Текст книги "Excommunicado (СИ)"
Автор книги: Ди Темида
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
~IV~
На мгновение кажется, что всё моё тело медленно покрывается тонким слоем льда, как поверхность озера в подступающих заморозках. Язык отказывается повиноваться, я не могу вымолвить хоть слово, тупо уставившись на Рамиреса. Он с какой-то скрытой в движениях грацией, сплетенной с уже явственной угрозой, отклоняется назад, выпрямляется и отходит обратно.
Не дожидаясь от меня ответа на предыдущий вопрос, бросает дальше на ходу таким тоном, будто теперь мы будем говорить о прогнозе погоды:
– Давайте попробуем начать сначала, Джейн, – неторопливо опускаясь на стул, он педантично поправляет манжету рубашки, вылезшей из-под рукава пальто. – Вы, кажется, знаете лишь мою фамилию. Что ж. Альваро Рамирес, к вашим услугам.
Я сглатываю, ощущая невыносимую сухость в горле, и всё так же не шевелюсь.
– Корпорация «Сомбра» вам о чём-нибудь говорит? – продолжает он с не меняющейся интонацией и вонзает в меня ответный взгляд.
Тёмные глаза смотрят так, словно на моей шее вот-вот затянется колючая проволока, и единственное, что почувствует при виде этой картины их обладатель, – изощрённое удовольствие.
– Я… Я… – всё моё адвокатское красноречие и хоть какая-то уверенность в себе улетучиваются под натиском страха.
В голове петардами одновременно разрываются несколько мыслей: что вообще происходит, как отцепить чёртов наручник, как сбежать, как подать сигнал о помощи…
Помощь.
Точно.
Я свободной рукой под столом тут же осторожно лезу к карману. Ведь держала же наготове смартфон…
– Я… Не уверена, что оказывала услуги вашей компании… – выдаю наконец дрожащим голосом, найдя в себе немного сил, и продолжаю ощупывать ткань. – И правда не понимаю, почему я здесь… Что я сделала?
– О нет, я не имею в виду работу с ней, Джейн. Мне было лишь интересно, знаете ли вы о «Сомбре» и что именно, – лёгкая заговорщическая улыбка касается его невозмутимого лица, и из-за неё меня прошибает током.
– Н-несмотря на… Мои обширные связи и множество к-клиентов… – запинаюсь я, кое-как проникнув в карман и пытаясь незаметно найти телефон. Тело потряхивает в ознобе. – …я действительно никогда не сталкивалась с этой корпорацией и ничего о ней не знаю.
– Сегодня мы это исправим, – многообещающе отсекает Рамирес, сложив перед собой руки и поудобнее откинувшись на спинку.
И вдруг он смотрит прямиком на моё дернувшееся плечо. Дальше взгляд скользит на предплечье и останавливается на столе. Точнее, на том, что происходит под ним, – он будто видит всё насквозь.
Чёрт возьми.
– О… Не советую вызывать полицию, – глаза опасно сверкают, возвращая своё внимание к моему лицу, и я не могу сдержать еле слышный жалкий скулеж сквозь зубы. – Боюсь, Джейн, что скорее они заберут вас, чем совершат так страстно желаемое вами правосудие надо мной.
Его последняя фраза бьёт меня наотмашь. Кислорода перестает хватать, словно весь воздух из помещения выкачали. Я понимаю, что мы подбираемся к сути, но хуже всего: я прекрасно осознаю, о чём дальше будет разговор. Но откуда?.. Как это возможно?..
– Положите телефон на стол, Джейн, – тихо добавляет Альваро, глядя на меня исподлобья. – Иначе я отберу его сам и привяжу вашу вторую руку. Не вынуждайте меня быть невежливым – вы ведь так это не любите…
Неприкрытый сарказм обжигает мой слух, и я, чувствуя, как по щеке начинают катиться слёзы, со стуком кладу смартфон перед собой.
– Я не хочу умирать… Я…
– С чего вы взяли, что я собираюсь вас убивать?
Я ненавижу свою слабость сейчас. Ненавижу, что ничего не могу сделать. Голос Рамиреса снова приобретает напускную вежливость, как если бы он разговаривал с гостем в своём доме. Или не напускную – может, он и правда такой всегда. Истинный мясник-эстет. Сознание обесточено, и я больше не способна анализировать происходящее… Всё вышло из-под контроля.
