Текст книги "Кочерга Витгенштейна. История десятиминутного спора между двумя великими философами"

Автор книги: Дэвид Эдмондс

Соавторы: Джон Айдинау
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

В конце 1937 года Вайсман и его семья покинули Вену как беженцы. Поппер дал Вайсману рекомендацию для британского Совета поддержки ученых, когда сам в помощи Совета уже не нуждался; свидетельства об этой истории в автобиографии Поппера слегка приукрашены, к чему мы еще вернемся. Так или иначе, Вайсман с женой и ребенком приехал в Кембридж, получив от Совета небольшой грант, а от университета – временную должность лектора.

В чужой стране, вынужденный преподавать на чужом языке, обеспокоенный судьбами оставшихся на родине друзей и родных, Вайсман крайне нуждался в эмоциональной и профессиональной поддержке, не говоря уж о материальной. Он наверняка воспрял духом; узнав, что ведущий философ университета, где он пытался начать новую жизнь, – не кто иной как Людвиг Витгенштейн.

Когда Вайсман приехал в Англию, Витгенштейн был за границей – в Норвегии. Вернувшись в Кембридж, он словно бы и не заметил факта существования своего бывшего венского коллеги. От полного отчаяния семью Вайсманов спасли Брейтуэйты – Ричард и его жена Маргарет Мастерман. Они помогли беженцам обрести кров и снабдили деньгами.

Самое великодушное объяснение поведению Витгенштейна – что у него не было ни потребности в старых венских друзьях, ни времени на них, ибо владевшие им идеи развивались чрезвычайно стремительно. К тому же его ужасно разозлил опубликованный в 1929 году «манифест» Венского кружка, и он в письме упрекал Вайс-мана в «самодовольной позе». Но вряд ли все это можно счесть достаточным оправданием. Глубокая поглощенность Витгенштейна самим собой, его уверенность в том, что каждый обязан с максимальной честностью играть роль, уготованную ему жизнью, – вот вероятные, хотя и не самые достойные, причины его неумения забыть о профессиональных разногласиях и протянуть руку помощи тому, кто в ней нуждается. Вспоминается, как Витгенштейн укорял Ливиса за то, что тот дал на чай лодочнику: «У меня этот человек всегда ассоциируется с сараем для лодок». Возможно, и Вайсман у него всегда ассоциировался с нищетой и Фрухтгассе.

Профессиональная жизнь Вайсмана в Кембридже была невыносима – он постоянно ощущал нависшую над ним враждебную тень Витгенштейна. Он не мог читать лекции на самые любимые свои темы, потому что по ним уже вел семинары Витгенштейн, за которым, безусловно, был приоритет. Хуже того – Витгенштейн еще и отговаривал студентов ходить на лекции Вайсмана. Может быть, в его памяти тот навсегда остался библиотекарем.

Без малого два года спустя Вайсман переехал в Оксфорд, где до конца своих дней преподавал философию математики. Вдали от родины он никогда не чувствовал себя счастливым. Одинокий, оторванный от дома, он постоянно был удручен и подавлен и часто сетовал, что в Англии нет кофеен. И жена, и сын его покончили с собой. Вайсман сделал все возможное, чтобы донести идеи Витгенштейна до Оксфорда, ставшего после войны центром витгенштейнианства. Однако отношения с самим Витгенштейном так никогда и не восстановились. Сэр Майкл Даммет, оксфордский философ, утверждает, что после смерти Витгенштейна в 1951 году Вайсман словно «избавился от тирана». Его лекции, которые ранее были почти полностью посвящены философии Витгенштейна, стали гораздо разнообразнее. Сам Вайсман умер в 1959 году.

Фридрих Вайсман был далеко не единственным беженцем среди членов Венского кружка. Почти все самые яркие его деятели были евреями, а остальные в большинстве своем разделяли левые взгляды. Наряду с художниками, режиссерами, банкирами, учеными и врачами Вена лишилась и многих философов – и ее потери стали находками для Англии и Америки. Карнап через Прагу перебрался в Принстон, Фейгль – в Айову, а затем в Миннесоту, Гедель тоже в Принстон, Менгер – в Университет Нотр-Дам, Гемпель из Берлина через Брюссель добрался сначала до Чикаго, а потом и до Нью-Йорка. Отто Нейрат, политически самый активный представитель кружка, так и не вернулся в Вену после нацистского мятежа и убийства канцлера Дольфуса в 1934 году, когда он путешествовал по России, понимая, что оставаться в Австрии смертельно опасно. Нейрат с женой подался в Голландию, а когда в 1940 году нацисты оккупировали Нидерланды, на крохотном, битком набитом суденышке переправился в Англию, где мирно умер перед самым концом войны. Вайсман эмигрировал одним из последних.

