Текст книги "Танцы в пыли (Желанный обман)"

Автор книги: Дениз Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

Письмо это заканчивалось словами:

«До встречи 1-го января, когда мы будем уже навеки вместе.

Преданный Вам Эсмонд»

Вот так. Преданный ей Эсмонд. Магда вдруг рассмеялась, но смех ее прозвучал тоскливо и хрипло.

Скоро он увидит ее, отшатнется и сразу же отошлет восвояси.

Магда со стоном съежилась под одеялом и зарылась лицом в подушку.

– Нет, я этого не вынесу… – горестно всхлипнула она.

Но тут же вспомнила о безумном супруге своей матери, о его угрозах запереть всех в доме и поджечь, а потом сказать, что произошел несчастный случай…

Она принялась уговаривать себя. Ну и что, если Эсмонд ее отвергнет? Хуже, чем здесь, ей уже все равно не будет. По крайней мере, не придется возвращаться в Уайлдмарш…

А если он примет ее и они станут любовниками? Как у них тогда все это будет?

Магда вскочила с постели, скинула ночную сорочку и с горящими глазами бросилась к зеркалу, чтобы получше рассмотреть свое тело. Ее сложение было безупречным – небольшая, но красивая грудь, нежные линии бедер. Ведь сэр Адам говорил, что мужчина может купиться на соблазнительную фигурку… А она действительно немного поправилась, и, кажется, ей это идет.

В день свадьбы на нее наденут густую вуаль. Может, под действием вина ее лицо не покажется Эсмонду столь ужасным и отвратительным? И тогда он уложит ее в свою постель… Магда представила, как они будут сладостно двигаться вдвоем, как она ответит на его мужскую страсть… Она ощутила настойчивое желание испытать это неизведанное доселе чувство, называемое любовью. Как же мало ей в жизни выпало любви! Как она ее жаждала! На глазах Магды вновь выступили слезы. Она оделась и легла. Всхлипывая и бормоча молитвы, сама не заметила, как уснула.

И вот настал день отъезда.

Магда с самого утра чувствовала себя ужасно, у нее болела голова, глаза были распухшими от слез. Проснувшись, она позвонила в колокольчик, чтобы вызвать Агги. Служанка торопливо раздвинула шторы и принялась разжигать камин. День выдался пасмурный и холодный. Кажется, еще никогда Уайлдмарш не выглядел таким серым и пустынным. Она с тоской оглядела замерзший пруд, на котором не было ни одной утки. И куда вообще подевались все птицы? Да и деревья стоят как мертвые. Сегодня она уезжает… Ее ждет долгое путешествие на юг…

«Дай же мне силы, Господи…» – думала она.

В комнату зашла Тамми, и сразу же поднялась суета. Забегали служанки, явилась молоденькая модистка, француженка Аннет, которая на самом деле к Франции имела весьма отдаленное отношение. Ей предстояло снаряжать будущую невесту и сопровождать ее в дороге. Магда не любила Аннет. Девица была слишком болтлива, а ее визгливый смех и вовсе действовал на нервы. Волосы она красила в рыжий цвет и завивала в крутые локоны. Магда подозревала, что Аннет была одной из любовниц ее отчима, впрочем, теперь это уже не имело значения.

Помогая Магде мыться и растирая ее полотенцем, Аннет никак не высказывалась по поводу внешнего вида вверенной ей невесты, однако Магда чувствовала, что стоит взгляду модистки упасть на правую половину ее лица, как в глубине черных глаз появляется злорадная насмешка.

Завтрак Магде подали прямо к камину – кофе и жареное мясо. Не успела она поесть, как в комнату один за другим зашли ее братья. Сегодня их было не узнать, притихшие, испуганные, они с любопытством смотрели на старшую сестру. Адам, как всегда, заговорил первым. Ему не хотелось показывать, что он переживает из-за ее отъезда, поэтому он постарался напустить на себя сердитый вид.

– Скажи, Магда, мы что, больше уже никогда тебя не увидим? – спросил он.

– Не знаю, может, я смогу к вам приезжать, – сказала она.

