Текст книги "Скеллиг"

Автор книги: Дэвид Алмонд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Глава 9

В тот вечер я снова увидел Мину. Мы с папой стояли в маленьком палисаднике перед домом, среди чертополоха и одуванчиков. Он уже привычно расписывал, как красиво скоро здесь станет: цветочки, кустики, деревца, а под окошком – резная скамейка. И тут я увидел Мину.

Она сидела на дереве перед одним из домов по нашей стороне улицы. Удобно так устроилась на толстой ветке – с книжкой и карандашом в руках. Покусывала кончик карандаша и смотрела в небо сквозь листву.

– Интересно, кто это? – полюбопытствовал папа.

– Ее зовут Мина.

– Понятно.

Мина скорее всего заметила, что мы на нее смотрим, но не шелохнулась.

Папа ушел в дом – проверять, затвердел ли цемент на кухне.

А я вышел за ворота и, встав под Мининым деревом, взглянул на нее снизу вверх.

– Что ты там делаешь?

Она прицокнула языком.

– Ты балда! Спугнул. Все вы такие.

– Кого спугнул?

– Дрозда.

Зажав зубами книжку– и карандаш, она повисла на ветке и спрыгнула в сад. Выпрямилась и посмотрела на меня снова, долго и внимательно. Была маленькая, волосы – черные как смоль, а глаза вострюшие… Ну, будто она тебя насквозь видит.

– Ладно, ничего страшного. Я в другой раз закончу.

Она показала пальцем на крышу. Там, на самом гребне, сидел дрозд и посвистывал, подергивая хвостиком вверх-вниз.

– У них это сигнал. Он предупреждает сородичей об опасности. А опасность – это ты.

Она кивнула на дерево.

– Там, наверху, на конце моей ветки, гнездо. С тремя птенчиками. Только не вздумай туда лезть.

Она забралась на забор и села ко мне лицом, свесив ноги.

– Вот тут я и живу, – сказала она. – Дом номер семь. А у тебя, значит, маленькая сестренка есть?

– Ага.

– Как зовут?

– Мы еще не придумали.

Она опять поцокала языком и закатила глаза к небу.

Потом открыла книжку.

– Гляди, – пригласила она.

Там были птицы. Много карандашных рисунков, некоторые раскрашены голубым, зеленым и красным.

– Вот он, дрозд. Они часто встречаются, но очень красивы. Вот воробей. А это синички. А это крепыши-снегири. Ой, смотри-ка сюда, это щегол, он залетел к нам в прошлый четверг.

В этой птичке были все оттенки, от густо-зеленого и ярко-красного до канарсечно– желтого.

– Это мой любимец.

Она захлопнула альбом.

– А ты любишь птиц? – Она смотрела сердито, будто я в чем-то провинился.

– Не знаю.

– Типично. А рисовать любишь?

– Иногда.

– Когда рисуешь, поневоле смотришь на мир более пристально. И это помогает увидеть его по-настоящему. Ты это знаешь?

Я промолчал.

– Какого цвета дрозд? – спросила она.

– Черного.

– Вполне типично.

Она перекинула ноги к себе в сад.

– Ладно, пока. До новых встреч. И я бы хотела, если можно, посмотреть на твою сестренку.

Глава 10

Я отчаянно пытался не заснуть, но в сон клонило жутко. И я провалился, не успев лечь. Мне приснилось, будто наша малышка оказалась в гнезде у Мины в саду. Дрозды кормили ее мухами и пауками, она потихоньку окрепла и в конце концов выпорхнула из гнезда и устремилась вверх, пролетела над кронами и крышами и приземлилась на наш гараж. Рядом, на заборе, сидела Мина. Она принялась рисовать девочку, а когда я подошел ближе, прошипела: – Уйди. Ты – опасность!

Тут девочка завопила наяву, в соседней комнате, и я проснулся.

