Текст книги "Этичный убийца"

Автор книги: Дэвид Лисс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)

В молчании я пошарил взглядом по сторонам, будто о чем-то раздумывая, а затем ринулся в атаку.

– Когда я входил к ним в дом, там поблизости ошивался какой-то неприятный тип.

Игрок сразу весь как будто подтянулся.

– Что за тип?

Я пожал плечами, как будто речь шла о каком-то пустяке.

– Не знаю, просто тип. Он остановил меня и хотел поговорить. У него была машина, «форд», темный пикап. И еще он был как-то странно подстрижен – спереди совсем коротко, а на затылке длинные волосы. И зубы у него тоже были какие-то странные. А когда я выходил, было уже темно, но мне показалось, что я снова увидел того самого парня. Но я не уверен. Не то чтобы я видел, как возле дома кто-то прячется, но у меня было такое странное чувство… я не знаю. Ну, понимаете…

Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы скрыть самодовольство и изобразить озадаченность. Игрок и этот парень, Доу, явно работали в одной связке, и у них явно были общие дела с Ублюдком и Карен, а я устроил так, что Игрок будет подозревать Доу. Я между ними такие африканские страсти разожгу, что им точно не до меня станет и не до этого несуществующего чека.

– Ну ладно, – сказал Игрок, – вали отсюда.

Я встал и направился к двери.

– Я обещаю, что этого больше не повторится! – отчеканил я тоном отличника-зубрилы.

Но Игрок даже не посмотрел в мою сторону:

– Я счастлив.

ГЛАВА 17

Ему снились мертвые тела: он перетаскивал их с места на место. Он всегда считал, что перед сном нельзя делать ничего неприятного: от неприятных образов потом трудно отделаться. Доу снилось, как он вскидывает себе на плечо тело Карен – тонкое и легкое, как манекен из универмага, – и оно вдруг, как кусок ткани, обвисает у него на плече, ниспадая красивыми складками. Следом за ним, таща на себе труп Ублюдка, шел почему-то не Игрок, а этот жирный придурок Митч Осслер, и в этом сне Доу все ждал, когда же Митч наконец уронит Ублюдка – а он непременно уронил бы труп, который обязательно вывалился бы из своего импровизированного савана, которым ему служила обыкновенная простыня, и откатился бы в сторону, несмотря даже на то, что земля у них под ногами была идеально ровной.

Но так уж был устроен Митч Осслер. Он многих научил готовить мет, и он отлично знал свое ремесло – тут уж ничего не попишешь. Митч отлично готовил отраву. Именно он придумал, как переработать мочу наркомана обратно в наркотик. Одна беда: он никогда не интересовался такими мелочами, как меры предосторожности и техника безопасности. И когда произошел этот несчастный случай, никто, в общем-то, не удивился – то есть не удивился по-настоящему. Рано или поздно нечто в этом роде непременно должно было произойти, а подобные вещи происходили именно с такими парнями, как Митч. Эта задница как раз занималась организацией новой лаборатории: он не уследил за температурой, состав перегрелся, пар накопился и мощной струей ударил ему прямо в лицо.

Запаха больше никто не почувствовал, но Митч, чье лицо покраснело и опухло от ожога, утверждал, что это был иприт – горчичный газ, бесцветный и почти не имеющий запаха. Еще он сказал, что часов через двенадцать его внутренности сгниют в мелкое крошево и нужно срочно везти его в больницу.

Беда была в том, что Доу просто не мог отправить Митча в больницу, где пришлось бы сочинять какую-нибудь идиотскую и совершенно неправдоподобную историю о том, как ему удалось наглотаться горчичного газа. Непохоже было, чтобы он пострадал, защищая свой окоп от немецкой атаки, – так что новую лабораторию пришлось сжечь, и Митч стал первым, кто навсегда погрузился в отстойник. Его было жаль, ведь он знал и умел столько полезных вещей.

