Текст книги "Повелители Владений (ЛП)"

Автор книги: Дейл Лукас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)

Дейл Лукас
Повелители Владений

Перевод: Д. Сухих

Скриптор: Chaplain_Lemartes, Lucius_Eternal

Вёрстка и оформление: капитан Джек Воробей

Из вихря расколовшегося мира родилось Восемь Владений. Бесформенность и божественность ворвались в жизнь.

Странные новые миры возникли в поднебесье, миры, изобилующие духами, богами и людьми. Лучшим из богов был Зигмар. Несчетное число лет он озарял Владения, которые купались в свете и величии его правления. Силой его служила сила грома. Мудрость его была бесконечна. Смертные и бессмертные равно преклоняли колени пред его гордым троном. Выросли великие империи, предательство – до поры до времени – удалось искоренить. Земля и небеса принадлежали Зигмару, и правил он ими в славную эру легенд.

Но жестокость упорна. Как и было предсказано, великий альянс богов и людей развалился, раздираемый изнутри. Мифы и легенды канули в Хаос. Владения затопила Тьма. На место былой славы пришли пытки, рабство и страх. Зигмар с отвращением отвернулся от смертных королевств, обратив взгляд на остатки давно потерянного мира – задумчиво изучая его обугленную оболочку, бог безустанно искал малейшую искру надежды. И вот наконец в сознании обуреваемого черным жарким гневом бога забрезжила великая идея. Он представил себе оружие, рожденное небесами. Маяк, достаточно мощный, чтобы пронзить бесконечную ночь. Армию, высеченную из всего, что он утратил.

Зигмар обратился к своим мастерам. Долгие века трудились они, стараясь обуздать энергию звезд. Когда же грандиозная работа приблизилась к завершению, Зигмар вновь повернулся к Владениям – и увидел, что владычество Хаоса стало почти полным. Час мщения пробил. И вот со сверкающей во лбу молнией бог шагнул вперед, выпуская свои творения на волю.

Эра Зигмара началась.

Глава первая

Ферендир поскользнулся на камешках, рассыпанных по сухой земле. Пошатнулся вперед, отпрянул было, чтобы удержать равновесие, но неумолимая сила тяжести все равно потянула вниз. Послушник стал падать, как будто поросший редкими деревьями крутой и неприветливый склон отталкивал его от себя. Ферендир отчаянно замахал руками, стараясь не плюхнуться на спину и не покатиться.

Выше по склону стоял наставник Сераф – он обернулся и смотрел на все это.

Страшнее всего было не само падение и даже не ожидание удара о землю, а именно ледяной оценивающий взгляд Серафа, его молчаливое презрение.

Потом в спину Ферендира мягко уперлась чья-то рука. Он устоял, и позорного падения не произошло. Его поддержал второй наставник, Дезриэль. Ферендир широко расставил ноги и вернул равновесие, но при этом опустил глаза. Несмотря на многолетнее обучение в горном храме, молодой послушник ощутил, как в душе разыгралась неудержимая буря эмоций. Страсти бурлили, как воды в подземных источниках, вскипевшие от внезапного глубинного толчка. Стыд, облегчение, страх и недовольство собой в этот гадкий момент грозили прорвать внешнее спокойствие, которое Ферендир старательно изображал для своих наставников. Эти чувства обладали такой насыщенностью, что можно было ощутить их вкус.

«Дыши ровно! – мысленно велел послушник самому себе. – Дыши так, как тебя учили… Держи себя в руках. Сосредоточься и не переживай. Ты просто поскользнулся, с кем не бывает».

Однако так ли это? Ферендир снова посмотрел вперед, на Серафа, и подумал: «Вот Сераф никогда не поскальзывается. Поэтому-то он и смотрит на меня с таким неодобрением, почти с осуждением. Вряд ли он теперь вообще когда-нибудь меня похвалит… А Дезриэль? Спокойный, рассудительный и всегда сочувствующий Дезриэль – он убедительно делает вид, что верит в меня и терпит мои постоянные ошибки. Да только в глубине души ему, наверное, тоже за меня стыдно, и, конечно, он понимает, что я не выдержу испытание… Мое последнее испытание… Может, вообще последнее, что я сделаю в жизни».

