Текст книги "Сыновья и любовники"

Автор книги: Дэвид Герберт Лоуренс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

– Нет, – честно ответила она. – Я так не думаю… мы слишком молоды.

– Мне казалось, ты, при твоей чрезмерности чувств, пожалуй, могла бы дать мне больше… мне ведь тут с тобой не сравниться. И даже теперь… если, по-твоему, так будет лучше… давай обручимся.

Теперь Мириам готова была заплакать. Но и рассердилась. Вечно он точно дитя малое, и пускай им вертят кому как вздумается.

– Нет, я так не думаю, – твердо сказала она.

Он поразмышлял с минуту.

– Понимаешь, – сказал он, – что до меня… мне кажется, ни один человек никогда не сможет полностью мною завладеть… стать для меня всем на свете… по-моему, это невозможно.

Вот это ей прежде не приходило в голову.

– Да, пожалуй, – промолвила она.

Потом, помолчав, взглянула на него, и темные глаза ее вспыхнули.

– Это все твоя мать, – сказала она. – Я знаю, она меня давно невзлюбила.

– Нет-нет, – поспешно сказал Пол. – На этот раз она, когда говорила, она думала о твоем благе. Она только сказала, если я хочу это продолжать, я должен считать, что мы обручены. – Короткое молчание. – И если я попрошу тебя как-нибудь к нам прийти, ты ведь не откажешься, правда?

Мириам не ответила. Теперь она совсем рассердилась.

– Так как нам быть? – резко спросила она. – Уроки французского мне, видно, надо бросить. У меня как раз пошло дело. Но, наверно, я смогу заниматься и сама.

– Не понимаю, с какой стати нам бросать, – возразил Пол. – Уж конечно, я могу давать тебе уроки.

– Да… и еще воскресные вечера. В церковь я ходить не перестану, для меня это радость, и только там я вижусь с людьми. Но ты вовсе не должен провожать меня домой. Я могу возвращаться одна.

– Ну хорошо, – растерянно отвечал он. – А если я попрошу Эдгара, пускай он ходит с нами, тогда никто ничего не сможет сказать.

Оба умолкли. Что ж, в конце концов, она не так уж многого лишится. Что бы там у него дома ни наговорили, а особой разницы не будет. Только лучше не вмешивались бы они не в свое дело.

– И ты не будешь об этом думать и не станешь из-за этого огорчаться, ладно? – опять заговорил Пол.

– Нет, нет, – не глядя на него, ответила Мириам.

Он замолчал. Нет в нем твердости, думала Мириам. Нет уменья добиваться ясной цели, нет ощущения своей правоты – якоря, который держал бы его.

– Потому что мужчина садится на велосипед… и едет на работу… – продолжал он, – и у него много всяких занятий. А женщина остается со своими мыслями.

– Нет, не стану я беспокоиться, – сказала Мириам. И так она и думала.

Посвежело. Они вернулись в дом.

– Какой Пол бледный! – воскликнула миссис Диверс. – Мириам, напрасно ты ему позволила сидеть на улице. Ты не простыл. Пол?

– Да нет! – засмеялся он.

Но он чувствовал, что выдохся. Внутренний разлад его измучил. Сейчас Мириам его жалела. Но совсем рано, еще и девяти не было, он поднялся уходить.

– Неужели ты уже собрался домой? – встревожилась миссис Ливерс.

– Домой, – ответил он. – Я обещал вернуться пораньше. – Ему стало неловко.

– Но ведь и впрямь рано, – сказала миссис Ливерс.

Мириам сидела в качалке и молчала. Пол помедлил, ожидая, что она встанет и, как обычно, пойдет с ниц в конюшню за велосипедом. Но она не двинулась с места. Пол растерялся.

– Ну… спокойной ночи всем! – запинаясь, произнес он.

Она вместе с остальными пожелала ему спокойной ночи. Но проходя мимо окна, он заглянул в дом. И Мириам увидела его – бледный, брови сдвинуты, как бывало теперь постоянно, глаза потемнели от боли.

Она поднялась и подошла к двери, чтобы помахать ему на прощанье, когда он станет выезжать из ворот. Он медленно ехал под соснами, чувствуя себя трусом и жалким негодяем. Велосипед на спуске с горы кренился то вправо, то влево. Каким было бы облегченьем сломать себе шею.

