Текст книги "Скеллиг"
Автор книги: Дэвид Алмонд
Жанр:
Детская фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)
Глава 32
Доктор Смертью сидел напротив меня за кухонным столом и держал меня за руки своими длинными узловатыми пальцами. От него пахло табаком. Кожа на тыльной стороне его ладоней вся была в бурых пятнышках. Папа излагал ему знакомую историю: как я вдруг исчез среди ночи и бродил по улицам, словно лунатик. В его голосе до сих пор сквозил испуг – он и вправду очень за меня перепугался. И мне ужасно хотелось его успокоить, объяснить, что со мной ничегошеньки не случилось.
– Я проснулся, а его нет. Я это сразу понял, еще не встав с постели. Когда кого-то любишь, беду чувствуешь каким-то десятым чувством. Верно, Дан?
Доктор Смертью изобразил улыбку; но смотрел по-прежнему непонимающе и колюче.
– Говорите, с ним была девочка?
– Да, Мина. Она увидела его ночью из окна. И вышла на улицу – помочь. Тоже за него испугалась. Так ведь, Майкл?
Я кивнул.
Доктор Смертью облизнулся.
– Мина. У меня такой пациентки нет, – произнес он. – Я ее не знаю.
Он сделал новую попытку улыбнуться.
– Значит, ты лунатик. – Он с сомнением вздернул брови. – Это правда?
Я смотрел прямо, не отводя глаз.
– Да, правда.
Он сверлил меня взглядом – холодным, бесстрастным. А сам – бледный как смерть. Уж у него за спиной крылья не вырастут.
– Дай-ка я тебя осмотрю.
Я встал, подошел поближе. Он посветил мне в глаза крошечным фонариком: сначала в один, потом в другой. Потом посветил в уши. Он дышал прямо мне в лицо. От него пахло одеколоном. Потом он задрал мне рубашку и принялся прослушивать спину и грудь стетоскопом. Руки у него были какие-то липкие.
– Какое сегодня число? – спросил он вдруг. – Какой месяц? Как зовут нашего премьер-министра?
Папа смотрел на нас и нервно покусывал губы.
– Умница, – пробормотал он, когда я без запинки ответил на вопросы.
Доктор Смертью взял меня за подбородок, приподнял.
– Ты ничего не хочешь мне рассказать?
Я покачал головой.
– Не робей. Мы с твоим отцом тоже это проходили. Такой период у всех бывает.
Я снова покачал головой.
– Крепкий, здоровый парень, – постановил доктор. – Теперь за ним нужен глаз да глаз. – Он хитровато усмехнулся. – Чтоб из кровати по ночам не выпрыгивал.
Он притянул меня к себе.
– У тебя сейчас непростое время. Внутри, в организме, все меняется. И окружающий мир порой кажется безумным и зловещим. Но ты все одолеешь.
– А Эрни вы лечили? – спросил я.
Он явно не понял, нахмурился.
– Эрни Майерса. Того, кто жил тут раньше.
– А, конечно. Этот из моих.
– А он не жаловался на… ну, будто ему что-то мерещится?
– Мерещится?
– Да, всякое. То в доме, то в саду.
Краем глаза я видел, что папа снова нервно кусает тубы.
– Мистер Майсрс был очень болен, – произнес доктор Смертью. – В сущности, он долгие годы бьит при смерти.
– Я знаю.
– Чем ближе человек к смерти, тем больше меняется его сознание. Оно становится… менее упорядоченным.
– У него тоже было?
– Ему виделось то одно, то другое. У меня таких пациентов много.
Он снова ухватил меня длинными пальцами за подбородок.
– А ты почаще итрай с друзьями в футбол. И, думаю, пора вернуться в школу. – Он взглянул на папу. – Да-да, нора. Он засиделся дома. – Доктор Смертью погладил мои вихры. – В этой голове слишком много дум, сомнений и тревог.
