Текст книги "Рассказы"
Автор книги: Дэймон Найт
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 22 страниц)
Неловко восседая верхом на чемодане, один среди толпы, Джонни вдруг обнаружил, что рассуждает в выражениях одновременно и более жестких, и более длинных, чем обычно. То, как он размышлял, когда рисовал, или уже нарисовал, или собирался рисовать, тоже происходило совсем по-другому, а ведь он, бывало, целыми днями ничем другим и не занимался. У него, Джонни Борниша, был талант. Талант иногда определяют как Божий дар, что большинство людей, талантом не обладающих, путают с подарком из-под рождественской елки.
Тут все было совсем по-другому. Это и мучило, и приводило Джонни в восторг, и занимало такое место у него в голове, что множество практических деталей туда пробиться уже не могли. Без преувеличения, талант просто преследовал его, и когда время от времени, как, например, сейчас, хватка ослабевала, на лице у Джонни появлялось комичное выражение, как у человека, который только-только проснулся и обнаружил свои карманы очищенными, а ботинки – обгоревшими в результате злой шутки.
Он размышлял об удаче. Хорошо, конечно, говорить о том, что каждый берет свое, и Джонни полагал, что в какой-то степени это верно, но
Герцог действительно был человеком, который постоянно находит деньги на улице. С Джонни такое случилось лишь раз, да и тогда нашел он не законное платежное средство, а японскую монетку – латунную, тяжелую, размером с полдоллара; с одной стороны на ней была изображена хризантема, с другой – какой-то иероглиф. Монетка казалась Джонни его собственной частичкой удачи: нашел он ее на улице, незадолго до окончания средней школы, и вот – художник вынул кругляш из кармана – она по-прежнему с ним.
Что, если вдуматься, довольно странно. Никаких суеверий, связанных с монеткой, у Джонни не было, как и особой к ней привязанности. Он именовал ее счастливой монеткой за неимением лучшего названия, поскольку слово "талисман" уже вышло из моды, а по сути удача за последние десять лет ему не светила. Монетка оказалась единственным, что с той поры осталось в его распоряжении. Джонни потерял три пары наручных часов, бесчисленное количество авторучек, две шляпы, три-четыре зажигалки и целые пригоршни настоящих никелей и даймов, принимаемых к оплате в Соединенных Штатах. А никчемная японская монетка – вот она.
Так как же можно себе такое представить, если только это не удача… или не чье-то вмешательство?
Джонни выпрямился. Дурацкая мысль. Наверное, это просто оттого, что он не позавтракал, впрочем, в своем теперешнем настроении, он склонен был чуть ли не всему придавать зловещий смысл.
Джонни уже знал, что старичок и твидовая дама вмешивались в его жизнь по меньшей мере лет пять, а то и дольше. Тем или иным образом они несли ответственность за те "казусы", которые продолжали с ним происходить, – здесь-то и просматривался зловещий умысел. Впрочем, при желании можно было назвать все это дурацкой мыслью. А если все же поверить, то как это могло помочь ему в размышлениях о других случившихся с ним странностях – наподобие находки и хранения японской монетки?
Пользуясь такой логикой, можно было доказать все, что угодно. Но избавиться от навязчивой мысли художник не мог.
Джонни лениво поднялся, держа в руке монетку, и бросил ее в ближайшую урну. Затем сел обратно на чемодан, чувствуя, что невроз в значительной степени подавлен. Если монетка каким-то образом к нему вернется, он получит доказательство худших своих опасений, если же нет -
как, без сомнения, и случится, – что ж, невелика потеря.
– Извините, пожалуйста, – обратился к нему тощий человечек с натянутой физиономией, в каком-то чуть ли не ритуальном облачении. – Мне кажется, это вы обронили. Японская монетка. Очень славная.
Джонни с трудом обрел дар речи:
– Ах, спасибо. Но мне она не нужна, возьмите себе.
– О нет, – возразил человечек и чопорно удалился.
Джонни посмотрел ему вслед, затем на монетку. Грязно-бурая, увесистая и твердая, зазубренная и обтершаяся по краям. Просто нелепость!
