Текст книги "Тотем. Проклятый"

Автор книги: Дэвид Моррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

2

Хьюстон мерил шагами комнату. Он ничего не понимал. Управляющему понадобилось больше пятнадцати минут, о которых он поначалу говорил. Затем, когда он, наконец, появился, то попросил их с Джен пройти к нему в кабинет. Нахмурившись.

Хьюстон и сам умел хмуриться. Он взглянул на жену, погасил в пепельнице очередную сигарету и вошел вслед за ней в кабинет.

Хьюстону стало нечем дышать, – комнатка была маленькой и в ней не было окон. Возле металлического стола, на котором ничего не лежало, стояли три стула, тоже металлических. На стене – телефон. И сильные яркие лампы, лишь усиливающие головную боль.

– Вы, видимо, и так уже кое-что поняли, – начал Эндрюс.

Хьюстон застыл на стуле.

– Но…

– Пожалуйста, прежде, чем вы ударитесь в амбицию, послушайте меня. Все-таки я могу предложить вам несколько приемлемых объяснений. Вполне возможно, ваш отец похоронен на кладбище к северу отсюда. Это в пятидесяти милях…

– Нет, его убили именно здесь, в этой битве.

– Итак, естественным предположением является то, что если он здесь убит, то, следовательно, здесь и похоронен, – Эндрюс ждал ответа.

У Хьюстона от злости огнем загорелось лицо. Но он попытался себя успокоить.

– Верно, именно это я и предположил.

– Но военные дела, особенно в боевой обстановке, не всегда были четко организованы, здесь применима обыкновенная человеческая логика. – Эндрюс сложил губы «куриной жопкой». – Вам известен смысл и расшифровка сокращения ПБВ?

– Разумеется.

– В данном случае так и могло произойти. В общем, если говорить откровенно, то ваш отец мог быть похоронен где угодно.

– Тогда, – Хьюстон с трудом пытался сдержать рвущуюся наружу злобную нетерпеливость, – позвоните на то близлежащее кладбище, о котором вы говорили.

– Я уже это сделал. Теперь мы должны всего лишь дождаться ответного звонка.

Но ответ, когда он наконец последовал, оказался вовсе не тем, на который надеялся Хьюстон. Эндрюс повесил трубку обратно на место. И покачал головой, постукивая карандашом по столу.

– Господи, но неужели вы не понимаете, как это безумно звучит, – прошептал Хьюстон.

– С моей стороны было бы нечестным не сообщить вам еще об одной вероятности.

– Какой же?

– О ней крайне неприятно упоминать. Вы только разозлитесь. Я знаю.

– То есть, вы хотите сказать, разозлюсь еще сильнее. – Он побелел.

– Существует вероятность, – хочу сразу же оговориться, крайне маленькая, можно даже сказать, ничтожная, – что вашего отца похоронили под именем другого человека.

– Под другим именем?

– Точно. Если бирки перепутали…

– То есть он похоронен здесь же, но зовут его уже Смит или Джонс? – Голос Хьюстона взлетел на недосягаемую высоту.

– Или Джон Доу – неизвестный, неопознанный. В сражениях бирки иногда уничтожаются, а тела бывает настолько…

– Пожалуйста, – просительно запричитала Джен.

– Прошу прощения, миссис Хьюстон. Нельзя сказать, что подобный разговор мне доставляет удовольствие. Существует еще одна возможность: когда кладбищенские списки каталогизировали, то ошибка…

– Будьте добры, попроще, – рявкнул Хьюстон.

– То есть ваш отец вполне мог быть похоронен, но не внесен в наши списки.

– То есть, вы хотите сказать, что его тело утеряно?

– Я ведь не говорю, что Я его потерял, сэр. – Голос управляющего изменил окраску. – Челюсть его выдвинулась вперед, а скулы стали – четче выдаваться на лице. – Меня перевели сюда, сэр, пять лет назад. Я понятия не имею о том, чем здесь занимались мои предшественники. Но могу вас уверить в том, что свою работу я выполняю хорошо.

Хьюстон почувствовал, как охватившая его ярость заполнила крошечный кабинетик.

– Пит, мистер Эндрюс хотел нам помочь, – произнесла озабоченно Джен.

Хьюстон замер на стуле. Затем, помассировав пульсирующий от боли лоб, неуклюже закивал, чувствуя смущение.

– Я не имел в виду лично вас, – проговорил он, – я хотел сказать… ну… что это мог сделать… кто-нибудь…

Хьюстон увидел, как управляющий сверкнул глазами.

