Текст книги "Американский поцелуй"

Автор книги: Дэвид Шиклер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

В эту ночь Патрик устроил так называемый «дебош» в честь «зимнего солнцестояния миллениума». Предполагалось, что это будет десятидневная попойка в квартире Джеймса и Патрика. Патрик, будучи невероятно богат, также арендовал свои любимые заведения в Манхэттене для нескольких вечеров «дебоша». Для сотни гостей Патрика был заказан обед в «Дюранигане» на двадцать первое, коктейли и истории в «Черривуде» на двадцать шестое, вечер в театре «Лукас» на двадцать девятое, и в канун Нового года компания собиралась в ночном клубе «Минотавр». Каждый вечер этого торжества двери Примптона были открыты для каждого сомнительного приятеля Патрика или для роковых женщин, пожелавших присоединиться к компании, собравшейся в квартире Джеймса и Патрика. Каким-то образом Патрик пообещал этим мужчинам и женщинам десять дней в обществе приятной компании, шампанского и плотских удовольствий.

В одиннадцать вечера двадцать первого числа Патрик вышел из спальни и присоединился к Джеймсу на кухне.

– Хочешь пива? – спросил Патрик.

– Нет, – ответил Джеймс.

– Возьми хоть одно.

Патрик достал из холодильника холодную бутылку и протянул соседу. Патрик пил, как обычно, старый добрый виски с двумя ложечками сахара. На нем был прекрасно сшитый черный костюм, и он оскалился, как гиена – такое сравнение пришло на ум Джеймсу.

– Есть проблема, Бранч, – начал Патрик, – с этого дня здесь начнутся серьезные празднования.

– О’кей, – Джеймс не возражал.

Патрик нахмурился. Он не любил, когда его перебивали.

– Я хочу, чтобы ты тоже участвовал.

Джеймс кивнул.

– Расслабься! Поговори с девочками и выпей немного.

Джеймс потягивал пиво.

Патрик протянул Джеймсу четыре пригласительных билета, каждый был немного больше кредитки. Билеты были одинаковые, абсолютно черные, с надписью серебристыми буквами «Дебош» с одной стороны.

– В «Дюранигане», «Черривуд», «Лукас» и «Минотавр», – объяснил Патрик.

– Хмм. – Джеймс положил карточки в карман.

– Будет здорово, приятель.

– Хорошо, спасибо.

Патрик покровительственно похлопал Джеймса по плечу.

– На следующие две недели ты в моей компании. Договорились? Знаешь, сколько это – две недели, Бранч?

– Это четырнадцать дней, – вздохнул Джеймс.

Патрик засмеялся металлическим, жутким смехом.

– Правильно, – подтвердил он.

Из комнаты Патрика донесся тяжелый удар и скрип.

– Что это? – поинтересовался Джеймс.

– Ничего, – отрезал Патрик.

Гости прибыли к полуночи. Был вторник, и хотя канун Рождества еще не наступил, все были в приподнятом настроении. Большинство мужчин, как и Патрик, были одеты в костюмы, они появлялись на пороге с бутылкой виски «Олд Грэнддэд» для хозяина. Джеймс присел на диване, все еще с бутылкой пива, которое он никак не мог допить, наблюдая за собирающейся компанией. Тут был Генри Шейкер, который работал в компании «Шварц», у него были густые сросшиеся брови. Завернувшись в белый шарф, пришел Тони Ди Пречетто, талантливейший виолончелист, с ним появился Джереми Якс, нервный актер. Два иранца сидели на диване напротив Джеймса. Они ели шоколад и сохраняли инкогнито.

Джеймс обратил внимание, что никто из гостей не пришел вдвоем, исключение составляли Донна и Чекерс. Хотя было множество одиноких женщин. Молодая няня из Мюнхена по имени Ева и Криспин, барменша с птичьим носом. Марси Коннер, с маленькими глазками, редкий гость в Примптоне, пила шампанское прямо из бутылки. Скромная еврейская девушка Сара Вольф расположилась рядом с аквариумом, и прелестная Ханна Глорибрук тоже была здесь. Даже стоя на месте, Ханна Глорибрук вызывала зависть у всех женщин, кроме Лизы Мак-Маннус, у которой была потрясающая темная кожа и которая к двадцати восьми годам продала три сценария «Парамаунт пикчерс».