Доу проспал, но все равно не выспался. С трудом заставив себя вылезти из постели, он принялся ковылять туда-сюда по спальне, от туалета к комоду и обратно, растопырив ноги как можно шире, чтобы было не так больно. На свои гениталии он смотреть не собирался. Он решил, что не будет больше этого делать – вот разве что через недельку: тогда он посмотрит, увидит вполне нормальную мошонку и обрадуется. Так будет гораздо лучше: он все-таки не ипохондрик какой-нибудь, чтобы каждый день дергаться по этому поводу.

Взглянув на его трейлер, на вещи и обстановку, трудно было бы догадаться, что у владельца этого хозяйства есть солидный, да еще и как на дрожжах растущий счет в банке на Каймановых островах. Но для Доу в этом был особый кайф. Разумеется, его трейлер был побольше, чем фургоны большинства жителей Медоубрук-Гроув, да и внутри было почище и покомфортнее. Он нанял девушку, которая приходила убираться два раза в неделю, так что сам Доу не должен был беспокоиться о таком дерьме, как стирка и мытье посуды, – ведь именно поэтому большинство людей живут так плохо: просто им приходится выбирать между безмятежностью лени и тиранией порядка.

Но Доу знал третий путь: просто нанять уборщицу. Ему попалась коренастая шестнадцатилетняя девка, со взглядом, полным безысходности, и вся в прыщах. Мать девушки предупредила, что та немного умственно отсталая, чему Доу охотно верил, наглядевшись на то, как неуклюже она бродит по фургону, весело бормоча себе что-то под нос, но тщательность, с которой она прибирала у него в доме, граничила с одержимостью. К тому же она не таскала у него вещи и не совала свой нос куда не надо. Главным же ее достоинством было то, что Доу даже почти не хотелось ее трахнуть – до того она была уродлива. Однажды, правда, у него возникла шальная мысль опрокинуть ее на пол и поиметь прямо в задницу – чисто из принципа, просто потому, что ему это наверняка сойдет с рук, – а потом угостить ее печеньем или конфеткой, или еще чем-нибудь – и она тут же обо всем забудет. Но в этот момент не то телефон зазвонил, не то в дверь постучали – и желание тут же пропало.

В то утро он первым делом поковылял в душ, где согнулся в три погибели, чтобы прикрыть яйца от падающих капель. Так он простоял долго, даже чересчур долго, но в конце концов сделал над собой усилие, вышел из душа и, слегка обтершись полотенцем, с трудом влез в широкие джинсы и футболку. Взяв с собой завтрак, состоявший из пачки чипсов «Доритос» и банки пепси, он сел в машину.

Итак, Ублюдок был мертв, и это сулило кучу проблем. Доу предстояло позаботиться о том, чтобы их возникло как можно меньше. Нужно было внимательно осмотреться и все обдумать, чтобы никто ничего не заметил. Можно сказать, например, что с кем-нибудь из родственников Ублюдка случилась беда. Ему пришлось уехать, чтобы проститься с умирающей матерью или трахнуть свою умирающую сестру, – ну или что-нибудь в этом роде. Или, например, у Ублюдка обнаружили рак толстой кишки, и ему пришлось отправиться на лечение. Да, вот это уже интереснее – и чертовски справедливо: не фиг было путаться с Карен. Да, он это заслужил: пусть весь мир думает, будто у него рак задницы.

Затем Доу нужно было срочно найти кого-то взамен Ублюдка – ведь если производство прекратится, могут начаться проблемы. Основные принципы приготовления Доу были известны, но опасность надышаться горчичным газом так, чтобы внутренности потом превратились в суп, его отнюдь не радовала. А пока они будут искать нового «варщика», дела должны идти своим чередом. Довольно много товара проходило через руки этих детишек, которые продают энциклопедии, – тех двух засранцев, которых Игрок держит на коротком поводке, так что тут сложностей быть не должно. Они по-прежнему будут приезжать в город раз в месяц, а затем колесить по окрестностям и сдавать товар наркодилерам. Все шло тихо и мирно: копы эту парочку просто не замечали.

