Текст книги "Уроки норвежского"

Автор книги: Дерек Миллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Может, представится случай купить мороженое? Он его обожает. Клубничное. Или мятное. У них здесь очень вкусное мятное. Рожок. Или стаканчик.

Нет, рожок.

Он видит магазин «Севен-Элевен». Хотя там не особенно хорошее мороженое. Но зато, у них есть «Леденец», он такой ледяной и фруктовый. Если не будет очереди, он обернется минуты за четыре.

Это не так долго. Но, видно, не судьба – пара выходит из гостиницы с какими-то двумя необычными чемоданами, оба в кожаных куртках и со шлемами в руках. Они заходят за угол – оставаясь у него в поле зрения – и седлают огромный мотоцикл-внедорожник, что немедленно заставляет Энвера занервничать. За мотоциклами очень трудно следить. Даже если мотоциклист не в курсе, что его преследуют, он может лавировать между рядами, объезжать другие машины на светофорах, делать неожиданные повороты и исчезать в лесах.

Норвежец звонит по телефону, говорит совсем недолго и прячет его в карман куртки.

Белый «мерседес» очень заметен. Здесь никто не ездит на белых «мерседесах». Эту машину подарили ему друзья. Идиоты. Иностранцы всегда действуют в незнакомых местах, порядков которых они не знают, в соответствии с собственными представлениями о том, как надо.

Правильно было бы ездить на серебристом универсале «ауди А6». В Осло эта машина подозрений не вызовет. По городу проплывают тысячи таких автомобилей. Вместо этого он преследует мотоцикл «БМВ», который сворачивает на шоссе, ведущее на восток, в белом бандитском «мерседесе» без кондиционера и с единственным компакт-диском.

Он снова ставит диск. И вопреки всему улыбается.

Погоня началась.

Глава 7

Мотоцикл «БМВ GS-1200» плавно движется по дороге со скоростью 65 километров в час под тихое урчание оппозитного двигателя. Из-за правого плеча Ларса Рея видит, как мимо проплывает угловатое новое здание Оперного театра, белеющее на фоне синей воды фьорда. Центр города исчезает у нее за спиной.

Она расстегивает куртку, чтобы теплый воздух мог обдувать ее.

Речные крысы 59-й параллели.

Это не было бредом сумасшедшего. Это могло означать только одно: Шелдон направляется на северо-восток вдоль реки Гломмы. Там, в глухом лесу стоит летний домик, а в нем спрятаны две винтовки, о которых он узнал вчера.

Ларс все разложил по полочкам, когда они сидели в «Континентале».

– Я совсем не уверен, что из этого выйдет толк, но за четыре-пять часов мы успеем съездить туда и вернуться обратно. Вполне возможно, дед уже добрался туда. Если же нам удастся опередить Шелдона, я запру винтовки в более надежном месте, и мы будем его дожидаться. И в зависимости от обстоятельств, отвезем его либо в больницу, либо в полицию. Если мы ошибаемся, то продолжим поиски здесь. В любом случае домой нам возвращаться нельзя.

Рея выкручивала мотоциклетные перчатки, словно полотенца.

– А разве ружья не заперты?

– Ну да, конечно, но он сможет легко их достать.

– Почему ты так решил?

– Он же был часовщиком, – пожал плечами Ларс. – Я уверен, он без труда вскроет замок. Ты так не думаешь?

– Да, это не слишком обнадеживает.

– Да, не слишком. А он действительно был снайпером в Корее?

Рея покачала головой.

– Я не думаю. Бабушка рассказывала, что он начал говорить об этом после того, как убили моего отца. Она считала, что это его фантазии.

– Он хотел отомстить?

– Нет. Он всегда винил только себя. Некому было мстить.

После этого разговора они сели на байк и поехали.

За два часа они добрались до Конгсвингера и небольшого городка за ним, оказавшись в лесах у шведской границы, далеко за пределами известного Шелдону мира.

– Все началось, когда ты стала жить с нами, – рассказывала бабушка. – Сначала одно, потом другое. И постепенно крыша у него совсем съехала. Но он продолжал свою игру.

