Текст книги "Тотем. Проклятый"

Автор книги: Дэвид Моррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 32 страниц)

23

В темноте послышался звон церковного колокола. Они еще не доехали до Сен-Лорана, но периодический далекий перезвон отдавался эхом, пронизывая ночь. Звезды казались алмазами; головная боль Хьюстона становилась все сильнее и сильнее. Он опустил стекло. Прохладный воздух обнял его мягкими руками, но звон колокола отдавался в ушах даже с такого расстояния.

– Такая поздняя служба? – удивился Пит и взглянул на светящиеся стрелки часов. – Полуночная месса?

– Этот звон не соответствует тому, о чем думается во тьме, – произнесла Симона.

Хьюстон молча просчитал от одного до четырех. На счет пять он снова услышал низкую вибрацию колокольного перезвона. Просчитав еще раз, он пробормотал:

– Пять, – в тот самый момент, когда послышался удар колокола.

Симона услышала.

– В чем дело?

– Колокол бьет каждые пять секунд ровно. Последовательно, с равными промежутками. Может быть, звон разносится вовсе не с церкви? Может быть, в Сен-Лоране есть часы, которые звонят в это время?

– Нет. Да и люди в нашей деревне ложатся спать довольно рано. Их бы разбудил звон колокола. А такое развлечение им ни к чему.

– Тогда, значит, должна быть важная причина, нечто особенное, что заставило начать этот перезвон.

– Нечто экстраординарное? Срочное?

– А что если…

– Пожар?

Хьюстон надавил на педаль акселератора. «Рено» рванулся вперед. Симона со своей распухшей кистью все еще не могла вести машину. У Хьюстона целый день ныло плечо и болели ребра, но, не обращая на это внимание, он помчался по извилистой дороге по холму, напряженно вглядываясь вперед, туда, где фары пронизывали темноту. Они двигались столь быстро, что чернота ночи казалась стеной, к которой рвалась машина. Пит взглянул на усеянное звездами небо. Но над горизонтом не было и намека на красный отсвет.

– Мы бы увидели, – сказал он. – Ведь почти подъехали.

– Если не пожар, то что же еще?

– Чертовски скоро мы об этом узнаем.

Колокол звонил, и теперь звук его слышался намного отчетливее, когда «рено» помчался по окраинам деревушки, вначале мимо коттеджей, затем магазинов. Во многих домах горел свет.

– В нашу пользу по крайней мере одно очко, – проговорил Пит. – Уж если звон поднял с постелей всех этих людей, тогда, наверняка, и священник не спит. До завтра я не дотерплю. Нужно повидаться с ним прямо сейчас. Он не сможет отказать нам на сей раз. Слишком много у нас доказательств. Ему следует понять, что это более важно, чем его молчание.

– Ты не католик, – сказала Симона. – И все еще не понимаешь.

– Я понимаю, например, то, что моя жена мертва. И то, что священник должен рассказать мне, в чем ему признался на исповеди Пьер де Сен-Лоран. Не знаю как, но я заставлю его все мне открыть. Он должен, должен, просто обязан!

– Тайна исповеди чересчур важна, чтобы через нее можно было переступить. Если он что-то расскажет, жители деревни никогда ему не простят этого и не станут исповедоваться.

– Но ведь должен же быть хоть какой-то путь! Ответ близок, и он единственный, кто его знает! – Он повел машину через старинный каменный мост, вдыхая запах ночного тумана, поднимающегося с реки, глядя, как он дрожит среди деревьев в парке.

Прямо перед ним показался отель, где были освещены все окна, словно в день праздника.

Симона была поражена.

– Я никогда не видела ничего подобного. Что же здесь в конце концов происходит?

Пит не стал подъезжать к боковому выходу, а подкатил прямо к главному входу и, выскочив из машины, рванулся к гостинице, несмотря на то, что боль в плече и ребрах мучила его.

Симона поспешила следом. Взлетела по древним каменным ступеням. Огромные дубовые двери были распахнуты. Постояльцы вглядывались во тьму, откуда доносился звук колокола.

Монсар стоял среди гостей, все еще одетый в вечерний костюм. Его морщинистое лицо было туго обтянуто кожей.

Симона обняла его.

Хьюстон скромно остановился рядом. И пытался расшифровать, что именно говорил дочери Монсар.

