355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Дэвид Эдмондс » Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами » Текст книги (страница 8)
Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 19:11

Текст книги "Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами"


Автор книги: Дэвид Эдмондс


Соавторы: Джон Айдинау
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Пауль просил Термину и Хелену поехать с ним, но они отказались, и он один отправился в Швейцарию. Оттуда он совершил путешествие в Англию к Людвигу, рассказал ему о своей семье и попросил совета – где обосноваться. Брат порекомендовал Америку. Пауль покинул Европу в апреле 1939 года, благополучно обосновался в Нью-Йорке, и впоследствии занял очень жесткую позицию в переговорах семейства Витгенштейнов с Рейхом. Путь к нему Хильды и детей оказался долгим. В сопровождении друга семьи они отправились из Вены в Италию, а оттуда, после многих треволнений, – в Швейцарию, где им пришлось задержаться на несколько месяцев. Затем они вернулись в Италию и на борту маленького генуэзского лайнера, битком набитого беженцами – одного из последних, – после долгих мытарств добрались до Венесуэлы; следующим пунктом следования была Панама и, наконец, Куба, где их встретил Пауль и привез в Нью-Йорк.

Пауль вырвался из Европы буквально за месяц до того, как шеф швейцарской полиции Генрих Ротмунд отправился в Берлин, гордый успехами своей кампании против «иудаизации» Швейцарии. В столице он потребовал, чтобы власти Германии ставили евреям в паспорта штамп, красную букву J, по которой швейцарские пограничники будут распознавать евреев и преграждать им путь в страну.

Возникает правомерный вопрос: почему все Витгенштейны не воспользовались своим богатством, чтобы выехать из страны? С разрешением на эмиграцию проблем бы не возникло: в то время нацисты рассматривали огромный налог на эмиграцию, которым облагали богатых евреев, как средство для финансирования отъезда тех, кто были победнее. Но все же для обеих сестер Вена была родным домом, а Хелена к тому же не могла оставить своего больного мужа, Макса Зальцера. С отъездом Пауля жизнь их стала еще труднее, да и в международной политике сгущались тучи. Тревога и страх – только этим, наверное, можно объяснить нелепый шаг, который они предприняли, пытаясь обезопасить себя.

Осенью 1938 года Термина и Хелена приобрели поддельные югославские паспорта. Они надеялись, что югославским гражданам будет легче покинуть страну, если бежать все-таки придется. Полиция почти сразу же схватила изготовителей фальшивых паспортов; сестер тоже арестовали. В тюрьме, правда, они пробыли недолго, но это сказалось на их здоровье. Каким, должно быть, мрачным казалось будущее этим достойным и благородным дамам, не желавшим ни роскоши, ни славы и сделавшим благотворительность главным принципом своей жизни в родном городе! В октябре 1938 года Людвиг признался Дж. Э. Муру, что мысли об их судьбе не дают ему покоя.

Вся надежда семьи теперь была связана с заявлением, которое они сделали в июле: они представят доказательства того, что их дед по отцу Герман Христиан Витгенштейн не был евреем. Это означало бы шанс на изменение расового статуса – в случае благополучного «решения вопроса» они бы считались уже не евреями, а полуевреями. Внучка их тети Милли, Бригитта Цвиау-эр, уже начала действовать. В сентябре 1938 года она подала ^ReichsstellefurSippenforschung– Берлинское правительственное бюро генеалогических расследований – прошение, в котором доказывала, что Герман Христиан Витгенштейн был внебрачным потомком княжеского рода Вальдек. К прошению была приложена фотография его детей, якобы совершенно непохожих на евреев. Действительно ли Герман Христиан был незаконнорожденным? Сын Маргарет, Джон Стонборо, считает, что это «маловероятно, но все же возможно»; в конце концов, отмечает он, семья Мейеров-Витгенштейнов пользовалась княжеским покровительством, живя в Хессе.

И все же путь к спасению крылся скорее в средствах семьи, нежели в ее родословной. Берлинский рейхсбанк заинтересовался богатством Витгенштейнов, немалая часть которого находилась в Соединенных Штатах. Гитлеровской военной машине требовались деньги: в ноябре 1938 года Геринг заявил совету обороны Рейха, что перевооружение истощило резервы иностранной валюты – и это несмотря на приток средств в результате аншлюса и ограбления австрийского еврейства.