Папа проводил его до двери. Я слышал, как они перешептывались в коридоре.
Завтра – в школу, – весело сказал папа, вернувшись на кухню. Он старательно хорохорился, но по-прежнему покусывал губы и поглядывал на меня испуганно.
– Пап, ты прости меня, – прошептал я.
Он обнял меня крепко-крепко. Мы постояли так немного. Потом выглянули в сад.
– Почему ты расспрашивал об Эрни? – тихонько спросил папа.
– Не знаю. Так просто.
– Ты действительно ходил во сне? Ты сказал правду?
Мне ужасно хотелось выложить начистоту: про Сксллига, про сов, про все, что мы с Миной пережили ночью. Но я представил, как дико это прозвучит, и прикусил язык.
– Конечно, папа. Я сказал правду.
Глава 33
Наутро я и в самом деле отправился в школу. Урок Распутин начал с того, что заставил всех одноклассников меня бурно поприветствовать. Я, по сто словам, много пропустил, но он верит, что я быстро все нагоню. Я же в ответ сказал, что изучал эволюцию и знаю про археоптерикса. Он аж глаза выкатил от изумления.
– А как вы думаете, в современном мире, среди людей, есть такие существа? – спросил я.
Он выпучился еще больше.
– Ну, есть люди, которые не совсем люди, а существа, умеющие летать? – уточнил я.
И тут же услышал за спиной язвительное хихиканье Кута.
– Не забудь рассказать про девочку-обезьяну, – прошипел он.
– Это еще кто? – обалдело вымолвил Распутин.
– Девочка-обезьяна, – невозмутимо повторил Кут.
Но тут я услышал, как Лики велит ему заткнуться.
– Могли же остаться существа от обезьяньей эпохи, – настаивал Кут. – Девочки-макаки и мальчики-гориллы.
Я и ухом не повел в его сторону, а пояснил Распутину:
– Чтобы человек взлетел, его кости должны быть пневматизированы.
Он подошел, взъерошил мне волосы.
– Крылья в этом деле тоже небесполезны, – сказал он. – Похоже, ты и вправду прочитал много всего интересного. Молодец, Майкл. А ты, Кут, напрасно встреваешь. Мы отлично знаем, кто здесь мальчик-горилла.
Кут заржал. И оскалился по-обезьяньи, едва Распутин отвернулся и прошел к доске. Распутин сказал, что тему «эволюция» мы уже освоили и теперь изучаем строение человека: мышцы, сердце, легкие, пищеварительную и нервную систему, а также мозг.
– Не пропускай больше школу, Майкл, – добавил он. – Ты ведь не хочешь отстать еще больше?
– Нет, сэр, я буду ходить.
Распутин раскрутил длинный свертгутый в рулон плакат и вывссил на всеобщее обозрение разрезанного вдоль человека. Все было видно: ярко-алые легкие, сердце за ребрами, желудок с кишками, сплетение кровеносных сосудов и нервов. Мышцы были бурые, кости – белые, а мозг – голубовато-серый. Это чудище глядело на нас зияющими пустотами глазниц Класс притих. Многим сгало не по себе.
– Таковы все мы изнутри, – сказал Распутин.
Кут опять захихикал.
Распутин пригласил его к доске. И сделал вид, будто сдирает с него кожу и вскрывает грудную клетку.
– Да-да, – приговаривал он. – Внутри все мы одинаковы, какими бы ужасными ни были с виду. И если мы взрежем господина Кута, нашим взорам предстанет именно такая картина.
Он улыбнулся.
Ну, может, на картинке все выглядит чуть поаккуратнее, чем в жизни.
Кут быстренько скользнул за парту.
– А теперь, – сказал Распутин, – прошу вас положить руку себе на грудь, слева. Вот так. Ощутите, как бьется ваше сердце.
Мы ощутили. Я подумал, как т телепо было бы признаться Распутину, что я ощущаю сразу два сердца: свое и малышкино.