Два дня спустя он отправил Мириам книгу и короткую записку, он настойчиво просил ее читать, все свое время занять делом.

В эту пору все дружеские чувства, на какие Пол был способен, достались Эдгару. Пол очень любил семью Ливерсов, очень любил ферму; для него то было самое дорогое место на свете. Родной дом и тот не был ему так мил. Только мать. Но с матерью он был бы счастлив где угодно. А вот Ивовую ферму любил страстно. Любил тесную кухоньку, где топали мужские башмаки, где дремал пес, приоткрыв один глаз из опасения, как бы на него не наступили; где по вечерам горела над столом висячая лампа и так было тихо и мирно. Любил он гостиную Мириам, длинную, с низким потолком, с царившим здесь романтическим духом, с цветами, книгами, с фортепьяно красного дерева. Любил сады и постройки с ярко-красными крышами по незасеянным краям полей, что подбирались к лесу, будто в поисках уюта, и невозделанные изрытые пустыри, уходящие в долину и взбирающиеся на холмы по другую ее сторону. Просто побывать на Ивовой – и то было отрадно и весело. Пол любил миссис Ливерс, такую не от мира сего, с ее причудливым скептицизмом; любил мистера Ливерса, такого славного, сердечного, душевно молодого; любил Эдгара, который всегда сиял при его появлении, и других братьев, и детишек, и пса Билла, даже свинью Цирцею и индийского бойцового петуха Типпу. Любил еще и все это, не только Мириам. Не мог он от этого отказаться.

И он по-прежнему часто приходил сюда, но больше проводил время с Эдгаром. А к остальному семейству, в том числе и к отцу, присоединялся по вечерам, когда разыгрывали шарады и играли в разные игры. А потом их всех собирала Мириам, и они по дешевому изданию читали «Макбета», распределив между собой роли. Всем это доставляло огромное удовольствие. Радовались и Мириам и миссис Ливерс, наслаждался мистер Ливерс. Потом, усевшись в кружок у камина, все вместе разучивали по нотам песни. Но теперь Пол очень редко оставался наедине с Мириам. Она ждала. Когда с Эдгаром и Полом она возвращалась домой из церкви или из литературного общества в Бествуде, она знала, что его горячие и отнюдь не общепринятые по нынешним временам высказывания обращены к ней. И однако, она очень завидовала Эдгару, его велосипедным прогулкам с Полом, пятничным вечерам, совместной работе в поле. А ее пятничным вечерам и урокам французского пришел конец. «Она почти всегда была одна – гуляла, бродила в раздумье по лесу, читала, занималась, мечтала, ждала. И он часто ей писал.

Однажды воскресным вечером меж ними установилось прежнее согласие. Эдгар остался с миссис Морел, чтобы причаститься, – ему интересно было, как это происходит. И Пол возвращался домой вдвоем с Мириам. Он опять в какой-то мере подпал под ее обаяние. По обыкновению, они обсуждали проповедь. Пол теперь на всех парусах устремился к агностицизму, но к агностицизму столь религиозному, что Мириам не слишком и страдала. В это время им всего ближе была «Vie de Jesus»[17]17
  «Жизнь Иисуса» (фр.)


[Закрыть] Ренана. Мириам была тем пробным камнем, на котором он оттачивал свои убеждения. Пока он сверял свои идеи с ее душой, ему открылась истина. Она – его пробный камень. Она единственная помогает ему двигаться к постижению истины. Почти бесстрастно она принимала его доводы и толкования. И почему-то именно благодаря ей он исподволь постигал, в чем он ошибается. И что постигал он, постигала и она. Она чувствовала, без нее ему не справиться.

Они пришли к дому, где царила тишина. Пол достал из окна чулана ключ, и они отворили дверь. При этом он все продолжал рассуждать. Он засветил лампу, поправил огонь в камине и принес ей из кладовой лепешки. Мириам тихонько уселась на диван, тарелку поставила на колени. На ней была большая белая шляпа с розовыми цветочками. Дешевая шляпа, но ему нравилась. Лицо под полями было спокойное, задумчивое, с золотистым загаром и румянцем. Уши, как всегда, прятались под короткими кудрями. Она смотрела на Пола.