Проблема была вовсе не в этом, а в излишках производства, о которых ни Игрок, ни Б. Б. ничего не знали. В последнее время производство стало расти, и Доу уже не ограничивался продажей под прикрытием книжных торговцев: у него появились и другие распространители, которые не станут молчать, если не получат своего. И забулдыги-покупатели простым возмущением не ограничатся: они устроят беспорядки, станут вламываться в дома, громить магазины и нападать на старушек прямо посреди улицы только для того, чтобы добыть себе десять баксов на дозу. И когда в итоге они попадут в полицию и окажутся на допросе нос к носу с копами, то не станут требовать адвоката, а сразу же все разболтают.

Приехав на свиноферму, Доу припарковал машину слегка в стороне. Кругом, само собой разумеется, не было ни души. На всякий случай он все же внимательно огляделся по сторонам, но не заметил ничего, кроме сосен, зыбкой глади отстойника, пары пролетающих цапель и троицы уток, которые вразвалочку шли куда-то. Это были уродливые твари с шишковатыми красными наростами на клювах. На тропинке угрюмо восседала невероятных размеров жаба величиной чуть ли не с тарелку. Эта плоская жирная тварь распласталась по земле, как будто стыдясь своих габаритов. Доу мысленно оценил расстояние до отстойника: если пнуть эту тварь хорошенько, то очень даже может быть – да, вполне может быть, – что она туда долетит. Какое забавное будет зрелище, когда она с плеском шмякнется в смрадную жижу, где и найдет свою смерть. Но Доу не стал этого делать: пусть живет, это худшее наказание для такой образины.

Дверь в лабораторию делал Митч, который постарался сделать так, чтобы заметить ее было практически невозможно – если, конечно, не знаешь, где именно искать. Снаружи были видны лишь неровные выступы на рифленой металлической стене свинарника. Доу засунул пальцы за один из выступов и потянул рычажок скрытой там щеколды; дверь распахнулась, и его окатила волна прохладного воздуха. Входя в эту дверь, он всегда невольно морщился, словно в холодном воздухе до сих пор оставались частицы токсичного вещества, убившего Митча. В действительности это были самые обычные запахи, сопровождавшие производство крэнка. Свинарник, конечно же, тоже охлаждался, но ровно настолько, насколько нужно, чтобы свиньи не сдохли, зато в лаборатории было действительно прохладно. Если температура здесь поднималась выше восемнадцати градусов, тут же срабатывала сигнализация: у Доу в машине, дома и в офисе были специальные приемники. Без этого было не обойтись: уж слишком много всякого дерьма хранилось в лаборатории, – если воздух перегреется, оно взорвется, образовав огромный токсичный гриб.

Видит бог, он ненавидел это место и старался появляться здесь как можно реже. Благодаря Ублюдку это было очень легко: каким бы дерьмом тот ни был, дело свое он знал хорошо и всегда тщательно следил, чтобы все шло как положено. К тому же готовил он быстро и вел себя при этом осторожно, что позволяло Доу лишь время от времени наведываться в лабораторию, чтобы устроить небольшую проверку. Теперь же, пока он не убедится в том, что может целиком положиться на нового «варщика», ему придется дни и ночи проводить в этой заднице. А «варщика», кстати, надо было еще подыскать.

Вслед за прохладой Доу окатила волна смрада – странное дело, конечно учитывая, что свинарник стоял на берегу отстойника. Но именно для этого и нужен был отстойник: его запах скрывал совершенно другую вонь – всепоглощающую, острую как нож, выворачивающую наизнанку. У Доу было такое ощущение, будто в то мгновение, когда он переступил порог, в глаза ему брызнула кошачья моча и стала заливать мозг. Доу схватился за одну из масок, висевших возле двери, – такие маски используют рабочие, которым приходится иметь дело с асбестом. Ему немного полегчало, но запах никуда не делся; кроме того, за стеной приглушенно раздавалось низкое жалобное хрюканье свиней.