Кроме Чекерса и Донны была еще одна пара: молоденькая девушка Николь Боннер под руку с мужчиной намного старше ее. Местная рок-певица Фрида картинно курила изящную сигарету. На ней был красно-белый полосатый костюм, и она вежливо отшила двух иранцев, попытавшихся завязать с ней беседу. Главным гостем вечера был Уолтер Глорибрук. Это был дородный продавец хот-догов, живший на шестом этаже, он принес своего ручного хорька по кличке Эйзенхауэр. Эйзенхауэр и Уолтер были неисправимы. Уолтеру доставляло невероятное удовольствие позволять хорьку лакомиться взбитыми яйцами или взбираться на колени к рок-певице.

– Убери свое чудовище! – пронзительно завизжала Фрида, но Уолтер и ухом не повел. Все смеялись. В приемнике тихо пел Синатра.

– Давайте во что-нибудь поиграем, – предложила Николь, – в шарады.

– То есть будем трахать друг другу мозги, – прокомментировала Ханна.

– Может, сыграем в «Скрэббл»? – спросила Марси Коннер. Марси писала для журнала «Повелительница» и ужасно любила игры со словами.

– Давайте напьемся, – сказал Генри.

– Давайте пугать друг друга, – предложил Тони.

Ева нахмурила лоб.

– Что давайте?

Николь пощелкала пальцами.

– Игра такая: вопрос – ответ, – сказала она.

Иранцы подняли бокалы, подмигнув Фриде.

Джеймс Бранч находился среди возбужденных, остроумных гостей. Он не хотел оскорбить Патрика своим уходом, но чувствовал себя не в своей тарелке, особенно когда барменша Криспин и Уолтер Глорибрук занялись армрестлингом на кофейном столике. Джеймс еще больше удивился, когда скромная на вид Сара Вольф в один присест проглотила трех золотых рыбок из аквариума. После того как Криспин и Уолтер переключились с армрестлинга на горячий спор о физике низких температур, Джеймс поднялся, чтобы уйти. Он пробирался между людьми на кухню. Пьяная девушка схватила его за руку.

– Где здесь джакузи? – она старалась перекричать музыку.

Джеймс указал рукой в неизвестном направлении, избавившись от девушки. Он направлялся вниз по коридору, к Отису. Около спальни Патрика он встретил Ханну Глорибрук, Фриду и немецкую девушку. Они шептались и хохотали, у Ханны в руках был хорек Эйзенхауэр. Когда Фрида приоткрыла дверь Патрика, Ханна запустила туда зверька.

– Эй, – окликнул их Джеймс.

Женщины огляделись. Фрида захлопнула дверь.

– Что вы делаете? – спросил Джеймс.

Ханна широко улыбнулась.

– Ничего, – мило пролепетала она.

За дверью что-то повизгивало.

– Патрик не любит, чтобы заходили в его комнату, – произнес Джеймс.

Фрида сложила руки на груди. Она была высокой, волосы были зачесаны на одну сторону так, что закрывали глаз.

– А ты кто такой? – потребовала она объяснений.

– Сосед Патрика, – ответил Джеймс.

Женщины попятились. Они затерялись в толпе, все еще хихикая.

Джеймс кусал губу, стоя перед закрытой дверью. Он слышал смех Патрика, но понимал, что хорек может изгрызть мебель в спальне в шестьдесят секунд. Поэтому впервые в жизни он проскользнул в комнату Патрика и закрыл за собой дверь.

– Эйзенхауэр, – шептал Джеймс. Свет был выключен. – Эйзенхауэр?

Джеймс услышал писк хорька.

– Иди сюда, Эйзенхауэр, – Джеймс похлопал себя по ноге, – иди сюда.

– Патрик? – произнес голос. – Патрик, это ты?

Джеймс застыл. Голос был женский. Кто-то еще был в комнате.

– Эй, – голос казался взволнованным.

– Я не Патрик, – ответил Джеймс в темноту. – Я Джеймс. Джеймс Бранч. Сосед Патрика.

– О, – говорившая прочистила горло. – Хорошо, сосед Патрика, не могли бы вы убрать этого грызуна с моего живота?

Джеймс сделал несколько шагов вперед. Его глаза привыкли к темноте, и лунного света было достаточно, чтобы разглядеть, кто лежал на кровати Патрика. Это была обнаженная молодая женщина. Она лежала на спине на покрывале, а ее лодыжки и запястья были крепко привязаны черными галстуками к основанию кровати. У нее был медовый цвет волос и короткая стрижка под мальчика. Изгибы ее тела должны были пленять мужчин и злить женщин, а по ее обнаженному телу сновал хорек.

– Ух ты! – Джеймс уставился в пол. Его лицо пылало. – Привет… простите… Хмм. Я пойду.

