Остаётся кислота и кокаин, но и насчёт последнего я очень сомневаюсь – ну не мог мой отец пристраститься к «белой дорожке»… Никогда не жаловавшаяся на внимательность, я точно заметила бы какие-то изменения даже в те редкие встречи, что у нас были в последние полгода. С мефенамовой всё было несколько любопытнее, если вообще так можно выразиться: первостепенно она входит в состав противовоспалительных препаратов, и вот тут, если визуализировать отравление отца, можно представить, как ему подсыпают толчённое в порошок часто встречающееся безрецептурное лекарство. Хотя Дик сказал однозначно – доза должна в разы превышать норму, чтобы со временем вызывать омертвение тканей и инфаркт. Так что пока вся моя шаткая теория строится вокруг мефенамовой кислоты и её методично долгого внедрения кем-то в организм папы.
Договорив тогда с Кейт и Диком, я решила составить список тех людей, с кем тесно общался отец в последнее время, и попробовать встретиться с каждым, только вот фамилий и имён было не так много, потому что я не знала достаточно – всего лишь Аманда, наша домоправительница, которая ушла, едва отец скончался, и пара сенаторов. И то: по-настоящему, кроме Рамиреса, которого теперь тоже отмела, я никого и не подозреваю, да и времени на дальнейшее «расследование» у меня пока совсем нет, поэтому идею с визитами пришлось временно отложить.
Моя реальность теперь такова: каждое утро начинается со сборов на отработанном автомате. Душ, скудный завтрак тем, что найдётся, потому что не готовлю; опрятность того или иного заранее заготовленного костюма и вместо всё того же макияжа – сосредоточенность и лёгкий тон безразличия на лицо.
Каждую свободную минуту в офисе я направляю на подготовку к будущему заседанию, ожидаемому через месяц. Мучаю финансистов и начальника юротдела вопросами, изучаю документы по сделке и строю пока хилую линию защиты.
И каждый чёртов вечер вплоть до сегодняшнего дня отказываю Рамиресу, приходящему в шесть в кабинет, в том, чтобы Энтони отвёз меня домой. Благо, мы не видимся слишком часто, потому что я в принципе не поднимаю носа из кипы деклараций, отчётов и договоров, но именно по вечерам он обязательно заходит ко мне и заводит одну и ту же шарманку.
– Если ты снова пришёл уговаривать меня воспользоваться услугами твоего дорогого такси, повторю ещё раз: у меня есть машина, подвозить не нужно, – монотонным от усталости голосом говорю я, не поднимая головы и вглядываясь в платёжное поручение «Эксону», и ощущаю боком, как Рамирес делает неспешный шаг внутрь, не затворив дверь.
Не сразу улавливаю подозрительное молчание в ответ, пытаясь выстроить в голове оффшорную схему, которой воспользовалась компания в этой сделке, и найти в ней хоть что-то разрешённое и официальное. Поэтому я вскидываю взгляд на Рамиреса только в тот момент, когда он в своей грациозной манере занимает кресло.
– Твой феминистический настрой мне порядком надоел. Но, так уж быть, будем считать, что на этой неделе я смирился и пришёл сейчас не за этим, – его оцепеняюще низкий голос звучит не менее утомлённо, и я неожиданно подмечаю в нём троекратно усиленную жёсткость, которая, казалось, временно исчезла между нами.
Мне не хочется отбивать иронию про сильных и независимых женщин с собственным транспортом, как и то, что «уговоры», граничащие с требованием, о сопровождении домой явно продолжатся позже. Медленно выпрямив затёкшую спину, я сосредоточенно озираю сидящего передо мной Рамиреса, пытаясь угадать, почему он на самом деле не в духе.
– Хорошо, – миролюбиво бормочу я, видя, что поджатые губы не собираются продолжать. Тишина всё так же слегка звенит между нами, как отголосок удара ножа по бокалу, и я жду какого-то упрёка в свой адрес, но, похоже, причина всё-таки не во мне и моей работе. – Тогда… Что ты хотел?