Мейбл не сказала, что все усугубил переезд Реи. Но она подчеркнула, что это произошло примерно в то время.

Рее было всего два года, когда в июле 1976 года, в разгар празднования двухсотлетия Америки, ее вручили деду с бабкой. Они были едва знакомы. Глаза малышки были широко распахнуты от страха, к груди она прижимала единственную свою собственность – одноухого синего зайчика.

А мать? Она пропала. Однажды она просто не вернулась домой. Саул к тому времени уже год как погиб. Она пила, скандалила и исчезла, как раз когда начали вывешивать флаги. Она просто больше не могла так жить.

Шелдон и Мейбл пытались поддерживать ее, когда она носила Рею. Ее собственные родители питали к ней исключительно отвращение, и она нуждалась в помощи. К несчастью для нее, для ребенка и для них всех, ее невозможно было понять. Горовицы не знали ее настолько близко, чтобы разобраться, что ей нужно. Она злилась на весь мир, но ее гнев не имел отношения ни к Саулу, ни к ее положению.

Шелдон и Мейбл никак не могли понять, что в ней, помимо очевидных соблазнительных форм и сексуальности, привлекло их сына. Мейбл рассуждала, что, возможно, Саул просто хотел исчезнуть, и единственным способом сделать это, не оставаясь при этом в одиночестве, было найти женщину, для которой он будет невидимкой.

В конечном счете, все это было неважно. Значение имела только девочка.

Рея выпытывала у деда, куда подевалась ее мать. Ей тогда было пять лет. Они сидели в мастерской, девочка держала в руках хромированный секстант, который обнаружила в бордовой коробочке. Шелдон корпел над какой-то сложной поломкой.

Когда она задала вопрос, он моментально отвлекся от работы. Отложив то, что было у него в руках, он произнес:

– Твоя мама. Твоя мама, твоя мама. Твоя мама… Однажды у нее выросли крылья, она улетела и стала принцессой драконов.

Ответив на вопрос, он надел очки и вернулся к работе.

Рея потянула его за кожаный фартук.

– Что тебе?

– А мы можем поискать ее?

– Нет.

– Почему?

– Тебе с нами плохо?

Рея не знала, что ответить на это. Она не понимала, относится ли это к ее вопросу.

Шелдон с грустью признал, что девочка не отстанет.

– У тебя есть крылья? – спросил он.

Рея нахмурилась и попыталась заглянуть себе за спину, но не смогла.

– Повернись.

Рея повернулась. Шелдон задрал ей платье, открыв красные трусики и бледную спину. Потом опустил подол.

– Крыльев нет. Ты лететь не можешь. Извини. Как-нибудь в другой раз.

– А у меня когда-нибудь вырастут крылья?

– Послушай, я не знаю. Я не в курсе, почему люди вдруг берут да и улетают. Но они это делают. Однажды у человека вырастают крылья, и он улетает, – и, посмотрев на нее, добавил: – Не беспокойся. У меня крылья не вырастут. Я птица без полета.

Она помнила себя с пяти лет. Но в 1976 году, когда ее привезли к Шелдону и Мейбл, она была еще слишком мала. Она не помнила ни флагов повсюду, ни транспарантов, ни оркестров, играющих на улицах. Ни политиков, произносящих речи. Ни только что отчеканенных монет и игрушечных барабанов. Это было через два года после Почти объявленного импичмента президенту, через год после поражения в двадцатипятилетней войне, в разгар социальных беспорядков, на фоне осмелевшего СССР, слабеющей экономики, нефтяного кризиса, метаний интеллигенции и фильма про то, как гигантская акула пожирает людей. Пока Америка праздновала двухсотлетие своего существования, эта маленькая девочка начинала новую жизнь, брала новый курс и навсегда должна была поселиться в тени умерших и исчезнувших.

Под треск фейерверков и гул авиапарадов работники социальных служб сдали Рею дедушке с бабушкой. Она не вынимала большой палец изо рта и не расставалась со своим зайчиком. Это случилось на парковке универмага «Сирс» поздно вечером. Девочка двое суток просидела дома одна, прежде чем соседи поняли, что никто не пытается успокоить плачущего ребенка, и не вызвали полицию.

