Текст книги "Американский поцелуй"
Автор книги: Дэвид Шиклер
Жанр:
Прочая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
– Надеюсь, что она просто Ралли, – прошептал Джеймс.
Патрик настоял, чтобы в «Черривуд» они поехали вместе. Был вечер после Рождества, и Джеймс смотрел в окно на заснеженные тротуары, которые были непривычно пусты. «Глаз бури, – пронеслось у Джеймса в голове. – На Новый год будет сумасшедший дом».
На Джеймсе был смокинг – он не хотел повторять свою ошибку в «Дюранигане». Патрик надел черный плащ, черную спортивную куртку, черную футболку и твидовые брюки.
– Видишь ли, в чем дело, Бранч, – Патрик сидел спиной к двери, как в лимузине, и смотрел на Джеймса, – нам нужно кое-что обсудить. Молодую женщину.
Джеймс похолодел. «Он знает», – пронеслось у него в голове.
– Нам нужно поговорить об этой цыпочке, Фриде.
– Фриде? Конфетной Фриде? С причудливой прической? – Джеймс закрыл глаз пальцами, изображая Фриду.
Патрик тихо заржал и кивнул.
– А что с ней?
– Она в тебя втрескалась. – Патрик сложил руки. Его зеленые глаза внимательно смотрели на приятеля.
Джеймс нахмурился.
– Она… она и двух слов со мной не сказала.
– Послушай, Бранч. Фрида – солистка в бабской группе. Ты много знаешь о солистках бабских групп?
– Ничего.
– Я бы сказал, что они очень доступные телки.
Джеймс облизал губы. Он был смущен.
– Что? – переспросил он.
– Ты понимаешь, эти солистки такие чувствительные и мягкосердечные, они поют песни на свои слова. Кроме того, они же публичные фигуры и должны быть бесстыдными и сексуальными. Сложи все это и получишь, что доступная телка по имени Фрида Уилер хочет, чтобы ты прибил ее молотком.
Джеймс непонимающе заморгал.
– Молоток?
– Молоток. Волшебная палочка. Она тебя хочет.
Такси остановилось у светофора рядом с Линкольн-центром. За окном, в десяти футах, стоял Благопристойный Джон и играл на гитаре. Сквозь щелочку в окне Джеймс мог слышать песню: «Все трудней найти любовь среди чужих»…
Загорелся зеленый, и машина тронулась.
– Патрик, – обратился к нему Джеймс, – откуда ты это знаешь?
Патрик улыбнулся.
– Не спрашивай, Бранч. Дареному коню в зубы не смотрят. Считай, что я недавно говорил с Фридой, и она проболталась. – Патрик заржал.
Джеймс смотрел на соседа, на его хитрый, волчий оскал. Патрик явно что-то затевал сегодняшней ночью. Его голос звучал подозрительно.
– Просто жди и смотри, Бранч, – посоветовал Патрик, – она сама подойдет и заговорит с тобой. Просто жди.
Когда Джеймс и Патрик приехали, в «Черривуде» было не протолкнуться от дебоширской элиты. К этому времени все перезнакомились, шутки были рассказаны, а секреты раскрыты. Все знали, что Ханна Глорибрук ходит летом на работу босиком, что Криспин купалась в ванной, наполненной водкой, что Лиза Мак-Маннус в семнадцать лет переспала с Орландо Фиском, голливудским силачом. Все веселились. Уолтер Глорибрук и Генри Шейкер стали закадычными друзьями, и все, кроме Джеймса, были в повседневной одежде.
В «Черривуде» была традиция рассказывать истории, и на маленькой деревянной сцене между двумя книжными шкафами стоял простой стул и маленький микрофон. Патрик хотел, чтобы каждый гость взял микрофон и рассказал какую-нибудь историю. Должно было получиться либо очень мило, либо ужасно, как заявил Патрик, а кто не мог ничего придумать, мог назвать самую ужасную или замечательную вещь двадцатого века. Обычно в большинстве компаний такие игры не удавались, и хозяин был выставлен в невыгодном свете. Но Патрик Ригг был не из тех, кого можно разочаровать. Он двигался среди гостей, и, когда хлопал мужчину по спине или шептал на ушко женщине, то этот человек приглаживал волосы или поправлял платье и поднимался на сцену.
Чекерс был первым.
– Самая прекрасная вещь, – начал он, – которая со мной случилась в двадцатом веке – это встреча с моей женщиной, Донной Райчард. Точка.