– Я улетаю на три дня в Марбелью.
Морщины на лбу Альваро становятся чётче и глубже, словно сказанное ему совершенно не нравится. А я опять чувствую себя по-идиотски, потому что с географией у меня не очень.
– Это в…?
– Испании, – снисходительно перебивает он, дёргая уголком губ, на что я просто киваю, всё пытаясь как-то прощупать истинную причину крайне плохого настроения.
Всё-таки он испанец. С непревзойдённым чувством стиля, лёгким британским акцентом, отточенными манерами и тягой к диким убийствам чёртов испанец…
– И почему же поездка на родину не радует, раз ты так мрачен? – бездумно вырывается у меня, и я прикусываю язык. По крайней мере, это было бестактно, но с другой стороны у меня самой нет сил и ресурса сейчас разгадывать хмурую пантомиму, поэтому пришлось спросить вот так, прямолинейно. Навряд ли Рамирес пришёл бы, не пожелай он заразить меня своим дурным настроением.
– Радует, но стоит попросить тебя быть осторожной, пока меня не будет, – совершенно серьёзно, без тени иронии, ставшей привычной, говорит он, наконец-то посмотрев мне в глаза, до этого разглядывая всё что угодно, но не останавливаясь на мне.
Моментально окутывает страх, словно я стрелой влетела в ледяную реку с высоты.
Что он имеет в виду?..
И, кажется, я шепчу это вслух.
– У меня есть определённые подозреваемые в смерти Эдварда, Джейн, и с одним из них сейчас не самые лучшие, кхм… деловые отношения, – уклончиво и явно неохотно отвечает Рамирес, ощупывающим взглядом проходясь по моему лицу, шее и вздрогнувшим плечам. – Поэтому пока я буду отсутствовать, будь, пожалуйста, начеку. Не думаю, что он что-то предпримет, да и маловероятно, что знает о тебе, но всё же… Лучше предупредить.
– Хочешь сказать, на меня кто-то может напасть в твоё отсутствие? – усталость резко слетает с тела, как сорванное в порыве одеяло, и тянущее напряжение молниеносно сковывает ладони и стопы. В моём тоне сквозит паника, но я не могу иначе – этого ещё только не хватало, чтобы я попала под чью-то горячую руку из-за Рамиреса. – И что они сделают? Расстреляют машину, пока я еду сюда? Или выкрадут и скормят рыбам?
Организм выдаёт поистине дурацкую реакцию на возможно предстоящий стресс: я нервно ухмыляюсь под конец своей бравады, над чем мой новоиспечённый начальник лишь откровенно забавляется.
– Читаешь перед сном «Крёстного отца»?
Чувствую, как сразу же меняется атмосфера разговора: сейчас начнётся то самое перетягивание каната, пока кто-то не признает поражения. Увы, в девяносто девяти процентах случаев – это я.
– А ты, я смотрю, не отрицаешь свою причастность к мафии?
Ну что, отбивай подачу, Рамирес…
Теперь настаёт его очередь рассмеяться, и опять этот чёртов звук выглядит несопоставимо с его образом чарующе. Я хмурюсь, сцепляю руки в замок и всё пытаюсь напустить на лицо суровое выражение, лишь бы не поддаться заразительности смеха.
– Ты хоть какое-то представление имеешь о том, что такое мафия? – сквозь улыбку проговаривает Рамирес, но в его глазах вновь плавают ледники.
– Если буду общаться с тобой и дальше, то представление будет более чем подробным.
Чувство такое, будто я раскрыла перед ним все козыри этими словами, но с другой стороны мне хочется, чтобы он знал, что я не строю никаких иллюзий на его счёт: ни после всех угроз, ни после того опасного сдавливания моей шеи на складе… И никакой смех или нарочито спокойная беседа не должны сбивать меня с толку.