– Прошу прощения, – сказал он. – Я – учитель. И, наверное, мог бы говорить иначе. Выражаться несколько точнее. Прошу прощения.

Вспышка в глазах Эндрюса сменилась задумчивостью. Видно было в глубине темных глаз управляющего, что его ум обрабатывал полученное извинение. Наконец, он вздохнул.

– Я чертовски озабочен, – прошу, мэм, извинить мой язык – ведь я служил в армии. Сержант мое звание. Теперь работаю на министерство обороны. И отношусь к своей работе честно. Вы не представляете, в какие сложные положения нас частенько ставит Военное Министерство. Вспомните анекдоты про военных. – Он покачал головой. – Поверьте, я делаю на своем месте все от меня зависящее. Представьте себе, каково мне было, когда случались подобные ситуации в прошлом. Мне было хуже, чем сейчас, раза в два. Но какая бы глупость здесь не произошла – поверьте – я к ней никакого отношения не имею. Мне себя винить не за что. Я ведь только… Мистер Хьюстон, что у вас со лбом?

– Чертова боль. – Хьюстон щурился в свете ослепительных резких флюоресцентных ламп. Их гудение напоминало вой зубоврачебного сверла.

– Сейчас, минуточку. – Джен сразу же полезла в сумочку. – Отыскав металлическую баночку с аспирином, она схватилась за термос. – И немножко кофе осталось.

Хьюстон проглотил три пилюли и выпил теплого горького кофе. Потом поставил чашку на стол, прикрыл глаза и стал ждать, когда жгучая боль отступит.

– Я обещаю вам удовлетворить ваше любопытство, мистер Хьюстон. Проверю, что тут произошло.

Пит приоткрыл веки и уставился на управляющего сквозь бьющий в глаза нестерпимо-яркий свет.

– Мистер Хьюстон, вы ведь учитель. Сами говорили.

Неужели? Он не мог припомнить.

– Верно. В Индиане.

– Высшая школа?

– Колледж. Данстон Колледж. Частное учебное заведение около Эвансвилля.

– Почти что Кентукки.

У Хьюстона пробудился интерес.

– Это… а откуда вы знаете?

– Я вырос в Луисвилле. Дома не бывал с тех пор… с тех пор, как очутился здесь. Говорят, что смог стал намного гуще.

– Совершенно верно.

– Прогресс. Боже сохрани нас. Вы преподаете…

– Творческое письмо.

– Так вы писатель? – Похоже, на Эндрюса это произвело впечатление.

– У меня опубликовано четыре романа.

– А я-то думал, как это вам удалось набрать денег на заграничное путешествие, да еще и на другой континент?

Хьюстон почувствовал, как волна гнева захлестнула его.

– Хватит, вам, черт побери, задавать всякие скользкие вопросы! Я понимаю, что у вас на уме. – Он пронзительно взглянул на Эндрюса. – Если вы думаете, что я все это придумал, только потому, что пишу, то…

– Нет, мистер Хьюстон, ничего подобного я не думал. Но, пожалуйста, давайте на мгновение посмотрим на все это другим оком. Моим. Встаньте на мое место. Вы ведь раньше во Франции никогда не бывали, правда?

– Если бы я бывал, то помнил, где находится могила отца.

– Но вы ведь приехали во Францию не для того, чтобы посетить его могилу.

– Не понимаю.

– Когда вы планировали свое путешествие, то главным было отнюдь не…

– Посещение этого кладбища? Нет, умерла моя мать, просто хотел забыться на время после ее похорон.

– И потом решили, что раз уж вы все равно поедете во Францию, то было бы неплохо отдать дань уважения…

– Вокруг меня была сплошная смерть. Но я не понимаю, к чему все это…

– Вы приехали неподготовленным. И не можете сообщить мне необходимые сведения, которые облегчили бы мне поиски. Например, номер. Личный номер вашего отца. Кем он был по званию?

– Капралом.

– Уже лучше. Приедете домой – просмотрите все семейные папки. Сделайте копию извещения Военного Министерства, присланного вашей матери, или любые другие документы, которые сможете отыскать.

– Их попросту не существует.

– Прошу прощения?.. – Эндрюс ошеломленно заморгал.

– Мать сожгла все, все те письма, что присылал ей отец, его фотографии, извещение Военного Министерства. Все. Она его чересчур любила. Думаю, его смерть ее подкосила. Она старалась избавиться от воспоминаний. Поэтому и уничтожила все, что могло бы о нем напомнить.

