Текст книги "Шкатулка сновидений"

Автор книги: Дэвид Мэдсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

Дэвид Мэдсен
Шкатулка сновидений

Я не понимал, я ли вижу сон – или меня видят во сне. И эта мысль причиняла мне ужасные страдания, пока я не осознал, что все это, в сущности, не имеет ни малейшего значения.

Барон Клаус фон Люгнер

1

… только я поднес ко рту вилку с кусочком filet de boeuf roti Villette [1]1
  Жаркое по-деревенски (фр.).


[Закрыть]– свет внезапно погас, и со всех сторон на меня неожиданно нахлынула кромешная тьма. Поезд дернулся, содрогнулся и замер. За окнами тоже, как и внутри, воцарился плотный мрак, и не имело ни малейшего смысла пытаться разглядеть что-нибудь. Меня словно завернули в глубокую, чернильно-черную тишину, герметично и надежно упаковали, как и наш поезд, попавший в плен к ледяной снежной пустыне, раскинувшейся вокруг. И тут прямо над ухом раздался голос. Он напугал меня почти до смерти – ведь, насколько я помнил, я был единственным посетителем вагона-ресторана.

– Не волнуйтесь, – произнес голос, – мы скоро тронемся. Позвольте спросить, вы направляетесь в Б…?

– Нет, – ответил я.

– Тогда, может быть, в Р…?

Я испугался еще больше, меня потрясло осознание того, что я вообще-то не помню, куда еду. Это была полная чушь! Ведь в кармане моей куртки лежит билет! Правда, в такой темноте все равно ничего не разберешь.

– Нет, не туда, – выдавил я из себя.

– Ах, вот как. В таком случае, быть может, вы позволите мне спросить…

– Нет, пожалуйста, не задавайте мне больше никаких вопросов! Они меня расстраивают.

– Отчего же? – немедленно проигнорировал мою просьбу голос.

– Оттого, что я, похоже, не в состоянии на них ответить! Дело в том, что, пока вы не спросили, я считал, что отлично знаю, куда еду. Теперь же…

– Вы сомневаетесь?

– Хуже. Я просто-напросто не могу вспомнить. А до какой станции следует поезд?

– Ну, по правде говоря…

– Нет! Я этого не вынесу! Я не хочу знать!

– … в любом случае, если пути впереди нужно очистить от снега, нам придется подождать.

– Я думал, снегопад прекратился несколько часов назад, – сказал я.

– В этой части света всегда идет снег. В такое время года.

– А в какой части света мы находимся? Где мы?

– Судя по всему, вы удивительно спокойно примирились со своей топографической амнезией, – заметил голос.

– Когда-то я прожил двенадцать месяцев в монастыре дзен, – ответил я. – Учился там воспринимать вещи такими, какие они есть на самом деле.

– Значит, учение не пропало даром?

– Даже если бы совсем ничего не вышло, я бы не понял этого, ведь, научившись принимать вещи такими, какие они есть, я стал бы одинаково безразличен как к поражению, так и к успеху.

– Конечно же, нет, – возразил голос. – Ведь если вы постигли способность принимать успех или неудачу такими, какие они есть – или, правильно выражаясь, достигли татхаты – значит, учение, несомненно, было успешным. Безразличие обязательно исключает неудачу – но не мешает вам отличить успех от неудачи.

– Я не улавливаю причинно-следственную связь.

– А разве не этому учит дзен? Что мы не должны искать причины?

– Похоже, вы ужасно много об этом знаете, – меня немного рассердила непрошеная демонстрация знаний, превосходящих мои.

– Так и есть. Я три года был личным секретарем Учителя Хуи По.

Я непроизвольно сглотнул.

– Удивительное совпадение, не правда ли? – с трудом произнес я. – Неофит дзен – и доверенное лицо великого Учителя Хуи По, вместе запертые в полной темноте занесенного снегом вагона-ресторана, посреди… где, вы сказали, мы находимся?

– Мы в абсолютном бездействии, мой друг. Это татхата. Таково настоящее положение вещей.

Несколько мгновений меня окружала только тишина, потом я спросил:

– Может быть… может быть, вы ответите на один мой вопрос? Я всегда хотел знать…

– Если смогу, я, конечно, отвечу.