Толпа зааплодировала, женщины вздохнули, а Донна покраснела. Следующими на сцену вышли Кеттл и Файф. Они плюхнулись на стул вместе, взялись за руки и спели длинную, мрачную песню на родном языке. Потом Дуглас Керчек назвал свою любимую книгу, а Джереми Якс пошутил, что, к его удивлению и восторгу толпы, вызвало смех.
Во время представлений Джеймс сидел в баре, потягивая кока-колу. Ему было стыдно, что он пришел в смокинге и боялся, что его позовут на сцену и заставят говорить. Еще он нигде не видел Ралли. Другой проблемой была Фрида Уилер, которая, как и обещал Патрик, повсюду его преследовала. Она и теперь стояла рядом с ним, облокотившись о барную стойку, выпятив грудь вперед. Половины лица ее не было видно из-за волос, но единственный заметный глаз, который презрительно взирал на большинство мужчин, теперь смотрел только на Джеймса.
– Итак, – продолжала она, – ты знаешь, что с солнцем в нашу кожу попадает витамин Е?
– Хмм, – ответил Джеймс, – нет.
– Серьезно. Ученые, или как их там, доказали, что пребывание на солнце насыщает кожу витамином Е. Это укрепляет эпидермис.
Джеймс оглядел помещение. Он старался не смотреть на Фриду, потому что у нее был напряженный взгляд, а из-под рубашки был виден белый живот.
– О, – невыразительно произнес он.
– Послушай, приятель. Я очень образованная. Я много читаю.
– О’кей, – Джеймс пытался сосредоточиться на сцене, где два иранца спорили в микрофон.
Фрида взяла Джеймса за подбородок, повернув его голову к себе.
– Я хочу спросить, как это так? Как солнце может обеспечить нас витаминами? То есть мы получаем витамины с едой – не вопрос. Ты ешь бифштекс – получаешь витамины, съедаешь таблетку – получаешь витамины.
– Я понял, – отчаявшись, ответил Джеймс.
– Витамины освобождаются в желудке и попадают в кровь. Никаких проблем. Но солнечный свет? Странно, – Фрида отбросила назад волосы, – хотя, может, в коже идет что-то вроде фотосинтеза. Это отвратительно. Хочешь еще выпить?
– Да, пожалуйста, – отозвался Джеймс.
Ралли нигде не было. Фрида заказала два виски. Патрик Ригг вышел на сцену.
– Мои родители познакомились на свидании вслепую, – произнес Патрик, – его организовал друг моего отца, Эмилио Снодграсс.
Патрик повысил голос. Гости обернулись к сцене, все затихли.
– Моя мама рассказывала, что у отца был нервный тик на первом свидании, – Патрик усмехнулся, – он даже двух слов ей не сказал и повел смотреть «Ночь оживших мертвецов», от которых у мамы мороз по коже. Мой отец был влюблен в другую девушку, шикарную блондинку, которая была обручена с другим. – Патрик поймал взгляд Джеймса. – Мой отец даже обсуждал эту блондинку с мамой, прямо на первом свидании. Но мама, у которой были темные волосы, не обращала на это внимания. Она смотрела на зомби и слушала нытье отца, а когда он привез ее домой, она так поцеловала его, что он забыл о блондинке.
Темноволосые женщины в «Черривуде» восторженно закричали.
– Мои родители поженились через три месяца. – Патрик поднял свой бокал. – Итак, тост за Эмилио Снодграсса.
Все засмеялись и чокнулись бокалами, а Джеймс смотрел на свой бокал. Он чувствовал, что это была выдумка. Он полагал, что ни одна семья Снодграсс не назовет сына Эмилио.
Фрида толкнула Джеймса бедром.
– Клевая история.
Джеймс наблюдал за женщинами в зале. Он видел, что все, даже те, кто пришел со спутниками, посматривали на Патрика. Это были лукавые мимолетные взгляды, но они были.
– Эй, – предложила Фрида, – пойдем отсюда.
Джеймс пришел в себя.
– Что?
Фрида придвинулась ближе.
– Ты выглядишь напуганным, – прошептала она, – как будто не хочешь выступать перед этими людьми.
Джеймс выдохнул. Это правда, он был напуган. Ему нечего было сказать толпе, а от Фриды возбуждающе пахло, запах чем-то напоминал тот, который исходил от Ралли в «Дюранигане». Но Ралли не было рядом, и Джеймсу захотелось поэкспериментировать с женщинами, к тому же Фрида настойчиво толкала его в бедро.