Словно получив сильный удар, Симона, услышав ответ отца, отшатнулась и застыла. Затем повернулась к Хьюстону.

– Это не праздник.

Под яркими лампами Хьюстон увидел, насколько побелело ее лицо.

– Бдение, – произнесла она. – Заупокойное. Все жители отдают дань уважения.

– Кому? – Любопытство Пита достигло предела.

– Отцу Деверо. Иль морут, – ответил Монсар.

– Что? Неужели вы сказали – Деверо? Священник?

– Священник мертв, – всхлипнула Симона.

Абсолютно ничего не понимая, Хьюстон покачал головой.

– Нет. Не может быть. – Он заморгал, уставившись на гладкие, отполированные временем и бесчисленными ботинками ступени. – Мы были так близко, – простонал он.

– Вье, – услышал он объяснения Монсара; в голосе старика он услышал печаль. Несколько следующих предложений оказались смазанными. А затем: – Маладе, – услышал Пит.

Симона развернулась, как сжатая пружина.

– Падре был стар. Болен. – Ее глаза казались безумными. – Ни одного человека у нас не любили и не уважали больше. Его будет страшно недоставать.

– Но что случилось?

– Молодой священник обнаружил Деверо у алтаря. Он лежал на полу. Власти подозревают сердечный приступ. Ты же видел, насколько он был болен. И даже дышал с трудом.

– Всего лишь день. Мы опоздали на день. – Пит потер пальцами глаза. – Да нет, что это я… Хотя, конечно, день… Нам бы потребовалось много… много других дней…

– Он был так утомлен. В каком-то смысле это даже хорошо.

– Но не для него. И не для нас. – Энергия, которая питала Пита, внезапно куда-то испарилась. Казалось, что ступени дрожат. – Мы были так близко…

Он пошел по направлению к свету, бьющему из входа в гостиницу, он уже настолько привык к равномерному звону колокола, что подсознательно продолжал отсчитывать по пять секунд. Но на сей раз на счет пять сквозь ночь не было слышно эха. Оно на последней звонкой ноте угасало, умолкало, умирало. Ночь была совершенно тиха, за исключением приглушенных голосов постояльцев, собравшихся в призрачном туманном парке.

– Да смилостивится над ним Господь, – произнес Хьюстон. Он сглотнул все, что было в пересохшем рту, и вошел в гостиницу.

Симона вошла следом.

– Нам нужно поговорить.

Пит не понял. Минуя конторку и лифт, они прошли в дальнюю часть вестибюля, которая вела к комнатам ее отца.

Женщина остановилась настолько резко, что Пит едва на нее не налетел. Они находились перед запертыми дверьми, ведущими в апартаменты Монсара.

– Ты что, ничего не понимаешь? Не чувствуешь? – спросила Симона.

– Что еще чувствовать? – удивился Пит.

– Священник мертв, а ты испытываешь одно разочарование? А почему не подозрение? Как, например, я? Разве мы не сошлись на том, что в этом деле чересчур много совпадений? Священник был нашей последней надеждой, и в тот момент, когда мы решили заставить его рассказать правду, оказывается, что мы уже опоздали. Он умирает. Я потрясена. И не могу поверить в обыкновенную неудачу.

– Но ведь он действительно был болен.

– Да, это сильно упрощало дело.

Хьюстон почувствовал зловещий ветерок на своем затылке.

– Алтарь. Он один. Подушку на лицо. Внезапный испуг. Небольшое давление на грудную клетку. Что угодно для души. Никаких следов. Да и кто бы стал об этом думать, Пит?

– Дознание…

– Здесь тебе не город. Тут все по старинке. Никакого вскрытия. Простейшее врачебное заключение. Скромные похороны.

– Но доказать мы не сможем…

– Я это чувствую, ощущаю. После всего того, что случилось… По-моему, иначе и быть не могло. Нам придется вести себя так, словно священника убили. И неужели тебе не очевиден этот факт? Тот, кто за нами охотится, вернулся обратно по своим же следам, чтобы их хорошенько замести.

– Это никогда не закончится. Симона, ты не можешь оставаться здесь одна.

– И ты тоже. Но вот, кого нам придется опасаться больше, чем любого врага, так это отца. Он никогда не предоставит нам одну комнату на двоих. Это будет ударом по его морали.