Мама ее баюкала, малышка пищала и повизгивала. За окном щебетали птицы. Когда мама накормила ребенка и все наконец угомонились, я выбрался из постели, взял фонарик, торопливо натянул какую-то одежду и прокрался мимо родительской комнаты – сначала в ванную за пузырьком аспирина, а потом вниз, на улицу, через заднюю дверь.

Коробки с едой были на месте, в контейнере для мусора. Правда, за это время их завалили старыми газетами и охапками сорной травы, они перевернулись, и соус почти весь вытек. Я приоткрыл одну крышку. Красный шар суи весь склеился и застыл. Я пересыпал подмокшие «весенние» булочки в эту же плошку и пошел к гаражу.

– Балда, – ругал я себя. – Выдумал невесть что.

На крыше гаража, широко разевая желтый клюв, распевал дрозд. И в первых рассветных лучах его черные перья отливали золотом и синевой.

Я включил фонарик, вдохнул поглубже и ступил внутрь.

По утлам тут же зашуршало и забегало. Чьи-то лапки протопали прямо по моей ноге, и я чуть не выронил все, что нес. Добравшись до буфета, я осветил пространство до дальней стены.

– Снова ты? – проскрипел он. – Я думал, ты ушел.

– Я вам кое-то принес.

Он открыл глаза.

– Аспирин, – пояснил я. – А еще двадцать семь и пятьдесят три. Весенние булочки и свиной шар суи.

– Ты не так туп, как кажешься, – проскрипел он.

Я перегнулся через буфет и протянул ему пластиковую коробочку. Он взял было ее в руки, но руки так тряслись, прямо ходуном ходили, и мне пришлось забрать еду назад.

– Силушки нету, – проскрипел он.

Я кое-как протиснулся за буфет. Присел на корточки. Поднес открытую коробку к нему поближе и осветил фонариком еду. Он окунул в нес палец Облизал его и застонал. Снова сунул палец в тущу и подцепил длинный бобовый росток в соусе. Высунув язык, он осторожно опустил на него это богатство и причмокнул. Потом он вылавливал кусочки свинины, грибов, засовывал в рот булочки. Красный соус стекал с губ на подбородок и дальше, на черный пиджак.

– А-а, – стонал он. – О-о-о…

Так, наверно, стонут от любви. Или от боли. А может, от того и другого вместе. Я поднес коробку еще ближе.

Он все окунал туда пальцы, лизал, сосал, чавкал, чмокал. И стонал.

Обсосанные пальцы стали толстыми, как сосиски.

– Клади аспирин.

Я положил в соус две таблетки. Он их мгновенно выудил и проглотил.

И начал рыгать. Рука его снова скользнула вниз, на колено. Голова со стуком откинулась.

– Двадцать семь и пятьдесят три, – прошептал он. – Пища богов.

Я поставил коробочку на пол и посветил на него самого. Бледное лицо все было в мельчайших складочках и трещинах. Из подбородка торчало несколько тонких, бесцветных волосков. Соус засох на губах, как спекшаяся кровь. Когда он снова открыл глаза, я увидел, что его белки испещрены густой сетью красных жилок. От него пахло: пылью, старой одеждой и задубелым потом.

– Нагляделся? – прошелестел он одними губами.

– Откуда вы взялись?

– Ниоткуда.

– Тут скоро все выкинут. Что вы будете делать?

– Ничего.

– Что вы станете…

– Ничего, ничего. И еще раз – ничего.

Он снова закрыл глаза.

– Аспирин оставь здесь.

Я снял крышечку и поставил пузырек на пол, отодвинув в сторону какие-то твердые шарики. Взял один в руку, посветил. Крошечные косточки вперемешку с мехом и кожей. Все засохшее.

– Что разглядываешь?

Я бросил шарики на пол.

– Ничего.

Дрозд на крыше пел все громче.

– К моей сестре ходит доктор. Хотите, я приведу его к вам?

– Никаких докторов. Никто не нужен.

– Кто вы?

– Никто.

– Могу я чем-то помочь вам?

– Нет.

– Моя сестра очень больна. Она еше грудная.

– Младенцы! Соски, сопли, слезы, слюни.

Я вздохнул. Разговор зашел в тупик.

– Меня зовут Майкл. Принести вам еще что-нибудь?

– Ничего. Двадцать семь и пятьдесят три.

Он снова рыгнул. Изо рта у него пахло. Не только китайской едой, но всей дохлятиной, которую он ел все время – мухами, пауками… Вдруг в горле его что-то забулькало, и он наклонился вбок, будто его сейчас стошнит. Я придержал его, чтобы он совсем не свалился. На его спине прощупывалась какая-то неровность, что-то твердое. Он сильно рыгнул. Я старался не дышать – так от него воняло. Зато я провел рукой по его спине и обнаружил над другой лопаткой такую же выпуклость. Словно под пиджаком была еще одна пара рук, только сложенных. Но в них была упругость: вот-вот распрямятся.

К счастью, его все-таки не стошнило. Он снова откинулся назад, и я убрал руку, чтобы он оперся спиной о стену.

– Кто ты? – спросил я.

Дрозд на крыше пел все громче.

– Я никому не расскажу, честно.

Он поднял руку и стал рассматривать ее при свете фонарика.

– Я почти никто, – произнес он. – В основном я – Артр.

Он засмеялся, не улыбнувшись.

– Артр Ит, – проскрипел он. – Артрит. Он разрушает кости. Сначала превращает тебя в камень, а потом камень – в пыль.

Я потрогал распухшие костяшки его пальцев.

– А что у вас на спине?

– Пиджак, потом немного меня, а потом много-много Артрита.

Я снова потянулся потрогать то, что нащупал у него на спине.

– Даже не пробуй, – проскрипел он. – Все ни к черту не годится.

Я поднялся.

– Я пойду. Постараюсь, чтобы они подольше не приходили разбирать завал. Я принесу вам еще. И не приведу вам доктора Смертью.

Он облизнул губы с засохшим на них соусом.

– Двадцать семь и пятьдесят три, – произнес он. – Двадцать семь и пятьдесят три.

Я ушел. Почти на ощупь пробрался к двери и выскочил на улицу. Дрозд шумно вспорхнул и с криками улетел в соседний сад. Прокравшись в дом на цыпочках, я с минуту постоял возле девочки ной кроватки. Сунул руку под одеяльце, ощутил хрипло-сиплое дыхание. Такая мягкая и теплая, а косточки хрупкие– хрупкие.

Мама, не просыпаясь, подняла голову.

– Это ты? – прошептала она.

Я тихонько ушел к себе.

И заснул. И мне приснилось, что моя кровать сделана из веточек и устлана листьями и перьями. Как гнездо.

Глава 11

Утром папа едва двигался. Ходил весь скрюченный, деревянный. Жаловался на адскую боль в спине.

– Где этот чертов аспирин? – вопил он на весь дом.

Мама посмеивалась.

– Ничего, физические нагрузки пойдут ему на пользу. Жирок сгонят.

– Где аспирин, черт побери!

Я поцеловал малышку и побежал на автобус.

Первым уроком было естествознание, вел его Распутин. Он вывесил на доску плакат с изображением наших предков, бесконечной череды фигур, заканчивавшейся нами. Разные там обезьяны, приматы, потом всякие промежуточные существа и, наконец, люди. Оказалось, мы постепенно выпрямлялись, теряли шерсть, учились пользоваться инструментами. И голова тоже меняла форму, чтобы уместить наши большие мозги. Кут шепнул мне, что это полная чушь. Его отец говорил ему, что обезьяны никаким чудом не могли превратиться в человека. Достаточно посмотреть на них. Ничего общего!

Я спросил Распутина, будут ли люди и дальше менять форму.

– Кто знает, Майкл… Возможно, эволюция не имеет конца.

– Чушь свинячья, – прошептал Кут.