Ей нравилось, какой он бывал по воскресеньям. Он надевал черный костюм, в котором видней были его гибкие движения. Ощущение чистоты, определенности исходило от него. Он все излагал ей свои мысли. Внезапно он потянулся за Библией. Мириам нравилось, как он потянулся, – резко, предельно точно. Быстро перелистал страницы и стал читать ей главу из Евангелия от Иоанна. Сидел в кресле и читал, сосредоточенно, голосом, исполненным мысли и только мысли, и ей казалось, он, сам того не сознавая, пользуется ею, как мастер, поглощенный работой, – своими инструментами. Ей это было по душе. И раздумчивость голоса означала, что ему что-то открылось, и словно открылось через нее, Мириам. Она сидела, откинувшись на спинку дивана, подальше от него, и однако, с ощущением, будто она и есть тот инструмент, который он крепко держит в руке. Это доставляло ей огромное удовольствие.

Потом он стал запинаться, его охватило смущенье. А когда дошел до стиха «Женщина, когда рождает, терпит скорбь, потому что пришел час ее», пропустил его, Мириам почувствовала, что ему становится неловко. Не услышав хорошо знакомых слов, она вся сжалась. Он читал дальше, но она уже не слушала. Понурилась от огорчения и стыда. Полгода назад он спокойно прочел бы эти слова. Теперь в его отношениях с ней появилась трещина. Теперь она почувствовала, что-то враждебное встало между ними, чего-то они стыдятся.

Она машинально ела лепешку. Пол опять было принялся за свои доводы, но не смог вновь обрести верный тон. Вскоре пришел Эдгар. Миссис Морел пошла в гости к друзьям. А эти трое отправились на Ивовую ферму.

Мириам печально раздумывала об отчуждении Пола. Чего-то ему недостает. Его невозможно удовлетворить, и он не способен дать ей покой. Теперь у них всегда находится повод для раздоров. Ей захотелось его испытать. Она верила, всего нужней ему в жизни – она. Если бы доказать это и себе и ему, пожалуй, все остальное образуется; тогда можно бы просто довериться будущему.

И вот в мае она пригласила его на Ивовую ферму для встречи с миссис Доус. Что-то есть такое, что нужно ему позарез. Мириам видела, стоило им заговорить о Кларе Доус, и он раздражается, даже злится. Он говорил, она ему не нравится. И, однако, всегда старается разузнать про нее. Что ж, пускай пройдет испытание. У него, конечно же, есть желания высокие и низменные, и уж, наверно, победят желания высокие. Так или иначе, он должен попробовать. Ей не пришло в голову, что ее деление на «высокое» и «низменное» произвольно.

Узнав, что ему предстоит встретиться на Ивовой ферме с Кларой, Пол даже взволновался. Миссис Доус приехала на весь день. Ее тяжелые, темно-русые волосы венчали голову большим узлом. На ней была белая блузка и темно-синяя юбка, и как-то так получалось, что где бы она ни появилась, все вокруг начинало казаться жалким и незначительным. Она входила в кухню, и кухня становилась крохотной и убогой. Прелестная гостиная Мириам выглядела чопорной и скучной. Клара Доус затмила всех Ливерсов. Им было не так-то легко ее терпеть. Однако держалась она вполне дружелюбно, хотя была, по сути, равнодушна и подчас резковата.

Пол приехал во второй половине дня. Рано приехал. Когда он соскочил с велосипеда, Мириам увидела, он нетерпеливо посмотрел на дом. Если гостья не приехала бы, он был бы разочарован. Мириам вышла ему навстречу, пригнув голову от солнца. Из прохладной зеленой тени листьев выглядывали разрумянившиеся настурции. Девушка стояла, темноволосая, довольная, что видит его.

– А Клара не приехала? – спросил он.

– Приехала, – ответила Мириам своим мелодичным голосом. – Она читает.

Пол завел велосипед в конюшню. Он надел красивый галстук, которым слегка гордился, и носки под цвет.

– Она приехала сегодня утром? – спросил он.

– Да, – ответила Мириам, идя рядом с ним. – Ты обещал привезти мне письмо от того человека из фирмы Либерти. Ты не забыл?

– Фу, пропасть, забыл! – воскликнул он. – Но ты не отставай от меня, пока не привезу.

– Я не люблю к тебе приставать.

– Любишь или нет, все равно приставай. А с ней теперь приятнее? – продолжал Пол.

– Ты же знаешь, мне с ней всегда приятно.