– Мы можем с ним поговорить, объяснить ему как-то…

Симона решительно покачала головой.

– Тогда он может быть нашим провожатым.

– И подвергаться опасности?

У Хьюстона желудок просто куда-то ухнул и, похоже, оторвался. Он постарался раскинуть мозгами. Из вестибюля послышался топот многих ног, – постояльцы входили в гостиницу.

– Здесь говорить невозможно, – сказал Хьюстон.

– В мою комнату. Для вящей радости отца можем оставить дверь открытой. – Она быстренько повернула дверную ручку и вошла. Пит зашел следом, вдыхая в себя запах духов и свежесть ее волос. И снова ему показалось, что он находится рядом с Дженис, а не с Симоной, словно во времени открылась черная дыра, и они вернулись на десять дней назад. После того, как Монсар рассказал им про Пьера де Сен-Лорана, они двинулись наверх в номер… и обнаружили в нем седоватого, небритого незнакомца.

И все повторилось вновь. «Нет, – сказал себе Хьюстон. – Я не могу этого видеть, потому что тогда выходит, что я сошел с ума.»

Потому что их поджидал тот же самый человек. Со своей квадратной челюстью, тонким носом и короткими темными волосами, разделенными на строгий и ровный справа налево пробор. Та же темная одежда – свитер, шерстяные брюки и ботинки на каучуковой подметке. И на кровати он возлежал точно так же, как и в тот раз.

Но различие состояло в том, что вся грудь его представляла собой расплывшееся кровавое пятно от шеи до ремня на брюках. На сияющем бархатном покрывале были лужицы крови. Кровь струилась по подоконнику в том месте, где он его переползал, падая, оставляя за собой засохшие сгустки на ковре.

Симона закричала.

Часть третья

24

Вопль ее, как острый железный шип, вонзился Хьюстону прямо в череп. Пит отшатнулся. Симона закрыла лицо руками и сквозь пальцы прорывался дикий визг. Хьюстон схватил ее за плечи и развернул лицом к себе.

– Прекрати! – рявкнул он.

Она вопила изо всех сил.

– Хватит! – повторил он. Потряс. Его мозг воспринимал одновременно огромное количество звуков и ощущений. Крики, топот множества ног по вестибюльному полу. Напряженную ширококостную плоть под покрытым свитером плечами, которые он сжимал. И безумное выражение лица Симоны в тот момент, когда она отняла руки от глаз, и из них выглянул дичайший страх.

Потом Пит почувствовал, как в комнату ворвались люди, и, пораженные, остановились. Но все свое внимание он сосредоточил на Симоне. Прижал ее к себе, покрепче обнял и почувствовал дрожь возле своего сердца. Взглянув еще разок на кошмарную фигуру, лежащую на кровати, Хьюстон ощутил, как страх уступает дорогу ярости. Он отыщет того, кто это сделал! И заставит кричать его так, как она кричала.

Рядом появился Монсар.

– Да позовите же кто-нибудь врача! – рявкнул Хьюстон, но его никто не понял.

– Юн медисин! – прорычал Монсар.

Несколько человек выбежало из комнаты. Хьюстон передал Монсару его дочь из рук в руки. Затем повернулся лицом к окровавленной фигуре, распростершейся на кровати и, чувствуя накатывающую тошноту и кислый привкус во рту, сделал шаг вперед.

Он был ошеломлен. Человек все еще дышал – неглубоко, но все-таки грудь вздымалась медленно-медленно… и невысоко… Хьюстон увидел, как чуть-чуть подрагивают веки. Он-то считал мужчину мертвым, но сейчас слышал сиплые, затрудненные вдохи, свист воздуха, втягиваемого пересохшими губами.

Хьюстон осторожно приблизился, не желая прикасаться к крови, лужицами растекшейся по бархатному покрывалу. Наклонился к раненому. Свитер был разрезан точно посередине. Хьюстон увидел окровавленную рубаху. Заметив куски омерзительно торчащего искромсанного мяса, Пит отвернулся к стене. Зрение замутилось. Вцепился в изголовье кровати, чтобы не рухнуть тут же.

– Сейчас придет врач, – сообщил он мужчине.

Ответа не последовало.

– Держитесь. Мы вам постараемся помочь.

Кивок был практически незаметен.

– Вы меня слышите?

На этот раз веки затрепетали: человек явно старался ответить.