По всему помещению были расставлены и разбросаны приспособления и материалы для производства крэнка – пустые бутыли и баллоны из-под печного топлива, пускового топлива, аммиака, йода, щелока, пропана, эфира, растворителя для краски, фреона, хлороформа, сосуды с соляной кислотой, украшенные зловещими метками: на них было больше черепов и костей, чем в пиратской пещере. Тут и там стояли открытые коробки с лекарствами от простуды и астмы: это дерьмо они выписывали из Мексики тоннами. В углу лежала куча пустых спичечных коробков, по всему полу были разбросаны маленькие деревянные палочки: Ублюдок сидел здесь часами, сковыривая с них красную серу и складывая ее в ступку под аккомпанемент «Молли Хэтчет» [«Молли Хэтчет» («Molly Hatchet») – группа из Флориды, известная с конца 1970-х гг., играет в стиле «южный рок»]. Время от времени он должен был уничтожать это дерьмо – вывозить его за город и сжигать: выбрасывать все это было слишком рискованно. Однако, похоже, в последнее время Ублюдок не слишком заморачивался по этому поводу. А раз так, то очень может быть, что он и о других вещах не слишком беспокоился, а это могло возыметь самые неприятные последствия.

Доу обошел вокруг большого деревянного стола, на котором стояли три нагревательные плитки, штук шесть кофеварок и лежала большая перевернутая пачка каменной соли.

Затем он аккуратно прошелся по краю ямы – целых три метра в диаметре и метра два с половиной в глубину, – вырытой прямо в земляном полу. В эту яму сливались отработанные щелок и кислота. Обратно он пробрался мимо старого неуклюжего льдогенератора: для охлаждения всего этого дерьма требовалось много льда, и Доу решил, что закупка его в таких количествах может вызвать подозрения. Он слышал, что в Калифорнии, где копы уже начали интересоваться торговцами крэнком, несколько парней удалось поймать с поличным только потому, что они купили двенадцать банок пива, а к ним – целых двадцать пакетов льда. Один бдительный коп, который оказался свидетелем покупки, заподозрил неладное и проследил за ними до самой лаборатории. Узнав об этой истории, Доу решил приобрести подержанный льдогенератор, причем на всякий случай в соседнем штате. Это стало еще одной гарантией того, что его мощная империя продолжит свое существование, даже когда все остальные падут.

Откатив льдогенератор в сторону, Доу нащупал на стене, обшитой вагонкой, нужное место, на которое тут же резко надавил. В стене открылось отверстие, в котором стоял сейф. Две мысли одновременно пронеслись в сознании Доу: первая была о том, что, возможно, там и окажутся деньги – что Ублюдок хранил их в сейфе, хотя держать деньги и товар вместе было строго запрещено. Вторая мысль была о том, что сейф может оказаться совершенно пустым. Однако ни одно из предположений не подтвердилось.

В сейфе обнаружилась коричневая авоська, набитая маленькими полиэтиленовыми пакетиками с желтоватым порошком – в общей сложности примерно полкило мета самого лучшего качества. Не учитывая комиссионных, себестоимость товара составляла всего пару сотен долларов, а продать его можно будет тысяч за пять.

Доу еще раз наскоро осмотрел помещение: он должен был удостовериться, что все приборы выключены и остыли, что, когда Ублюдка убили, на них ничего не готовилось, не грелось.

В этом бизнесе была одна серьезная проблема. Он оказался настоящей золотой жилой, приносил чистый доход, и копам было на него насрать, но стоило немного расслабиться, и все могло попросту взлететь на воздух. Для того чтобы получить наркотик, нужно было переработать вполне легальное, общедоступное лекарство от простуды в токсичное химическое вещество, выводя из него эфедрин, а процесс этот сопровождался выделением в качестве побочных продуктов такого жуткого дерьма, что его можно было использовать как оружие. Доу слышал множество историй про взрывы в лабораториях, про то, как «варщики» умирали от ожогов, облившись кислотой или щелоком, либо, надышавшись химикатами, молили о том, чтобы им пустили пулю в лоб.