Пол промолчал. Очевидно, из-за гостьи ему и не терпелось приехать нынче пораньше. И Мириам стало больно. Они вместе шли к дому. Пол отцепил от брюк защипки, но, несмотря на галстук и носки, смахнуть пыль с башмаков поленился.

Клара сидела в прохладной гостиной и читала. Он увидел сзади ее белую шею и поднятые с нее красивые волосы. Она встала, поглядела на него безо всякого интереса. Здороваясь, так протянула руку, будто удерживала его на расстоянии, и заодно что-то ему бросила. Он заметил, как под блузкой обозначилась ее грудь и как красиво изогнулось под тонким муслином плечо.

– Вы выбрали прекрасный день, – сказал он.

– Посчастливилось, – сказала она.

– Да, – согласился он. – Я рад.

Она села, не поблагодарив его за любезность.

– Что вы делали все утро? – спросил он Мириам.

– Видишь ли, – сказала Мириам, хрипло кашлянув. – Клара приехала с отцом… ну и… она тут не так давно.

Клара сидела, облокотясь на стол, держалась отчужденно. Пол заметил, что руки у нее большие, но ухоженные. И кожа на руках, матово-белая, с тоненькими золотистыми волосками, казалась грубоватой. Клару не смущало, что он разглядывает ее руки. Она намеревалась презирать его. Тяжелая рука ее небрежно лежала на столе. Губы она сжала, словно от обиды, и чуть отвернулась.

– Вчера вечером вы были на собрании у Маргарет Бонфорд, – сказал он ей.

Этот обходительный Пол был незнаком Мириам. Клара глянула на него.

– Да, – сказала она.

– А ты откуда знаешь? – спросила Мириам.

– Я зашел туда на минутку перед приходом поезда, – ответил он.

Клара опять пренебрежительно отвернулась.

– По-моему, она очень милое существо, – сказал Пол.

– Маргарет Бонфорд! – воскликнула Клара. – Она куда умней большинства мужчин.

– Я вовсе не говорил, что она не умна, – возразил Пол. – При всем при том она милая.

– И это, разумеется, всего важней, – с презрением бросила Клара.

Он почесал голову несколько озадаченно и досадливо.

– По-моему, это важней, чем ее ум, – сказал он, – он ведь не дарует ей царствие небесное.

– Не о царствии небесном она печется, но о справедливой доле на земле, – возразила Клара. Да таким тоном, будто Пол в ответе за то, что мисс Бонфорд как-то ущемляют.

– Что ж, мне казалось, она женщина сердечная и очень милая, – сказал он, – только уж очень хрупкая. Пусть бы она жила в уюте и покое…

– И штопала мужнины носки, – съязвила Клара.

– Уверен, она не отказалась бы заштопать даже и мои носки, – сказал Пол. – И уверен, заштопала бы хорошо. Так же как я не отказался бы почистить ее башмаки, если б только она захотела.

Но Клара не стала отвечать на его задиристое замечание. Он немного поговорил с Мириам. Клара держалась отчужденно.

– Ну, я, пожалуй, пойду повидаюсь с Эдгаром. Он где-нибудь здесь?

– По-моему, он пошел за углем, – сказала Мириам. – И должен был сразу вернуться.

– Тогда пойду ему навстречу, – сказал Пол.

Мириам не осмелилась задерживать его в их обществе. Он поднялся и вышел.

На верхней дороге, где распустился утесник, он увидел Эдгара, тот лениво шагал рядом с кобылой, которая, кивая головой с белой звездочкой на лбу, тащила громыхающий груз угля. При виде друга молодой фермер просиял. Эдгар был хорош собой, с темными горячими глазами. Одетый в какое-то довольно потрепанное старье, выступал с достоинством.

– Привет! – сказал он, увидав Пола с непокрытой головой. – Куда путь держишь?

– Тебя встречаю. Не выношу эту «Никогда».

Эдгар весело засмеялся, блеснули зубы.

– Что еще за «Никогда»? – спросил он.

– Некая дама… миссис Доус… ей бы впору называться миссис Ворон, который каркает «Никогда».

Эдгар залился смехом.

– Разве она тебе не нравится? – спросил он.

– Не больно нравится, – ответил Пол. – А тебе что, нравится?

– Нет! – в голосе прозвучала глубокая убежденность. – Нет! – Эдгар поджал губы. – Не сказал бы, что она очень уж в моем вкусе. – Он чуть задумался. Потом спросил: – Но почему ты зовешь ее «Никогда»?