«Довольно! – вступил ледяной и спокойный внутренний голос Ферендира. – Страх тебя погубит. Думай только о деле. Сейчас самое главное – подняться по склону и опять не упасть».

Ферендир заставил себя прислушаться к внутреннему голосу. Он задышал ровно и спокойно – не торопясь мысленно отсчитал до нуля, вдыхая на четных числах и выдыхая на нечетных.

«Вдох… выдох…»

Сердце Ферендира забилось ровнее, руки перестали дрожать, пот на ладонях высох.

– Ну что? Идем дальше? – негромко спросил Дезриэль.

Ферендир открыл глаза и уставился на крутой горный склон: Сераф всем своим видом выражал молчаливое нетерпение и презрение к послушнику.

– Пошли! – проговорил Ферендир и полез дальше.

Сегодня он проходил последний обряд посвящения как послушник храма Аларита. Нельзя было допустить, чтобы спокойствие и уверенность, которых он с таким трудом добивался при подготовке к самому последнему и трудному испытанию, улетучились из-за одного неверного шага, одной нелепой ошибки. Требовалось быть собранным, внимательным, готовым ко всему и не питать никаких иллюзий.

Сегодня Ферендир покорится воле горы и испросит ее благословения.

Его погребут заживо.

Если будет угодно горе, он уцелеет. Если же гора сочтет его недостойным, он умрет…

– Надо поторопиться, – сказал где-то впереди Сераф.

Послушник заставил себя не поднимать глаз на Серафа и не замечать его неодобрения. За спиной у Ферендира заговорил Дезриэль:

– Немного терпения, Сераф! Наш юный ученик просто приходил в себя.

– Если бы он смотрел, куда ступает, то видел бы все препятствия на пути и ловчее бы их избегал. Тогда не поскользнулся бы и не растерял концентрацию, – возразил Сераф.

Сдерживаться было невыносимо. Не замедляя шаг, Ферендир взглянул Серафу прямо в лицо и сказал:

– Мои наставники! Прошу прощения у вас обоих, но пойдемте все-таки дальше!

Опустив глаза на тропу, Ферендир осторожно зашагал по крутому склону и больше не промолвил ни единого слова. Теперь он быстро подмечал места, куда можно было спокойно поставить ногу.

Они продвигались в глубине Иметриканских гор царства Хиш. Кругом возвышались унылые серые скалы, покрытые редкой порослью. На сухой горной почве росли только огромные деревья-стражи, встречались небольшие островки мха да кустики осоки. Здесь всегда можно было найти, за что зацепиться или куда наступить: часто попадались участки плотно утрамбованной земли, всюду торчали выступы камней или узловатые древесные корни. Ферендир выискивал взглядом самые надежные из них и больше не оступался по небрежности. Иногда при подъеме он использовал свои нежные маленькие руки. Здесь, среди искривленных от ветра деревьев, было тихо, как в склепе, и только снизу все еще доносилось журчание ручейка, через который они перешли еще у подножья горы.

Ферендир украдкой взглянул на Серафа, желая убедиться, что его вечно всем недовольный наставник по-прежнему идет впереди. Однако Сераф как раз остановился. Он стоял, сверкая светлыми золочеными доспехами и опершись на длинную рукоять молота. Одним сапогом Каменный Страж наступил на ворох побелевшего от времени валежника между двумя чахлыми худосочными деревцами. Как всегда, он глядел на своего давнего ученика с укоризной.

Ферендиру было не понять, что таится в этом непостижимом и таинственном взгляде: глубокое презрение или столь же глубокая жалость. Встретившись глазами с юношей, Сераф отвернулся и стал подниматься дальше.

