Текст книги "Американский поцелуй"

Автор книги: Дэвид Шиклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

КУПАНИЕ ДЖЕЙКОБА

Легенда о купании Джейкоба берет свое начало 1 мая 1948 года, в день, когда Джейкоб Вольф женился на Рейчел Коэн.

Свадебная церемония проходила в синагоге на Западной Восемьдесят девятой улице, а прием состоялся в отеле «Плаза». Матери Джейкоба и Рейчел – обеих звали Эми – были главными организаторами. Обе семьи были уважаемы в Манхэттене. Предки семьи Вольф были портными в Риме. Сейчас они владели фирмой «Вольфс биг энд толл» на Западной Семьдесят второй улице, и одевали всех выдающихся и громоздких. Ходили слухи, что Шерман Вольф, отец Джейкоба, был личным портным мэра и мафиозных боссов семьи Скапалетти. Но кто именно входил в число клиентов «Вольфс биг энд толл», не разглашали. Зато все знали, что среди них были люди, с которыми лучше было не ссориться. Поэтому вышел жуткий скандал, когда летом 1943 года двадцатичетырехлетний Джейкоб Вольф, единственный сын Шермана, стал писать песенки для рекламы.

– Что это? – Шерман Вольф уставился на сына. – Чем ты занимаешься?

– Я пишу стихи, – ответил Джейкоб, – слоганы для товаров.

– Стишки для товаров? – Шерман был ростом шесть футов семь дюймов. Его сын дотянул только до пяти футов и одиннадцати дюймов. – Какие слоганы? – призвал к ответу Шерман. – Какие товары? Что ты морочишь мне голову!

– Это для радио, папа, – вздохнул Джейкоб, – для концерна.

– И что теперь? Что ты морочишь мне голову? Что еще за концерт?

Джейкоб опять вздохнул. Концерн представлял собой союз бизнесменов, которым он восхищался. Все, что он знал, – это то, что ему предложили работу. Ему звонил человек и говорил, что нужен стишок об ошейнике для пуделя, и Джейкоб сочинял. Если требовалась тридцатисекундная ода освежителю дыхания, Джейкоб придумывал оду на тридцать секунд для освежителя дыхания.

– Концерн – это союз бизнесменов, папа.

Шерман поглядел на сына сверху вниз. Они разговаривали в комнате для рисования в пентхаузе Эми и Шермана на Западной Семьдесят четвертой улице. На стене висели два подлинника Августа Маке[2]2
  Немецкий художник-экспрессионист.


[Закрыть]. Тут также находилось великолепное черное пианино, приобретенное Шерманом, когда Джейкоб был еще ребенком. Еще в детстве в Джейкобе проснулся музыкальный талант, и тогда же стало ясно, что атлета из ребенка не выйдет. Шерман хотел развить музыкальные способности сына. Он смирился с тем, что Джейкоб безнадежен в баскетболе. Поэтому постоянными упражнениями пытался сделать из него гения с неистовым темпераментом, нового еврейского Моцарта, дающего концерты в «Карнеги-холл». Шерман был равнодушен к искусству. Но он считал, что его единственный сын благодаря музыке сможет попасть в высшее общество и приобщиться к власти и богатству. Война была в разгаре, и все, что отдавало повседневностью, презиралось Шерманом.

– Эми, – крикнул Шерман, – иди сюда! Мальчишка хочет вступить в какой-то концерт!

Шерман и Джейкоб так и не нашли взаимопонимания по поводу этой работы. В 1944-м, когда Джейкоб сочинил стишок для стирального порошка «Гриарсон», Шерман смолчал. Он не сказал ни слова во время выполнения Джейкобом заказа компании по производству формочек для кексов «Медвежье брюшко». Но в конце 1947 года, Шерман потерял терпение, услышав по радио следующий пассаж:

 
Пора подумать о ребенке —
Возьмите модные пеленки:
Кайпер!
 

– Пеленки не могут быть модными, – бесновался Шерман. – Это мужская одежда модная. Чертовы костюмы и жилеты.

– По-моему, звучит неплохо, – возражал Джейкоб.

– И еще, – не унимался Шерман, – я знаю Митча Кайлера. Он одевается как дерьмо.

– Модные пеленки, – объяснил Джейкоб, – это рифма, папа.