Мы перерисовали в тетрадь скелет обезьяны-примата и скелет человека. Припомнив, что говорила Мина, я рассматривал плакат очень тщательно. Потом поднял руку.

– Сэр, а для чего на спине нужны лопатки?

– Я помню, как объясняла это моя мама, – улыбнулся он. – А научного объяснения, честно говоря, не знаю.

Тут прозвенел звонок. На перемене Кут вздернул плечи, пригнул голову, вытянул вперед шею и, рыча, хрюкая и распугивая девчонок, понесся по коридору.

Люси Карр истошно заверещала:

– Перестань! Свинья!

Кут только прихрюкнул в ответ.

– Какая же я свинья! Я горилла! – И снова налетел на нее со страшным рыком.

Гоняя мяч на школьном дворе, я вдруг понял, что страшно устал. Шутка ли, я ведь не спал почти полночи. Даже Лики то и депо спрашивал, не заболел ли я часом. Потому что играл я отвратительно. В конце концов, я решил просто постоять у забора. И ко мне тут же подошла миссис Дандо.

– Что-нибудь случилось?

– Нет.

– А как ваша крошка?

– Хорошо. – Я стоял, роя носком землю. – Мне иногда кажется, что она не дышит. А потом смотрю – все нормально.

– Все и будет нормально, – сказала миссис Дандо. – Вот увидишь. Маленькие дети приносят много тревог, но ты и глазом моргнуть не успеешь, как она будет мутузить тебя почем зря.

Она приобняла меня. Всего на секунду. И мне захотелось рассказать ей о человеке в гараже. Но в этот момент я перехватил взгляд Лики. Он та-а-ак на меня посмотрел, что я тут же стряхнул с себя руку миссис Дандо и побежал на поле:

– Навесь мне! Навесь на головку!

На дневных уроках можно было и подремать. Математика – легкотня, потом мисс Кларц читала нам новый рассказ, на этот раз об Одиссее: как он и его товарищи попали в пещеру к одноглазому чудищу Полифему. Когда они, прикинувшись овцами, выбрались на волю, я уже почти спал.

Свой рисунок со скелетами я забрал домой.

В автобусе достал его и стал рассматривать. Рядом сидел старик с терьером на коленях. От него несло мочой и табачным дымом.

Что это у тебя? – спросил он.

– Мы так выглядели много лет назад.

– Что-то не припомню, – сказал он. – А я ведь довольно древний.

И он начал рассказывать, как в юности видел в цирке обезьяну. Ее надрессировали наливать чай, но в остальном она ничуть не походила на человека. Впрочем, может, она со временем изменилась к лучшему?..

В утолке рта у него пузырилась слюна. Он все-таки был не совсем от мира сего.

– У нас в гараже человек, – сказал я, когда он наконец умолк.

– Ась? – откинулся старик.

Терьер тявкнул, и хозяин стиснул ему мордочку рукой. Казалось, он напряженно думает.

– Ась? – очнувшись, повторил он снова. – А на трапеции там качалась одна очаровашка. Ну, ей-богу, почти летала.

Глава 12

Дома я застал доктора Смертью, на кухне с мамой и папой. Он держал на коленях девочку и застегивал ей подгузник. Мне он подмигнул.

Папа ткнул меня в бок. А у мамы было совершенно перевернутое лицо.

– Все этот ужасный дом! – сказала она, когда доктор ушел. – Разве она может нормально развиваться в такой грязи, в таком хаосе?

Она кивнула на заросли за окном.

– Это же ужас! Дурацкий унитаз! Сплошные развалины. И непролазная глушь.

Она заштакала. И сквозь слезы говорила, что нечего было переезжать. Нечего было лезть в эти вонючие руины.

Она металась взад-вперсд по кухне с ребенком на руках.

– Девочка моя, – приговаривала она, – бсдняжсчка моя.

– Девочку снова кладут в больницу, – шепнул мне папа. – Ненадолго. Врачи хотят за ней понаблюдать. Просто понаблюдать. Все будет в порядке.