Пусть уже признается.
– Да не отношусь ни я, ни тот, о ком говорю, к мафии, Джейн, – теперь и в интонации Альваро проскальзывает раздражение. – Мы не в Чикаго сороковых годов, в конце-то концов. Что за манера у людей навешивать эти неуместные ярлыки, приукрашенные псевдоромантизмом?
– Не знаю, ты мне скажи. Тебе этот мир ближе, – чеканю я, не контролируя уровень наглости, и складываю руки на груди.
Рамирес буквально обжигает своим взглядом, полным бешенства, но весь его вид – обманчиво умиротворённый.
– Да будет тебе известно, что классическая мафия – преступная структура с чёткой иерархией исключительно итальянского толка, – губы изгибаются в саркастической усмешке, от которой меня почему-то бросает в дрожь. – Я могу понять, что ты не знаешь, где находится Марбелья, но чтобы путать итальянцев с испанцами… Ты всерьёз всё это время думала, что я – во главе какой-то грёбанной мафии?
Я впиваюсь пальцами в собственные плечи и наверняка выгляжу со стороны, как обиженная и насупленная девчонка, потому что и в этом турнире проигрываю абсолютно бездарно. И понимаю, что мне нечего сказать.
Но кое-что отрицать действительно очень сложно: в моих венах теперь постоянно кипит азарт, стоит нам начать разговаривать, и я неосознанно учусь у Рамиреса чему-то новому.
Это пугает до чёртиков и в то же время притягивает невыносимо мощным магнитом.
– Ладно, разочарую твою тянущуюся к авантюрам натуру: я сам по себе, – снисходительно, но без уничижительных ноток произносит дальше Рамирес, видя, что я всё ещё молчу, надувшись. – Один. Без какой-то чёртовой системы и свода правил. Уж точно не являюсь мафиози и не прогибаюсь под чей-то клан. Всё, что у меня есть, выстроено лишь мною.
И тут я спешу его опрокинуть – попробовать всё-таки стоит, ведь не просто так являюсь адвокатом. Я борюсь до конца, терпеливо снося все удары.
– Какая разница? Это не отменяет того факта, что ты – преступник, и, судя по всему, деятельность «Сомбры» во многих аспектах такая же незаконная. Хотя бы взять этот иск, – я наклоняюсь вперёд, не убирая рук, и растягиваю губы в короткой улыбке, тут же стирая её. – Плевать, как это называется правильно: мафия, не мафия. Я знаю, что ты способен перейти если не все грани, то очень многие…
Взмах тёмных ресниц, и Альваро смотрит прямо в глаза. Пристально, не мигая – две чёртовых бездны, чью силу мне трудно выдерживать. Затем он медленно встаёт, лёгким движением поправляя слепяще-белую рубашку, в которой выглядит сегодня не менее элегантно, хоть и чуть более неформально по сравнению с привычными образами. Я зачем-то поджимаю пальцы на ногах в туфлях, откидываясь обратно на спинку кресла, и всё же отвожу свой взгляд, чувствуя, как на меня продолжают смотреть – рубить взором на кусочки – свысока.
– Разумеется, моя милая Джейн. Впрочем, как и ты, – одну ладонь Альваро выставляет над моим столом, едва касаясь пальцами поверхности, и слишком крадучись проходит вокруг, останавливаясь за моей спиной. – Мне даже нравилось напоминать тебе об убийстве твоей семьи, но, право, это уже становится скучным и избитым, а я это не люблю.
Я отнимаю руки и кладу ладони на стол, чтобы в случае чего хоть как-то попробовать защититься. Боюсь повернуть голову, всем позвоночником ощущая его присутствие сзади, и мне снова страшно – до сжимающейся глотки, до поднявшихся волосков на теле, до пробивающего грудную клетку ошалевшего сердца.
– Если мы закончили экскурс в виды преступных организаций, то повторю ещё раз – пока я буду в Испании, смотри в оба. И не забудь про вторник, – он не двигается, неторопливо проговаривая каждое слово.