– Понимаешь, – сказал Пол, – если она смотрит на мужчину, она надменно говорит «никогда», и если смотрит на себя в зеркало, высокомерно говорит «никогда», и если оглядывается назад, с отвращением говорит то же самое, и если заглядывает вперед, равнодушно говорит то же.

Эдгар поразмыслил над его словами, мало что из них извлек и сказал со смехом:

– По-твоему, она ненавидит мужчин?

– Это она так думает, – ответил Пол.

– А ты не думаешь?

– Нет, – ответил Пол.

– Значит, она была с тобой мила?

– Ты можешь представить, чтоб она была хоть с кем-нибудь мила? – ответил Пол.

Эдгар засмеялся. Вдвоем они сгрузили уголь во дворе. Пол был довольно неловок, – он знал, Клара может увидеть его из окна. Но она не смотрела.

По субботам в конце дня обихаживали и чистили лошадей. Пол и Эдгар работали вместе, чихая от пыли, что шла от шкур Джимми и Цветка.

– Какой-нибудь новой песне меня не научишь? – спросил Эдгар.

Он работал безостановочно. Когда наклонялся, виден был подрумяненный солнцем загривок, толстые пальцы крепко держали щетку. Пол опять и опять поглядывал на него.

– «Мэри Моррисон»? – предложил Пол.

Эдгар согласился. Он обладал приятным тенором и любил разучивать песни, которым его мог научить друг, а потом пел во время разъездов. У Пола был плохонький баритон, зато хороший слух. Однако пел он тихонько, боялся, Клара услышит. Эдгар ясным тенором повторял каждую строчку. Время от времени они оба принимались чихать, и сперва один, потом другой бранили свою лошадь.

Мириам мужчины раздражали. Так немного им надо, чтобы развлечься, даже Полу. Ей казалось, с ним совсем не вяжется, что какой-нибудь пустяк может всецело его поглотить.

Когда они кончили, настало время пить чай.

– Что это за песня? – спросила Мириам.

Эдгар сказал ей. Разговор перешел на пение.

– У нас бывает так весело, – сказала Кларе Мириам. Миссис Доус неторопливо и с достоинством поглощала пищу. При мужчинах она делалась надменной.

– Ты любишь слушать, когда поют? – спросила ее Мириам.

– Только если поют хорошо, – сказала она.

Пол, разумеется, покраснел.

– То есть если голос первоклассный и отшлифованный? – спросил он.

– По-моему, нечего думать о пении, если голос не отшлифован, – сказала она.

– С таким же успехом можно сказать – пока человек не отшлифовал свой голос, он не вправе разговаривать, – возразил Пол. – Люди ведь обычно поют для собственного удовольствия.

– А другим людям это, возможно, не нравится.

– Тогда пускай эти другие люди обзаведутся пробками для ушей, – возразил Пол.

Мальчики рассмеялись. И стало тихо. Пол густо покраснел и ел в молчании.

После чая, когда все мужчины, кроме Пола, ушли, миссис Ливерс сказала Кларе:

– И вы теперь счастливее?

– Несравненно.

– И удовлетворены?

– Да, потому что свободна и ни от кого не завишу.

– И ни по чему не тоскуете? – мягко спросила миссис Ливерс.

– Со всем этим я распрощалась.

От этого разговора Полу стало сильно не по себе. Он поднялся.

– Потом оказывается, что вечно спотыкаешься как раз о то, с чем распрощался, – сказал он. И пошел к коровникам. Каким же остроумным он себя чувствовал, и его мужская гордость торжествовала. Он шел по выложенной кирпичом дорожке и насвистывал.

Немного погодя к нему пришла Мириам; спросила, пойдет ли он на прогулку с ней и с Кларой. Они отправились к стреллейской мельнице. Шли вдоль ручья со стороны Ивовой фермы и, глядя через просеку на краю леса, где под щедрыми лучами солнца пламенела розовая смолевка, за стволами деревьев и тонкими ветвями орешника увидели – человек ведет через канавы рослого гнедого жеребца. Казалось, огромный рыжий конь медленно движется в романтическом танце средь зеленого марева орешника все дальше в тень, будто в далеком прошлом, среди вянущих колокольчиков, что могли бы расцвести для Дейрдре или Изулт.[18]18
  Дейрдре – героиня древнеирландской героической саги «Изгнание сыновей Уснеха»; Изулт – возлюбленная Тристана, рыцаря Круглого стола короля Артура.


[Закрыть]

Все трое стояли зачарованные.

– Быть бы рыцарем, – сказал Пол, – и раскинуть бы здесь шатер. Вот бы красота.

– И заточить нас в нем? – подхватила Клара.

– Да, – ответил он, – и чтоб вы пели со своими служанками, склонясь над вышиванием. А я нес бы ваше знамя – бело-зеленое с лиловым. И на моем щите рядом с женщиной-воительницей были бы вытеснены буквы ОПЖС[19]19
  Общественный и политический женский союз.


[Закрыть].

– Вы, конечно, сражались бы за женщину куда охотней, чем дали бы ей самой сражаться за себя, – сказала Клара.

– Несомненно. Когда она сама за себя сражается, она точно собака перед зеркалом – ее приводит в ярость собственная тень.

– А зеркало – это вы? – презрительно усмехнулась Клара.

– Или тень, – ответил он.

– Боюсь, вы чересчур умны, – сказала она.

– Что ж, а вам я предоставлю быть добродетельной, – со смехом возразил он. – Будьте добродетельной кроткой девой, а уж мне позвольте быть умным.

Но Клара устала от его легкомыслия. Глядя на нее, Пол вдруг заметил, что, когда она вскидывает голову, лицо у нее становится не презрительное, а несчастное. Сердце его исполнилось нежности ко всем. Он повернулся и мягко заговорил с Мириам, на которую до тех пор не обращал внимания.

На краю леса они повстречали Лимба; худощавый, загорелый сорокалетний человек этот арендовал стреллейскую мельницу и превратил ее в животноводческую ферму. Он небрежно, словно бы устало держал недоуздок могучего жеребца. Все трое остановились, давая ему перейти по камням первый ручей. Пол с восхищением смотрел, как пружинисто ступает громадный конь, олицетворение неисчерпаемой мощи. Лимб остановился перед ними.

– Скажите отцу, мисс Ливерс, три дня назад его телята сломали нижний забор и разбежались, – сказал он странным тонким голосом.

– Который забор? – робко спросила Мириам.

Огромный конь тяжело дышал, рыжие бока ходили ходуном, голова опущена, из-под холки подозрительно смотрят великолепные глазищи.

– Пройдемте немного, – ответил Лимб, – и я вам покажу.

Фермер со своим жеребцом пошли впереди. Жеребец отскакивал вбок, так что тряслись белые «щетки» над копытами, и вид у него был испуганный, как когда переходил ручей.

– Брось дурачиться, – любовно сказал коню хозяин.

Небольшими прыжками жеребец поднялся на берег, потом, разбрызгивая воду, картинно перешел второй ручей. Клара шла с какой-то мрачной беззаботностью и глядела на него то ли завороженно, то ли презрительно. Лимб остановился и показал на забор под ивами.

– Вон видите, где они прорвались, – сказал он. – Мой работник три раза загонял их назад.

– Вижу, – покраснев, ответила Мириам, словно это она виновата.

– Заглянете к нам? – спросил фермер.

– Нет, спасибо, мы лучше пройдем к запруде.

– Ну, как хотите, – сказал Лимб.

Конь негромко заржал, радуясь, что дом уже так близко.

– Он рад, что вернулся, – сказала Клара, с интересом наблюдая за ним.

Они вошли в калитку и увидели: навстречу от большого дома идет невысокая темноволосая взволнованная женщина лет тридцати пяти. Волосы ее тронуты сединой, темные глаза горят. Она шла, заложив руки за спину. Брат прошел вперед. Увидев ее, громадный гнедой жеребец опять заржал. Она порывисто подошла к нему.

– Вернулся, мой мальчик! – с нежностью сказала она коню, а не брату. Конь подался к ней, наклонил голову. Она осторожно сунула ему в пасть сморщенное желтое яблочко, которое до той минуты прятала за спиной, потом поцеловала его подле глаз. Конь ответил глубоким, довольным вздохом. Она обняла огромную голову, прижала к груди.

– До чего хорош! – сказала ей Мириам.

Мисс Лимб подняла темные глаза. Взгляд ее устремился на Пола.