– Какой звук раздается, когда аплодируют одной рукой?

В ту же секунду мою макушку сотряс мощный удар. На меня обрушилось что-то, похожее на свернутую газету или, возможно, картонный цилиндр, в каких по почте отправляют сертификаты и большие фотографии. Вскрикнув, я прикрыл голову ладонью.

– Мне же больно! Как вы можете? Зачем вы это сделали?

– Друг мой, я всего лишь отвечал на ваш вопрос. Именно таким образом Хуи По мгновенно открыл мне путь к просветлению.

Я был взбешен.

– Однажды, – спокойно продолжал голос, – он вылил кружку с кипящим чаем на обнаженные яички одного из своих красивых юных учеников, задав при этом вопрос: «Что ты делаешь, когда получаешь ожог?». Ученик закричал от боли. «Именно это», – кивнул Хуи По и ударил юношу ногой по обожженной мошонке. И ученик достиг сатори.

– Как вам не стыдно, – спросил я, – рассказывать такое совершенно незнакомому человеку? И как вам удалось так точно прицелиться в этой кромешной тьме?

– Однажды Хуи По поручил мне перевести «Дзен и Искусство контроля мочеиспускания» на датский. Боюсь, часть величия и глубины этого труда пропала.

– Кстати, что тот ученик делал с обнаженными яичками?

– Я бы предпочел не говорить.

– И таким образом вы поступаете со всеми, кто задает вам простой вопрос? – поинтересовался я, вовсе не успокоенный мыслью о том, что секретарь Хуи По ответил мне гораздо мягче, чем сделал бы это сам Учитель.

– Ваш вопрос вовсе не так прост, и вы должны это знать, даже проведя в вашем монастыре всего один год.

Но – нет, не всегда, нет. Пожалуйста, позвольте мне извиниться.

И тут, к моему величайшему изумлению, я почувствовал, как кто-то целует меня прямо в губы. Это, без сомнения, был мужчина – поскольку в его поцелуе ощущалась похотливая настойчивость, сдерживаемый хищный голод, какого не найдешь у женщины, а тем более у леди. Кроме того, его лицо шершавилось грубой щетиной.

– Да как вы смеете! – воскликнул я и отпрянул назад, размахивая в темноте кулаком.

– Татхата.

Теперь его рука проникла под мою рубашку, и нежные кончики пальцев ласкали мой левый сосок, трепеща, поглаживая, пощипывая.

– Что, черт побери, вы творите?!

Уже две руки, пальцы бегают, точно лапки целеустремленных пауков.

– Не шевелитесь! – крикнул я.

Не обращая на мои протесты ни малейшего внимания, этот извращенец бросился на меня, и я оказался опрокинут на сиденье. Я вырывался и бился, но противник был сильнее и с легкостью взял верх. Тяжесть его тела вышибла из меня дух.

– Убирайся! Убирайся, не то я позову кондуктора!

Слова потонули в страстных поцелуях. Его руки разорвали мою рубашку, и его грудь, очень мускулистая и волосатая, прижалась к моей. Я почувствовал быстрые удары его сердца.

– Помогите! – закричал я, но темнота поглотила мой крик.

Он раздвинул мои ноги.

– О, нет, пожалуйста, только не это…

– Но почему? – прошептал мне в ухо низкий, источающий похоть голос.

– Потому что мне это не нравится…

И в это же мгновение, к моему удивлению, отвратительная атака прекратилась.

– Надо было сказать об этом раньше, – произнес голос. – Я счел, что вы привычны к такого рода вещам.

– Что?

Выпрямившись на сидении, я начал застегивать пуговицы и расправлять воротничок рубашки.

– В конце концов, такой исключительно симпатичный молодой человек, как вы, должен постоянно привлекать сексуальное внимание, желаемое или нет.

– Да как у вас язык поворачивается говорить такие вещи?!

– Что вы исключительно симпатичный?

– Нет, я не это имел в виду. И вообще, откуда вы знаете, как я выгляжу? Не хотите же вы сказать, что можете видеть меня, даже в этой ужасной темноте?

– О да, – ответил голос. – И вполне четко.

Внезапно поезд дернулся, заскрипел, снова дернулся и возобновил движение. Включился свет. Я быстро вытер лицо.