Ошибка Джонни, без сомнения, заключалась в слишком откровенных действиях. Стараясь выглядеть как можно беспечнее, он сжал в кулаке монетку. Через некоторое время он закурил сигарету, выронил ее и, пока нашаривал окурок на полу, сумел засунуть монетку под ножку ближайшей скамейки.
Не успел Джонни затянуться вновь обретенной сигаретой, как массивная туша в сером костюме, сплошные мышцы, прищурив глаза, опустилась рядом с ним на колени и извлекла монетку. Туша внимательно осмотрела кругляш и с той и с другой стороны, взвесила на ладони, звякнула по полу и наконец вручила монетку Джонни.
– Ваша? – сиплым голосом осведомилась туша.
Джонни кивнул. Туша больше ничего не сказала, только угрюмо наблюдала, пока Джонни не положил монетку в карман. Затем встала, отряхнула колени и скрылась в толпе.
Джонни почувствовал, как у него в животе собирается холодный комок.
Тот факт, что схожий сюжет художник уже видел в полдюжине плохих фильмов, спокойствия в него не вселил, он не верил в ряд естественных совпадений, не позволяющих человеку избавиться от аккуратно упакованного мусора, улики в виде нейлонового чулка или чего-то подобного.
Джонни встал. Прошло уже почти двадцать минут с тех пор, как по графику должен был отправиться его самолет. Он должен избавиться от проклятой штуковины! Непереносимо думать, что он не может от нее избавиться. Конечно же, он может сбыть ее с рук.
Низкий навес над багажным прилавком выглядел обещающе. Джонни взял чемодан, стал пробираться туда и оказался рядом в тот самый момент, когда справочная служба разразилась невнятной тирадой: "Рейс номер шурумбурум до Бззмззвилля, посадка производится у мыхода момер мемять".
Пользуясь этим гамом, Джонни быстренько вынул из кармана монетку и забросил ее на крышу.
Что теперь? Может, кто-нибудь сходит за лестницей и слазает на крышу за монеткой, чтобы затем вручить ее Джонни?
Ровным счетом ничего не произошло, если не считать того, что справочное бюро снова испустило громоподобное бурчание, и на сей раз Джонни разобрал свое место назначения, Джексон-вилль.
Воспрянув духом, художник остановился у газетного прилавка купить сигареты. За них он заплатил полдоллара, которые ему тут же шлепнули обратно на ладонь.
"Рейс номер шестнадцать до Жкснвилля, посадка производится у выхода номер девять", – прогудело справочное.
Джонни немедленно вернул сигареты, не в силах отвести взгляд от японской монетки, которая лежала, издевательски твердая и реальная, у него на ладони… В кармане должны были лежать полдоллара, теперь их там – ни слуху ни духу; следовательно, он выкинул их на крышу над багажным прилавком. Обычная ошибка. Но ведь за все десять лет, что Джонни таскал с собой монетку, он ни разу не спутал ее с полубаксом, только сейчас.
"Рейс номер шестнадцать…"
Твидовая дама, сообразил Джонни, пока озноб медленно полз у него по спине, оказалась в художественной лавке раньше него. Она не могла следовать за ним ни в автобусе, ни в такси, ни как-то еще – просто не хватило бы времени. Дама заранее знала, куда он направляется и когда собирается туда прибыть.
Все получается так, думал Джонни, пока монетка становилась холодной и скользкой, как рыба, у него в ладони, все получается так, как если бы эти двое, твидовая дама и старичок, лет десять назад установили на нем что-то вроде радиомаяка – так что он оказывался для них как кот с консервной банкой на хвосте. Получается так, что, когда им нужно, они могут заглянуть в какой-то радароскоп и увидеть его жизненный путь, подобный свитому в спираль куску медной проволоки…
Но если все действительно так, тогда спасения, конечно, нет. Его жизненный путь вьется через конкретный зал ожидания к конкретному самолету и снова вниз – туда, где самолет приземлится, дальше в конкретную комнату, затем в конкретный ресторан, так что через день, через месяц, через год, через десять лет – когда угодно – они могут потянуться и достать его, где бы он ни оказался.
Спасения же нет потому, что нечто особенное встроено в эту бурую японскую монетку, некая комбинация случайных событий, которая сводится к тому невероятно странному результату, что он просто не может ее потерять.