– Сердце – наш мотор, – говорил он меж тем. – Оно бьется днем и ночью, не важно: спим мы или бодрствуем. Мы его даже не замечаем. Годами о нем не вспоминаем. Но если оно вдруг остановится…
Кут захрипел, точно придушенный.
– Совершенно верно, господин Кут.
Распутин тоже захрипел и упал на учительский стол.
Я оглянулся. Полкласса валялось на партах, изображая мертвецов.
Л Лики смотрел на меня. Он снова хотел дружить – по глазам было видно. В перерыве мы затеяли футбол на школьном дворе. Я играл как никогда. Обводил, подсекал, выбивал мяч из-под ног. Я выделывал такие финты, так посылал мяч головой, демонстрировал такие чудеса техники – что в итоге сам забил четыре гола, дал пас на три других, и наша команда разгромила противника в пух и прах. Я ушел с поля с разорванными джинсами и ободранными пальцами на левой руке. Бровь тоже была рассечена, и из нес сочилась кровь.
Парни из команды обступили меня, хлопали по плечу и говорили, ч то так здорово я еще в жизни не играл. И нечего сидеть дома. Я им нужсн.
– Не волнуйтесь, – сказал Лики. – На этот раз он вернулся по-настоящему. Верно, Майкл?
После обеда мы занимались у мисс Ютарц. Я придумал рассказ про мальчика, который обследует заброшенные склады на берегу реки. И находит там бродягу-доходяту, у которого под грязной вонючей одеждой оказались крылья. Мальчик таскает ему бутерброды и шоколад, и бродяга в конце концов выздоравливает. А у мальчика есть подруга по имени Кара. И бродяга показывает им с Карой, как можно летать по-птичьи, а потом улетает прочь, хлопая крыльями по воде.
Мисс Ютарц присела рядом со мной, прочитала рассказ. В глазах у нее стояли слезы.
– Чудесно, Майкл, – сказала она. – У тебя появляется свой стиль. Ты, наверное, писал, пока сидел дома?
Я кивнул.
– Замечательно. У тебя настоящий дар. Береги его. Береги.
Тут вошла секретарша миссис хМур и зашептала что-то на ухо мисс Кларц. Обе они посмотрели на меня. Миссис Мур попросила меня пройти с ней. Я, подавляя начинающийся озноб, выбрался из-за парты. Пока я шел с ней по коридору, я положил руку на грудь слева и проверил, как бьется сердце. Мы шли и шли, пока не очутились в приемной у директора. Миссис Мур сказала, что звонил мой папа. Он ждет у телефона. Срочно.
Я облизнул пересохшие губы и поднял трубку.
Он еще ничего не сказал, только дышал и вздыхал.
– Что с девочкой? – спросил я.
– Кое-какие неприятности. Я должен ехать туда сейчас, разберусь на месте.
– Кое-какие?
– Разные, сынок. Много. Они хотят поговорить с мамой и со мной, вместе.
– А со мной?
– Я договорился с Мининой мамой. Попьешь у них чай. И дождешься меня. Я недолго. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как я уже приеду.
– Девочка поправится?
– Они считают, что да. Надеются. В любом случае, сегодня ничего не произойдет. Они собираются сделать это завтра.
– Мне надо было остаться дома и думать о ней.
– Я ее за тебя поцелую.
– И маму.
– И маму. Сын, ты очень мужественный человек.
Нет, подумал я. Куда там. Какой я, к черту, мужественный человек?
Глава 34
Мы с Миной сидели у нее на кухне. Тут же ее мама резала салат, помидор и хлеб. Стол был завален бумагой, кистями и красками: Мина рисовала весь день. Даже на лице у нее пестрели пятнышки краски. К стенке был приставлен огромный портрет: Скеллиг во весь роете распростертыми за спиной могучими крыльями. Он смотрел прямо на нас и улыбался.
– А если она просечет? – спросил я шепотом, косясь на Минину маму.
– Мало ли кто это? Или даже что. – Мина пожала плечами.
Ее мама обернулась.
– Майкл, правда, хорошо получилось?
Я кивнул.
– Именно об этом и писал Уильям Блейк. Ему представлялось, что мы окружены духами и ангелами. И если распахнуть глаза пошире и смотреть попристальней, мы их непременно увидим.
Она сняла с полки книгу и показала мне рисунки Блейка: крылатые существа, будто бы населявшие его домик в Лондоне.
– Возможно, они есть и вокруг нас. Надо только научиться их видеть, – добавила она и погладила меня по тцске. – Но мне вполне хватает вас, потому что вы – два ангела у меня за столом.
Она смотрела то на меня, то на Мину очень пристально, не мигая.
И, наконец, улыбнулась.
– Да-да! Уди видел ьное дело, но я ясно вижу вас ангелами. Настоящие ангелочки у меня за столом.
Я подумал о малышке. Интересно, что бы увидела она своими невинными глазами? А окажись от га на пороге смерти – что явит ся ей там?
Я попытался отвлечься. Придвинул к себе лист бумаги. И вдруг понял, что рисую Куга, с кривыми ногами, руками и ярко-рыжими волосами. Нет, пожалуй, шерстью. Я нарисовал ее по всему телу: на спине, на груди, на ногах.
– А, твой дружок, – сразу сообразила Мина. – Самый настоящий чертик.
Я взглянул на нее и немного сквозь нее, стараясь снова разглядеть за спиной ее призрачные крылья.
Миссис МакКи запела:
Мне снился сон – престранный сон!
Безмужней я взошла на трон…
– Я ходила к нему сегодня, – шепнула мне Мина.
Я пририсовал Куту рожки.
– Забежала за тобой по дороге, – добавила она. – Твой папа сказал, что ты в школе. И спросил, почему я не занимаюсь, не учу, не корплю, не зубрю.
Она склонилась над моим рисунком и пририсовала Куту длинный черный язык.
Лишь кроткий ангел был со мной —
Беспомощный заступник мой…
– Скеллиг спросил: «Где Майкл? – » – шепотом продолжала Мина. – «В школе-». Юн бросил меня? Променял на школу?» Я сказала, что ты его не бросил. Что ты его любишь.
– Люблю, – прошептал я.
– Еще я рассказала, что ты очень боишься, что девочка умрет.
– Она не умрет, – перебил я. – Ни за что не умркгг.
Она закусила губу, наклонилась еще ближе.
– Майкл! Он сказал, что скоро нас покинет.
Он улетел в рассветный час,
И тыщи копий и кирас…
– Покинет? – Да.
– Куда же он?
– Не говорит.
– Когда?
– Скоро.
У меня задрожали руки. Схватив новый лист, я нарисовал Скеллига, парящего в бледном небе.
Вернулся вскоре ангел мой —
Страх не пускает в мой покой —
Минина мама принялась разгребать на столе место для тарелок. Она пела:
– Ну, еда готова. Прошу. Чудесный рисунок, Майкл, просто чудесный.
Глава 35
Сумерки сгущались, а мы все сидели за столом. Папы не было. Я то и дело выходил в прихожую, выглядывал на улицу. Никого. Минина мама пыталась меня утешить:
– Не волнуйся, Майкл, он скоро появится. Не тревожься. Все будет хорошо, я уверена.
Я непрерывно рисовал. Нарисовал нашу семью – вокруг девочки. Нарисовал Мину – с бледным лицом, темными глазами, резкой черной челкой на лбу. Нарисовал Сксллига, распростертого на полу в гараже, – иссохшего, пропыленного, безжизненного. Нарисовал его же, гордо развернувшего плечи в полукруглом проеме окна, а вокруг летали совы. Теперь он совсем другой. Как, каким образом он так переменился? Неужели только от китайской еды, рыбьего жира, аспирина, темного пива и корма, который таскают ему совы?.. Еще я нарисовал Эрни Майерса в полосатой пижаме: стоит у окна и смотрит в заросший сад. И чем больше я рисовал, тем свободнее и увереннее двигалась моя рука. И то, что появлялось на бумаге, все больше походило на то, что представлялось моему воображению, на изначальный замысел. С каждым рисунком я все больше сосредотачивался, хотя часть меня все равно была там, в больнице, с девочкой. Я рисовал ее снова и снова. Иногда главным были глаза, ее большущие, смелые глаза, иногда – крошечные ручки, иногда – изгиб маленького тельца у меня на коленях. А еще я пытался нарисовать мир таким, каким он виделся девочке: длинную больничную палату, где шушукаются взрослые, а на переднем плане – сплетение проводочков, трубочек, блестящих инструментов и улыбающиеся лица медсестер. Иногда этот мир искривлялся – из-за изогнутой прозрачной крышки, которой ее прикрывали сверху, и я рисовал его изогнутым, точно в кривых зеркалах. А потом на пороге палаты мне привиделся Скеллиг. Как же здорово, что она его увидит! Ее сердце забьется быстрее, жизнь разгорится ярче. Один за другим Мина посмотрела все мои рисунки. Сложила их перед собой в стопку. И возбужденно обхватила меня за руку.
– Раньше тебе это было не по силам! Ты становишься смелее, отважнее!
Я пожал плечами.
– Так всегда. Чем больше играешь в футбол – тем лучше получается. Чем больше рисуешь, тем лучше выходит.
Мы ждали и ждали. Стало совсем темно. По деревьям и заборам пели дрозды. Минина мама включила свет. Зазвонил телефон, но звонил не папа. Минина мама дала нам по кусочку шоколада, и он таял у меня на языке долго и сладко. Минина мама много пела. Иногда – на стихи Блейка, иногда – старые народные песни. Мина подпевала высоким чистым голоском.
Я молча слушал. Мина улыбнулась.
– Скоро будешь петь вместе с нами, – сказала она.
Темнота все сгущалась.
– Я тебе кое-что покажу, – предложила Мина.
Она налила в мисочку теплой воды и поставила на стол. Потом потянулась и достала с полки комочек из кожи, косточек и меха, вроде тех, которыми был усеян пол в гараже. Мина бросила сю в теплую воду. Растерла меж пальцев. Шарик расползся на клочья темной шерсти и голой кожи. Мина вынула косточки. На ее ладони лежал череп! Череп какого-то мелкого животного.
Ее мама наблюдала за нами с улыбкой.
– Опять совиная отрыжка? – сказала она.
– Да. Совы заглатывают свои жертвы целиком, – пояснила мне Мина. – Переваривают все, что могут. А что не могут – выплевывают обратно. Кожу, кости, мех. Изучая совиную отрыжку, можно понять, чем они питаются. Эта сова, как большинство других сов, питается мелкими животными, мышами или землеройками.
Ее мама отвернулась к раковине и принялась мыть посуду.
– Этот шарик я принесла из гаража, – прошептала Мина. – Их там столько!
– Скеллиг?
Она кивнула.
– Что это значит?
Она пожала плечами.
– Кто он?
Она опять пожала плечами.
Я буквально онемел.
– Фантастика! – выдохнула она.
И опять запела.
Выглянув на улицу, я увидел свет в окнах да черные кроны деревьев на фоне серо-лилового неба. Последние птицы, допев, разлетались по гнездам.
Наконец телефон зазвонил снова. На этот раз папа. Минина мама протянула мне трубку. А я боялся ее взять.
– Не дрейфь, – сказала Минина мама. – Мы с тобой.
Папа сказал, что у них все хорошо. Девочка спит. Он побеседовал с врачами. И хочет еще немного побыть с мамой.
– Все-таки как девочка? – спросил я. – Что они собираются делать?
– Оперировать. Завтра.
– Что?
Он молчал.
– Папа. Что они будут делать?
Он вздохнул. тЪлос сто дрогнул.
– Операцию на сердце.
Потом он еще что-то говорил. Но я уже не слышал. Кажется, что он скоро приедет, что все обойдется, что мама меня целует… Я уронил трубку. И прошептал:
– Операция на сердце.
Глава 36
Мы с Миной вышли к калитке. И сели у забора, поджидая, когда из-за поворота появится папина машина.
Дверь в дом осталась открытой, и яркий сноп света падал оттуда в сад. Из мрака, неслышно скользя вдоль деревьев, возник Шепоток. И свернулся у наших ног.
– Что же это значит? – спросил я. – Выходит, Скеллиг поедает мелких животных и выплевывает остатки, точно сова?
Мина пожала плечами.
– Этого нам знать не дано.
– Кто он такой?
– И это нам неведомо. Иногда надо смириться с тем, что существует неведомое. Почему болеет твоя сестра? Почему умер мой отец? – Она взяла меня за руку. – Напрасно нам кажется, что можно все постичь. Это не так Надо просто видеть все, что видимо, а остальное – вообразить.
Потом мы заговорили о птенчиках, сидевших в гнезде у нас над головой. Попытались расслышать, как они дышат. Интересно, у дроздов и их птенцов есть воображение?
– Конечно, – уверенно сказала Мина. – Порой им страшно. Они воображают, что на дерево лезет кошка. Или сверху пикирует ворона с острым клювом. Или гадкие дети разоряют гнездо. Они боятся смерти. Но мечтать они тоже умеют. О счастливой жизни. Птенцы мечтают, что научатся летать не хуже родителей. О том, как найдут когда-нибудь свое дерево, совьют там гнездо, высидят птенцов.
Я приложил руку к сердцу. Что я почувствую, когда они разрежут ее хрупкую трудную клетку, вскроют крошечное сердце?
Пальцы у Мины были холодные и сухие. И маленькие. Я чувствовал, как бьется под тонкой кожей пульс. И как подрагивает моя собственная рука.
– Мы и сами словно птенцы, – сказала она. – Наполовину счастливые, наполовину перепуганные.
Я закрыл глаза и попытался отыскать свою счастливую половину. Но через плотно сжатые веки предательски сочились слезы.
Шепоток царапнул меня когтем по колену; через джинсы. Мне отчаянно хотелось остаться одному на чердаке, точно Скеллиг, и в окружении сов, в лунном свете баюкать свое печальное сердце.
– Ты очень, очень храбрый, – сказала Мина.
Тут подъехала папина машина, ревя мотором и слепя фарами. И страх объял меня, накрыл, поглотил.
Глава 37
Бесконечная ночь. То сон, то провал. То сплю, то не сплю. То храп, то шарканье папы в соседней комнате. В небе – сплошная бездонная чернота, ни луны, ни звезд Часы на тумбочке, похоже, заело. Стрелки еле ползут. Час ночи. Два. Три. Между ними – бесконечные минуты. Ни уханья сов, ни зова. Ни Скеллига, ни Мины. Все заело, застряло, ничто не двигалось – ни время, ни мир. Потом я, как видно, все-таки заснул и проснулся уже утром. Веки сразу защипало, и ухнуло сердце: я вспомнил.
А потом за завтраком, кроша подогретые тосты и запивая их еле теплым чаем, мы с папой поцапались.
– Ни за что! – орал я. – Не пойду! Что мне там делать, в этой школе? Сегодня – ни за что!
– Сделаешь, как сказано! Так, чтоб был о лучше маме и сестре!
– Ты просто хочешь от меня отделаться, чтобы вовсе обо мне не думать, чтобы обо мне не волноваться! Хочешь волноваться только об этом чертовом ребенке!
– Не смей так говорить!
– Чертов ребенок! Чертов! И вообще так не честно!
Папа с размаху саданул ногой по ножке стола. Опрокинулось и разлилось молоко, а банка с вареньем грохнулась на пол и разбилась.
– Видишь! – завопил папа. – Видишь, до чего ты меня довел?
Он стоял, сжав кулаки, словно хотел разнести все, что попадется под руку: стол так стол, меня так меня.
– Отправляйся в свою чертову школу! С глаз моих долой! Вон! – не своим голосом закричал он и тут же бросился меня обнимать. – Я так тебя люблю, – прошептал он мне в ухо. – Так люблю!
И мы оба расплакались.
– Ты, конечно, можешь поехать со мной, – сказал он. – Но помочь не сможешь ничем. Приходится только ждать, молиться и верить, что все будет хорошо.
Туг в дверь постучали, и вошла Мина с Шепотком на руках.
– Мне нужна твоя помощь, – сказала она с порога.
Папа согласно закивал:
– Вот и отлично. Я заеду за тобой ближе к вечеру. После операции. Беги с Миной.
Мина привела меня к себе в сад. Шепотка с рук она так и не спускала. Сидевший на гребне крыши дрозд тревожно закричал, захлопал крыльями.
– Ты плохой, шкодник, – сказала Мина коту, вбросила его в дом и захлопнула дверь. – Там и сиди. Птенцы покинули гнездо, – пояснила она. – Не шевелись, не разговаривай. И следи, чтоб сюда не забрались кошки.
Мы уселись на крыльцо и замерли.
– Они там, у забора, – шепнула Мина. – И еще возле дома, под розовым кустом.
Я хотел было спросить, как они выглядят, кого мне, собственно, высматривать, но тут же увидел в тени, у забора, первого птенца: маленький коричневато-бурый шарик. Из мягких пушистых перьев торчал клюв.
– Вот так они начинают самостоятельную жизнь, – сказала Мина. – Летать еще не умеют. Родителям по-прежнему приходится их кормить. Но в остальном они справляются в одиночку. Ходят-бродят, прячутся от опасностей в густую тень и ждут кормежки.
В это мгновение дрозды-родители слетели пониже: мамаша с коричневым оперением – на нижнюю ветку, иссиня-черный отец – на забор. В клювах у них извивались червяки. Родители окликали детей коротким клекотом, птенцы попискивали в ответ.
– Сегодня – у них первый самостоятельный день, – сказала Мина, – а Шепоток одного уже сцапал! Представляешь?
Взрослые дрозды еще подождали, опасливо косясь на нас, но в конце концов им это надоело, и они слетели на землю. Из-за розового ку ста вперевалку вышел птенец и подставил матери широко раскрытый клюв. Заглотив червяков, он снова удалился в свое укрытие. Отец точно так же накормил птенца, хоронившегося иод забором. И дрозды-родители улетели прочь.
– Так они и снуют целый день. Таскают деткам корм до самых сумерек. Не один день, не два, а много – пока птенцы не научатся летать.
Мы так и сидели не шелохнувшись.
– Того и гляди, коты задерут, – вздохнула Мина. – Или вороны заклюют. Или собаки…
У калитки показался папа. Мина приложила палец к губам, округлила глаза и знаком велела ему двигаться тихо-тихо. Он прокрался к нам на цыпочках.
– В саду птенцы, – шепотом объяснила Мина. – Первый день из гнезда.
Она указала пальцем на одного, другого.
– Ага, – сказал папа. – Вижу.
Он присел возле нас и глядел как зачарованный.
– Какие милые!
Потом он поверттул к себе мое лицо. Мы долго смотрели друг другу в глаза. Он потрепал меня по щеке и тут же заторопился.
– Ты верь, – сказал он мне напоследок – Верь в хорошее, и все будет хорошо.
Он пошел к машине и плавно, почти бесшумно отъехал от ворот. А мы с Миной молча наблюдали, как сновали туда-сюда дрозды, бурая мать и чернющий отец, туда-сюда, туда-сюда, только бы накормить птенцов.