Но вроде бы все было выключено, остыло и взрываться не собиралось – никаких колб с пенящимися веществами, никакого дыма и запаха гари, никаких шипящих звуков, которые могли бы сопровождать химическую реакцию. Доу решил, что пора уходить, и как можно скорее. Он вырубил свет, выбежал наружу, с наслаждением вдохнул вонь отстойника и только тогда снял с лица маску.

Вернувшись в фургон, он прикинул, что за пару часов, пожалуй, справится: смотается в Джексонвилл и спихнет товар дистрибьюторам. Потом, правда, придется сделать еще пару остановок, чтобы забрать несколько контейнеров с мочой литров по девяносто. Именно Митч, этот дохлый болван, выяснил, что в организме наркоманов мет усваивается очень плохо, поэтому их мочу можно перерабатывать. Тем, кто сдавал достаточное количество этой дряни, предлагались особо выгодные условия. К тому же было своеобразное удовольствие в том, чтобы подсаживать людей на мет, а потом собирать их собственную мочу и с помощью нее продолжать держать их на крючке.

Во всяком случае, Ублюдку эта идея очень нравилась. А теперь эта сволочь сдохла. Доу было невдомек, что это значит, – но что-нибудь да значит, это он чувствовал шкурой.

ГЛАВА 18

Во время каждого выезда мы почему-то неизменно останавливались в гостинице, возле которой находилась закусочная «Дом вафель». Возможно, законы штата Флорида требуют, чтобы гостиницы строились только возле них. Во всяком случае, мне казалось, что это объяснение ничем не хуже других. Я не то чтобы проголодался, но поесть все-таки было необходимо, так что, выйдя из номера Игрока, я направился прямиком в «Дом вафель». Большинство наших ребят скорее всего тоже окажутся там – в том числе, как я надеялся, и Читра: ведь я не забыл, что она, кажется, считает меня умным.

«Дом вафель» стоял по другую сторону съезда с шоссе, так что мой путь лежал через пустырь, покрытый грязным песком, колючими сорняками и огромными холмистыми жилищами огненных муравьев. Шел я медленно, внимательно глядя себе под ноги и стараясь не наступить ни на что кусачее, а из-под ног у меня выпрыгивали жирные сверчки и жабы размером с ноготь большого пальца. Тут и там был накидан мусор, какой всегда валяется по обочинам шоссе; кое-где виднелись груды битого зеленого и коричневого стекла от пивных бутылок. Среди мусора одиноко стояла деревянная лачуга размером примерно с три туалетные кабинки. Свой маршрут я спланировал так, чтобы обойти хижину как можно дальше – на тот случай, если в ней угнездился какой-нибудь преступник.

Я уже почти подошел к «Дому вафель», когда у меня за спиной послышались шаги. Это были Ронни Нил и Скотт.

На обоих были довольно новые «Ливайсы» и рубашки – у Скотта выцветшая бледно-желтая из хлопковой ткани грубого плетения, слишком плотная для жаркой погоды, а у Ронни Нила – белая, но под мышками у него красовались пятна того же цвета, что рубашка Скотта. На обоих были старые узорчатые галстуки, явно отцовские, – правда, модель, которой украсил себя Ронни Нил, была пошире и покороче, так что вполне могла быть и дедовской.

– Куда путь держим? – поинтересовался Скотт.

– Завтракать, – ответил я.

– Ты что, совсем охренел? – спросил Ронни Нил.

Я продолжал идти своей дорогой.

– Ты что, не слышишь, что ли? – остановил меня Скотт. – Человек к тебе обращается.

– Ах, как грубо с моей стороны, – съязвил я. – Да, Ронни Нил, я охренел настолько, что иду завтракать.

– Эй, ты! Язык-то не распускай! – пригрозил Ронни Нил. – И знаешь, что я тебе скажу? Ты вовсе не такой умный, как воображаешь.

– Послушайте, я просто хочу спокойно поесть, – сказал я, пытаясь немного смягчить ситуацию.

– Ну и мы тоже. – С этими словами Скотт одарил меня ослепительной злобной усмешкой. – Так почему бы тебе не угостить нас завтраком?

– Сами себя угощайте, – ответил я.