– Если мы сейчас сбежим, – прошептала она, – то пропустим твою очередь выступать.
Джеймс в последний раз обвел глазами публику.
«Будь здесь», – взмолился он. Но Ралли не было, и Фрида потащила Джеймса за дверь. Она затолкала его в такси и купила пиво. Через два часа Джеймс был у нее в квартире, уголке с розовым ворсистым ковром, черными стенами и мелькающим светом. Она угостила его еще пивом, усадила на кровать, схватила гитару и исполнила песню «Трахни бизона». Когда песня закончилась, Фрида впилась поцелуем в губы Джеймса.
– Подожди секунду, – сопротивлялся Джеймс. У него кружилась от пива голова, он отодвинулся от Фриды.
– Что случилось? – прошептала Фрида. Она провела пальцами по руке Джеймса.
– Я… – Джеймс пытался совладать с дыханием, побороть заикание, которое возвращалось, когда он бывал пьян. – Я хочу знать, что происходит?
Фрида покусывала ухо Джеймса.
– Ты и я, вот и все.
Джеймс вырвался. Воздух пульсировал в мигающем свете.
– Я хочу спросить, почему я вдруг тебе понравился?
– Разве нужна причина?
– Почему? – Джеймс поднялся.
Фрида свернулась калачиком на кровати. Она пожала плечами.
– Сейчас новое тысячелетие, – произнесла она, – ты клевый.
Ноги Джеймса дрожали. Он чувствовал себя в западне.
– Ты знаешь Ралли Мак-Вильямс? – выпалил он.
Фрида погладила кровать.
– Ну же, – позвала она. – Иди сюда.
Джеймс сглотнул. Он смотрел на грудь Фриды, на ее черные обтягивающие брюки, ее плотоядную усмешку. Все вроде просто. Ему хотелось секса, а Фрида была обворожительна, но его присутствие здесь было подстроено. Ему не хотелось отшивать Фриду, как проститутку, но, как бы нелепо это ни звучало, Джеймс знал, что Патрику удалось убедить ее соблазнить его. В этом Джеймс был уверен.
– Мне нужно идти, – он заикался.
Фрида поглаживала свое тело.
– Ты ненормальный? Посмотри на меня.
Джеймс взял свой плащ. Он хотел срочно поговорить с Отисом.
– Извини, – произнес он.
– Ты шутишь. Эй! Приятель? Эй!
Но Джеймс уже был за дверью.
В ту ночь Джеймс мало говорил в лифте. Он все раскачивался и раскачивался с закрытыми глазами и ни о чем не думал. Он просто сел и дышал, он чувствовал каждый орган, каждый мускул, всего себя. Некоторое время спустя три образа пришли ему на ум. Первым была его мать, лежащая на диване в гостиной и читающая спортивные новости. Потом он увидел Кеттл и Файф, сидящих на одном стуле в «Черривуде» и поющих свою эскимосскую песню. Когда песня закончилась, они объяснили, что это песня о создании мира, о мифе их племени. Джеймсу показалось, что он видел, как Кеттл смахнула слезу, говоря о мифе.
Последней приятной мыслью было воспоминание о форме черепа Ралли. На нем была занятная, покатая выпуклость прямо за ухом, нарост на кости, который был незаметен, если она носила длинные волосы. Выпуклость симметрично выдавалась с двух сторон, так что в ней не было ничего опасного или злокачественного. Просто это ее особенность.
Джеймс искал Ралли все оставшиеся дни «дебоша». Вечерами, когда их с Патриком квартира наполнялась гостями, Джеймс осматривал все прически в комнате, надеясь обнаружить взъерошенную, медового цвета голову Ралли. Он болтал с Генри Шейкером, познакомился с Дугласом Керчеком, даже терпел хищные приставания Фриды. Во время совместного похода на «Неудачу», ревю в театре «Лукас», Джеймс хохотал и хлопал вместе с закадычными друзьями Патрика. Каждый вечер Джеймс докладывал лифту о своих неудачных попытках найти Ралли.
– Должно быть, она уехала, Отис, – размышлял Джеймс, – она отправилась в какую-нибудь командировку по Европе, на празднике миллениума.