– А, мисс Ливерс, добрый вечер, – сказала она. – Вы нас тысячу лет не навещали.

Мириам представила своих друзей.

– Ваш конь славный малый! – сказала Клара.

– Еще бы! – она опять его поцеловала. – Преданный не хуже человека!

– Наверно, преданней большинства мужчин, – сказала Клара.

– Он славный! – воскликнула мисс Лимб, снова обняв коня.

Очарованная гнедым великаном, Клара принялась гладить его по шее.

– Он такой добрый, – сказала мисс Лимб. – Большие – они всегда такие, правда?

– Он красавец! – ответила Клара.

Ей хотелось посмотреть коню в глаза. Хотелось, чтоб он посмотрел на нее.

– Жаль, он не умеет говорить, – сказала она.

– Но он умеет… почти, – возразила мисс Лимб.

И ее брат пошел с лошадью дальше.

– Зайдете к нам? Пожалуйста, зайдите, мистер… Я не уловила вашего имени.

– Морел, – сказала Мириам. – Нет, мы не зайдем, но мы хотели бы пройти к пруду.

– Ну, да… да, конечно. Вы рыболов, мистер Морел?

– Нет, – ответил Пол.

– Потому что если вы это любите, приходите в любое время, – сказала мисс Лимб. – От субботы до субботы мы почти никого не видим. Я была бы только благодарна.

– А какая рыба тут у вас водится? – спросил Пол.

Они прошли через сад, потом по перемычке и поднялись на крутой берег пруда, укрытого тенью вместе с двумя поросшими лесом островками. Пол шел с мисс Лимб.

– Я бы не прочь тут поплавать, – сказал он.

– Пожалуйста, – сказала она. – Приходите, когда вам угодно. Брат будет очень рад с вами побеседовать. Он такой молчаливый, ведь здесь совсем не с кем поговорить. Пожалуйста, приходите и плавайте.

Подошла Клара.

– Тут глубоко, – сказала она, – и вода такая чистая.

– Да, – сказала мисс Лимб.

– Вы плаваете? – спросил Пол. – Мисс Лимб только что сказала, мы могли бы приходить, когда захотим.

– Но здесь, конечно, есть работники, – сказала мисс Лимб.

Они поговорили еще немного, потом стали подниматься на невозделанный холм, оставив одинокую, с измученными глазами женщину на берегу.

Склон холма был сплошь залит солнцем. Невозделанный, кочковатый, он был отдан во владение кроликам. Все трое шли молча.

Потом Пол сказал:

– При ней как-то не по себе становится.

– Ты это о мисс Лимб? – спросила Мириам. – Мне тоже.

– Что с ней такое? Она что, помешалась на одиночестве?

– Да, – сказала Мириам. – Такая жизнь не для нее. По-моему, жестоко похоронить ее здесь. Конечно, мне надо бы заходить к ней чаще. Но с ней неуютно.

– Мне жаль ее… да, конечно, но притом она наводит на меня тоску, – сказал Пол.

– По-моему, ей нужен мужчина, – вдруг выпалила Клара.

Мириам и Пол помолчали. Потом он сказал:

– Но это она из-за одиночества помешалась.

Клара не ответила, большими шагами она поднималась в гору. Шла, опустив голову, легко расталкивая ногами мертвые стебли чертополоха, ступала по заросшим травой кочкам, свесив руки. Пол глядел на это красивое тело, и ему казалось, она не гуляет, но пробивается вверх по холму вслепую. Горячая волна захлестнула его. Его одолевало любопытство. Быть может, жизнь обошлась с Кларой жестоко… Он забыл про Мириам, которая шла рядом с ним и что-то ему говорила. Он не ответил, и она взглянула на него. Глаза его были устремлены вперед, на Клару.

– Ты все еще находишь, что она неприятная? – спросила Мириам.

Вопрос прозвучал неожиданно. Он совпадал с его мыслями.

– Что-то в ней неладно, – сказал он.

– Да, – согласилась Мириам.

На вершине холма оказалось невозделанное поле, с двух сторон укрытое лесом, а с двух других живой изгородью, высокой, но неплотной, из боярышника и кустов бузины. Между разросшимися кустами зияли просветы, через которые вполне мог бы пройти скот, будь он здесь. Трава была ровная, как бархат, вся истоптанная кроликами и разрыхленная у кроличьих норок. Поле было кочковатое, заросло высоким, крупным первоцветом, который никогда не косили. Скопления крепких цветов высились повсюду над грубыми пучками старой, высохшей травы. Это походило на рейд, где теснились высокие сказочные корабли.

Мириам восторженно ахнула и глянула на Пола, темные глаза ее стали огромными.

Пол улыбнулся. Они вместе радовались, глядя на поле цветов. Клара поодаль безутешно смотрела на первоцветы. Пол и Мириам стояли рядом, разговаривали вполголоса. Он опустился на одно колено, быстро рвал самые лучшие цветы, беспокойно передвигаясь от одной группы к другой, и все время тихонько разговаривал. Мириам срывала цветы любовно, неспешно наклоняясь над каждым. Ей всегда казалось, что Пол все делает слишком быстро, будто не для удовольствия, а для изучения. Однако в его букетах было больше естественной прелести, чем в тех, что собирала она. Он любил цветы, но так, словно он им хозяин и имеет на них право. Она же относилась к ним с большим почтением – было в них что-то, чем сама она не обладала.

Цветы были необыкновенно свежие и нежные. Ему хотелось ими упиться. Срывая их, он съедал желтые трубочки. Клара все безутешно бродила по полю. Подойдя к ней, Пол сказал:

– Почему вам не нарвать цветов?

– Это не по мне. Они милее, когда растут.

– Но вам хотелось бы немного цветов?

– Они не хотят, чтоб их трогали.

– Не думаю.

– Не нужны мне трупы цветов, – сказала она.

– Это нелепая, искусственная точка зрения, – сказал он. – В воде они умирают ничуть не быстрее, чем на корню. И к тому же, в вазе они так славно выглядят, так весело. А трупом называют то, что выглядит как труп.

– Все равно, труп это или нет? – не соглашалась Клара.

– По мне, это не труп. Мертвый цветок вовсе не труп цветка.

Теперь Клара махнула на него рукой.

– А даже если и так… какое вы имеете право их срывать? – спросила она.

– Они мне нравятся, и я хочу взять их домой… здесь их сколько угодно.

– И этого достаточно?

– Да. А почему нет? Они наверняка будут чудесно пахнуть в вашей комнате в Ноттингеме.

– И я бы имела удовольствие смотреть, как они умирают.

– Но… ну и умрут, что такого.

На том он ее оставил и пошел, наклоняясь над переплетенными цветами, которые густо усеяли поле, точно бледные, светящиеся сгустки пены. Подошла Мириам. Клара стояла на коленях и вдыхала аромат первоцвета.

– По-моему, если относиться к ним почтительно, им не причиняешь никакого вреда. Важно, с каким чувством их рвешь.

– Да, – согласился Пол. – А впрочем, их берешь, потому что хочется, и все тут. – Он протянул свой букет.

Мириам молчала. Пол сорвал еще несколько цветков.

– Посмотрите вот на эти! – продолжал он. – Сильные, крепкие, как маленькие деревца и как толстоногие мальчишки.

Кларина шляпа лежала неподалеку на траве. Сама она все стояла на коленях и, нагнувшись, нюхала цветы. Пол увидел ее шею, и внезапная острая боль пронзила его, такая красота, и, однако, сейчас ничуть не горделива. Груди под блузкой слегка покачиваются. Изгиб спины сильный и так прекрасен; корсета она не носит. Вдруг, неожиданно для себя, он рассыпал по ее волосам, по шее горсть первоцвета, приговаривая:

 
Пепел к пеплу, и к праху прах,
Если Бог не примет, быть у черта в зубах.
 

Прохладные цветы упали Кларе на шею. Она почти жалобно вскинула на него испуганные серые глаза, не понимая, что это он делает. Цветы упали ей на лицо, и она закрыла глаза.

Стоя над нею, Пол вдруг смутился.

– Я думал, вам требуется заупокойная служба, – сказал он, чувствуя себя очень неловко.

Клара странно как-то засмеялась и поднялась, снимая с волос цветы. Взяла шляпу, надела и приколола булавкой. Один цветок, запутавшись, так и остался у нее в волосах. Пол увидел, но говорить ей не стал. Он подобрал цветы, которыми ее осыпал.

У опушки леса на поле выплеснулись колокольчики и стояли там, будто вода в половодье. Но они уже отцветали. Клара направилась к ним. Пол побрел следом. Колокольчики он любил.