– Теперь некому будет почитать нам, – добавил Томас и шмыгнул носом, а затем вытер его рукавом.

Младший, Освальд, которому было только восемь, подошел к Магде и осторожно потрогал ее бархатную накидку и длинные черные локоны.

– А где же твоя светленькая прядь, Магда? – печально спросил он. – Ты что, ее срезала?

– Нет, она почернела.

– А ты, ты тоже теперь почернеешь и умрешь? – в ужасе спросил он.

Адам тут же напыжился, как отец, и прикрикнул на братца:

– А ну замолчи, бестолочь! Ты что, никогда не слышал, что тетеньки чернят себе волосы?

Освальд заплакал от обиды, и все трое принялись ругаться и спорить.

– Я не хочу, чтобы Магда уезжала, – прошептал Освальд.

– Эх ты, бестолочь! – снова вступил Адам. – Она же станет графиней, и у нас тогда будет больше денег.

Томас, самый жадный из братьев, сразу воодушевился.

– А ты пришлешь денег на новое седло для моего пони? – спросил он.

– Если смогу, – кивнула Магда, в душе посмеиваясь над их алчностью. И с чего бы это им такими быть?

Подперев голову рукой, она грустно уставилась на братьев. Господи, как же болит голова! Хоть бы они замолчали… Бедные, бедные… Она же всегда присматривала за ними. Что они теперь будут без нее делать? Кто у них теперь остался – больная неразумная мать да старый учитель.

В комнату, постукивая палкой, вошла леди Конгрейл. В последние дни она передвигалась исключительно с помощью палки, и это только усиливало ее сходство с огородным пугалом. Она велела мальчикам уходить, а сама уселась перед Магдой и завела, по своему обыкновению, заунывный разговор.

Мол, Уайлдмарш будет уже не Уайлдмарш без Магды… Какое горе, какая утрата, какое несчастье потерять такую прекрасную дочь…

Магда хрипло рассмеялась и сказала:

– Лучше скажите: такую прекрасную рабыню.

– Не надо быть злой, Магда. Я столько вынесла, – со стоном сказала леди Конгрейл.

– А я вовсе и не злая, мадам, – сказала Магда. – Просто не получается у меня слезное расставание с этим домом. Никак не получается. И радостного предвкушения новой жизни я тоже не испытываю…

– Ты еще не знаешь, дитя мое, как все на самом деле обернется. Может, все и к лучшему.

И леди Конгрейл, всхлипывая, протянула к ней руки:

– Ну, поцелуй же свою мать. Скажи ей доброе слово на прощание…

Сердце Магды терзали жалость и отвращение. Ведь ее мать стала соучастницей грязного замысла отчима, направленного против Эсмонда. Как она могла их простить! И все же Магда понимала, что слабовольная леди Конгрейл сполна наказана за все уже тем, что живет рядом с таким мужем. Поэтому она опустилась рядом с матерью на колени и зарылась лицом в ее платье. Пусть мать погладит ее по волосам, пусть вспомнит, что Магда ее дочь…

– Не думай о нас плохо, Магда, даже если тебе будет тяжело, – прошептала леди Конгрейл.

Тут резко открылась дверь, и в комнату вошел хозяин дома. Он велел Магде не рассиживаться, а побыстрее собираться, потому что уже через час они должны выезжать.

Магда была даже рада, что не осталось времени на прощание. Вокруг все забегали с коробками и тюками. Магду уже в который раз принялись красить и пудрить. Затем одели в дорожное платье, сшитое из темно-зеленого бархата по самой последней моде. Накидка и капюшон были оторочены белкой.

Бледное и изможденное лицо Магды совершенно исчезло под толстым слоем помады и пудры. И только глаза выглядывали из этой кукольной маски, выдавая, что она чувствует на самом деле.

Сэр Адам разгуливал в новом дорожном костюме, парике и треуголке. Тут и там звучал его громоподобный голос, раздающий команды слугам.

Во дворе стояла великолепная, обитая кожей карета, запряженная четверкой чалых лошадей. Их роскошные гривы и хвосты были перевиты голубыми и белыми лентами. А на форейторах красовались те же светлые ливреи, что и на личных слугах Морнбьюри, которых Магда видела до этого. Только теперь она полностью осознала, что делает и куда едет. Это же Эсмонд прислал за ней экипаж!