Джонни с диким видом огляделся. Паяльная лампа. Разводной ключ.
Кузнечный молот. Ничего похожего поблизости не оказалось. Лишь сильно похожий на сцену из "Того, что грядет" зал ожидания в аэропорту, никаких специальных инструментов здесь и быть не могло.
Справа из-за прилавка вышла прелестная девушка, подняв секцию и опустив ее за собой. Джонни тупо уставился вслед девушке, а затем перевел взгляд туда, откуда она вышла. На лбу у художника собрались морщины. Он подошел к прилавку и поднял секцию.
Лысый мужчина в нескольких футах от него прервал телефонный разговор и замахал Джонни трубкой:
– Сюда нельзя, сэр! Входа нет!
Джонни положил японскую монетку под углом туда, где была привешена секция. Убедился, что это именно японская монетка. Надежно ее закрепил.
Лысый бросил трубку и направился к Джонни, протягивая руки.
Джонни изо всех сил обрушил секцию вниз. Раздалось глухое "бум", а потом возникло странное чувство давления, свет, казалось, помутнел.
Джонни повернулся и бросился бежать. Никто его не преследовал.
Самолет оказался двухмоторным реликтом. Снаружи он отдаленно напоминал что-то из викторианской эпохи, внутри же – темную наклонную пещеру с невероятным числом втиснутых туда сидений. Воняло там как в мужской раздевалке. Джонни проковылял по узкому проходу к единственному, казалось, еще свободному месту и присоседился к крупному смуглому джентльмену с полосатым галстуком на шее.
Художник неловко пристроился в кресле. С тех пор как Джонни обрушил на монетку секцию прилавка, его не покидало какое-то особое чувство – и самым неприятным было то, что он никак не мог распознать, что это за чувство. Как бы физическое ощущение чего-то неладного – вроде расстройства желудка, недосыпа или приближающейся лихорадки, но ничто из перечисленного не подходило. Джонни проголодался, но не настолько. Тогда он подумал, что у него неладно со зрением, но все вокруг выглядело совершенно нормально – он прекрасно мог все разглядеть. Может, что-нибудь с кожей? Вроде такого легкого покалывания, которое… Нет, и не кожа.
Немного похоже и на опьянение – в ту долю секунды, когда понимаешь, [как] ты напился, и сожалеешь об этом, – похоже, но все-таки не то. А отчасти напоминает предчувствие – еще более явственное и тягостное, чем раньше: "должно случиться что-то скверное".
Пилот с напарником прошли мимо и исчезли в носовом отсеке. Дверь закрылась; стюардесса осталась в хвостовой части и принялась изучать какие-то бумаги у себя на столике. Вскоре завыли стартеры и ожили моторы; Джонни, летавший до этого лишь раз, да и то с дерева, пришел в ужас, услышав такой дьявольский шум. Еще минута бесконечного ожидания, а затем самолет потащился вперед, покачивая носом, затем пополз немного быстрее, громыхая, – бесконечное бетонное пространство скользило мимо, – наконец, самолет, подобно какой-то громадной, нелепой и, главное, [нелетной] птице, по невероятной случайности приподнялся, на несколько футов оторвавшись от земли; взлетная полоса опрокидывалась, наклонялась, уменьшаясь по мере подъема, вверх, уже куда выше тумана над водой – салон покачивался размеренно, как гамак, под аккомпанемент монотонного урчания моторов.
Сбоку послышался хлопок. Джонни повернул голову.
Хлоп… хлоп… хлоп…
Маленький металлический диск лихо скакал по ковру подобно блохе или прыгающим семенам мексиканских растений. Затем помедлил немного – челюсть Джонни отвисала все ниже и ниже. Оказавшись рядом с креслом Джонни, диск подпрыгнул.
И приземлился художнику на колени – бурый металлический кругляшок с изображением хризантемы, согнутый посередине. Джонни смахнул его.
Кругляш прилип к ладони, будто магнит к железу.