Всё давно вышло из-под грёбанного контроля.
И пока Рамирес, чуть повернувшись корпусом на месте к стоявшему всё это время сзади изваянием Смиту, отдаёт какой-то неразличимый приказ, моё внимание цепляется за ряд стеллажей справа.
Только сейчас я замечаю, что там.
О боже…
В глубине, в лёгком полумраке ряда, лежит труп. Самый настоящий, чёрт побери, труп! Не могу разглядеть толком, кто это – мужчина, женщина… – но чётко вижу, как на стене размазана кровь и что-то ещё.
Неужели… Нет-нет… Нет! Это же ведь не разлетевшиеся мозги?..
Тело вывернуто под неестественным углом, и под ним огромная багровая лужа – удивительно, что она не достаёт до наших ног.
Я инстинктивно дёргаю той ладонью, что привязана, и не могу дотянуться до рта, чтобы прикрыть его и не завыть. Бряцает цепь наручника, и в ноздри словно ударяет тошнотворный запах гнили, трупного смрада и смерти, хотя на самом деле никакого запаха нет. Последнее, что я замечаю в пляшущих полутенях, не в силах оторвать взгляд от этой отвратительной картины жестокого убийства, – это… вывалившиеся из распоротого живота, как клубок змей, внутренности незнакомца.
– Не обращайте внимания на лёгкий беспорядок, Джейн, – я подскакиваю на месте от шлепка тонкой папки с документами о стол и совершенно хладнокровного голоса Рамиреса. Перевожу на него взгляд и уже совсем не пытаюсь удержать слёзы – захватив зубами нижнюю губу, плачу и буквально чувствую, как медленно схожу с ума от увиденного и от того, что будет дальше. Я знаю, что будет дальше. – Здесь не успели прибраться до вашего приезда, уж простите…
Ублюдок.
Какой же. Он. Ублюдок.
Как он может… говорить с такой иронией? Быть таким?..
Теперь я дрожу настолько сильно, что ножки стула подо мной постукивают по бетонному покрытию пола. Прикладываю все усилия, какие только есть, чтобы больше не смотреть в тот проход между стеллажами. Да и низкий голос мерзавца напротив не даёт расслабиться:
– Вернёмся к нашим делам, если вы не против, – Рамирес любовно проводит ладонью по лежащей папке. – Вы вчера похоронили отца, Джейн. Что-то с сердцем, не так ли?
Клацнув зубами, я сквозь тихие рыдания сипло отвечаю:
– Да…
– Удивительно это всё, конечно. Я знал Эдварда, и достаточно давно, так что, признаюсь – для меня новость была неожиданной. Он не казался больным… – Рамирес неторопливо раскрывает папку, в которой едва слышно шуршат бумаги. Сквозь влагу на глазах я замечаю своё фото на первой странице и с новой леденящей волной ужаса понимаю, что у него на меня – досье. А в голове назойливым стуком забивающейся сваи один вопрос – что значит «знал отца и давно?»
Пожалуйста… Пусть всё уже закончится…
Я до бликающих точек сжимаю веки, опустив голову.
– Ну-ну, Джейн. Право, не понимаю, почему вы так сейчас страдаете? – мой мучитель опять вкладывает тонну сарказма в свои фразы, демонстрируя максимально возможное бездушие. А я попросту позволяю ему экзекуцию. Полное уничтожение меня. – Страдать надо было раньше. Намного-о-о раньше. Кстати, я бы вас чем-нибудь угостил, но, увы, обстоятельства того не предусматривают. Вот выбери вы вчера ресторан…
Повисает короткая пауза: я успеваю свободной ладонью вытереть нос и заткнуть себе рот, чтобы не закричать во весь голос. Альваро нарочито медленно поднимает бумаги, всматриваясь в них словно в первый раз, и наигранно продолжает:
– Смерть вашего отца опечалила меня, Джейн, и в первую очередь тем, что спутала все планы. А я так не люблю, когда что-то мешает моим планам. Видите ли, в чём загвоздка, – Рамирес немного наклоняется ко мне, испепеляя взглядом. – Эдвард Ричардс должен был мне двести тысяч. Просил для своей любимой дочери, кажется…
Он знает… Боже, он обо всём знает…
Неужели отец рассказал ему?