– Так ты у нас – скупой жиденок? – спросил Скотт. – Так я понимаю? Бережешь свои грошики?

– Можно подумать, это я хочу позавтракать на халяву.

И тут Ронни Нил ударил меня по затылку. Это произошло так стремительно, что случайный свидетель наверняка не поверил бы своим глазам, но острая боль не позволяла мне усомниться в случившемся. У Ронни Нила на пальце было кольцо. Возможно, он повернул его внутрь – во всяком случае, явно сумел сделать так, чтобы ударить именно им. Оно с такой силой стукнулось о мой череп, что на глазах у меня выступили слезы.

Я замер в растерянности и бессильном бешенстве, ведь школа позади, и такие вещи больше не должны повторяться. Несмотря на долгий рабочий день и ужасные условия, мне нравилось продавать энциклопедии, и не только из-за денег, а еще и потому, что это была уже не школа. Здесь никто не знал, что я когда-то был толстым и надо мной все издевались. Здесь знали совсем другого Лема – здорового, стройного, хорошего продавца. Собственное бессилие перед Ронни Нилом и Скоттом настолько взбесило меня, что пришлось собрать волю в кулак, чтобы сдержаться и не врезать кому-нибудь из них как следует. Удар был бы слабым и не навредил бы никому, кроме меня самого, но мне все равно хотелось его нанести.

– А у меня в кармане складной нож, – сообщил мне Ронни Нил. – К тому же мой брат сидит в тюрьме за вооруженное ограбление, и два моих кузена, кстати, тоже. Один – за крупную кражу, а другой – за непредумышленное убийство. Хотя на самом деле убийство было преднамеренным, но адвокат оказался что надо. Так всегда бывает, когда впервые нарушаешь закон, – а ты будешь как раз первым, кого я убью. Если думаешь, что я боюсь провести пару лет в тюрьме, – вперед, нападай.

– Ну что, не передумал? Может, все-таки угостишь нас завтраком? – прошепелявил Скотт.

– Да, – повторил Ронни Нил, – ты угостис нас сафт-факом?

Когда мы вошли в «Дом вафель», там уже сидели тесными группками книготорговцы. В некоторых ситуациях – главным образом во время вечерних собраний возле бассейна – они составляли единую огромную толпу, но в большинстве случаев распадались на отдельные маленькие группки. Например, ребята из команды, которая работала в Форт-Лодердейле, общались с другими ребятами из той же команды, а ребята из Джексонвилла – с ребятами из Джексонвилла. Такому разделению не было никакой внешней причины, и оно не поощрялось начальниками команд. Наверное, между нами просто было неизбежное чувство соперничества, которое не позволяло слишком приветливо общаться друг с другом.

Когда мы вошли, кое-кто из ребят поднял на нас взгляд, кое-кто даже приветливо кивнул, но ни один не помахал рукой, не закричал: «Эй, здорово, идите к нам за стол!» Меня это, впрочем, устраивало: я не имел ни малейшего желания выставлять свое унижение напоказ.

Скотт и Ронни Нил прошли следом за мной к одному из столов, отделенных от зала фанерной перегородкой, и затолкали меня в нишу. Скотт заслонил собой выход, а Ронни Нил сел напротив меня. Он тут же схватился за меню и принялся внимательно его изучать.

– Завтрак – самая важная еда за весь день, – заявил он. – А ведь многие этого не знают.

К нам подошла официантка – пухленькая блондиночка лет тридцати – и принялась раскладывать перед нами приборы.

– Как дела, крошка? – поинтересовался Ронни Нил.

– Отлично, детка.

Этот омерзительный обмен любезностями, эти ничего не значащие нежности почему-то разозлили меня гораздо больше, чем сама ситуация, близкая к похищению.

– Третьего прибора не нужно, – сказал я официантке, – я ухожу.

– Ничего подобного, – возразил Скотт.

– Да, ухожу. Встань и выпусти меня отсюда.

– Не обращай на него внимания, – сказал Ронни Нил официантке. – Кажется, он просто забыл, что сказал ему один мой приятель – парень острый на язык.