Шерман всплеснул руками. Злость и стыд за Джейкоба были божьим наказанием, непереносимым проклятием его жизни. Он хотел сделать из сына мужчину. Мужчина работает как проклятый, играет в карты, пьет виски, думает о женщинах. Мужчина сам за все платит, а потом, если остается в живых, смеется. Но мужчина не пишет песенки о зубной пасте и бальзаме для волос.

– Ему просто нужна жена, – решила Эми Вольф.

В январе 1948 года Джейкоб Вольф нашел себе жену. Шерман и Эми с облегчением узнали, что это Рейчел Коэн, дочь Алекса и Эми Коэн с Западной Семьдесят Девятой улицы. Алекс Коэн возглавлял спортивную редакцию в «Нью-Йорк таймс». У семьи Коэн не было столь славной истории, какая была у семьи Вольф, но статьи Алекса о «Янки» и «Гигантах» были разумными и точными. Шерман чувствовал, что Алекс Коэн далеко не простофиля. Алекс отлично понимал, какой славы удостаивается человек, положивший на лопатки противника, будь то Адольф Гитлер или «Бостон ред сокс». Шерман надеялся, что часть своего благородства Алекс передал своей дочери Рейчел, и рассчитывал, что благородство Рейчел, в свою очередь, распространится и на Джейкоба.

Рейчел любила Джейкоба. Когда они встретились, ей было двадцать два. Она проверяла факты в статьях «Таймс». Рейчел была ответственной и дотошной, когда надо было узнать точный рост Бенито Муссолини, размах крыльев колибри или точный состав супа с зеленью в «Дюранигане» на Мэдисон-авеню. В тот день Рейчел как раз была в «Дюранигане» и спорила с шеф-поваром, который согласился по телефону опубликовать некоторые рецепты, а сейчас молчал и сурово на нее посматривал. За угловым столиком Рейчел увидела Джейкоба Вольфа. Она видела Джейкоба в детстве, в синагоге на Восемьдесят девятой улице, но никогда не замечала его. Она не обращала внимания на его мужественный подбородок и хрупкие пальцы. Она не знала причины грусти и меланхолии, с которой Джейкоб поглощал свой сандвич, когда думал, что никто за ним не наблюдает.

– Боже, – вырвалось у Рейчел, – Джейкоб Вольф?

– Я ничего не говорил, – повар гордо повернул голову. – Суп с зеленью – это секрет.

Рейчел выбежала из кухни навстречу своему единственному. Он поднял глаза и встретился с ней взглядом.

– Секрет, – кричал ей вслед повар, – вы слышали?

Четыре месяца спустя Рейчел и Джейкоб поженились. Это была царская свадьба. Родственники прибыли из Лонг-Айленда и Вашингтона. Белоснежные розы устилали пол синагоги. Сюзан Март, близкая подруга Рейчел и сотрудница по работе, была подружкой невесты. На Сюзан было платье, подчеркивавшее ее потрясающие ноги, и многие гости про себя отмечали, что она красивее невесты.

На приеме в «Плазе», под чутким руководством обеих Эми, были поданы татарский бифштекс, шампанское, лимонный шербет, а потом гости были приглашены на ужин. Все лучшие люди Манхэттена были там, в том числе и Джун Мадагаскар, сопрано с Бродвея, и Жаклин Хайв, управляющая сиротским приютом, и поразительно высокие мужчины в жилетах. Наступило временное затишье во всеобщем веселье, и Робби Якс, известный комик, взял слово.

– Леди и джентльмены, – произнес Робби, подняв свой бокал со скотчем. – За любовь к лету, за любовь мужей и жен, за любовь к «Катти Сарк» и танцам, за любовь к роскошной груди Жаклин Хайв, за любовь молодых матерей и отцов, за любовь к евреям и звездному небу, за любовь к хорошо сшитым шерстяным костюмам. Но прежде всего за любовь Джейкоба и Рейчел Вольф, храни их Господь… Поднимем бокалы!

Раздалось дружное «горько». Зазвенели бокалы. Начались танцы, все были счастливы, жениху и невесте преподнесли подарки. Они были безупречны. Серебряные ножи и золотые украшения, бутылки вина и произведения искусства. Ничего непристойного, смешного или ненужного: никакого дамского белья, никакой наличности, пластинок с джазом или книг. Все для насыщенной, роскошной жизни.