Где-то сзади Дезриэль стал тихо напевать какую-то медленную и грустную мелодию. Ферендир сразу опознал в ней мрачноватый гимн, которому учат всех, кто служит горе. Заунывная интонация и неторопливый повторяющийся мотив должны были обострить интуицию, заглушить мысли и раздвинуть границы сознания. Такая медитативная музыка помогала при выполнении тяжелого физического труда – например, во время медленного и утомительного подъема по крутому и неудобному горному склону. Старинный гимн всегда пробуждал в юноше умиротворение и светлую печаль – Ферендир чуть не начал подпевать Дезриэлю.

Однако удержался – ведь сам Сераф не подпевал. Послушник внимательно следил за шагающим впереди учителем – пения оттуда не доносилось. Судя по всему, Сераф был вполне способен собраться с силами и сосредоточиться, не прибегая к гипнотической помощи гимна. Ферендир последовал примеру сурового учителя и поборол желание присоединиться к Дезриэлю, потому что хотел добиться от Серафа если не симпатии, то хотя бы одобрения.

Они вышли в путь рано утром, еще в предрассветных сумерках, заменявших в царстве Хиш ночь. Большинство Каменных Стражей храма и учеников еще спали. Наставники Ферендира были полностью облачены в доспехи и вооружены: Дезриэль нес изящный алмазный чекан, а Сераф – тяжелый каменный молот на длинной рукоятке. Сам же Ферендир в день своего последнего испытания был одет в простую тунику послушника, в качестве оружия ему позволили взять только отполированный временем посох из тиса и небольшой кинжал.

Покинув скрытую от посторонних глаз живописную лощину, где стоял храм, они пошли на северо-запад, через перекаты горных хребтов и глубокие долины, по одной из многих узких тропинок, которая привела их в дремучий лес на западных склонах горы. Через несколько часов пути по холмистой местности наконец показался бегущий из леса извилистый ручей. Тогда они свернули с тропы и побрели вдоль каменистого русла – все дальше и дальше, по тенистым ущельям и глубоким распадкам горного склона.

Когда забрезжил дневной свет и мрак Владения Тени – Улгу – начал уступать место неумолимому свечению Враждебного Периметра, путники добрались до субальпийского пояса горы. Позади остались наполненные жизнью участки склона: там в тени густых лиственных лесов и высоких пушистых колдовских сосен зеленел густой подлесок, встречались россыпи поганок. Природа выше ручья стала унылой и бесцветной. Деревья попадались реже. Зеленую траву и раскидистые папоротники сменили голые камни да сухая почва с вкраплениями пористого мха и жесткой осоки.

Путники шли вверх еще много часов. Редкие деревья уже не заслоняли дневной свет, зато с вершины горы все сильнее и упорнее дул ледяной ветер. Мир вокруг казался безжизненным. Лишь птица порой тоскливо выкрикивала что-то у них над головой, а в рассеянных тенях под немногочисленными деревьями скреблись по камням малюсенькие коготки каких-то крошечных неуловимых зверьков. Чахлая растительность, усиливающаяся крутизна склона, сам местный воздух – все это казалось скудным и суровым, однако создавало впечатление чего-то живого, бдительного и голодного. Одна из непреложных истин, которую вбивали в головы молодых послушников горного храма – да, впрочем, и любого иного храма, – звучала так: «Везде и во всем есть жизнь. Везде и во всем есть желание. Везде и во всем есть воля. В большой опасности тот, кто забыл об этом».

Сосны теперь почти не встречались. На этой высоте остались только кривые и бесцветные деревца, навсегда изуродованные порывами ветра. Лишенные листьев ветви разрастались вширь, но это трудно было назвать кроной. Деревца жались к горному склону и напоминали потрепанные и выгоревшие на солнце знамена, которые однажды навеки застыли под яростным шквалом.

Здесь перед железной волей горы и ее диких ледяных ветров покорно сгибалось даже то, что росло очень медленно и не сопротивлялось непогоде. Увидев воочию, какой безжалостной и непреклонной может быть гора, Ферендир внезапно исполнился благоговения и ужаса перед лицом того, что ему предстояло.