– О, так вы проснулись! Похоже, вы задремали над вашим filet de boeuf roti Villette. С другой стороны, вы, быть может, медитировали. Я боялся, что вы случайно попадете себе вилкой в глаз, и думал вас разбудить, но не хотел навязываться.

Я уставился на сидящего передо мной человека – маленького, дряхлого старичка с роскошной белой бородой. Его выдающийся нос украшало старомодное пенсне. Да и сам он казался каким-то старомодным, принадлежащим другому миру, даже вышедшим из употребления.

– Вы – злодей! – воскликнул я, с трудом пытаясь контролировать свой гнев. – Животное! Зачем вы таким образом набросились на меня?

Казалось, старый джентльмен искренне смущен. Он несколько раз моргнул, потом покачал головой и спросил:

– Каким образом?

– Вы прекрасно понимаете, каким!

– Дорогой сэр, уверяю вас…

– Таким – сексуальным образом!

– Ach, nein!

– Вы сексуально домогались меня, не отпирайтесь! И у вас хватает наглости отрицать это?

– Мне восемьдесят четыре года, – ответил он. – И как вы считаете, возможно ли, даже если бы у меня было такое намерение – а его у меня, несомненно, нет – чтобы мне удалось с целью сексуальных домогательств напасть на человека, который столь молод, что годится мне во внуки?

Я, точно рыба, открыл и закрыл рот. Я не мог ясно мыслить. Я запутался. Конечно же, я сразу понял, что старый джентльмен, безусловно, говорит правду, но ведь кто-то – пропади все пропадом! – напал на меня, и в этом я не сомневался. А в вагоне-ресторане нас было только двое. И кто ещё это мог быть? С другой стороны, мой противник казался молодым, сильным и мускулистым, а сидящий напротив древний джентльмен сморщился и усох.

– Быть может, это кондуктор? – спросил я, понимая, что говорю глупость, но ничего лучше мне в голову не пришло.

– Я бы, несомненно, видел нападение, о котором вы говорите. Вас содомировали?

– Что?

– Произошло ли полное анальное проникновение – или имели место лишь фроттаж и легкая обоюдная мастурбация? Имела ли место эякуляция?

Меня удивила медицинская откровенность его вопросов, и джентльмен это почувствовал.

– Уверяю вас, в этом не было ничего обоюдного!

– Пожалуйста, не волнуйтесь, мой юный друг. Я имею полное право спрашивать. Я психиатр. Позвольте представиться: доктор Зигмунд Фрейд из Вены.

Я с трудом подавил смешок.

– Не хочется показаться грубым, – сказал я, – но это же просто нелепо! Зигмунд Фрейд благополучно скончался много лет назад!

Доктор Фрейд – кем бы он ни был – раздосадовано цокнул языком и поскреб свою белую бороду.

– Я не тот Зигмунд Фрейд, – ответил он. – Хочу быть с вами искренним, у меня больное сердце, и я устал объяснять бесчисленному множеству индивидуумов, которые, по-видимому, не могут даже предположить такой возможности – а на самом деле, учитывая огромное население, что жило и живет на этой ничтожной планете, это неоспоримый факт – существования двух людей с одинаковыми именами.

– Прошу прощения, – пробормотал я. – Я не хотел вас обидеть. Пожалуйста, вспомните, что я только что стал жертвой жестокого и неспровоцированного сексуального нападения. Я до сих пор не пришел в себя и не вполне ясно соображаю. И, отвечая на ваш вопрос: нет, анального проникновения не было.

– А что же тогда?

– Ну – вы, конечно, понимаете, что мне неловко вспоминать об этом – он запрыгнул на меня, страстно целовал и пытался пощупать там.

– Где?

– Там, где ему делать нечего.

– Но никакой содомии? – в голосе доктора Фрейда мне послышалось легкое сожаление.

– То, что произошло, было довольно скверно!

– Да, если только все это действительно случилось.

– Естественно, случилось, я-то знаю! В любом случае, вы бы ничего не увидели в такой темноте!

– Какой темноте?

– Какой темноте? – вскричал я. – В той самой, в которую мы погрузились, когда неожиданно погас свет! Когда поезд остановился…

– Молодой человек, уверяю вас, что свет не выключался, даже на секунду! И поезд не только не останавливался, но и не замедлял ход с тех пор, как мы покинули В…

– Этого не может быть! Это чушь!