За все платил Алекс Коэн, зато Шерман был главным организатором и душой вечера. Он успевал везде: впивался зубами в бифштекс, танцевал с дамами, пожимал руку брату Иде, прекращая многолетнюю семейную вражду. А главное, Шерман был счастлив. Никто из бестолковых сочинителей стихов не появился – Шерман опасался, что их будет целая толпа, – никто не пел глупые песенки и не хохотал. Когда вечер закончился, к парадному входу «Плазы» подъехал лимузин, чтобы похитить молодоженов и отвезти их в Адирондакские горы. Наконец появился сам губернатор. Он поцеловал невесту, похлопал жениха по плечу и отвел Шермана в сторону, пошептаться.

Среди всего этого великолепия находился Джейкоб Вольф, двадцати восьми лет, новобрачный и растерянный. Джейкоб сидел во главе стола рядом с Рейчел и печально смотрел на происходящее. «Плаза» была великолепна, сомнений нет. Еда была тоже великолепна, и освещение, и звуки скрипки, и даже сопливая кузина Джейкоба Люси из Нью-Хейвена перестала казаться по-детски пухлой и болтливой и тоже стала великолепной. Но Джейкоб не был создан для славы. Он знал это всю жизнь. Он улыбался гостям, потому что они желали ему добра, но в его сердце был страх. Несмотря на расхожее мнение, в этих людях не было ничего вычурного и фальшивого. Они были теми, кем хотели себя видеть. Они были богаты, блистательны, образованны и являлись образцами подлинного упорства. Их добродетели смущали Джейкоба. Себя же он считал обычным, простым парнем. Он зарабатывал на жизнь веселыми, глупыми стишками и не собирался бросать это занятие. Он подолгу бродил в Центральном парке, не потому что наслаждался природой или поддерживал спортивную форму, а от нечего делать. Он выбрал Рейчел в жены, потому что она легко сдалась. Она подошла к нему в «Дюранигане», и с помощью языка тела и обычного языка дала понять, что доступна. Они встречались месяц, и Рейчел могла развеселить Джейкоба. У нее было манящее тело, хотя они и не спали до медового месяца, и Рейчел была равнодушна к его стихам. Ко всеобщему облегчению, Джейкоб сделал ей предложение. Она тут же согласилась, и вот они здесь.

Или все не так, рассуждал Джейкоб, наблюдая за приемом в свою честь. Может, власть и уверенность, так изысканно сверкающая в гостях, тихо дремлет и в Рейчел? Джейкоб жил в Примптоне на Западной Восемьдесят Второй улице и рассчитывал, что после медового месяца Рейчел переедет к нему. Но надолго ли ее хватит? Может, от замужества она ожидает волшебства: переезд в Аппер-Ист-Сайд, билеты на «Кармен», папайю на завтрак. Что, если она внезапно решит перебраться в Калифорнию? Или пожелает устриц? Или захочет поговорить о Черчилле?

Рейчел сжала руку Джейкоба.

– Ты чем-то обеспокоен?

– Нет, – ответил Джейкоб.

– Не обманывай. Перестань нервничать.

Джейкоб взглянул на жену. На ее блестящее платье, разрез глаз, некрасивые брови.

Рейчел пожала плечами.

– Я просто девушка, – сказала она, – а ты просто парень.

«Спасибо тебе, Господи», – подумал Джейкоб.

Легенда о купании Джейкоба началась в ту ночь в горах.

Домик Рейчел и Джейкоба назывался Ежевичным. Они остановили свой выбор на нем, решив, что это самый лучший компромиссный вариант между придорожным отелем и апартаментами Вандербильтов. Деревянный дом был просторным и находился в часе езды от канадской границы. Нижний этаж был обит деревянными панелями и полон чудесных вещей. Пол был устлан шкурами медведей, по стенам развешаны оленьи рога, даже шахматы были вырезаны из кости. В спальнях было тепло и уютно: на кроватях лежали стеганые одеяла, рядом стояли зажженные свечи; в ванных комнатах располагались отдельные ванны с латунными ножками в виде львиных голов. В комнате Рейчел и Джейкоба – Ежевичной комнате – стояла старинная прялка, а огромное окно мансарды выходило на озеро Ракетт. За окном, на крыше, освещенной луной, сидел скунс.

– Там скунс, – заметила Рейчел.

На ней все еще было свадебное платье. Она указывала на крышу, вглядываясь в темноту. В Адирондаке была весна, но стекла заледенели.

– Сейчас два часа ночи, – произнесла Рейчел, – а у нас за окном скунс.