И я решаюсь на короткий вопрос севшим от напряжения голосом, надеясь, что Рамирес сделает шаг назад и уйдёт.
– Что во вторник?
Но нет.
Я трусливо вздрагиваю и прикрываю веки, когда его ладони ложатся на стол по обе стороны от моих, не касаясь. Альваро наклоняется, и его дыхание опаляет ухо, не скрытое распущенными сегодня волосами. В желудке будто стягивается канатами сложный узел, который больше не распутать, и я точно знаю, что между нами – не больше четверти дюйма. Как и то, что в его властном шёпоте, кроме предупреждения, есть что-то ещё:
– Выставка, Джейн. Попробую привить тебе вкус к прекрасному.
***
21 апреля 2015 года, Нью-Йорк
На протяжении не менее стремительно пролетающих выходных, кроме чувства постоянной тревоги, в принципе появившейся и не отпускающей после знакомства с Рамиресом на складе, я вдобавок буквально начинаю дёргаться от каждого шороха в квартире. Как такового нападения я не жду, но его слова постоянно гудят где-то в затылке, а кожа ушной раковины фантомно овевается тёплым дыханием. Я не знаю, почему Рамирес на самом деле нарушил моё личное пространство – только лишь потому, что хотел напугать сильнее и оказать давление этим жестом?.. Навряд ли. А любая иная шальная мысль, которую я сразу отбрасывала в корзину под названием «сумасшествие», всё равно успевала послать странные мурашки по телу и вновь сжать солнечное сплетение.
Перспектива снова пребывать в обществе Альваро на выставке сейчас уже кажется отягощающей совсем по иным причинам. Если раньше я попросту не желала его видеть и терпеть где-либо, кроме работы, и поэтому так брыкалась по поводу этого мероприятия, то теперь чувствую, как запутываюсь в собственных эмоциях и словно двумя ногами увязаю в чём-то, что для меня полностью неведомо.
И как бывает обычно в таких случаях: чем сильнее мы пытаемся оттянуть неприятный момент, тем быстрее, кажется, он наступает. Так, понедельник будто на самом деле вылетает из календаря, и вот я уже стою у панорамного окна в своём кабинете, что-то бездумно выискивая в мерцании огней десятков небоскребов, и жду Смита, который должен отвезти меня в Метрополитен Музей.
Он сказал вчера, что Рамирес будет ждать уже там. Любопытно, как он доберётся без своего водителя-тени, на сегодня почему-то отданного мне, и от картинки в голове, где наш босс садится в обычное жёлтое грязное такси, мои губы трогает робкая улыбка. Было бы забавно на это посмотреть.
– Джейн, – слышу я за спиной и оборачиваюсь. – Ты готова?
Энтони каким-то невероятным образом умудряется быть максимально деликатным и формальным даже в таком простом вопросе.
– Да, – киваю и беру со стола чёрный матовый клатч в тон закрытому простому платью-футляру длиной до колен.
Мы молча спускаемся на лифте в подземную парковку, на которой теперь ставлю и свою машину, и я подхожу к пассажирскому сиденью спереди, берясь за хромированную ручку пока замершего мерседеса. Смит поджимает на это тонкие губы – опять не дала за собой поухаживать, стерва! – но ничего не говорит, лишь учтиво спрашивает:
– Возможно, позади тебе будет удобнее?
– Я не твой шеф, Энтони, – елейным голосом отвечаю я. Есть в этом своя прелесть – бесить помощника Рамиреса, когда не можешь «достать» до него самого. – Так что оставь эти дворянские замашки для него.
Не дожидаясь ответа, который, наверное, и не последует, сажусь и устраиваюсь поудобнее, пока Смит, еле слышно что-то ворча под нос, занимает место за рулём.