– Пожалуйста, не уходите, – произнесла женщина. – Мне так скучно.

Джеймс поднял глаза, не в силах устоять.

– Все нормально. Можете смотреть, мне безразлично. Я здесь уже много часов. Только уберите этого проклятого хорька.

Джеймс задержал дыхание. У него, в сущности, не было опыта в общении с обнаженными женщинами. У него только однажды была подружка, студентка из Пратта. Ее звали Элеонор. Несколько раз он с ней переспал. Элеонор никогда не лежала и не стояла обнаженной перед Джеймсом. Во время секса она надевала полностью скрывающую ее тело ночную рубашку. Рубашка была пурпурной и огромной, как одеяние жрицы, и Джеймс вбил себе в голову, что женщины надевают такие рубашки, чтобы привыкнуть к любовнику.

– Иди сюда, Эйзенхауэр. – Джеймс проглотил комок в горле, приблизился к кровати и сел. – Давай, Эйзенхауэр. Пойдем. – Хорек визжал и пытался вырваться, но Джеймс схватил его. Его пальцы коснулись обнаженной груди, но больше он не трогал женщину. Он поднес хорька к ее лицу, будто она его родила.

Молодая женщина широко раскрыла глаза.

– Маленький ублюдок! Кто придумал назвать хорька Эйзенхауэром?

– Уолтер Глорибрук, – ответил Джеймс, – из квартиры 6F.

– Это был риторический вопрос.

– О, – Джеймс пытался перестать пялиться на прекрасные бедра перед ним. Он все еще был красным от смущения.

Женщина вздохнула.

– Выкиньте его отсюда. Но возвращайтесь поговорить со мной.

– Х-хорошо.

Джеймс избавился от Эйзенхауэра, убедился, что дверь заперта, и вернулся к кровати. Он поднял синее фланелевое одеяло с пола и укрыл незнакомку. Теперь была видна только ее голова.

– Не обязательно было это делать, – произнесла она, – я не стеснительна.

Джеймс начал ослаблять галстук на левой ноге женщины.

– Лучше не отвязывайте меня. Это приведет его в бешенство. Я Ралли.

Джеймс опустил руки. Он стоял и, моргая, смотрел на молодую женщину.

– Вы хотите сказать, что это взбесит Патрика?

Ралли опять вздохнула.

– Почему бы вам не придвинуть кресло?

Джеймс посмотрел в темноту. Он выглянул в окно и увидел Гудзон, залитый лунным светом, обернулся посмотреть на дверь. Затем, призывая на помощь всю свою смелость, он сделал то, что предлагала Ралли, – он пододвинул кресло и сел.

– Это, хмм, – произнес он. – Это очень странно.

– Расскажите мне об этом.

– Вы девушка Патрика?

– Я не знаю, кто я.

Джеймс осмотрел лодыжки и запястья Ралли.

– Вы уверены, что вас не надо развязать?

– Да.

– Вы… наказаны?

Ралли пожала плечами. Несколько минут они молчали.

– Я не знаю, как вести себя с женщинами, – объяснил Джеймс.

– Не беспокойтесь. Сейчас вы можете повторить алфавит, и я буду в восторге.

Джеймс покачал головой. Он проник в комнату Патрика, где не оказалось ничего примечательного, кроме связанной обнаженной женщины. На полу у кровати лежал черный лифчик и кружевное белье.

– Это нелепо, – произнес Джеймс.

– У тебя испанский акцент, – Ралли впервые улыбнулась Джеймсу. – Ты испанец?

– Нет. Я, хмм… – Джеймс потер шею. – В старших классах я занимался с женщиной из Венесуэлы. Она помогала мне избавиться от заикания, и я перенял ее акцент.

– Правда? Как тебе удалось? Ты осознавал, когда заикаешься?

Джеймс вспыхнул. Одеяло было тонким, и он мог видеть очертания бедер и груди Ралли.

– Расскажи мне.

– Хорошо. – Джеймс произнес несколько фраз так, как он говорил до занятий с Анамарией.

– Ух ты! Действительно плохо.

– Да.

– Но теперь ты полностью здоров?

– Думаю, да.

– А я совершенно голая. – Ралли осмотрела себя со всех сторон. – Я думала, комната Патрика неприкосновенна. Что привело тебя сюда, Джеймс Бранч?

– Эйзенхауэр. Девушки запустили его в комнату. А я решил, что… что он тут погрызет вещи.

– Какие девушки?

– Ханна и Ева. А третья одета в костюм конфеты.

