Предатели

Текст добавлен: 16 июля 2025, 23:16

Текст книги "Предатели"

Автор книги: Дэвид Безмозгис

Жанр:

Современная проза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

Дверь между столами вела в кабинет. Она была открыта. За большим столом сидела женщина и смотрела на Котлера. В пепельнице у ее локтя дымилась сигарета. Она взяла ее и жестом пригласила Котлера и Лиору войти.

– Садитесь, – сказала она. – И пожалуйста, закройте дверь в коридор.

Котлер и Лиора сели на стулья напротив нее.

– Не возражаете, если я буду курить? – спросила она, так и не поднося сигарету ко рту.

– Курите, – сказал Котлер.

Она подошла к окну и приоткрыла его.

– На улице жарко, а кондиционеров нет, вот я и держу окно закрытым. Но это немного вытянет дым.

Вернувшись на место, она ловко стряхнула пепел и сделала знак, что готова слушать. Котлер видел многих хозяек таких кабинетов – все они были похожи. Строгие, расчетливые, рачительные, привычные к бесконечным просьбам. Холодные, но не злые. Матери бедных семейств, способные обходиться малым.

– Итак, господин Котлер, чему обязана такой честью? – спросила Нина Семеновна, если и заискивая перед ним, то самую малость. – По телефону вы были крайне лаконичны.

– Спасибо, что согласились так срочно нас принять.

– Не каждый день мне звонит сам Барух Котлер. Как я уже сказала, для меня это честь. Надеюсь, вас не смутит, если я скажу, что вы для меня герой.

– Очень даже смутит. Но всегда приятно, когда тебя помнят. Особенно когда ты уже канул в безвестность.

– Насчет вашей безвестности я сильно сомневаюсь.

– Ничего страшного в этом нет. Времена меняются. Раньше я по «Хеседу» неузнанным пройти бы не смог.

– А вас не узнали?

– Ни ваш охранник, ни мужчина в коридоре – он вообще усомнился в том, что я еврей. Это спускает с небес на землю. Что очень даже неплохо.

– У людей по горло своих проблем, они ими заняты.

– И имеют на это полное право, – сказал Котлер.

Нина Семеновна сделала затяжку и перевела взгляд с Котлера на Лиору.

– Прошу прощения, – сказал Котлер. – Я вас не представил. Это Лиора Розенберг.

– Знаю, – сказала Нина Семеновна. – Я читаю газеты.

– Ясно, – сказал Котлер.

– Значит, ответ на великую загадку «Куда они направились?» звучит так: «В Крым».

– Да, в Ялту. Потянула ностальгия по детству. Неудачный был выбор.

– Почему неудачный? Ялта, Крым по-прежнему красивы. Не вижу ничего плохого в такого рода ностальгии. Почаще бы она у евреев возникал а. Мы не Одесса. К нам мало кто приезжает.

– Согласен. В Крыму красиво. Только не ко времени мы сюда приехали. Все наши планы полетели кувырком. Произошла, знаете ли, одна совершенно невероятная встреча…

Больше ничего добавлять не нужно, понял Котлер; отрывочных сведений Нине Семеновне хватило, чтобы у нее сложилась вся картина. Вскользь упомянутая Ялта. Невероятная встреча. Их появление у нее в кабинете. Ее лицо на глазах окаменело. И до Котлера дошло, что ее небывалое радушие было вызвано исключительно скандалом, о котором она прочитала в газетах. Мысль о том, что их визит связан с Танкилевичем, ей в голову не приходила.

Семнадцать

Танкилевич наклонился над цинковой ванной во дворе. В ней лежали листки – копия его письма к Хаве Марголис. Коробок со спичками был наготове. Это письмо надлежит сжечь. Он долго его хранил – глупо обманывал себя. Воображал, что после его смерти дочери найдут это письмо, и им откроется правда об их загадочном отце. Это утешало. То, в чем он не мог признаться при жизни, они прочтут после смерти, в его собственном изложении. После безрезультатной поездки в больницу Танкилевича охватило желание перечитать письмо, и он отыскал его в кабинете. Давным-давно он не брал его в руки. Как отослал десять лет назад, так с тех пор к нему и не прикасался, хотя до последней, кажется, запятой помнил все, о чем в нем говорилось.