– Вы обвиняете меня, психиатра, в том, что я говорю полную чушь? – морщинистое лицо доктора Фрейда даже покраснело от ярости.

– Нет-нет, не совсем, я имел в виду… Но говорю же вам, свет выключался!

– А я говорю вам, что нет.

– Что же, в таком случае, со мной происходит? Я схожу с ума?

– Не правда ли, вам повезло, что напротив вас сидит человек, чья профессия, по странному стечению обстоятельств, позволит ему вполне квалифицированно ответить именно на этот вопрос? Только представьте себе! Я мог бы оказаться мясником или переплетчиком. И что бы вы тогда делали?

– Почти такое же странное стечение обстоятельств, – заметил я, – как два человека, и оба – психиатры, оба носят имя Зигмунд Фрейд. К слову, вы случайно никогда не работали секретарем Учителя дзен Хуи По?

– Удивительно, что вы спросили об этом! – ответил доктор Фрейд.

– Хотите мне сказать, что вы действительно были секретарем Хуи По?

– Отнюдь нет. Хочу сказать, что вы упомянули единственный в целом мире предмет, – я имею в виду дзен-буддизм, – который меня совершенно не интересует. Даже моему бедному другу, доктору Т. Д. Судзуки, не удалось склонить меня к познанию этой существенной доктрины. Тем не менее, нам нередко доводилось встречаться за чашкой чая.

– Действительно странно, – заметил я, – но ни на йоту не приближает меня к установлению личности моего насильника.

– Вашего сексуального насильника, – поправил доктор Фрейд. – Не забудьте об этом!

– А это важно?

– Секс всегда важен, мой дорогой юный друг. Особенно в том случае, если, как я могу предположить, он имеет место в контексте сновидения.

– Сновидения? Вы думаете, это был всего лишь сон?

– Что касается снов, о них никогда нельзя говорить «всего лишь», – ответил доктор Фрейд, и в его ворчливом старческом голосе зазвучали строгие нотки. – Совсем наоборот, поверьте мне. И – да, именно так я и думаю.

Я откинулся на спинку сиденья, оттолкнул в сторону тарелку с filet de boeuf roti Villette и медленно, тихо присвистнул. Потом произнес:

– Значит, сон, да? Что ж, это многое объясняет. И если это действительно был сон, то я не схожу с ума, не так ли?

– Боюсь, что с точки зрения психиатрии не могу назвать это заключение ни верным, ни даже просто логичным. Но не тревожьтесь. Давайте сосредоточимся на предположении, что вам приснилось, что поезд останавливается, огни гаснут и кто-то подвергает вас волнующей попытке сексуального изнасилования.

– Я не говорил, что это было волнующе!

– На уровне подсознания вы, безусловно, так считаете, иначе вам бы не приснился такой сон. Действительно, ваше сознание отвергает такую идею. Попробуем распутать хитросплетения образности вашего сна. У нас еще есть время до прибытия в Н…

– Н…? Значит, поезд направляется туда?

– Неужели? Нет! Просто я там схожу. Но нам еще предстоит долгий путь.

– А куда же идет этот поезд?

– Представьте себе, я не имею не малейшего понятия! А вы тоже едете в Н…?

Глубоко вздохнув, я прошептал:

– Это тоже часть моего сна. Я не мог вспомнить свой пункт назначения!

– Но раз вы не помните – значит, вы все еще спите! Несомненно, если бы вы проснулись, то знали бы, куда направляетесь!

– Хотите сказать, – закричал я, – вы тоже часть моего сна? И мне снится весь этот разговор?

В глазах доктора Фрейда мелькнул испуг.

– Искренне надеюсь, что нет, – поспешно ответил он. – В противном случае, это влекло бы за собой неприятные для меня последствия.

– Да уж! Это означало бы, что в действительности вас не существует!

– Тем не менее, я ощущаю себя вполне реальным. У меня есть дом, семья, профессия, в которой я, смею предположить, достиг определенных успехов. Как же я могу не существовать?

– Вы существуете ровно столько времени, сколько длится мой сон, – произнес я, чувствуя себя важной персоной. – А я хочу проснуться. Да, думаю, я скоро проснусь.