– Вроде бы я вас слышу, но с пониманием у меня на сей раз туго.

– Просто я хочу сказать, что она его очень любила.

– Нет. – Эндрюс проговорил это весьма твердо. – Я просто не могу понять, почему вы тогда стопроцентно уверены в том, что ваш отец похоронен именно здесь.

– Она сама мне сказала.

– Когда?

– Когда я подрос. Когда принялся задавать ей вопросы о том, почему у меня нет отца.

– И вы полагаетесь на детскую память? – Лицо управляющего перекосилось от возмущения.

– Она говорила мне об этом не единожды. Видите ли, к тому времени она уже здорово сожалела о том, что сделала. Ей снова хотелось иметь его письма и фотографии. Для нас с ней он стал чем-то вроде легендарной личности. Она повторяла истории о нем, больше похожие на сказки – раз за разом, одними и теми же словами. И заставила меня пообещать, что я запомню все подробности. «Питер, – я как сейчас слышу ее голос. – Питер, хотя твой отец умер, он будет существовать до тех пор, пока мы его помним».

Эндрюс постукивал карандашиком по столу.

3

– Он, что, считает меня чокнутым? – спросил Хьюстон.

Он стоял рядом с «ситроеном» вместе с Дженис. Ветер утих. Тучи исчезли. Сверкало солнце.

– Нет, не считает, – ответила Дженис и с тревогой взглянула на мужа. – Но что бы ты сделал на его месте? Правда ли то, что именно военные все испортили? А, может быть, ты просто перепутал?

– Слушай, говорил же тебе…

– Да я-то тебе верю. Тебе нет нужды мне доказывать, какая классная у тебя память. Я ведь знаю, что тебе даже заметок для уроков в классе не нужно. Так что меня убеждать нечего. Если уж убеждать – так это управляющего. Для него ведь факт не является фактом, если он не записан на листе бумаги и дважды не перепроверен. Судя по его настроению, он сделал все, что мог, принимая во внимание сущность твоего заявления.

– То бишь, считает меня придурком.

– Нет. Заблуждающимся.

Хьюстон проехался пятерней по волосам. И в смятении повернулся лицом к угрожающему белому зданию. – Прекрасно. Я так благодарен ему за это. Может быть, я действительно что-то напутал. – Он резко повернулся к жене. – И не потому, что я могу ошибаться. А потому, что может ошибаться моя мать.

– Ее теперь не спросишь.

– Может быть, так оно и есть? – спросил он с болью, неохотой и раздражением в голосе. – И так все оставим? На произвол судьбы?

– Приедем домой, можем написать в Военное Министерство.

– Но ведь мы уже здесь. И здесь, всего в нескольких шагах отсюда, где-то похоронен мой отец.

– Если ты обнаружишь хоть какое-нибудь свидетельство, то Эндрюс сможет отыскать могилу. Но ведь ты сам недавно сказал: какая, собственно, разница? – Она моргнула, словно да нее только тогда дошел смысл ее слов. – Последняя часть не считается, забудь.

Хьюстон уставился на жену.

– Для меня, человека средних лет, кое-какая разница все же имеется. Черт побери, конечно же, жизнь не изменится оттого, что я постою у его могилы. Но тому пацану, которому так хотелось иметь отца… Дьявольщина, да что же это со мной такое?

– Ничего. Просто ты крайне сентиментален. И это привлекательная черта.

Хьюстон улыбнулся ей.

– Знаешь, что и как и, главное, когда сказать.

– Я обязана это знать. Мы ведь довольно давно женаты.

Он поцеловал ее.

Снова взглянув на здание, Хьюстон заметил, что из какого-то окна на них пристально смотрят, но не понял, кто именно.

– Ошибаюсь, но не я, – сказал Пит смазанной тени в окне.

– Что-что?

– Просто… Проклятая головная боль. Почему бы тебе не повести машину?

Хьюстон забрался в «ситроен». Окна открывать не стали. Сиденье нагрелось, воздух был затхлый, пахло каким-то старьем. Решившись все-таки проветрить автомобиль, он почувствовал, как в голове начинает оформляться какая-то мысль.

Хотя он и ощущал спиной могилы, но все-таки оборачиваться не стал. Он был полностью поглощен этой свежей мыслью, никогда раньше не возникавшей у него в голове.

– Был один француз, – проговорил он.

– Где? Я его не заметила. Ты не хочешь сказать, что я настолько невнимательна?

– Нет, не здесь. Один француз. Теперь вспомнил.

– Вспомнил, что?