– Кто это вас?

Хьюстон напряг слух, стараясь понять что-нибудь, но слов различить было невозможно.

– Так кто? – переспросил Хьюстон.

– Найдите Харона.

Хьюстон побледнел.

– Не понимаю, что вы имеете в виду. Это с вами сделал человек по имени Харон?

– Верлен. Отыщите Верлена.

Бред да и только. Пит в обалдении покачал головой. Перескочив с персонажа древнегреческого мифа, мужчина заговорил о поэте девятнадцатого века.

– Вы знаете человека по имени Верлен?

– Нет, вы не… – Кровавая пена начала срываться с губ. Глаза сверкали безумным светом.

– Да где же врач?! – заорал Хьюстон на сгрудившуюся в дверях толпу. Ничего не понимая, люди уставились на Пита. И тут же сквозь толпу начал проталкиваться Монсар, – он уходил вместе с Симоной.

Пит повернул голову и уставился на умирающего.

– Вы должны мне помочь. Что вы…

– Ле блан, – пробулькал человек.

Хьюстон не сообразил, почему мужчина внезапно перешел на французский.

– Белый?

Человек завертелся в горячке.

– Да не белый. Ле блан. Должен был меня убить.

– Заколоть? Но почему?

– Я убил священника. Задушил его.

– Но…

– Слишком много знал. Ему, видимо, сказали.

Человек сильно закашлялся. Рана разошлась шире.

Хьюстон подавился.

– Предал.

Хьюстон с трудом старался понять бормотание умирающего.

– Я вас видел, разговаривал с вами. Был звеном в цепи.

– С кем вы были связаны?

– Со всеми. С Верленом и Хароном.

Безумие.

– Они мне не доверяли. Харон не доверял. Послушайте! – Настойчивость в голосе была столь велика, что Хьюстона передернуло от проявления такой силищи. Мужчина приподнялся на локтях. Спина выгнулась. – Послушайте!

Хьюстон был в ужасе. Цвет лица мужчины стал похожим на цемент.

– Ле блан. Верлен. Отыщите Харона.

– Берегите силы.

– Времени не осталось. – Снова голос ослабел. Дыхание стало неровным, как порывы ветра. – Последний раз меня использовал. Но боялся, что вы меня отыщите.

Из коридора Хьюстон услышал доносящиеся голоса:

– By эен олле! By эен алле!

Вошел темноволосый человек, в руке он держал докторский саквояж. За ним следом шли двое полицейских.

У Хьюстона сильно заколотилось сердце. Он быстро повернулся к раненому.

– Я же говорил, чтобы вы держались, – пробормотал он. – Врач уже здесь.

Но ему понадобился единственный взгляд, чтобы все стало ясным. Выражение лица переменилось, на него наползла маска смерти.

– Нет, нет, подождите! Вы еще не все сказали! – запричитал Пит. – Мне слишком многое нужно узнать!

В комнате воцарилась тишина.

Пит потряс мужчину за плечо.

– Врач уже пришел. Проснитесь же! – Он склонился так низко, что кровь впиталась в его одежду. – Не умирайте!

Он начал было ритмично давить на грудную клетку, но тут на его руку легла чья-то твердая ладонь. Увидев плотную волосатую щетину, он повернулся, но лицо врача было неумолимым. Никакой надежды не оставалось.

У Пита опустились руки. Он медленно кивнул. Врач взял труп за запястье. Затем поднял ему веко. Вздох врача поведал обо всем сразу.

Пит застонал, в потрясении обведя невидящим взглядом сгрудившихся в дверях гостей, они словно склеились, расплываясь и волнуясь, как волны.

– Вы все слышали, – буркнул Пит, обращаясь к толпе. – Слышали, что он мне говорил. Харон. Нечто белое. Верлен. Вам хоть что-нибудь понятно?

Но словно в непогоду, покрывшись рябью, лица лишь покачивались и таращили пустые глаза. И отлетали, сдвигаясь назад, все назад…

25

Позже ему рассказали, как он грохнулся на ковер, и Хьюстон, ощущая впоследствии ссадину на лбу, ничуть в этом не усомнился. Тело Пита настрадалось до такой степени, что в конце концов отказалось ему служить. Он спал восемнадцать часов. Наконец, похмельный и с трудом управляющий своим телом, он очнулся все в той же спальне, только теперь рядом с Симоной сидел и Монсар.