Доктор Фрейд внезапно вскрикнул:

– Нет, нет! Я прошу вас, не надо!

– Но это очень неприятное ощущение – не знать, куда направляешься.

– Проснувшись, вы уничтожите меня! Всю мою сущность, все, чем я владею: мои исследования, мои книги, мой милый домик с бехштайновским пианино и маленькой акварелью Вюйера, изображающей обнаженную, которая ест сардины…

– Только если не…

– Только если не что? – взволнованно спросил доктор.

– Только если, – продолжил я, – не вы видите этот сон!

– Что?

– Что ж, это вполне возможно, не правда ли? Вы могли заснуть вскоре после отправления из В… И вам может сниться, что я заснул, и мне приснилось сексуальное домогательство и то, что я по-прежнему сплю.

– Вы имеете в виду, что мне снится, что вам снится сон?

– Именно это я имею в виду, доктор Фрейд!

Старый джентльмен вжался своим маленьким телом в сиденье и ссутулил хрупкие плечи. Он был одет в черное пальто с меховым воротником, казавшееся слишком большим для его тщедушной фигурки.

– Молодой человек, – наконец произнес доктор, – вы преподнесли мне зловещую и сложную загадку. С какой стороны на нее ни посмотреть, один из нас неизбежно исчезнет в момент пробуждения другого.

– И самый главный вопрос, несомненно, таков: кому из нас снится сон? Кто сновидец, а кто сновидение? Вы, как психиатр, должны быть знатоком снов. Можете решить эту головоломку?

– С сожалением вынужден признать, что в данный конкретный момент не могу. Толкование сна требует многочасовых бесед со сновидцем, в частности об интимных делах сексуального характера. Да, необходимо такое обсуждение.

– Так почему бы нам не обсудить это сейчас? Это может помочь.

Доктор Фрейд покачал головой:

– Сомневаюсь, что вы в состоянии заплатить мне гонорар, – грустно пробормотал он. – Кроме того, в моей книге «Толкование сновидений»…

– Разве ее написал не Зигмунд Фрейд?

– Я Зигмунд Фрейд!

– Но не тот Зигмунд Фрейд…

– А моя книга – не та книга!

– Все это страшно запутывает, – сказал я.

– Только не меня.

– Пожалуйста, продолжайте.

– Как я говорил, в моей книге «Толкование сновидений» я обсуждаю вопрос, что хотя события, происходящие во снах, по сравнению с бодрствованием абсурдны и невозможны – например, полеты в воздухе, изменение формы, беспорядочная, неправильная хронология и тому подобное – в своей абсурдности сон характеризуется последовательностью и логичностью своих собственных законов, и в своей невозможности сон совершенно реален. Нельзя забывать, что события сна составляют шифр, они скрывают неприемлемое и говорят на языке эвфемизмов. Эвфемизм – это не воображаемое понятие, он просто указывает на другую реальность. Карл Юнг, bete noir [2]2
  Недотепа (фр.).


[Закрыть]дней моей молодости, конечно же, не согласился бы со мной.

– По-видимому, вы имеете в виду не подлинного К. Г. Юнга из Кюснахта?

– Почему вы так решили?

– Ну…

– Собственно говоря, я имею в виду именно того Карла Юнга. Неужели не глупо думать – а вы, безусловно, так и подумали – что если есть два психиатра по имени Зигмунд Фрейд, то обязательно должно быть и два Карла Юнга, потому что Юнг тоже психиатр?

– Боюсь, я за вами не успеваю, – признался я.

– Сам Юнг считал, что два Зигмунда Фрейда – это очень весело. Однажды, за тарелкой bouillabaisse provencale [3]3
  Буйабес по-провансальски, тушеная в воде или в белом вине рыба (фр.).


[Закрыть]в Боллингене, он заметил, что это доказывает, что у Бога есть чувство юмора.

Тут доктор Фрейд заметил, как я покосился вниз, и заботливо, почти нежно добавил:

– Простите старику его воспоминания. Я не забыл о нашей проблеме. Думаю, установить, кто из нас кому снится, будет не такой уж сложной задачей.

Пребывая в отвратительнейшем настроении, я уже собрался возразить доктору Фрейду, но тут дверь вагона-ресторана неожиданно распахнулась, и на пороге возник кондуктор. Чрезвычайно толстый, с угрюмым грязным лицом, в мятой, покрытой пятнами униформе, явно не соответствовавшей его габаритам. Он выглядел как человек, только что очнувшийся от долгого похмельного сна.

– Джентльмены, пожалуйста, ваши билеты, – произнес он.

– Не подскажете, куда направляется этот поезд? – спросил я.

– Меня не интересует, куда он направляется. Моя работа – следить, имеете ли право здесь находиться, и это первоочередная задача. А уж потом я начну отвечать на глупые вопросы.

– Это не глупый вопрос! – сердито ответил я. – Это – крайне разумный вопрос!

– В таком случае, ответьте мне, – сказал кондуктор, неприятно улыбаясь, – разумно ли ехать на поезде, не зная пункта его назначения?

– Ну, если посмотреть на дело с этой стороны, нет.

– А с какой еще стороны вы собираетесь смотреть? Ладно, как бы там ни было, у меня нет времени на споры с типами вроде вас. Кто вы такой, анархист? Или, – кондуктор помрачнел еще сильнее, – чего доброго, левый гомосексуалист. Где ваш билет?

Затем, к моему изумлению, он повернулся к пожилому джентльмену, отвесил низкий, раболепный поклон и приглушенно произнес:

– Добрый вечер, доктор Фрейд! Приятно снова видеть вас в нашем поезде, сэр. Надеюсь, здоровье мадам Фрейд в порядке?

– Спасибо за заботу, Малкович. Боюсь, в последние дни мадам Фрейд чувствует себя неважно. Ее кишечник причиняет ей сильные страдания. Она одержима идеей, что в нижнем отделе её кишечника поселилась большая змея.

– Святые угодники, сэр! Без сомнения, вы пытаетесь излечить ее от столь кошмарной фантазии?

– В действительности нет, Малкович. Дело в том, что именно я внушил ей эту мысль. В порядке эксперимента, вы же понимаете.

– Конечно, доктор Фрейд, естественно.

– Однако, я, кажется, переоценил способность сознания мадам Фрейд отличать реальность от иллюзии. Я прекращу эксперимент и верну все на свои места, но не прямо сейчас. Не раньше, чем сделаю достоверные выводы из моих наблюдений. Сейчас она в огромных количествах поглощает слабительное, наивно полагая, что тварь выйдет наружу…

– А твари, на самом-то деле, и не существует, да? – прохрипел Малкович. – Ну что ж, сэр! В каждой ситуации всегда есть своя смешная сторона, вот что я скажу.

– Вы просто бессердечное животное! – взорвался я, не в силах дольше сдерживаться, представив себе положение этой несчастной женщины, злополучной жертвы жестоких психологических экспериментов доктора Фрейда. – Как вы можете творить такое со своей собственной женой?

Впалое, морщинистое лицо доктора стало белее мела.

– С моей женой? – пробормотал он с внезапной болью и дрожью в голосе. – Кто говорил что-нибудь о моей жене? Моя жена умерла пятнадцать лет назад!

– Что?

– Подхватила редкий тропический вирус, который безжалостно, неумолимо обглодал ее изнутри, сгноил органы и прогрыз мозг. О, с вашей стороны слишком жестоко напоминать мне о той ужасной агонии! Бессердечно!

– А кто же тогда думает, что у нее в кишечнике змея?

– Моя дочь, молодой человек! Малкович спрашивал о здоровье моей дочери.

– Но я ясно слышал, как он назвал ее мадам Фрейд! Не могла же ваша дочь выйти замуж за человека с такой же фамилией, как и у нее?

– Тем не менее, именно это она и сделала – вышла замуж за троюродного брата, вот как это случилось. Она получила дорогостоящее разрешение от папы.

– Вы ведь не католик, не так ли?

– Конечно же, нет! Мы все – евреи. Однако всегда лучше придерживаться безопасной точки зрения. С моей профессиональной позиции, религия – не более чем сублимация либидо в рамках общественного соглашения, и, следовательно, психологически выражаясь, в своих крайних проявлениях она может быть опасна. Как бы там ни было, если приходится жить по законам иллюзии, стоит выбирать иллюзию с наилучшей генеалогией. К тому же, по чистой случайности один мой дальний родственник некоторое время работал в тайных архивах библиотеки Ватикана. Его особенно интересовали Codex Bartensis и вариации сотериологии Валентина, и часто в лабиринте коридоров этого августейшего заведения он сталкивался с Его Святейшеством, уткнувшимся в феноменологическую секцию.

– Послушайте, – прервал речь доктора Фрейда кондуктор по имени Малкович, – не знаю, что вы тут затеяли, только я не уйду, пока не увижу ваш билет. Так где же он, а? Имейте в виду: тем, кто, путешествуя по государственной железной дороге, не может предъявить билет, грозит очень суровое наказание!

– Не меньше семи лет заключения и тяжелый физический труд, – важно кивнул доктор Фрейд.

По-моему, это было уже чересчур.

– Но у меня должен быть билет! – воскликнул я. – Подождите минуточку, – здесь, – он действительно должен быть где-то здесь…

Я засунул руку в карман куртки и поспешно обшарил его. Мой желудок плясал и переворачивался, на этот раз не только из-за возможности оказаться всего лишь вымыслом чьего-то воображения, но и из-за не менее «приятной» перспективы угодить на семь долгих лет за решетку. С какой стороны ни посмотри, мое положение было отчаянным: если меня действительно вообразили, то мое существование закончится, как только сновидец проснется, а если нет, то тюрьма казалась все более неотвратимой, потому что…

– Не можете отыскать его? – участливо спросил доктор Фрейд.

… обыскивая свой внутренний карман, я потрясенно обнаружил…

– Его там нет?

… именно это. Его там не было.

– Нет, – ответил я, – его там нет. Представить не могу, куда он подевался. Я точно знаю, что покупал билет перед тем, как сесть на поезд.

– Позвольте спросить, а где именно вы сели на поезд?

– Я… Я точно не помню..

– Тогда, быть может, помните приблизительно? – поинтересовался доктор Фрейд.

Во мне нарастало сильное желание посоветовать старику не совать нос в чужие дела. Что бы он ни сказал, это только ухудшало дело.

– Боюсь, что в данном случае приблизительно не подходит, – суровым тоном произнес Малкович. – Нельзя сесть на поезд приблизительно. Я о подобных вещах никогда не слышал.

– Не забывайте, Малкович, что вы гораздо хуже меня разбираетесь в психологии.

– Послушайте, доктор Фрейд, я ценю ваше желание помочь этому молодому человеку выбраться из затруднительного положения. С вашего позволения, обычно я так же отзывчив и дружелюбен, как и вы, однако я должен делать свою работу! Если у него нет билета, я просто обязан арестовать его. У меня нет выбора.

– Это просто смешно! – возмутился я. – Вы же служащий государственной железной дороги, а не полицейский! Вы не можете арестовывать людей направо и налево, у вас нет на это полномочий!

– К моему глубочайшему сожалению, – сказал доктор Фрейд, – здесь вы ошибаетесь. Видите ли, Министерство внутренней безопасности вручило Малковичу специальные полномочия в непредвиденной ситуации.

– Я бы предпочел, чтобы вы не упоминали об этом, доктор Фрейд!

– Ладно-ладно, мой дорогой друг! К чему ложная скромность?

– Итак, есть у вас билет или нет? – вопросил кондуктор со специальными полномочиями.

– Нет, – ответил я. – У меня его нет. И я понятия не имею, как это получилось.

– Быть может, – предположил доктор Фрейд, – билет украл ваш насильник?

– Это еще что такое? – опешил Малкович.

– Похоже, наш друг считает, что когда погас свет, на него было совершено нападение сексуального толка.

– Но свет не гас! Я бы заметил, если бы такое случилось.

– Именно это я и сказал ему, но он не верит. Он настаивает на том, что свет погас, поезд остановился, и в кромешной темноте он стал жертвой жестокого сексуального нападения. Он уверяет меня, что анального проникновения не произошло, однако дело все равно серьезное.

– Значит, анального проникновения не было, так? – медленно произнес Малкович, потирая заросший щетиной подбородок.

– Весьма вероятно, что тот, кто совершил нападение, также мог оказаться мелким воришкой.

– Здесь вы попали в точку, доктор!

– Сначала наш юный друг обвинил в домогательстве меня…

– Что?