Насколько богаты были Витгенштейны? Никто из детей не пошел по стопам отца и не занялся сталелитейным бизнесом, да и бизнесом вообще; поэтому очень вероятно, что с 1913 года, когда умер Карл, состояние семьи не увеличивалось. Напротив, скорее всего, оно пострадало из-за депрессии и инфляции, постигшей после войны молодую Австрийскую республику. И все же прозорливость Карла, переведшего свой капитал за границу – в основном в США, Голландию и Швейцарию, – позволила семье сравнительно безбедно пережить великую инфляцию, которая разорила Попперов. Однако, когда Людвиг в 1919 году отказался от наследства в пользу брата и сестер, Термина – старшая из сестер и глава семьи – утверждала, что Витгенштейны «потеряли большую часть своего состояния». Мировой экономический кризис тридцатых годов тоже не мог не сказаться на их положении; однако в 1938 году Людвиг говорил Кейнсу: «мои родные, которые были очень богаты до войны, и сейчас еще вполне состоятельны».

Все это, конечно, относительно – что поймет всякий, кому доведется увидеть бывший особняк Хелены на Брамсплац, 4. Состояние семьи в 1920 году оценивалось в двести миллионов долларов, да и в 1938-м Витгенштейны оставались одним из богатейших семейств Австрии. Кроме упомянутого здания, им принадлежал дом 7 на той же Брамсплац и еще одиннадцать городских домов, в том числе три главных фамильных резиденции. Это не считая Хохрайта – огромного загородного имения, окруженного лесом, тоже принадлежащим Витгенштейнам. Составленный Паулем при регистрации список основных капиталов в ценных бумагах, включая акции тридцати ведущих американских компаний, занял более пяти больших страниц убористой печати. В числе задекларированных ценностей была и коллекция антикварных струнных инструментов, среди которых значилась скрипка Страдивари. Немудрено, что для Рейхсбанка зарубежная собственность Витгенштейнов была желанной целью – и рычагом давления в переговорах об изменении расового статуса.

Согласно одному источнику, за помощью в этой сделке сестры обратились к венскому адвокату, специалисту по защите коммерческих интересов доктору Артуру Зейсс-Инкварту, который позже был осужден на Нюрнбергском процессе как один из главных военных преступников и повешен. По удивительному совпадению, когда канадская военная разведка арестовала его, переводчиком был назначен Джон Стонборо, племянник Витгенштейна. Джон не хотел, чтобы арестованный догадался о его принадлежности к семье Витгенштейнов, и даже попытался избежать встречи с ним, сказав производившему задержание американцу: «Когда он увидит наручники, переводчик ему не понадобится».

Зейсс-Инкварт был, по сути, человеком Гитлера в Австрии, связующим звеном между национал-социалистами и властями Австрии в годы, предшествовавшие аншлюсу. Перед самым аншлюсом его карьера достигла пика: от министра внутренних дел в последние дни Австрийской республики до обергруппенфюрера СС и Reichsstatthalter,то есть губернатора, провинции Ост-марк (бывшей Австрии) в Третьем рейхе – на этом посту он продержался до апреля 1939 года. Позже он был заместителем Ганса Франка, генерал-губернатора Польши, а затем стал генерал-губернатором Нидерландов и руководил депортацией голландских евреев.

С учетом этих обстоятельств трудно поверить, что Зейсс-Инкварт стал бы защищать интересы Витгенштейнов, хотя их прошение об изменении расового статуса и было направлено в июле 1938 года в его ведомство – в канцелярию Reichsstatthalter– и, надо сказать, не принесло никаких результатов. Однако некая связь между Витгенштейнами и Зейсс-Инквартом все-таки имелась: занимаясь благотворительностью, Маргарет познакомилась с братом последнего, Рихардом – директором государственного приюта для «трудных» детей. Нацистом Рихард не был. После войны она посылала его семье продуктовые посылки. Очень вероятно, что именно заступничество Рихарда позволило Паулю выехать в Швейцарию.

Так или иначе, после того как в дело вмешался рейхс-банк, Витгенштейны вели переговоры уже напрямую с берлинскими властями, а окончательное решение принимал сам Гитлер. О том, как трудно было получить Befreiung,красноречиво говорят цифры: в 1939 году было подано две тысячи сто просьб об изменении расового статуса; фюрер удовлетворил только двенадцать.