Первым делом следовало отправить человеческие надобности. Пошатываясь, Пит отправился в туалет. Темная щетина придала лицу нездоровую бледность. В ванной он отключился от всего и принялся наслаждаться острым, чистым ощущением бритвы на своем лице. Ему понравился горячий душ, роскошь чистых носков и белья, мягких джинсов и свитера.

Он вышел. Кровать уже была заправлена. Комната – пуста. Пошатываясь, Хьюстон выглянул из спальни в гостиную, где тепло потрескивали поленья в камине. Настенные часы показывали четверть девятого.

Вечера. Он все еще никак не мог поверить в то, что сейчас так поздно и что он проспал столько времени. Целый день потерян. Симона стояла, улыбаясь. Волосы она убрала назад, сделав хвост. На ней было простое, перехваченное ремнем синее платье, делавшее ее глаза более темными.

– Получше? – спросила она.

– Отдохнул. В башке – кавардак. А ты? Когда я видел тебя в последний раз…

– Сейчас все в порядке. Прошу прощения.

– За что, интересно? За крик? Да я сам едва не заорал…

– Врач напичкал меня пилюлями. Теперь я больше не испугана, зато страшно зла. Ты должен узнать кое-что.

– И у меня есть кое-какие новости.

Монсар сидел рядом с камином в глубоком кресле. По их интонации он пытался определить, о чем именно они говорят.

Хьюстон наблюдал за тем, как Симона приводит в порядок мысли и чувства.

– Тот человек… ночной посетитель, – начала женщина. – Его кровь оказалась на подоконнике и газоне под окном. След увел далеко в кусты. И дальше, к сосновой роще, что находится возле города. Там стояла машина. И еще обнаружили следы второй машины, стоявшей рядом.

Пит сел в кресло и сжал подлокотники.

– Я тоже должен тебе кое-что сказать. Перед смертью этот мужчина нашел в себе силы сказать, что именно он убил священника.

Лицо Симоны побледнело.

– Значит, я была права.

– Он говорил довольно сбивчиво. Упомянул Харона и еще что-то белое.

– Ерунда какая-то, – отозвалась женщина.

– Знаю. Он все время что-то бормотал, захлебываясь кровью. Из того, что я примерно понял, вышло следующее: после убийства священника он встретился с тем, кто его нанял.

– Там его и прирезали.

– Точно. Он не сказал, что произошло дальше. Видимо, завязалась борьба. Ему удалось скрыться. Расположение вашего дома он знал. Поэтому и заполз в вашу квартиру, пытаясь спрятаться.

– Если он умирал, почему в таком случае не попытался отыскать врача?

– Врач вызвал бы полицию. К тому же этот человек, видимо, все-таки надеялся на то, что сможет выжить. А в тюрьму попадать ему не хотелось. В нашем случае, мы, быть может, ему бы и помогли.

– Или сравняли бы с ним счеты.

Хьюстон кивнул.

– Но все получилось совсем не так, как он запланировал. Видишь ли, я просто не знаю. Он бредил. Мог просто заползти к тебе в комнату, сам о том не подозревая. Но он заговорил. Сказал, что Харон использовал его в последний раз, а затем убил, чтобы я не смог его отыскать и поговорить.

– Это именно то, о чем я вчера говорила, – кто-то убирает за собой дом и подчищает всю грязь, что оставил.

– И успешно справляется с этим. Теперь мы с тобой… – Хьюстон не знал, как закончить, да и не хотел этого делать.

– Являемся последними каплями на его ковре.

Пит закусил губу.

Монсар что-то спросил. Симона объяснила. Старик встревоженно переводил взгляд с нее на Пита.

– Вполне возможно, что и Эндрюс в опасности, – предложил Хьюстон.

– Он звонил, – сказала Симона.

Пит выпрямился в кресле.

– Когда?

– Днем. Он начал проверять дальше. Взводный лейтенант был не с теми, кто исчез.

– Значит, он жив?

– Сержант ему позвонил. Лейтенант все еще помнит тех девятерых пропавших. Никак не может понять, что же с ними случилось. Как тебе известно, битв было две. Одна здесь, вторая – в пятидесяти милях севернее.

Пит кивнул.

– Так вот: вторая битва. Они исчезли во время второй битвы.