Поскольку путь им предстоял неблизкий, а дороги в этих местах не отличались удобством, Эсмонд предложил разбить поездку на три части. Первую ночь они должны были ночевать в Ньюбери, у друзей графа, которые с удовольствием согласились их принять. Вторую остановку предполагалось сделать в Гилдфорде, на этот раз у кузины Эсмонда. А наутро она собиралась присоединиться к ним, чтобы вместе ехать в Годчестер на свадебную церемонию.

И вот Магда в последний раз попрощалась с матерью и сводными братьями. На крыльцо дома вышли заморенные слуги и принялись хлюпать, утирая рукавами носы. Всем было жаль расставаться с Магдой. Она единственная во всем доме проявляла к ним доброту и участие.

Очень скоро Магда вместе с горничной Аннет очутилась в богато убранной карете. Француженка держала на коленях корзину с едой для путешествия, в которой была припасена и бутылочка домашнего вина для сэра Адама. Сам хозяин Уайлдмарша сидел напротив и со своей неизменной глумливой ухмылочкой поглаживал подбородок. Когда карета тронулась и их начало трясти на ухабах, он воспользовался этим и стал похотливо прижимать колени к ногам Аннет. Магда же, несмотря на то, что карета лорда Морнбьюри была во сто раз лучше, чем любая другая, в которой ей приходилось ездить, уже через двадцать миль дороги почувствовала тошноту и усталость.

Возможно, при других обстоятельствах она восприняла бы эту тряску как некоторое разнообразие и развлечение, ведь до этого ей пришлось выезжать из дома всего два раза в жизни. Последний раз они ездили в Шафтли на похороны Доротеи и большую часть пути провели в общей почтовой карете, где было полно народу и дурно пахло. Но сегодня, несмотря на пышность экипажа, Магда чувствовала себя жертвой, которую везут на заклание.

Взгляд ее огромных бездонных глаз был устремлен в никуда, она не видела ни проплывающих мимо деревень с низенькими домишками, ни богатых замков, ни заснеженных полей и пастбищ, ни ферм, ни холмов…

Ничего не видела, ни о чем не могла думать. Эсмонд, один только Эсмонд был в ее мыслях. Как он ее встретит, что скажет?

5

Новый год начался с восхода солнца.

Под его лучами золотом вспыхнули снега на холмах Суррея, ожили застывшие белые деревья в Морнбьюри-Холле, окрасились розовым летящие на юг облака.

В полдень Эсмонд уже стоял у окна библиотеки и нервно теребил кружевной воротничок. «Волнуется», – думал Арчи, который стоял у друга за спиной и вместе с ним высматривал, не появится ли карета, везущая Магду.

Эсмонд сам лично провел два часа в гардеробной, выгнав в конце концов всех, кто пытался помочь ему привести себя в надлежащий вид. Слишком уж много они суетились – парикмахер, цирюльник, камердинер… Он был поистине великолепен в своем светлом костюме с широкими, расшитыми золотом манжетами и таким же золотым узором вокруг петель. Искусную вышивку бежевого жилета дополняли золотые же пуговицы. Колени и туфли были украшены бриллиантовыми пряжками.

С одного плеча его свешивались голубые и белые ленты, повторяющие два цвета его фамильного герба. Парик он выбрал светло-серый, который очень шел к его бледному лицу и голубым глазам. По мнению Сент-Джона, выглядел он сегодня просто блестяще. Замшевые перчатки и усыпанная бриллиантами треуголка лежали на подоконнике и ждали своего часа. Временами Эсмонд косился на них и оглядывался на Сент-Джона.

– Хорош видок, скажи, Арчи? Эсмонд Морнбьюри перед отправкой на бойню.

– Неужели женитьба – это так страшно?

– А как ты думал? Сегодня я навеки прощаюсь со свободой… – шутливо продекламировал Эсмонд.

– Ничего, когда очаровательная Магда лебедем вплывет в твои объятия, ты живо обо всем забудешь, – сказал Сент-Джон.