Трагедия одной из просительниц в контексте судьбы Витгенштейнов особенно показательна. Гарриет Фрай-фрау фон Кампе была внучкой Герсона Блайхредера – иудея, бисмарковского банкира и в свое время самого богатого человека Германии. Муж ее происходил из аристократической прусской семьи. Когда все прочие пути к Befreiungбыли перекрыты, она предложила передать в дар Рейху все свое состояние, утверждая при этом, что ее настоящий отец – не Блайхредер, а «один ариец». Ответ на это был прост: 1942 год, Рига, концлагерь. Ее братья просили не применять к ним антиеврейских репрессивных мер – на том основании, что они воевали за Германию, поддерживали нацистскую партию с первых дней ее основания и намеревались получить статус полноценных арийцев. Оберштурмфюрер СС Адольф Эйх-ман, к декабрю 1942-го единолично распоряжавшийся разрешениями на выезд и эвакуацией евреев со всей территории Рейха, ни одного из этих прошений не удовлетворил: братья продолжали считаться евреями, «особенно в свете того, что фюрер неоднократно выражал свою волю по этому поводу». На Восток их, правда, не выслали, им удалось бежать в Швейцарию, но они были уже совсем нищие.

Витгенштейнам повезло больше – и это позволяет предположить, что решающую роль тут сыграло не столько их богатство, сколько проблемы, с которыми столкнулся Рейхсбанк, пытаясь прибрать его к рукам. Очевидно, что этот вопрос решался не в провинциальном Остмарке, а на высшем уровне, в Берлине.

При поддержке трех юристов (один – американский, второй отвечал за семейную холдинговую компанию, третий – венский адвокат, нанятый, что примечательно, по предложению нацистской стороны) Маргарет, Бригитта Цвиауэр и Людвиг вели переговоры с канцелярией Рейха, Министерством внутренних дел и валютным отделом Рейхсбанка. Роль Reichsstellefur Sippenforscbung– бюро, в которое, собственно, и подавался запрос, – была, по всей видимости, сведена к получению приказов свыше.

Основа сделки заключалась в том, что прошение Бригитты будет удовлетворено, если изрядная часть семейных денег перейдет с зарубежных счетов на счета Рейхсбанка. Но нарастала угроза войны, и переговоры затягивались. Пока другие члены семьи, пытаясь урегулировать этот вопрос, постоянно переезжали то в Цюрих, то в Берлин, то в Нью-Йорк, сестры оставались в Вене, вне себя от тревоги и страха.

Гитлер уже заявил, что, если евреям «удастся вновь втянуть народы в мировую войну, последствием станет уничтожение всей еврейской расы в Европе». Уже была разделена и захвачена Чехословакия. Уже был заключен пакт со Сталиным. А Витгенштейны все вели переговоры с Рейхсбанком – и друг с другом.

Пауль, уже живший в Америке, счел обсуждавшуюся сумму непомерно большой и для защиты своих интересов нанял собственного нью-йоркского адвоката – Сэ-мюэля Р. Вахтеля из фирмы Wahtell, Manheimв– Group.Заплатить Рейху ровно столько, сколько необходимо, чтобы обеспечить безопасность сестер, и ни цента больше – такова была позиция Пауля. Нацистские власти занимаются шантажом, а когда имеешь дело с шантажистами, ни в коем случае нельзя давать слабину и идти на уступки. В письме к Людвигу Вахтель сообщал, что его клиент сделал предложение, которое должно было устроить Рейхсбанк, но банк предпочел надавить на сестер в Вене, чтобы они уговорили брата заплатить больше. Один из нанятых сестрами адвокатов, доктор Шене, убеждал Пауля принять условия Рейхсбанка, намекая, что в противном случае его клиенткам грозит опасность. О том же просила его и Маргарет, которую Пауль считал слишком слабохарактерной. Он бывал очень раздражителен с теми, кто не желал разделять его взгляды.

Какова была во всей этой истории роль Людвига? Через неделю после аншлюса его кембриджский друг, итальянский экономист Пьеро Сраффа, предостерег его против поездки в Австрию, где он теперь был бы подданным Германии. Витгенштейн вынужден был признаться себе, что становиться немцем страшно – «как прикасаться к раскаленному железу» – и что, будучи евреем, он попросту не сможет выехать из Австрии.

