Текст книги "Разрушитель"

Автор книги: Девид Джонсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

РАЛЛИ БЕЗ ТОРМОЗОВ

Это была дерьмовая с самого начала затея. Саймон на скорости сплюнул в придорожную канаву и крепче вцепился в руль мотоцикла. Вдоль автострады, несущейся навстречу, мирно зеленела трава, усеянная желтыми цыплятами беспризорных цветов. Саймон Филлипс тоже рос, как дикая трава. Но был так цепок и живуч, репейником впиваясь во все и всех, что вылез наверх.

И прозвище «Феникс» Саймон впервые услышал в провинциальной больнице, еще запеленатый в бинты и с розовой пленкой вместо кожи на месте ожогов. Кое-как научившись ковылять, отправился в муниципальную библиотеку и признал, что сердобольная старушка-монахиня была права.

И уже Фениксом рванулся к побережью. В центральных тюрьмах и без мистера Саймона было не продохнуть. А связать взрыв бензоколонки с неподвижным телом обожженного негра сельской полиции в голову не пришло.

Забава Филлипса кое-чему научила: закадычные дружки, ногами и руками голосовавшие за любое проказливое приключение, с той же беспечностью бросили Саймона подыхать среди горящих луж бензина. И хотя прошло полтора месяца, злость все еще была вчерашней. А тут еще неудавшееся ограбление сельской почты!

Филлипс сравнил расстояние между ним и полицией и добавил скорость. Мотоцикл врезался между двумя встречными автомобилями и счастливо проскочил под зубовный скрежет шин по гудрону: начинались городские предместья.

– Остановитесь! Остановитесь! Остановитесь! – заезженной пластинкой ревел в сопровождении полицейских мигалок громкоговоритель!

– Фиг вам! – парировал Феникс. Полицейские сбавили темп, опасаясь врезаться в чью-нибудь кошку, благоденствующую посреди дороги.

Магистраль, раздвоившись, одним рукавом вела к городу, где Саймона поджидали, наверняка, не с рождественскими подарками, а вторым, повиляв по пустырю, упиралась в массивы аэропорта.

Филлипс свернул к стеклянному куполу аэровокзала. В голове, сбиваемые на лету толчками и подпрыгиваниями мотоцикла, дергались шальные мыслишки.

Не то, чтобы Саймон рассчитывал избавиться от погони. Но любая автогонка заключается вовсе не в том, чтобы уцелеть: после финиша – хоть потоп, хоть пожар!

– А славно бы это горело! – полюбовался Саймон на разноцветный пластик, диссонансом вкрапленный среди деревянных панелей.

Их шайка «Бедмен-2» – пятерка мальчиков на металлических мустангах, в отличие от других мелких пакостников города, специализировались на поджогах. Вначале их было всего двое: Саймон и его старший брат Филл – два плохих мальчика, не слушавших тетиных советов.

Вернее, по утрам, когда утка Сара, поднималась к ним, тяжело ухая по ступенькам слоноподобными тумбами ног с узлами подагрических вен, Саймон и Филл послушно выпивали по стакану молока и с понуро опущенными головами виновато жевали гренки с томат-пастой. И весь день «пай-мальчики» охотно исполняли мелкие поручения тетушки.

Ведь впереди был вечер.

Саймон дрожал от нетерпения, когда медлительная стрелка часов телепалась ко времени открытия кафе для тинэйджеров.

А дальше – по полной программе. Через полтора года со дня основания «Бедмена-2» в шайке было около двух десятков ребят. И стоило вечеру сунуть в город грязные лапы, «бедмены», одинаково лихие и неразличимые в полумасках, шарфах до колен и куртках с железными шипами, выгоняли из стойла мирно дремавших коней. Ночные улицы Лос-Анджелеса взрывал рев и рокот мотоциклов с нарочно снятыми глушителями. Мелкие лавочки, торгующие сигаретами и безделицами для туристов, служили им для разминки.