Он тоже посмотрел за окно.

– Я стану работать не покладая рук. К ее возвращению здесь будет чистота и порядок.

– Я тебе помогу, – произнес я, но он, похоже, меня не услышал.

Мы съели по бутерброду с сыром, выпили чаю.

Малышка лежала рядом, в маленькой переносной корзинке. Мама ушла наверх, собирать вещи в больницу.

Я выложил на стол картинку со скелетами и тупо на нее уставился. Никак не мог сосредоточиться.

– Хорошая работа, – мимоходом, не всматриваясь, заметил папа.

Я поднялся по лестнице и сел на ступеньку между этажами.

Мама пихала в сумку все подряд: ползунки, подгузники, распашонки. Она скрежетала зубами, словно злилась на весь мир. Заметив меня, она попыталась улыбнуться, но тут же отвернулась.

Закончив, она сказала:

– Не волнуйся, мы ненадолго.

Перегнувшись через перила, она потрепала меня по голове.

– Зачем человеку лопатки? – спросил я.

– Ох, Майкл!

Она сердито простучала каблуками мимо меня.

Потом все-таки остановилась, вернулась и сунула пальцы мне под лопатки.

– Говорят, на этом месте были крылья – когда человек был ангелом на небе. Отсюда они когда-нибудь вырастут снова.

– Ну, это легенда, – сказал я. – Сказка для малышей, верно?

– Кто знает? Но то, что у людей были когда-то крылья и снова будут, это ведь возможно.

– И у нашей девочки тоже?

– Конечно. Ты только посмотри на нее! Иногда мне кажется, что она не до конца покинула рай, потому-то и не может прижиться здесь, на земле.

Мама улыбнулась, но в глазах у нее стояли слезы.

– Потому ей и выпало столько бед, – добавила она.

Может, сказать ей про человека в гараже? Но я посмотрел на нее и – смолчал.

Прежде чем ехать, я подержал девочку– на руках. Потрогал ее кожу, крошечные, хрупкие косточки. Потрогал лопатки – там, где когда-то были крылья. Потом мы все поехали на машине в больницу. Устроили маму с девочкой в палате. И мы с папой вернулись на Соколиную улицу. Сели друг против друга в огромном пустом доме. Посмотрели друт другу в глаза. И папа пошел красить стены в столовой.

Я же нарисовал скелет с крыльями, которые росли сзади, из лопаток.

А потом я выглянул в окно. На заднем заборе сидела Мина.

Глава 13

– Ты грустный.

Я поднял глаза.

– Наша девочка снова в больнице.

Мина вздохнула. И стала следить взглядом за птицей, которая чертила высоко-высоко в небе.

– Может, даже умрет.

Она снова вздохнула.

– Хочешь, я тебя куда-то о тведу? – спросила она.

– Куда куда-то?

– В тайник, о котором никто не знает.

Я оглянулся на дом: папа маячил в окне столовой. Посмотрел на Мину, и ее взгляд пронзил меня насквозь.

– Всего пять минут. Он и не заметит.

Я внутренне сжался и кивнул.

– Пойдем, – прошептала она. Я выскользнул за калитку.

– Быстрее. – Она пригнулась и припустила бегом.

В конце нашей улицы она свернула. Мы теперь бежали вдоль заборов более высоких, солидных и, видимо, старых домов. Участки здесь были шире, деревья в садах мощнее и раскидистее. Воронья улица.

Мина остановилась у темно-зеленых ворот. Достала откуда-то ключ, отперла замок и вмиг оказалась внутри. Я шагнул следом. Что-то потерлось о мою ноту. Кошка. Проникла с улицы вместе с нами.

– Шепоток. – Мина улыбнулась.

– Что?

– Кота зовут Шепот. Он тут повсюду гуляет.

Дом был каменный, почерневший от времени. Окна заколочены. Мина распахнула дверь, на которой крупными красными буквами было написано: «Опасно для жизни».