18 марта 1938 года он писал Кейнсу: «После аннексии Австрии Германией я стал немецким гражданином и, по законам Германии, немецким евреем (поскольку трое из моих бабушек и дедушек были крещены во взрослом возрасте)». Хорошо, что эти строки, равно как и более ранние «исповеди» о трех четвертях еврейской крови, не попались на глаза Эйхману. Но будущее семьи пока не вызывало у Витгенштейна опасений: «Почти все мои родные в Вене – люди скромные, весьма уважаемые, всегда отличавшиеся патриотическими чувствами и поступками, потому в целом маловероятно, чтобы им могла грозить опасность».

Гораздо больше его волновал собственный статус на территории Великобритании, и он задумывался о натурализации. Через две недели после того, как он официально стал считаться подданным Третьего рейха, Витгенштейн спросил в совете Тринити-колледжа, можно ли ему оставаться в Англии. Как отмечал А. С. Юинг, Витгенштейн очень ждал появления своего имени в списке профессорско-преподавательского состава, ибо это облегчило бы ему получение британского гражданства. Но от заседания совета профессоров проку было мало. Протокол гласил, что «иностранный подданный» попросил секретаря обратиться в Министерство внутренних дел с просьбой позволить ему читать лекции «по приглашению совета профессоров». «Было решено, что все шаги в этом направлении должны быть предприняты самим иностранным подданным, а не университетом».

Тем временем гражданство Великобритании стало насущной необходимостью. По словам Друри, Людвиг боялся, что в случае войны будет интернирован как иностранец. В 1939 году, после объявления войны, ему довелось получить представление об ожидавшей его участи. Он отправился в Понтиприд навестить Друри – и тотчас оказался в полицейском участке. Его иностранное имя показалось подозрительным заведующей гостиницей – особенно когда она услышала шутку Друри о затемнении, – и она известила полицию о странном постояльце.

Витгенштейн и раньше размышлял о получении британского гражданства, но отказался от этой идеи, не желая быть «поддельным англичанином». Теперь же, когда Центральная Европа ощутила реальность фашизма, лучше было стать поддельным англичанином, чем оставаться настоящим немцем. Он попросил Кейнса помочь ему найти адвоката. (Кейнс вообще на протяжении многих лет оказывал Витгенштейну бесценную помощь: знакомства в Кембридже, деньги, виза в Россию и, наконец, натурализация.) В начале мая 1938 года Витгенштейн, как полагалось, поместил в Cambridge Daily Newsобъявление о том, что он ходатайствует о натурализации. Однако, даже несмотря на все усилия найденного Кейнсом поверенного, господина Гуоткина, только 12 апреля 1939 года Витгенштейн присягнул на верность Великобритании и стал ее подданным. А 2 июня – это была пятница – он получил британский паспорт номер 234161. Теперь, наконец, он мог вернуться в Вену, а оттуда поехать в Берлин и вплотную заняться судьбой сестер.

В среду 5 июля Витгенштейн отправился в Берлин. Он остановился в «Эспланад-отеле» в центре города, близ Потсдамер-плац. Открытый в начале века, это был, согласно путеводителю Бедекера, «отель высочайшего класса»; только две другие берлинские гостиницы, «Ад-лон» (излюбленное место нацистов) и «Кайзерхоф», удостоились такой же оценки. Витгенштейн пробыл в Берлине весь следующий день и в пятницу 7 июля вернулся в Вену. Его сестра Термина гордилась тем, как он держался и какое впечатление произвели на главу валютного отдела Рейхсбанка (эту должность тогда, скорее всего, занимал некий доктор Райнель) его проницательность и ясная манера выражаться. Через две недели Витгенштейн на борту судна Queen Maryотбыл в Нью-Йорк – поговорить с Паулем и его адвокатом Сэмюэлем Вахтелем. Поселился он на Лексингтон-авеню, возле Рокфеллер-центра, и позже вспоминал, что в Нью-Йорке ему понравился один-единственный человек. Это был мальчишка-итальянец, чистильщик обуви в Центральном парке, вычистивший ботинки Витгенштейна дважды. Витгенштейн, в свою очередь, заплатил ему вдвое больше, чем тот попросил.