– Да ты, брат, романтик… – засмеялся Эсмонд.

Внезапно улыбка сошла с его лица, и он крепко сжал руку друга.

– Едет! – шепнул он и прикусил губу.

Арчи посмотрел в окно. По аллее, быстро приближаясь к дому, двигалась карета Эсмонда. Уже слышались щелчки кнута, звуки рожка и возгласы любопытных, которые высыпали во двор, чтобы поскорее взглянуть на невесту его светлости.

«Наконец-то я ее увижу… Моя милая подруга по переписке… Хрупкое дитя с овального портрета…» – думал Эсмонд.

Карета остановилась. Форейторы опустили ступеньки. Первым вышел сэр Адам и низко поклонился Эсмонду, который уже успел спуститься во двор. Вряд ли колючий ветер был виной покрасневшим щекам молодого графа, скорее всего, дело в том, что он увидел за спиной сэра стройную девичью фигурку. Теперь она направлялась к нему в сопровождении горничной-француженки.

Он вышел ей навстречу. Лица ее он не увидел, поскольку она куталась от ветра в свой бархатный капюшон и густую вуаль. Ему удалось разглядеть только глаза – огромные, золотистые, с длинными черными ресницами. Они были совершенно не такие, как на портрете, нет, в жизни они были намного лучше! Художник не сумел передать всю их красоту и выразительность… Однако у него не было времени ее разглядывать, приличия требовали скорее пригласить ее в дом. Он склонился к ее маленькой, затянутой в перчатку руке и нежно тронул ее губами.

– Добро пожаловать в Морнбьюри-Холл, Магда, – тихо сказал он.

Она ответила ему тем самым долгожданным голосом, который он так хотел и так боялся услышать.

– Благодарю вас, сэр.

Вслед за этим дело взял в свои руки сэр Адам. Он деловито вклинился между женихом и невестой, поздоровался с Эсмондом, а затем дал распоряжение Аннет позаботиться о его «дочери», как он называл Магду при посторонних, и, если граф не возражает, проводить ее в комнату, где она могла бы умыться с дороги и нарядиться к венцу.

– Ведь нашей красавице не положено оставаться с вами наедине, пока вы не предстанете перед алтарем, не так ли? – елейным голосом пропел он.

– Разумеется, – сказал Эсмонд и, снова бросив пристальный взгляд на свою будущую жену, приказал двум горничным проводить мисс Конгрейл и ее спутницу в комнату для гостей. Комнаты, отремонтированные специально для нее, она сможет осмотреть только после свадьбы… Он надеялся, что преподнесет ей приятный сюрприз. Когда-то они принадлежали его матери, а теперь он по-новому обустроил их и обставил самой лучшей мебелью в доме.

Сэра Адама Эсмонд пригласил пройти в библиотеку и выпить по стакану вина вместе с Арчи и другими гостями дома. Сэр Адам со всеми был подчеркнуто любезен, хотя и не слишком разговорчив, словом, вел себя так, что не придерешься. Тем не менее Эсмонду будущий тесть не особо понравился. Украдкой Эсмонд бросал на него косые взгляды и радовался в душе, что Страуд находится так далеко отсюда и, следовательно, им не придется часто встречаться.

Хотя Эсмонд объявил официально, что не собирается устраивать пышной свадьбы, жители деревушки Годчестер собрались, чтобы поздравить своего хозяина. Все они помнили о несчастье, все сочувствовали. И все знали – слухом земля полнится, – что женится граф по требованию королевы.

Арчи ненадолго вышел из комнаты, а вернувшись, прошептал Эсмонду на ухо:

– Пора идти в церковь. Сказали, что невеста готова и вот-вот спустится.

Эсмонд встал. Щеки его были бледны, уголки рта подергивались, однако глаза излучали тепло и радушие.

Взяв в руки свою богатую треуголку, он звонко произнес:

– Что ж, пойдемте в церковь, дамы и господа.

Несколько дам еще вчера прибыли из Лондона вместе со своими мужьями. Приехало несколько семей из соседних графств. Давно уже в этом холле не собиралось такое количество разряженных дам.

Генерал Коршам и миссис Коршам, соседи Эсмонда из поместья Суонли, расположенного на границе Суррея и Суссекса, привезли с собой молоденькую француженку, мадемуазель Ле Клэр, которая проживала вместе с ними.

Когда Эсмонду представляли эту французскую эмигрантку, на какое-то мгновение он почувствовал в груди знакомое волнение, какое раньше всегда охватывало его при виде красивой женщины.

Шанталь Ле Клэр в свои восемнадцать лет была само очарование – кожа цвета розовых лепестков, искрящиеся миндалевидные глаза, каштановые кудри… На ней было платье из розовой с золотом парчи, отороченное соболем, а голову украшал высокий fontange [5]5
  Головной убор ( фр.).


[Закрыть], придающий ей сходство с испанкой.

Присев перед ним в реверансе, она дерзко взглянула на него сквозь густые ресницы. Он пробормотал что-то насчет того, что рад видеть ее здесь, в Англии, и выразил надежду, что война во Франции наконец прекратится и все образуется. На своем прелестном ломаном английском она сказала, что совершенно enchantee [6]6
  Очарована ( фр.).


[Закрыть]тем, что поместье Суонли расположено так близко к Морнбьюри-Холлу и что у нее будет возможность видеться почаще с ним и с его будущей женой. Затем очень мило извинилась за своего дядюшку, который сочувствует вигам, тогда как лорд Морнбьюри, насколько ей известно, является сторонником оппозиции. Но Эсмонд, тряхнув былой галантностью, учтиво поклонился и сказал:

– Когда видишь перед собой столь красивую женщину, политика отступает на второй план.

Да, Шанталь Ле Клэр была действительно хороша. Теперь он вспомнил, как отец Доротеи рассказывал ему про нее и настоятельно советовал почаще бывать у Коршамов.

Вслед за Арчи он вышел из гостиной и проследовал по коридору в часовню.

Со смешанным чувством подошел Эсмонд к алтарю. Для церемонии специально пригласили епископа из епархии, недаром жених был королевским крестником. Два местных священника помогали ему. Вскоре в маленькой часовне не осталось свободных мест. Тихо заиграл орган.

И вот вошла она…

Эсмонд стоял с гордо поднятой головой, правая рука лежала на рукоятке его шпаги. Магда шла по проходу под руку с отчимом.

При виде ее тонкого девичьего стана у него перехватило дыхание. По всему – по росту, по сложению – она напоминала ему Доротею. Лица ее он не видел из-за вуали, как ни старался, однако даже через кружево разглядел, что у нее темные волосы. А Доротея была белокурой…

В душе Эсмонда боролись два чувства: любовь к той Магде, которую он хотел бы видеть, и неприязнь к той, которой она, возможно, была в действительности. Когда Магда сняла с одной руки перчатку и протянула ему свою ладонь, он сразу почувствовал, как сильно та дрожит. Сжав ей руку и нагнувшись к самому ее уху, он прошептал:

– Не бойся. Нечего бояться.

Она что-то беззвучно пробормотала, но рука ее продолжала дрожать.

Стоя перед священником рядом со своим высоким красивым женихом, Магда Конгрейл больше всего на свете желала бы, чтобы земля разверзлась у нее под ногами и поглотила ее. И вместе с тем – чувствовала какую-то странную, сумасшедшую радость – радость, приперченную страхом. Ибо знала, что уже через два часа это счастье у нее отнимут и растопчут. Но это – потом, а сейчас – радость от того, что она, нелюбимая и нежеланная, станет его. Боже, как бы ей хотелось любить его, этого прекрасного принца, которого так боготворила Доротея! И чтобы все это было не отвратительным фарсом, а настоящей свадьбой! Чтобы свершилось чудо, и шрамы на ее лице сами собой исчезли, подарив ей ангельскую красоту! Какое это счастье – ощущать свою руку в его горячей ладони… И какая боль! Ей хотелось умереть. Но ей хотелось и жить.

На ней было изумительное свадебное платье. Верхняя юбка мягкими складками светлого шелка ниспадала на нижнюю, сшитую из белого атласа, корсаж и воротник были украшены оборками из лент и серебряного шнура. Завитые в локоны и слегка припудренные темные волосы обрамляли лицо Магды, скрытое под кружевной вуалью.

Наверное, те, кто присутствовал на венчании, говорили между собой: какую красавицу берет себе в жены Морнбьюри. Но в самом дальнем углу церкви сидела тучная женщина с обвислым подбородком, и ее маленькие глазки были полны неподдельного ужаса. Она готова была кричать в голос, но не решалась. Это была Марта Фланель, экономка, и она знала правду. Несколько минут назад Марта заглянула в комнату для гостей, чтобы спросить у француженки, не требуется ли кто-нибудь в помощь. Аннет бросилась к двери, чтобы не пустить ее, но экономке даже одной секунды хватило, чтобы увидеть подлинное лицо Магды Конгрейл. Она была единственная, кто знал, какую жену берет себе его светлость.

Вернувшись на кухню, Марта не решилась сказать кому-либо о том, что увидела.

– Боже милостивый, – шептала она. – Не может быть, чтобы его светлость об этом знал. Не может быть…

Свадебная церемония началась. Звучный голос епископа заполнил часовню.

Магда, которая едва не падала в обморок, услышала заветные слова:

– Эсмонд Уолхерст Морнбьюри, согласны ли вы взять эту женщину…

А потом ответ Эсмонда:

– Да.

Когда очередь дошла до Магды и она услышала свое имя – Магда Джейн Конгрейл, – ее охватил похожий на предсмертный ужас. Ноги ее стали слабеть, перед глазами все поплыло.

Надо сказать «нет». Вот сейчас она скажет «нет». И бросится вон из часовни.

Но если она убежит… что будет потом? Снова она, ее мать, да и все в Уайлдмарше будут страдать от гнусных проделок этого безумца…

Сейчас она должна была проявить свою слабость и в то же время свою силу. Словно кто-то чужой произнес ее голосом:

– Да…

И все было кончено. Обратной дороги нет. Теперь она уже не Магда Конгрейл, а графиня Морнбьюри – его жена.

Когда служба закончилась, Магда вдруг с ужасом вспомнила, что теперь по обычаю жених должен поднять с лица невесты вуаль и прилюдно поцеловать ее… Нет, такого удара ей не вынести, – чтобы он отшатнулся от нее на глазах у всех этих шепчущихся женщин и разинувших рты мужчин. Кажется, у нее остался только один выход. Она пошатнулась, а когда Эсмонд подхватил ее под руку, прошептала:

– Умоляю, выведите меня отсюда. Прошу прощения, но я больше не могу стоять…

Ну вот, конечно, она слишком устала от поездки. Какая же она хрупкая, слабенькая, такая женственная… Бедное дитя! Эсмонд поднял ее на руки и, поклонившись епископу, понес по междурядью.

– С леди Морнбьюри случился обморок, и она просит разрешения немного отдохнуть, прежде чем выйдет к гостям, – сказал он.

По рядам собравшихся прошел шепоток. Люди сочувственно провожали глазами удаляющуюся парочку. Миссис Коршам, которая стояла рядом со своим одетым в генеральскую форму мужем, покачала своим париком и сказала ему на ухо:

– Ох уж эти современные барышни! Никакой выдержки, никакого вам мужества. И вообще, сдается мне, что Морнбьюри не повезло с этой семейкой. Не дай Бог, леди Морнбьюри окажется такой же хилой, как ее бедная кузина, царство ей небесное.

А между тем Эсмонд нес свою невесту наверх, в спальню. Если бы он знал, какое лицо лежит на его плече!

– Я даже рад, что все так получилось, – сказал он, желая ее успокоить. – Разве это не здорово – сразу после венчания оказаться в спальне новоиспеченной жены? Тебе немного получше, любовь моя?

– Да, милорд, – сдавленным голосом ответила она.

– Ну-ну, тебе незачем называть меня так. Для тебя я просто Эсмонд, твой муж, или ты уже успела об этом забыть? – задорно спросил он.