Едем мы в атмосфере лёгкой непринужденной музыки неизвестного джаз-бэнда, и она опутывает меня коконом, позволяя хоть немного расслабиться и будто взять временную передышку перед очередным боем.
Мысли то сбиваются в стаю, то разлетаются одинокими птицами, но в какой-то момент я всё-таки концентрируюсь снова и украдкой смотрю на решительно управляющего машиной Смита. Несмотря на извечно собранный и вдумчивый вид, его личность почему-то располагает к разговору, и я подумываю задать ему несколько вопросов, которые навряд ли когда-либо задам тому же Рамиресу, не рискуя при этом быть как минимум осмеянной.
– Энтони, – негромко зову его я, на что он, не отвлекаясь от дороги, лишь вскидывает русые брови в ожидании. – Ты что-нибудь знаешь о неком деловом партнёре, из-за которого наш милостивый хозяин был сам не свой перед поездкой?
Ожидаемо Смит мрачнеет, и я уже готовлюсь услышать нотацию по поводу того, что лезу не в своё дело – меня в принципе Рамирес за прошедшую неделю не особо допускал к чему-либо, кроме иска от налоговой, а его подчинённые руководители всячески так же хранили молчание. Но желание узнать о некой угрозе извне, которая, очевидно, уже стала мифической, пересиливает, поэтому я пробую выяснить что-то у Энтони.
– Извини, Джейн, я не могу раскрывать подробностей. Скажу только то, что он – не партнёр.
«А враг…» – почему-то договаривает за него моё подсознание. Хм… Узнать бы кто это, да объединиться бы с ним против Рамиреса. И в этот момент я даже не вспоминаю о том, что этот некто – подозреваем им в смерти моего отца.
– Ладно… – вздыхаю я, отводя взгляд к стеклу бокового окна. – Просто хочется понять, ждать ли сегодня бури…
– Думаю, сеньор Рамирес уже решил все свои вопросы, если ты о поездке в Испанию.
Что ж, Смит хотя бы на что-то отвечает без уколов и сарказма. Стоит попробовать копнуть ещё.
– Как ты с ним познакомился? – придаю голосу тон наивного интереса и наблюдаю, как он плавно выкручивает руль, чтобы войти в нужный поворот. – Или это тоже закрытая информация?
– Нет, но… – кажется, жалеет о сказанном, но после ладони Энтони на миг сжимают кожаную оплётку и он всё же продолжает: – Дело в том, что ни я, ни Альваро не любим много разглагольствовать впустую.
– О, я заметила, – иронично проговариваю я и выжидательно уставляюсь в его профиль.
– Мы учились вместе в Лондоне.
Так-так. Судя по неплохому британскому акценту, Рамирес не просто там учился, но и жил долгое время. Однако Энтони не предоставляет новых фактов, и я, закатив глаза, продолжаю допрос, который, скорее, походит на беседу с упрямым ребёнком, не желающим выдавать секреты.
– Где именно?
– Не имеет значения.
Невольно сжимаю кулаки от безысходности – да почему что с ним, что с Рамиресом так адски сложно? В этот момент мерседес медленно подкатывает к тротуару перед зданием, где проходит выставка. Энтони глушит двигатель, но меня радует хотя бы то, что в его жестах нет торопливости и нервозности, как если бы он хотел поскорее сбежать от неудобных расспросов. Поэтому, пока ещё есть время и мы синхронно отстёгиваем ремни, я наступаю дальше:
– Ну, хотя бы на кого учились, ты можешь сказать?
– На финансистов, как бы банально это ни звучало, – сухо отвечает он, когда мы выходим из салона.
– И вы дружили? – я смотрю на него поверх наполированной крыши автомобиля и не могу сдержать шутливый подкол. – Или он был первым красавчиком университета, а ты – ботаником, которого пришлось спасти в уличной драке?
Если, конечно, Рамиреса вообще можно назвать красавцем. Образ и черты грубоватого лица, на котором лишь губы – единственная плавная и мягкая деталь – вспышкой возникают и гаснут в памяти.