– Тогда зачем притворяться, что они были убиты и погребены здесь, в Сен-Лоране?

– Для того, чтобы отвлечь внимание от действительного хода событий.

– Каких таких «событий»?

Симона просто посмотрела на него. Монсар стал что-то спрашивать. Хьюстон просто не обратил на него внимание.

– Харон, – сказал он. – Нечто белое. Верлен.

Симона оборвала свои объяснения отцу на середине фразы и развернулась лицом к Питу.

– Что?

– Я забыл. Вчера, перед самой смертью, этот мужчина сказал: «Найдите Верлена». Все бессмысленно. Кто такой этот Верлен? И каким, черт побери, образом мы сможем его отыскать?

– Не его. А это. – Кошмарный взгляд ее глаз потряс Хьюстона.

– Ты его знаешь?

– Неужели не помнишь? Еще тогда в Ронсево. Беллэй. Ну, когда сидели в офисе. Эти полицейские на заднем плане, которые все время названивали по телефону…

Хьюстон безуспешно старался вспомнить.

– Он говорил с ними.

– И они сказали, что этот блок офисных зданий…

– …снимал один агент.

– А агент…

– …ответил, что здание снято «Верлен Энтерпрайзис». – Хьюстона передернуло.

– Так что не «он». А оно. Этот мужчина имел в виду «Верлен Энтерпрайзис».

Хьюстон мгновенно поднялся на ноги.

– Одевайся. Мы уезжаем.

– Куда?

– В Ронсево.

Монсар твердо произнес:

– Нон.

В комнате все затихло. Хьюстон удивленно повернулся к старику.

Подчеркивая свои слова жестами, Монсар заговорил горячо.

– В чем дело? – спросил Хьюстон.

– Отец понимает твои намерения. Но хочет, чтобы ты остался. Говорит, что тебе нужно отдохнуть, поесть.

– Времени нет.

– Он говорит, что одна ночь погоды не сделает. Я считаю, что он прав. Мы приедем в город уже после полуночи. И что станем делать? Беллэя в офисе не будет.

– Мы его разбудим.

– И напичкаем своими предположениями… Сонный человек будет враждебно настроен.

Хьюстон крепче обхватил подлокотники кресла. Срочность и неотложность дела звала в дорогу, но разум подсказывал, что лучше принять совет Монсара.

– Отец за нас беспокоится. Он считает, что мы должны скрываться.

– И жить в страхе, пока нас не обнаружат? Сейчас, по крайней мере, если нам и жутко, мы все же кое-что делаем.

– Ты можешь вернуться в Штаты.

– Тебе именно этого хочется?

– Я ведь только перевожу, что говорит отец. Он считает, что если ты вернешься домой, они почувствуют себя в безопасности и прекратят нас преследовать.

– Но ведь ты останешься. И в опасности.

– Нет, отец считает, что без тебя мне ничто не грозит.

Хьюстон зло уставился на Симону. Он почувствовал, как боль и смятение раздирают его на части.

– Я не могу уехать. Есть неоплаченный должок. Жена.

Словно поняв его тираду, старик глубоко вздохнул. И заговорил снова. Симона перевела.

– Он просит тебя пойти на компромисс.

– На какой?

– Предлагает гостеприимство на единственную и последнюю ночь. А затем просит, чтобы ты уважил его отцовские чувства. То есть уехал, оставил меня в покое и искал бы собственной смерти, но не моей.

– Симона, тебе ведь хорошо известно, что я не желаю твоей смерти.

– Я только перевела.

– Но ты-то, что скажешь? Скажи, чего хочешь? Я все сделаю. Если тебе будет удобнее, я сейчас уйду.

– Этот вчерашний мужчина. Отец говорит…

Кто-то стукнул в дверь кулаком. Грохот словно встряхнул всю комнату. Симона в страхе прервала фразу на середине.

– Ну, скажи же, – настаивал Хьюстон.

Отец не дал ей сказать.

– Антре!

Дверь распахнулась. Молоденький официант в курточке без единого пятнышка вкатил в комнату столик. Из-под серебряных крышек просачивались вкуснейшие ароматы. В корзиночке, накрытая белой салфеткой, лежала французская булка. В бутылке поблескивало красное вино.

– Я не голоден, – сказал Хьюстон.

И зарыдал.