– Идиотки! – фыркнула Ралли.

Опять повисла пауза. Джеймс вспомнил Элеонор, которая всегда одевалась сразу после секса.

– Итак, чем ты занимаешься, Джеймс?

Джеймс не ответил. Его пах напрягся и расслабился. Он смотрел в окно, пытаясь сконцентрироваться на реке.

– Послушай, – сказал он, – думаю, я должен тебя развязать. Тебе разве… удобно?

– Нет, – отрезала Ралли, – это не твое дело.

– Прости.

Ралли повернула голову и теперь смотрела прямо на Джеймса.

– Ничего, – ответила она, – собственно, меня это тоже не касается. Он никогда не объяснял мне, почему это делает.

– Это не первый раз?

– Любопытной Варваре нос оторвали!

Джеймс сам удивился, что почти рассмеялся ее словам. Он сдержал смех.

– Может, мне уйти? – спросил он.

– Я хочу поговорить. Расскажи, чем ты занимаешься?

Джеймс посмотрел на Ралли. У нее были круглые щеки и острый подбородок. Он не мог определить цвет ее глаз, но ощущал их взгляд. Джеймс догадался, что молодая женщина лишь недавно коротко подстриглась. Ее симпатичное лицо выглядело испуганным, будто оно было голым, как и ее тело, которое, чувствовалось, не привыкло выставлять на всеобщее обозрение.

– Эй! Земля вызывает Джеймса!

Джеймс моргнул.

– Да, извини. Я бухгалтер в «Харроу Ист».

– Человек цифр. – Ралли кивнула. – Так ты живешь и работаешь с Патриком. Ты должен все о нем знать.

– Я ничего не знаю.

– Но ты на вечеринке. Ты всю ночь веселишься с ним…

– Что-то вроде. На самом деле я… уже уходил, – на Джеймсе была свободная рубашка и джинсы. Он напряг мышцы предплечья и икр, представляя, что чувствует связанная женщина. Его взгляд опять заскользил по спеленатому телу Ралли.

Ралли проследила его взгляд.

– У меня красивое тело?

Джеймс мотнул головой.

– Прости?

– Разве нет?

Джеймс кивнул, не поднимая глаз.

– Патрик заставляет меня смотреть на себя, стоя обнаженной перед зеркалом.

Джеймс молчал. Он никогда не слышал, чтобы женщины так говорили. Он не мог взять в толк, почему она его не отпускает.

– Я думаю, он хочет, чтобы я осознала свою сексуальность. Допустим, я сексуальна. Правда?

Джеймс изучал свои ногти.

– Я, пожалуй, пойду.

– Подожди минутку. Итак, я сексуальна, и он оставляет меня здесь беспомощную, пока он там флиртует, получается…

– Я не…

– Все мужчины так делают?

Джеймс посмотрел на стройные и изящные ноги молодой женщины, высовывающиеся из-под одеяла.

– Я не знаю. Я никогда… никого не связывал.

– Хотя бы представь. – Ралли заерзала, приподняла голову с подушки. Она вглядывалась в Джеймса, будто они были одноклассниками.

– Представь, что пытаешься пробудить свое либидо? Понимаешь, свою сексуальность?

– Это звучит странно, – мягко сказал Джеймс.

– О, перестань!

– Но, послушай… я даже не знаю тебя.

Ралли закатила глаза.

– Я Ралли Мак-Вильямс. Мне тридцать один. Я писатель-путешественник. Я люблю сидеть в «Минотавре».

– Писатель-путешественник? – Джеймс выпрямился. – Правда?

– О господи, – вздохнула Ралли.

– Прости, я только… – Джеймс поник. Он подумал о Венесуэле, о блюдах, которые Анамария готовит мужу. Он выглядел глупо в глазах молодой женщины.

– Это, наверно, здорово, – сказал Джеймс.

Ралли только открыла рот, чтобы ответить, но остановилась. Она наконец заметила, что рядом с ней сидит стройный молодой человек. У него были непослушные волосы и мешковатые джинсы. Он сидел очень спокойно, сложив руки на коленях, и в лунном свете его лицо было милым и усталым. Ралли подняла голову, чтобы поближе разглядеть своего посетителя.

– Мы раньше не встречались? – спросила она.

– Не думаю.

– У тебя сообразительные глаза. Ты выглядишь немного сонным, знаешь?

– Хорошо, – отозвался Джеймс, – хмм, спасибо.

Ралли засмеялась.

– Я пугаю тебя, да?

– Просто… я не умею разговаривать с девушками.