– Мы дружили. Фантазия, конечно, у тебя… – о, оказывается, и он может демонстративно закатывать глаза.
– И каково это – звать бывшего друга «сеньор Рамирес»? – всё больше становлюсь похожей на назойливую журналистку, которая торопится догнать по лестнице знаменитость.
– Никак. Я лишь соблюдаю субординацию.
– Похвально, – чуть запыхавшись, отвечаю я, и мы, наконец, достигаем последней ступени, остановившись перед широкими раздвижными дверьми. – Расскажи тогда о нём ещё что-нибудь разрешённое.
«Ещё две минуты, Смит, ну пожалуйста!» – с такой мыслью я подрезаю его, преграждая дальнейший путь, в надежде получить хотя бы ещё одну крупицу информации о прошлом Альваро.
Энтони коротко вздыхает и мимолётно поглядывает за моё плечо. После переводит взгляд голубых глаз на меня, и я замечаю в них странную, неуместную эмоцию: ему неприятно. И почему-то мозг домысливает, что неприятно чисто по-мужски, словно он ревнует к Рамиресу.
Молодец, Джейн, большего бреда и придумать нельзя…
– Может, он сам удовлетворит твой нездоровый интерес? – нет, всё-таки что-то есть. Какая-то скрытая раздражительность и разочарование.
И только я собираюсь ответить, откинув глупые размышления в сторону, как Смит уже со всем присущим ему вниманием и покорностью снова смотрит и уже не сводит глаз с пространства за мной.
Неспешно оборачиваюсь, ругнувшись про себя, и, естественно, вижу материализовавшегося из ниоткуда Рамиреса.
Чёртовы бесшумные двери…
– Я услышал не всё, но теперь задумался, что именно в тебе, Джейн, нуждается в удовлетворении? – сверкнув глазами, усмехается он, равнодушно взглянув сначала на помощника, потом на стремительно пунцовеющую меня.
Всё ты слышал, засранец.
– Ничего, – бурчу я и прохожу вперёд, не дожидаясь приглашения и обходя Рамиреса. И пока нервно поправляю несуществующие складки на платье, ощущаю выстрелом по спине несходящую усмешку и слишком долгий взгляд самой тьмы.
***
В огромном, просторном помещении, где представлены десятки разных картин, довольно много гостей. Я стараюсь не разглядывать их, но одного мазка взора по каждому достаточно, чтобы понять, что их объединяет: спесь и деньги. Женщины, почти каждая с вечерним макияжем, блистают в лучших нарядах, показательно выставляя то запястье, то касаясь шеи, чтобы мир увидел красоту их ювелирных украшений. Мужчины одаряют их лестью, делая вид, что им интересны произведения художников, но на самом деле явно ждут окончания выставки, чтобы предаться совсем иным утехам. В любой другой раз я почувствовала бы себя неуютно, хоть и никогда не была далека от подобного общества, но сейчас эта атмосфера отвлекает меня от двусмысленности и неловкости, созданной благодаря Альваро и его последним словам. Который, кстати, не утруждаясь быстрым шагом, абсолютно расслабленно вновь оказывается рядом, словно ничего не случилось. От моего же внимания не ускользает то, как некоторые поглядывают на моего спутника: недобро, остерегаясь или же с откровенной яростью. И это чем-то напоминает меня саму в «Беккер и партнёры» – да уж, сказанные когда-то Рамиресом слова об изгнанниках обретают смысл. Только вот почему?..
Я не спрашиваю, куда делся Смит, потому что совсем не хочу разговаривать, и будь моя воля – молчала бы до победного конца.
– И что же ты пыталась выяснить у Энтони?
Официанты ловко лавируют между присутствующими, предлагая шампанское, и я тянусь, чтобы взять охлаждённый бокал, но Рамирес опережает меня, вкладывая заранее взятый второй в мою протянутую ладонь, не касаясь.