– Не обращай внимания, – сказала Мина. – Это чтоб хулиганы не лезли.

Она вошла в дом.

– Давай же, – шепнула она. – Быстрее.

Мы с Шепотом двинулись за ней.

Тьма стояла кромешная. Хоть глаз выколи. Мина нащупала мою руку.

– Не останавливайся, – сказала она и потащила меня вперед, по каким-то широким ступеням.

Глаза потихоньку привыкли к темноте, и я уже различал контуры лестничных пролетов. Мы поднялись на три. После третьей площадки лестница сузилась, и мы оказались перед узкой дверью.

– Чердак, – прошептала Мина. – Здесь надо тихо-тихо. А то еще не понравишься им. Могут и наброситься!

– Что? Кто?

– Ты вообще смелый? Меня они знают, с Шепотом тоже знакомы, а вот с тобой… Так ты смелый? Такой, как я?

Я молчал. Откуда мне знать?

– Смелый, – твердо сказала она. – Наверняка.

Мина нажала дверную ручку. Затаив дыхание, она снова взяла меня за руку, втащила за собой внутрь и прикрыла дверь. Потом присела на корточки, съежилась и подергала меня, чтоб сделал то же самое. Кот покорно улегся рядом.

– Не шевелись, – приказала она. – Ни звука. Только смотри.

Мы были прямо под крышей, в просторном помещении со скошенными стенами. Неровный дощатый пол весь потрескался и был усеян отвалившейся штукатуркой. Сквозь полу– круглое окошко в скате крыши проникал свет. Стекла в окошке не было, осколки валялись внизу. Сквозь оконный проем виднелись городские крыши, шпили и облака, розовеющие на закатном солнце.

Я почти не дышал.

Солнце потихоньку садилось, и под крышей сгущался красноватый сумрак.

– Что будет? – прошептал я.

– Ш-ш-ш. Смотри в оба. Сиди и смотри.

Вдруг она вздрогнула.

– Вот! Смотри!

Светлая птица почти бесшумно вылетела из гнезда на окно, выглянула наружу. Следом вылетела другая, покружила по комнате, хлопая крыльями почти у нас перед носом, и тоже приземлилась на окно.

Я не дышал вовсе. Мина крепко держала меня за руку. Мы не сводили глаз с птиц, с их круглых, повернутых друг к другу клювами головок, с их лап, вцепившихся в оконную раму. Но гут они разом сорвались и исчезли в красноватых сумерках.

– Совы, – прошептала Мина. – Бурые совы.

И снова насквозь пронзила меня взглядом.

И засмеялась.

– Иногда они нападают на непрошеных гостей. Но сейчас ты со мной. Они поняли, что ты свой.

Она показала на дальнюю стену, где вывалилось несколько кирпичей и зияла дыра.

– Там у них гнездо. И сейчас там птенцы. Не вздумай подходить ближе. За птенцов они тебя до смерти заклюют.

Я ошеломленно молчал. Она засмеялась.

– Пошли, – шепнула она. – Быстрее.

Мы выбрались с чердака и побежали вниз, по широким ступеням – в сад. Мина заперла дверь и калитку; и мы бросились домой.

– Никому не говори.

– Ни за что.

– Поклянись.

– Как?

– Чтоб мне сдохнуть.

– Чтоб мне сдохнуть.

– Молодец, – сказала она и убежала. Шепот припустил следом.

Я же открыл свою калитку и тут же увидел папу. Он по-прежнему маячил в окне столовой – тянулся малярной кистью куда-то к потолку.

Глава 14

В школу я на следующий день не пошел. Мы с папой сидели, завтракали, как вдруг меня заколотил озноб.

– Может, останешься дома? – папа обнял меня за плечи. – Мне как раз нужна помощь.

Я кивнул.

– Подготовимся к их возвращению, – добавил он. – На пару быстрее получится.

Потом я краем уха услышал, как он звонит в школу.