После убийства Шлика кафедра философии индуктивных наук была закрыта: начальство решило, что отныне преподаваться будет только история философии. Идеи Венского кружка, пусть подорванные и ослабленные, продолжали жить – но уже не в Вене, а в Англии и Соединенных Штатах.

Голос Венского кружка и по сей день слышится в ряде философских эпонимов. В 1931 году Гедель опубликовал свою теорему, уничтожившую все попытки построить логические основания математики. Он показал, что невозможно доказать непротиворечивость любой аксиоматической арифметической системы в рамках самой этой системы. Его пятнадцатистраничная статья доказывает, что не все в математике поддается доказательству – какие бы теоремы ни принимались, всегда остаются истины, которые невозможно подтвердить. Далее – «лодка Нейрата». Нейрат утверждал, что знание не имеет прочного фундамента, и иллюстрировал эту мысль, приводя для сравнения пример из области навигации: «Мы – как моряки, которые вынуждены ремонтировать корабль в открытом море, не имея возможности разобрать его в сухом доке и собрать заново из новых, лучших элементов».

Однако ярче всего суть проблем, лежавших в поле зрения Венского кружка – вопросов верификации и подтверждения, – отразилась в парадоксе Гемпеля. Какого рода вещи могут считаться подтверждением или доказательством верности той или иной теории? Парадокс Гемпеля состоит в следующем: допустим, вы наблюдаете за птицами и хотите оценить, верна ли ваша теория, что все вороны – черные. Конечно, если вы увидите белого, коричневого или зеленого ворона, вашу теорию можно считать опровергнутой, ложной. Но тогда можно предположить, что если вы видите только черных воронов, то это – свидетельство в пользу того, что ваша теория истинна. Мысль Гемпеля заключалась в том, что утверждение «Все вороны – черные» логически эквивалентно утверждению «Все, что не черное, не есть ворон». Скажем иначе: если верно, что все вороны черны, то, видя зеленую птицу, вы можете с уверенностью сказать: «Эта птица – не ворон». Но Гемпель пошел дальше: всякий раз, когда вы, видя нечто, что и не черное, и не ворон, подтверждаете тем самым, что все, что не является черным, не есть ворон, вы в то же время подтверждаете и логически эквивалентное высказывание: все вороны черны. Иными словами, подтверждения этой теории вы находите всякий раз, когда видите желтое солнце, белый «роллс-ройс», красную грудку снегиря, синий колокольчик или розовую пантеру.

Казалось бы, это противоречит здравому смыслу, хотя очень нелегко понять, почему именно. Но в то же время ясно: когда Карл Поппер принялся рыть подкоп под проведенной Венским кружком демаркационной линией между верифицируемыми и неверифицируемыми высказываниями, в этом он был не так одинок, как утверждал впоследствии.

14
Поппер: перечеркнутый кружок

Все это привело меня к ощущению, что мои ответы на все до единого главные вопросы [Венского кружка] были лучше – и последовательнее, – чем их собственные.

Поппер

Каковы же, в таком случае, были отношения Карла Поппера с Венским кружком?

Поппер, как и Витгенштейн, никогда не ходил на еженедельные собрания кружка. Но Витгенштейн не ходил на них, потому что не хотел, а Поппер – потому что его не звали. В Unended Questон писал, что почел бы за честь быть приглашенным на эти собрания, но так ни разу и не получил приглашения.

В голодные послевоенные дни 1920 года в кафе «Akazienhof», что было в трех минутах ходьбы от математического факультета Венского университета, бедным студентам подавали благотворительные обеды – очень дешевые, но сытные. Летом студенты ели на летней площадке кафе, в тени деревьев. Вот там-то Карл Поппер, студент-экстерн университета (ausserordentlichef),познакомился с Отто Нейратом, наиболее эклектичным из всех членов Венского кружка. Это был первый контакт Поппе-ра с кружком; и именно Нейрат впоследствии назовет Поппера его (кружка) «официальной оппозицией».

Поппер всегда гордился этим титулом, считая, что он исчерпывающе характеризует его жизнь в целом и оправдывает его существование как философа. Он был не просто оппозиционером, но Оппозиционером; и не просто Оппозиционером, но Торжествующим Оппозиционером – торжествующим не только над Венским кружком, но и над Платоном, Гегелем и Марксом (хотя он уважал и Платона, и Маркса), над Фрейдом (которого относил к одной категории с астрологами и прочими псевдоучеными) – и, конечно, над Витгенштейном.