Мейбл посадила ее на заднее сиденье «шевроле»-фургона и с громким щелчком пристегнула широким черным ремнем. Рея глядела на взрывы салютов в небе, видела, как облака становятся зелеными, потом красными, потом оранжевыми.

Но она ничего из этого не запомнила. Ей потом рассказывала Мейбл. Так же как и о том, что Шелдон начал слабеть головой и превратился в снайпера.

– Я помню тот разговор. Мы привезли тебя домой, переодели в старую одежку Саула, потому что ничего другого у нас не было, и твой дед сказал: «Ну ладно. Первого мы убили, но Господь дает нам второй шанс, чтобы все исправить. Интересно, получим ли мы приз, если эта вторая доживет до взрослых лет». То, что он сказал, было ужасно. Даже подумать такое нельзя. Только безумный человек может произнести нечто подобное. И вскоре после этого он начал придумывать истории про войну. Я могла объяснить это только душевной болезнью.

Сидя на заднем сиденье байка, Рея размышляет. Она пытается понять, когда индивидуальность переходит в эксцентричность. Когда гений превращается в безумца. Когда здравомыслие уступает – чему? Безумие – это просто отсутствие здравого ума. Это не какая-то отдельная категория. Это то, что не является здравомыслием. Это все, что нам известно. У нас нет для этого отдельного слова.

Она знает, что сказал бы на это Шелдон, и не может сдержать улыбки.

– Здравомыслие? Ты хочешь знать, что такое здравомыслие? Это густая похлебка из отвлечений, в которую мы погружаемся, чтобы забыть о том, что мы собирались ее съесть. Любое мнение, вкус и порядок, в котором ты замещаешь желтую горчицу коричневой, – это просто способ не думать. Здравомыслием мы называем способность отвлекаться. Так что, если, дойдя до конца, ты уже не помнишь, предпочитаешь ли ты коричневую или желтую горчицу, тебя объявляют сумасшедшим. Но это не так. На самом деле происходит вот что. В те редкие моменты просветления, когда твой разум мечется между желтой и коричневой, словно теннисный мячик на быстрой перемотке, ты внезапно останавливаешься и перестаешь отвлекаться. И тут оно происходит. Ты смотришь прямо через сетку на всех людей, пытающихся выбрать между коричневой и желтой горчицей, и… вот же она! В самом центре корта! Смерть! Она была тут всегда! Горчица направо и налево, отвлечения повсюду, а Смерть прямо напротив. Она врезается в тебя, как раскачивающийся чан с луковым супом.

Дорога становится хуже. Лес густеет по мере того, как они оставляют все дальше позади себя тихие синие воды фьорда и теряются в овеваемых ветром соснах, кленах и березах. Ларс съезжает на боковую дорогу, подальше от больших грузовиков и нервных городских водителей. Они взбираются на склоны холмов и наклоняются на поворотах в долинах. Байк с 1,2-литровым двигателем одолевает подъемы и спуски с мощью целого стада лошадей-тяжеловозов.

То, что с ними произошло, ужасно. Это так. Переключая мотоцикл на четвертую скорость, Ларс позволяет себе посмотреть в лицо обстоятельствам. Шелдон пропал. В их квартире убили женщину. Но Ларс уверен, что убийцу найдут, Шелдон объявится и настоящей опасности нет. Сигрид Одегард ведь сказала, что домашние разборки часто заканчиваются трагически. И, как бы это страшно ни звучало, Рее придется поверить, что это не было случайным актом жестокости. Война, геноцид или Холокост здесь ни при чем. Груз прошлого так явно тяготит Рею, что Ларсу иногда кажется, будто когда-то, в прошлой жизни, она была свидетелем всего этого – так четко она описывает те события.

То, что евреи считают себя очевидцами исторических событий, всегда действовало Ларсу на нервы. Они говорят обо всем как свидетели. Со времен Египта. Со времен начала западной цивилизации, когда ее свет только занимался в Иерусалиме и Афинах, а потом озарил Рим и все, что возникло на его руинах. Они были свидетелями того, как западные племена и империи поднимались и распадались – от Вавилона до галлов, от мавров до Габсбургов и Оттоманской империи. И только евреи остались. Они все это видели. И все мы до сих пор ожидаем приговора.

Дорога опять сужается, Ларс переходит на вторую передачу, сбавив обороты до четырех тысяч и держа байк ровно – слегка управляя рулем, чуть откинувшись назад – по песчаной обочине дороги.

Да, выкидыш – это ужасно. Но никто в этом не виноват. Рея в хорошей физической форме. Она питалась правильно, не выпила ни капли вина, не ела тунца и сыра с плесенью. Видимо, не судьба. Она отнеслась к этому спокойнее, чем он ожидал. Но, опять же, возникли отвлекающие факторы. А может, он знает ее не так хорошо, как ему кажется.

Но что плохого в том, чтобы наслаждаться моментом? Ощущать сквозь кожаные брюки тепло ее бедер, прижавшихся к нему? Они не ездили на байке с тех пор, как узнали о ребенке. Ему и так пришлось применить все свои способности к убеждению, чтобы она вообще согласилась на покупку байка. Нет, только не по ночам. Нет, никогда после кружки пива. Я не поеду в дождь. Я не буду орать на водителей грузовиков и провоцировать их раздавить меня колесами огромных фур.

Я даже не буду раздражаться на шведов.

Как хорошо, что она здесь со мной рядом, несмотря ни на что. Посреди этого неожиданно возникшего хаоса. Не это ли называется хорошим браком? Не это ли называется жить, пока живется?

Теперь они в лесу. В начале прошлого века эта дорога вела через густо поросшую долину в лесную глушь, населенную самыми северными представителями фауны. Ее проложили только после Второй мировой войны. Отсюда Норвегия простирается на север до бесконечности. Но именно здесь, на ветру, вдали от городов, начинает формироваться скандинавская целостность. Сюда дошли финны, и некоторые из них осели тут. Население пополняется и шведами. Нордические племена проходят здесь, словно кочевники, и огромные пространства самого удаленного форпоста человечества остаются открытыми и нетронутыми.

Ларс еще сбрасывает скорость и поворачивает с проселка на заросшую тропу, зимой он ходит по ней на лыжах, оставив машину на обочине с зарядкой для аккумулятора, электрическим одеялом и канистрой бензина в багажнике. Двери не заперты на случай, если несчастной душе, включая его самого, понадобится приют. Случалось, что пальцы замерзали настолько, что он не мог попасть в машину и включить одеяло.

Байк хрустит по гравию на извилистой тропинке, которая вскоре приводит к обширному лугу, простирающемуся насколько видит глаз. Вдалеке на фоне голубого неба стоит приземистый красный дом.

Пока Ларс рулит по траве, у них с Реей возникает одинаковое чувство. Сквозь карбоновый шлем он слышит ее слова:

– Его здесь нет.

Непонятно, откуда взялось это чувство, но оно верно. Они останавливаются слева от дома, рядом с участком, поросшим высокой травой, где стоит цистерна. Ларс глушит двигатель. Вентилятор мотора завывает некоторое время и стихает.

Сняв шлем, Ларс подходит к двери и дергает за ручку. Заперто. Он прижимается лицом к стеклу и осматривает деревенскую прибранную кухню. Все на своих местах. Кофемолка стоит там, где он ее оставил. Газовый баллон отключен от плитки. На доске никто ничего не резал. Все четыре стула стоят, придвинутые к столу. На буфете молчит транзисторный приемник.

Возвращаясь к байку, он замечает, что воды в цистерне мало. Давно не было дождя. Под жарким солнцем трава вокруг пожухла и приобрела желто-горчичный цвет. Ларс обходит дом сзади, идет мимо топоров, мотыг и граблей, вновь прижимается к стеклу и заглядывает внутрь. По-прежнему ничего: книги и журналы, пазлы, игры, масляные лампы и одеяла, охапка сухих дров для камина. Сине-белые тарелки и чашки выстроились на северной стене, подушки на скамье под окном – все как будто нетронуто.

За последнее столетие в этом домике мало что изменилось, если не считать появления запасного генератора и кое-каких средств связи. Они с отцом хотели оставить все именно так, как было. Рея поначалу сочла эту обстановку старомодной, почти примитивной, но потом ее мнение изменилось. Для Реи домик стал убежищем, где можно было спрятаться от агрессивной вселенной, а не сентиментальной реликвией.

Они могли бы остаться тут на ночь. Уже начало пятого, солнце еще высоко в небе. Возможно, Шелдон скоро появится. До Гломлии из Осло ходят поезд и автобус – проявив смекалку, он сможет на попутке добраться до места, где кончается дорога и начинается тропа. Он не знает адреса, но знает, что это красный дом, стоящий на холме. Он тут единственный. И все знают его владельцев. Найти будет несложно.

Если только она не права. Если только дед не потеряется и не окажется где-нибудь в Тронхейме или еще где. Или не попадет в полицию. Или еще что похуже.

Ларс обходит вокруг дома и видит, что Рея стоит в нескольких метрах от байка, устремив взгляд на что-то за строениями, дальше в лесу. Она все еще в куртке, со шлемом под мышкой. Ее черные волосы рассыпались по плечам, она замерла.

Когда Ларс приближается к ней сзади, она молча делает ему знак остановиться. Поднимает руку и, оборачиваясь к Ларсу, показывает на лес. И говорит почти шепотом:

– Кажется, там кто-то есть.

Глава 8

– Сначала понаблюдаем, – тихо говорит Шелдон. – Изучим их повадки. Как они двигаются. Что носят. Будем копировать их поведение, чтобы слиться с толпой и не выделяться. Чтобы мы могли вписаться в их культуру и стать своими. Тогда и только тогда, – обращается он к Полу, поднося бинокль к глазам, – мы начнем действовать.

Шелдон и Пол сидят на газоне у вымощенной камнем улицы, проходящей вдоль фьорда рядом с крепостью Акерсхус, и наблюдают за группой толстяков, сходящих на берег с прогулочного катера. Они стекают по трапу, словно жир из бока раненого белого кита, выплескиваясь на дорогу ниже крепости, и двигаются мимо ратуши и Акер-Брюгге к центру города.

– Вон, вон, гляди туда. Рядом с тем большим парусником «Кристиан Радик». Посмотри на них. Вон те маленькие лодки. Может, тот четырехметровый катер с навесным мотором. Такое ощущение, что он годами стоит на приколе.

Шелдон откладывает бинокль и листает гид «Одинокая планета», который так помог ему ориентироваться в городе.

Если бы только у него был такой в Северной Корее, насколько проще было бы выполнять разведзадания.

– Мы сольемся с толстозадиками, нам нужно одолжить один из тех катеров, и потом отправимся на юг. Я бы предпочел на север, но для этого нужна машина.

Шелдон садится и осматривает Пола. Тот все еще похож на медвежонка Паддингтона, только без красной шляпы.

– Нам надо замаскироваться. Пошли. Они не будут спускаться вечно. У нас примерно пятнадцать минут, чтобы использовать их для прикрытия, пока мы будем угонять катер.

Держа Пола за руку, Шелдон выбирает дорогу, ведущую из города, мимо древних пушек, вниз к стенам крепости, где тропинка спускается к приземистой каменной башне и дальше к бухте.

На набережной они сразу поворачивают направо и неспешным шагом направляются к прогулочному катеру, где разноцветные колобки собираются в небольшие группы и перемещаются на север, в сторону намеченной Шелдоном цели.

– Смотри сюда, – говорит он Полу.

Проходя мимо особенно многочисленной группы рассеянных и беззаботных отдыхающих, Шелдон, невзначай натолкнувшись на одного из них, с неожиданной ловкостью выхватывает ветровку из открытого рюкзака, и вместо того чтобы спрятать ее, немедленно натягивает на себя, несмотря на прекрасную погоду.

– Прятаться надо на виду. Там никто искать не будет, – поясняет он Полу. – Так, теперь туда, на тот пирс.

Двигаясь в толпе детишек в сандалиях, их странная пара напоминают листики, попавшие в листопад. Шелдон продолжает говорить с Полом, пока они плетутся по дороге.

– Почему люди всегда сравнивают размер растущего в чреве матери плода с едой? «Он размером с горошину. Теперь величиной с фасолину. Размером с вишню. Величиной с банан». Есть в этом что-то отвратительное. Ты не находишь, что это гадко?

Пол шагает, глядя себе под ноги. Прошло меньше суток с тех пор, как они прятались в стенном шкафу. Шелдон не может этого не учитывать. Он просто не знает, что с этим делать.

– Никогда не скажут: «Он величиной с кошелек для мелочи» или «Он в длину не больше, чем проездной билет». Они рассуждают, как бы его съесть, еще до рождения. Вон, вон, гляди. Вон там. Вот этот. Все, что нам надо сейчас делать, это выглядеть уверенно.

Шелдон и Пол минуют трехмачтовый парусник и огибают набережную, отрываясь от разноцветной толпы. Словно преступники, они проскальзывают мимо здания Управления порта и спускаются по невысокой лестнице к причалу. Справа на волнах едва покачивается пустой полицейский катер – прямо напротив катера, который присмотрел Шелдон.

Когда-то давным-давно он был выкрашен в цвета норвежского флага – ярко-красный, белый и синий. Теперь катерок слегка облез. Это большая весельная лодка с не по размеру маленьким подвесным мотором на корме и рулем.

Шелдон осматривает суденышко. И качает головой, глядя на Пола.

– Евреям не положено есть морепродукты. Я думаю, так Он дал нам понять, что мы не должны становиться моряками. Ну да ладно, давай будем делать то, что должно.

Шелдон хватает швартов и подтягивает катер так, чтобы можно было в него шагнуть. Он осторожно ставит ногу в лодку и тянется за Полом.

– Давай. Все хорошо.

Пол не двигается.

– Ну правда, смотри, я уже плавал на лодке. На той лодке даже не было мотора. Я знаю, как управлять ею. Без проблем. Точно. Я уверен. Ну, более или менее.

Шелдон никогда не понимал детей. Когда Саулу не было еще и двух лет, он выскакивал из коляски и бежал, как пьяный, к детским качелям.

Та да, та да, повторял он.

– Туда хочешь? Ты хочешь туда пойти? Конечно. Почему бы нет.

И Шелдон сажал сына на качели, после чего тот немедленно начинал рыдать и биться в истерике.

– Но это же не я придумал. Это была твоя идея. Я всего лишь твой подъемный кран. Я тебя поднимаю и опускаю. Ты сказал «хочу туда», я тебя и посадил. Ну, успокойся. Ладно тебе.

И он снимал Саула с качелей, после чего ребенок орал еще сильнее. Подобное поведение Шелдон объяснял влиянием женщин.

И почему Пол сначала ни в какую не хотел идти в лодку, а потом вдруг сам шагнул?

Кто знает? Потому что.

Оказавшись в лодке, Шелдон действует быстро. Заводить лодочный мотор без ключа ему не приходилось со времен Кореи. Тогда это было одним из элементов курса подготовки разведчиков. Логика сержанта-инструктора была, как обычно, железной.

Мы не можем выпихивать вас из самолета с винтовкой, заставлять совершать марш-броски по двадцать километров по вражеской территории, избегая коммуняк и местной фауны, только для того, чтобы вы дошли до места и поняли, что забыли ключи. Так что учимся обходиться без ключей. Урок первый: начнем с молотка…

Приблизительно десятый урок был посвящен более изощренным способам, например: обнаружить нужное место в моторе и подсоединить главный провод напрямую от аккумулятора к стартеру. Все это не бином Ньютона – конечно, если мотор не слишком сложный. А этот сложным не был.

Шелдон определяет, сколько в наличии топлива, проследив за трубкой от насоса к пластиковой канистре под задним сиденьем. Отметины на поверхности канистры показывают, что там осталось десять литров топлива. Это малый четырехтактный двигатель, который расходует меньше топлива, чем двухтактный, так что, по прикидкам Шелдона, им должно хватить на четыре-пять часов хода, что немало. Разумеется, непонятно, где они в итоге окажутся, но это в данный момент несущественно.

Пока Шелдон проверяет, не окислились ли контакты свечей зажигания, по ступенькам к пирсу спускается полицейский и направляется в их сторону.

Шелдон снимает пластиковый кожух мотора, в это время полицейский проходит мимо, не глядя на них.

– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, – не отрываясь от работы, говорит Шелдон Полу. – Разве мы не выглядим подозрительно? По правде говоря, нет. Когда ты в последний раз слышал о том, что восьмидесятилетний старец в оранжевой куртке угонял лодку, пришвартованную рядом с полицейским катером? Ответ: никогда. Это немыслимо! Вот так сходят с рук любые проделки. Делай невообразимое на глазах у всех. Люди обязательно решат, что так и надо.

Когда мотор, чихнув и фыркнув, заводится, Шелдон отвязывает причальный трос и бросает его конец на пирс.

– В Нью-Йорке это было бы посложнее. Какой-нибудь умник подошел бы объяснить, как чинить мотор, или спросил бы, что я думаю о том, что «Янки» проиграли «Ред Сокс». А знаешь, что я думаю? Я думаю, что это прекрасно – вот что я думаю. «Янки» этого заслуживают. Давай надеяться, что никто не попытается заговорить с нами по-норвежски.

Шелдон толкает руль влево и мягко выкручивает дроссель, выплывая из дока во фьорд Осло. Он ведет маленькое судно в обход сверкающего белого корпуса парусника «Кристиан Радик» и направляется в глубокие синие воды бухты, оставляя позади Осло и все то немногое, что он знает об этой стране.

Часть II

РЕЧНЫЕ КРЫСЫ

Глава 9

До сего дня Шелдон ходил по воде лишь мысленно. Это началось в 1975 году, одновременно с видениями, о которых он рассказывал Мейбл. Их источник был абсолютно понятен: письмо от Германа Уильямса, одного из сослуживцев Саула, который был с ним в лодке, когда его ранило. В письме были изложены обстоятельства гибели Саула.

Видения были вызваны фактами, но они выходили за рамки фактов. Они были ужасающими и очень правдоподобными и стали по-настоящему преследовать его в 1976 году, с появлением в их доме Реи.

В своих видениях Шелдон патрулировал дельту Меконга с Саулом, Германом Уильямсом, Ричи Джеймисоном, Тревором Эвансом и капитаном – человеком по имени Монах.

Видения начинались с эдаким простодушным оптимизмом.

Шелдон получил задание от агентства «Рейтер». Его хорошо известная книга воплощала стиль агрессивной фотографии, которая была им нужна. Наличие собственного военного опыта вызывало доверие у молодых людей, чей вклад в военные действия он должен был запечатлеть. Ему перевалило за сорок, он был, может, не в лучшей физической форме, но вполне строен и проворен. Ему позвонили как-то поздно вечером, когда они с Мейбл смотрели шоу Джонни Карсона. Карсон брал интервью у Дика Каветта, и их комичная пикировка заставляла смеяться до колик.

– Вас беспокоят из агентства «Рейтер». Вы нам нужны. Вы готовы?

– Мои вещи собраны со дня начала Тетского наступления^[6].

– Наш человек. Выезжаете утром?

– Утром? Зачем ждать? Я могу прямо сейчас.

За час его доставили в Сайгон, откуда за три минуты он добрался до базы Саула на слоне, в то время как непальские шерпы несли его багаж. Командир-полковник показал ему большие пальцы в знак одобрения, Шелдон подмигнул ему в ответ. Было здорово снова оказаться в строю, среди мужчин. Но как же молоды они теперь! В его время военнослужащие были старше. И вообще, был ли он когда-нибудь таким молодым? Конечно нет. В Корее сражались настоящие мужчины, а не кто попало. Мужчины с музыкальным вкусом получше, чем у нынешних.

Когда старый морпех вошел в казарму, его встретили одобрительным гулом приветствий. Несмотря на его низкий чин, они отдавали ему честь, и он отвечал им тем же. Проявляли уважение к старой гвардии. Им было известно, что он один из них, а не какой-нибудь задрот из «Старс энд Страйпс», который приехал сделать парочку пропагандистских снимков. И не какой-то хиппи, мечтающий пристроиться к заблудшей заднице Джейн Фонды. Ничуть. Это был настоящий мужик, и он приехал снимать жизнь на Реке. Там, где насекомые такого размера, что могут утащить вьетнамского ребенка, где в воздухе стояло напряжение и было только одно правило: нельзя жрать мертвяков.

Донни закинул рюкзак на верхнюю полку и сам последовал за ним. Ему нужно хорошо выспаться, потому что завтра он поплывет на лодке с сыном. И он не хотел, чтобы сыну было стыдно за него перед товарищами.

До того как вырубиться, он прошептал:

– Эй, Герман? Ты не спишь?

– Да, Донни. Чего тебе?

– Почему капитана называют Монахом?

– А, это. Он не хочет тут быть.

– А кто хочет?

– Нет, я имею в виду, он действительно не хочет.

Воды Осло-фьорда мирно протекают под корпусом катера, и 20-сильный мотор уверенно ведет их на юго-запад. Шелдон Сидит на пластиковой скамье у руля. На нем украденная ветровка и очки-авиаторы, которые оказались в кармане куртки. Пол – на третьей скамье, ближайшей к носу. Шелдону интересно, плавал ли Пол до этого на лодке.

В путеводителе «Одинокая планета» есть карта фьорда. Прокладывая курс, Шелдон пользуется ею. Чтобы не столкнуться с датскими паромами и круизными лайнерами, он выбрал путь не по широкому каналу, а между островами Ховедойя и Блеикойя, а потом между Линдойей и Грессхолменом. Он очень надеется, что норвежская береговая охрана не страдает нервными расстройствами и не будет задавать лишних вопросов.

Однако не они одни вышли в плаванье. Кругом полно парусников, байдарок, катамаранов, яликов, гоночных яхт и кэтботов. Люди машут Шелдону и Полу. Шелдон машет им в ответ.

Большая часть малых судов, похоже, направляется в сторону Несоддтангена, они огибают оконечность полуострова и идут на юг. Медленно, но верно, держась как можно ближе к суше, Шелдон следует за ними. Он везет мальчика по сверкающим волнам навстречу легкому ветру, подальше от ужасов вчерашнего дня в сине-зеленый мир, который не знает ни кто они, ни откуда прибыли.

По мере того как город вместе с бухтой, оперным театром и ратушей остается позади, спадает и напряженность, становится очень тихо. Вместе с тишиной проявляются незаметные в обычных обстоятельствах утренние звуки.

Сидя в шкафу, Шелдон слышал хрипы Сенки, представлял себе, как она беспомощно размахивала руками, отчаянно цепляясь за жизнь, и как силы покидали ее. Он ощущал ненависть, которой был полон убийца. Представлял себе ее расширившиеся от ужаса глаза, когда она поняла, что смерть неизбежна и шанса на спасение нет.

Глядя на сидящего на носу Пола, который наклонился и дотронулся до воды, струящейся из-под их утлого суденышка, Шелдон думал о том, что же творилось в голове у мальчишки, когда отчаянные крики матери сменились тишиной. Остается надеяться, что ребенок не обладает столь богатым воображением, как он сам. Эти мысли неизбежно возвращают его к событиям, происходившим на вьетнамской реке.

Это деменция, Донни.

Мейбл его не понимала. У нее были другие способы не сойти с ума. Но он все же хотел ей объяснить, что она не права.

– Можно ли считать слабоумием то, что в конце жизни ты хочешь впустить в нее прошлое? Не есть ли это разумное желание здравомыслящего человека, стремящегося осознать свой завершающий шаг – в темноту? Последняя попытка все связать воедино перед великим затмением? Разве это такое уж безумие?

– Мы должны обернуться часа за три-четыре, – сказал Герман. – Примерно в четырех километрах отсюда упал «Фантом», в штабе считают, что пилот катапультировался. Так что нам предписано подобрать его костлявую задницу, пока ему не пришлось реально отстреливаться.

Монах, как обычно, молчал, пока остальные грузили снаряжение в лодку. Шел дождь, и все страдали от похмелья после трехдневной пьянки по поводу начала второго года Саула в ВМС и его возвращения на реку.