Она не ответила. Конечно, она не забыла. Господи, да разве можно о таком забыть? Ну почему, почему нельзя остановить время и продлить этот миг, когда его руки так нежно обнимают ее? Ей хотелось бы, чтобы это длилось вечно…

Но вот лакеи распахнули перед ними двери ее комнаты, и Магда поняла, что через несколько минут ее счастью придет конец. Теперь ей предстоит пережить самый ужасный момент в ее жизни.

Спальня, которую приготовил Эсмонд для своей жены, показалась неискушенной Магде сказочным царством. Раньше здесь жила его мать, но для новой обитательницы он решил полностью переделать ее. Стены были оклеены обоями цвета слоновой кости с золотым тиснением. На полу лежал пушистый светло-серый ковер. Ореховая – по последней лондонской моде – мебель была отполирована так, что золотилась на солнце. Три широких окна выходили в сад, на золоченых витых карнизах висели светло-серые, в тон ковру, тяжелые портьеры из атласной парчи. Огромная кровать, та самая, на которой родился Эсмонд и на которой умерла его мать, была завешена пышным балдахином из бордового с золотой нитью атласа. Магда и не подозревала, что где-то существует такая роскошь.

Изящный туалетный столик, уставленный золотыми флакончиками духов… Золотой туалетный прибор с гербом графства Морнбьюри… Зеркало в резной позолоченной раме… Изящный шезлонг с красными атласными подушечками… На каждом столике – по букету белых роз… И везде, где только можно, свечи в золоченых канделябрах…

От жаркого огня в мраморном камине распространялось стойкое и уютное тепло.

Эсмонд хотел уложить Магду на постель, но она вырвалась и встала на ноги.

– Подождите, сударь… э-э-э… Эсмонд… – запинаясь, сказала она, – вы не против, если моя служанка разотрет мне виски… Просто… э-э-э… немного кружится голова… в часовне было так душно…

Голос ее оборвался.

Как она волнуется! Пальцы словно ледышки. А как вздымается ее грудь! Эсмонду была по душе девичья скромность, которой он все это приписывал, но теперь ему уже не терпелось – слишком уж хотелось взглянуть на ее лицо. Он нежно склонился к ней:

– Любовь моя, я ведь еще ни разу не видел тебя – только тот милый портрет, что мне передали. Раз уж мы оказались с тобой наедине, разреши мне поцеловать твои настоящие уста – сколько же можно припадать к раскрашенному куску слоновой кости?

– Нет, нет, не надо! – вырвалось у Магды помимо ее воли.

На это Эсмонд только рассмеялся, после чего взял вуаль, скрывавшую ее лицо, за уголки.

– Твоя робость мне по душе, моя девочка, но ты ведь теперь моя жена и должна запомнить: я не сделаю тебе ничего дурного. Возможно, до тебя дошли слухи, – с некоторой усмешкой продолжал он, – о том, что твой муж не всегда вел себя подобающим образом. Что ж, признаю, у меня случались ошибки. Приходилось огорчать нашу августейшую королеву. Но теперь все будет по-другому. Эсмонд станет самым верным и любящим супругом для Магды, клянусь тебе именем той, которую и ты, и я так любили. Что бы ни случилось, я буду любить тебя всегда. Пусть наша милая, навеки ушедшая от нас Доротея услышит мои слова… А теперь не бойся меня больше, моя девочка.

Магду охватило такое отчаяние, что ей чуть было на самом деле не стало дурно. Она почувствовала себя загнанным зверем, которому уже все равно, что с ним будет.

Издав хриплый смешок, от которого у Эсмонда едва не застыла в жилах кровь, она сама подняла вуаль, будто отодрала присохший бинт. Теперь безжалостный свет освещал каждую черточку ее обезображенного лица.

– Ну, смотри! – сказала она. – Смотри, кому ты поклялся в вечной любви!

Вслед за этим повисла тишина. Это была не просто тишина, каждая секунда ее оставляла глубокие раны в их сердцах, пока они молча и пристально смотрели друг на друга.