В чем Джеймс не признавался Отису и даже себе, было его глубокое подозрение и опасение, что Патрик запретил ей появляться на «дебоше», просто из-за того что она общалась с Джеймсом. Джеймс знал, у Патрика в рабстве много женщин, но его расстраивало, что Патрик имел над ними такую власть и мог приказать одной не видеть Джеймса, а другой броситься ему на шею. Что же такое Патрик предложил этим женщинам? И что он берет взамен? Джеймс представил Фриду привязанной к кровати, так же как и Ралли. Он представил Лизу Мак-Маннус, и Еву, и Криспин, и Сару Вольф, и Ханну Глорибрук – всех, кого он видел выходящими из комнаты Патрика в течение года. Вначале Джеймсу все казалось просто и легко, но сейчас, во время «дебоша», он изменил свое мнение. Джеймс заметил, как проникновенно разговаривал Патрик с Криспин, как он держал за руку Еву на «Неудаче». Стало ясно, что Патрик придерживается хитрой, рыцарской манеры поведения, которую успешно применяет, желая удержать при себе каждую знакомую женщину.
Джеймс не хотел знать обо всех женщинах Патрика. Ему нужна была только Ралли, впервые его взрослое сердце так стремилось к женщине. Ему нужно было ее видеть, говорить с ней, понять, почему его желудок всегда сводит в ее присутствии. Одна мысль пугала Джеймса – дьявольская возможность того, что Патрик узнал обо всем и будет подсылать к нему случайных партнерш, типа Фриды, только чтобы он не сделал чего-нибудь прекрасного, благородного с Ралли.
– Он ревнует, Отис? – спрашивал Джеймс.
Темнота молчала.
– Он должен ревновать, – прошептал Джеймс.
Что-то изменилось в Джеймсе. Он раскачивался в лифте и контролировал дыхание. Он предпочел бы быть пронзенным шпилем Крайслер-билдинг, чем знать, что Ралли вернулась в кровать Патрика и снова лежит там, привязанная и обнаженная.
«Господи, – вопрошал Джеймс. – Я влюблен?»
Новый год решил все вопросы. Джеймс направлялся с черным билетом в кармане в ночной клуб «Минотавр», расположенный в районе консервного завода. Он никогда не был в подобных местах, но Ралли говорила, что часто посещает «Минотавр», поэтому он решился. Он не был готов к сумраку клуба, лабиринту его уютных комнат и залу со стальными стойками и голубыми огнями за рядом бутылок. В одной комнате стояла «железная дева»[8]8
Старинное орудие пыток.
[Закрыть], а обстановка другой воссоздавала американскую кухню пятидесятых: плита, холодильник, стол и стулья – но все это было прибито к потолку. В Форуме, главном зале «Минотавра», напоминавшем пещеру, Фрида Вилер и ее группа «Большие грязнули» скакали по сцене, издавая душераздирающие вопли. Кеттл, Файф и Ханна Глорибрук бесновались на танцполе. На них были черные балахоны, глаза подведены черным, и в языки воткнуты серебряные гвоздики.
Руководил всем Полпачки, известный диджей и вышибала «Минотавра», который однажды закрыл на час пьяного разбушевавшегося администратора нью-йоркского метро в комнате с «железной девой». Полпачки был недоволен тем, что предпочтение отдали рок-группе, и злился на владельца клуба, что он позволил Патрику провести вечеринку в пятницу, в канун Нового года. Обычно пятница была в «Минотавре» вечером рэгги, когда клуб заполнялся поклонниками Полпачки. Единственное, что успокаивало диджея, было созерцание Лизы Мак-Маннус в дерзкой мини-юбке.
Джеймс блуждал из комнаты в комнату. Клуб находился под землей и занимал целый квартал, поэтому Джеймс ни разу не забрел в одну и ту же комнату. В одном углу он столкнулся с Тони Ди Пречетто, который стоял на коленях и предлагал незнакомой Джеймсу женщине руку и сердце. Недалеко от них Марси Коннер прислонилась к «железной деве», поглаживая ее обнаженные плечи. В другой комнате Джереми Якс и владелец театра «Лукас» Майкл Хью держали бокалы, в которых искрился желтый ликер.
– В новом тысячелетии, – произнес Джереми, – я положу в постель проститутку-девственницу.
– Я, – смеялся Майкл, – обману китайскую мафию.
– Я стану компаньоном Менса.
Майкл выпалил:
– Я уничтожу все мятные леденцы!