30 августа 1939 года Хелена и Термина получили заветную светло-голубую бумажку, от которой зависела их судьба. Текст документа гласил, что они признаны Mischlingeпервой степени. Это положение тоже было для них небезопасным, а для других членов семьи означало невозможность карьеры – будь то государственная служба, наука или иное поприще. Двоюродного брата Людвига, профессора Эрнста фон Брюке, вынудили уйти с работы, а затем выслали. Однако впереди была хорошая новость. 10 февраля 1940 года глава Reichsstelle fur Sippenforschungдоктор Курт Майер отправил письмо в Венское отделение нацистской партии – по всей видимости, в ответ на запрос. В письме подтверждалось, что Герман Витгенштейн, родившийся 12 сентября 1802 года в Корбахе, должен в соответствии с Нюрнбергскими законами считаться чистокровным немцем. Послание стоит того, чтобы процитировать его целиком:

«В ответ на ваше письмо от 12.01.40 сообщаю:

Мое решение по вопросу о происхождении Витгенштейна и его потомков было основано на инструкции министра внутренних дел Рейха от 29.08.39, каковая, в свою очередь, восходит к приказу Фюрера и Рейхсканцлера. Исходя из этого, бюро сочло возможным не продолжать расследование о происхождении. Решение Фюрера и Рейхсканцлера без каких-либо ограничений применимо к Герману Витгенштейну (род. в Корбахе 12.09.1802), которого следует считать чистокровным немцем и внуки которого соотвегственно не подпадают под дейсгвие раздела 2(2), предложение 2, Первого приказа о гражданстве Рейха.

Поскольку были приняты постановления о происхождении в отношении многочисленных потомков Германа Витгенштейна, их расовая классификация согласно Закону Рейха о гражданстве не должна более представлять затруднения. В сомнительных случаях, при необходимости, можно запросить соответствующие постановления Отдела генеалогических исследований.

Подпись: доктор Курт Майер».

Второе предложение раздела 2(2) классифицировало как евреев всех, кто исповедовал иудаизм. Иными словами, если Герман Христиан когда-то, до крещения, и был членом Корбахской синагоги, это не могло помешать признанию его немцем.

Итак, благодаря вмешательству младшего братца, «малыша Люки», худшее для сестер было позади. Через несколько дней после поездки Людвига в Нью-Йорк Пауль написал Сэмюэлю Вахтелю, что «нравственный долг нельзя откладывать на потом», и согласился на передачу имущества. 21 августа 1939 года в Цюрихе Пауль подписал три бумаги, которые разрешали внутрисемейные проблемы и позволяли осуществить сделку с рейхсбан-ком. «Руководствуясь любовью и глубокой привязанностью к двум своим сестрам», он вложил свои деньги и имущество, оставшиеся в Вене после его отъезда, в доверительный фонд для Термины и Хелены – «на черный день». Он согласился на ликвидацию совместных средств, вложенных в частную швейцарскую фирму – это была основная часть семейного капитала, – чтобы расплатиться с нацистами. И, наконец, он подписал соглашение, по которому венским Витгенштейнам гарантировался статус Mischlinge.Безопасность и благополучие были куплены дорогой ценой. Сумма была достаточно велика, чтобы представлять интерес для верхушки нацистских властей: ошеломляющая цифра в 1,7 тонн золота – эквивалент двух процентов золотого запаса Австрии, присвоенного Берлином в 1939 году.

Уже через год за австрийских евреев взялись всерьез, и депортация пошла полным ходом. Сестры Витгенштейна пережили войну без потрясений. Больше их никто не беспокоил. Но война вбила клин между ними и Паулем. Сестры обвиняли его в том, что из-за его неблагоразумия, упрямства и нежелания идти на уступки в переговорах с Рейхсбанком их жизнь была поставлена под угрозу. У Маргарет были и другие претензии. Она воспользовалась своими связями, чтобы получить для Пауля разрешение выехать в Швейцарию. Это разрешение дали ей с условием, что он вернется, и Пауль обещал это условие выполнить. Маргарет считала, что он нарушил обещание. Пауль же утверждал, что сдержал слово – он один раз мимоходом побывал в Вене, и, стало быть, формально условие было соблюдено. Его – гордого, ранимого, скрытного человека – раздражала недальновидность сестер, которые подвергли свою жизнь неоправданному риску, отказавшись поехать с ним, и при этом еще и порицали его за паникерство. Им так и не удалось преодолеть обиду и взаимное непонимание. Семейные узы распались, став еще одной жертвой фашизма…

Витгенштейны были далеко не единственными, кто вел подобные переговоры с властями. Рейх всегда стремился придать экспроприациям законный вид. Поэтому в каком-то смысле это действительно были переговоры – хотя и не между равными. Историк Рауль Хильберг отмечает, что «ариизация (собственности) была, наверное, единственным этапом, на котором у евреев оставалась хоть какая-то возможность для маневра, хоть какой-то шанс стравить немцев между собой, хоть какая-то надежда потянуть время. Но это была опасная игра. Время было против евреев».