– Француз. Тогда. В тысяча девятьсот сорок четвертом. Мать говорила, что получала от него письма.

Мозг прояснился. Дальний темный уголок памяти осветился, и воспоминания полезли наружу.

– И эти письма остались? – спросила Джен.

– Сомневаюсь. Если она сожгла и более невинные вещи, то должна была и это спалить. Но это не имеет значения. Я помню, что она по их поводу говорила. – Возбуждение и ликование нарастало. – Француз писал, что он лично и люди его страны чувствуют себя в долгу перед солдатами, погибшими за свободу их родины. Каждый житель их деревушки выбрал себе могилу и ухаживает за ней. Они подравнивают травку, смотрят за тем, чтобы на каждой всегда были свежие цветы. Каждый погибший солдат для них все равно, что брат или сын.

Джен нахмурилась. Выехав на вершину холма, она все свое внимание сосредоточила на дороге.

– И этот француз выбрал могилу моего отца.

– Не понимаю, каким образом это может помочь в наших поисках.

– Он-то помнит. Помнит могилу. Вот мы его и спросим, где она.

– Это в том случае, если он еще жив. А если нет?.. В общем, я не вижу в твоей идее особого смысла. Мы ведь даже не знаем, кто он и как его зовут.

– Я знаю.

– Но ведь ты не можешь надеяться на то, что я поверю…

– Пьер. Это его имя. Я именно поэтому и запомнил. Пьер де Сен-Лоран.

– Это та деревня, в которой мы остановились. Сен-Лоран. Но как тебе удалось запомнить его имя? – Она внимательно посмотрела на мужа.

– Господи, да ведь это же проще простого. Мать мне всегда говорила: «Питер, если возникнет какая-нибудь нужда, запомни, что человека, ухаживающего за могилой твоего отца во Франции, зовут точно так же, как и тебя. ПЬЕР».

4

Деревушка раскинулась по обеим сторонам темной реки. В полдень сонный солнечный свет освещал крыши жилых домов и магазинчиков, и Хьюстону показалось, что он пришел  в нормальное состояние и вернулся к обычной жизни. Он улыбался продавщицам цветов, фруктов, старикам, курящим трубки на приступочках своих домов. Если бы не машины, телеграфные столбы и телефонные провода, Пит бы, наверное, решил, что попал в семнадцатый век.

Джен ехала через старый каменный мост. Под ним лениво качались две лодки. В одной из них сидели мужчина с мальчиком и удили рыбу. Впереди показалась деревенская площадь, на которой высоченные, пышные деревья резко контрастировали со стройным, устремленным ввысь обелиском, посвященным Второй Мировой войне. Пит прошел мимо резвящихся на площади ребятишек прямо к унылой табличке на обелиске – реестру погибших в войну деревенских жителей.

– Ну, что? – спросила его Джен.

Хьюстон только вздохнул. Они подъехали к гостинице, выходящей фасадом на городской парк и реку.

– Я, конечно, могу прочитать меню, – вздохнул Хьюстон. – И отыскать мужской туалет. Но боюсь, что задавать правильно необходимые вопросы да еще и ответы переводить – не для меня.

Они прошли ко входу в гостиницу. Много-много лет назад этот дом был феодальным поместьем. А теперь туристы ели и спали там, где в свое время проживала знать, правящая страной.

– Европа позволяет видеть вещи по-иному, – заметила Дженис, когда они приехали. – Этот дом был поставлен задолго до создания Американского государства.

Войдя в перекрытый балками высоченный холл, они приблизились к стойке портье. Хьюстон, запинаясь, на ломаном французском, спросил управляющего, можно ли здесь нанять переводчика.

Мужчина медленно ответил, что мсье должен воспользоваться этой поездкой для того, чтобы улучшить знание языка. А с переводчиком он начнет лениться. «Прошу прощения за дерзость.» И управляющий заулыбался.

Хьюстон расхохотался. Управляющий вздохнул свободнее.

– Д’аккор. Же сей. Мэ нуа… – Хьюстон замолчал. – Нам необходимо сделать здесь кое-какие важные дела. И мне надо понимать все очень точно. Пресиземен…

– Ну, тогда совсем другое дело. Если мсье соблаговолит подождать…

– Помираю с голода, – пролепетала Джен.

Пит сообщил управляющему, где именно они соблаговолят ждать.

В столовой они сели у окна, выходящего в парк, прямо перед ними стояли огромные деревья. Заказали сухое белое вино, холодного цыпленка и салат.