Дух захватывало, когда ты, заржав не хуже влюбленного мула, на полном ходу врезаешься в стеклянную витрину. А хозяева лавчонки, трясясь и охая, улепетывают через задний ход, даже не сообразив набрать вызов копов.

А ты в лихом кураже сметаешь с полок банки, пакеты, коробки. Каблуком крошишь сигаретные блоки, не забыв сунуть за пазуху пару блоков «Честера». Баночки с пивом и кокой лопаются с тошнотворным хряком, фарфоровые негритята, грубо размалеванные масляной краской, хрустят под сапогами, как человеческие зубы. В воздухе клубится облако – это кто-то вытащил со склада и вспорол мешок с мукой. Ты чихаешь и гогочешь, чувствуя себя властелином в паршивой лавке и подлом мире, который и не собирается тебя признавать.

Саймон, зазевавшись, не заметил, как какой-то отважный тип перевернул урну и спихнул железную бочку прямо под переднее колесо. Мотоцикл вздыбился мустангом. Саймон заорал и, перевернувшись в воздухе, громыхнулся спиной. Асфальтированная площадка перед входом в аэропорт оказалась чертовски жесткой. Позвоночник пронзила боль, отозвавшись в глазах светящимися золотыми мушками. Понадобилось не менее трех секунд, чтобы вскочить на ноги. Еще две Саймон, скрежеща зубами от ярости, потратил, чтобы переломать доброхоту парочку ребер.

Его верный конь с погнутым рулем и весь перекошенный валялся бесполезной железякой. Но притороченная к багажнику сумка ой как пригодится.

В воздухе душновато давило близкой грозой. Филлипс смерил взглядом расстояние от черных ползущих по полю броневиков до чистенького, словно слепленного из воздушного крема, здания вокзала. Небо четко делилось на грозу и розово-голубые разводы.

Позади подстегивал, нагоняя, вой сирены.

Отлетающие и провожающая их публика столпились поодаль от занятого приготовлениями Саймона и постанывающего супермена, очумело уставившегося на свои окровавленные пальцы. Но брезгливо не вмешивались: ведь в этом мире каждый должен заниматься собственным делом. Никакого порядка не будет, если врач начнет печь пирожки, а служащий банка – охотиться за преступником.

Саймрн Филлипс ничем не рисковал – за время ночных прогулок бедмены неплохо усвоили курс социальной психологии. Не больно поторапливаясь, Саймон открутил колпачок. Встряхнул флягу – в ней на две трети плескался высокосортный бензин. Смастерить фитиль из шнурка – и вовсе плевое дело.

Супермен с урной даже не пошевелился и лишь прикрыл глаза, когда Саймон сдернул его ботинок. Шнурок, что было редкостью в последние годы, был из настоящего хлопка. Саймон подождал, пока, зашипев фитилек займется, как следует. И швырнул флягу в вертушку дверей. Горячие брызги бензина жаркими ежиками влепились в краску и лак. Толпа отшатнулась внутрь здания. Огонь, осмелев, лизнул пластик. Дружно и с треском занялось дерево.

А система пожаротушения бездействовала. Компьютер лихорадочно сжигал блок за блоком свои электронные мозги: огонь развел человек, а компьютер не имеет права без дополнительного распоряжения вмешиваться в дела людей.

Человеческое стадо в зале заорало, заметалось пестрой толпой. Голоса слились с треском пожираемого огнем дерева и шипением пластика. Люди, еще несколько минут разделенные собственным высокомерием, отхлынули от стены огня, вставшей перед выходом. Среди мечущейся толпы бестолково торчал сухой жердью администратор и хлопал ресницами.

Саймон Филлипс с улицы еще немного насладился зрелищем, оскалив зубы. Огонь всегда очаровывал его, еще с давних вечеров детства, когда была жива мать. Она сидела в своем любимом кресле с продавленным сидением, а Саймон и Филл прижимались к теплому маминому боку и смотрели, как в очаге вспыхивают и стреляют звездочками сосновые поленья.