– Какую марку часов ты носишь на цепочке в жилете, – зло парируя я, сразу же прикладываясь губами к стеклу.
Не люблю игристое, но к вину я не притрагивалась уже несколько дней, так что, за неимением этого варианта, приходится довольствоваться тем, что есть. Кошусь на Альваро исподлобья, пока пью маленькими глотками, и вхожу в новый виток бешенства, отмечая следующее: настроение у него действительно на высоте; он чувствует полную инициативу; и этот гребанный костюм и рубашка, по случайности такого же цвета обсидиана, как и мой наряд, слишком ему к лицу.
– Ты совершенно не умеешь лгать, Джейн. Даже не знаю, хорошее ли это качество для адвоката.
Шаг в сторону, и всматриваюсь в подсвеченную картину, делая вид, что она страсть как занимательна.
– Если ты собираешься привязывать его к столу, как меня тогда, и, например, отрезать пальцы, имей в виду, что он не успел ничего рассказать, – игнорируя замечание, тихо проговариваю я, когда мимо нас проходит темнокожая женщина в ярких одеждах и массивных украшениях, стиль которых вдохновлён какими-то африканскими племенами.
– Не успел? – Рамирес тоже делает глоток, и вижу, как прячет самодовольную улыбку. – Любопытно узнать, как и насколько старательно ты уговаривала его в замкнутом пространстве автомобиля.
– И ты мне ещё что-то будешь говорить о пошлости… – фыркаю я, внутренне взрываясь, и сильнее сжимаю бокал.
Отхожу к другой экспозиции, и со стороны может показаться, что вынуждаю Рамиреса «бегать» за мной, но почему-то ощущение прямо противоположное.
– Так и… – в его голосе слышится отчётливое веселье. – Что же Энтони тебе поведал?
– Лишь то, что вы вместе учились в Англии.
Мы оба останавливаемся у довольно мрачной и одновременно яркой картины с насыщенным кроваво-красным в каждой линии и фигуре.
– Знаешь, если бы я твёрдо был уверен в том, что тебе по-настоящему интересна моя персона, а не требуется информация для того, чтобы после вонзить нож в спину, я бы и сам многое рассказал. Только попросила бы… – Альваро делает шаг, обходя меня сзади, отпивает короткий глоток и тихо проговаривает куда-то в область моей макушки: увы, даже тонкие высокие шпильки не позволяют оказаться с ним наравне. – Держи врагов близко, а соображающих хорошеньких адвокатов ещё ближе.
Я задерживаю дыхание, ощущая, как печёт в лёгких, и вспоминаю о необходимости кислорода, когда он встаёт рядом на расстоянии локтя и кивает на работу неизвестного мне художника, полностью сосредотачивая внимание на ней:
– Так поступали и они со своими советниками.
Невольно начинаю разглядывать представленные багряные лица, не в силах избавиться от наваждения.
– Кто это?.. – едва слышно спрашиваю я, когда молчание между нами затягивается, и осушаю свой бокал до дна. Хватит одного на сегодня. Сознание не должно быть обесточенным, ведь Рамирес явно затеял какую-то новую, одному ему известную игру, в которой и я, без дачи согласия, теперь участвую.
– Это картина «Пир королей», оригинал, кажется. Филонов, русский художник. Как тебе?
Рамирес берёт с будто плывущего мимо нас в воздухе подноса официанта ещё два бокала, но я, всё так же разглядывая картину, показываю ладонью, что отказываюсь. Его взгляд вонзается в меня сотнями крючков – я ощущаю это каждым дюймом тела. Слишком цепко, чтобы выбраться, но благо Альваро не настаивает и лёгким движением ставит шампанское на стеллаж совсем рядом.
– Выглядит… Агрессивно и устрашающе, – искренне признаюсь я, отводя взор от холста, обрамлённого в серебристую раму.
– Потому, что в изображении кроется вседозволенность и безнаказанность правителей.