Пит почувствовал, как на него легла чья-то тень. Подняв глаза вверх, он увидел стоящую рядом с их столом женщину.

– Мистер Хьюстон?

Ей было лет тридцать, может, чуть меньше, но никак не больше. Высокая, стройная, с длинными, темными волосами; красивые глаза, полные, хорошо очерченные губы, глубокий мягкий голос – все в ней привлекало внимание.

– Управляющий этой гостиницей – мой отец. Он сказал, что вам необходим переводчик.

Ее появление оказалось настолько неожиданным, что несколько секунд Пит не мог сообразить, что она говорит по-английски без малейшего намека на акцент.

– Все верно.

– Тогда, быть может, я смогу быть вам полезной.

– Пожалуйста, садитесь. Хотите вина?

– Нет, благодарю. – Садясь, она подоткнула юбку под себя. На ногах у нее были сандалии, а тело прикрывал длинный, желтый, с закатанными рукавами свитер. Скрестив руки на колене, она ждала.

– Это Дженис, – продолжил Хьюстон. – Меня зовут Питер. – Они обменялись рукопожатиями.

– Симона, – ответила женщина.

– У вас превосходный английский.

– Я изучала отельный менеджмент в Беркли. В шестидесятых. Когда начались студенческие беспорядки, вернулась во Францию.

«Значит, все-таки ошибся, – подумал Хьюстон. – Лет тридцать пять, так оно вернее. А ведь ни за что не скажешь». Он объяснил, зачем он сюда приехал, но ничего не сказал о том, что произошло на солдатском кладбище.

– То есть вам бы хотелось отблагодарить этого человека, – сделала вывод и подвела черту под его рассказом Симона. – За то, что он ухаживал за могилой вашего отца.

– Просто мы очутились здесь. И я подумал, что это минимум того, что я могу сделать.

Симона нахмурилась.

– Тридцать семь лет.

– Понимаю. Он мог давным-давно умереть.

– Это не самое главное. Если он жив, то отыскать его будет непросто. В этой деревушке очень много людей из старинных семей, последним именем которых является Сен-Лоран. Потомки тех Сен-Лоранов, что когда-то жили здесь. Это все равно, что в Америке искать Смита или Джонса.

– Но это Пьер де Сен-Лоран. Это значительно сузит круг поисков.

Симона поразмыслила.

– Пожалуйста, подождите минутку. – Она легко, с аристократической грацией встала и вышла из зала.

– Очень привлекательна, – проговорила Дженис.

– Серьезно? А я и не заметил.

– Глупыш, тебе лучше доесть свой ланч, а не то, смотри, попадешь в переделку.

Он ухмыльнулся. К тому времени, как Симона объявилась вновь, они как раз закончили пить кофе.

– Проверила телефонную книгу нашей деревни, – сказала она. – Удивительно, но в ней нет ни единого Сен-Лорана с таким распространенным первым именем. Будь мы в Штатах, можно было бы свериться с местным листом переписи населения. Но у нас в Сен-Лоране такого нет.

– Так что же, нам его никак не найти?

Казалось, Симона чем-то встревожена.

– Так как же? – переспросил Хьюстон.

– Вполне возможно, что один человек сможет нам помочь.

Хьюстон нахмурился, заметив неохоту, с которой она это сказала.

– Он очень стар. И болен. Зато знает все про эту деревню.

Хьюстон поднялся на ноги.

– Давайте-ка сходим к нему.

5

В ноздри Хьюстона ударил сильный запах. Шторы были закрыты. Комната была погружена во мрак: светились лишь сияющие угли от прогоревшего в очаге бревна.

Старый священник сидел в кресле у камина. Звали его отец Деверо. Был он хрупок и морщинист, практически не виден, весь какой-то ссохшийся, а спутанные волосы на голове напоминали Хьюстону паучье гнездо. Кашель вырывался из глубины его груди. Он кашлял очень часто, и всякий раз усилие причиняло ему нестерпимую боль. Он вынимал из-под подоткнутого вокруг его тела одеяла скомканный, но чистый платок, и промокал губы. Силы он находил лишь для коротких, медленных фраз, и голос его был настолько тих и тонок, что Хьюстон – хоть и не понимал ни слова – обнаружил, что невольно подается вперед.

– Столько лет. Столько всего было, – поворачиваясь от священника, Симона вполголоса переводила.

– Скажите, что я ценю его усилия. Скажите, что все, что бы он не вспомнил, будет обращено на пользу нашего дела, – сказал Хьюстон.