– Ты уже говорил.

– Извини.

Они смотрели друг на друга. Из-за полуоткрытого окна доносились песни и пьяные голоса, празднующие Рождество. Карниз был в снегу.

– Эй, – окликнула Ралли, – сколько тебе лет?

– Двадцать шесть.

– Почему тебя так заинтересовала моя работа? Ты любишь путешествовать, Джеймс Бранч?

Джеймс вспотел. Он был очарован потрясающими волосами Ралли.

– Я мечтаю об этом, – ответил Джеймс.

– Да? Куда ты хочешь поехать? Может, я там была.

– Скорее всего нет.

– Может быть, и была.

– В Гималаи.

Ралли улыбнулась.

– Крыша мира.

Нижняя челюсть Джеймса отвисла. Он собирался с мыслями, когда дверь в комнату отворилась.

– Ой! – Джеймс подпрыгнул.

Фигура в дверях пошатывалась и выделывала нетвердые пируэты в полосе света, падавшей из коридора. Это была барменша Криспин.

– Где туалет? – требовательно кричала она. – Это здесь?

Она начала расстегивать брюки. Ралли захихикала. Джеймс подбежал к Криспин и взял ее под руки. Он вывел ее в коридор, закрыв дверь в спальню Патрика за собой.

– Эй, парень. – Криспин тяжело повисла на Джеймсе, все еще возясь с ремнем.

– Надень штаны, – посоветовал Джеймс.

– Где туалет, приятель?

Джеймс поволок девушку к ванной комнате.

– Что здесь такое? – внезапно раздался голос Патрика.

Криспин поднялась, приняв величественный вид, ее штаны были спущены.

– Мне нужно опорожнить свой мочевой пузырь, – сказала она.

Криспин отвели в ванную. Патрик захохотал.

– Она потерялась, – задыхаясь, объяснил Джеймс, – блуждала кругами.

Патрик хитро подмигнул.

– Веселишься?

Джеймс заглянул за плечо Патрика: на кухне Генри Шейкер смеялся, разговаривая по сотовому, а Чекерс и Донна обнимались. Еще Джеймс бросил взгляд на левый нагрудный карман Патрика, где – Джеймс был абсолютно уверен – Патрик носил пистолет.

– Я… – пролепетал Джеймс. – Конечно. Да. – Он покраснел.

Генри загоготал в трубку, подзывая Патрика.

– Ригг! Иди послушай.

Патрик с подозрением взглянул на Джеймса, затем погладил его по щеке.

– Хороший мальчик, – похвалил он.

Патрик направился к Генри, но снова обернулся На Джеймса. Под взглядом соседа Джеймс не рискнул вернуться к Ралли. Вместо этого, с бешено бьющимся сердцем, он вышел из квартиры, прошел по коридору и зашел в лифт. Он привел лифт в действие и расположился на полу.

– Отис, – прошептал он, – ты не поверишь!

_____

Джеймс Бранч никогда не был любимцем женщин. Его родители не привили ему нежность с детства. Они никогда не целовались, не обнимались, не ходили в рестораны или в кино, из их спальни никогда не доносилось стонов наслаждения. Только однажды Джеймса оставили с няней. Его родители заночевали в больнице Миннеаполиса, когда матери Джеймса удаляли аппендицит. Отец Джеймса никогда не показывал ему порножурналов – у него их и не было, – он никогда не отзывал сына в сторонку, чтобы обсудить аппетитные формы Бо Дерек, Кэтлин Тернер, принцессы Ди. Мать Джеймса никогда не обсуждала с ним безопасный секс, его привлекательность и распространенность в Америке. Она носила простые платья, готовила жаркое в горшочке и смотрела футбольные матчи. Все сексуальные ветры и шторма юности Джеймса сконцентрировались на Анамарии, недостижимом идеале, с которым Джеймс не испытал неприятностей настоящего романа, когда дыхание партнера может быть несвежим, а меню написано по-французски.

У Джеймса было только два сексуальных опыта. Первый был с сокурсницей-второгодницей. Измученный затянувшимися страданиями по Анамарии, Джеймс направился в бар и заказал три джина, все закончилось поцелуями с Кларисс, членом университетского женского клуба. Целовались они пять минут, и все это время Кларисс стонала, царапала Джеймса и просила засунуть язык ей в ухо. Когда Джеймс несколько раз подряд отказался это сделать, Кларисс выругалась, дала Джеймсу пощечину и убежала.