Поппер всегда стремился опровергнуть, по его собственному высокопарному выражению, «легенду о Поп-пере». Легенда гласила, что он был членом Венского кружка. Неправда, протестовал Поппер. Легенда гласила, что в рамках кружка он сумел преодолеть ряд философских затруднений, заменив критерий верифицируемос-ти (на основе которого делался вывод об осмысленности высказывания) критерием фальсифицируемости. Против этого Поппер тоже горячо возражал: «Затруднения Венского кружка были моим собственным изобретением. Я сам их придумал, я показал, что их критерий не работает, и я вовсе не пытался избавить их от этих затруднений – у меня была совершенно другая задача». Его критика, утверждал Поппер, вскоре посеяла в кружке разброд и шатания. «Но, поскольку меня то и дело называют одним из них, хочу повторить: хоть я и создал эту ситуацию, я никогда в ней не участвовал». Ударение везде на «я».

Почему же Поппер всегда оставался за пределами Венского кружка? В конце концов, он был дружен с некоторыми его членами, в том числе с Карнапом, Кауфманом, Крафтом и Фейглем, и все они высоко ценили его способности. В 1932 году Карнап, Фейгль и Поппер даже вместе отдыхали в Тироле. Фейгль говорил, что у Поппера «выдающийся, блестящий ум», а Карнап позже писал: «Доктор Поппер – независимый мыслитель огромного масштаба».

Блестящий ум, удачные знакомства – чем не кандидатура для Венского кружка? Не говоря уж об интересе к применению в философии методов аналитических научных дисциплин. Его первая большая работа «Logik der Forschung»(«Логика научного открытия»), вышедшая в конце 1934 года, вызвала одобрение Эйнштейна и по значению никак не уступала тому, что писали и издавали члены кружка. Так почему же, спрашивается, Венский кружок не принял в свои ряды этого молодого человека, уже работавшего над книгой, которая позже принесет ему мировую известность? Ответ прост: потому что так решил Мориц Шлик.

Шлик не относился к числу почитателей Поппера. Первая стычка между ними произошла еще в 1928 году. Шлик был одним из экспертов, рассматривавших докторскую диссертацию Поппера, и работа его не впечатлила. Но главную роль сыграла органическая враждебность Поппера по отношению к «гуру» Шлика – Витгенштейну. В частности, нападкам подвергались идеи Витгенштейна о бессмысленности метафизических предложений и о том, что осмысленными являются лишь те предложения, которые отражают возможное положение дел. В Unended questПоппер называет давно отброшенную Витгенштейном теорию языка как образа мира «безнадежно и вопиюще ошибочной». В примечаниях он критикует Витгенштейна за преувеличение пропасти, лежащей между миром доступных описанию фактов и тем, что глубинно и не может быть высказано: «Именно это поверхностное решение проблемы глубины – тезис "то, что глубоко, словами не высказать"» – объединяет Витгенштейна-позитивиста и Витгенштейна-мистика».

Поппер свысока относился к философии Витгенштейна с тех самых пор, как впервые столкнулся с ней еще в студенчестве, в начале двадцатых, однако обнародовал свое пренебрежение только в декабре 1932 года – через одиннадцать лет после выхода в свет «Логико-философского трактата», когда Витгенштейн уже пересмотрел многое из того, что было там изложено. Вот тогда-то Попперу и пришлось распрощаться с надеждами на приглашение в Венский кружок. А произошло это на весьма бурном собрании другой философской группы – кружка Гомперца.

Конечно, в то время в столице Австрии кружок Шли-ка был самым знаменитым и признанным. Однако были и другие кружки, зачастую пересекавшиеся между собой, и многие интеллектуалы были членами одновременно нескольких кружков. Группа, сплотившаяся вокруг венского философа Генриха Гомперца, собиралась для обсуждения истории идей. Подробности той роковой для Поппера встречи в высшей степени живописны. Согласно одному свидетельству, Поппера пригласили на заседание кружка Гомперца и сообщили ему, что там будут звезды Венского кружка – не только Шлик, но и Карнап, и Виктор Крафт. Для молодого учителя это был явно судьбоносный момент. «Logik derForschung»еще не увидела света и существовала только в виде увесистой рукописи под названием «Die beiden Grundprobleme der Erkenntnistheorie»– «Две фундаментальные проблемы теории познания»; a «Logik der Forschung» —ее реинкарнация, сильно урезанная и существенно измененная. Шлик был редактором серии, в которой Поппер намеревался публиковать эту работу. Произведя впечатление на Шлика, Поппер вполне мог бы обрести заветное приглашение на его «четверги».