Еще в одном закутке сидели мужчина с помятым лицом и женщина с волосами до талии. Они держались за руки, и, увидев Джеймса, мужчина пригласил его составить им компанию.
Джеймс бродил по «Минотавру», заблудившись, но не теряя надежды. Во многих комнатах были только стены, и тогда слышался шум, доносящийся со стороны Форума, центра лабиринта. Итак, Джеймс бесцельно бродил, вслушиваясь в разговоры, рассматривая незнакомок на высоких каблуках, пока не добрался до комнаты, в которой не было никого, кроме мужчины, сидящего на полу и играющего на гитаре. Это была комната с кухней на потолке.
«Придумай что-нибудь, поскольку, – пел гитарист, – жить без тебя я не могу».
Джеймс вгляделся в сумрак. Он узнал голос.
– Ты Джон, – произнес он, – ты Благопристойный Джон.
Певец закончил песню. Джеймс видел только зубы и подбородок. Он никогда не заговаривал с этим человеком, но тут он осмелел.
– Как называется эта песня? – спросил Джеймс.
– «Не могу больше ждать», – ответили зубы.
– Я ее уже слышал. Я слышал твои песни в поездах.
– Знаю, – мужчина сидел неподвижно. – Я тебя знаю.
Джеймс посмотрел на потолок, на застывшие стулья наверху.
– Как ты сюда попал? Патрик тебя пригласил?
– Это не то, что ты хотел бы спросить, – отрезали зубы.
У Джеймса перехватило дыхание.
– Ты хочешь узнать, что делать, – пояснил Благопристойный Джон.
Джеймс огляделся, уверился, что они одни.
– С чем?
Благопристойный Джон улыбнулся.
Джеймс подошел поближе. Раньше он не осмеливался заглянуть гитаристу в лицо, но сегодня правила не действовали, он чувствовал себя крестьянином, пришедшим к пифии.
– Это она? – прошептал Джеймс. – Это о ней и обо мне ты… поешь песни?
В отдалении слышались переборы гитаристок из «Больших грязнуль». Затем взрыв и тишина. Джеймс обернулся к двери. Звуки доносились со стороны Форума. Слышались крики и топот ног.
– Что случилось? – громко спросил Джеймс.
– Сходи посмотри, – посоветовал Благопристойный Джон.
Джеймс похлопал себя по карманам. Он направился к двери, остановился и оглянулся. Благопристойный Джон приложил палец к губам, указывая в сторону Форума.
– Иди посмотри, – повторил он.
К тому времени как Джеймс добрался до Форума, скинхеды наводнили танцпол. Их было более сотни: дети с кольцами в носу, девушки с выщипанными бровями, парни возраста Джеймса с татуировками и бритыми черепами и ботинками на толстой подошве. Полпачки стоял рядом со сценой, радостно улыбаясь. Дверь пожарного выхода была распахнута, и оттуда продолжали прибывать любители рэгги. Кеттл, Файф и Ханна кричали и приветствовали новоприбывших, а вот Ева Баумгартен нахмурилась. У нее была клаустрофобия. Фрида и «Большие грязнули» в нерешительности стояли на сцене, инструменты они отложили в сторону. Патрик Ригг перегнулся через барную стойку, ругаясь с владельцем «Минотавра». Патрик указывал на нежданных панков. Владелец только пожимал плечами и всплескивал руками. Патрик пнул стойку и разбил стекло вдребезги. Тем временем Полпачки заперся в кабинке диджея и закрутил пластинку. На танцполе образовалась куча мала. Сара Вольф, которая умела танцевать только танго, быстро ретировалась. Джеймс стоял на краю толчеи, наблюдая за рукопашной схваткой. Было одиннадцать тридцать.
– Они штурмуют Бастилию, – произнес Дуглас Керчек, подойдя к Джеймсу.
Джеймс кивнул, а потом похолодел. В двадцати футах от него, в юбке, коричневых кожаных сапогах и белой ковбойской рубашке с блестками была Ралли. Она подпрыгивала и смеялась в самой толчее, и по тому, как она толкала мужчин вокруг и как они пихали ее, Джеймс догадался, что ее принесло нежданным приливом скинхедов. Это огорчило Джеймса, теперь Ралли казалась чуждой и недосягаемой. Через несколько секунд Ралли заметила Джеймса. Она закричала, продираясь сквозь толпу и почти задушила его в объятиях.