И как он мог связаться с таким человеком, как Рамирес? Почему он взял сумму именно у него?..
– Расскажете, Джейн, на что вам были нужны деньги? Хотя нет, давайте я сам. Итак, по порядку, – первый лист с фото ложится прямо под моим носом. Я всхлипываю, пристально, как мазохистка, всматриваясь в своё изображение. А Рамирес продолжает вдалбливать в меня каждое последующее слово… – Джейн Эдвард Ричардс, родилась в Нью-Йорке, 10 сентября 1986 года, в семье секретаря и финансиста, ставшего впоследствии сенатором. Детали о вашем детстве и родителях я опущу, но надо заметить, что Йельский университет вы закончили с отличием, получили практику сначала в небольшой конторе, а затем – в «Беккер и партнёры». Кажется, ваш отец замолвил за вас словечко, хотя ваших мозгов хватило бы и на самостоятельное трудоустройство. Далее… Так-так… В один прекрасный июньский день судьба свела вас с Роджером Гэмбли.
К горлу подступает желчь, и рвотный спазм тут же даёт о себе знать – я не знаю, как мне удаётся сдержаться и не окрасить пол содержимым желудка. Хотя он так удачно сегодня пуст.
Я вся, чёрт побери, пуста, а Альваро собирается раз за разом, слово за слово, сорвать пластыри с моего прошлого. Все выстроенные психотерапевтом и моим усердием барьеры рухнут сегодня вечером.
«С чего вы взяли, что я собираюсь вас убивать?» – нет, этот ублюдок не убьёт меня.
Он морально сотрёт меня в порошок.
– В двадцать вы съезжаете от родителей к благоверному, а после – выходите за него замуж, оставив именитую отцовскую фамилию. Затем, на фоне нескольких громких побед и в самом расцвете юридической карьеры почти в двадцать пять вы уходите в декрет, Джейн. Пока всё так? Я ничего не упустил?
Его голосом можно разрезать металлический лист, но что удивительно, Рамирес умудряется при этом сообщать факты из моей жизни так, будто я всего лишь прохожу собеседование. А не ожидаю финального приговора, прикованная намертво к столу.
– И тут случается разлад в святом семействе! – Рамирес резко хлопает в ладони, отчего я сильнее вцепляюсь в край стола и отвожу зареванный взгляд от бумаги перед собой. На неё ложится другая… – Миссис Ричардс застаёт мистера Гэмбли с любовницей. В наверняка немыслимых позах. Так сказать, адвокат напрямую ловит преступника с поличным, не прибегнув к помощи полиции. И не обнаружив себя.
Помню, когда-то давно я любила наблюдать за тем, как во время готовки мама чистит лук. Она не любила этот ингредиент, но часто добавляла его во многие блюда, потому что вкус лука нравился отцу. Поэтому, мама всегда старалась побыстрее расправиться с шелухой, порывистыми движениями снимая слой за слоем. В этом было даже нечто воинственное – я чётко помню, как любила наблюдать за процессом.
А сейчас – я сама тот самый лук, который методично разделывает Рамирес, обнажая всё. Всё моё, покрытое пеплом той жизни, тёмное прошлое.
И дальше давящий на перепонки шёпот окончательно раздирает меня в клочья:
– И не только ловит, но и награждает преступника на следующий день наказанием таким, что и врагу не пожелаешь. Да, Джейн? Надо сказать, я восхищен, ведь на такое мало кто способен, – любой малейший звук исчезает, и остаётся только жёсткий бархат голоса напротив. – И каково же это – организовать якобы случайную смерть не только мужу, но и собственному ребёнку?..
Состояние подобно тому, что было в той ситуации, которую так мерзко и бесчувственно описывает Рамирес – я чувствую, как меня накрывает с головой полная неадекватность, тот самый аффект, вскакиваю с места и кричу на него, что есть силы, не замечая, как отшатывается стоящий за его спиной Смит:
– Да как ты смеешь!!! Какое ты имеешь право лезть в мою жизнь?! Я не хотела этого, сукин ты сын, не хотела! Ты ничего, мать твою, не знаешь! Он не должен был ехать в то утро с Роджером, не должен был! Не должен был!!!