После Кларисс была только Элеонор, которая занимала два месяца в жизни Джеймса, наполнив ее пурпурными пелеринами и ромовыми напитками. Ни Кларисс, ни Элеонор не зажгли в сердце Джеймса ни радости, ни надежды, ни страха. Он никогда не боролся с ними или за них, никогда не танцевал с ними, никогда не проводил с ними вечера, не целовал кончики их ресниц и не говорил намеками.

Поэтому, когда появилась Ралли Мак-Вильямс, Джеймс был не готов к любви.

Они опять встретились двумя днями позже. Шел третий день Дебоша, и компанию Патрика ожидали в «Дюранигане» в девять часов. Джеймс отказался бы, но ему не хотелось упускать шанс увидеть Ралли одетой, поэтому после работы он направился на вечеринку. Некоторое время он побродил по Рокфеллер-центру, наблюдая за туристами и фигурным катанием. На углу Пятой авеню и Пятьдесят первой улицы он наткнулся на Благопристойного Джона, игравшего на гитаре для нескольких человек, окруживших его. Бродяга глубоким, проникновенным голосом пел, смотря прямо на Джеймса: «Все встало на свои места, и ждет меня любовь».

Джеймс прибыл в «Дюранигане» на четверть часа раньше. Ресторан преобразился на время праздника. Холл первого этажа был украшен живыми розами, белыми и красными, в центре стояла наряженная елка. Два ангела по двадцать футов каждый, высеченные изо льда, стояли в мраморном бассейне, окруженные стеклянными конусами. Винтовая лестница, ведущая на второй этаж, была покрыта красным ковром. Патрик арендовал для своих гостей весь второй этаж. В начале лестницы была закрытая дубовая дверь, перед ней стояла высокая худая загорелая женщина, обязанностью которой было собирать черные с серебром карточки Патрика. В женщине ощущалось высокомерие жителей Средиземноморья, а ее костюм в точности совпадал с цветом карточек.

– Да, – произнесла она, когда Джеймс протянул ей свой билет, и, даже не улыбнувшись, открыла дверь.

Когда Джеймс вошел внутрь, у него закружилась голова. Перед ним открылась самая великолепная картина, которую он когда-либо видел. Пол был покрыт тем же красным ковром, что и лестница. В дальнем углу Джеймс заметил огромный очаг с настоящим огнем. В очаге поджаривалась на вертеле огромная туша, Джеймс не мог с точностью определить, что это было за животное, но подозревал, что гигантская свинья. Мужчина в одежде повара медленна поворачивал вертел, одна рука у него была в черной перчатке. Повар имел такой вид, будто шептал свинье угрозы, чтобы она не подгорела или не высохла. Латунное колесо вертела, выступающее из камней в очаге, было диаметром четыре фута и походило на заводной механизм каких-нибудь адских часов.

В другом углу расположился Тони Ди Пречетто, играющий на виолончели. На Тони был черный смокинг и неизменный белый шарф. Две винные карты, тщательно составленные сомелье, стояли по разные стороны комнаты, в каждой бутылке было уникальное вино многолетней выдержки. Пять столов на двадцать персон каждый, по десять с каждой стороны, были накрыты к ужину. Все на столах было либо серебряным или хрустальным, либо съедобным, кроме зажженных свечей ванильного цвета, и даже они потрясенному воображению Джеймса представлялись горящими палочками из тянучки и марципана.

Наконец, здесь были гости. Мужчины, кроме Чекерса и самого Джеймса, были в смокингах. Джеймс не мог припомнить, чтобы Патрик упоминал что-либо о необходимости быть в галстуке, и в приглашении об этом ничего не говорилось, но десятки мужчин, следуя общему городскому инстинкту, выбрали строгий костюм. Уолтер Глорибрук, уже без хорька, очень органично смотрелся у барной стойки. Он пил водку с Генри Шейкером, который выщипал брови. Марси Коннер одна сидела в баре, у нее был все такой же пытливый взгляд, она держала за горлышко бутылку шампанского и упивалась своим одиночеством. Иранцев не было, зато были близняшки из города Джуно, эскимосские девочки Кеттл и Файф, дочери авангардного музыканта. Они стояли рядом с виолончелью и слушали.

– Эй!

Джеймс обернулся. Это были Николь Боннер со своим спутником и Лиза Мак-Маннус.

– Это Дуглас Керчек, – представила Николь.

Джеймс пожал ему руку. На Дугласе был простой, помятый смокинг, он явно смущался девушки, которая была рядом с ним. Посмотрев на него, Джеймс почувствовал себя лучше.