– О да, уверяю вас!

К моему удивлению, Малкович внезапно подался вперед и тыльной стороной ладони несильно ударил меня по лицу. Я пришел в ярость. Это было совсем не больно, зато ужасно оскорбительно.

– Вот так! – пробормотал кондуктор, словно вспыльчивая няня, выговаривающая капризному ребенку. – Это за твою дерзость!

– Затем он, похоже, подумал, что это могли сделать вы, Малкович, – как ни в чем ни бывало продолжил доктор Фрейд.

– Я ничего такого не говорил! – закричал я.

– Ах, нет, вы сказали, я точно это помню. Когда вы, наконец, поняли, что почтенный пожилой джентльмен вроде меня вряд ли мог совершить то, в чём вы его обвинили, вы предположили, что описанное вами преступление – это дело рук кондуктора.

– Боже мой! – взорвался Малкович. – Да за такие слова я вышибу из него весь дух! За кого он меня принимает? За животное? За извращенца? Довожу до твоего сведения, ты, мелкий негодяй, что я счастлив в браке! И я был бы отцом, если бы не больные яйцеводы моей жены. Ты над этим издеваешься, да? Над яйцеводами моей бедной женушки? Я мужчина, и мне хватит сил избить тебя до бесчувствия, ты, бессердечный маленький ублюдок!

Малкович угрожающе, как ему казалось, потрясал в воздухе кулаками, но я должен сказать, что раскусил его напускную храбрость и браваду. Ему не удалось запугать меня. Кондуктор не смог бы убить и муху, и мы оба знали это. Как и все задиры, в душе он был слабым, мягким и жалостливым.

– Успокойтесь, Малкович, – примирительно сказал доктор Фрейд. – Этот джентльмен всего лишь пытается установить истинное положение дел.

– Пожалуйста, перестаньте выступать в качестве адвоката! – закричал я на доктора Фрейда. – Я не подсудимый! Это на меня напали, припоминаете?

– И ты обвиняешь в этом меня, да? – пробормотал Малкович.

– Я этого действительно не говорил… Тут вмешался доктор Фрейд:

– Конечно же, есть способ доказать невиновность Малковича.

– Каким же образом, доктор Фрейд?

– Очень просто! Переиграть преступление, конечно!

– Переиграть? – мне стало нехорошо.

– Именно! Ведь это прекрасное решение! Неужели вы не понимаете? Наш друг точно сможет сказать, вы или не вы, Малкович, напали на него, ведь он наверняка отличит то, что он ощущает, когда вы на нем от того, что он чувствовал во время предполагаемого нападения.

– Можно вмешаться? – запротестовал я.

– Думаю, – задумчиво произнес Малкович, – ваша идея весьма разумна. Он достаточно симпатичный молодой человек. Немного грубых мужских игр – весьма заманчивое предложение. Знаете, на долгих перегонах бывает так одиноко. Когда Хьюберт Данкерс был со мной на ночном экспрессе в П…, темными мрачными часами мы придумывали себе небольшие развлечения. Теперь, правда, у бедняги Хьюберта геморрой…

– Ты, грязный мерзавец! – заорал я. – Я этого не позволю!

– Значит, договорились, – сказал доктор Фрейд. – Но не забудьте, Малкович: настоящий насильник чуть-чуть не дошел до анального проникновения.

– Какая жалось, да, доктор?

– Поехали! – восторженно крикнул доктор Фрейд, и в тоже мгновение свет снова погас, и мясистые руки кондуктора со специальными полномочиями, полученными от Министерства внутренней безопасности, вдавили меня в сиденье. Его омерзительно мокрые толстые губы присосались к моему рту, потом к шее, потом его мерзкий язык залез в мое ухо, оставив на горле липкий, отвратительный след.

– Распахните рубашку! – услышал я пронзительный, дрожащий вскрик доктора Фрейда. Малкович моментально повиновался. Толстые пальцы принялись тискать и щипать мои соски, и я закричал от боли. Монстр обрушился на меня всем своим весом, выбив воздух из легких и кровь из вен, как выдавливают масло из зрелой оливки. Мне показалось, что мои глаза сейчас выскочат из орбит. Горячее, прокисшее дыхание обжигало мое лицо.