– Ты здесь! – прокричала она.
Джеймс отстранился, но руку не отпустил. От Ралли пахло амаретто, но пьяна она не была.
– Я-я здесь, – признался Джеймс.
– С Новым годом! – перевела дыхание Ралли. – Потанцуй со мной.
– Хмм. Я, хмм, не думаю…
– Ты танцуешь со мной. – Ралли впихнула Джеймса в беснующуюся толпу. Она вырвалась и, смеясь, наблюдала, как он пробирается среди тел, выталкивала обратно, когда он приближался к ней. Джеймс бился как мог, стараясь перенять настрой парней и девушек вокруг, стремясь остаться рядом с Ралли. Музыка играла в бешеном ритме до полуночи, когда внезапно ее прервала приятная мелодия. Будто сговорившись, скинхеды поклонились друг другу, как дебютанты или галантные кавалеры, и встали в пары. Ралли нашла Джеймса, сделала реверанс и взяла его за руки.
– Ух ты! – вырвалось у Джеймса.
– Это Долли Партон, – объяснила Ралли. – «Вот ты и вернулся». Чур я веду.
Джеймс путался в ногах, краснел. Музыка была чудесной. Блестки Ралли были уродливы.
«Это сумасшествие!» – думал Джеймс.
– Полпачки всегда ставит ее в полночь по пятницам, – сказала Ралли. – Это традиция «Минотавра».
Джеймс следовал за Ралли. Они вальсировали. Кругом были нары, мужчина с мужчиной, мужчина и женщина, две женщины – все они элегантно кружились. Неуклюжие движения исчезли. Некоторые были одни. На них была драная кожа и много пирсинга, но они подмигивали Джеймсу как новому собрату.
– Это невероятно, – прошептал Джеймс.
Ралли прислонилась к Джеймсу щекой. Она направляла его в танце.
– Это традиция, – ответила Ралли.
Джеймс танцевал. Он не спрашивал Ралли, где она была, не спрашивал о Патрике. Он танцевал и вдыхал аромат ее волос. Ему было приятно прижиматься к ее щеке. Симметричные выросты за ее ушами были так близко.
– Я все время думаю о тебе, – прошептал Джеймс.
– Уже полночь, – произнесла Ралли. – С Новым годом!
– Ты слышала? Я-я все время думаю о тебе.
Ралли наклонилась к Джеймсу, встретилась с ним взглядом.
– Тогда поцелуй меня, глупый. Песня почти закончилась.
Джеймс так и сделал. Отклонившись назад, он поцеловал Ралли. Это был хороший поцелуй – не блестящий, но хороший, – с прикосновением языков и сильным ударом передних зубов. Когда танец закончился, Джеймс стоял, красный от смущения, ожидая приговора.
– Ты… тоже думала обо мне? – спросил он.
Ралли взяла Джеймса за руку.
– Я хочу есть, – заявила она, – пойдем, съедим что-нибудь.
Ралли подтолкнула Джеймса в сторону пожарного выхода. Он смотрел на ее ковбойский наряд, на юбку, обтягивающую бедра. Однажды он видел ее обнаженной, но этот костюм был сексуальнее.
– Подожди, – настаивал Джеймс. – Так ты думала?
– Пойдем, пойдем. – Ралли вытолкнула Джеймса в дверь. – Нам нужно поесть.
Они шли по аллее, засыпанной снегом, и над головой у них мерцало звездное небо. Джеймс вспомнил о плаще, который остался в «Минотавре». Дверь за ними захлопнулась.
– Господи, – произнес он, – здесь холодно.
– Я умираю от голода, – пожаловалась Ралли.
Они стояли и смотрели друг на друга. От тел поднимался пар.
– Готова поспорить, что ты любишь пепперони, – сказала Ралли.
– Я без ума от тебя, – признался Джеймс.
Ралли переступила с ноги на ногу, скрестила руки.
– Ты меня даже не знаешь.
«Я сказал это, – подумал Джеймс. – Я стою здесь. И я сказал это».
– Я люблю пепперони, – произнес он.
Ралли обняла его и поцеловала во второй раз.