– Разве здесь не прекрасно, – Лиза улыбнулась, обводя взглядом комнату.

– Это Ривенделл[7]7
  Прекрасный эльфийский город из романа Толкина «Властелин Колец».


[Закрыть] – спокойно ответил Дуглас.

– Нет, – возразила Николь. – Это просто Патрик.

В баре Джеймс заказал виски с содовой. Он стал разглядывать толпу и пришел в уныние от женских нарядов и армии черных смокингов. Этой ночью гостьи Патрика дали волю своему воображению. Платья, почти все в черных и серебряных тонах, идеально подчеркивали плечи и облегали бедра. Ева Баумгартен была в мехах, Ханна Глорибрук завернулась в атлас, а Сара Вольф держала затянутую в белую перчатку руку у щеки, надеясь привлечь внимание. Было еще множество женщин, злых, нервных и добрых, но все они были потрясающе одеты. Джеймсу пришло в голову, что одежда каждой женщины, после долгого размышления и серьезных затрат, прекрасно подходила как к фигуре, так и к темпераменту каждой. Прекрасно одетые женщины и великолепная обстановка – это уже было чересчур: Джеймс забеспокоился.

Потом Джеймс увидел Ралли. Она стояла рядом с очагом, болтая с поваром. На ней было доходившее до колен платье цвета красного вина. У нее были чудесные сережки – простенькие серебряные капельки, но ее короткие волосы в отблесках огня еще больше напомнили Джеймсу стрижку курсанта или наемника. На секунду он представил, что она на военной службе, вокруг нее обстановка строгой секретности, день занят физическими тренировками, и сегодня вечером у нее случайный, редкий выходной. Виолончелист взял низкую ноту, и Джеймс посмотрел на Ралли, он помнил изгибы ее тела, свою маленькую тайну. Не в первый раз ему в голову пришла мысль, что опалы в его кармане нежно оттеняли бы ее кожу. Джеймс допил свое виски и, краснея, направился к очагу.

– Хмм, – произнес Джеймс. – Привет!

Ралли отвернулась от повара. Она протянула руку Джеймсу.

– Кого я вижу! Джеймс Бранч!

Онемевший Джеймс кивнул. Ралли, улыбаясь, смотрела на него, пока он судорожно придумывал тему для разговора. Наконец он указал на очаг.

– Что это за зверь? – выпалил он.

Повар нахмурился.

– Это вепрь.

– Хорошо, – пробормотал Джеймс, – да. Я так и думал.

– Это вепрь, – подчеркнул повар, – и вы тоже, если спросили.

– О, очень здорово. – Джеймс приподнялся на цыпочках, желая провалиться сквозь землю. – Ха-ха.

Ралли хихикнула, сморщив носик.

«Убей меня», – взмолился про себя Джеймс. Но Ралли взяла его под локоть и повела прочь.

– Никакого смокинга, Джеймс Бранч?

Джеймс был все еще красным от смущения.

– Кажется, нет.

– Ты храбрец.

Ралли подвела его к винным картам, где никто не стоял.

– Кажется, тебе надо выпить.

Джеймс взял бокал Фраскати. Он смотрел на запястья Ралли, ища следы от веревки.

– Итак, – произнесла Ралли. – Ты нечасто появляешься на вечеринках Патрика.

Джеймс выпрямился.

– Я так сильно выделяюсь?

– Отличаться от приятелей Патрика – это хорошо. – Ралли зевнула и улыбнулась. – Ты не такой.

Джеймс промолчал. Вошли Фрида и Криспин. Уолтер и Генри Шейкер вышли из бара и направились к ним.

– Т-ты была в Гималаях? – спросил Джеймс.

Ралли щелкнула пальцами.

– Музей Клойстерс. Вот где я тебя видела. Мы встречались как-то в музее.

Джеймс покачал головой.

– Я бы запомнил.

– У меня были длинные волосы. Мы смотрели на гобелен. С единорогом.

Джеймс не мог сосредоточиться на Клойстерс. Он думал о том, что произойдет, если он вонзится зубами в руку Ралли или покроет ее поцелуями от запястья до плеча.

Ралли потягивала вино, ее губы блестели.

– Ты думаешь о другой ночи, да, Джеймс Бранч? Ты думаешь о том, как я выглядела.

– Я думаю о том, как ты выглядишь сейчас, – ответил Джеймс.

Ралли подняла брови. Она уже собиралась открыть рот, сказать что-нибудь умное и кокетливое. Вместо этого она заметила, что плечи Джеймса гораздо шире, чем казались в темноте спальни. Она смотрела Джеймсу в глаза, в голубую бездну, за которой была видна неторопливость. У Ралли сперло дыхание.

– Как вино?

Ралли и Джеймс подпрыгнули от неожиданности. Перед ними, улыбаясь, стоял хозяин вечера, он положил руки им на плечи.

– Патрик, – выдохнула Ралли, – привет!

Патрик в смокинге возвышался над ними, высокий и безупречный. Он поцеловал в щеку Ралли, затем Джеймса. И стоял, улыбаясь то своему соседу, то женщине.

– Ты выглядишь потрясающе, сногсшибательно, – обратился он к Ралли, – обворожительно!

Ралли отпрянула назад.

– Патрик.

– Разве нет? Как считаешь, Бранч? Разве ее не хочется съесть?

– Патрик, – заворчала Ралли.

– Ну, скажешь, нет? – настаивал Патрик.

Джеймс снова начал разглядывать карту вин.

– Я-я, – произнес он, – я… согласен.

Патрик ударил Джеймса по плечу.

– Бранч немного смущается женского общества.

Ралли выпила вина.

– Некоторым женщинам это нравится.

– Уверен, что нравится. Уверен. – Патрик уже не смеялся. Он усмехался своим оскалом гиены. – Ралли писатель-путешественник, Бранч.

Джеймс прочистил горло.

– Я…

– Он знает, чем я занимаюсь, – отрезала Ралли. – Джеймс спросил меня о Гималаях. Я ответила, что не была там, но хотела бы побывать.

– Хорошо. – Патрик провел рукой по волосам. – Выходит, что у Джеймса с Ралли была настоящая беседа. Это так, Бранч?

– Я думаю, да, – сказал Джеймс.

– Ты слышала, Ралли? Он так считает.

– Я его слышала, – прошептала Ралли.

– Хорошо. – Патрик двумя пальцами взял Ралли за локоть. Джеймсу показалось, что Ралли вздрогнула.

– Мисс Мак-Вильямс, – произнес Патрик, – вы уже допили вино? Могу я проводить вас до бара?

Ралли вздохнула.

– Патрик…

– Мне бы хотелось поговорить с вами наедине, мисс Мак-Вилльямс.

– О… Хорошо, Патрик. Хорошо.

Патрик обернулся к Джеймсу.

– Рад, что ты пришел, – без выражения произнес он. Затем он увлек Ралли в сторону бара, оставив Джеймса в одиночестве.

– Я не знаю, Отис, – шептал Джеймс, – это нелепо. Мой сосед собрал всех этих мужчин и женщин. Мужчины солидны, а женщины прекрасны, но стоит парню разговориться с девушкой, как появляется Патрик, как страж. Но он не страж, он…

Джеймс прикусил язык. Он не знал, кто его сосед, у него не было даже слова, обозначающего это. Он знал только, что сила и власть Патрика заставляют его нервничать.

– Она была так прелестна, Отис. На ней было платье цвета бургундского вина, серебряные сережки, и ее волосы были золотистыми и взъерошенными. Мне хотелось провести по ним рукой. – Джеймс раскачивался с закрытыми глазами. – Мы сидели за разными столиками. Она сидела рядом с Патриком, а меня посадили между Лизой Мак-Маннус и каким-то парнем из «Харроу Ист».

Джеймс нахмурился.

– Не думаю, что Патрик в нее влюблен. Вот в чем дело. Не думаю, что он вообще в кого-то влюблен.

Был час ночи. Сквозь стены доносилось тиканье, Джеймсу нравилось его слушать. Он представлял, что это Примптон реагирует на его новости.

– На ужин подавали жареного вепря и какой-то необычный портвейн. Напоминало средневековый пир. Сара Вольф не притронулась к вепрю, потому что он не кошерный, а Лиза требовала овощей, так как она вегетарианка. Сомневаюсь, что в Средние века были вегетарианцы, Отис.

Джеймс продолжал раскачиваться. Он дышал, вдыхая запах красного дерева, который ему так нравился. В лифте было немного душно и уютно после пронизывающего ветра.

– Не думаю, что Ралли – это уменьшительно-ласкательное имя, – произнес Джеймс. – Мне кажется, она просто Ралли. Это ее настоящее имя.

Джеймс вспоминал, как Патрик взял Ралли за локоть, как она вздрогнула и пошла за ним. Джеймсу за весь вечер больше не представилась возможность побыть с ней наедине и даже поговорить. Он хотел проводить ее после ужина, но, когда он вышел из туалета, она уже исчезла.