Текст книги "Смерть в адвокатской мантии"

Автор книги: Дэвид Дикинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Ровно через час после того, как ушел последний посетитель, Пауэрскорт осторожно проскользнул в сторожку у ворот Куинза. Главный привратник Рональд Хайден приказал юному помощнику проследить, чтобы им никто не помешал, и, указав гостю на стул у миниатюрного камина, где жарко пылал огонь, предложил:

– Присядьте, пожалуйста, сэр, а я вам расскажу, что мы узнали.

Хайден, которому едва перевалило за тридцать, был удивительно молод для своей ответственной должности. Начинал он свою карьеру в гостиничном магазинчике и всего лет пять назад поступил в Куинз младшим привратником. А когда его семидесятидвухлетний предшественник удалился наконец на покой – вовсе не из-за старости, как заявил он, а потому что пора дать дорогу молодежи, – сметливость и расторопность Хайдена позволила ему занять этот важный пост.

– Спасибо, вы очень любезны, – поблагодарил Пауэрскорт, садясь у огня.

– Так вот, сэр, данные разведки, как вы бы, наверное, сказали, можно поделить на две части. Будет ли с них какой толк, вам виднее. Ну, значит, вы хотели, чтоб мы проследили, не придет ли какая молодая леди пораньше, а на службу не останется. Ладно, нашлась одна такая, пришла за час до всех остальных. Молодой Мэтьюс с ней поговорил. Он, когда хочет, с дамочками очень даже разлюбезный. Она ему и говорит: зовут, мол, Ева Адамс, проживает в Финсбери, Иден-стрит [38]38
  Eden (англ.) – рай, Иден-стрит – буквально, Райская улица.


[Закрыть], дом 7.

Пауэрскорт рассмеялся.

– Ага, и я ему про то же, сэр, – радостно кивнул Хайден. – Говорю: надули тебя, темноту, надули, Библию ты, парень, забыл. Даже план Лондона ему показал, давай, ищи, говорю, где в Финсбери, Иден-стрит. Что, нету, а?

– Да-да, хорошо. А какой показалась ему эта дама, мистер Хайден? Что он заметил?

Хайден ухмыльнулся.

– У Мэтьюса на дамочек глаз острый. Слова, какими он ее описывал, и чем бы он мечтал с ней заняться, я уж повторять не буду. В общем, по его словам, лет ей примерно тридцать, выговор вроде благородный, блондинка с карими глазами, фигура такая красивая.

– А раньше он ее не видел?

– Прежде не видал, но опять свидеться очень даже не прочь. Ей, говорит, молодой кавалер в самую пору. Ему-то всего девятнадцать.

– Что ж, – улыбнулся Пауэрскорт, – надо думать, он хорошо к ней присмотрелся. А как насчет второго задания?

Рональд Хайден вздохнул и почесал в затылке.

– Тут дело странное, сэр. Вы помните, те двое наших, которые заметили тут чужака, так они на него глядели больше со спины, а спереди, почитай, и не видали. Так вот они оба сегодня в церкви снова вроде бы его приметили, да после стало ясно, что промашка вышла.

– Но почему? – насторожился Пауэрскорт. Смекалистого Хайдена могло озадачить лишь нечто действительно странное.

– Потому, сэр, что со спины издали поначалу-то признали того человека, а оказалось – это миссис Донтси. Ну, тогда и поняли, значит, что промахнулись. Странно все это.

– А самое странное, что обманулись оба, – задумчиво пробормотал Пауэрскорт и достал свой бумажник. – Что ж, ваши люди отлично поработали, мистер Хайден. Вот вам еще пять фунтов на всех. Берите-берите. И еще одна просьба: нельзя ли раздобыть для меня адрес бывшего эконома Куинза, мистера Бассета?

Хайден сбегал к своему столу в привратницкой и принес потрепанную тетрадь.

– У нас здесь все записаны, сэр. А вот и мистер Бассет: Фулхем, Петли-роуд, дом 15. Занятно, сэр, ведь за неделю до смерти мистер Донтси тоже его адрес спрашивал. А я и забыл про это.

Задумчиво шагая в кабинет Эдварда, Пауэрскорт чуть не столкнулся со старшим инспектором Бичемом.

– Постойте, сэр, у меня есть для вас новости, но я не хотел бы обсуждать их здесь.

Они направились к набережной. Бичем заговорил, лишь когда они отошли подальше от Куинза.

– Мы наконец получили результаты медицинской экспертизы. Доктор Стивенсон был на отдыхе во Франции, поэтому прислал официальный отчет только сейчас. Он должен был определить, каким ядом отравили Донтси.

– Что ж это было?

– Стрихнин, сэр. В содержимом желудка Донтси обнаружено шесть целых тридцать девять сотых грамм стрихнина. У него не было никаких шансов выжить. Смертельная доза – один грамм.

– А время, когда яд поступил в организм? Это удалось определить?

– Вы же знаете медиков, лорд Пауэрскорт. Доктор Стивенсон считает, что это произошло как минимум за пятнадцать минут до смерти, точнее он сказать не может. Мы едва добились от него признания, что яд мог поступить в организм жертвы приблизительно за час-полтора до летального исхода.

– Так, – проговорил Пауэрскорт. – То есть вполне возможно, Донтси проглотил яд на приеме у казначея. С той же вероятностью это могло произойти и в его собственном кабинете, хотя мы понятия не имеем, приходил ли к нему кто-то. Скажите, старший инспектор, вы не знаете, бенчеров у казначея обслуживал лакей или же Сомервилл сам принимал гостей?

– Такой вопрос возник и у меня. Полчаса назад я лично проверил стенограммы допросов, – сказал Бичем. – Так вот, лакеи все до единого были заняты подготовкой банкета. Стало быть, либо джентльмены сами себе наливали, либо их бокалы наполнял казначей.

11

Картинка не складывалась. Ключа к разгадке Пауэрскорт не находил.

И еще раздражал этот Максфилд. Вернее, его отсутствие. Не мог же человек просто исчезнуть с лица земли, бросив вызов тщетно разыскивавшим его поверенным, полиции и частным сыщикам. Джек Бичем сообщил, что одному из его младших офицеров пришла мысль поискать Максфилда в палате лордов. Проверили. Не оказалось и там. Полиция расширила радиус поисков, обследовав все психиатрические клиники и приюты на севере Англии, проверив списки всех, кто за последние три года был призван в ряды вооруженных сил, торгового флота и береговой охраны. Джонни Фицджеральд высказал даже фантастическое предположение о том, что Максфилд вступил во французский Иностранный легион и никогда не вернется в Англию.

Пауэрскорт мерил шагами гостиную. Он мучительно пытался припомнить какую-то деталь беседы с поверенным Мэтью Планкетом. Что-то такое насчет имени… нет-нет, не имени, а прозвища. Дядюшку Планкета прозвали Палачом. Так о нем говорят за глаза, так к нему обращаются друзья, и он на Палача откликается. Могло ли быть что-то подобное в истории с Максфилдом? Может, все так привыкли к его прозвищу, что напрочь позабыли фамилию? Но как это может помочь в поисках?

Пауэрскорт уселся за маленький столик у окна, где иногда писал письма, и глубоко задумался. В отношении неуловимого Максфилда он почему-то был уверен в двух вещах, хотя логике эти выводы не поддавались. Первое – этот человек так или иначе связан с крикетом. Второе – у него серьезные финансовые проблемы, и Донтси оставил ему деньги для уплаты долгов или крупного проигрыша. В неудачные спекуляции Максфилда на бирже верилось с трудом; впрочем, стоит все же справиться у Берка.

И Пауэрскорт начал писать письма. Поверенные фирмы «Планкет, Марлоу и Планкет», интересуясь Ф. Л. Максфилдом, направляли свои запросы директору школы, где учился Донтси, его наставнику в колледже Кембриджа, адъютанту его армейского полка и т. п., а Пауэрскорт писал тамошним служащим при спортплощадках. Спрашивая, не известен ли им человек по имени Максфилд, он просил попытаться припомнить его детское, студенческое, а может, армейское прозвище. Главное, писал он, человек этот увлекался крикетом и, скорее всего, играл в одной команде с Донтси. И только под конец вскользь упоминалось, что адвокат недавно погиб.

Пауэрскорт написал и запечатал пять писем. Он уже собирался отправить их, как вдруг понял, что должен непременно написать смотрителю спортплощадок еще в одном месте. На конверте шестого, последнего послания он вывел адрес: графство Кент, округ Мейдстон, имение Калн.

Сара Хендерсон никак не ожидала, что присутствие мужчины так изменит атмосферу в ее родном доме. Да, хотя ей самой он, худенький, с нервным мальчишеским лицом, казался совсем юным, для всех остальных ее Эдвард (а она уже считала его «своим») – настоящий мужчина. И вот он здесь, в Эктоне, сидит у камина, разговаривает с ее матерью. В этот вечер все шло не так, как Сара предполагала. Она заранее рассказала матери о трагической гибели семьи Эдварда, о его проблемах с заиканием, о том, что сейчас он живет с дедушкой и бабушкой, и была уверена, что мать при встрече устроит ему допрос. Ничего подобного. Сара боялась, что миссис Хендерсон, как обычно, станет сыпать колкостями, пытаясь унизить собеседника. Нет, с появлением Эдварда ее матушку словно подменили, и это даже слегка раздражало Сару, хотя она и сама не могла понять, почему ей так не нравится, что ее мать любезно беседует с молодым человеком, которого впервые видит. В глубине души девушка подозревала, что, видимо, просто ревнует – ну, не ревнует, это, конечно, слишком сильное чувство, а скорее раздосадована тем, что кто-то еще пытается очаровать ее Эдварда. А миссис Хендерсон тем временем демонстрировала глубочайший интерес к предстоящему процессу по делу Панкноула.

– Напомните мне, Эдвард, – мило улыбаясь, попросила она, – когда именно состоится суд? Вы мне сказали, но я тут же позабыла. Память моя, увы, уже не та.

«На жалость бьет, ждет сочувствия!» – мысленно прокомментировала Сара.

– Суд состоится в четверг, миссис Хендерсон, – сказал Эдвард.

– А он действительно такой злодей, этот мистер Панкноул? Прямо как Джек-Потрошитель?

«К старости она стала прямо-таки кровожадной, – отметила Сара. – Неужели и я когда-нибудь буду такой же? О нет, ни за что!»

– Он настоящий негодяй, – непринужденно ответил Эдвард, – хотя, насколько мне известно, никого не убивал. Его не обвиняют ни в чем подобном. Но он обманул и обокрал тысячи людей, а это очень тяжкое преступление.

Эдвард уже как минимум второй раз отвечал на этот вопрос, и его терпение Сару просто поражало.

– Но объясните мне, пожалуйста, еще раз, Эдвард, как он их обманывал? Вы уже рассказывали, но я не совсем поняла.

«О Боже! Сколько раз можно объяснять одно и то же!» – мысленно возмущалась девушка.

Эдвард взял со столика чайную ложку и украдкой подмигнул Саре. У нее сразу же поднялось настроение.

– Представьте, миссис Хендерсон, что эта ложечка – компания номер один. Мистер Панкноул предлагает людям вложить в нее деньги, стать акционерами его грандиозной строительной компании под названием «Свобода». Акции охотно раскупают. Но мистера Панкноула и его компаньонов обуревает жадность. Вместо того чтобы строить недорогое жилье, они просто забирают большую часть денег себе. Дивиденды по акциям должны были выплачиваться дважды в год, и акционерам полагалась часть прибыли. Но поскольку все деньги украдены и платить нечем, мистер Панкноул запускает компанию номер два, вот эту. – Эдвард взял вторую ложечку, на этот раз украдкой послав Саре воздушный поцелуй. – И снова ему удается распродать почти все акции. Полученные за них деньги идут на выплаты вкладчикам первой компании. И так далее, – закончил свой рассказ Эдвард, полагая, что описание компаний номер три, четыре, пять и шесть, составлявших карточный домик Панкноула, только утомит миссис Хендерсон. Да и ложечек не хватило бы.

– Вы замечательно объясняете, Эдвард, – восхитилась пожилая дама.

«Льстит! – сказала себе Сара. – Неужели даже Эдвард падок на лесть?»

– Значит, этот Панкноул все же истинный злодей, – подытожила миссис Хендерсон, с удовольствием повторяя слово «злодей». – Надолго его посадят в тюрьму?

– Сначала его должны признать виновным, миссис Хендерсон, – улыбнулся Эдвард.

«Он вовсе не обязан ей все время улыбаться! – мысленно вознегодовала Сара. – Лучше бы уж заикался!» Но она тут же одернула себя: надо радоваться, ведь Эдвард сегодня разговорился не на шутку. Если так пойдет и дальше, скоро он вообще забудет про свои трудности с речью.

– А вы будете участвовать в процессе, Эдвард? Среди прочих адвокатов?

– Какое-то время да, миссис Хендерсон. Но выступать в суде мне не придется. Я буду только время от времени давать справки своему патрону.

Прощаясь с гостем, миссис Хендерсон превзошла самое себя. Когда Сара помогла ей встать, чтобы увести наверх и уложить в постель, она обернулась и сказала:

– Пожалуйста, помните, Эдвард, у вас в этом доме теперь два близких, друга. Надеюсь, вы будете часто навещать нас – пожалуйста, без всякого стеснения, когда вам только захочется нас увидеть.

Сара мысленно взмолилась, чтобы перспектива докучливых расспросов не отвратила Эдварда от визитов в Эктон. А он в это время думал о том, хватит ли у него храбрости поцеловать Сару, когда она спустится вниз.

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт выглядел спокойным: известие о том, что на него объявлена охота, казалось, его совершенно не взволновало. Ведь постоянный риск стал частью его жизни. Он подвергал себя опасности и в Индии, когда служил в армейской разведке, и в Южной Африке, где налаживал систему сбора секретных данных во время англо-бурской кампании, и на родине, когда, став частным сыщиком, занялся расследованием убийств. Но на самом деле Пауэрскорт отнесся к словам Джонни Фитцджеральда вполне серьезно. Об этом говорило то, что он снова, как когда-то в Индии, начал вести дневник. Тогда он каждый вечер фиксировал полученные в течение суток данные о передвижении, силах и резервах противника, чтобы в случае его гибели можно было использовать эту информацию. Джонни называл такие записи «ежедневными завещаниями». Ну а сейчас детектив кратко описал два нераскрытых убийства, изложил суть проведенных им бесед, перечислил свои версии, подозрения и вопросы, которые собирался выяснить в ближайшие дни. На страницах дневника отсутствовало только имя убийцы. На вопрос «Кто он?» точного ответа пока не было.

Закончив записи и отправив бывшему эконому Куинза Бассету письмо с просьбой принять его завтра днем, Пауэрскорт направился в гостиную, к леди Люси. Сидя за роялем, она тихо наигрывала «Ликуют сердца радостью Христовой» из оратории Генделя. Пауэрскорт любил слушать, как она играет. Он уже собрался попросить жену спеть что-нибудь, как на пороге появился Джонни Фицджеральд с пачкой рисунков в руках. Леди Люси, не отрывая рук от клавиш, шутливо поклонилась.

– Играй, играй, Люси, – кивнул Джонни и патетично продекламировал:

 
Любовь питают музыкой: играйте
Щедрей, сверх меры, чтобы в пресыщенье
Желание, устав, изнемогло.
Еще раз тот напев! Тот, замиравший.
Ах, он ласкал мне слух, как сладкий звук,
Который, вея над грядой фиалок… [39]39
  Начало вступительного монолога герцога Орсино из комедии Шекспира «Двенадцатая ночь». Пер. М. Л. Лозинского.


[Закрыть]
 

Леди Люси улыбнулась ему, а Пауэрскорт вдруг побледнел.

– Я не ошибаюсь, это ведь вступление к «Двенадцатой ночи»?

– Оно самое, дружище, – бодро подтвердил Джонни. – Когда-то я играл в школьном спектакле герцога Орсино. Правда, наш учитель считал, что мне больше подходит роль сэра Тоби, а директор школы – что сэра Эндрю, пьяницы и бездельника еще похлеще сэра Тоби. Как им удалось разглядеть во мне, тогда мальчишке, будущего поклонника Бахуса, загадка! Но режиссер настоял, чтобы я играл Орсино. Фрэнсис, взгляни, я принес черновой макет «Птиц Лондона».

В другое время макет вызвал бы бурные обсуждения, но сегодня Пауэрскорта птицы явно не интересовали. Расхаживая по гостиной, словно адмирал Нельсон по палубе корабля, он что-то бормотал себе под нос, качал головой, а порой застывал у окна, созерцая вечерние огни Манчестер-сквер.

Наконец он остановился перед камином, но Люси видела, что мысли его витали где-то далеко. Она ждала. Джонни внимательно рассматривал рисунки. Он хорошо знал своего друга и понимал его состояние. Однажды зимней ночью, когда они были в Индии, Пауэрскорт целый час метался в проходе между палатками, а потом вошел и абсолютно точно предсказал, что утром враги нападут на них не с юга, к чему все готовились, а с северо-востока.

– Послушайте, – наконец промолвил Пауэрскорт, машинально водя ладонью по каминной полке, – у меня возникла безумная идея. Хочу узнать ваше мнение.

Он замолк, собираясь с мыслями. С улицы слышался цокот копыт и дребезжание кебов, которые делали круг по площади и направлялись к Хай-стрит.

– Сначала просто ряд не связанных между собой фактов.

«Фрэнсис их обязательно пронумерует», – подумала леди Люси и приготовилась загибать пальцы.

– Факт первый, – начал Пауэрскорт, не подозревая, что жена предугадала его дальнейшие действия. – К церкви Темпла приходила, но почему-то не приняла участия в церемонии молодая и весьма привлекательная дама, которая представилась Евой Адамс, проживающей на Иден-стрит. Ни такой улицы, ни дамы с таким именем, разумеется, не существует. Факт второй. В день убийства Донтси по Куинзу бродил какой-то незнакомец. В частности, его видели недалеко от офиса убитого. Не исключено, что этот таинственный визитер посетил Донтси и покинул его кабинет, оставшись незамеченным. Потом его видели у главных ворот, когда он выходил из Куинза. При этом все свидетели отмечают, что незнакомец не произнес ни слова. Факт третий. Привратникам показалось, что они узнали этого человека среди участников поминальной службы в церкви Темпла. Однако они поняли, что обознались, ибо тот, кого они со спины приняли за таинственного незнакомца, при ближайшем рассмотрении оказался не кем иным, как миссис Донтси. Не мог же, в самом деле, джентльмен оказаться дамой. Факт четвертый. Этой зимой в Мидл-Темпл-холле давали юбилейное представление «Двенадцатой ночи» (премьера состоялась там ровно триста лет назад), и этот спектакль посетили супруги Донтси. Как известно, главная героиня пьесы Виола выдает себя за юношу Цезарио. Интрига осложняется тем, что у Виолы есть брат-близнец. Во времена Шекспира женщин на сцену не допускали, так что можно представить, каково пришлось юноше, игравшему девушку, которая притворяется молодым человеком. – Помолчав, Пауэрскорт спросил: – Вы поняли? Мне кажется, тут все ясно.

Леди Люси и Джонни Фицджеральд дружно кивнули.

– Разумеется, это лишь гипотеза и, вполне вероятно, ложная. Но позволим себе представить семейные отношения четы Донтси именно так. Мы знаем, точнее, подозреваем, что, поскольку жене не удалось забеременеть ни от Алекса Донтси, ни от его ближайшего родственника, муж оставляет ее. Женщина, которую он просит родить ему наследника, – та самая Ева Адамс, которая посетила посвященную любовнику поминальную службу. Но Элизабет Донтси знает о планах мужа и хочет ему помешать. Она планирует месть. Вспомнив о Виоле-Цезарио, она переодевается в мужское платье, едет в Куинз и, незаметно проскользнув в кабинет мужа, подсыпает изменнику яд.

– Боже милостивый! – вздрогнула леди Люси.

– А Вудфорд Стюарт? – спросил Джонни.

– Да очень просто. Он видел Элизабет Донтси в Куинзе, а значит, его нельзя оставлять в живых. Через несколько дней миссис Донтси, вероятно, вместе со своим великаном-дворецким, снова появляется в Куинзе и двумя выстрелами убивает Стюарта. Все, кто живет в усадьбах, подобных Калну, умеют стрелять. Миссис Донтси приказывает дворецкому унести и спрятать труп и спокойно возвращается домой.

– Ты думаешь, Фрэнсис, так и было? – недоверчиво произнесла леди Люси. – Значит, ты нашел убийцу?

– Вопрос только в том, как это проверить, – заметил Джонни

– Это нетрудно, Джонни. Завтра утром я пошлю ей телеграмму, а через пару деньков съезжу в Калн на чай. Думаю, я получу ответы на все вопросы.

– Только ничего там не ешь, Фрэнсис, – посоветовал Джонни, – даже если это будет шоколадный торт со сливками. А я буду присматривать за тобой всю дорогу туда и обратно.

Петли-роуд располагалась недалеко от стоящих на набережной пакгаузов. Это оказалась типичная для Фулхема улица с рядами респектабельных домов в викторианском стиле. Здесь жили школьные учителя, банковские служащие и другие представители среднего сословия Лондона. Дом мистера Джона Бассета значился под номером пятнадцать. Дверь отворил сам хозяин. Малый рост, торчащие заостренные уши и аккуратно подстриженная бородка придавали мистеру Бассету сходство с троллем или каким-то другим сказочным персонажем. Гостиную, как отметил Пауэрскорт, усаживаясь в удобное кресло, украшали виды отдаленных уголков мира: африканских пустынь, Арктики (а может, Антарктики), Эвереста и бескрайних лесов Сибири.

– Вы, вероятно, путешественник, мистер Бассет? – учтиво осведомился Пауэрскорт.

«Интересно, висят ли подобные пейзажи в других помещениях, – подумал он, – ведь тогда хозяин мог пересекать пустыню Гоби по дороге в ванную или одолевать пески Аравии, отходя ко сну».

– Хотел бы им быть, – вздохнул тот. – Однако мне суждено было провести жизнь не в каютах кораблей, купе поездов или хотя бы пеших походах, а в стенах бухгалтерии. Чем могу служить, сэр?

– Полагаю, мистер Бассет, вы слышали об убийствах в Куинзе?

Джон Бассет скорбно склонил голову.

– Меня попросили расследовать их, и у меня есть сведения, что незадолго до смерти мистер Донтси навещал вас. Это так?

Тролль погрузился в молчание. Пауэрскорт недоумевал: быть может, вступая в должность, экономы Куинза дают клятву о неразглашении служебных тайн? Впрочем, в этом нет никакого смысла. Что ему могло быть известно? Сколько тарелок хранится в буфете или сколько ложек пропадает за год?

– Я должен кое в чем признаться, лорд Пауэрскорт. Вы уж простите старика. Мне, если Бог распорядится продлить мои дни, скоро исполнится семьдесят семь. Иной раз даже хочется, чтобы Он скорей призвал меня к себе. Памяти совсем уже нет. Я забыл, зачем приходил мистер Донтси. Помнится только, он что-то спрашивал, а я не смог ответить и должен был справиться у бенчера, который отвечает за финансы Куинза.

– Может, все-таки попытаетесь припомнить, о чем именно он спрашивал? – мягко попросил Пауэрскорт, уже понимая, что зря тратит время. – Хоть что-нибудь?

Морщинистое лицо тролля вдруг прояснилось:

– Кажется, вспомнил. Ничего такого важного, что-то о стипендиях неимущим студентам.

Пауэрскорт был разочарован. «Лучше бы я вернулся к завещаниям бенчеров», – с тоской подумал он. Эдвард взял это на себя, сказав, что навыки работы в архиве пригодятся ему в будущем. Однако просто встать и уйти, не просидев у старика и пяти минут и оставив его наедине со всеми этими пустынями и бескрайними лесами, было бы непростительной черствостью.

– Мистер Бассет, расскажите мне, пожалуйста, о вашей работе в Куинзе. В чем, собственно, заключаются обязанности эконома?

Джон Бассет довольно улыбнулся:

– С тех пор как я пятьдесят лет назад получил эту должность, мало что изменилось, сэр. Но я свое дело исполнял исправно. Отлично помню времена Крымской войны. А вот Бурскую [40]40
  Англо-бурская война 1899–1902 гг.


[Закрыть]похуже.

Тролль поудобнее устроился на стуле, явно приготовившись к длинному монологу.

– Деньги приходят и уходят, – объявил он, будто ему открылась неизвестная доселе святая заповедь. – Хитрая это штука, сэр. Те деньги, что поступают, это от адвокатских контор. Им дешевле выходит, если оплатить сразу за год и еду, и вино. А деньги, что расходуются, это на провизию, а еще бенчерам, да на жалованье слугам, садовникам и еще на ремонт всякий – обойщикам там, плотникам, малярам. Когда приход с расходом примерно поровну, так и хорошо. Когда приход больше расхода, еще лучше. Но если уж расход больше прихода, жди неприятностей. У меня, честно скажу, сэр, всего один раз эта беда приключилась. Когда понадобилось срочно все перекрашивать к неожиданному визиту королевы Виктории.