Иногда все происходит именно так. Город приложил к этому руку, позволил двум людям влюбиться так, как Ралли и Джеймс. Они сходили за пиццей, а потом остановили такси, чтобы прокатиться по острову. В честь Нового года водитель предложил им ЛСД, но они отказались. Они уселись на заднее сиденье, счастливые, потому что были вместе, нежно целовались и почти не разговаривали. В три часа утра они были в квартире Ралли в Сохо, медленно готовясь полностью познать друг друга. Они ласкали, дразнили, улыбались, приближаясь к развязке. Они наслаждались и довели друг друга до оргазма. Ралли спела Джеймсу песню из своего детства. На рассвете они стояли у окна, завернутые в одеяла, наблюдая за восходом солнца.
Последовала изумительная неделя, когда Джеймс и Ралли почти не разлучались. Джеймс взял отпуск на неделю, а Ралли отложила свои дела. Они сражались в постели до полудня. Потом садились на поезд и ехали на Кони-айленд, где гуляли по хрустящему под ногами песку. Джеймс пригласил Ралли во «Флэт Майклз», где она не была, а она познакомила его с восхитительными гамбургерами в бистро на углу. Они держались за руки на «Анжелике», посмотрели две пьесы, экспериментировали с дамским бельем, спали до десяти. Они были влюблены, и после полуночи в четверг, в их шестую ночь, Джеймс сел на пол в ванной Ралли, шепча о своем счастье. Ралли спала, и Джеймс провел в ванной с выключенным светом около получаса. Он скучал по Отису, скучал по той части себя, которая беспристрастно оценивала его переживания, но в нем появилось что-то новое, неотвратимое. Запах кожи Ралли наполнял его легкие, а ее голос он готов был слушать бесконечно. Моррис, Миннесота, Анамария и его собственная непримечательная жизнь исчезли в мгновение ока, и остались только руки, бедра и грудь Ралли. Когда они гуляли по Сохо, держась за руки, Джеймс вглядывался в глаза прохожих, пытаясь понять, правда ли они с Ралли осязаемы или счастье сделало их невидимыми. Они спорили только о том, какие фильмы смотреть, по каким улицам гулять и куда они поедут путешествовать.
– Новая Зеландия, – произнес Джеймс.
Ралли целовала его икры. Они лежали в кровати обнаженные.
– Остров Скай, – сказала она.
– Серенгети.
Ралли села между его ног. Она целовала его бедра.
– Остров Скай.
Джеймс откинулся назад, закрыл глаза.
– Токио, – прошептал он.
– Хмм. Ты все еще настроен спорить со мной?
– Нет, – выдохнул Джеймс.
Они не появлялись в квартире Джеймса целую неделю. Джеймс пробирался туда, чтобы переодеться, но старался делать это днем, когда Патрик был на работе. Джеймс не очень боялся встречи с соседом, но ни он, ни Ралли не хотели иметь с ним дело. Они не знали, как он отнесется к их отношениям, но обсуждать это с кем бы то ни было, особенно с Патриком, не хотелось. Поэтому они не знали и не интересовались, чем кончился «дебош». Они знали, что Уолтер и Генри стали приятелями, и надеялись, что Николь Боннер выйдет замуж за Дугласа Керчека. Они наслаждались друг другом. К радости Ралли, Патрик не имел ни малейшего представления, где она живет. Она всегда приезжала к нему, и никогда – наоборот. Таким образом, оказалось, что Ралли и Джеймс предоставлены самим себе. Манхэттен – целый мир, в котором неделя оборачивается медовым месяцем.
Они катались на коньках в Рокфеллер-центре. Посетили музей Клойстерс, постояли перед гобеленом, где первый раз встретились. Они обсуждали снег, смертную казнь, но больше всего они говорили друг о друге. Джеймс заметил, что все время говорит Ралли о том, как она выглядит, будто не доверял зеркалам вокруг.
– Ты прекрасна, – говорил он.
– Нет, – протестовала Ралли.
Джеймс поцеловал ее за ухом.
– Ты прекрасна.
В отместку Ралли назвала Джеймса тигром.
– Кто я?
Они опять оказались в постели Ралли. Был субботний вечер. Ралли села на кровати, потянулась и достала с полки книгу.
– Это мое любимое стихотворение, – объяснила она, – «Разоблачение десяти часов» Уоллеса Стивенса. Послушай. «Дома населены белыми ночными рубашками…»
– Ложись. – Джеймс потянул ее за локоть.
– Нет, слушай. «Дома населены белыми ночными рубашками. Нет ни одной зеленой, пурпурно-зеленой, желто-зеленой или желтой с синей каймой…»
– Ты не носишь ночную рубашку, – поддразнил Джеймс.