Я покачал головой:

– Скотт, уйди-ка с дороги.

– Сядь и заткнись, – ответил он.

– Сяфь и саткнифь, – передразнил Ронни Нил.

Я втравился в серьезную и очень опасную игру, но если бы теперь пошел на попятный, то просто не смог бы себя уважать. Хватит уже отступать. По крайней мере на сегодня точно хватит.

– Вызовите, пожалуйста, полицию, – обратился я к официантке.

Мне очень не хотелось общаться с полицейскими, но, в конце концов, мы были не в Медоубрук-Гроув, так что я решил рискнуть и по крайней мере попытаться прибегнуть к помощи закона.

Официантка, сощурившись, внимательно взглянула на меня:

– Ты это серьезно, детка?

Я кивнул, и она кивнула в ответ.

– Да ладно вам, постойте! – сказал Ронни Нил. Он поднял руки в шутливом жесте, словно показывая, что сдается. – Не надо пугать меня всякими ужасами! Мы же просто шутим. – Затем, обращаясь к Скотту, он произнес: – Ну давай поднимай свою жирную задницу! Не видишь, что ли: человек выйти хочет.

Я проскользнул мимо Скотта, стараясь не встречаться взглядами с остальными книготорговцами и официанткой. Я понятия не имел, что они подумали, наблюдая эту сцену, – да и не хотел ничего об этом знать. Я обернулся к Ронни Нилу.

– И впредь не советую со мной шутить! – Эти слова я произнес медленно и тихо.

Наверное, если б это было в кино, то по лицу Ронни Нила пробежала бы темная туча: он бы внезапно понял, что зашел слишком далеко; он бы вздрогнул и отпрянул назад, отступив за фанерную перегородку. Но все это сказки – будто бы все задиры на самом деле трусы и, если встретить их лицом к лицу, они непременно убегут в кусты. Это не просто сказка, а самая что ни на есть коварная ложь – ложь, которую родители втюхивают своим детям только потому, что и сами предпочитают в нее верить. Это оправдание, позволяющее им ни во что не ввязываться и тем самым себя не компрометировать; позволяющее им не заступаться за собственных детей, не общаться с родителями задир и забияк, разумеется не менее нервными и агрессивными, чем их отпрыски.

Ронни Нил искоса взглянул на Скотта, и они обменялись гнусными ухмылками.

– Ну ладно, что поделаешь, увидимся позже! – пообещал он мне.

В «Доме вафель» было прохладно, работал кондиционер, и все помещение было словно наполнено сияющей энергией. Громкие голоса, музыка, шкварчание мяса на гриле, дребезжание кассового аппарата, звон монет, падающих на стол, – это кто-то оставил официанту чаевые. Но снаружи весь мир плавился от жары – все было спокойно, тихо, тягуче. Меня била мелкая судорожная дрожь: я разрывался между двумя желаниями – набить своим неприятелям морды или дать деру. Но вдруг все отошло куда-то далеко, словно стычка с Ронни Нилом и Скоттом и эта официантка, которую я попросил вызвать полицию, стали не более чем зыбким воспоминанием об истории, которую я сам же и сочинил.

Последствия, конечно же, не заставят себя ждать – я это понимал. Мое положение стало крайне рискованным: это были уже не детские игры, когда мальчишки дразнят друг друга, обзывают и щелкают по ушам, – игра стала смертельно опасной, и опасность могла подкараулить меня в любое время, принять любое обличье.

Я окинул беглым взглядом автостоянку и увидел Читру: она направлялась к закусочной. Читра шла, низко наклонив голову, слегка ссутулившись, и походка ее казалась немного неуклюжей: она как будто слегка приволакивала ноги. Скорее всего это должно было выглядеть несексуально, но мне казалось очень милым и оттого необычайно сексуальным. Забавно, конечно, но бывает и так.

Она поймала мой взгляд и улыбнулась:

– О, ты уже поел?

Я догадался, что она ищет себе компанию, а мое общество было ничем не хуже общества любого из наших ребят. Я был в этом почти что уверен, ведь Мелфорд сказал, что Читра считает меня умным.

