Текст книги "Смерть в адвокатской мантии"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

– Довольно грязный ход, – прищелкнул языком Бичем. – И что, сработало? Но ведь все это наверняка было известно давно?

– Это работало около недели, – продолжал рассказывать Пауэрскорт. – И почему партия Донтси выжидала, я не знаю. Возможно, у них не был готов ответ, а может, они рассчитывали, что тактика Ньютона обернется против него самого. Но в конце концов они сделали ответный выпад, заявив: Порчестер Ньютон не джентльмен, его отец – бакалейщик из Вулвергемптона, а бабушка служила младшей горничной. Предвыборный штаб Донтси изготовил достаточно гнусный, но, по всей видимости, эффективный плакат. Сверху крупная надпись: «И это достойный бенчер?», а внизу две картинки. На одной – юный, но вполне узнаваемый Ньютон считает мелочь за прилавком, на другой – он помогает старушке, явно своей бабушке, складывать выглаженное белье в комнате прислуги. В прошлом веке за подобные насмешки люди вызывали друг друга на дуэль.

– И вы думаете, лорд Пауэрскорт, что в Куинзе сохранилась традиция убивать обидчиков на дуэлях?

– Все ясно, Сара, – сказала горгона при виде закрученной в узлы и петли ленты. Она потянула ее, сначала осторожно, потом сильнее, наконец, так, что на шее у нее вздулись вены. – У вас есть ножницы? И запасная катушка с новой лентой?..

Эдвард был уже в сотне ярдов от приемной казначея…

Сара с ужасом осознала, что через минуту горгона починит ее машинку и убежит обратно в свое логово. Эдвард не успеет! Его застанут на месте преступления и бросят в какую-нибудь жуткую темницу!

– Даже если отрезать ленту, мисс Маккена, машинка не будет работать, – пролепетала она. – Вон те два рычажка обмотаны так плотно, что ни «п», ни «л» мне не напечатать.

– Ничего, напечатаете! – резко бросила секретарша и схватила ножницы с такой яростью, как будто собиралась вспороть кому-то живот. – Если обрезать у самых рычажков, остатки провалятся вниз и вы прекрасно сможете работать.

И она принялась решительно кромсать ленту…

Эдвард вошел в подъезд. В голове билась тревожная мысль: Бартон Сомервилл сидит у Керка уже двадцать пять минут, а может, уже даже вышел оттуда и возвращается к себе. Юноша боялся обернуться…

Напоследок особенно мерзко лязгнув ножницами, горгона полностью освободила рычажки букв «п» и «л».

– Ну вот, – сказала она Саре, – и нечего было паниковать. Давайте-ка новую катушку…

Эдвард в два прыжка одолел короткий лестничный марш. Дверь была закрыта. «О нет!» – взмолился он и, оглянувшись, очень осторожно, словно дверь могла взорваться, нажал на ручку. Дверь открылась…

– Все, я пошла, – объявила секретарша, наблюдая, как Сара заправляет новую ленту. – Нельзя надолго оставлять кабинет казначея без присмотра.

Сара отчаянно искала предлог еще хоть на минуту задержать ее…

Эдвард вытащил три папки: две со счетами 1899 года и одну за первое полугодие 1900-го. Потом сунул вместо них принесенные папки, поправил, чтоб они стояли вровень с остальными…

Горгона сухо бросила Саре «прощайте!» и устремилась вниз по лестнице, торопясь обратно в свое логово.

– Мы искали везде, – развел руками Бичем. – Нигде – ни у родителей в Вулвергемптоне, ни у бабушки – никаких следов этого проклятого Ньютона. Мой коллега побывал у его родителей. Он сообщил, что они страшно гордятся сыном, который сумел стать адвокатом в Куинз-Инн и вот-вот получит звание бенчера.

– А они не знают, где он может быть сейчас? – спросил Пауэрскорт.

– Нет, лорд Пауэрскорт. Но вот что интересно: побывавший у них инспектор говорит, что они сами подозревают любимого сыночка в этих убийствах. Они страшно перепугались, узнав про преступления в Куинзе, и на вопрос о том, не отличается ли их сын крутым нравом, оба ответили утвердительно. А отец все потирал лоб, словно ему в свое время тоже досталось от сыночка.

– Черт возьми, – хмыкнул Пауэрскорт, – любопытно! Что же могло заставить родителей думать, что их сын способен на убийство? Впрочем, на суде они этого, конечно, никогда не скажут.

В дверь постучали. Молоденький полисмен принес записку для старшего инспектора. Пробежав ее глазами, Бичем вскинул глаза на Пауэрскорта.

– Еще один труп, лорд Пауэрскорт. Не в самом Куинзе, но имеет к нему прямое отношение. Умер их бывший служащий, которого вы навещали. Мистер Джон Бассет, проживавший в Фулхэме, на Петли-роуд. Его обнаружили мертвым сегодня, и сержант не уверен в естественных причинах смерти. Полицейский врач уже едет туда. Мне-то, к сожалению, придется остаться здесь, я должен заниматься поисками Ньютона…

– Я понял вас, старший инспектор, – кивнул Пауэрскорт. – Конечно же, я немедленно отправляюсь отдать последнюю дань уважения мистеру Бассету. Надо сказать, он мне понравился; симпатичный был человечек.

Покончив с папками, Эдвард увидел на столе горгоны открытый ежедневник. Он быстро пролистал его назад, к числам примерно за неделю до убийства Донтси. Так, так – за шесть дней до банкета казначей назначал Донтси и Стюарту аудиенцию, причем в блокноте помечено «по просьбе Донтси», и эти строчки жирно подчеркнуты. Тут, вероятно, можно было найти массу интересного, но времени было в обрез. Эдвард вышел, быстро спустился по лестнице и вдруг вспомнил, что забыл закрыть дверь. Когда он, с колотящимся сердцем, взлетел обратно и притворил ее, мисс Маккена, выйдя от Сары, уже шла по двору. Стремительно сбежав вниз, Эдвард свернул за угол здания и оказался у черного входа в Куинз за целых тридцать секунд до того, как горгона могла бы его заметить. Минуту спустя он уже сидел в кебе, крепко прижимая к себе три черные папки, и направлялся на Манчестер-сквер. Эдвард надеялся, что лорд Пауэрскорт будет им доволен.

На первый взгляд тихая, мирная Петли-роуд выглядела как любая из лондонских улиц; чистенькие крылечки, первые цветочные ростки в аккуратных палисадниках, кое-где наблюдались честолюбивые попытки домовладельца вырастить перед своей калиткой деревце. Но при ближайшем рассмотрении можно было заметить нечто необычное. Стайки собравшихся на пороге женщин – Пауэрскорт заметил, по крайней мере, три такие группки – шептались, украдкой поглядывая на дом № 15, где внезапно умер мистер Бассет. У дверей дома застыл без движения, словно памятник, высокий статный полицейский, охраняя от любопытных глаз то, что находилось внутри. Пауэрскорт увидел в конце улицы траурный экипаж, запряженный четверкой вороных лошадей в черных попонах, – похоронная команда ехала забрать покойного.

Медицинского эксперта Пауэрскорт нашел в спальне, у тела. И здесь стены украшали виды, свидетельствовавшие о любви Джона Бассета к дальним краям. Но если в гостиной расстилались необъятные просторы африканских песков, снежных арктических пустынь и сибирских лесов, то тут вздымались неприступные горные вершины, низвергались потоки Ниагарского водопада и величественно каменела панорама древних руин, в которых Пауэрскорт узнал остатки грандиозных усыпальниц египетской Долины царей. Детектив представился полицейскому медэксперту, Джеймсу Уилсону.

– Наслышан о вас, – сказал Уилсон, которому уже успели вкратце рассказать об убийствах в Куинзе и тесном сотрудничестве частного детектива со следователем Бичемом. – Ну, вы со старшим инспектором – сильная команда. Вам, конечно, хочется узнать, – он вновь повернулся к мертвому телу, – имеется ли что-то подозрительное в смерти старика. Он, кажется, когда-то работал в Куинзе?

– Совершенно верно, – подтвердил Пауэрскорт.

Джон Бассет лежал на спине очень спокойно. Похоже было, что он умер во сне. Одна из подушек осталась под головой, другая лежала на кровати возле тела.

– Есть все основания считать, что смерть мистера Бассета вызвана вполне естественными причинами, лорд Пауэрскорт. Ни одна экспертиза не докажет обратного. Организм дряхлый, изношен до предела. У старика попросту остановилось сердце. Его не били по голове и не травили, в него не стреляли, как в тех несчастных адвокатов. Есть только одна деталь, которая может заинтересовать тех, кто склонен подозревать насилие.

– И что же это?

– Подушка, лорд Пауэрскорт. Почему вторая подушка оказалась так далеко от головы? Полицейские вошли в дом первыми, так что здесь никто ничего не трогал. Вы знаете кого-нибудь, кто спал бы с подушкой посреди кровати?

– Пожалуй, нет, – проговорил Пауэрскорт и тут же вспомнил, где оказывались к утру подушки, одеяла и плюшевые зверюшки его старших детей. – Но ведь если человек захотел положить голову пониже, он мог вынуть одну из подушек? Быть может, даже бессознательно, не просыпаясь?

– Возможно. Однако же… – врач, наклонившись, взял подушку, о которой шла речь, – однако же, представьте, лорд Пауэрскорт, что вы убийца. Наверное, вы не раз представляли себя в роли злоумышленника? Вообразите, что вам нужно убить мистера Бассета. Вы проникаете в дом и находите его спящим. Тогда вы очень осторожно вытягиваете из-под его головы вторую подушку, кладете ему на лицо, придавливаете. Потом вы ждете, пока дыхание не остановится, снимаете подушку и откладываете ее в сторону, к примеру, вот сюда. Не оставив никаких следов, вы спокойно исчезаете в ночи. Нет, я не утверждаю, что так оно и было. Я только говорю, что так могло быть.

15

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт, расхаживая по гостиной на Манчестер-сквер, дожидался Уильяма Берка. Тот обещал прийти к половине восьмого с некими выводами относительно запутанной финансовой отчетности Куинза. В сознании детектива проплывали лица, беседы, эпизоды расследования. Он думал об Алексе Донтси, который собирался повидать ушедшего на покой мистера Бассета, но через неделю был отравлен. О собственном визите к бывшему эконому Куинза, после которого тот умер, случайно или нет – пока не ясно. Об исчезновении Порчестера Ньютона и о его могучих руках, которыми так легко задушить любого. Ему представилась сидящая в трауре у камина Элизабет Донтси, и он вдруг явственно услышал ее голос: «Вскоре после того, как Алекса избрали бенчером… Он обронил это несколько раз, я помню. Он говорил, что его очень беспокоят счета».

Пауэрскорт думал о рогоносце докторе Кавендише, у которого был весьма веский мотив убить Донтси, и о его двухтомном исследовании ядов. Кстати, удалось точно установить, что, взяв кеб до вокзала и по пути заехав в Куинз, доктор вполне успевал к поезду на Оксфорд. Детектив размышлял и о миссис Кавендиш, наслаждавшейся вкусными ланчами и дивными винами в обществе Александра Донтси, который теперь уже никогда не проведет с ней ночь. Затем Пауэрскорт словно вновь услышал, как Эдвард, впервые придя в его дом на чай, рассказывает: «Это произошло после выборов. Что-то изменилось. Не сразу, как он стал бенчером, а недели через две-три. Мистер Донтси как будто внутренне ополчился против чего-то. Против чего именно, не знаю. Однажды я зашел к нему, когда он не ожидал меня увидеть: думал, наверное, что я в библиотеке. Он изучал какие-то цифры в своем блокноте. Когда он поднял на меня глаза, в них было отчаяние. “Не по правилам, Эдвард, – воскликнул он, – это уж совершенно не по правилам!”»

Так что же было «не по правилам»? Что так мучило Алекса Донтси после избрания в бенчеры Куинза, когда, казалось бы, он должен был праздновать победу? И где сейчас Ньютон? Почему он снова куда-то скрылся? Правду говорила Кэтрин Кавендиш или наплела небылиц? Мог ли столь набожный доктор Кавендиш нарушить пятую заповедь, «не убий», если его супруга готова была преступить (а может, и преступила) шестую – «не прелюбодействуй»? Пауэрскорту вспомнился неприветливый портретист Натаниэль Стоун, говоривший о Донтси: «Стойте, что-то он впрямь сказал однажды, да я не очень вслушивался. Что-то про странные вещи, которые творятся в Куинзе»…

Вошел Уильям Берк, и вид у него было чрезвычайно серьезный.

– Пойдем-ка к тебе в кабинет, Фрэнсис. Нам нужен большой письменный стол.

Берк водил Пауэрскорта по секретным финансовым лабиринтам Куинза больше двух часов. Он проанализировал завещания бенчеров, документы, похищенные Эдвардом и Сарой, а также данные банковских сводок, полученные от человека, так жаждавшего трудиться под его началом. Тут были и краткие выводы проведенной экспертизы, пояснявшие, что произошло с пожертвованиями бенчеров. Наконец, убедившись, что его друг и родственник все понял, финансист собрался уходить – его ждали жена и неспособные к математике дети. Пауэрскорт крепко пожал ему руку:

– Это потрясающе, Уильям. Спасибо тебе!

– Дай знать, если тебе еще потребуется моя помощь, – сказал Берк. – В ближайшие два дня я занят, а потом снова буду к твоим услугам.

Прощаясь, Пауэрскорт припомнил, как когда-то шурин сопровождал его на роковое свидание с личным секретарем принца Уэльского и внес в ту встречу весьма существенный вклад.

– Уильям пробыл у тебя так долго, – удивилась леди Люси, входя в гостиную. – Ну как, тайна раскрыта?

– Еще не совсем, Люси. Зато теперь я точно знаю, как действовать дальше. Современная военная доктрина французов – не представляю, где я набрался таких знаний, должно быть, при штабе в Кейптауне – это нападение. Французский солдат никогда не отступает. L’audace, toujours I’audace —вперед и только вперед. Завтра с утра вместе со старшим инспектором я навещу Максвелла Керка. А потом мы посидим с Бичемом вдвоем и поиграем в финансистов. Ну а потом – I'audace, toujours I'audace! – я готов представить предварительный отчет о расследовании нашему дорогому другу Бартону Сомервиллу, казначею Куинз-Инн.

Бой курантов, отзвонивших два часа дня, постепенно замирал над Куинзом, когда Пауэрскорт и старший инспектор Бичем заняли предложенные им стулья в огромном кабинете Сомервилла. По привычке глянув на стены, где висели парадные портреты прежних бенчеров и казначеев Куинза, Пауэрскорт не без удовольствия отметил, что теперь он немало знает об их финансовом положении. Джек Бичем сегодня был в синем костюме и белой рубашке. Пауэрскорт надел светло-голубую рубашку и темно-серый в узкую полоску костюм, который его дети называли «похоронным». Сомервилл был, как всегда, высокомерен.

– Чай будет подан через двадцать минут, джентльмены, – сообщил он. – Вы хотели меня видеть, Пауэрскорт?

– Да, господин казначей, – пряча улыбку, ответил детектив и подумал: «Что ж, в данном случае все эти формальности мне на руку». – Я хотел доложить вам предварительные итоги расследования.

– Вижу, вам удалось накопать немало? – кивнул Сомервилл на пачку листов в руках детектива.

– Скоро вы сами в этом убедитесь, – любезно улыбнулся Пауэрскорт. – В подобных случаях я предпочитаю не переходить сразу in media res, то есть к сути вещей, как говорил Гораций, а начинать с самого начала.

Краем глаза Пауэрскорт видел, что Бичем уже делает какие-то заметки в своем блокноте. Так они и договаривались.

– Итак, господин казначей, прежде всего я напомню о произошедших убийствах. Двадцать восьмого февраля сего года, в день банкета в память о судье Уайтлоке, был убит мистер Донтси.

Примерно до шести вечера он находился у себя в кабинете, работая над текстом своей речи в суде. У нас нет сведений о том, что к нему кто-то заходил. Вскоре после шести мистер Донтси, и вам это известно, господин казначей, прибыл сюда, в вашу приемную, чтобы выпить традиционный бокал вина перед банкетом. А когда на банкете подали суп, мистер Донтси внезапно скончался. Медики пришли к выводу, что он был отравлен, а яд, скорее всего, ему подсыпали в бокал шампанского или стакан хереса здесь или чуть раньше, когда он был в своем кабинете. Через двенадцать дней, в среду, пропал мистер Вудфорд Стюарт. После ланча его уже никто не видел. Тело обнаружили утром в понедельник на куче строительного щебня у стены церкви в Темпле. Вудфорда Стюарта застрелили двумя пулями в грудь.

Пауэрскорт сделал секундную паузу и продолжил:

– Теперь я вынужден вернуться на пару месяцев назад, когда открылась вакансия бенчера Куинз-Инн. Нет нужды напоминать вам, господин казначей, что выборы на этот пост проводятся демократично, с участием всех полноправных членов корпорации. Причем бенчер избирается пожизненно, хотя, насколько мне известно, так было не всегда. Имелось два достойных кандидата: Александр Донтси и Порчестер Ньютон, оба отличные специалисты в своем деле. Однако перед самым финалом предвыборной кампании соревнование их переросло в скандал. Сторонники Ньютона во всеуслышание заговорили о том, что Донтси будет бенчером только три раза в неделю, намекая на некие грустные свойства нервической натуры, в связи с которыми блестящий адвокат Донтси порой внезапно и необъяснимо утрачивал свои таланты. На месте Донтси я бы на такие слова здорово разозлился. И тут его сподвижники нанесли ответный удар, заявив, что Ньютон не джентльмен. Они изготовили глумливый плакат, карикатурно представляющий Ньютона как сына бакалейщика и внука младшей горничной. Избирательный протокол – документ секретный, однако мне известно, что Донтси победил с убедительным перевесом в двадцать два голоса.

– Откуда вы это узнали? – раздраженно перебил его казначей.

– Боюсь, в настоящий момент я не могу раскрыть источник информации, это было бы неуместно. – Пауэрскорт не хотел выдавать главного привратника.

Сомервилл что-то глухо проворчал.

– Таким образом, у Порчестера Ньютона были причины ненавидеть Донтси. Вскоре после выборов Ньютон исчез. Но на банкете он присутствовал. Затем опять исчез и опять вернулся. Сейчас его снова разыскивают.

Подали чай. Горгона внесла поднос и осторожно поставила слева от Сомервилла. «Только бы этой ведьме не пришло в голову залезть в какую-нибудь из папок, – подумал Пауэрскорт, – ведь Эдвард набил их старыми газетами».

– Вы наверняка помните, господин казначей, – сделав глоток, повернулся он к хозяину кабинета, – «Макбет» Шекспира, где фигурируют Первый убийца, Второй убийца и так далее. Я предлагаю по аналогии с ними назвать Порчестера Ньютона Первым подозреваемым. У него был очевидный мотив, и я не думаю, что его можно вычеркнуть из списка возможных убийц. Перейдем ко Второму подозреваемому. Тут нам, к сожалению, придется погрузиться в темные воды супружеской драмы Александра и Элизабет Донтси. Я бы не хотел преступать известные границы, но вынужден сообщить, что их проблемы коренились в невозможности иметь ребенка. Они оба из-за этого очень страдали. Как владелец Кална, одного из самых прекрасных английских поместий, Алекс Донтси переживал свою бездетность особенно остро. Да, ныне этот громадный роскошный дом со знаменитой коллекцией живописи пребывает в запустении, но его история восходит к ранней елизаветинской эпохе, и отсутствие наследника было для Алекса Донтси настоящей трагедией. Убедившись в бесплодии жены, он решил зачать ребенка с другой женщиной. С ней он и собирался провести ночь после банкета и ближайший уик-энд. Жена его смирилась с этим, однако накануне той поездки супруги крепко поссорились. Подчиненные старшего инспектора подробно допросили всех присутствовавших в Куинзе в день банкета, и несколько человек припомнили молчаливого незнакомца, который находился в Куинзе между пятью и шестью часами вечера и покинул его вскоре после шести. Позже один из привратников узнал этого джентльмена со спины, но решил, что ошибся, потому что тот оказался дамой, а именно миссис Донтси. В начале нынешнего года вы, господин казначей, несомненно, присутствовали на замечательном юбилейном представлении «Двенадцатой ночи» в Мидл-Темпл-холле. Там была и Элизабет Донтси, которая наверняка запомнила главную героиню пьесы – девушку Виолу, притворившуюся юношей Цезарио. Теперь нам известно, что загадочным визитером являлась именно миссис Донтси. Она призналась, что приходила в кабинет мужа, чтобы просить его забыть о ссоре и пожелать успеха в задуманной поездке, а мужчиной переоделась из опасения, что коллеги Алекса Донтси, осведомленные о его романе, узнают ее и посмеются над обманутой супругой. Такова ее версия. Однако не исключено, что миссис Донтси продолжала гневаться, не простила мужу измены и приезжала к нему отнюдь не для примирения. Кстати, супруг при ней пил в кабинете красное вино, так что подсыпать ему яд было довольно просто. Миссис Донтси – безусловный Второй подозреваемый.

Сделав паузу, детектив перелистал свои записи. Карандаш старшего инспектора приостановил свой бег. Рука Сомервилла потянулась к сдобной булочке. Две чайки, присевшие на подоконник снаружи, тут же взлетели и скрылись в вышине.

– Третий подозреваемый, – продолжил Пауэрскорт, – это та самая молодая женщина, с которой Алекс Донтси собирался провести ночь, лелея мечту о сыне и наследнике. Кэтрин Кавендиш – бывшая танцовщица, весьма бойкая и привлекательная дама, супруга пожилого профессора медицины. Он тяжело болен, не способен исполнять интимные супружеские обязанности и, по его словам, ничуть не возражает, чтобы его супруга вкушала, так сказать, запретные райские плоды с другими мужчинами, в частности с мистером Донтси.

Детектив поднес к губам чашку чая. Сомервилл теперь тоже делал заметки. Возможно, он собирался устроить Пауэрскорту после доклада беспощадный перекрестный допрос.

– Я долго беседовал с обеими дамами, попавшими в столь щекотливую ситуацию, и у меня сложилось впечатление, что миссис Кавендиш серьезно ошибалась относительно намерений Александра Донтси. Она считала, что, когда ее муж скончается, Донтси бросит жену и женится на ней. Но миссис Донтси твердо убеждена, что муж никогда и ни при каких условиях не оставил бы ее. И если Кэтрин Кавендиш вдруг обнаружила, что Алекс Донтси всего лишь развлекался с ней, вовсе не собираясь платить по счетам, то, думаю, она вполне была способна убить его. Я также считаю, что мы вправе назвать Четвертым подозреваемым доктора Кавендиша, ибо заявить о предоставлении жене полной свободы в общении с другими джентльменами – это одно, а пережить супружескую неверность – совсем другое. Кроме того, еще две причины заставляют меня подозревать доктора в убийстве. Во-первых, ему остается жить всего два месяца и шансы, что его успеют привлечь к суду и тем более повесить, минимальны. Кроме того, профессор оказался большим знатоком ядов, он – автор, по крайней мере, двух фундаментальных трудов на эту тему.

– Вынужден перебить вас, Пауэрскорт! – держа в руке надкушенную булочку, Сомервилл пронзил детектива взглядом поверх очков. – Как насчет Вудфорда Стюарта? Вы рассуждаете так, будто произошло одно убийство, но их было два!

– Как раз к этому я и перехожу, господин казначей, – продолжал Пауэрскорт. – Исследовав частную жизнь мистера Вудфорда Стюарта, ни старший инспектор, ни я не обнаружили ничего, что могло бы вызвать у кого-то желание убить его. Он был добропорядочным семьянином. Правда, как и в случае с мистером Донтси, можно предположить, что его убил какой-то преступник, получивший его стараниями большой срок. Однако нет никаких оснований принять эту версию. Убийство Вудфорда Стюарта, несомненно, связано с его дружбой с Донтси. Возможно, Стюарт знал, кто отравитель, и его просто заставили замолчать. А может быть, Стюарта убили по той же причине, что и Донтси.

Пауэрскорт помолчал. С лестницы послышался довольно громкий топот не одной пары башмаков. Джек Бичем быстро взглянул на детектива. Бартон Сомервилл не отреагировал на шум. Должно быть, он глубоко задумался.

– Вы лучше меня знаете, господин казначей, – почтительно улыбнулся Пауэрскорт, – что, выстраивая линию защиты, адвокаты нередко апеллируют к фактам и свидетельствам, которые на первый взгляд довольно далеки от разбираемого дела. Указывая на это, сторона обвинения, как правило, заявляет протест, но судья чаще всего позволяет адвокату продолжить, надеясь, что защита докажет уместность своих доводов. Я поступлю так же. То, что вы сейчас услышите, может показаться вам не относящимся к сути дела, но мы с коллегой, – кивнул детектив в сторону Бичема, – уверены в обратном. Полный глубочайшего почтения к той профессиональной среде, где мне выпало проводить данное расследование, я хотел бы вызвать нескольких свидетелей. Вас, господин казначей, немало удивит, что все эти люди давно скончались. Еще более удивительно, что кое-кто из них находится рядом с нами.

Пауэрскорт встал и отошел к дальней стене.

– Мой первый свидетель, – гордо объявил он, – представлен кистью сэра Томаса Лоуренса. – Детектив указал на парадный портрет строгого судьи в красной мантии, которая делала его похожим на кардинала. Судья этот неприязненно разглядывал длинный исписанный лист, видимо завещание или какой-то другой юридический документ. За его спиной два высоких георгианских окна открывали вид на Темзу. – Перед нами мистер Джастис Уоллес, когда-то занимавший пост казначея и главы Куинз-Инн, корпорации, которой ныне руководит господин казначей Сомервилл. И документ сэр Уоллес изучает в том самом помещении, где мы сейчас находимся.

Вернувшись к своему месту, Пауэрскорт достал из принесенной пачки несколько листов.

– Этот знаменитый судья – представитель благородного семейства из Дорсета. Один из его братьев стал членом кабинета министров, другой – адмиралом. Мистер Уоллес дожил до глубокой старости. В своем завещании от 1824 года он оставил огромную сумму семье… – чтобы не ошибиться, детектив еще раз заглянул в свои записи, – и десять тысяч фунтов Куинз-Инн – для малообеспеченных юристов и служащих своей корпорации. Щедрый дар. Согласно оценке Английского банка, его сегодняшняя стоимость составляет около трехсот тысяч.

При упоминании Английского банка Сомервилл кинул на детектива острый взгляд.

– Воля покойного, надо полагать, строго исполнялась. Так, например, в документах тридцатилетней давности – когда вы, господин казначей, еще не руководили Куинзом – указаны различные выплаты из фонда Уоллеса. Но сейчас таких выплат нет. Наследный дар Уоллеса растворился, уйдя на общие счета Куинза. И, говоря об общих счетах, я не имею в виду расходы на аренду земли, содержание зданий, жалованье прислуге и прочие подобные траты, которые, кстати, полностью покрываются взносами адвокатских контор. Я говорю об особых, так называемых «казначейских» счетах, находящихся исключительно в ведении хозяина этого кабинета. Сотни тысяч Уоллеса были переведены туда и по сей день там остаются.

Пауэрскорт подошел к другому портрету:

– Теперь прошу взглянуть на этого джентльмена. Бенджамин Рокленд – не судья и не казначей, но также один из бенчеров Куинза. В свое время он был известным адвокатом, к нему часто обращались поверенные, и история Куинза свидетельствует о его редкостно участливом отношении к молодежи. По его завещанию 1785 года четыре тысячи фунтов предназначались на жилье, питание, экипировку и обучение неимущих студентов корпорации. Завещатель хотел дать беднякам те же возможности, что имел сам. Снова обратившись к оценкам Английского банка, мы узнаем, что те четыре тысячи сегодня составляют двести тысяч. На одни только проценты от этого капитала можно содержать множество учащихся. Но сколько студентов получает сегодня в Куинзе стипендии Рокленда? Ни одного. А тридцать лет назад их было немало. Значит, и эти деньги, вместо того чтобы использоваться согласно воле завещателя, оказались на счетах казначея.

Вспомните также полотно, украшающее парадный зал Куинза. Многие люди приезжают издалека, чтобы увидеть шедевр Рубенса «Суд Париса», посвященный судебному решению, ставшему причиной Троянской войны. Увы, никто еще не создал полотна о двух наших современницах, двух леди, тщетно искавших справедливости в любви к одному обаятельному джентльмену. Однако меня сейчас не интересует ни сюжет знаменитого полотна Рубенса, ни его талант, ни даже то, что три богини на холсте одеты еще более скудно, нежели Кэтрин Кавендиш в ее бытность танцовщицей мюзик-холла. Меня гораздо больше интересует состоявшаяся двенадцать лет назад покупка этого произведения. Хорошо знакомая вам, господин казначей, табличка под рамой гласит, что шедевр приобретен на щедрые пожертвования бенчеров и благодетелей. Увы, это не совсем так.

Со всеми комиссионными и налогами полотно стоило около четырнадцати тысяч фунтов. Ровно столько, сколько умерший за год до его покупки бенчер Джосайя Суонтон завещал на пенсии своим коллегам-адвокатам, вынужденным оставить работу вследствие увечья или тяжкой болезни. Никаких сведений о подобного рода выплатах мне найти не удалось, хотя местный священник заверил меня, что как минимум четыре человека имеют право получать такую пенсию, и все четверо влачат крайне жалкое существование. Драгоценное полотно Рубенса оплачено их страданиями и нищетой. Что ж, в отличие от денег, оказавшихся на счетах казначея, эти хотя бы потрачены на шедевр, которым могут любоваться все.

Горько усмехнувшись, Пауэрскорт посмотрел прямо в глаза Сомервиллу:

– Я мог бы продолжать еще долго, господин казначей. Примеров в моих записях более чем достаточно. И везде одно и то же: богатые грабят бедных. Деньги, завещанные на то, чтобы облегчить положение несчастных инвалидов или дать возможность юношам из малообеспеченных семей получить образование, захватили солидные и уже немолодые джентльмены, разбогатевшие так, как большинству лондонцев и не снилось. Юристов, оставшихся без средств, и парнишек с бедных окраин лишила предназначенной им помощи извечная людская алчность. Ваша алчность, господин казначей. Вы мошеннически присвоили дары ваших предшественников, и это позор для вашей корпорации и всего вашего сословия. Недаром карикатуристы так любят изображать именно адвокатов – жадных крючкотворов, охочих лишь до жирного угощения и баснословных гонораров. Нарисую грубую схему того, как и для чего вы крали эти деньги. По уставу казначей переизбирается советом бенчеров каждые пять лет. Судя по всему, вы начали свою преступную деятельность более двадцати лет назад, когда подошел к концу ваш первый срок на посту казначея. Члены совета получили от вас некие суммы, и вас переизбрали. Однако в следующий раз награду за лояльность нужно было сделать более убедительной. И вы нашли способ изыскать на это средства. По моим подсчетам, основанным на данных Английского банка, каждый бенчер Куинза, еще двадцать пять лет назад не получавший за свое почетное звание ни пенни, сегодня имеет дополнительный годовой доход в десять-пятнадцать тысяч фунтов. Каждый! И практически ни за что. Это напоминает мне синекуры, с которыми так яростно боролся Уильям Питт Младший [48]48
  Уильям Питт Младший (1759–1806) – премьер-министр Великобритании в 1783–1801 и 1804–1806 гг.


[Закрыть]. Ведь общая сумма завещанных Куинзу и присвоенных вами капиталов на сегодняшний день приближается к двадцати миллионам фунтов.

Пауэрскорт замолчал. Старший инспектор продолжал строчить в своем блокноте. У Сомервилла был такой вид, будто он готов перепрыгнуть через стол и прихлопнуть детектива на месте.