От жара жабьими глазами лопались стекла. Огонь пробежался по стенам. Разлился по крыше. Крики внутри здания утонули в реке разбушевавшегося огня. Пламя пробежалось по карнизу, поколебалось и шагнуло на соседнюю крышу.

Занялись ангары. Легкие покрытия сжимались, морщились воздушными шарами. Огонь в секунду заглатывал трепещущий брезент, оставляя обугленные стальные каркасы, словно скелеты доисторических животных.

Самолеты внутри ангаров сопротивлялись огню дольше. Но цивилизация, в собственном самоупоении отказалась от тяжелых и громоздких летающих аппаратов – легкие материалы плавились воском и растекались пылающей лужей полимеров.

Океан огня разрастался. С грохотом, клубясь то ли гарью, то ли крошащейся арматурой, рушатся строения. Взрывная волна от взорвавшихся где-то баллонов с газом отшвырнула Феникса, ударив о чей-то припаркованный к тротуару автомобиль.

Впрочем, не тротуара: разлитое горючее изменило ландшафт. Огненные реки текут, собираясь в моря. Ручейки пламени проедают асфальт до песка.

Внезапно в звуке упавшей опоры Саймону почудился звук лопнувшего воздушного шара.

С таким же всхлипом опрокинулся навзничь Филл. Саймон скрежетал зубами, бездумно щурясь на огненные потоки.

Тот вечер не предвещал ничего необычного. Небольшой погром, гонка с рокотом и другими шумовыми эффектами по предместью, девочки. Можно и одну на двоих-троих.

Кто мог подумать, что тот ханурик, тот болотный сухарь в допотопных очках станет стрелять?!

Бедмены только-только разложили небольшой костер на ковре гостиной, как трясущийся очкарик возник на пороге. Обеими руками он сжимал дробовик.

Бедмены расхохотались: забавно любоваться, как кому-то в этом мире есть дело до собственного имущества.

Филл опередил остальных, протягивая мужичонке с ружьем указательный палец:

– У, ты, грозный наш!

И звук-то выстрела был негромким. Так, хлопок детской игрушки. Филл остановился. Удивленно оглянулся. И рухнул на треклятый ковер, давясь розовыми пузырями.

А Саймон только и мог, что стоять на коленях и, придерживая голову брата, тихонько скулить. Мир, размытый слезами, туманился и качался.

В день гибели Филла Саймон плакал первый и последний раз в жизни. Он даже особо не страдал, быстро заменив Филла в отчаянных проказах бедменов.

Но постоянно мешало чувство, что чего-то не хватает. Вот, словно тебе отрезали руку, а она все болит.

И Саймон со все растущей жестокостью, громил этот дерьмовый мир, жалея, что нет про запас атомной бомбы.

Бездумная скорость шоссе, жалобные вскрики подвернувшихся под горячую руку обывателей, развевающиеся одежды на манекенах в магазинах готового платья – Саймон с изощренным расчетом изыскивал все новые развлечения для своей компании. Отрезанная рука на время забывалась.

Но больше всего Феникс любил огонь: уничтожающий все и очищающий. Саймон не верил ни в бога, ни в дьявола. Но яркое пламя, веселящее, как добрая выпивка, рождала смутные воспоминания и суеверные мыслишки о Страшном суде, где высочайшая ревизия скрупулезно что-то проверит и вынесет вердикт.

С воем сирен к аэропорту неслись полиция, пожарные, скорая помощь. Саймон хмыкнул: для тех, запертых пламенем, Судный день уже наступил.

САЙМОН РВЕТ КОГТИ

Когда ангары, склады, дремавшие на взлетной полосе самолеты, синтетическая трава и настоящие деревья превратились в море огня, Саймон, прикрывая лицо от пышущего жара и отступая, пробормотал:

– А вот теперь самое время рвать когти!

Люк, ведущий на нижние уровни, поддался неожиданно легко. Крышка выскользнула из пазов и с легким стуком откинулась. Саймон едва успел отскочить, спасая ступни.