Я отшвыриваю папку со стола – бумаги веером ложатся на пол, и дышу, как загнанный зверь на цепи, решивший рявкнуть на хозяина. Хочется орать во все лёгкие, рыдать и выть одновременно, настолько сносящим было цунами слов Рамиреса, вызвавшее во мне похороненные воспоминания.
Но на его лице не дрожит ни один мускул. Сидящая поза не меняется – он даже не шелохнулся, когда я сорвалась. Лишь проникающий под кожу взгляд говорит о том, что я совершила ошибку.
Рамирес медленно наклоняет голову вбок, изучая моё лицо, на котором размазаны и солёные слёзы, и слизь из носа; останавливается взглядом на раздувающихся влажных ноздрях, а после – смотрит прямиком в мои обезумевшие глаза. Я знаю, как выгляжу сейчас: в ту ночь, когда я застукала Роджера и сбежала домой незамеченной, в зеркале спальни после я выглядела так же.
И вдруг Рамирес стремительно поднимается с места, одновременно крепко хватая меня за горло. Я, не успевая отшатнуться, тут же хриплю, чувствуя, как сильные пальцы сдавливают сонные артерии… Ненавистное лицо в дюймах от моего, и будь моя воля, имей я хоть немного сил и храбрости, я бы плюнула в него.
– Мне абсолютно всё равно, Джейн, что было на самом деле. Мне плевать, почему ты так поступила со своим мужем. Плевать, что ненароком втянула в это четырехлетнего отпрыска. Есть один неизменный факт: твой папаша взял у меня деньги, чтобы купить молчание криминалиста и твою свободу. Чтобы всю эту историю облекли лишь в обычное ДТП и уничтожили улики против тебя, прямо говорящие о том, что болты на колесах машины открутила именно ты. А теперь, моя несравненная хладнокровная убийца Джейн, спокойно разгуливающая по улицам славного Нью-Йорка, я хочу обратно свой долг. И раз папеньки больше нет, расплату я жду именно от тебя. Иначе… Так заботливо разбросанные тобой документы попадут туда, куда нужно, и ты закончишь свои никчёмные дни в тюремной робе, а не в адвокатском костюмчике за пару сотен баксов.
Головокружение настигает замутненный разум, и вместо того, чтобы придумать хоть что-то в ответ, я замечаю лишь то, как сильно меняется официоз в речах Рамиреса на обычный преступный говор, стоит ярости охватить его.
Он резко отнимает руку от шеи так, что я по инерции дёргаюсь назад и плюхаюсь на стул. И садится на своё место, не сводя с меня арктического взгляда.
Я понимаю, что мне нечем крыть. Информация уже у него на руках, и забавно, что ещё минутами ранее я удивлялась, как он собрал все эти факты воедино – отец ему ничего не рассказывал. Такому человеку, как Рамирес, явно не составит труда получить желаемое через иных людей и рычаги давления. Я старательно отгоняю от себя все образы минувшего, но тщетно: в какой-то момент мне даже кажется, что я вижу тени Роджера и нашего сына, Алана, в глубине помещения.
Резко тряхнув головой, я до крошева эмали стискиваю зубы, чтобы снова не разрыдаться.
Надо взять себя в руки, хоть как-то сосредоточиться…
Рамирес неприкрыто шантажирует меня, отбросив в сторону мнимую галантность, но я не могу позволить окончательно растоптать себя. Не для этого я избежала тюрьмы, не для этого втянула тогда в случившееся отца…
Господи, какая же я эгоистка. Ни на секунду не задумавшаяся о том, где именно он будет брать такую сумму, чтобы дело об аварии закрыли как можно скорее, и без намека на моё участие. Я была настолько невменяема, настолько не понимала, что натворила – ведь под порывом хотела отомстить только Роджеру, какого-то чёрта в то утро решившему отвезти Алана в детский сад вместо меня, что попросту наплевала на возможности отца и какие-либо последствия. Когда всё улеглось и осознание обрушилось стихийным бедствием на мою раскорёженную жизнь, я стала собирать себя по кускам, каждый день желая сдохнуть…
Рамирес прав. Я – убийца, и ничем не отличаюсь от тех, кого так рьяно защищают мои коллеги из уголовной практики.