– Пока нет, – ответил я. – Тут в четверти мили по шоссе есть «Айхоп» [«Айхоп» (IHOP – International House of Pancakes; букв.: Международный дом оладий) – фирменное название сети экспресс-блинных]. Может, сходим туда?

– А чем тебе «Дом вафель» не нравится?

– Да ты шутишь, наверное, – ответил я и напряженно улыбнулся.

Я не хотел рассказывать ей про Скотта и Ронни Нила и раскрывать перед ней свою слабость. И потом, мне не хотелось объяснять, из-за чего вообще разгорелся весь этот сыр-бор. Ведь я и сам этого не знал.

В общем, Читра так и не сказала, что согласна пойти со мной дальше вдоль шоссе, но как-то само собой получилось, что мы пошли вместе. Мы шли, держась поближе к заросшей обочине, но стараясь не заходить лишний раз в сорняковые кущи, если только мимо нас не проносилась на полной скорости машина или не пролетал грузовик размером с мамонта.

Каждые шагов десять я украдкой поглядывал на Читру – ее смуглый угловатый профиль был до того прекрасен, что у меня аж дух захватывало. Пару раз застав меня за этим, она улыбалась одними уголками губ и тут же отводила взгляд. Я не знал, что хотела она сказать этими легкими полуулыбками, но мне казалось, что благодаря им я смогу пройти через все испытания.

В закусочной, где все пропахло кленовым сиропом, мы сидели и смотрели, как наша официантка расставляет перед нами толстостенные белые чашечки с кофе, по краям которых стекали темные капли. Мне показалось, что это подходящая прелюдия для разговора по душам, но я никак не мог придумать, с чего начать.

– Мы с тобой впервые вдвоем на этой неделе, – сказала Читра.

Многообещающее начало.

– Да, действительно.

Ну придумай же что-нибудь умное! Что-нибудь проницательное, очаровательное и обезоруживающее.

– И это открывает перед нами много возможностей, – добавил я.

Читра сощурилась:

– Например?

Неужели я зашел слишком далеко? Сразу позволил себе слишком много? Сказал что-то непристойно-вызывающее? Надо было срочно реабилитироваться.

– Ну, например, мы можем поговорить. Просто, понимаешь, я не хочу ни о ком сказать ничего плохого, но ты… ты не похожа на остальных книготорговцев.

– Ты тоже не похож.

– Почему ты так думаешь? – спросил я.

– А почему ты так думаешь? – И она спрятала лукавую улыбку в чашке с кофе.

Щеки у меня горели.

– Ты мне кажешься – как бы это сказать? – более цельной, чем остальные. К примеру, ты собираешься в женский колледж, ну и так далее.

Она одарила меня взглядом, полным приятного удивления. Очко в мою пользу – благодаря уроку такта, который преподал мне Мелфорд.

– Я надеюсь, что это место окажется для меня более подходящим, чем мир книготорговли, – заметила Читра.

– Я в этом совершенно уверен. Слушай, я тебя еще об этом не спрашивал: как вообще могла здесь оказаться такая девушка, как ты?

В ответ она пожала плечами: казалось, мой вопрос заставил ее почувствовать себя неловко.

– Просто пришло лето, вот мне и понадобились деньги. И мне нужно было больше, чем можно заработать в какой-нибудь лавке в универмаге.

– Да, уж я-то знаю, как это бывает.

Ведь я уже рассказал ей, что коплю деньги на учебу в Колумбийском университете.

– Я бы тоже хотела проработать целый год, как ты. У моего отца есть небольшое дело – химчистка. Он арендует помещение, а тут возникли сложности с хозяином – не очень честным человеком. В общем, кончилось тем, что отцу пришлось влезть в долги. Но он наотрез отказывается взять часть той суммы, которая была отложена мне на колледж. Вот я и стараюсь побольше заработать, чтобы помочь родителям выпутаться из долгов.

Я рассмеялся:

– А вот у меня все ровно наоборот. У моих родителей деньги есть, но они мне их не дают.