Члены семьи Поппера, оставшиеся в Вене, были не так богаты и не так удачливы, как Витгенштейны: шестнадцать его родственников со стороны матери стали жертвами Холокоста. Родителей Карла к тому времени уже не было в живых. Его сестра Анни вскоре после того, как брат покинул Вену, переехала в Швейцарию, где занялась сочинением любовных романов – но не сразу; сначала она была танцовщицей. Карл приходил в ярость при любом намеке на то, что ее произведения могли содержать рискованные пассажи.

Карл Поппер ходатайствовал о получении британского гражданства дважды – в 1938 году, перед аншлюсом, и в 1941-м, – но сначала помешали ограничения, связанные с длительностью пребывания в стране, а потом – война. Военные годы он прожил без гражданства, довольствуясь статусом «дружественного иностранца». Но когда он собрался покинуть Новую Зеландию и занять должность в Лондонской школе экономики, этот статус принес целый ряд неприятностей, связанных с получением выездных и въездных виз. «Проблемы, связанные с нашим отъездом, отвратительны», – писал он Эрнсту Гомбриху. Но в конце концов все они благополучно разрешились. Когда в 1946 году натурализация вновь вступила в действие, Поппер и его жена в числе первых получили гражданство Великобритании. Последний раз Поппер выказал досаду уже перед посадкой на New Zealand Star– судно, которое должно было доставить их в Англию: «Нельзя сказать, что мы вне себя от счастья, заплатив 320 фунтов за сомнительное удовольствие – провести пять, а то и шесть недель в обществе неизвестно кого. Особенно меня беспокоит то, что от качки в сочетании с запахом табака мне наверняка станет дурно. Ну что ж, придется потерпеть». В первых числах января 194б года Поппер ступил на берег Альбиона.

Поппер любил Австрию, однако демонстративно повернулся спиной к прошлому. Когда в 194 5 году его спросили, не думает ли он вернуться в Вену, он ответил: «Нет, никогда». После войны он отказался от предложенной ему профессорской должности в Австрии. Впрочем, время от времени он выступал по австрийскому и немецкому радио, а в 1986 году даже согласился прочесть краткий курс лекций в Венском университете. В 19б9-м он говорил экономисту Фридриху фон Хайеку – уроженцу Вены, с которым познакомился в 1935 году в Лондоне, – что размышлял о возвращении в Австрию, но решил не делать этого – из-за тамошнего антисемитизма. Однако со временем, тщательно исследовав возможность двойного гражданства в Великобритании, он все-таки восстановил австрийское гражданство – дабы облегчить жизнь жене, если она его переживет. Жена его не была еврейкой, в Австрии жили ее родные, и мысли о родине никогда не покидали ее. Малахи Хакоэн пишет: «Куда бы ни заносила их судьба во второй половине века, она везде тосковала по дому. Она, как и ее муж, стала жертвой катастрофы, постигшей Центральную Европу. Но его мечты всегда оставались с ним; ее же мечты пошли прахом».

В эпитафии историка Фрица Штерна на смерть Гер-сона Блайхредера есть горькие слова, которые можно счесть постскриптумом к судьбам Витгенштейна и Поп-пера. При Прусской монархии Блайхредер был богат, знатен, влиятелен; «только одного у него не было – чувства принадлежности к своему народу, ощущения надежности и безопасности, которое бывает только среди своих. В этом, пожалуй, и состоит трагедия ассимиляции».

Однако есть в этой истории еще один важный момент. И Витгенштейн, и Поппер пережили катастрофу фашизма и войны, которая уничтожила культурную среду, взрастившую их, преследовала и губила их семьи. Но у одного были богатство и влияние, а следовательно, и свобода идти своим путем – и в житейском, и в философском смысле. Другому же приходилось рассчитывать только на себя, зарабатывая на жизнь и завоевывая философское пространство, где он мог бы оставить свой след.

Свобода, богатство, социальный статус, признание коллег – все это лежало между ними непреодолимой пропастью, которая стала особенно заметна после одного прогремевшего в Вене убийства. Убийство это не только имело политические последствия, но и преобразило лик венской философии, в которой Витгенштейн, несмотря на свою подчеркнутую отстраненность, сыграл – к великому разочарованию Поппера – ведущую роль.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю