Текст книги "Уроки норвежского"

Автор книги: Дерек Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Саул особо не разговаривал с отцом. Так, по необходимости. «Передай мне ту веревку» или «Есть закурить?» Шелдон не обижался. Он старался повнимательнее наблюдать за работой парней. И не хотел никому мешать. Но в своих видениях – в том, как он запомнил место, где никогда не был, – он панически боялся упустить хоть одну деталь. В нем говорила эта еврейская страсть все документировать. Запоминать. Держаться за каждый лучик дня и убеждаться в том, чтобы другие узнали, что этому были свидетели. Тому, что некогда было и чего больше не существует.

Монах очень осторожно управлял лодкой. Шелдон фотографировал его руки на руле. Он сделал портрет Монаха в лучах заходящего солнца: его лицо и угловатая фигура темнели на фоне реки.

Было нечто зловещее в его манерах. Подспудная боль. Некий план. Шелдон видел все это через объектив фотоаппарата.

Он сфотографировал длинные и тонкие черные пальцы Германа, которые, родись все эти люди на другой планете, могли бы научиться ремонтировать часовые механизмы.

Он наблюдал за тем, как Тревор чистит винтовку, – с подобным усердием обычно ухаживают за охотничьим ружьем, доставшимся от дедушки.

Он снял Ричи и его улыбку, удивляясь тому, насколько часто людям подходят их имена.

Шелдону нравилось плыть на лодке. С 1975 года, когда он начал регулярно плавать с ними, он редко тревожился за Саула, несмотря на то что знал, каков будет конец у этой истории. Он не смотрел на сына печальным взглядом отца или боевого товарища. Он просто присоединялся к поездке. Познавая происходящее. Находясь внутри событий. Купаясь в теплой атмосфере товарищества.

Ему нравилось видеть в сыне мужчину. Именно этого он добивался, напоминал себе Шелдон. Так ведь? Чтобы его сын стал мужчиной. Американским солдатом.

Истребитель F-4 «Фантом» был сбит ракетой «земля – воздух» советского производства. Пилот, по общему мнению, был ни в чем не виноват. Также, по общему мнению, летчикам было легко воевать. Они сидели в кондиционированных палатках, пилили свои драгоценные ногти, потягивали тоник, играли в джин и дрочили на новенькие, не засаленные журналы. Когда раздавался гонг, они надевали щегольскую форму, от которой все девчонки теряли голову, садились в кабины сверкающих самолетов, начищенные и отполированные для них какими-то лакеями, и минут пятнадцать поливали напалмом дома, людей, скот, посевы и что там было еще. После, когда их большие пальцы уставали давить на гашетку, они возвращались обратно на базу и стирали единственную каплю пота, проступившую на лбу, пока пресса фотографировала их. После этого они возобновляли столь грубо прерванную раздачу карт, Хезер или Ники из «Красного Креста» массировали им усталые плечи, а они заливали девицам в уши рассказы о своей безудержной храбрости.

Жизнь пилотов была кучерявой, и речные ребята не стали бы принимать их рассказы на веру. Им было наплевать, например, на то, что ракеты «земля – воздух» были самыми совершенными самонаводящимися ракетами, изобретенными Советами, и на то, что их запускали по низколетящим самолетам, у которых оставалось 1,7 секунды на ответ, прежде чем они потеряют левую часть фюзеляжа. Им было все равно, превосходил их противник по силе или нет. На обратном пути пилоту придется туго и, зная об этом, каждый находящийся в лодчонке боец готовился совершить подвиг.

Главной задачей поисково-спасательной операции было обнаружение сбитого самолета до того, как это сделают вьетконговцы, кровожадные сволочи. Но это была их земля, и они демонстрировали превосходное умение ориентироваться на ней. Поэтому, когда самолет падал, они моментально его находили, а речные бойцы, напротив, искали долго.

Монах был шкипером. Пока они сплавлялись по реке, им оставалось лишь целиться из М60 по джунглям, травить анекдоты или вспоминать девчонок, с которыми у них ничего не было. По крайней мере, физически.

Лил дождь, лодка с урчанием двигалась по протоке шириной метров двадцать. Мимо под прицелом бойцов проплыли местные, но никто не остановился и даже не поднял взгляда.

Тревор сидел за спиной Монаха в позе, которую Шелдон находил напряженной, как будто он был готов вскочить со скамьи и… что-то сделать. Трудно было предсказать, что могло произойти дальше. Прыгнет за борт? Или набросится на Монаха?

Шелдон сидел на корме и фотографировал джунгли. Пытался понять эту местность, людей, войну. В Корее все было по-другому. Там коммунисты атаковали Юг с помощью СССР, и ООН приняла резолюцию, пока советский посол отлучился в туалет, но все было довольно однозначно. А вьетнамская война была не такой однозначной. И конечно, весь фокус состоял в том, что южные корейцы хотели, чтобы мы пришли. А здесь – не особенно.

После трех часов патрулирования лодка остановилась у небольшого причала. Монах сидел неподвижно. Он просто бросил рацию Саулу и посмотрел на Германа. Ричи, который был старше по званию, сказал:

– Пойдут Вици и Уильямс. Вперед.

Вици – так они называли Саула, Потому что Горовиц было длинно, а Саул – слишком старомодно.

Почему эти двое? Вици и Уильямс? Потому что они просто просились на язык, вот почему.

– Я тоже пойду, – сказал Шелдон. Никто не отреагировал, как будто его и не было.

Саул протянул Ричи письмо, которое он написал:

– Отправь, если я не вернусь.

– Окей, – просто ответил Ричи.

Саул ступил на причал, в одной руке он держал винтовку, в другой – рацию. Он произнес:

– Моя девушка беременна. Это вообще круто или как?

– Тебе надо поехать домой, – ответил Ричи.

– Наверное, надо, – отозвался Саул и потопал по причалу вслед за Уильямсом.

Они миновали маленькую деревеньку, которая казалась покинутой. На пятачке бурой слякотной земли ютились четыре соломенных хижины. Под дождем ржавело колесо от велосипеда. По столу из перевернутой корзинки рассыпались гнилые овощи. Шелдон все это сфотографировал и двинулся дальше.

Саул шел первым, за ним – Уильямс и потом – Шелдон. Саул был хорошим солдатом. Не отвлекался на посторонние мелочи, не болтал на ходу, был внимателен. Но в двадцать с небольшим трудно идти медленно, концентрировать внимание и говорить тихо.

Выйдя на небольшое рисовое поле, Саул сверился с компасом и указал налево. Потом обернулся и посмотрел назад, сквозь Шелдона, стараясь запомнить, как будет выглядеть обратная дорога. Этот ценный урок Шелдон получил в Корее. Он услышал слова все того же сержанта-инструктора: «Причина, по которой местность кажется незнакомой, когда идешь в обратную сторону, состоит в том, что она другая. Вы ее раньше никогда не видели, не так ли? Если вы не обернетесь, откуда вам знать, на что ориентироваться? Эй ты! Недоумок! Каков правильный ответ?»

В тот день недоумком назвали другого. Но на его месте мог быть и Шелдон, как частенько случалось. Оказавшись в Инчхоне, он радовался, что усвоил все эти уроки.

Они почуяли запах самолета, прежде чем увидели его. «Фантом» только наполовину успел выполнить свою миссию, поэтому на землю он упал с хорошим запасом горючего, которое при горении издавало совсем другую вонь, чем подожженная напалмом человеческая плоть. По шкале вонючести, придуманной Германом, она составляла всего два балла, в то время как разлагающиеся на солнце трупы тянули на девять. На десять баллов оценивалась вонь официальных уведомлений.

Саул не мог по запаху определить, в какую сторону идти. Но вскоре под ногами стали попадаться фрагменты самолета. Сначала просто какие-то ошметки, болты и куски искореженного металла, но этого было достаточно, чтобы понять, что они двигаются в верном направлении.

Шелдон взглянул на часы. Они пробыли в джунглях всего пятнадцать минут.

Саул направился к небольшому возвышению. Идея была неплохой: обзор местности оттуда лучше. Прежде чем они достигли вершины, Уильямс присвистнул сквозь зубы и позвал:

– Вот тут. Посмотрите.

Саул и Шелдон повернули налево. В пятистах метрах от них по земле были разбросаны крупные части фюзеляжа.

– Кто-нибудь видит этого говнюка пилота? – спросил Уильямс.

Саул указал налево:

– Вон там вроде бы парашют.

– Точно. Давай сначала посмотрим, нет ли розовых осколков кабины, – предложил Уильямс.

Пока они спускались к самолету, Шелдон разглядел фигуру, прислонившуюся к дереву у тропы, присутствие которой было здесь абсолютно неуместно. Саул прошел мимо, как будто не замечая ее. Когда к фигуре приблизился Уильямс, Шелдон крикнул:

– Герман, справа!

– А, это всего лишь Билл. Забудь о нем. Этот козел все время возникает, да все без толку. Никогда не поможет.

Приблизившись, Шелдон увидел, что это и вправду Билл Хармон, его приятель из Нью-Йорка. На Билле были поношенные штаны, дешевые ботинки, синяя сорочка и твидовый пиджак. Во время этих рейдов между 1975 и 1980 годами Билл не появлялся. Он стал возникать и вмешиваться только после своей смерти. Правда, Шелдон вовсе не был уверен, что это в самом деле Билл. Скорее он напоминал Билла. Говорил те же глупости, но что-то в нем было не то. При жизни Билл никогда не заставлял Шелдона чувствовать беспокойство. А этот парень тревожил.

– Билл, что ты тут делаешь?

– Ищу старинные вещи.

– Что-что?

– Французы-колонизаторы жили здесь веками. В Индокитае спрятано множество сокровищ, которые я смогу выгодно продать в своем магазине.

– Ты выпил?

– Время два часа дня, и мы во Вьетнаме. Конечно, я выпил. А ты будешь?

– Мне надо идти. Мы должны найти пилота.

– Пилот погиб, – сказал Билл. – Его подстрелили у самой земли. Ничего интересного. Тебе не стоит туда ходить.

– Ну тогда я скажу парням, и мы пойдем обратно.

– Они тебе не поверят.

– Почему? Ты что, призрак прошедшего Рождества? – И, не дожидаясь ответа, Донни закричал: – Эй, Уильямс! Стой. Пилот погиб. Нам надо возвращаться к лодке.

– Откуда ты знаешь?

– Так говорит Билл. Он знает.

– Не стоит доверять Биллу, Донни.

– Но иногда он бывает прав.

– Конечно. Но кто может сказать, когда именно? Кроме того, это не мое решение.

– Тогда передай Саулу.

– Хорошо.

И Герман сказал что-то Саулу, но тот лишь пожал плечами и продолжал идти. Правда, через несколько минут он призадумался и замедлил шаг. Первый раз за все время рейда он повернулся и обратился к отцу:

– Пап, чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы мы вернулись домой. Я хочу, чтобы ты жил дальше.

– Надо было подумать об этом раньше, когда ты предлагал мне поехать сюда.

– Ты прав, и я об этом сожалею. Но я не предлагал тебе сюда возвращаться. Эта вторая командировка – твоя идея.

– А ты хорошо помнишь наш разговор об этом?

– Я мог сказать что-нибудь про то, что Америка воюет. Но если я это и говорил, то не имел в виду, что ты должен вернуться. Ты выполнил свой долг. В отличие от многих.

– Ты сам решил пойти с нами. Я не могу повернуть назад, не могу написать в рапорте, что Билл Хармон возник из джунглей и сообщил нам о местонахождении пилота.

– А ведь ты любил Билла.

– Я и сейчас люблю, – ответил Саул. – Но вряд ли на него можно сослаться, тебе не кажется?

– Это безумие!

– Твое безумие. Что дальше? Ты возвращаешься или остаешься?

– Я хочу быть рядом с тобой.

– Ну ладно тогда. И не шуми. Вокруг полно вьетконговцев.

И они двинулись дальше, оставив Билла позади.

Шелдону показалось, что они очень быстро дошли до места. Самолет и не пытался совершить вынужденную посадку: развалился прямо в воздухе и рухнул на землю с неуклюжестью метеорита.

По стечению обстоятельств, кабина пилота практически не пострадала. Шелдон сфотографировал ее.

Поддавшись импульсу, Саул бросил:

– Герман, иди проверь кабину. Я поищу парашют.

Потом Саул повернулся к отцу и спросил:

– Ну? Идешь со мной или остаешься?

– Я хочу быть рядом с тобой.

Единственным желанием Саула было забрать домой этого проклятого пилота. За этим его сюда прислали, этому его обучали, и он хотел это сделать. Потому что американец не должен оставаться гнить в зеленом азиатском компосте. Ему следует быть дома со своей семьей.

Парашют свисал с очень высокого дерева на краю болота, которое Саулу и Шелдону пришлось преодолеть. Пилот был чернокожим, что удивило их обоих: в 1974 году не так часто встречались чернокожие пилоты. И, как и сказал Билл, он был мертв. У бедолаги даже не было шансов долететь до земли. Вьетнамцы не понимали, что такое чернокожий; они никогда не встречались с выходцами из Африки. Они считали, что это такая маскировка. Были зарегистрированы случаи, когда они пытались оттереть черноту стальными щетками.

– Так, хорошо. Пошли, – произнес Шелдон.

– Мы должны его снять, – сказал Саул.

– Нет, не надо.

– Мы должны.

– Нет. Ни черта мы не должны!

– Ты же тащил Марио к своим, – напомнил Саул. – Ты рассказал его родителям. Его отец обнял тебя и плакал.

– Я был на берегу, в безопасности. А ты один в джунглях. Этот бедняга здесь…

– Давай же, помоги мне срезать его.

– Саул, будь благоразумным. Вьетнамцы знают, что ты придешь за пилотом. Они это знают, и велика вероятность того, что они были тут до тебя.

– Тогда почему они меня не подстрелили?

– Потому что раненого надо нести. А так они положат двоих или троих, а не одного.

– Меня можно взять в плен.

– Ну откуда мне знать, черт возьми?

Тогда Саул разозлился, и его прорвало:

– Там на дереве висит негр. Этот негр – американский солдат. Как же я могу его здесь бросить? Как же я уйду от него? Объясни мне, как я его тут оставлю и после этого буду твоим сыном? Так что я сделаю, что должен. Богом клянусь, сделаю.

На это Шелдону нечего было возразить. Совсем нечего.

Саул забросил за спину винтовку и полез на дерево.

Добравшись до места, он схватил ветку и принялся срезать армейским ножом веревки и шелк парашюта. Ноги пилота находились примерно в двух метрах над землей. Падение было недолгим, но почему-то показалось очень медленным. Когда тело грохнулось на землю, Шелдон почувствовал приступ рвоты.

Пока Шелдон смотрел на все это, на него накатили первые волны смирения. Он был здесь на задании много раз и знал, что случится дальше, когда и как нахлынет ужас. Это вот-вот произойдет. Саул пойдет обратно по единственной тропе по направлению к самолету, Герман двинется ему навстречу – он уже сжег карты и документы, чтобы они не достались врагу.

Он знал, что будет дальше. В этот момент он чувствовал себя, как Кассандра перед тем, как ее объявили сумасшедшей. Это был драгоценный момент. Настолько драгоценный, что Шелдон все откладывал его, позволяя себе спать по ночам с этим знанием будущего.

Именно в это мгновение – пока Саул спускался с дерева, прятал нож, снимал солдатские жетоны с тела погибшего, чтобы положить их в левый карман гимнастерки, – на глазах Шелдона его сын превратился в мужчину.

Ничего особенного не произошло. И не было никаких свидетелей этому. Ни малейшего героизма. Простой жест достоинства и уважения одного мужчины к другому. Никем не замеченный и забытый жест капрала Саула Горовица, спасавшего бренные останки лейтенанта Элая Джонсона, вобрал в себя все достижения человечества.

Перед самым концом своей жизни он был велик.

В этот момент Шелдон поднес фотоаппарат к глазу и нажал на спуск.

Щелкнул затвор, события стали развиваться стремительно. Шелдон увидел, как Саул наступает на растяжку. Раздавшийся взрыв унес жизнь единственного ребенка Шелдона. Он видел все происходящее, стоя слева от тропы прямо напротив Саула и Элая Джонсона.

Услышав взрыв, из-за спины Шелдона к Саулу бросился Герман.

Вьетконговцы набивали фугасы гвоздями, металлическими шариками и, по иронии судьбы, патронами от американских винтовок, захваченными в предыдущих боях.

И все эти штуки впились в ноги, пах и нижнюю часть корпуса Саула.

Он рухнул еще до того, как его лицо исказила боль, потому что не было больше ни костей, ни мышц, ни сухожилий, чтобы удерживать его. Тело лейтенанта Джонсона не привезут на базу. Родителям передадут и захоронят в гробу только его жетоны.

Герман закричал и почти сразу начал плакать. Он ухватил Саула за воротник и со всей силой, на которую способен человек в отчаянном положении, взвалил его себе на спину, так же как Саул тащил Джонсона, как Донни тащил Марио, и другие мужчины на других войнах тащили на себе своих товарищей.

Как только Герман побежал, началась стрельба.

На Шелдона больше никто не смотрел. Никто не обращал на него никакого внимания. Даже Билл Хармон исчез.

Герман пробежал по джунглям целый километр, через деревушку, до лодки. Ричи палил из М60 по зарослям, обеспечивая огневое прикрытие, не имея понятия, прячется там кто-нибудь или нет.

Тревор так и замер на скамейке позади Монаха.

Как только все трое залезли в лодку, они двинулись и скоро отплыли от берега.

Но это было еще не все.

Монах развернул лодку, течение понесло ее, и они оторвались от тех, кто сидел в зарослях.

Герман проверил пульс у Саула, воткнул шприц с морфием ему в сонную артерию, наложил две большие повязки на бедренные артерии. Эти повязки будут поддерживать жизнь в Сауле в течение трех дней, пока его будут доставлять в порт, но он так и не придет в себя.

Шелдон сидел на скамье рядом с Тревором. Он ничем не мог помочь Саулу – своему сыночку, который когда-то с неподдельным интересом изучал его нос, стоя у него на коленях, и тыкал пальцем в растроганное лицо отца.

Он безвольно наблюдал, как лодка, обогнув поворот реки, выплыла прямо на деревянные плоты. Широко раскрытыми глазами Шелдон смотрел, как с плотов их начали поливать пулеметными очередями, пробивая корпус лодки.

Как только полетели пули, Монах отпустил руль. Тревор, сидевший наготове, прыгнул вперед, схватил руль и на бешеной скорости направил лодку прямо на первый плот.

Монах перешел с кормы на нос, встал во весь рост и раскинул руки, словно бразильский ныряльщик на краю скалы или распятый Иисус.

Ричи разнес один из плотов из своего М60. Когда плот развалился, в воздух взлетели щепки и красные фонтаны крови.

Герман возился с Саулом, Тревор управлял лодкой, а Монах продолжал стоять, не замечая ничего вокруг себя, не видя, что Саул истекает кровью.

Это был последний отчетливый образ, виденный Шелдоном в том сне. С ним он проснулся, чтобы поговорить с Мейбл и задать ей вопрос. С этим вопросом он до сих пор просыпается по утрам. Почему-то все, что происходило после того момента, представляется ему смутным. Он знает, что лодка доплыла до базы. Саула эвакуировали в Сайгон, где он умер в госпитале. Его письмо отправили, как и было обещано, и Рея получила свое имя. Тревор и Герман продолжили службу в речной мобильной группе до конца срока и потом вернулись домой.

Монаха так и не подстрелили. Но говорят, что в другом бою он нырнул в Меконг, да так никогда и не выплыл.

Глава 10

Слева по борту к ним приближается деревушка Фласкебекк. Шелдон старается держаться как можно ближе к берегу. Береговая охрана, считает он, вряд ли заинтересуется лодкой, плывущей вдоль побережья. На случай, если что-то пойдет не так, лучше быть тут. Погода, похоже, не изменится, течение несильное.

Разумеется, он не представляет себе, что скрывается под поверхностью воды, но одним из преимуществ плоскодонки является ее малая осадка. Лодка не обладает хорошими мореходными качествами, зато ею легко управлять.

Цель его путешествия – ружья – носят имена Моисей и Аарон. Пушки, в честь которых они были названы, согласно путеводителю Шелдона, находятся в крепости Оскарсборг, на лежащем недалеко прямо по курсу острове Сондре Кахолмен. 9 апреля 1940 года немцы послали во фьорд Осло корабль «Блюхер» водоизмещением четырнадцать тысяч тонн, чтобы атаковать столицу, захватить короля и вывезти национальный золотой запас. Несмотря на то что в крепости не хватало людей, там было три 283-миллиметровые пушки производства завода Круппа – «Моисей», «Аарон» и «Иисус», а также командующий офицер, с презрением отнесшийся к преимуществу врага в вооружении.

Как только немецкий боевой корабль вошел в бухту вблизи Дробака, полковник Биргер Эриксен и его малочисленное подразделение обстреляли «Блюхер» с расстояния одной морской мили из пушек «Моисей» и «Аарон». Сделанных ими двух залпов хватило, чтобы решить исход сражения. Первый залп повредил корпус, выведя из строя немецкую артиллерию и топливные цистерны, второй лишил корабль возможности вести ответный огонь.

Пока корабль был объят пламенем, замаскированные торпедные батареи, находившиеся на острове, выпустили торпеды, потопив судно и всю его команду с расстояния всего в пятьсот метров.

Есть версия, что именно благодаря обороне крепости Оскарсборг правительство получило возможность бежать и сформировать движение сопротивления в изгнании, в результате чего Норвегия официально вошла в антигитлеровскую коалицию. Вскоре немцы оккупировали Норвегию, и был установлен марионеточный режим. Семьсот семьдесят два жителя Норвегии – мужчины, женщины и дети еврейского происхождения – были арестованы норвежской полицией и немцами и депортированы. Большинство попало в Освенцим.

Тридцать четыре человека выжили.

После войны лишь некоторые полицейские, сотрудничавшие с нацистами, понесли наказание, многие так и остались служить на своих постах до пенсии. На протяжении десятилетий о Холокосте не говорили на школьных уроках. И только пятьдесят лет спустя в Норвегии был построен Национальный мемориал, а еще через несколько лет был открыт Норвежский центр по изучению Холокоста и геноцида.

Все события, как показалось Шелдону, словно излагались свидетелями, а не участниками событий. И если норвежцев в чем-то и подозревали, это слишком легко списывалось на воображение жертв.

– Вопрос в том, – вслух произносит Шелдон, глядя на юг, в сторону крепости Оскарсборг, – хватит ли нам бензина, чтобы туда доплыть.

День длится бесконечно, солнце как будто застыло на месте. Шелдон не мог припомнить, чтобы когда-нибудь время тянулось так медленно. Плыть от Осло до северной части Дробака меньше семнадцати морских миль, но время и расстояние на воде – вещи чисто умозрительные.

Они плывут еще четыре часа, а потом у них заканчивается горючее. В течение еще получаса прилив относит лодку к маленькой каменистой бухточке, окруженной хвойным лесом.

Шелдон определяет поле зрения проплывающих судов и привязывает лодку там, где она привлечет меньше всего внимания. Если бы она была деревянной, он бы ее утопил, пробив дыру в днище. Если бы у него были силы, он бы затащил ее на берег и спрятал. Если бы он был моложе, он бы вонзил нож в сердце нападавшего и спас мать мальчика. Но все так, как есть.

К тому времени, как они оказались в безопасности на берегу и собрали все вещи, Шелдон совсем выдохся.

– Ты не хочешь ничего сказать? – спрашивает он Пола. – Если хочешь, можешь меня ударить. Уверен, я это заслужил. Я должен был позвонить в полицию, как только начался скандал наверху. Мне это не пришло в голову. Я был выше всего этого. Я посчитал, что знаю, что к чему, что все обойдется, твоя мама спустится по лестнице, выбежит на улицу и спасется. Я ведь дверь открыл не для нее, а для себя. Назло всем. Чтобы показать, как надо поступать. Дожив до таких лет, я все еще воображаю, что кому-то интересно, что и как я делаю, представляешь? Я играю на публику, которая умерла пятьдесят лет назад. Я должен был позвонить в полицию, и если бы нам повезло, они приехали бы вовремя.

Шелдон, конечно, выше ростом, но он не возвышается над мальчиком. Утомленный путешествием, сейчас он ссутулился. Они почти одного роста, и Шелдон пытается заглянуть ребенку в глаза.

– Чем старше мы становимся, тем больше напоминаем вопросительный знак. Что это – совпадение? – говорит Шелдон. – Мне очень жаль. Я стараюсь, но у меня никогда ничего не получается. Ну, была пара моментов. Не так много – по сравнению с количеством возможностей. Я ведь даже пропустил рождение Саула. Ты понимаешь, я не хочу тебя пока сдавать в полицию. А вдруг тот мужик – твой отец? Он бывал у вас в квартире в ночное время, я это слышал сам. Возможно, он частенько приходил. Мальчик твоего возраста не теряет дар речи ни с того ни с сего. Возможно, тебя терроризировали годами. Я отдам тебя в полицию, а он заявится и скажет: «Это мой сын, вы его нашли». И тем самым я толкну тебя в объятия убийцы твоей матери. Разве друзья так поступают?

Пол слушает. Шелдон не понимает, почему.

– Ты хочешь есть? Должно быть, ты умираешь с голоду, – Шелдон протягивает мальчику руку. – Пойдем поищем еду.

Пол не берет Шелдона за руку, но идет за ним. Они продвигаются медленно – сказываются часы, проведенные в лодке: у Шелдона разболелась поясница. Острая боль отдает в левую ногу при каждом шаге, и он все время поправляет ремешок сумки на плече.

– На сегодня достаточно. Мы пойдем туда.

Шелдон указывает на симпатичный голубой дом у воды. Они идут на юг, оставляя фьорд справа. На берегу причал, но лодки нет.

Старик ведет мальчика в обход к фасаду дома и пытается обнаружить признаки жизни. На подъездной дорожке нет машин, их вообще здесь мало. Дом кажется пустым.

Они возвращаются обратно к задней двери, и Шелдон показывает Полу, как, сложив ладони чашечкой, прижать лицо к стеклу. Мальчик не повторяет его действия, но Шелдон все равно считает, что это полезный урок.

Свет внутри не горит. Телевизор выключен. Все убрано и вымыто. Нетронуто.

Шелдон проходит несколько метров вдоль дома, до задней двери, которая выходит на двор и к причалу. Там он еще раз прижимается лицом к окну и, не увидев ничего подозрительного, принимает решение.

– Так, это возвращает нас к уроку номер один, – говорит он. Положив сумку на деревянное крыльцо кухни, Шелдон берет молоток и, не говоря ни слова, разбивает вдребезги стекло около дверной ручки. Замерев, прислушивается некоторое время и потом констатирует:

– Сигнализации нет. Это в нашу пользу. Теперь смотри под ноги, там на ступеньках стекло.

Гостиная в стиле Имзов^[7] обставлена отличной скандинавской и американской мебелью середины прошлого века. Шелдон находит подставку для прессы с картами и расписанием местных автобусов и поездов. Прихватив все это, он идет в кухню, где ставит на плиту кастрюлю с водой – сварить макароны.

Обнаружив подходящую карту района, он бережно раскладывает ее на столе и, пользуясь ручкой деревянной ложки, указывает на реку Гломму, проследив тонкую извилистую синюю линию в нескольких сантиметрах от Конгсвингера.

– Мы направляемся вот сюда. Я там никогда не был, но я видел фотографию этого места – дома в Осло она стоит на холодильнике. Так что я уверен, что смогу найти его, – Шелдон начинает прокладывать путь по карте. – Никогда не думал, что в этой стране так много озер. Куда ни ткнешь, везде озеро.

Когда закипает вода, Шелдон готовит себе растворимый кофе в икеевской кружке. В шкафчике слева от раковины нашлась коробка с макаронами. Шелдон высыпает все ее содержимое в кастрюлю. Он понятия не имеет, сколько может съесть голодный ребенок. Потом он находит банку томатов, соль, перец, чесночный порошок и с чисто мужской беспечностью соединяет все это в блюдо, предназначенное ребенку.

Он добавляет в кофе три ложки сахара с горкой и возвращается к столу, за которым Пол зачарованно рассматривает карты.

– Мы поедем сюда, – показывает Шелдон. – Вопрос в том, как туда добраться. Мне трудно разобрать, что написано в этих расписаниях, но похоже, что почти все автобусы из Дробака в Конгсвингер следуют через Осло. А нам это не надо. Как раз оттуда мы и приехали. Так что мы снова застряли. Можно попробовать автостопом, но я боюсь, что это привлечет излишнее внимание. Скорее всего, нами заинтересуется проезжающий мимо полицейский патруль. Можно арендовать машину. Думаю, мы можем одолжить ее, но отложим этот вариант на крайний случай. В общем, надо подумать.

Потом Шелдон приносит две тарелки с макаронами. Пол уничтожает свою порцию одним длинным, непрерывным и странно текучим движением.

В результате оба оказываются перемазаны томатным соусом. Мальчик не улыбается, но Шелдон чувствует, что что-то в нем изменилось – как будто впервые с момента гибели матери тело и душа ребенка слились воедино.

– Ну хорошо. Теперь давай переоденем тебя и уложим спать.

Наконец Пол умылся, почистил зубы – в ванной нашлась какая-то щетка, – и они идут в детскую поискать, во что бы переодеться. Длинная белая майка вполне сгодится Полу в качестве ночной рубашки. Кровать заправлена и накрыта толстым шерстяным одеялом, которое напоминает Шелдону одеяла из его детства, прошедшего в западном Массачусетсе. На них были метки, и мама говорила, что там написано количество бобровых шкур, на которые можно обменять это одеяло. Но у него были сомнения на этот счет. Казалось, метки никак не соотносились с толщиной одеяла.

Ему приходит на ум, что он так часто вспоминал детство своего сына, что почти совсем забыл о собственном. Лелеять ностальгические воспоминания в его возрасте опасно. А это сейчас ни к чему. В последние годы своей жизни Мейбл перестала слушать музыку. Песни времен ее юности вызывали образы давно ушедших людей и будили давно утраченные чувства. Это было выше ее сил. Есть люди, которые к подобным вещам относятся спокойно. Некоторые уже и встать не могут, но стоит им закрыть глаза, как они тут же вспоминают летнюю прогулку по полям, чувствуют прохладную траву под ногами и улыбаются. У них еще есть смелость возвращаться в прошлое и, оживляя его, слышать в настоящем. Но Мейбл была не такой. Может быть, ей не хватало на это смелости. А может, она была настолько цельным человеком, что попытка вообразить давно ушедшую любовь ее бы попросту раздавила. Те из нас, кто имеет мужество открыться утраченным чувствам и не испугаться этого, кто готов отдаться умирающему ребенку до его последнего вздоха, не пытаясь спасти себя, – святые. Они не жертвы. Жертвы так себя не ведут.

Уложив мальчика, Шелдон прижимается носом к шерстяному одеялу и вдыхает запах своего прошлого. Потом глаза начинают щипать слезы, и он прекращает ностальгировать. Он берет себя в руки и направляется в ванную – умыться. В зеркале отражается совершенно незнакомый человек. И Шелдон рад этому.

В полицейском участке в Осло Сигрид ослабляет узел галстука ровно настолько, чтобы стало легче дышать, но не показать, как он ей надоел. Уже поздно, вся ее команда трудится не покладая рук, и все очень устали. За последние двенадцать часов она отдала столько приказов, сколько не отдавала за последние двенадцать недель. Сигрид еще держалась, но ей очень хотелось сделать перерыв.

Решив проявить солидарность с подчиненными, она вышла из собственного кабинета и устроилась в общем офисе, где работала основная масса ее коллег. В ее кабинете не было ничего особенного, а получить доступ к серверам она могла с компьютера Лены, которая отправилась в центр по работе с беженцами, чтобы побеседовать с известными подельниками этого бывшего бойца Армии освобождения Косова, которым наивная Миграционная служба разрешила въехать в страну и платила пособие из бюджетных денег, чтобы «помочь встать на ноги».