Другой в этой ситуации избрал бы тактику подчеркнутой почтительности и предупредительности. Но Поппер, когда его охватывало нервное напряжение, выбирал иной путь – неприкрытую агрессию. Вот и на сей раз его угораздило разразиться гневной тирадой в адрес философских оппонентов. Главной мишенью его насмешек стал Витгенштейн, которого Поппер обвинил в том, что он, подобно католической церкви, запрещает дискуссии по тем вопросам, ответа на которые не знает.

Шлик с отвращением покинул собрание, не дожидаясь конца. Позже он жаловался Карнапу, что Поппер передразнивал Витгенштейна. Следует отдать должное честности Шлика, который впоследствии, невзирая на этот неприятный факт, рекомендовал «Logik der Forschung» кпубликации. Но одно дело – рекомендация и совсем другое – членство в кружке, где было два основных требования к кандидатам: блестящий интеллект и умение вести себя корректно. Возможно, отношение к Витгенштейну было третьим критерием. Этот экзамен Поппер провалил по всем статьям. По-видимому, после злополучного вечера в кружке Гомперца Шлик больше не рассматривал возможность приглашения Поппера в Венский кружок – по крайней мере, об этом не существует ни единого упоминания. Да и сам Поппер, по свидетельству Джозефа Агасси, неоднократно говорил, что проблема в его отношениях с кружком сводилась к его, Поп-пера, нежеланию признавать Витгенштейна великим философом.

Всю свою жизнь Поппер будет преувеличивать размеры пропасти, лежавшей между ним и Венским кружком. Членов кружка, писал он с очаровательной самоуверенностью, можно было разделить на две группы – «тех, кто признавал многие или почти все мои идеи, – и тех, кто чувствовал, как опасны эти идеи, и пытался им противостоять».

Но если отбросить мотив своекорыстия, нельзя не признать, что в борьбе с Венским кружком Поппер всегда точно целился и бил без промаха. Он раскопал, отряхнул от пыли двухвековой давности и до блеска отполировал интеллектуальное копье, которым намеревался поразить основополагающий принцип Венского кружка.

В XVIII веке шотландский философ Дэвид Юм впервые поставил под сомнение индуктивные умозаключения. Если до сих пор каждое утро всходило солнце, вопрошал Юм, является ли это рациональным основанием для вывода, что оно взойдет и завтра?

Юм полагал, что нет. Апелляция к законам природы неизбежно ведет к порочному кругу: единственная причина, по которой мы верим в законы природы, – та, что они не подводили нас в прошлом. Но почему мы должны предполагать, что это как-то влияет на будущее? Бертран Рассел, с его врожденной способностью использовать яркие, запоминающиеся образы, изложил ту же загадку иными словами: «Человек, который изо дня в день кормил курицу, в какой-то момент сворачивает ей шею, тем самым показывая, что взгляды курицы на единообразие мироустройства были не вполне верны».

Поппер показал, что идеи Юма имеют огромное значение для научного метода, который асимметричен по своей сути. Никакое число экспериментов не способно подтвердить верность теории (например, той, что солнце всегда будет восходить), потому что, сколь бы регулярно ни восходило солнце до сих пор, в какой-то момент жизни оно может взять заслуженный выходной. Зато один-единственный отрицательный результат способен доказать, что теория неверна. Даже если мы видели десятки тысяч черных воронов, мы не можем логически вывести из этого, что утверждение «Все вороны черные» верно, – возможно, голубой ворон гнездится прямо за углом. (Один боец ИРА сказал о том же другими словами, от которых холодок пробегает по спине: служба безопасности важного политика может изо дня в день работать без осечки, но если террористу повезет всего один раз, этого будет достаточно.)

Таким образом, теория верификации оказывалась бесполезной. Венский кружок попался в собственные силки. Его знаменитый лозунг, объявлявший бессмысленными все высказывания, не удовлетворяющие критериям осмысленности («осмысленный = аналитический или верифицируемый»), сам проверки не выдержал, ибо утверждение «смысл высказывания – это способ его верификации» само по себе, в рамках собственных терминов, не истинно и не ложно и не поддается верификации. Этот принцип невозможно увидеть, попробовать на вкус, понюхать или ощутить; его нельзя воспроизвести в лабораторных условиях или заметить на улице – таким образом, согласно критериям самих позитивистов, он лишен смысла.

Один из разделов Unended QuestПоппер называет «Кто убил логический позитивизм?» и сам же в притворном раскаянии отвечает на этот вопрос: «Боюсь, я вынужден признать себя виновным». При этом он жалуется, что, поскольку «Logtk der Farschung»вышла в Англии только через четверть века и поскольку сам он, будучи венцем, сталкивался с теми же вопросами, что и Венский кружок, в англо-американском философском мире его считают позитивистом. Действительно, его, как и Витгенштейна, упорно связывали с этим кружком, к которому ни тот, ни другой никогда не принадлежали.