– А, черт! – гаркнул чей-то голос прямо в ухо Джонни. Между тем Джонни просто не имел возможности уделить этому голосу внимание. Другой рукой художник пробовал оторвать монетку. Жуткое ощущение – она липла к пальцам и не желала слезать с ладони; он попытался соскрести ее о подлокотник своего кресла. С таким же успехом можно было пытаться соскрести собственную кожу. Джонни сдался и принялся ожесточенно трясти рукой.
– Эй, приятель, прекрати! – Смуглый мужчина в соседнем кресле приподнялся, и тут получилась какая-то катавасия; Джонни услышал резкий щелчок, и ему показалось, будто из жилетного кармана смуглого что-то выпрыгнуло. А затем к пальцам Джонни на мгновение пристала бурая японская монетка да еще сверкающее пенсне. После чего два предмета переплелись каким-то отвратительным, извращенным образом – у Джонни от такого зрелища даже потемнело в глазах, – а затем снова развернулись, и в результате не оказалось ни монетки, ни песне, а лишь какой-то совершенно немыслимый кожаный кошелечек.
Да была ли эта монетка монеткой? Был ли кошелек кошельком?
– Ну вот, гляди, что ты натворил! Тьфу! – Смуглый с искаженным от гнева лицом тянулся к кошельку. – Не шевелись, приятель. Дай-ка я…
Джонни немного отодвинулся.
– А кто вы такой?
– ФБР, – нетерпеливо ответил смуглый. Он раскрыл перед носом у Джонни бумажник; внутри оказалось что-то вроде служебного значка. -
Теперь ты разорвал… Боже мой! Держи неподвижно, как сейчас держишь. Не шевелись. – Он закатал рукава, будто фокусник, и предельно осторожно потянулся к буроватой кожаной штуковинке, что пристала к руке Джонни.
Кошелек слегка дрогнул. В следующее мгновение все стали подниматься и скапливаться в проходе, направляясь к единственному туалету в хвостовой части самолета.
Как следствие, самолет заметно наклонился. Джонни услышал визг стюардессы:
– По одному! По одному! Остальные садитесь, пожалуйста, – вы перегружаете хвостовую часть.
– Ровнее, ровнее, – простонал смуглый. – Держи его совершенно неподвижно!
Джонни не мог. Пальцы снова дрогнули, и вдруг все пассажиры бросились в противоположном направлении, расталкивая друг друга, – только бы убраться подальше от опасного хвоста. Стюардесса беспомощно направилась за ними, пронзительно выкрикивая бесполезные указания.
– Это я делаю? – выдохнул Джонни, в ужасе уставившись на предмет у себя в кулаке.
– Это делает устройство. Держи его, приятель, ровнее…
Но рука снова дрогнула, и вдруг все пассажиры опять оказались в своих креслах – сидели так тихо, будто ничего и не произошло. Затем раздался хор воплей. Выглянув в окно, Джонни прямо под собой увидел устрашающее море деревьев – там, где только что была одна пустота. Когда самолет стал резко набирать высоту, рука снова дрогнула…
И вопли еще усилились. Перед ними высилась лиловая горная стена – безверхая, гигантская.
Пальцы дрогнули еще раз – и снова самолет мирно летел меж небом и землей. Пассажиры то ли утомились, то ли спали. Ни горы, ни деревьев.
У смуглого на лбу выступили капельки пота.
– А теперь… – начал он, скрипя зубами и снова протягивая руку.
– Секундочку, – сказал Джонни, снова отодвигаясь. – Погодите…
Наверное, это какая-то страшно секретная штука и мне ее иметь не полагается?
– Да, – подтвердил смуглый, мучительно напрягаясь. – Говорю же тебе, приятель, не шевелись!
Кошелек медленно менял цвет, становясь по краям бледно-лиловым.
– А вы, значит, из ФБР? – спросил Джонни, не сводя глаз со смуглого.
– Да. Ровно держи…
– Нет, – покачал головой Джонни. Голос его дрогнул, но Джонни взял себя в руки. – Вы забыли про уши, – сказал он. – Или они слишком тверды, чтобы измениться?
Смуглый оскалился.
– Ты о чем?
– [Об ушах], – пояснил Джонни, – и еще о челюстной кости.