– Понимаю, понимаю, – заверил его Пауэрскорт. – А какие у эконома отношения с тем, кто отвечает за все финансы корпорации? Кажется, его называют бенчером-контролером?

– Верно, сэр. Двое их было при мне, этих контролеров. Сначала мистер Джеймс Найтон, а потом его место занял мистер Обадья Колбрук, он все еще служит, хоть годами старше меня, вот-вот уж восемьдесят стукнет. Не понять мне, почему в Куинзе бенчеры на покой не идут, как в других Иннах. Ну, с контролерами я ладил, в особенности с Колбруком.

Тролль склонился к собеседнику и понизил голос, словно собирался выдать государственную тайну:

– Тут такое дело, сэр, этот наш мистер Найтон, он был то ли из квакеров, то ли из какой другой секты, где не верят в омовение или еще чего. В общем, он капли в рот не брал. Настоящий трезвенник. А мистер Колбрук, тот кроме финансов еще и винами ведал. Бывало, позовет меня и говорит: «Пригубите, Бассет. Если вам по вкусу, так и рядовым юристам сгодится». Уж и не знаю, комплимент мне он тогда делал или наоборот?

– Разумеется, комплимент, мистер Бассет. Талант дегустатора – большая редкость. И что, мистер Обадья Колбрук контролировал крупные суммы? Какие-то значительные поступления, инвестиции?

– Счетов было два вида, лорд. Порядок там и там обычный: вот приход, вот расход. Но я-то вел простой хозяйственный баланс, а мистер Колбрук – специальный. Тех счетов, лорд, я никак не касался.

– И даже никогда не заглядывали в них? Ну, хоть одним глазком?

– Не было у меня такого права! – возмущенно воскликнул тролль, явно оскорбленный подобными подозрениями. – Я никогда бы этого не сделал!

– Простите, мистер Бассет, у меня в мыслях не было предположить что-то подобное, – поспешил успокоить старика Пауэрскорт и тут вдруг вспомнил текст одного из завещаний. – Скажите, а о стипендиях малоимущим студентам, что интересовали адвоката Донтси, вам что-то удалось выяснить?

– Это целиком относилось к ведению мистера Колбрука, сэр.

– Ясно, – кивнул Пауэрскорт. – И последний вопрос. Подумайте хорошенько, мистер Бассет, могло ли что-то в финансовых делах Куинза стать поводом для убийства?

– Нет, клянусь честью, сэр, – поспешно ответил Джон Бассет.

На следующий день Пауэрскорта ожидало весьма интересное зрелище – слушание по делу Панкноула в Суде Королевской скамьи под председательством лорда верховного судьи [41]41
  Лорд верховный судья – председатель одного из высших британских судов, Суда Королевской скамьи, и заместитель председателя Канцелярского (Верховного) суда.


[Закрыть]Вебстера. Процесс начался еще вчера, но полтора дня в закрытом режиме оглашались предварительные заявления, опровержения и возражения. После перерыва ожидались публичные прения сторон и перекрестный допрос подсудимого. Обвинение представлял Максвелл Керк, начальник Донтси, его младшим партнером-референтом был назначен Эдвард. С раннего утра по всему Стрэнду чуть ли не до моста Ватерлоо выстроилась длинная очередь: народ жаждал увидеть Иеремию Панкноула на скамье подсудимых. Многие из этих людей лишились из-за него своих честных трудовых сбережений, причем простых британцев, которых заманил в свои сети ловкий аферист, оказалось так много, что четверо из присяжных получили отвод. Адвокатам защиты удалось доказать факт их «личной финансовой заинтересованности» в результатах дела.

Эдвард, который в мантии и парике выглядел еще моложе, чем обычно, встретил Пауэрскорта и провел его сквозь толпу к залу суда. Усадив детектива во второй ряд, где сидели поверенные, юноша занял место рядом с Керком на передней скамье, прямо перед присяжными и восседавшим чуть правее судьи Вебстера.