Возможно, Джейкоб должен был думать о выполнении супружеского долга. Вместо этого он недоумевал, как скунс мог очутиться на крыше трехэтажного здания.

– Mephitis mephitis, – объяснила Рейчел, – это латинское название обыкновенного скунса.

Для «Таймс» Рейчел однажды пришлось проверять факты о животных.

– Как он туда забрался? – спросил Джейкоб.

Молодожены наблюдали за скунсом. Зверек был черно-белый и совсем не пах. Рейчел сняла туфли и вытянула ноги.

– Не знаю, насколько это романтично. Mephitis mephitis у нас за окном во время медового месяца.

Джейкоб не отвечал.

– Я пойду в ванную, – заявила Рейчел.

Она ушла в ванную, закрыв за собой дверь. Джейкоб смотрел на зверька. Скунс не двигался. Он сидел в пяти футах от окна, прямо перед брачным ложем.

Джейкоб услышал звук льющейся воды. Его жена, очевидно, занималась тем, что свойственно всем женщинам. Джейкоб решил избавиться от скунса.

– Дорогой, – позвала Рейчел, – что ты там делаешь?

Пар просачивался из-под двери в ванную.

– Ничего, – отозвался он.

Он снял дорогой кожаный ботинок, взяв его в левую руку, как щит. Правой рукой Джейкоб медленно открыл окно на несколько дюймов и выставил левую руку наружу.

– Уходи, скунс, – шептал Джейкоб, размахивая ботинком, – найди себе другое место.

Скунс обернулся на Джейкоба. Он, казалось, безумно скучал.

– Убирайся, – шипел Джейкоб, – проваливай! Он свирепо глянул на скунса, медленно помахал ботинком.

– Кш-ш-ш, сейчас же! – крикнул он.

Джейкоб размахивал ботинком. Конечно, он не хотел, чтобы скунс упал с крыши и разбился. Он просто хотел отогнать его на другой конец крыши, чтобы тот подсматривал за кем-нибудь другим. Но скунс не сделал ни того, ни другого. Вместо этого он поднял хвост и обрызгал ботинок Джейкоба своей струей.

– О, черт.

Джейкоб выпустил ботинок, быстро втянув руку. Он захлопнул окно, но было уже поздно.

– О-о-ох, – протянула Рейчел в ванной.

– Прости, – отозвался Джейкоб.

Он поднялся, затыкая нос. Вонь была невыносимая.

– Думаю, тебе лучше зайти сюда, – раздался голос Рейчел.

«Я все испортил, – корил себя Джейкоб. – Я испортил наш медовый месяц».

– Ну же, – поторопила Рейчел.

Она стояла, завернувшись в толстые белые полотенца. Одно полотенце она накрутила на голову, как тюрбан. Другое было обернуто вокруг груди и прикрывало бедра. На колене у нее была ссадина.

– Нам лучше законопатить дверь, – предложила Рейчел. Она достала лишние полотенца с полки и положила их под дверь.

– Я хотел избавиться от этого мерзкого создания, – сказал Джейкоб, – а он обрызгал мой ботинок.

Рейчел стояла в ванне. С нее стекали капельки воды.

– Мне жаль, – произнес Джейкоб.

– Все нормально, – утешила Рейчел.

Из-за пара было плохо видно. Ванна была наполнена водой. Джейкоб взглянул на свою жену, на то, как она обернулась полотенцами. Это характерно для женщин – так оборачиваться полотенцами: одно для головы, другое для тела. Ничего необычного, но мужчины так никогда не делают. Джейкобу это нравилось.

– Хмм. – Джейкоб покраснел. В конце концов, под полотенцем была его жена. – Он обрызгал только ботинок. На меня не попал.

Рейчел захихикала. Она наморщила нос.

– Попал, – сказала она.

Джейкоб засмеялся. Рейчел тоже. Потом они какое-то время молча смотрели друг на друга.

– Может, залезешь в ванну? – предложила Рейчел.

Джейкоб запаниковал. Он слышал, что женщины любят заниматься любовью в ванной.

– Пожалуй, нет, – ответил он.

– От тебя пахнет, – уговаривала Рейчел. – Раздевайся и залезай сюда.

Рейчел улыбнулась. Джейкоб понял, что приставать она не будет. Он медленно разделся, дав ей время разглядеть себя. Потом залез в ванну.

Рейчел собрала его одежду и выкинула за дверь. Закрыв дверь, она присела у ванны.

– Ты… хмм… – Грудь Рейчел была на уровне его глаз. – Ты собираешься…

– Я не полезу к тебе, – ответила Рейчел.

– О, чудесно! – быстро ответил Джейкоб.

– Я уже приняла ванну.

– Конечно.

– Я не люблю долго купаться.

– Хорошо. Никаких проблем.

Рейчел положила голову на край ванны. Она смотрела на тело Джейкоба в горячей, прозрачной воде. Она видела его всего.

– Рейчел, – позвал Джейкоб. Ему было неловко сидеть в ванной, по шею в воде. Он чувствовал себя маленьким мальчиком.

Пряди Рейчел выбились из-под полотенца и теперь мокли в воде. Она протянула руку и погладила его шею.

– Я люблю твою шею, – произнесла она, – шею и подбородок.

Джейкоб позволил ей гладить себя по лицу. Она была его женой.

– Я люблю тебя, – вырвалось у него.

Рейчел счастливо вздохнула.

– Люблю, – повторил Джейкоб.

Рейчел взяла белую мочалку. Она намылила ее. Мыло пахло ягодами.

– Что ты делаешь? – удивился Джейкоб. Он не сводил глаз с мочалки.

Рейчел намыливала мочалку, пока не появилась пена. Потом опустила руку в воду и начала тереть мужу грудь.

– Расслабься, – произнесла она, – я помою тебя.

Джейкоб подчинился. Он был спокоен, Рейчел сделала то, что обещала. Она помыла его.

Вначале Джейкоб смеялся. Он боялся щекотки под мышками и вообще нервничал, но, когда Рейчел стала мыть его от головы до пяток, Джейкоб перестал смеяться. Его жена твердо знала, что делать. Она нежно терла своего мужа. Рейчел тщательно мыла его руки, пострадавшие от скунса, и сильно драила его ступни. Она основательно поработала над его торсом, но была нежна в паху. Наконец, потрясенный ее заботой, Джейкоб закрыл глаза. Им овладело чувство глубокой радости. Неделями он готовился к сегодняшней ночи, к сражению с телом Рейчел, и вот теперь его планы рухнули. Он все еще хотел заняться с ней любовью на кровати, но сейчас все было проще. Пальцы Рейчел ласкали его кожу, массируя его мягко и нежно.

– Тебе нравится? – прошептала Рейчел.

Глаза Джейкоба были закрыты. Его тело покрылось мурашками, а рот приоткрылся. Внезапно Джейкоб осознал, что он был первым мужчиной, которого мыла Рейчел.

– Хмм, – довольно проворковала Рейчел. – Тебе нравится.

Расписание медового месяца молодоженов подчинялось их прихотям. Но одно оставалось неизменным: после еды и прогулки в лесу Рейчел мыла Джейкоба каждый вечер. Три дня молодожены с ума сходили по этому ритуалу. Они наслаждались им не как роскошью, признаком новой, сладкой жизни, а как необходимостью. Будто Джейкоб всю жизнь взбирался на гору и сейчас достиг вершины, где его ждала женщина у родника. Женщина поддерживала в мужчине его силы, утоляла его жажду, и мужчина любил женщину и был благодарен ей. Это не было обоюдным ритуалом: Джейкоб никогда не купал Рейчел. Он был готов выполнять работу по дому, но это было совсем другое. Это купание – легенда.

Джейкоб и Рейчел вернулись в Манхэттен. Рейчел занялась проверкой фактов, а Джейкоб слоганами. Они переехали в квартиру Джейкоба в Примптоне.

Примптон находился на углу Западной Восемьдесят второй и Риверсайд-драйв. Это было загадочное строение из бурого песчаника, с горгульями на крыше, оно неясно вырисовывалось на фоне Гудзона и напоминало сторожевую башню. Внутри Примптон был примечателен по трем причинам. Во-первых, в нем был самый старый на Манхэттене лифт фирмы «Отис», управляемый вручную, с дверьми из красного дерева. Во-вторых, Примптон славился своим удивительным швейцаром-негром по имени Сендер. Сендер был высоким и жилистым и обладал исключительным чувством собственного достоинства. Он носил синий костюм, как у кондуктора, и, казалось, никогда не старился и не покидал свой пост. Некоторые жильцы считали, что ему нет еще и пятидесяти, другие полагали, что ему уже за сто, но никто не мог победить его в армрестлинге. У него был овальный шрам на лбу, прямо между глаз. Каждый год, ближе к Дню всех святых, жильцы начинали говорить, что Сендер родился с третьим глазом, который врачи удалили, как только перерезали пуповину.

Третьей поразительной особенностью Примптона было то, что Элиас Рук, архитектор и владелец здания, установил в каждой квартире ванны. Он закончил строительство в 1890 году и, будучи убежденным, строгим пресвитерианином, Примптон задумывал на века. Все стены и полы были сделаны из крепкого дуба. Каждое сводчатое окно было толщиной в несколько дюймов. Ванны были своеобразными произведениями искусства. Они были чугунные, с белой эмалью, латунными трубами и кранами. Если Рейчел рассчитывала поселиться в Примптоне, то уж она наверняка выяснила, что ни один жилец за все сто лет не жаловался на грязную воду в трубах, протечки или потрескавшуюся эмаль. Конечно, с годами большинство ванн заменили душами, включая и ванну Джейкоба. В Примптоне не полагалось выбрасывать старые ванны – в любом случае, они были вмонтированы в пол, – поэтому чаще всего нанимали водопроводчиков, чтобы поставить трубу, как мачту, и снабдить ее насадкой для душа. Эти люди, их было большинство, завешивали ванну пластиковой занавеской, быстро мылись и снова включались в жизнь города. Но некоторые жильцы не строили душей. Они подолгу нежились в горячей воде, размышляли о Сендере и о лифте, который никогда не ломался. Они ни о чем не беспокоились.

В день, когда Рейчел и Джейкоб вернулись из Адирондака, Джейкоб разобрал душ. С тех пор каждый вечер Рейчел мыла Джейкоба. Она купала его 20 ноября 1953 года, в ночь, когда родился их первенец Элиас. Рейчел ничего не объяснила родителям и врачам больницы Святого Луки. Она просто сделала это: утром приехала на осмотр, родила Элиаса и вернулась домой до заката, чтобы вымыть мужа.

Рейчел купала Джейкоба и 8 апреля 1956 года, в день, когда от аневризмы мозга умерла ее мать. Она делала это каждый Шабат, каждый еврейский праздник. Она мыла его во время полнолуния и президентских выборов, когда она была зла и когда он бывал жесток. Джейкоб, в свою очередь, тоже старался не пропускать этого ритуала. 30 июля 1958 года, получив награду в Рокфеллер-центре за стихотворение про горчицу «Джеремиа», он отказался от пятой кружки пива в «Дюранигане» и на такси приехал домой – принять ванну. 23 августа 1969 года в номере отеля «Плаза» пятидесятилетний Джейкоб Вольф расстался со своей любовницей, пианисткой с Бродвея. Он прибежал домой, сотрясаясь от рыданий, и залез в ванну к жене.

В течение десятилетий никто не знал главного секрета совместной жизни Джейкоба и Рейчел. Их родители пребывали в неведении. Ни соседи, ни дети, Элиас и Сара, ни о чем не догадывались. Последние, в силу своей юности, считали, что их родители просто необычные. Они видели, как Джейкоб и Рейчел исчезали каждый вечер в большой спальне, соединенной с ванной. Когда Элиас и Сара слышали шум льющейся воды, то полагали, что родители их самих зачали в теплой воде. Это привело к появлению у Элиаса заблуждения, что девушки становятся более сговорчивыми и страстными, если затащить их в ванну и поставить под душ. Сара придерживалась этого мнения до колледжа. Если мальчик или мужчина включал воду в пределах ее слышимости, то она начинала глупо хихикать или обращалась в бегство.

Легенда о купании Джейкоба стала достоянием общественности в январе 1991 года. Джейкобу было семьдесят два, Рейчел шестьдесят пять, в Персидском заливе шла война. Мать Джейкоба умерла пять лет назад, а отцу, влиятельному Шерману Вольфу, было девяносто. Шерман сгорбился и стал ниже почти на фут. Он жил в Бенджамин-хаус, доме для престарелых в Аппер-Ист-Сайде. Обстановка в Бенджамин-хаус была необычна. Кровати были жесткие, с деревянными рамами, но на полах лежали ковры, а сестры были приветливы. Шерман Вольф ворчал на женщину, игравшую в канасту в комнате отдыха. Он следил за военными действиями по газетам и телепередачам. В глубине души Шерман беспокоился. Мир помнил о «Биг энд толл», а о нем – уже нет. Его легкие сводило при глубоких вдохах. Он страдал от артрита, глухоты и дрожи в конечностях. Кроме того, в Ираке находился безумец, который, как решил Шерман, готовит нападение на Бенджамин-хаус и на него лично.

– Папа, – уговаривал Джейкоб. – Никто на тебя не нападет.

– Что? – Шерман смотрел на сына не понимая. – Что ты говоришь?

Джейкоб навещал отца по воскресеньям и иногда на неделе.

– Никто не причинит тебе вреда, пап. Я не позволю.

Шерман недоверчиво оглядел Джейкоба.

– Ты? – пробормотал он. – Тебе не остановить безумца.

– Не переживай насчет этого сумасшедшего. – Джейкоб поправил стеганое одеяло на плечах отца. Это одеяло сшила Эми, мать Джейкоба.

– Ты, – Шерман отвел глаза и вздохнул, – ты жалкий писака.

О купаниях Джейкоба стало известно благодаря Сюзан Март, подружке невесты и коллеге Рейчел. Они вместе работали над проверкой фактов в «Таймс». Когда Рейчел ушла с работы, чтобы воспитывать Элиаса и Сару, Сюзан Март осталась в журналистике. Она пятьдесят лет работала в «Таймс», публикуя статьи об экономических кризисах, брейк-дансе и проблемах в Белфасте. К концу 1970-х Сюзан вела собственную колонку, «Мартовские безумства». Сюзан писала на разные темы – от политической сатиры до насмешек над последними веяниями моды. В основном Сюзан интересовали нелепости: безвкусно одетый политик или никому не известный человек с извращенными пристрастиями. Именно в «Мартовских безумствах» впервые было опубликовано интервью с Даной Смит, любовницей осужденного серийного убийцы Бобби Боббингтона.

– Я буду говорить только с Сюзан, – всхлипывала Дана, и сдержала слово.

Сюзан Март написала о беспорядках в Дании в 1986 году, и ходили слухи, что ее скандальная статья сильно повлияла на результаты голосования в сенате по этому вопросу. Успех колонки доказал, что у Сюзан есть нюх на то, что нужно миру, или, по крайней мере, Америке. Бесспорно, что у Сюзан было расчетливое сердце, остроумное перо и желание находить болевые точки.

Ловушка захлопнулась утром 1991 года. Сюзан Март ехала в такси по Пятой авеню. Было четыре утра. Сюзан возвращалась с вечеринки, она была пьяна. Это была одна из тех ночей, когда алкоголь делал Сюзан восприимчивой и беззащитной, она безрадостно взирала на город из окна машины. Снаружи шел снег. Других машин было мало. Таксист принял Сюзан за туристку и перечислял достопримечательности Пятой авеню.

– Это Трамп-тауэр, – объяснял таксист. – Это собор Святого Патрика. А вон там двое трахаются!

Сюзан заморгала, вглядываясь в окно. Действительно, на ступенях собора сидели двое подростков. Таксист затормозил, чтобы лучше разглядеть их, Сюзан тоже присмотрелась. Ей хотелось бы сказать, что подростки занимаются любовью, но таксист был прав. Они именно трахались. Лицо девушки исказилось. Парень задрал ее юбку и пальто до самой шеи, хотя сам оставался в штанах. Обнаженность, снег и боль принадлежали только девушке! Сюзан была готова опустить стекло и закричать: «Насилуют!» – когда девушка улыбнулась. Это была отвратительная улыбка: развратная, грубая, алчная, почти святотатственная.

Таксист пожал плечами.

– Поехали, – сказал он.

Сюзан не спалось. Она не могла выкинуть этих подростков из головы. В ее молодые, шальные годы она вела злободневную колонку об общественных нравах, сексе, частной жизни, нравственности. Проблема в том, что сама Сюзан внезапно ощутила себя грязной. Все произошедшее прошлой ночью было нездоровым: не только подростки, но и вечеринка, на которой побывала Сюзан. Это было сборище великих мира сего: ведущие программ новостей, модели, актеры, несколько уважаемых журналистов и наемный убийца мистер Брюс. Сюзан бесили не джин и сигары, даже не присутствие киллера и унижение девушки. Ее раздражало то, что она не стыдилась этих вещей, доверялась им, когда писала о них. Ей было за шестьдесят, а она ни разу не была ни замужем, ни в Диснейленде и никогда не училась петь. Вместо этого она потакала животным, первобытным инстинктам планеты: убийствам, вымогательствам, преступлениям против женщин и человечества. Она слишком долго смотрела на весь этот ужас. Проблема в том, что, как сказал Ницше, если долго глядишь в бездну, бездна глядит в тебя. Тем новогодним утром Сюзан Март пришла к страшному выводу: ей срочно была нужна новая опора в жизни. Одна часть ее души тосковала по убийству, по очистке страны от напалма или по жестокому сексу на ступенях церкви. Она не просто хотела этих зверств, она настолько жаждала их, что не было способа прекратить это. У нее не было мужа, детей: никакого утешения в жизни. Ее надменность, гордость, неприкосновенная независимость в муках умирали этим утром, и, как думала Сюзан, навсегда.