Ралли толкнула его.
– Слушай, милый. Пожалуйста. Мне так хочется.
– Хорошо.
– «…или желтой с синей каймой. На них нет кружевных шнурков и нанизанных бусин. Люди не спят, подобно обезьянам или моллюскам. Только старый моряк напился, и заснул в сапогах, и ловит тигров во сне». Вот.
Ралли отложила книгу и прижалась к Джеймсу.
Джеймс перевернулся на спину, положил руки за голову.
– Итак, я тигр, – произнес он.
– А я пьяница. Моряк. – Ралли поцеловала Джеймса в шею.
Они лежали на одной подушке и смотрели друг на друга.
– Я привыкла считать своим тигром Патрика, – прошептала Ралли.
– О. – Джеймс похолодел.
– Не сходи с ума, дорогой. Я тебе это рассказываю, чтобы ты понял, что именно поэтому я позволяла делать с собой такие нелепые вещи. Связать и оставить привязанной к кровати. Я думала, он исключительный.
– О-о-о!
– Я больше так не считаю. – Она обняла его. – Это ты. Ты единственный.
Джеймс закрыл глаза. Ему хотелось сразиться с Патриком Риггом, пробежаться по Верраццано, остаться в этой кровати навсегда. Он вспомнил об Отисе.
– Так вот каким ты хочешь меня видеть? – спросил он. – Нелепым?
Ралли поцеловала его.
– Нет, милый.
Джеймс взглянул на нее. Ему хотелось рассказать ей об Отисе, но внутренний голос подсказал ему подождать. Приберечь для особого случая.
В субботнюю ночь на второй неделе после Нового года Патрик Ригг вошел в квартиру. Он сдерживался целую неделю, не обращая внимания на отсутствие Джеймса. Он знал, что Джеймс у Ралли. В «Минотавре» они танцевали, окруженные толпой панков, а потом исчезли.
Патрик пытался занять себя работой, заполнить вечера другими женщинами. Он затащил Криспин и Кеттл в постель, и они вытворяли такое, о чем другие мужчины только могли мечтать. Но в его сердце все эти семь дней росла черная, навязчивая мысль: Ралли выбрала Джеймса. Ралли выбрала Джеймса. Ралли Мак-Вильямс, его самая сексуальная, самая упрямая и самовлюбленная женщина, бросилась к этому тихоне Джеймсу.
«Ну и что? – думал Патрик, меряя шагами квартиру. – У тебя много женщин. Отпусти эту сучку».
Но он не мог. Его душа была хрупким карточным домиком, а картами были женщины, каждой было отведено свое место. Он тратил все свои деньги на женщин, ласкал их, управлял ими. Это все, что у него было. У него умерли мать и брат, воспоминания о которых преследовали Патрика каждый день. Его приятели из Манхэттена появлялись только на вечеринках. Поэтому Патрик полагался на своих женщин, на их тела и общество, так же как Джеймс полагался на Отис. Исчезновение таких, как Фрида, которые располагались где-то с краю, не раздражало Патрика, а вот то, что он позволил другому мужчине увести Ралли, женщину-карту, лежавшую в основании домика, выводило его из себя. Казалось, что все рушится, теряет свою целостность, и страхи, вселенское одиночество, с которыми у Патрика было заключено перемирие, вырываются и нападают. Кроме того, Ралли была единственной женщиной, которая выполняла все его невысказанные, невозможные желания. Стоя перед зеркалом, лежа связанной на кровати, она влюблялась в себя – была очарована собственным телом и душой – и поэтому она становилась бесконечно нужной Патрику.
«Я создал ее, – мрачно подумал Патрик. – Я сделал ее той, какая она сейчас. И никакой бухгалтер с сонными глазами не заберет ее».
Патрик схватил плащ. Скрипя зубами, он выбежал из Примптона, он не мог унять дрожь в ногах, злобу в сердце и выбросить из головы воспоминания о голом животе Ралли.
«Это сумасшествие», – пронеслось у него в голове. Он прошел по Бродвею, свернул в ворота над подземкой на Семьдесят второй улице. Под ним, в воротах слышались голоса, доносились звуки гитары, сновали тени.
«Это бред», – опять подумал Патрик. Его ярость засела в мозгу, единственным способом избавиться от нее был пистолет – оружие, лежащее в нагрудном кармане.
«Всегда есть шанс все изменить», – доносился голос снизу.