Керк торжественно начал свою речь. На вчерашнем закрытом заседании он обосновал мотивы судебного преследования, сегодня же намеревался обличить главные из приемов мошенника, чтобы обрисовать присяжным картину преступления и подготовить их к перекрестному допросу. Разрабатывая стратегию обвинения, он посоветовался с Эдвардом, и они сошлись на том, что, хотя многочисленные детали бухгалтерских проводок, переоценки активов и прочая экономическая специфика в данном случае, безусловно, важны, они, скорее всего, пролетят мимо ушей присяжных. Поэтому решено было, исключив массу технических подробностей, втолковать им основные, наиболее понятные пункты аферы.

Керк излагал суть дела спокойно и внятно, без патетики. Он не был сторонником театральных эффектов, драматической жестикуляции и прочих приемов, которыми увлекаются некоторые адвокаты. Но через четверть часа произошло что-то странное. Голос его зазвучал все тише и неразборчивее, потом Керк покачнулся, с лица его градом покатил пот. В группе защиты возбужденно зашептались.

Сидевший там Чарлз Огастес Пью, самый элегантный если не в Лондоне, то, без сомнения, в этом зале, сегодня был в жемчужно-сером костюме итальянского покроя и шелковой нежно-голубой рубашке. Глядя на него, Пауэрскорт заметил, что адвокаты защиты начали обмениваться записками со своими поверенными. Эдвард встревоженно обернулся. По залу прокатился ропот: что случилось? Обвинитель пьян? Или это сердечный приступ?

Громким ударом молотка судья Вебстер призвал всех к порядку.

– Тишина! – гаркнул он, грозно глядя в зал. – Объявляется перерыв на пятнадцать минут. Если мистеру Керку не удастся закончить выступление, речь обвинителя продолжит его младший партнер.

Судья стремительно вышел. Двое служителей помогли Керку добраться до комнаты отдыха, третий побежал за врачом. Зрители, опасаясь потерять свои места и снова оказаться в хвосте очереди, не покидали зал. Помощники Керка лихорадочно листали толстый истрепанный справочник по судебному регламенту. Эдвард побелел как полотно – худший из его кошмаров становился явью. И пока он нервно переговаривался с клерком из своего бюро, Пауэрскорт подозвал одного из юных посыльных, болтавшихся по залу, готовых исполнить любое поручение.

– Вы знаете, где находится офис мистера Керка?

Парнишка кивнул.

– Бегите туда со всех ног и разыщите на самом верхнем этаже стенографистку Сару Хендерсон. Скажите, что вы от Пауэрскорта, что ее Эдварду придется выступать в суде и ей надо немедленно прийти сюда.

Курьер помчался исполнять поручение, а Пауэрскорт прислушался к словам клерка, который разговаривал с Эдвардом и старшим поверенным обвинения.

– Пока не выяснится, что произошло с мистером Керком, – говорил он, – его речь должен продолжить мистер Эдвард. Мы не можем просить отсрочки, нам ее не предоставят. Все адвокаты, принимающие участие в процессе, обязаны заменять друг друга в случае необходимости. Если мистер Эдвард не выступит, дело будет закрыто автоматически на основании нарушения процессуальных норм. Панкноула и компанию отпустят на свободу сегодня же, а поскольку вторично судить по тому же обвинению нельзя, мошенников уже никогда не привлекут к ответственности. А к адвокатам мистера Керка не обратиться больше ни один клиент.

Эдвард стоял, опустив голову. Он сейчас выглядел даже хуже своего занемогшего патрона. Пауэрскорт понял, что должен поддержать его, и взглянул на часы: до конца перерыва оставалось шесть минут.

– Эдвард, – он взял юношу под локоть, – это ведь вы составляли большинство вопросов для мистера Керка?

– Я готовил все, – уныло вздохнул Эдвард.

– Ну вот, видите. А теперь вам остается только произнести их вслух. Вы сможете, я нисколько не сомневаюсь. Подумайте обо всех, кто так хочет, так ждет вашей победы. Вспомните о своих коллегах, о ваших бабушке и дедушке, о леди Люси, Томасе, Оливии и близнецах – все они твердо знают, что у вас все получится. Подумайте о Саре, она с минуты на минуту будет здесь, вспомните, как ее матушка мечтала, чтобы вы выступали в суде.