– Мне не из чего возвращать вам долг, – голос дрожит, но звучит безжизненно, когда я наконец разлепляю губы. – У меня нет таких денег. По крайней мере, сейчас, и…
Я собираюсь с духом и смотрю в упор на Рамиреса: лёгкая полуулыбка растягивает его рот, и в карих глазах вспыхивает неуместный энтузиазм, словно и не было вспышки минуту назад. Он тут же перебивает меня, явно услышав то, что ожидал:
– Есть вариант намного интереснее, Джейн, – следом на стол ложится ещё одна папка, молниеносно переданная от Смита хозяину. Более увесистая, с чёрной матовой обложкой. – Я не желаю ждать, пока вы будете пытаться распродать имущество: своё, Эдварда, неважно. Да и навряд ли у вас это получится, с учётом того, что родительский дом в залоге у банка, а ваша зарплата, складируемая в копилку-свинку, будет собираться месяцами, – меня уже не коробят его издёвки вкупе с официальностью: внутри только поглощающее, как чёрная дыра, опустошение. – Мы поступим следующим образом: с завтрашнего дня вы начнёте работать на «Сомбру». Вы ведь специализируетесь на экономических преступлениях, Джейн? Вот и славно. Станете адвокатом компании, будете улаживать наши… финансовые вопросы. И в тот момент, когда я решу, что ваши услуги окупили долг, я отпущу вас.
Едва он договаривает, я начинаю кашлять и понимаю, что из горла так вырывается истерический смех.
– О да… – я запрокидываю голову, надрывно смеясь, и ощущаю, как одновременно с этим слёзы снова начинают скапливаться в уголках глаз. – Ну конечно. Момент, когда вы решите… Это будет бесконечное рабство, сеньор Рамирес, и придётся ждать прихода второго Линкольна[1], чтобы выбраться из него.
Его глаза опасно щурятся, когда он слышит попытку уколоть в моей скачущей от эмоций интонации. Кажется, оценил, но мне всё равно.
Я никогда не стану на него работать.
«Но ты никогда и не собиралась становиться убийцей, Джейн…»
Нет.
Только не это.
Он не отберёт то, что у меня осталось – жалкие остатки достоинства и право выбора.
Свободу.
«Иллюзию свободы. Будь честна хотя бы с собой…» – омерзительный шепот внутреннего голоса, который ничем не заглушить, добивает ещё больше.
Вместо каких-либо слов, Рамирес распахивает папку – плавно и медленно, продлевая тем самым мою агонию – и протягивает мне лежавшую в ней ручку. Я невольно рассматриваю корпус, явно из белого золота, лаконичную надпись: «Visconti», и понимаю, что вот он – финал.
– Лучше тюрьма, чем работа на вас, – хрипло добавляю я: неуверенно, слабо, чувствуя, как мурашки покрывают кожу.
И понимаю, что проиграла. Потому что Рамирес четко распознал моё едва промелькнувшее в произнесённых буквах сомнение.
Пронзающий взгляд моментально загорается огнём триумфа, ведь его обладатель теперь решительно уверен в том, что в тюрьму я как раз-таки не хочу.
[1] Именно Авраам Линкольн подписал указ об отмене рабского труда в Штатах в 1862 году.
~V~
Кожа запястья всё ещё помнит холодный металл наручника, хотя он покинул её около часа назад.
За это время я успела сгинуть в котле унижения, костёр под которым с этого дня будет гореть по щелчку пальцев Рамиреса. В его руках не просто моя жизнь. В его руках – моё прошлое, настоящее и будущее.
Пока ознакамливалась с каждым пунктом договора о работе на «Сомбру», который, надо отметить, был составлен очень толково, успела миллион раз упрекнуть про себя отца, что связался с этим чудовищем. Как он вообще собирался возвращать ему эту сумму? Почему взял именно у Рамиреса, когда имел столько влиятельных друзей и знакомых?
Успела прокрутить в голове бесчисленное множество вариантов того, как избавиться от своего нового «босса» и висящего камнем на шее шантажа. И не нашла ни один. Неверный шаг с моей стороны – и я пойду ко дну.
Я оказалась в яме, которую невольно создала собственными руками и цепочкой событий, и впервые в жизни не знаю, как выбраться. Разум закован льдами оцепенения, где не видно ни конца, ни края.
Мы выходим со склада так, словно все втроём приехали сюда по делам. Мысли об оставшемся там распотрошенном теле сверлят дальний угол сознания, не давая покоя. На одеревеневших ногах я двигаюсь вперёд, страстно мечтая о падении метеорита на землю, ведь, судя по всему – это единственное, что могло бы меня спасти от Рамиреса.
Он странно молчалив, не удостаивает меня даже коротким взглядом, что, собственно, логично – я ведь больше никуда не денусь, не сбегу, не позову на помощь, поэтому он не обращает на меня внимания, пока мы вышагиваем до машины.
Смит держится за его идеально прямой спиной, диагонально от меня, замыкающей импровизированную колонну, и в какой-то момент опережает хозяина, чтобы открыть перед ним заднюю дверцу.
Я резко торможу, не дойдя пары шагов. Взгляд цепляется за наполированные хромированные диски, и память тут же даёт сбой, моментально перенастраиваясь с текущего на прошлое…
Руки ходили ходуном, пытаясь надеть нужную «головку» на трещотку, а колени дрожали так, что я съехала на месте, когда упёрлась ими в слегка грязный пол нашего гаража.
Ауди Роджера мирно застыла, словно спящее животное, которое не догадывается, что ему вот-вот перережут сухожилия на лапах. Не удивительно, что машина ему сегодня не понадобилась – судя по всему, эта сука забрала его на своей.
Мне не нужно было прикрывать глаза, чтобы вспомнить случившееся часами ранее – каждый раз, когда я моргала, картинка явственно вставала под веками. Под ними пекло так, что хотелось вырвать и оставить глазницы пустыми. Алая пелена коктейля ярости, ревности и шока всё застилала обзор, когда первый болт с трудом, но всё же отвинтился…
Я так резко встряхиваю головой, отгоняя воспоминание, что хрустит позвонок, и тут же отвожу взгляд от колёс мерседеса. Наблюдаю, как Рамирес совершенно спокойно собирается сесть в салон. Смит же обходит кузов, чтобы любезно открыть дверь с другой стороны и для меня.
И, несмотря на возникшие образы, кое-как беру себя в руки и решаюсь нарушить тишину, окрашиваемую лишь всё теми же звуками ветра.
Удивительно, каким неизменчивым остаётся мир вокруг, когда вся твоя жизнь часом ранее рассыпалась на осколки…
– Куда мы едем?
Рамирес, полусогнувшись, поворачивает голову, услышав мой осипший и неуверенный голос. Губ касается ироничная улыбка, которую я бы с удовольствием стёрла чем-нибудь острым.
– В ресторан, конечно. Нужно же отметить нашу сделку.
Страх отступил ещё тогда, когда моя подпись дрожащей нитью вплелась в каждую графу каждого листа объёмного договора. Терять ведь уже нечего, но какие-то крохи достоинства и самостоятельности я собираюсь оставить за собой. И уж тем более не планирую строить из себя покорную, коей не являюсь, и угнетенную, раз мне дальше работать на него. Не знаю, почему, но даю себе обещание, что Рамирес больше никогда не увидит меня такой слабой, опустошенной и униженной, как сегодня.
Поэтому сейчас я накатом чувствую раздражение, усталость и медленно закипающую в венах злость. И не хочу этого скрывать.
– Да и вы должны мне ужин, Джейн, – самодовольно добавляет Альваро, окончательно садясь, и кладёт ладонь на ручку, чтобы закрыть дверцу и оставить последнее слово за собой, но мой холодный ответ, обретший решительность в тоне, разрезает пространство:
– Я не поеду с вами ужинать, сеньор Рамирес, – сокращаю до него расстояние, не отводя мрачного взгляда, в который стараюсь вложить максимум презрения. И пусть я играю с огнём – он и так спалит меня дотла при любом раскладе, так почему бы напоследок не показать характер?.. – Если это возможно, довезите меня до людной части города, где я смогу взять такси.
Альваро впивает в меня ответный взгляд, как ястреб когти в свою жертву, но что поразительно – молчит. Лишь бросает своему водителю пару слов, медленно отодвигаясь подальше, и предлагает жестом сесть рядом. Очевидно, вспомнил об оставленных за дверью склада «хороших» манерах. Смит же, напоследок окинув меня вежливым взглядом, так не вяжущимся с обстоятельствами, с лёгким хлопком закрывает уже распахнутую для меня дверцу и идёт к своему месту, через несколько секунд тоже скрываясь внутри.
Сев в машину, я намеренно прижимаюсь к окну, чтобы ни в коем случае ни на дюйм не соприкоснуться даже с тканью одежды Альваро. Благо, это чёртов S-класс – места столько, что, пожалуй, можно сыграть и в футбол в салоне. Отметаю эти дурацкие сравнения, и как только автомобиль плавно трогается, отворачиваюсь к стеклу.
Похоже, я переоценила свою мимолётно возникшую храбрость: сейчас, когда Рамирес так близко и мы оба вновь в закрытом пространстве, я опять чувствую, как сосёт под ложечкой и от напряжения натягиваются тросами нервы. Ноздри раздражают еле уловимые ноты мужского парфюма, в какой-то момент вынуждая разум стыдливо признать, что аромат приятен.
Закатные оттенки размазаны по небу, и я невольно хмурюсь, смотря на эту красоту, несовместимую с моим внутренним состоянием. Одновременно с удушающей пустотой, я ощущаю такой широкий спектр разномастных, и далеко не лучших, эмоций, давлюсь таким нереальным количеством мыслей, что почти физически чувствую, как ноют извилины под черепной коробкой. Поскорее бы оказаться дома, в безопасности. Всё обдумать, проанализировать, что-то решить для себя в тишине, когда этот чёртов тяжёлый взгляд не пробивает во мне дыры.
– Жаль, что вы отказываетесь от ужина, Джейн.
Низкая вибрация мужского голоса пробивается сквозь мерный шум двигателя и едва проникающий гомон улиц. Я вздрагиваю, пытаясь считать новую угрозу, но её, кажется, нет. Отвлекаюсь на пейзаж, наконец, разглядев район, по которому мы едем, – одна из окраин Нью-Йорка, недалеко от Инвуд-стрит.
– Должна же я хоть в чём-то иметь выбор, – выдержав паузу, сухо парирую в ответ и чувствую, как по мне медленно и ощупывающе проходит взгляд тёмных глаз. И вновь на сердце накидывают сетку страха, сжимая его. – Мне нужно решить немало вопросов с моим уходом из партнёрства, раз я… вынуждена теперь работать на вас. К тому же, я хочу домой, потому что… утомлена.
Последние слова вырываются сами по себе, чтобы как-то смягчить отказ, и я не понимаю, почему это делаю. Не перед ним, не перед этим человеком, которого так люто и неистово ненавижу с первых минут. Нахожу оправдание в том, что как бы мне не хотелось позволить эмоциям овладеть собой, всё-таки многолетняя профессиональная выдержка и манера общаться с клиентами дают знать. Я говорю и веду себя так на выработанном автомате.
Да…
Я просто буду представлять в своей голове, что Рамирес – лишь очередной клиент.
Очередной. Мерзкий. Невыносимый. Больной на всю голову. Клиент.
Так будет проще. Должно быть проще.
«Продолжай обманывать себя Джейн, это ведь тоже проще…» – надо поговорить с мистером Морганом о постоянно нудящем голосе внутри, возникшим из ниоткуда в последние дни.
– Понимаю, – с неискренней учтивостью произносит Альваро, и краем глаза замечаю, что он отводит свой взгляд. Из лёгких вышибается вздох облегчения. – Хотя, полагаю, с Беккером у вас не будет проблем, тем более, после сегодняшнего проигрыша апелляции.
Мои лежащие на коленях подрагивающие ладони вдруг сами сжимаются в кулаки, и я почти слышу щелчок в собственной смыкаемой челюсти.
Он был в зале суда.
Это он наблюдал за мной тогда.
Рамирес видел мой провал…
– Если вы считаете, что он в любом случае уволил бы меня после какого-то проигранного дела – одного из сотен, – облегчив этим переход к вам, вы глубоко ошибаетесь, – я не слежу за концентрацией высокомерия в голосе, потому что как бы меня не пытались втоптать в грязь, как бы Рамирес не пытался выставить меня отвратительным человеком, разрушившим свою жизнь и зависящим теперь только от его милости, юристом я была стоящим и знала это.
Я не позволю ему думать, что моя карьера висела на волоске из-за какой-то там апелляции, ведь это действительно не так. Не позволю думать, что он якобы появился вовремя со своим своеобразным представлением о деловых предложениях, в которых угрозы и шантаж были нерушимым фундаментом.
Я знаю, что Беккер просто хотел обсудить со мной ситуацию и дальнейшие действия с «Лэндли». Но вот моё отсутствие в течение всего дня и игнор встречи начальник действительно мог расценить крайне отрицательно. Поразительно, что на экране мобильного всего два непринятых из офиса.
Я скрываю свой тяжёлый вздох, представляя, как странно буду выглядеть перед Беккером завтра, сообщив о своём неожиданном и окончательном уходе из партнерства. После всей той лояльности, которую они ко мне проявили, после всех просьб со стороны отца… Представляю неоднозначную реакцию коллег, ведь слухи расходятся быстро: то, что я стану работать на «Сомбру», превратится в моё личное клеймо.
И чёртов Рамирес будто считывает эту мысль:
– Зато я не ошибаюсь в том, что в «Беккер и партнеры» вы выбивались из общей массы, Джейн, ведь так? Были, что называется, изгоем?
– О, вы знаете и это, сеньор Рамирес?.. – я кривлю губы, не в силах произнести его имя, хоть и использую его про себя. И дальнейшее вырывается прежде, чем я успеваю обдумать все оттенки закладываемой провокации: – Ах да, неудивительно, ведь у вас же на меня целая папка. Может, вы и сегодняшний цвет моего нижнего белья озвучите?
Из салона автомобиля будто вытягивают все звуки, оставив только звенящую тишину. Прежде чем столкнуться взглядом с Альваро, я замечаю, как заерзал на водительском Смит – мой вопрос смутил его.
Но точно не его хозяина, в чьих глазах я, благо, не улавливаю хоть намёк на что-то порочное, вызванное моими словами.
– Воздержусь, – совершенно спокойно произносит Рамирес, медленно переведя взгляд вперёд, к лобовому стеклу. – В этот раз.
От последней фразы по спине пробегает непонятный холодок, и я мысленно отвешиваю себе пощёчину за несдержанность. Дура. Наглость – наглостью, а провоцировать этого ублюдка по-настоящему я не планирую.
Чтобы как-то рассосать возникшую обстановку, но и не дать понять, что жалею о сказанном, я решаю возвратиться к предыдущей теме:
– Изгоем я стану по-настоящему, когда переступлю порог офиса вашей корпорации. Уже могу представить себе масштаб совершаемых преступлений, защита которых не сделает мне чести. Так что, среди приличных адвокатов мне так и так не будет места.
– Приличными для вас являются те, кто защищают лишь невиновных? – хитро усмехается Рамирес, не поворачивая ко мне головы. – Но ведь вы же сами, Джейн, преступница. О каких приличиях и желании быть в честно́й адвокатской среде вообще может идти речь?
Я чувствую, как у меня алеют скулы, мучительно тяжело признавая, что он прав. И поэтому стойко молчу, проглатывая ответ, чтобы вновь не показаться по-детски наивной в своём стремлении отстоять позицию.
– Мы во многом похожи, Джейн. Я тоже могу назвать себя изгоем, и, возможно, скоро вы в этом убедитесь, – в его ровный тон возвращаются задумчивость и неясные скрытые подтексты. У меня не возникает никаких догадок, что он имеет в виду. – И нет. Масштаб происходящего в моей империи вы не представляете и не сможете представить…
Вот. Опять.
От этой облекаемой во всё таинственности уже раскалывается голова, а раздражение не отступает, лишь сильнее обрушиваясь девятым валом.
Я снова ничего не комментирую, поджимая губы, и отворачиваюсь к окну. В салоне в какой-то момент из колонок тихо льется музыка, в которой я неожиданно узнаю тягучие звуки трубы Майлза Дэвиса. С ума сойти. Рамирес ещё и любит джаз.