Сюзан бросила все. Она сотрясалась от рыданий. Она пыталась вспомнить ирландскую колыбельную и не смогла. Целый час она изучала свое отражение в зеркале, она ненавидела эти морщины, которые раньше считала признаком мудрости. В девять утра, когда зазвонил телефон, Сюзан сидела на диване, обняв двух своих котов, Кусаку и Драчуна. Сюзан не могла разговаривать, но, когда услышала голос звонившего на автоответчике, вздох облегчения вырвался из ее груди. Звонила Рейчел Вольф, напоминая о ежегодном позднем завтраке в «Дюранигане». Этот ритуал они соблюдали уже двадцать лет.

– Увидимся в одиннадцать, – жизнерадостно сообщила Рейчел. Автоответчик отключился.

Сюзан вытерла глаза. Она лежала на диване, приходя в себя и размышляя.

«Поздний завтрак, – думала она. – Какое прекрасное выражение – поздний завтрак».

«Все так просто», – размышляла Сюзан. Она поняла, что это было знамение.

Поздний завтрак. Поздний завтрак, традиции и разговор с другом. Может ли шестидесятипятилетняя женщина писать об этом вместо хулы и скандалов?

Сюзан сжала в объятиях Кусаку и Драчуна. Она приняла душ.

– Чем ты вчера занималась? – поинтересовалась Рейчел. Она ела яйца и картошку с чесноком и петрушкой.

Сюзан ела тост с корицей.

– Вечеринка. В северной части города.

Рейчел улыбнулась.

«У нее хорошее лицо, – подумала Сюзан. – Теплое и благоухающее, как тост».

– Сливки общества? – спросила Рейчел.

Сюзан кивнула.

– А ты чем занималась, Рейч?

Волосы Рейчел были полностью седыми, но достаточно длинными, чтобы собирать их в пучок. Как у молоденькой девушки, решила Сюзан.

– Как обычно, – сказала Рейчел.

Сюзан наклонилась вперед.

– А что обычно?

Рейчел улыбнулась.

– О, ну ты знаешь.

Сюзан покачала головой.

– Нет, – ее голос прерывался. – Нет, Рейч, я правда не знаю.

Рейчел взглянула на подругу. Ее лицо стало серьезным. У нее было двое детей и пять внуков. Она безошибочно определяла, когда ее близким требовалась помощь.

– Ну, Джейкоб приготовил бифштекс, как всегда в канун Нового года. Мы немного выпили вина. Затем позвонил Элиас, потом Сара.

Сюзан ждала.

– А потом?

Рейчел колебалась. Уже сорок три года ни Рейчел, ни Джейкоб никому не говорили о том, что делают каждый вечер. Но никто никогда этим не интересовался, а теперь перед Рейчел сидела подруга, Сюзан Март с тенью смерти в глазах, выражение, которое Рейчел уже видела однажды, когда Элиаса взяли под психиатрическое наблюдение, после того как он пытался покончить с собой, потеряв женщину. Эта смерть, брешь в желании жить, заставила Рейчел волноваться за подругу, как за сына. Единственное, что было нужно, – рассказать секрет.

– А потом, – просто сказал Рейчел, – я мыла мужа.

Затем последовала легенда. С настойчивостью ребенка Сюзан задавала вопросы. Рейчел отвечала. Она рассказала историю их медового месяца. Рассказала о скунсе и купании. Она так увлеклась, что забыла про яйца и картошку. Она пересказывала дни и ночи своего замужества просто и правдиво, без сантиментов. Она объяснила, что купание Джейкоба – это не секс, а знак преданности и любви. Она даже упомянула (так как думала, что подруге это необходимо), что у Джейкоба была любовница, о существовании которой Рейчел знала с самого начала.