Вниз вели шаткие алюминиевые ступеньки. Феникс ступил на первую. Тотчас шахта осветилась мягким оранжевым светом и включился кондиционер.

Но задвинуть крышку, пока человеческое существо находилось на подземном уровне, было невозможно.

Филлипс нырнул в апельсиновый сироп и замер, скрючившись. Судя по всему, нашелся-таки нормальный, вызвавший команду пожарных. Сирены, перекликаясь, пронзали воздух воющим свистом. Шипели, распрямляясь сжатой пружиной, шланги для воды. На откинутую крышку в этом аду никто не обратил внимания. Саймон облизал губы. Страх, как и жажда испытать страх, одинаково противны по вкусу. Губы и десны обметала липкая корочка слизи. Саймон чертыхнулся и двинулся по бесконечному туннелю с врезанными в стены раздвигающимися дверьми.

Город, вольготно раскинувшийся на поверхности на подземных уровнях теснился уходящими вниз этажами.

В байки о спятивших роботах и чудовищах Филлипс не верил. Скорее угнетала толща земли над головой. Но Саймон упорно спускался по плавно уходящему вглубь тоннелю, зарываясь, как крот, в полумрак пыльных помещений.

Судя по звукам и запахам, невдалеке проходила линия кондитерских изделий.

Саймон сглотнул и двинулся на запах ванили и жареных орехов. После ночных приключений, Саймону жадно хотелось есть. Сейчас мучительные голодные спазмы буквально выворачивали желудок и подгоняли в пути. Филлипс ускорил шаги. Гулкое эхо зачастило следом. Феникс побежал. Эхо, не совпадая в ритме, настигало. Он затаился, оглядываясь, в поисках укрытия. Длинный коридор, смутно освещенный и густо припудренный пылью, бесконечно тянулся вперед.

Позади, осторожничая, догоняли чьи-то торопливые шаги. Еще поворот туннеля – преследователь нос к носу столкнется с Саймоном. В привидения Саймон не верил. Из ботинка он извлек длинный стальной кинжал, попробовал пальцем острие и приготовился.

ГОРОД ПОД НОГАМИ

Не все животные так разборчивы, как сказочные драконы. Зверей колошматили почем зря. На них охотились ради еды, шкур, удовольствия. Животных, если в них человеку не было крайней, сиюминутной нужды, травили химикалиями и пестицидами. Города и фермы, промышленность и сельское хозяйство клоаками потеснили леса до размеров маленьких пятачков национальных парков.

Но животные, вступив с человеком в борьбу за сферы обитания, не проиграли, лишь отступив и видоизменившись.

Былые травоядные отрастили клыки и когти. Хищники щеголяли в колючих шкурах: в минуту опасности ворсинки превращались в ядовитые пики и дротики. Янтарной слезинки на конце иглы было достаточно для долгой и мучительной агонии.

Однако подземные уровни представляли собой угрозу не из-за переселившихся вниз зверей. Куда опаснее то незримое, с чем столкнешься. Даже буйное воображение не могло нарисовать всех тех тварей, бактерий, биосимбионтов, с которыми сталкивался Спаркслин в свои прошлые вылазки.

Джо, спустившись, снял автоматическое освещение, переключив тумблер на щите на ручное управление. Крышка люка, скрежеща, как старая жестяная миска, въехала в пазы.

Теперь при всем желании никто, кроме его команды, не додумается, где шляется лейтенант Спарки.

Джо совсем не улыбалась перспектива мягкого общественного порицания плюс ледяное купание для мерзавца. Он твердо знал: на этот раз мальчик не отделается вывихом или, на худой конец, заменой пары ребер.

Спаркслину было плевать на треп, есть ли у отдельной личности право карать другую личность. Спарки скрипел зубами, представляя предсмертные крики жертв, молоденьких матерей, в панике прижимающих к себе детей. И глупо радостные глаза младенцев, с любопытством тянущих лапки к веселому пламени. А огонь охотно вступает в игру, тянется лисьими языками и уже лижет хрупкие тела. Кожа горит, распространяя смрад. В секунду скручиваются волосы, лопаются от жары глазные яблоки. Тошнотворный запах печеного мяса смешивается с гарью и дымом.

А двуногая сволочь, защищенная безопасностью и безнаказанностью, смеется, разевая огромную пасть так, что чернеют гнилые дупла в коренных зубах.

Ярость не мешала Джону Спаркслину вслушиваться в далекие звуки. Вот ухо насторожилось, как у цепного пса – Джо в равномерном гуле автоматов и писке снующих по туннелю крысиных полчищ различил присутствие чужака. Неуверенные шаги, тычущиеся в круговой линии переходников, выдавали новичка; среди подземелий ты быстро учишься разбираться в лабиринте – либо погибаешь без особых затей.

В туннеле было тепло от работающих моторов и сухо. Джон пробирался вдоль канала, который в былые времена служил для слива сточных вод. Теперь бетонный желоб, усеянный мусором и дохлыми крысами, распространял еле уловимое зловоние. Джо примерился: не проскочить. Значит, преступник двинулся по правому ответвлению туннеля.

Джо натянул перчатки. Попытался выйти на связь с Заклином, но, чертыхнувшись, отключил рацию.

Можно было понадеяться на удачу: вдруг техник службы сменился, или именно в эту минуту захочет в туалет. Но посторонний вызов с нижних уровней, как пить дать, запеленгует заботливый компьютер.

Впереди показался треугольник переходника.

Тускло блестящий металл, украшенный литыми завитушками и виноградными гроздьями, отливал в сумеречном свете синевой.

– Открыть переходник! – приказал Спаркслин.

Дверь даже не шелохнулась. Джо подергал засов: дверь открывалась допотопным способом. Нужно было поднатужиться, чтобы выдвинуть плотно вжатый в зажимы засов. Спарк из спортивного интереса навалился на многотонную сталь – дверь поддалась.

Спаркслин протиснулся в щель, бившую в лицо ярко-оранжевым светом, и на мгновение забылся.

Перед ним, сколько хватало глаз, простирался персиковый сад. Искусственное солнце, грубо намалеванное на небосводе, не разрушало иллюзию весеннего утра.

– За каким чертом?! – присвистнул Джо, ступая на упругий ковер травы под ногами.

И трава, и деревья и хрупкая прозрачность опадающих лепестков – большей нелепицы, чем райские сады под землей, невозможно себе представить!

В ветвях мелькнула радугой длиннохвостая птица. Уселась, косясь на Джо карим глазом. Деловито расчесала клювом перышки.

Джо закрыл дверь, плотно вдавил засов: видение вызвало у лейтенанта смутную тоску. Так бывает: читаешь в детстве взятую на одну ночь книгу, прячешься под простыней, глотая страницы. И долгие годы тоскуешь о встрече. И вот ты уже солидный, преуспевающий, многоуважаемый, а в лавке букиниста пестрой пичугой мелькнула книжка из детства. Трясущейся рукой хватаешь тоненький корешок, листаешь, едва успев уплатить. И обиженно оглядываешься на тихую старушку-продавщицу: оказывается, всю жизнь ты тосковал о наивной безделице.

Джон Спаркслин стряхнул наваждение: не его дело, кому и зачем пришло в голову устроить мистерию в катокомбах.

Легкость, похожая на опьянение, ушла. Спаркслин собрался в комок, превратившись в охотника. Дичь была уже совсем рядом.

СБЕЖАВШАЯ ЗАКУСКА

Гигантская улла потянула ноздрями воздух: пахло съедобным. Улла напружинилась, двинув на метр червеобразное тело. Больше всего улла походила на старый водопроводный шланг для поливки газонов, если бы не зубастая пасть, усеянная мириадами острых иголок. Обычно уллы довольствовались мелкими грызунами, которыми кишмя кишели продовольственные склады города. Но однообразие утомляло. Улла свернулась пружиной и выстрелила сама собой, придвинувшись к съедобному еще на несколько метров.

На бурый резиновый шланг, покрытый грязными разводами, затаившийся Саймон Феникс внимания не обратил.