Невозможно найти двух людей с одинаковыми ушами. И еще. Раньше, когда вы были старичком, у вас была слишком крепкая шея. Это бросалось в глаза, но я был слишком занят, чтобы задуматься. – Он с трудом сглотнул. – А вот теперь задумался. Вы ведь не хотите, чтобы я шевелил этой штуковиной.
– Верно, приятель, верно.
– [Тогда объясните мне, что все это значит.]
Смуглый развел руками:
– Не могу, приятель. Правда не могу. Видишь ли… – Кошелек сдвинулся в руке у Джонни. – Осторожнее! – выкрикнул смуглый.
В воздухе замелькали крошечные огоньки. Ясная синева неба в окне самолета вдруг исчезла. Вместо нее Джонни увидел налетающую пелену серого облака. В окно забарабанил дождь, и самолет внезапно накренился, будто застигнутый порывом ветра.
Откуда-то спереди донеслись нестройные вопли. Джонни сглотнул твердый комок, и пальцы его дрогнули. Опять началось мерцание.
Облако и дождь исчезли; небо снова было невинно-голубым.
– Пре-кра-ти, – произнес смуглый. – Послушай-ка. Ты хочешь кое-что узнать? Ну так вот – я попробую тебе рассказать. – Он облизал губы и начал: – Когда с тобой случаются неприятности… – Но на пятом слове горло его, казалось, закупорилось. Губы продолжали шевелиться, глаза выпучились от усилия, но ни слова не раздавалось.
Некоторое время спустя он расслабился, тяжело дыша.
– Видишь? – спросил он.
– Вы не можете говорить, – сказал Джонни. – Об этом. В прямом смысле.
– Верно! А теперь, приятель, если позволишь
– Спокойно. Скажите правду можно ли как-то это обойти? Этот блок или как его там? – Джонни намеренно позволял своим пальцам слегка подрагивать – Какое-нибудь приспособление? Или, может, вам что-то принять?
Смуглый нервно глянул в окно, где голубое небо сменилось лиловыми сумерками и большим серпом луны.
– Да, но.
– Что же?
Горло мужчины снова сжалось, едва он попытался заговорить.
– Ну, так или иначе, лучше бы вам использовать это, – посоветовал Джонни. Он увидел, как лицо смуглого переполнилось решимостью, и успел отдернуть руку в тот самый миг, когда смуглый попытался…
3
Миновал момент какого-то вихря, после чего вселенная утихомирилась.
Свободной рукой Джонни вцепился в сиденье. Самолет и все пассажиры исчезли. Они вдвоем со смуглым сидели под лучами солнца на скамейке в парке. Два голубя всполошились и тяжело замахали крыльями, улетая прочь.
На лице у смуглого застыла недовольная гримаса.
– Ну вот, ты все-таки своего добился! Да сколько же в самом деле времени? – Он вытянул из жилетного кармана сразу две пары часов и по очереди с ними сверился. – Среда, приятель, никак не позднее! О Боже, ведь они… – Дальше рот его беззвучно задвигался.
– Среда? – выдавил из себя Джонни.
Он огляделся. Сидят они в парке Юнион-сквер, и кроме них там ни души. На улицах полно людей, в основном женщин, все куда-то спешат. Да, похоже на среду.
Джонни открыл было рот и снова осторожно его закрыл. Затем опустил взгляд на вялый комок кожи и металла у себя в ладони. Начнем сначала.
Что же ему известно?
Монетка, служившая, по всей видимости, сигнальным устройством или радиомаяком, после того как Джонни ее повредил, неким образом соединилась с другим приспособлением, которое принадлежало смуглому, – по-видимому, с устройством, позволявшим ему управлять вероятностью событий и перемещаться из одного времени в другое, а также решать другие подобные задачи.
В их теперешнем смешанном состоянии оба устройства стали неуправляемы, а по мнению смуглого, кажется, опасны – и бесполезны для кого бы то ни было.
Вот и все, что ему известно.
Джонни не знал, откуда прибыли смуглый со своей напарницей, чего они добивались, – он не знал множество полезных вещей и нисколько не приближался к этому знанию. Если не считать того, что был какой-то способ развязать смуглому язык. Таблетки, о которых вообще не могло быть и речи… спиртное…
Что ж, подумал он, немного приободряясь, попытка не пытка. Могло и не сработать, но это была самая умная и приятная мысль за весь день.
Джонни сказал: "Вперед" – и осторожно встал; но движение, видно, оказалось слишком резким, так как вся сцена вокруг него растаяла и потекла на мостовую – и стояли они уже не в парке, а на транспортном островке у Шеридан-сквер. Была, похоже, самая середина дня, а в газетах на лотке рядом с Джонни стояло сегодняшнее число.
Джонни почувствовал легкое головокружение. Если допустить, что теперь около часа, значит, он еще не выбрался из аэропорта; теперь они с Герцогом только еще туда добирались, и если бы ему удалось быстро поймать такси, он успел бы остановить самого себя и уговорить не отправляться…
Джонни с трудом утихомирил свою фантазию. У него, сказал он себе, уже есть под рукой одна-единственная несложная задача, и заключается она в том, чтобы добраться до бара. Джонни осторожно шагнул к краю островка.
Штуковина у него в руке качнулась; мир вокруг покружился и успокоился.
Теперь Джонни вместе со смуглым стоял на галерее зала рептилий Музея естественной истории. Подвешенные внизу фигуры гигантских ящеров выглядели совсем вымершими и сухими-сухими.
Джонни понемногу стал пускать пар и хлопать крышкой. Стало очевидно, что такими темпами он вообще никуда не доберется, потому что каждый шаг менял правила игры. Ну ладно, если Магомет не идет к горе…
Смуглый, внимательно следивший за ним, испустил сдавленный протестующий возглас.
Джонни не обратил на него внимания. Он резко махнул рукой вниз. И вверх. И вниз. И раз. И два.
Весь мир раскачивался вокруг них, будто маятник, искажаясь и поворачиваясь. Слишком далеко! Они оказались на уличном перекрестке в Париже. Затем в каком-то темном месте, прислушиваясь к грохоту механизмов. Затем в самом центре песчаной бури – задыхающиеся, ослепшие…
Они сидели в гребной лодке на тихой речушке. На смуглом был спортивный костюм и соломенная шляпа.
Джонни попытался поаккуратнее шевельнуть устройством: оно словно жило собственной жизнью; художнику приходилось сдерживать проклятую штуковину.
[Вжик!]
Они сидели на высоких табуретах у мраморной стойки. Джонни заметил "банановый сплит" и сидящую на нем муху.
[Вжик!]
Библиотека, совершенно незнакомый Джонни громадный зал под низким потолком.
[Вжик!]
Фойе Художественного театра; один из зрителей наткнулся на Джонни и расплескал черный кофе.
[Вжик!]
Они сидели друг напротив друга – смуглый и Джонни – за столиком в укромном уголке бара Дорри. В предвечернем солнце искрились пылинки.
Перед каждым стояло по хайболу.
Скрипя зубами, Джонни отчаянно старался держать руку строго вертикально, опуская ее мучительно медленно, пока она наконец не коснулась истертой столешницы. Тогда он с облегчением вздохнул.
– Выпьем, – предложил он.
Не сводя настороженного взгляда с предмета в руке у Джонни, смуглый выпил. Джонни подал знак бармену, который подошел к ним с удивленным выражением на лице.
– Вы давно здесь, ребята?
– Я как раз собирался вас подозвать, – наобум сказал Джонни. – Еще парочку.
Бармен удалился, а затем с настороженным видом вернулся, неся два бокала, после чего прошел в дальний конец бара, повернулся к ним спиной и стал вытирать бокалы.
Джонни потянул хайбол.
– Выпьем, – сказал он смуглому. Смуглый выпил.
После третьего хайбола в темпе вальса смуглый заметно окосел.
– Как себя чувствуешь? – осведомился Джонни.
– Превосходно, – нетвердо ответил смуглый. – Просто превосходно. -
Он сунул два пальца в жилетный карман, вытащил гладкую коробочку, извлек оттуда крошечную пилюльку, швырнул ее в рот и проглотил.
– Это еще что? – подозрительно спросил Джонни.
– Просто пилюлька.
Джонни посмотрел на соседа пристальнее. Глаза у смуглого так прояснились, будто он вовсе не пил никаких хайболов.
– А ну-ка скажи: "Карл у Клары украл кораллы", – предложил Джонни.
Смуглый повторил.
– Всегда так получается, когда выпьешь? – спросил Джонни.
– Не знаю, приятель. Никогда не пробовал. Джонни вздохнул. Что ни говори, смуглый был по меньшей мере под мухой, пока не проглотил ту крошечную пилюльку. А теперь – трезв как стеклышко. После секундного раздумья Джонни стал недовольно стучать по бокалу соломинкой, пока бармен не подошел и не принял заказ еще на два хайбола.
– Двойных, – чуть не забыл Джонни. Когда бокалы прибыли, смуглый выпил свой до дна и снова заметно окосел. Затем опять вынул свою коробочку.
Джонни наклонился к нему.
– А кто это там снаружи? – хрипло прошептал он. Смуглый крутанулся, как волчок.
– Где?
– Уже спрятался, – сказал Джонни. – Не спускай оттуда глаз. – Он вынул свободную руку из кармана брюк, где та была занята извлечением содержимого из пузырька с антигистаминными таблетками, который он носил с собой с февраля. Таблетки были раз в шесть больше пилюлек смуглого, но ничего другого Джонни не оставалось. Он вытянул у смуглого коробочку, быстро опорожнил ее в ладонь, напихал туда своих таблеток и положил на место.
– Я никого не вижу, приятель, – озабоченно сообщил смуглый. – А там был мужчина или… – Он взял одну из подложенных Джонни таблеток, проглотил ее и явно удивился.
– Выпьем еще, – с надеждой предложил Джонни.
Смуглый, по-прежнему с удивленным видом, жадно глотнул. Глаза его медленно закрылись и снова открылись. Они определенно осоловели.
– А как теперь себя чувствуешь? – спросил Джонни.
– Спасибо, первый сорт. Vad heter denna ort? – Физиономия смуглого расплылась, и на ней засияла широченная идиотская улыбка.
Джонни показалось, что он перестарался.
– Что ты говоришь? – Тирада смуглого напоминала шведский или другой скандинавский язык…
– Voss hot ir gazugt? – с интересом спросил смуглый. Он несколько раз хлопнул себя по лбу. – Favour de desconectar la radio.
– Радио не… – начал было Джонни, но смуглый не дал ему продолжить. Внезапно подскочив, он взобрался на скамейку, распростер руки и принялся распевать громким оперным баритоном. Мелодия была из арии тореадора в "Кармен", но смуглый выводил в ней свои слова, без конца повторяя: "Dove e il gabinetto?"
Бармен с недовольной физиономией уже направлялся к ним.
– Прекрати! – немедленно зашипел Джонни. – Слышишь? Сядь, или я снова двину этой штуковиной!
Смуглый глянул на кошелек в руке у Джонни.
– А меня не колышет, братан. Валяй, двигай. Me caro en su хайбол. – Он снова затянул песню.
Джонни нашарил в бумажнике три пятидолларовые банкноты – всю свою наличность – и потряс ими перед носом у бармена, когда тот подошел.
Бармен тут же убрался.
– А почему раньше колыхало? – гневно спросил Джонни.
– Проще простого, – ответил смуглый. – Vante ett ogenblick, оно ко мне вернется. Факт. – Он снова хлопнул себя по лбу. – Herr Gott im Himmel! – воскликнул полиглот и резко сел. – Не шевелись, – сказал он, побледнев и покрывшись капельками пота.
– А почему?
– Нет управления, – прошептал смуглый. – Прибор настроен на тебя – рано или поздно ты встретишься с самим собой. А два тела, приятель, не могут занимать одно и то же положение во времени-пространстве. – Он вздрогнул. – Бррр!
Рука Джонни мало-помалу начинала дрожать от усталости. Он прижал ее к вазе с сухими крендельками, но и это уже не очень помогало. Джонни был близок к отчаянью. Основной эффект выпивки, похоже, выразился в том, что смуглый принялся болтать на шести-семи иностранных языках. Пилюли от опьянения Джонни спрятал от греха в карман; тут ему, несомненно, повезло – есть хоть какая-то прибыль от этой истории, если удастся выпутаться из нее живым. Это-то, впрочем, и казалось сомнительным.
Опять двадцать пять – Джонни с внезапным остервенением заметил, что смуглый снова по-тихому тянется к его руке. Голос художника задрожал.
– Говори немедленно, или я буду махать этой штуковиной, пока не случится какая-нибудь пакость. Мое терпение лопнуло! Чего ты добиваешься? Что все это значит?
– Un autre plat des pets de nonne, s'il vous plat, garcon, – пробормотал смуглый.
– И прекрати молоть белиберду, – рявкнул Джонни. – Я серьезно! -
Намеренно или нет, но рука его дернулась, и столик под ними дрогнул.
[Вжик!]
Они сидели за узким столиком в кафе на Шестой авеню, полном стука фаянсовых чашек.
– Ну? – выговорил Джонни, близкий к истерике. Бокалы на столике между ними были полны молока, а не виски. Теперь Джонни не возражал и против молока. Либо он расколет смуглого раньше, чем тот протрезвеет, либо, что было бы крайне неприятно, им придется наудачу искать другой бар…
– Мне это по вкусу, приятель, – сказал смуглый. – Я, знаешь ли, последний представитель расы лемурцев, и мне нравится досаждать людям.
Меня выводит из себя то, что вы, проклятые выскочки, завладели миром. Вы недостойны…
– А кто та леди, с которой я тебя видел? – кисло спросил Джонни.
– Леди? Она последняя из атлантов. У нас с ней рабочее соглашение, но друг друга мы ненавидим даже больше, чем…
Пальцы Джонни, сжимавшие кошелек, стали липкими от пота. Он позволил руке дрогнуть, но только чуть-чуть.
[Вжик!]
Они сидели друг напротив друга на жестких плетеных сиденьях пустого поезда метро, шумно громыхавшего вперед по темному тоннелю, будто груз, отправляемый в ад.
– Попробуй еще разок, – процедил Джонни сквозь зубы.
– Тут вот какое дело, – начал смуглый. – Я скажу тебе правду. Вся эта вселенная нереальна, понимаешь? Она лишь плод твоего воображения, но ты наделен силами, управлять которыми не умеешь, и мы, видишь ли, старались держать тебя в неведении, потому что в противном случае…
– Тогда тебя не должно беспокоить, что я сделаю вот так! – выкрикнул Джонни, сжал кожаный кошелек в кулаке и треснул им по колену.
[Вжик!]
Ветер загромыхал у него в ушах, сбил дыхание. В облаке бешено летящего дождя со снегом Джонни едва мог разглядеть смуглого, который, как и он сам, сидел на корточках на каком-то карнизе, обрывающемся над бездной.
– Мы – наблюдатели из Галактического Союза! – проорал смуглый. – Наш контингент размещен здесь, чтобы не спускать глаз с вас, людей, из-за всех этих взрывов атомных бомб, потому что…
– Или вот так! – завопил Джонни и снова махнул кулаком.
[Вжик!]
Они лежали, распростершись, на мерзлой равнине, глядя друг на друга в ледяном сверкании звездного света.
– Я скажу тебе! – заявил смуглый. – Мы – путешественники во времени, и нам необходимо проследить, чтобы ты никогда не женился на Пайпер Лори, потому что…
Полегче, напомнил себе Джонни.
[Вжик!]
Они скользили бок о бок вниз по гигантскому желобу в павильоне смеха на Янцен-Бич в Портленде, штат Орегон.
– Слушай! – сказал смуглый. – Ты мутант-супермен, понимаешь? Не обижайся – нам необходимо было тебя испытать, прежде чем мы могли бы передать тебе твое славное наследство, состоящее из…
Только Джонни начал вставать на ноги, как устройство у него в руке дрогнуло, и…
[Вжик!]
Они стояли на наблюдательной площадке на вершине Эмпайр-Стейт-Билдинг. День был холодный и промозглый. Смуглый трясся – то ли замерз, то ли напугался достаточно, чтобы разговориться, то ли протрезвел с испугу. Голос его дрожал.
– Ладно, вот в чем дело, приятель. Ты не человек – ты андроид, но имитация так хороша, что ты об этом даже не догадываешься. А мы – твои создатели, понимаешь…