Текст книги "Скеллиг"
Автор книги: Дэвид Алмонд
Жанр:
Детская фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)
Глава 15
– Может, она еще и не умрет, – сказал я.
– Вот и хорошо, – отозвалась Мина.
Я уселся на забор чуть поодаль.
– Ты сегодня не ходил в школу, – заметила она.
– Неважно себя чувствовал.
Она кивнула.
– Неудивительно. Ты переволновался.
– Ты тоже не была в школе.
– Я в нее вообще не хожу.
Я оторопел.
– Меня обучает мама, – пояснила она. – Мы считаем, что школа отбивает естественную любознательность, творческое начало. Дети даже глупеют. И вообще, ум должен быть открыт миру, а не сидеть в классе, точно в тюрьме.
– Ишь ТЫ…
– Ты не согласен, Майкл?
Мне вспомнились футбольные баталии с Лики и Кутом. И как входит в раж Горилла Митфорд. И как мисс Кларц рассказывает разные легенды и мифы…
– Не знаю.
– Наш девиз висит у меня над кроватью, – сказала Мина. – «Ведь птах, рожденный для свободы, не может в тесной клетке петь».[3]3
Строки из стихотворения -Ученик».
[Закрыть] Уильям Блейк – Она кивнула на дерево. – Эти птенчики научатся летать без всякой школы. Ведь верно?
Я кивнул.
– Вот видишь! – торжествующе сказала она. – Мой отец тоже так считал.
– Считал? А сейчас?
– Он был замечательным человеком. Умер еще до моего рождения. Но мы знаем, что он смотрит на нас из рая и радуется.
Она сверлила меня своим острым взглядом – в упор и насквозь.
– Ты какой-то тихий, – заметила она.
Я не нашелся с ответом. Она снова принялась за книжку.
– Ты веришь, что мы произошли от обезьян? – спросил я.
– Вера тут ни при чем. Это доказано научно. Называется эволюция. Ты наверняка это знаешь. От обезьян, от кого же еще?
Внезапно она оторвалась от чтения.
– Хотя мне бы хотелось иметь более красивых предков. А тебе?
И опять пристальный взгляд.
– Мне тоже, – отозвался я.
Она снова уткнулась в книгу. А я наблюдал, как дрозды носят птенцам букашек и червяков в клюве.
– Здорово, что ты мне показала сов, – сказал я.
Она улыбнулась.
– Да. Они, конечно, дикари, хищники. Убийцы. Но они великолепны.
– Мне все снилось, что я их слышу. Всю ночь.
Я ночью тоже прислушиваюсь. Иногда в самую глухую пору, когда не шумят машины, слышно, как перекрикиваются совы.
– Слушай. – Поднеся ладони к губам, оставив щель у самого рта между большими пальцами, я подул в нее, хлопая ладонями, как клапанами.
Получилось уханье совы.
– Потрясающе! Как ты это делаешь?
Я показал, как складывать руки, как дуть.
Сначала у нее не получалось, а потом навострилась не хуже меня. Ухает и сияет от счастья.
– Меня Лики научил, – сказал я. – Мой друг из школы.
– Интересно, если ночью так поухать, совы прилетят?
– Может, и прилетят. Попробуй.
– Попробую. Сегодня же.
– Ух-ху… ух-ху-ху… – с воодушевлением продолжала Мина. – Замечательно! – она захлопала в ладоши.
– Я тебе тоже что-то должен показать, – сказал я. – Ты мне сов, а я тебе это.
– Что?
– Сам не знаю. Я даже не знаю, сон это или правда.
– Это нормально. Сон и правда всегда путаются.
– Я отведу тебя туда. Сама все увидишь.
Она распахнула глаза и улыбнулась с готовностью: пойдем хоть сейчас.
– Сейчас нельзя, – сказал я.
Папа как раз вышел за калитку и призывно замахал.
– Мне пора. Пойду брать двадцать семь и пятьдесят три.
Она удивленно вздернула брови.
– Ну, ты таинственный! – выдохнула она. – Человек-загадка.
Дрозд снова вылетел из гнезда. Я слез с забора.
– Для чего человеку на спине лопатки? Она хихикнула.
– Ты и этого не знаешь?
– А ты знаешь?
– Все знают. Научно доказано. На этом месте были крылья. И тут они отрастут снова.
Она снова засмеялась.
– Ладно, человек-загадка. Иди за своими таинственными числами.
Глава 16
Наутро. Перед рассветом.
Я осторожно посветил фонариком на его бледное лицо.
– Снова ты, – проскрипел он.
– Принес двадцать семь и пятьдесят три.
– Пища богов.
Я протиснулся к нему, поднес коробку ко pry, и он принялся выуживать еду пальцем. Сопел, сосал, причмокивал.
– Нектар, – прошептал он.
– Откуда вы знаете, что это двадцать семь и пятьдесят три?
– Любимая пища Эрни. Он заказывал по телефону. Так и говорил: «Двадцать семь и пятьдесят три. Принесите побыстрее».
– Вы были в доме?
– В саду. Я любил наблюдать за ним через окно. Подслушивал. Он вечно болел. Никогда все не съедал. И на следующее утро я подбирал остатки в мусорном баке. Двадцать семь и пятьдесят три. Сладчайший из нектаров. А какое разнообразие после пауков и мышей.
– А он вас видел? Он знал, что вы здесь?
– Кто его поймет? Смотрел иногда – вроде на меня, а вроде и сквозь меня. Несчастный старикан. Небось думал, что я мираж.
Он опустил на высунутый бледный язык длинный липкий кусок мяса, весь в бобовых ростках.
И взглянул на меня красными, как у кролика, глазами.
– Думаешь, я мираж?
– Я не знаю, кто вы.
– Ну и ладно.
– Вы покойник?
– Ха!
Нет, правда! Вы мертвый?
– Конечно. Мертвецы едят исключительно двадцать семь и пятьдесят три и страдают Артр Итом.
– Вам нужен еще аспирин?
– Пока нет.
– А еще что-нибудь?
– Двадцать семь и пятьдесят три.
Он провел пальцем по дну и стенкам коробки, собирая остатки соуса. Облизал бледным языком бледные губы.
– Малышка в больнице, – сказал я.
– Еще темного, – произнес он.
– Чего темного?
– Темного пива. Эрни тоже увлекался. И тоже недопивал. Глаза-то завидущие. Я извлекал эти бутылки из бака – главное, чтоб не опрокинулись и пиво не вытекло.
– Ладно, достану.
– Темное пиво. Сладчайшее из нектаров.
Он икнул, рыгнул, наклонился вперед. Я перевел луч фонарика ему на спину, на два бугра под тонкой тканью пиджака.
Когда приступ прошел и он снова прислонился к стене, я сказал:
– Можно, я приведу к вам одного человека?
– Чтобы подтвердить, что я не мираж?
– Она хорошая.
– Нет.
– Она умная.
– Мне никто не нужен.
– Она сообразит, как вам помочь.
– Ха.
Он смеялся не улыбаясь.
Уже не знаю почему, но меня снова пробрала дрожь.
Он чмокнул и глубоко, со свистом, вздохнул.
– Но я же не знаю, что делать. – Я снова принялся за уговоры. – Эту развалюху; того и гляди, снесут. Вы больны этим поганым артритом. Ничего толком не едите. Я просыпаюсь ночыо и думаю о вас, а у меня есть дела поважнее. Сестренка-то больна. Мы, конечно, надеемся, что она не умрет. Но она может и умереть. Правда.
Он забарабанил пальцами об пол. Пощупал разбросанные везде шарики из костей и меха.
– Мина хорошая. Она никому не расскажет. Она умная. И сможет помочь.
Он замотал головой.
– Чертовы дети.
– Ее зовут Мина, – повторил я.
– Веди. Хоть всю улицу. Хоть весь город.
– Только Мину. Мы придем вместе.
– Дети…
– Как вас представить?
– Что?
– Как вас зовут? У вас есть имя?
– Никто. Мистер Никто. Мистер Кости и мистер Устал. И мистер Артр Ит. А теперь выметайся и оставь меня в покое.
– Как скажете.
Я стал пробираться к двери. Но вдрут остановился.
– Подумайте, пожалуйста, о нашей малышке.
– Что?
– Пожалуйста! Ведь она в больнице. Думайте о ней. Вдруг от этого станет лучше?
Он причмокнул.
– Пожалуйста, – заклинал я.
– Хорошо, – проговорил он. – Подумаю.
Снаружи уже занимался день. Дрозд вовсю распевал на крыше гаража. Все небо было в серо-розово-голубых разводах. Я стряхнул с себя паутину и дохлых мух. Уже на тропинке к дому я услышал уханье совы.
– Уху. Ух-ух-ух-ух.
Совы летали низко над садами, тихо и мерно взмахивая крыльями. Я сложил ладони у губ и дунул сквозь щель меж больших пальцев.
– Уху. Ух-ух-ух-ух.
А потом на верхнем этаже Мининого дома я различил бледное лицо. И снова поднес ладони к губам.
– Уху. Ух-ух-ух.
– Уху. Ух-ух-ух, – донеслось в ответ.
Глава 17
В обед я пришел к ее калитке. Она сидела на лужайке, на расстеленном под деревом одеяле. Вокруг валялись книжки, альбомы, карандаши и краски. В школу я в этот день снова не ходил. И все утро расчищал сад. Папа ремонтировал гостиную: красил потолок, обдирал клочья обоев, готовясь клеить новые.
– А, человек-загадка, – сказала Мина. – Привет-привет.
Книжка у нее на коленях была открыта на изображении птичьего скелета. Она аккуратно перерисовывала картинку в альбом.
– Естествознание учишь? – спросил я.
Она засмеялась.
– Видишь, что из тебя делает школа? Я просто рисую, раскрашиваю, читаю и смотрю на вес вокруг. И чувствую на коже луч солнца и дуновение ветра. Слушаю пение дроздов. Я открыта миру! Ох уж эта ваша школа!
Она взяла в руки томик стихов.
– Слушай.
Она выпрямилась, откашлялась и открыла книгу.
Она захлопнула книгу.
– Это тоже Блейк. Ты хоть знаешь, кто такой Уильям Блейк?
– Нет.
– Он писал картины и стихи. Ходил почти всегда без одежды. И видел ангелов в собственном саду.
Она поманила меня пальцем. Я перелез через низенькую ограду и сел на одеяло рядом с ней.
– Тише, – приказала она. – Замри. Слушай.
– Что слушать-то?
– Просто слушай.
Я прислушался. На Вороньей улице и дальше, к юроду, шумели машины. Еще пели птицы. И ветерок колыхал листву. А потом я услышал собственное дыхание.
– Ну, что ты слышишь?
Я честно ответил.
– Слушай лучше, – велела она. – Глубже. Ты должен услышать тонюсенький, нежный звук.
Я закрыл глаза и вслушался.
– Какой он, этот звук?
– Он над тобой, внутри дерева.
– Как это «внутри»?
– Майкл, ни о чем не спрашивай. Слушай.
Я попытался сосредоточиться на дереве, на ветвях и листьях, на маленьких побегах, которые так и лезли из толстых веток. И услышал, как они шепчутся на ветру.
– Звук идет из гнезда, – шепнула Мина. – Слушай.
Я упорно вслушивался и вот, наконец: тихое попискиванье, далекое, словно из другого мира.
У меня аж дыхание перехватило.
– Слышу.
– Это птенцы.
Однажды различив этот звук, я уже знал его, различал в многоголосном шуме. Теперь я услышу его всегда. И можно открыть глаза.
Я взглянул на Мину. И снова закрыл глаза. И туг же услышал писк птенцов в гнезде. Я даже представлял, как они сбились там тесно и открывают рты.
– Кости у них более хрупкие, чем у нас, – сообщила Мина.
Я открыл глаза. Она снова принялась срисовывать скелет.
– Косточки почти полые. Ты это знал?
– Да. Кажется, да.
Она взяла в руки лежащую среди книг кость.
– Мы думаем, она голубиная. – Мина разломила кость пополам и показала мне, что внутри пустота и какие-то совсем тонкие костные нити.
– Наличие в кости полости, заполненной воздухом, называется пневматизация, – объяснила она. – Потрогай.
Я положил кость себе на ладонь. Заглянул внутрь, пощупал зазубренный край.
– Это тоже результат эволюции. Кость очень легкая, но вполне крепкая. Она устроена так, чтобы птица могла летать. Этот тип анатомического строения развился у птиц за миллионы лет. Они летать умеют, а мы – как видно из твоих вчерашних рисунков – не умеем.
Она взглянула на меня попристальней.
– Ты знал это? Это проходят в школе?
– По-моему, да.
Она смотрела все пристальней.
– Я как-нибудь расскажу тебе о существе, которое называется археоптерикс, – сказала она. – А как сегодня твоя сестра?
– Днем поедем, узнаем. По думаю, все будет хорошо.
– Вот и отлично.
Она приложила ладони ко рту и заухала по-совиному.
– Замечательно! – ликовала она. – Замечательно!
– Я ухал сегодня ночью, – сказал я. – На рассвете, совсем-совсем рано.
– Правда?
– А ты? Ты смотрела в это время в окно? И тоже ухала?
– Не уверена.
– Это как?
Понимаешь, я хожу во сне. Иногда делаю что-то наяву, а думаю, что это сон. А иногда приснится что-нибудь – ну точь-в-точь как наяву.
Она взглянула на меня снова.
– Ты мне вчера снился.
– Да ну?
– Ладно, это не важно. Ты говорил, что у тебя есть тайна? Ты хочешь мне что-то показать?
– Да.
– Так покажи.
– Не сейчас. Может, попозже, к вечеру.
Она смотрела на меня, не отводя глаз.
– Ты был на улице. В молочном, призрачном свете. Очень бледный. И весь в паутине и дохлых мухах. И ты ухал по-совиному.
Мы смотрели друг на друга в упор.
И тут раздался папин голос:
– Майкл! Майкл!
– Попозже увидимся, – шепнул я на прощанье.
Глава 18
– Звонила миссис Дандо, – сказал папа по дорого в больницу. – О тебе справлялась.
– Ага. Спасибо.
– Говорила, друзья по тебе скучают.
– Я с ними в воскресенье увижусь.
– Может, пора пойти в школу?
Я пожал плечами.
– Не знаю.
– Может, все-таки пора? А то ведь все пропустишь.
– Я многому учусь у Мины. Она столько всего знает. И про птиц, и про эволюцию.
– Ну да, ну да… А еще ты выучил наизусть меню китайского ресторана.
Девочка по-прежнему лежала в стеклянной коробке, но уже без проводков и трубочек.
Мама подняла крышку и разрешила мне подержать малышку на коленях.
Я пытался оценить: прибавила ли она в весе, стала ли чуть покрепче? В какой-то момент она зашебуршилась, напряглась всем тельцем, и я нащупал на ее спине длинные гонкие мышцы. Потом она заграбастала мой палец в кулачок, довольно ощутимо сжала. И распахнула глаза.
– Гляди-ка, – сказал папа. – Она тебе улыбается.
Но я никакой улыбки не заметил.
В комнату зашел врач. Доктор Блум.
– Доктор, она идет на поправку? – спросил папа.
– Семимильными шагами.
– Так мы скоро сможем забрать ее домой?
Врач пожал плечами. Потрогал бледную щечку.
– Нам надо за ней понаблюдать. По крайней мере, несколько дней.
Он улыбнулся мне.
– Не тревожься, парень.
Я нащупал на маленьком тельце лопатки: крохотные и гибко-податливые.
И услышал дыхание с легким-легким присвистом.
– Скоро будет по саду бегать, – сказала мама.
Она даже засмеялась, но в глазах у нее стояли слезы.
Она забрала ребенка и снова смазала мне царапины и ссадины.
– Ты какой-то усталый, – сказала она. И перевела взгляд на папу. – Вы что, поздно ложитесь?
– Это точно. Каждый вечер смотрим видео и поглощаем китайскую пищу. Верно, сынок?
Я кивнул.
– Ага. Так и живем.
Я вышел в коридор.
Навстречу мне попалась медсестра, и я спросил ее, где тут лечатся от артрита. Она припомнила, что таких пациентов обычно кладут в палату 34, на самый верхний этаж. И добавила, что это просто нелепо, потому что людям с больными костями ужасно трудно ходить по лестнице. Я нашел лифт и поехал наверх.
Первой, кого я увидел, выйдя из лифта, была женщина в специальной «ходильной» раме– каталке. Она стояла, тяжело отдуваясь, но улыбалась.
– Сдохла. Взад-вперед по палате и три круга по этажу. Сдохла. – Она оперлась на раму и заглянула мне в глаза. – Ничего, скоро буду танцевать.
Руки у иес были какие-то бесформенные, искореженные, с распухшими суставами.
– Артрит, – сказал я.
– Он, родимый. Артр Ит. Но мне вставили новые бедренные кости, и я скоро буду танцевать. Этот Артр еще узнает, кто в доме хозяин! Хоть на время, да будет лучше!
– У меня друг болен артритом.
– Бедняга.
– Чем его лечить?
– Вообще-то Артр чаще всего выходит победителем. Некоторым помогает рыбий жир и природный оптимизм. Я молюсь Пресвятой Деве Марии и доктору МакНаболе, его ножницам, пиле, пластиковым косточкам и клею.
Она подмигнула.
– Главное – двигаться. В этом вся хитрость. С тарые кости до; тжны работать. А то все в тебе захрястнет и уядренится.
И она пошаркала дальше, напевая «Бог танца-».
Стрелки-указатели привели меня в палату 34.
Я заглянул внутрь. Огромная. Несколько десятков кроватей в два ряда, друт против друта. Между ними двигались люди в рамах-ходил– ках разных конструкций. Некоторые лежали в постели, улыбались, вязали, морщились при любо. м движении, даже окликая друг друга с другого конца палаты. Некоторые лежали молча, наедине со своей болью. Кучка врачей и студентов в белых халатах обступила какого-то человека в черном костюме. Он говорил, а они прилежно записывали в тетради. Эта толпа постепенно двигалась от кровати к кровати. Пациенты приветственно кивали. У некоторых кроватей он останавливался и с улыбкой выслушивал жалобы больных.
Пожав напоследок руку сестре, он устремился к двери.
Там-то я и стоял прямо на пути этой процессии.
– Простите, – тихонько произнес я.
Человек в черном даже не взглянул в мою сторону.
– Доктор МакНабола, – окликнул я погромче.
Он остановился. Остановились все врачи и студенты.
– Что помогает от артрита? – спросил я.
Он лукаво улыбнулся.
– Иголка.
И он изобразил, будто делает укол из огромного шприца.
– Глубокие инъекции прямо в сустав.
Он поморщился, словно от болезненного укола. Врачи и студенты захихикали.
– Еще помогает пила, – сказал он.
Он изобразил, будто пилит, и при этом стал охать и корчиться от якобы адской боли.
– Выпиливаем куски и вставляем новые, – пояснил он.
Он вдел невидимую нитку в невидимую иголку и принялся шить воздух.
– Получите! Как новенький! – сказал он.
И он с облегчением вздохнул, словно боль наконец отпустила.
Он склонился ко мне.
– Сами страдаете, молодой человек?
Я покачал головой.
– Мой друг.
Доктор выпрямился.
– Передайте своему другу: пусть приходит. Я пропишу инъекции, распилю, зашью и отправлю домой, как новенького.
Врачи опять захихикали.
В остальном же совет простой. Не терять жизнерадостности. Не сдаваться. А главное, оставаться активным. Можно принимать рыбий жир. И не позволять себе окончательно окостенеть.
Он сцепил руки за спиной.
Еще есть вопросы?
Я покачал головой.
Он оглядел толпу врачей.
– У вас есть советы нашему юному другу? Нет? Тогда пойдемте дальше. – И он размашистыми шагами направился в коридор.
Я так и остался стоять. Было о чем подумать.
– Ты кого-нибудь ищешь? – спросила медсестра.
– Нет.
Она улыбнулась.
– Он очень хороший врач, замечательный, – сказала она. – Но иногда не прочь устроить представление. А другу так и передай: главное – двигаться. И побольше улыбаться. Нельзя сдаваться Артру без боя.
Я побежал к лифту – скорей к малышке в гталат>г.
Мама с папой сидели возле нес, взявшись за руки.
– Привет, заяц, – сказала мама.
Она попыталась улыбнуться, но вышло кривовато. Похоже, она только что плакала.
– Привет, – отозвался я.
– Куда это ты запропастился?
– Китайская кухня до добра не доводит. – Гтапа отчаянно пытался нас рассмешить.
– Дай ему дома рыбий жир.
Она обняла меня крепко-крепко.
– Ты мой самый лучший мальчик на свете, – прошептала она. – Что бы ни случилось, ты всегда будешь моим. И самым лучшим.
Дома папа опять взялся за отделку гости» юй, а я стянул из холодильника бутылку темного пива и припрятал се вместе с фонариком в гараже, у входа. Затем нашел в коридоре свой швейцарский армейский нож, а в шкафчике в ванной – банку с рыбьим жиром. Вытряхнул на ладонь несколько капсул и сунул в карман.
Потом я отпросился у папы в гости к Мине.
– Беги, сынок Обо мне не волнуйся. Я сам справлюсь с грязной работой. А ты беги, наслаждайся жизнью.
Глава 19
Одеяло и книжки по-прежнему валялись под деревом, но самой Мины в саду не было. На дереве тоже. Я пролез через оградку и позвонил в дверь. Вышла Минина мама.
– Простите, а Мина дома?
Волосы у нее были точь-в-точь как у Мины – цвета воронова крыла. Весь передник заляпан глиной и красками.
– Дома. – Она протянула мне руку. – Ты, наверное, Майкл. А я миссис МакКи.
Я пожал ей руку.
– Мина! – позвала она громко. – Как ваша девочка? – спросила она.
– Хорошо. То есть мы уверены, что она поправится.
– Младенцы – создания упрямые. Настоящие борцы. Передай, пожалуйста, родителям, что я все время о них думаю.
– Спасибо, передам.
Откуда-то появилась Мина. На ней тоже был забрызганный красками передник.
– Мы лепим, – сказала она. – Хочешь посмотреть?
Она провела меня на кухню. На столе, в целлофановых пакетиках, лежали большие комки глины. Сам стол был застелен клеенкой, а на ней разбросаны ножи и разные деревянные инструменты. Минина книжка с изображениями птиц была открыта на дрозде. Она показала мне кусок глины, с которым начала работать. И хотя ком еще оставался бесформенным, в нем уже проступали очертания птицы: намек на широкое тело, заостренный клюв, плоский хвост. Она добавила еще глины и мелкими щипками стала придавать форму крыльям.
– Сейчас Мина увлечена птицами, – пояснила миссис МакКи. – Го были всякие плавучие твари, то ползучие, то исключительно ночные. А теперь все, что летает.
Я огляделся. Целая полка была заставлена глиняными игрушками: лисы, рыбы, ящерицы, ежи, мышки. Стояла здесь и сова – с круглой головищей, острым загнутым клювом и огромными звериными когтями.
– Это все ты сделала?
Мина засмеялась.
– Слушай, потрясно! – сказал я.
Она показала мне, как распределять глину, если лепишь птицу в полете, как прописывать перышки острием ножа.
– Потом обожгу, покрою глазурью и подвешу к потолку.
Я тоже взял глину, размял, раскатал ладонями в сосиску. Она холодила руки, и в ней ощущались маленькие твердые камешки. Мина лизнула свой палец, потерла глину и показала мне, как сделать поверхность зеркально гладкой. Я прилежно следовал всем советам. Снова размял свой ком, раскатал, а потом свернул змею обратно, и получилась человеческая голова.
И тут я подумал о малышке. И стал ее лепить: хрупкое тельце, ручки-ножки, головку.
– Правда, чудо? – спросила Мина.
– Чудо, – согласился я.
– Иногда я мечтаю сделать их совсем настоящими, чтобы они прямо выбежали или вылетели из рук А в школе вы лепите?
– Иногда. На моей памяти один раз.
– Мама, ведь Майют может приходить и работать вместе с нами, правда? – сказала Мина.
Миссис МакКи посмотрела на меня очень внимательно. Взгляд у нее был такой же пронзительный, как у Мины, только мягче.
– Конечно, пусть приходит.
– Я ему рассказала, как мы относимся к школам, – заявила Мина.
Миссис МакКи рассмеялась.
– А еще я читала ему Уильяма Блейка.
Я продолжал лепить девочку. Попытался придать чертам лица хоть какое-то сходство. От тепла моих пальцев глина начала подсыхать. И крошиться. Я перехватил искоса брошенный Миной взгляд И попытался подать ей сигнал: пора идти.
– Можно, мы с Майклом немного погуляем? – немедленно спросила Мина.
– Иди. Только глину заверни. Доделаешь, когда вернешься.