Преследователь, на минуту помедлив, вернулся на след Саймона, с безукоризненной точностью повторяя повороты и зигзаги преследуемого.

Феникс поежился: об обитателях подземелий немало трепались пьяными вечерами. Рассказывали, что в подземелье обитали мнимоны – материальные галлюцинации. Ткнешь рукой – и ладонь минует пустое пространство, а лишь повернешься, мнимой хватает тебя за волосы и, тихонько скуля, просит какой-то философский камень. Отделить правду от басен было не просто, да Саймон никогда всерьез и не воспринимал опасностей, к которым нечего совать лапы, если боишься, что откусят.

Холодноватый сквознячок, однако, морозил кожу. Саймон огляделся в поисках оружия. Вырвал рычаг странного устройства, тот поддался неожиданно легко. Саймон взвесил в руке металлическую дубину: человек или мнимон – черепушка расколется, как гнилой орешек.

И в этот момент улла прыгнула.

Саймон сдавленно крикнул. Что-то холодное и скользкое обвилось вокруг шеи. Филлипс попытался оторвать тварь, но тиски стали крепче. Тварь, вцепившись зубами в кожу, виток за витком обматывала жертву, словно резиновым жгутом. Через мгновение лишь черный хвост, усеянный шипами, свисал на грудь Саймона. Парень попытался сорвать жуткий шарф. В глазах темнело и уже плясали ярко желтые круги. Легкие разрывались, стремясь ухватить хоть глоток воздуха. Саймон уцепился за хвост твари и потянул изо всех сил, чуть не придушив сам себя.

Улла не чувствовала ни боли, ни жалости к жертве – животное хотело есть, но съедобный оказался слишком силен и огромен. Улла отпустила завтрак и тихо соскользнула на пол. Черная змейка тут же исчезла.

Саймон, жадно хватая воздух, отдышался. На шее вспухал волдырь, величиной с голубиное яйцо. Филлипс нажал – брызнула зеленоватая жидкость. Только теперь по-настоящему стало страшно.

Яд уллы медленно впитывался, заражая кровь. Перед глазами зашевелился, распыляясь туманом, тропический лес. Странные извивающиеся растения изгибались в таинственном танце, нашептывая слова на чужом языке. Призыв там-тама из глубины леса призвал Саймона Непобежденного на варварский пир. Саймон двинул вперед. Там, за шевелящейся стеной, его соплеменники у костра плясали ритуальный танец. А в центр круга был вбит кол, к которому привязан тот, кому даровано быть принесенным в жертву богу охоты. Саймон Непобедимый тихо раздвинул ветви. Голые черные тела блестели при свете луны. Гортанными голосами разносились людские выкрики. Костер лизнул древесину кола. Юркий огонек скользнул вверх, подбираясь к босым пяткам. Пленник закричал, в последний раз вскинув голову. Саймон Непобедимый отшатнулся – на него глядело собственное лицо, искаженное болью и предсмертным ужасом.

Саймон заорал так, что мышастый народец подземелья ринулся прочь. А лезвие кинжала раз за разом вонзалось в уже загнивающую плоть.

Саймон Филлипс пришел в себя от того, что что-то жаркое и липкое стекало с шеи и струились по телу. Саймон тронул рану и застонал. Даже в беспамятстве инстинкт выживания заставил Филлипса спасать свою жизнь, вырезав поврежденную ядом плоть. Бог миловал, – укус твари не задел артерий, но от потери крови немного шатало.

Саймон снял майку и импровизированным бинтом замотал рану.

Улла из ущелья зорко следила за съедобным: яд делал жертву безвольной и тихой. Летучие мыши, дикие коты, крысы сами шли на неслышную песню уллы. Так было всегда. Но в этот раз вкусный попался какой-то дефективный. Вначале, как ему и положено, он пошел к улле, протягивая руки, а потом начал пожирать сам себя блестящим зубом, растущим из туловища. Улла недовольно заурчала и уползла в гнездо.