Перечитал – и отправился за спичками.

Тем временем Светлана без сил лежала на диване. Глаза она прикрыла рукой. Так с дивана и раздавала указания – сначала попросила не шебуршить в соседней комнате, а увидев, что он идет во двор, стала умолять сидеть дома.

Прочитав письмо, Танкилевич вспомнил то, что сумел вытеснить из памяти. Он действительно помнил почти каждое слово, но забыл, почему он вообще это письмо написал. Меж тем причина, цель его письма постыдно проглядывали в каждой строке. Письмо он написал вскоре после того, как умер брат. Как же он об этом забыл? Написал, оказавшись в отчаянной нужде. Отсюда этот выспренний, требовательный тон. Теперь он вспомнил. Первым делом он тогда обратился к Хаве Марголис: «Прости, пощади, спаси», – а когда она не ответила, кинулся к Нине Семеновне. Письмо его было воплем человека слабого, он таких презирал. Не таким хотелось ему предстать перед дочерями. Лучше вообще ничего не оставлять.

Не успел он чиркнуть спичкой, как в доме зазвонил телефон. Сам не зная почему, повинуясь какому-то внутреннему голосу, он так и остался стоять с зажженной спичкой. После второго звонка Светлана взяла трубку. Танкилевич ждал. Бросил спичку на сухую, потрескавшуюся землю, тщательно затоптал. Вскоре из дома с трубкой в руке выскочила Светлана.

– Тебя, – задыхаясь, выпалила она.

Танкилевич взял трубку и услышал голос Нины Семеновны. Она сказала:

– Господин Танкилевич, я тут подумала над нашим разговором.

– Да, – сказал Танкилевич.

– И решила смягчиться, – сказала Нина Семеновна, тон ее при этом оставался железным.

– Почему? – спросил Танкилевич.

– Вы бы лучше не вопросы задавали, господин Танкилевич, а сказали спасибо.

– И все-таки хотелось бы знать, – уперся Танкилевич.

– Почему? Потому что солнце светит, – ответила Нина Семеновна. – Или, может, вы хотите, чтобы я переменила решение?

У Светланы – она стояла рядом и все слышала – глаза от ужаса полезли на лоб.

«Да делайте что хотите, – подумал Танкилевич. – И идите к черту!»

А вслух сказал:

– Нет.

– От вас благодарности не дождешься, – сказала Нина Семеновна и прибавила: – Пособие будет высылаться вам по почте.

Танкилевич вернул трубку Светлане.

– Ну что? – спросила она.

– Иди благодари Бога, – сказал Танкилевич. Он зажег спичку и поднес ее к письму.

Восемнадцать

От терминала для внутренних рейсов киевского аэропорта Борисполь до парковки тянулись в ряд высокие раскидистые каштаны, стволы их были выкрашены белой краской. Под ними поставили скамейки, чтобы пассажиры могли передохнуть. Лиора сказала Котлеру, что ей, перед тем как перейти на международный терминал и сесть на рейс до Тель-Авива, хочется немного там посидеть. Был одиннадцатый час вечера, и под кронами сгустилась темнота. Дул легкий ветерок. В этом укромном месте Котлер с Лиорой были не одни; желание присесть перед дальней дорогой привлекло сюда и других пассажиров. На одной из скамеек приютилось семейство – родители и двое маленьких детей. Один малыш спал у отца на руках, другой сонно жевал выданную матерью булочку. На другой скамейке, полускрытый сумраком, тихо сидел одинокий мужчина – пил из бутылки пиво и курил сигарету. Тишину время от времени нарушал звук автомобиля, выезжавшего с парковки, да каждые несколько минут в небо по красивой дуге взмывал самолет, и вскоре от него оставались лишь мигающие огоньки – на носу белые, на крыльях зеленые и красные.

Лиора и Котлер сидели немного поодаль друг от друга и молчали. Потом Лиора протянула руку и вложила ее в ладонь Котлера. Теперь они сидели, держась за руки, но по-прежнему не говоря ни слова. Это было прощание – что тут скажешь? Интересно, подумала Лиора, если б они не приехали в Ялту, не встретили Танкилевича и Бенцион не совершил бы самострел, могло ли у них все сложиться иначе? Или ход событий был предрешен? Лиора представила Бенциона – как он лежит в больнице, с искалеченной рукой. Он всегда казался ей скромным, серьезным, прямодушным мальчиком. Ее приязнь к нему, к Дафне да и к Мирьям никак не уменьшилась. Они приняли ее как свою, и это была для нее честь. А теперь она не сможет ни навестить его, ни передать открытку с пожеланием скорейшего выздоровления. Не приходилось сомневаться, что на такой поступок его толкнули пертурбации не только в стране, но и дома. Совсем скоро они снова во все это окунутся, и ей тоже предстоит решать, как жить дальше. Так что она рада была посидеть в полутьме и продлить их прощание – момент самой светлой близости за все их путешествие. В целом же от поездки осталось ощущение смутного неудовольствия. Ей вдруг открылось то, что следовало бы понять давно. Отказ Котлера не пойти на компромисс там, на скамейке в парке, стал предвестником краха не только его брака, но и их романа. Эта поездка, с которой, казалось, начнется их новая жизнь, положила ему конец. Если копнуть глубже, их с Котлером отношения с самого начала строились на непрочной основе. На девичьей влюбленности, на которой надо было бы поставить точку. Ей захотелось, чтобы святой оказался еще и мужчиной. С тем же успехом можно было захотеть, чтобы день сделался еще и ночью. Святой любит не кого-то одного, а весь мир, тогда как мужчине дороже всего мира одна-единственная. Поэтому со святым может жить лишь святая. А она не святая, хоть, было время, и стремилась ею стать.

Думая, будто ты для кого-то недостаточно хорош, ты словно ставишь это ему в укор, однако укорить Баруха, считала Лиора, имела право лишь она. И больше никто в мире. В мир они вернутся, когда встанут в очередь на рейс в Тель-Авив и их опознают. В кабинете у Нины Семеновны прозвучал первый звоночек. Все стало ясно по ее лицу, когда они вошли, а также по тому, как она отнеслась к просьбе Баруха. Собственно, они и ожидали чего-то в этом роде, но это уже было через край.

– Если все откроется и возникнут проблемы, – спросила Нина Семеновна, – кто меня защитит? В таком ли вы сейчас положении, чтобы гарантировать мне защиту?

– Что до гарантий, – сказал Котлер, – то даже в лучшие времена никто ничего гарантировать не может. Сделайте это не потому, что у вас есть гарантии, а потому, что так правильно.

– Тогда я лучше буду думать, что это неправильно.

– Ни к чему его наказывать. Если уж я смог его простить, то и вы сможете.

Нина Семеновна резко повернулась к Лиоре.

– Вы все сидите и молчите. Полагаю, нам стоило бы узнать и ваше мнение?

Котлер тоже повернулся к Лиоре.

– Пусть живет, – сказала она.

Кода

В самолете до Тель-Авива Котлер надвинул шляпу поглубже. Он сидел посредине, Лиора у окна. Возле прохода расположился молодой хасид с пейсами, весь в черном. Вообще-то в центре полагалось сидеть Лиоре, но хасид вежливо попросил их поменяться местами. Он не стал объяснять почему, а они не стали спрашивать Самолет был набит под завязку. Затевать споры о равноправии было ни к чему.

Рейс выполняла украинская авиакомпания, и на борту наблюдалось смешение людей, какое теперь случается только во время таких полетов. Их самолет походил на маленький летучий штетл. Оживший рассказ Шолом-Алейхема. Бок о бок, ряд за рядом сидели евреи всех толков. Одни хасиды молились Богу по-своему, хасиды соперничающего толка – по-другому, сионисты-ортодоксы – по-третьему. Были семьи из торгового сословия – они говорили на иврите, и семьи так называемых бизнесменов – эти общались по-русски. Были, подобно Котлеру с Лиорой, представители творческих профессий и интеллектуалы, озабоченные великими философскими вопросами. И молодые американские евреи, беспечные, легкомысленные и недалекие – они не знали исторических потрясений и доверчиво смотрели на мир. Тут и там сидели русские и украинцы, спокойные и невозмутимые, за долгие годы привыкшие к любым евреям. Это была модель сосуществования, какой мир не знал, какую нигде и никому не удалось создать. Приземлится самолет – и они снова рассеются, разбредутся каждый по свою сторону баррикады.

Как все изменилось, подумал Котлер, по сравнению с его первым прилетом в Израиль. Чуть ли не с точностью до наоборот.

Четверть века назад его переполняла радость. Его ждал весь Израиль. Премьер-министр официально прислал за ним самолет. Они летели из Праги в Тель-Авив – только израильский экипаж, два дипломата, Мирьям и он. Это был зенит его жизни. Его переполняли надежды и оптимизм.

Сейчас, на борту самолета, среди соотечественников, в идеальном для себя окружении, он прятался под шляпой. При мысли об Израиле его все так же охватывало радостное изумление: после многих тысяч лет изгнания его народ вернулся на родину, ему повезло родиться в это время, он одолел ужасных врагов и обрел место здесь, – но за ее будущее было страшно. Соотечественники больше не ждали, сгорая от нетерпения, его в аэропорту. Напротив, он стал мишенью для презрения и насмешек. Время его миновало. Страна жаждала нового, совсем другого героя. Вероятно, ему стоит гордиться, ведь некогда он все же сумел стать для нее героем.

Но он помнил, как в тот вечер, четверть века назад, когда перед ним впервые промелькнула эта земля, когда перед глазами пронеслись темные очертания Иерусалима, древнего города, всего в огнях, – сердце его увеличилось до предела, словно кто-то взял его сверху и снизу и потянул, глаза наполнились слезами вековечного горя и благодарности, а в голове чей-то таинственный голос громко произнес слова псалма: «Когда возвращал Господь плен Сиона, мы были как бы видящие во сне»^[33]. Он помнил, как крепко сжал руку Мирьям и не отпускал ее, пока они снижались, потому что от нетерпения ему хотелось выскочить из самолета, помнил взлетную полосу и на ней почетный караул, духовой оркестр, полощущиеся на ветру флаги и лица тысяч ликующих людей – еще до того, как он вышел к ним, они не удержались и запели.

«Давид, сын Израиля, пребудет, пребудет вовек!»

Коротко об авторе

Дэвид Безмозгис (р. 1973) – канадский писатель и режиссер. Родился в Риге, в возрасте шести лет иммигрировал с семьей в Канаду. Окончил университет МакГилла и Школу кино и телевидения Университета Южной Калифорнии. Учась в школе и после снимал короткометражные фильмы, как документальные, так и художественные. В 1999 году – документальный фильм «Л.-А. Моэль» (сценарист и режиссер). Фильм получил главную премию для начинающих кинорежиссеров; в 2001-м – короткометражную комедию «Алмазный нос»; в 2003 году – документальный фильм «Подлинная история, первое испытание».

Рассказы Дэвида Безмозгиса публиковались в «Нью-Йоркере», «Харперс», входили в сборники «Лучших американских рассказов» (2005, 2008).

В 2009 году на экраны вышел первый полнометражный художественный фильм Дэвида Безмозгиса «День королевы Виктории» по его сценарию, он же был и его режиссером. Фильм показывали на Московском международном фестивале, фестивалях в Афинах, Сеуле, а также на Еврейских фестивалях в Сан-Франциско и Торонто.

В 2015 году вышел второй художественный фильм – «Наташа» по одноименному рассказу Дэвида Безмозгиса, он же был его сценаристом и режиссером.

Книга «Наташа и другие рассказы» (2004; рус. пер. «Книжники», 2013) была названа лучшей первой книгой, одной из 25 лучших книг года.

По списку «Нью-Йоркера» 2010 года, Дэвид Безмозгис вошел в двадцатку лучших писателей до сорока лет. Критики увидели в нем наследника Бабеля, Филипа Рота и Бернарда Маламуда.

Первый его роман – «Свободный мир» вышел в 2011 году; второй («Предатели») был опубликован в 2014 м. В 2019 году вышел второй сборник рассказов – «Город иммигрантов».

И пишет прозу, и снимает фильмы Дэвид Безмозгис по преимуществу о евреях, иммигрировавших из СССР. Стараются ли они обосноваться в Канаде, как герои «Наташи и других рассказов» и «Города иммигрантов», оказываются ли на перепутье в Италии в ожидании, куда их занесет дальше («Свободный мир»), или уже освоились в Израиле («Предатели»), всем им предстоит адаптироваться в новом мире с незнакомыми законами, устоями и даже привычками.

Филип Рот больше не пишет, так что пора обратить внимание на Дэвида Безмозгиса. Его дерзость и стиль из ряда вон, а «Предатели» – его лучшая, самая мастерски построенная, самая мощная книга. – Гари Штейнгарт

Безмозгис пишет проницательно, емко, он – в своих вершинах – и голосом, и юмором, и тем, что его заботит, напоминает Рота. Характеры у него живые, яркие. – FINANCIAL TIMES

В «Предателях» Безмозгис с точно скальпелем вскрывает историю жизней, сформированных и исковерканных тиранией, соблазнами и требованиями совести. Но едва нам кажется, что мы поняли, в чем суть нравственного конфликта, Дэвид Безмозгис приоткрывает еще один его слой. – Бен Фонтан

Безмозгису удалось воссоздать надежды и разочарования советских диссидентов и еврейских активистов, уехавших из СССР в Израиль. – THE GUARDIAN

notes

Примечания

Давид Разиэль (урожд. Розенсон; 1910–1941) – один из руководителей подпольной военной организации «Иргун», его именем названы улицы в разных городах Израиля. – Здесь и далее примеч. перев.

Старейшая ежедневная израильская газета, выходит на иврите и на английском языке.

Речь идет о выводе еврейских поселений с территории сектора Газа, а также частично из Самарии, так называемом Плане одностороннего размежевания (известен также как «Размежевание»). Он был осуществлен в 2005 г. по инициативе премьер-министра Ариэля Шарона.

Еврейская благотворительная организация. Осуществляет различные виды помощи наиболее незащищенным: инвалидам, одиноким, малоимущим и т. д.

В годы Второй мировой войны административный орган еврейского самоуправления. Германские оккупационные власти учреждали их в каждом гетто, чтобы обеспечить выполнение приказов нацистов.

Человек, который работает на благо общины, отказываясь от другой работы (иврит).

Вт., 16:20.

Как дела (иврит).

Доброе утро (иврит).

Горе мне! (идиш)

Одна из трех ежедневных молитв в иудаизме, читается по утрам (иврит).

Удачи! (иврит)

«Голубое на белом» (иврит).

Александр Сергеевич Есенин-Вольпин (1924–2016) – математик, один из первых правозащитников в СССР.

Женская сионистская организация США. Основана в 1912 г.

Элемент молитвенного облачения иудеев. Две коробочки, содержащие написанные на пергаменте отрывки из Торы. Тфилин повязывается на лоб и на руку.

Дан., 5:27