– Сестренка… Да, так много сразу навалилось… Расстроен… Да-да…

Я переоделся в старые джинсы. Размешал зеленую краску, которую папа приготовил для столовой. Выстелил пол старыми газетами.

Папа полез на стремянку.

– А мне что делать? – спросил я.

Он пожал плечами. Выглянул в окно.

– Может, попробуешь расчистить джунгли? Только надень брезентовую куртку и москитную сетку. И берегись тигров.

Я надел старые перчатки. Если стебли не ломались, я срезал их старыми ножницами. Подкапывал мотыгой, чтоб не оставалось корней. В кожу то и дело впивались шипы. По рукам тек зеленый сок У стены дома потихоньку росли две кучи: сорняков и камней. Приходилось все время стряхивать с себя пауков: они свисали на своих нитях прямо со лба. Черные блестящие жуки разбегались из-под ног.

Взрыхленная почва так и кишела червяками и сороконожками. За утро я расчистил изрядный кусок сада. Потом ко мне вышел папа. Мы вместе попили соку. Сидели, прислонившись к стене дома, и глядели, как на взрыхленную землю слетаются дрозды. Они склевывали всю живность, какая попадалась под клюв, и несли в гнездо, своим малышам – в соседние сады, за соседние заборы.

Мы обсудили, что бы нам хотелось устроить в саду: прудик, фонтан, песочницу для малышки и место, где мама могла бы загорать.

– Когда она начнет ползать, пруд придется огородить, – сказал папа. – Не дай бог…

И мы снова принялись за работу.

Руки у меня уже ломило, кожа горела от царапин и укусов крапивы. В нос набилась пыль и пыльца, в горле першило. Я отчаянно рвал сорняки, вгрызался в землю, резал, рубил, крошил. И представлял, как наша девочка будет здесь гулять, ползать… Она представлялась мне крепенькой, поздоровевшей. Она смеялась в полный голос и тыкала пальчиком в птиц. И вдруг я заметил, что подобрался уже совсем близко к гаражу. Интересно, как он там? Так и сидит целый день? Сидит и ждет смерти…

Я подошел к двери, прислушался.

Никаких звуков, кроме обычного шуршания и шорохов.

– Нельзя так просто сидеть! – окликнул я его. – Нельзя сидеть и ждать, когда умрешь.

Тишина. Я подождал.

– Нельзя! Слышите?

Нет ответа.

После обеда мы с папой поехали в больницу. Проезжая по нашей улице, я заметил Мину – она сидела на дереве у себя в саду и то ли писала, то ли рисовала в альбоме. Она помахала нам, но не улыбнулась.

– Странное создание, – заметил папа.

– Ууу, – пробормотал я.

Малышка снова лежала в стеклянном ящике с трубочками и проводочками во рту и в носу. Она крепко спала. Мама сказала, что все замечательно и врачи обещают через пару дней отпустить их домой. Мы все стояли около девочки, мама обняла меня за плечи и тут заметила, что я весь исцарапан. Она тут же взяла у медсестер какую-то мазь и стала втирать мне в кожу, нежно-нежно.

Тут проснулась девочка, посмотрела прямо мне в глаза и сморщила личико, словно улыбнулась.

– Вот видишь, – сказала мама. – Она хочет нас порадовать, поэтому скоро, очень скоро выздоровеет. Правда, цыпленок?

Девочка снова закрыла глаза. Мама сказала, что сегодня опять будет ночевать в больнице. Мы с папой поехали домой.

– Ну что? Снова двадцать семь и пятьдесят три? – спросил он на подъезде к дому.

– Конечно, – сказал я.

– Вот и отлично. Еще чуток поработаем, а потом сходишь к китайцам.

Мина сидела на своем заборе с книгой. Смотрела, как мы подъезжаем, как отпираем ворота. Я помахал. Она улыбнулась.

– Давай-ка отдохни, – сказал пагта. – Дочистишь сад завтра. Беги. Поговори с Миной.