Но Поппера ассоциировали с Венским кружком не только сторонние наблюдатели и более поздние исследователи. Вместо принципа верифицируемости Поппер предложил другой принцип – принцип фальсифициру-емости. Нельзя доказать, что научная теория истинна, зато можно показать, что она ложна. Чтобы иметь право называть теорию или гипотезу научной, нужно попытаться ее опровергнуть. Некоторые члены кружка восприняли эту идею просто как попытку усовершенствовать принцип верифицируемости, отладить механизм, который и так хорошо работает. Карнап полагал, что Поппер драматизирует различия между взглядами Венского кружка и собственными. Карл Гемпель писал, что Поппер соблюдал по отношению к кружку определенную философскую дистанцию – «дистанцию, которая, я полагаю, была преувеличенной – в конце концов, не существовало партийной программы, которой были бы преданы все члены группы». А Виктор Крафт в краткой истории Венского кружка утверждал, что идеи кружка обрели сторонников в Англии благодаря, в числе прочих, Карлу Попперу.

Поппер не уставал говорить, что подобные заявления свидетельствуют о глубинном непонимании сути его критики. Кружок ввел понятие верификации, чтобы отделять смысл от бессмыслицы. Поппера же подобная лингвистическая демаркация не интересовала. У него была иная цель: отделить науку от ненауки, или псевдонауки. Он не называл такие предложения, как «Малер – прекрасный композитор», бессмысленной абракадаброй и не утверждал, что они сугубо субъективны; он просто полагал, что они не относятся к сфере науки. «Мне было ясно, что эти люди ищут демаркационный критерий не столько между наукой и псевдонаукой, сколько между наукой и метафизикой. И мне было ясно, что мой старый демаркационный критерий лучше, чем их».

Однако нет никаких сомнений, что основные философские интересы Поппера сформировались еще в молодости, в Вене. Он всегда отдавал преимущество науке и научному мегоду – доказательству, логике, вероятности, – и это отражает фокус исследовательских интересов, бытовавших в его родном городе. Как бы далеко ни заходил Поппер в своих ответах, постановкой большинства вопросов он обязан Шлику, кружку и Вене.

И все-таки в ситуации с Венским кружком именно Поппер оказался «тем, кто смеется последним». В 1985 году правительство Австрии пригласило его в Вену – возглавить новый институт философии науки имени Людвига Больцмана (<>Ludwig-Boltzmann-Institutfur Wissenschaftstheorie»),учрежденный специально для того, чтобы вернуть великого ученого на родину, к вящей славе послевоенной Австрии. Это был последний и окончательный триумф над Венским кружком.

Однако замыслы правительства бесславно провалились. Чиновник министерства просвещения сообщил Попперу, что ему придется представить план работы на утверждение в правительство. Поппер разразился гневным письмом, в котором отказался от должности – ощущение давления со стороны властей слишком уж живо напомнило ему прошлое…

Что способна поведать нам о событиях 25 октября 1946 года эта долгая прогулка по Рингштрассе? Например, она объясняет, какой путь прошли эти два австрийца, прежде чем встретиться лицом к лицу в кембриджской учебной аудитории. Но не только это.

Витгенштейн не знал Поппера лично. Однако, если оставить в стороне философию, история венского периода их жизни позволяет предположить, что выросший во дворце аристократ – английские костюмы, французская мебель, загородные особняки, неиссякаемое богатство, постоянные путешествия, близкое знакомство с титанами культуры, – встретившись в аудитории НЗ с выходцем из обычной буржуазной семьи, инстинктивно должен был смотреть на него свысока, снисходя к нему с высоты своего богатства и положения – точно так же, как он смотрел на Вайсмана, но не на принадлежавшего к аристократическим кругам Шлика.

Для Поппера Витгенштейн тоже был отнюдь не только научным соперником. Он был для него еще и олицетворением той Вены, которая была недосягаема даже для сына почтенного адвоката. Поппер видел в Витгенштейне воплощение имперского города, в котором богатство и знатность внушали уважение и открывали любые двери; особой территории, куда не заглядывала инфляция и где можно было откупиться от нацистов. В глазах Поппера обстоятельства жизни этого человека являли собой полную противоположность его собственным обстоятельствам, которые мешали ему, связывали руки и, наконец, вынудили покинуть родину.

Рингштрассе стала для Поппера и Витгенштейна не только дорогой в аудиторию НЗ, но и демаркационной линией, разделившей их судьбы.