В этот день обряд должен был помочь Ферендиру испытать волю горы, которая была его элементарным повелителем, и познать сущность ее желаний. Согласно незыблемым законам божественного Теклиса и священным принципам алементири, священным для его храма, Ферендир, как и сотни его предшественников, должен был отправиться в сопровождении своих наставников в уединенное место у вершины – поближе к незримым, но бурным потокам могущественной тектонической энергии, которую источала душа великой горы. Там ему предстояло предаться благочестивым размышлениям. Для этого будет выкопано то, что, в сущности, станет могилой Ферендира: наставники похоронят его заживо. В этой холодной и неуютной каменистой почве, под гнетом камней послушник ощутит всем телом тяжесть воли и желаний горы. Он постарается не задохнуться и не поддаться паническому страху смерти среди кромешной тьмы, чтобы гора могла признать его своим и принять его дальнейшее служение длиною в жизнь. Если гора сочтет Ферендира достойным, то не допустит его гибели, даст ему возможность дышать – и тогда он восстанет преображенным и просветленным, оставит позади послушничество и сделается одним из преданных служителей горы.

Если же гора сочтет, что Ферендир ее не достоин, то обречет его на смерть!

Ни результаты его обучения, ни наставники, ни сами верховные жрецы, ни Каменные Стражи из храма не могли предсказать, что уготовала Ферендиру гора. Ему растолковали, что узнать это можно лишь через испытание. Только так Ферендир мог доказать, что чего-то стоит. Ради своей мечты нужно было рискнуть жизнью, ибо лишь на пороге ужасной смерти его дух до конца пробудится и закалится, подарит уверенность в себе, силы жить дальше и служить горе – а именно к этому юный послушник всегда стремился.

У Ферендира за спиной Дезриэль спросил:

– Видишь тот конец уступа вверху?

Юноша поднял глаза и заметил в пятидесяти метрах над собой место, где не росли даже редкие и кривые деревья. Там торчал голый и плоский кусок скалы, покрытый подсохшим нездоровым мхом и жидкими пучками осоки. Ярко светило солнце, но Ферендир знал, что на уступе, скорее всего, очень холодно: он продувался всеми ветрами и не имел укрытия – ни одного малорослого кустика, за которым можно было бы хоть как-то спрятаться от пронизывающего ледяного дыхания.

– Да, наставник Дезриэль! Вижу!

– Мы почти пришли, – спокойно заявил Дезриэль. – Сразу за этими валунами, над уступом в горе есть глубокий разлом – место твоего испытания. Вход отсюда уже почти виден, но его трудно различить среди серых камней.

Ферендир стал взбираться еще выше и смотрел во все глаза. Он прищурился – ему показалось, что он разглядел вход, который описывал Дезриэль, но это мог быть только обман зрения.

– Его обязательно развлекать разговорами? – крикнул сверху Сераф. Он опять всех обогнал и был уже у самого каменистого уступа. – Это же послушник, Дезриэль! Пусть он учится смотреть и самостоятельно делать необходимые выводы.

– Не будет большого греха, если я что-нибудь ему расскажу! – добродушно ответил Дезриэль. – Необходимые выводы Ферендир сделает сам, я же просто поясняю то, что открывается взгляду.

Сераф взглянул на них, быстро отвернулся и пошел дальше.

– Ты ему потакаешь, – спокойно и безапелляционно произнес он. Это прозвучало не как обвинение или упрек, а как простая констатация факта.

– Может быть, – буркнул себе под нос Дезриэль. И снова его слова прозвучали бесстрастно, без намека на стыд и смущение. Он просто тихо согласился – правда, было не вполне понятно, с чем именно: то ли с тем, что он действительно потакал Ферендиру, то ли совсем наоборот.

Ферендир карабкался дальше. Ему хотелось оглянуться на Дезриэля, увидеть острые черты, добрые карие глаза и едва заметную улыбку на почти всегда непроницаемом лице. Однако послушник не стал оборачиваться: стоило Серафу заметить, что Ферендир ищет у Дезриэля поддержки и утешения, как он сразу бы счел это очередным проявлением слабости, признаком – пусть даже и в высшей степени косвенным – того, что Ферендир не достоин пройти последнее испытание.

«Мне ничего не нужно! – сказал сам себе Ферендир. – Я ничего не хочу и ничего не жду! Я иду навстречу последнему испытанию добровольно и бесстрашно. Прошу только, чтобы гора заглянула в мое сердце и поняла, что я благонадежен и способен ей служить».

Ферендир беззвучно твердил про себя эти слова, чтобы унять бурю эмоций, кипевших в самых дальних уголках его души.

Дезриэль был в такой же степени дружелюбен, в какой Сераф – надменен. Один помогал Ферендиру, а другой только насмехался. Тем не менее, хотя юный послушник в значительной степени черпал силы и уверенность в постоянной поддержке Дезриэля, ему почему-то всегда хотелось понравиться суровому наставнику, добиться его уважения и восхищения, услышать от Серафа хотя бы самую маленькую, самую ничтожную похвалу. Ферендир понимал, что все это очень глупо, но в глубине души считал желание услышать слова одобрения от одного из своих наставников в каком-то смысле предательством другого. Впрочем, в их храме было так заведено, чтобы каждого послушника на определенном этапе обучения наставляли двое.

Много лет назад, когда маленький Ферендир только явился к Верховному Каменному Магу, чтобы вступить в число послушников храма, тот сказал: «Ты, как и все мы, родом из Хиша. Здесь царит равновесие и гармония, здесь нет места борьбе противоположностей. Наши боги-близнецы – Тирион и Теклис – такие разные и непохожие, но служат единой божественной цели. Они, как две половины Великой Мандалы, выражают борьбу и единство противоположностей. Точно так же два наставника пробудят твою еще не сформировавшуюся натуру. Они явят собой две противоположности, которые помогут тебе обуздать внутреннюю борьбу чувств и страстей…»

Ферендир с самого начала знал, почему двое его наставников так не похожи между собой и как их различия призваны помочь ему примирить соперничающие половинки собственной натуры. Однако он не предвидел странного чувства ревнивого нетерпения, которое часто овладевало им при обучении. Благодаря тонкому чутью и искусному наставлению Дезриэля Ферендир не сдавался и вдохновлял себя на новые попытки, однако при этом страстно желал заручиться хотя бы самым малым знаком одобрения и признания от Серафа. Дезриэль давал очень много – Ферендир чувствовал, что этого более чем достаточно, и сам ничего не требовал от наставника. Зато Сераф не давал почти ничего, лишь заставлял юношу потеть, лезть из кожи вон и унижаться за самую маленькую и ничтожную похвалу – и тем не менее Ферендир все равно хотел от него большего, старался во всем походить на Серафа, быть достойным Серафа и даже – в один прекрасный день – превзойти Серафа. При этом юный альв, желая почувствовать, что сам чего-то стоит и что-то может, вновь и вновь прибегал к помощи Дезриэля.

Ферендир старался быть самодостаточным и непоколебимым, как Сераф, но за поддержкой и одобрением все равно обращался к Дезриэлю.

Вот почему юноша удержался и не обернулся. Не посмотрел он и вперед – туда, откуда его мог видеть Сераф. Ферендир просто пополз дальше. Он хотел поскорее добраться до уступа, где уже не росли деревья, и войти вместе с наставниками в узкий разлом, навстречу своей судьбе. Там, вдали от остального мира, он вручит свою судьбу горе и подвергнется последнему испытанию!..

Ферендир не желал ни при каких обстоятельствах признаваться Серафу в своем глубоком страхе перед результатом этого испытания.

Он понимал, что глупо так переживать, и был почти уверен, что внешне его страх почти незаметен. И все же бушевавшие в его сердце эмоции было трудно полностью скрыть. Ферендир прошел долгий путь обучения и теперь постоянно твердил себе, что его чувства – вернее, неспособность с ними совладать – все способны погубить. В детские и юношеские годы он старался изо всех сил. Его хвалили за сообразительность, магические способности и физическое развитие, но ему никогда не удавалось полностью совладать с эмоциями, не давать им повлиять на поступки и поколебать волю. Сейчас он уже повзрослел и готовился стать полноправным Каменным Стражем храма Аларита. Однако, несмотря на мастерство, опыт и знания, полученные за нелегкие годы учебы, в какой-то частичке души послушника по-прежнему ярко пылал огонь сомнения, который постоянно пытался подорвать уверенность Ферендира в себе.

В царстве Хиш каждого люминета, в зависимости от его принадлежности к тому или иному племени, обучали наиболее подходящим способам сдерживать эмоции и принимать решения во благо всего царства и его жителей, никогда не идти на поводу у собственных интересов, желаний, страхов и мелких устремлений, но ставить во главу угла всеобщее процветание и равновесие.

Их учили тому, что эмоции – проклятье рационального мышления, бич трезвых и мудрых поступков.

Их учили сдерживать, подавлять или перенаправлять эмоции. Однако можно ли полностью освободиться от эмоций?! Ферендир всегда боролся с мощным натиском бушевавших внутренних противоречий и абсолютно бессознательных порывов, которые мешали ему выполнять долг и справляться с обязанностями.

Так, он боялся не выдержать испытание и сгинуть в недрах горы. Или, например, он страстно желал угодить Серафу, добиться его уважения – и одновременно ненавидел Серафа за то, что тот, кажется, совершенно не уважал это рвение и никогда не хвалил ученика.

Как бы Ферендир ни лез из кожи вон, в очередной раз доказывая, что ему по плечу даже самое сложное дело, все равно юноша не мог отделаться от мысли, что он самозванец и занял чужое место, принадлежавшее по праву кому-то более совершенному и достойному.

«Откуда такие мысли?» – думал Ферендир, погружаясь в медитацию или ворочаясь от бессонницы. Почему, несмотря на многочисленные достижения, он все равно тайно подозревал, что остался недостойным и не выдержит последнего испытания?

Может, он сомневался даже в Дезриэле, который верил в успех ученика? Нет! Это совсем уж глупо!

Ферендир не знал никого более достойного доверия, чем Дезриэль, и ни на кого не мог бы в такой же степени положиться. Умения и черты характера Дезриэля были самой высокой пробы, иначе он бы не пользовался таким уважением среди Каменных Стражей.

Почему же послушника преследовали такие мысли? Не потому ли, что Сераф все время казался бесконечно в нем разочарованным, не ценил его достижений и не верил в его успех? Возможно, и так… Однако само по себе это вряд ли могло стать источником бесконечных навязчивых сомнений, которые железной хваткой вцепились в Ферендира. Страхи и дурные предчувствия таились так глубоко внутри, что не могли быть связаны с поступками другого человека, пусть даже наставника. Как бы ни вел себя Сераф, источником этих мучительных глубинных переживаний было что-то еще.

Оставалось третье объяснение, самое неприятное. Может быть, несмотря на все навыки и опыт, Ферендиру просто не хватало внутреннего стержня, тех особых черт характера, которые отличали полноценного и зрелого Каменного Стража от талантливого послушника?

По сути Ферендир не был недостойным, но таковым могли его сделать сомнения, ибо по-настоящему достойные никогда не сомневаются в себе!

Впрочем, так ли это?!

В этом-то и загвоздка! Мучительная загвоздка…

Ферендир взглянул вверх и увидел, что Сераф уже дошел до каменного уступа. Там он и стоял у кромки пожухлой горной травы – она выгорела так, что почти не выделялась на фоне камней. Сераф ничего не говорил, но явно сгорал от нетерпения. Это было понятно несмотря на выражение его лица, такое же бесстрастное и непроницаемое, как и отвесные скалы вокруг. Ферендир заставил себя быстро преодолеть последний неровный участок склона, быстро перелез через гряду камней и оказался рядом с Серафом. Вскоре до них дошел и Дезриэль.

Они стояли на широком и голом каменистом уступе, отходившем от крутого склона к еще более крутой, почти вертикальной скале у них за спиной. На несколько мгновений трое альвов – послушник и два его наставника – замерли в немом восторге. За ними высилась скала, внизу терялся безлесный склон. Путники с упоением созерцали роскошный вид. Редкие чахлые ели и сосны, а также безжалостно исковерканные карликовые березы постепенно уступали место голой скале. Внизу густой темный лес словно зеленым покрывалом укутал склон и холмы на обширной равнине – ее ограничивали со всех сторон перекаты предгорий, за которыми вновь начинали вздыматься далекие горы. В пустом пространстве между горными цепями в потоках восходящего из долины теплого воздуха лениво парили хищные птицы – если прислушаться, можно было различить их хриплые крики.

Вид был восхитителен. Он одновременно переполнял Ферендира благоговейным восторгом и дарил уверенность. Парящие птицы, струи душистого воздуха с равнины, смешанные с ледяными порывами горного ветра, золотистые солнечные лучи над землями царства Хиш… Где-то далеко на востоке, за каменистой грядой, лежал их родной храм, уютно устроившийся в прекрасной тенистой лощине среди скал, под водяной взвесью водопадов. Ферендир, Дезриэль и Сераф вышли оттуда всего несколько часов назад, но теперь казалось, что это было очень давно.

Глядя на развернувшуюся перед ним картину, Дезриэль с довольным видом улыбнулся и пробормотал:

– Чудесно!

– Восхитительно! – согласился с ним Ферендир.

– Ничего особенного, – буркнул Сераф. – Все как обычно… Пошли, скоро начнет темнеть.

Он повернулся спиной к кромке уступа и уверенно зашагал по плоскому, пологому каменному спуску к скале. Еще выйдя из леса, Ферендир смог наконец разглядеть то место, к которому они стремились, – вертикальную узкую трещину в сером склоне горы. Разлом был почти не заметен в игре света и тени на поверхности скалы. Подумать только, где-то здесь, глубоко в недрах горы, будет решаться судьба юноши!

Ферендир взглянул на Дезриэля. Наставник только развел руками, словно говоря: «Вперед, послушник!»

Ферендир пошел за невозмутимым Серафом вверх по зеленой лужайке навстречу манящему мраку разлома.

Казалось, что в расщелину с трудом можно было пролезть, но она почти сразу же стала расширяться. Скоро она стала достаточно широкой, чтобы в ней могли проехать плечом к плечу трое Всадников Рассвета, однако была усеяна валунами и щебнем в местах старых вымоин и оползней. По дну разлома бежал мелкий извилистый ручеек – где-то скакал по маленьким камушкам, а где-то захудалой струйкой еле сочился из-под больших валунов. Высоко с обеих сторон поднимались стены разлома. Сначала они расходились, а потом самым зловещим образом снова смыкались, словно грозя обрушиться вниз. Сюда проникало мало света, потому что разлом был очень узким и неровным. Воздух оказался неподвижным и холодным, кругом царила мертвая тишина. Еще хуже было то, что проход сильно извивался. Через несколько шагов впереди уже ничего не было видно, и место их назначения в этом страшном ущелье было скрыто от глаз.

Ферендир заставил себя не шевелиться и принялся молча оценивать место, в котором оказался. Горы щебня и отсутствие растительности говорили о том, что ущелье возникло сравнительно недавно, но слои отложений на стенах свидетельствовали о сотне тысяч геологических эпох.

Сераф шагал впереди по россыпи щебня вдоль валунов, которые помешали бы идти вперед менее ловкому и проворному путнику. Он выбирал самый короткий путь по дну ущелья. Кое-где между скалами встречались впадины, в которых ручеек на несколько метров превращался в уверенный поток, но потом каменистое дно мельчало, и он снова становился едва заметной струйкой.

Время от времени в узкое ущелье проникали сильные порывы ветра. Ферендир отчетливо слышал в них голос горы. Между отвесными стенками ледяной дикий ветер звучал по-особенному: то стонал, то сокрушенно вздыхал. Странная это была дорога, медленно, но верно она уводила альвов в недра горы по узкой щели. О том, куда именно она должна была их привести, Ферендир не стал спрашивать.

Ему не пристало ничего спрашивать. Надо послушно идти туда, куда его ведут.

– Я не выполню свой долг, – внезапно сказал шагающий впереди Сераф, – если в последний раз не спрошу, действительно ли ты готов к последнему испытанию, послушник?

Удивительно, но Сераф, даже когда говорил совершенно спокойно и бесстрастно, умудрялся производить впечатление презрительности и высокомерия. Ферендир с огромным трудом сдержал вырывающиеся наружу стыд и гнев и подыскал подходящие слова для ответа:

– Гора обратилась ко мне с призывом, о наставник. Она велела мне подвергнуться испытанию и отдаться на ее суд. Я стремился к этому в течение многолетней учебы и теперь, услыхав призыв, не осмеливаюсь его ослушаться.

– Хорошо сказано, – проговорил Дезриэль. Где-то с большой высоты сорвался камушек и застучал по уступам, разбудив шумное эхо. – Предсказываю, послушник: ждет тебя успех. И не только сегодня, но и вообще в жизни.

– Не стоит ничего предсказывать, – сказал Сераф и быстро зашагал по неровному дну ущелья. Хотя на его пути и встречались самые разные препятствия и преграды, даже молодой Ферендир с трудом за ним поспевал.

– Взвесь все возможности, представь, чем может завершиться сегодняшнее испытание, и будь ко всему готов, – продолжал Сераф. – Предсказания – вещь неблагодарная. Предсказывают только гадалки и разные шаманы. Альвы же анализируют, а это требует знаний и проницательности. Трезвый ум должен оценить скупые факты. Вот и все!

– Верно, – согласился Дезриэль. – И все-таки между предсказаниями и анализом лежит лишь зыбкая грань, не так ли? Тонкая пелена между…

– Тонкая пелена? – переспросил Сераф.

– Да. Предсказания от точных знаний, трезвого ума и рационального анализа отделяет лишь тонкая пелена, именуемая интуицией. Она помогает все увидеть и понять даже тогда, когда перед нами непостижимое.

Сераф долго ничего не отвечал, а только быстро и не оглядываясь шагал вперед. Он перескочил через осыпь и камни на неровном склоне, чтобы самым коротким путем миновать большой валун, выросший на пути. Прежде чем исчезнуть за грудой булыжников, он ответил:

– На мой взгляд, эта твоя интуиция – лишь подогнанная под личные потребности кривая маска, нацепленная на рациональный анализ. Речь идет не о тонкой пелене, а о соединяющей все предметы непрерывной нити причинно-следственных связей. Вот и все!

– Как у нас это часто происходит, – сказал Дезриэль, – вынужден с тобой не согласиться!

Ферендиру показалось, что Дезриэль, несмотря на абсолютно серьезный тон, с трудом сдерживал смех.

Сераф же ничего не сказал в ответ.

Карабкаясь на каменную осыпь, через которую только что перепрыгнул Сераф, молодой альв внезапно почувствовал, как по узкому коридору пронесся безжалостный и хлесткий порыв ледяного ветра. У Ферендира страшно завыло в ушах, и на какое-то мгновение ему стало очень холодно. Он вздрогнул и остановился. Ветер принес с собой запах чего-то мерзкого и противоестественного. Послушнику пока было непонятно, откуда взялась вонь, он заволновался и задрожал. Удары сердца невольно участились, по всем членам разлилась пульсирующая энергия.

Сераф впереди остановился, его сильное и гибкое тело напряглось и приготовилось к схватке. Он слегка наклонил голову влево и немного приподнял подбородок, словно к чему-то прислушивался и одновременно принюхивался.