Симона заговорила по-французски. Священник ответил.

– Он помнит того человека, которого вы ищете.

Хьюстон взглянул на Дженис, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радость.

– Он извиняется. Потому что помочь вам не может.

– Но почему? – удивился Хьюстон. – Если помнит?

– Он извиняется. Тогда тот человек был молод. И он сам был молод. Слишком многое произошло.

Хьюстон оцепенел.

– Что-то тут не так. Вы уверены, что он понял все, как надо?

– Да, абсолютно.

– Тогда, почему же…? Послушайте, спросите его вот что. Тот человек, что мне нужен, он до сих пор живет в этой деревушке?

Симона перевела. Священник покачал головой.

– А это что еще значит? – спросил Хьюстон. – Либо он не знает, либо не хочет говорить.

Отец Деверо закашлялся. Вытерев рот своим огромным носовым платком, он прикрыл глаза. Хьюстон, исполненный сострадания, содрогнулся. Симона быстро что-то сказала, и священник ответил коротко, видимо, очень конкретно.

– Кое-что я поняла, – сказала Джен. Но Хьюстон настороженно ждал перевода.

– Он ничего не знает, так, по крайней мере, отец Деверо говорит. Не знает, где живет этот человек, и жив ли он еще. Но главное – ему нет до этого дела. Рассказывая обо всем этом, он как бы нарушает свои обещания, но надеется, что Господь сделает ему скидку. Как пастор, он обязан непрестанно следить за каждым членом своего прихода, но в данном случае он снимает с себя все обязательства. Он должен любить созданную Богом душу, но обязан целоваться с человеком, в котором она живет. – В камине треснула искорка.

Не понимаю, – проговорил Хьюстон.

Священник снова принялся говорить. Голос его становился все глуше и глуше. Затем он так жестоко закашлялся, что у Хьюстона все зазвенело внутри.

– Он говорит, что ему пора отдыхать; Он не в состоянии больше отвечать на вопросы.

– Но…

– Тут еще вот что. Он говорит, что все, что он знает об этом человеке, он услышал на исповеди. Очень много лет назад; с той поры многое изменилось. Он все еще помнит времена, когда мясо по пятницам считалось смертным грехом. Или пропуск воскресной мессы. И развод. – Симона замолчала. – Он помнит времена, когда мог читать мессу по-латыни. Он счастлив, что умрет раньше, чем произойдут другие изменения. Но для него сама сущность осталась неизменной. Он не может открыть тайну исповедовавшегося. Таков закон.

Хьюстон пристально смотрел на священника, сидящего возле очага. Мудрое лицо вглядывалось в него, старческие глаза горели странными огнями. Хьюстон вздохнул и медленно покивал головой.

Отец Деверо повернулся к Симоне, чувствуя, что сил на то, чтобы разговаривать с ней с глазу на глаз у него не осталось. Тон был отеческим. И хотя Хьюстон изо всех сил старался понять, что он ей говорит, плотные камфорные пары сбивали и отвлекали его. Наконец, он сдался и перестал напрягаться.

Джен вдруг задохнулась, – шокированная, обескураженная, ошеломленная – сказать было трудно.

Священник замолчал. Симона наклонилась, чтобы поцеловать ему руку. Он благословил ее. Женщина помогла ему встать. Пит поблагодарил его, хотя за что – так до конца и не понял.

– Помоги тебе Господь, – ответил по-французски отец Деверо. Ухватившись за кушетку, он сделал шаг, перехватил ручку кресла и шаркая ногами, вышел из комнаты.

Выйдя из пропитанного камфорными парами дома приходского священника, Хьюстон стал полной грудью вдыхать свежий воздух позднего полдня в саду.

– И что теперь? – спросил он.

– Деревенский секретарь, – предложила Симона. – Они направились к железным воротам в садовой стене.

– Последнюю часть вы почему-то не перевели, – напомнил Симоне Хьюстон.

– Это личное.

– Еще в отеле вы колебались, приводить нас сюда или нет.

Женщина кивнула. Хьюстон толкнул створку ворот и пропустил ее вперед.

– Вы, наверное, поняли, что он говорил о разводе, – проговорила Симона, наконец.

Пришла пора кивать Питу.

– В общем, когда я поехала в Беркли, я там вышла замуж. Но все было напрасно. Мы не сошлись.

Значит, дело было вовсе не в студенческих беспорядках… Симона вернулась во Францию из-за разрушенного брака и развода.

– Он говорил о том, что я должна прийти на исповедь и что он помолится за меня.