Сначала Эсмонд не поверил своим глазам. Потом его охватил ужас, настоящий первобытный ужас, перед которым отступает человеческая доброта и благородство. Да и какое тут может быть благородство, когда его так жестоко и гнусно обманули!

Перед ним было совсем не то милое создание, которое украшало миниатюру, присланную Конгрейлом. Магда не имела ничего общего с портретом. То, что предстало его взору, не поддавалось описанию: страшный, исковерканный шрамом рот, изрытая рубцами щека. Левая сторона ее лица была абсолютно изуродована. Виднелись жалкие попытки скрыть увечье, но, увы, все эти ухищрения с тушью и пудрой лишь усиливали жуткое впечатление. Все, на что была способна модистка Аннет, это превратить лицо своей госпожи в грубо раскрашенную маску.

Ослепленный своим гневом, Эсмонд не заметил, сколько горя было в ее взгляде. Нет! Даже волосы у нее не настоящие, завитые, как у барана, и наверняка крашеные!

От возмущения он с трудом мог говорить:

– Господи, что все это значит?

Снова Магде показалось, будто она умирает, это была уже сотая или тысячная смерть с того дня, как ее отчим втянул ее в это дело. Она не видела гримасы болезненного отвращения на лице Эсмонда. Она видела лишь, как оно на глазах утратило свою нежность, и это было самое страшное. Но что ей теперь! Будто она не знала, как он воспримет ее внешность! Она вдруг испытала какое-то странное облегчение. После этого ей уже было легче взять себя в руки. Больше ей нечего терять. Теперь она обречена на одиночество и презрение.

Горькая усмешка прозвучала в ее голосе, когда она сказала:

– Кажется, невеста не пришлась его светлости по вкусу?

Бледный как полотно, Эсмонд в бешенстве сжал кулаки.

– Вы не та девушка, что на портрете.

– Не та, – бесстрастно согласилась она. – На портрете – моя мать.

– Ах, мать! Пресвятой Боже, да кто же придумал такой коварный ход?

– Лучше спросите об этом сэра Адама, – блеклым голосом сказала Магда.

Эсмонд был не в силах оторвать от нее бессмысленного взгляда. Ему казалось, что он видит кошмарный сон. Неужели все это правда? Какая теперь может быть учтивость! Его коварно обманули, а Эсмонд был не из тех, кто легко прощает подобные выходки. Голос его сорвался в крик:

– Но зачем? Для чего все это было сделано? И вообще, как вы решились на это? Как посмел Адам Конгрейл… – Он покраснел и задохнулся от гнева.

Все тем же бесцветным голосом Магда спросила:

– Хотите отправить меня домой?

– Домой! – с горечью повторил он. – Да вы только что стали моей женой. Мы теперь связаны узами брака. Законного брака! Вы – вы стали графиней Морнбьюри – вы это понимаете, дешевая интриганка!

Она вздрогнула всем телом и приложила руку к груди. Веки ее сами собой закрывались. В глазах все плыло. Она уже не различала застывшего в своей холодной красоте лица мужа. Голос ее откуда-то издалека взмолился:

– Нет!.. О нет…

Когда к ней вернулось сознание, она лежала на кровати. Эсмонд стоял рядом.

Его первая вспышка гнева улеглась, и теперь в душе осталась лишь холодная злоба. Робкие ростки жалости и сочувствия едва пробивались сквозь нее. За те несколько секунд, что Магда была в обмороке, он заметил, как смертельно она бледна, какие у нее болезненно впалые щеки. Другая половина ее лица была не затронута уродством и сохранила остатки красоты. Красота притаилась и в нежном изгибе точеной шеи, и в плавных линиях обнаженных вырезом платья плечей.

Однако в остальном Магда была лишь жалкой пародией на красоту. Эти отталкивающие шрамы… Эсмонд всю жизнь был приверженцем совершенства, ненавидел уродство в любом виде.

Когда Магда открыла глаза, в ее взгляде он не увидел ничего похожего на радость и триумф, которые обычно охватывают человека, осуществившего коварный план. Трудно было представить, что она начнет глумливо трясти перед ним обручальным кольцом и ехидно улыбаться.

– Вы отправите меня домой? – спросила она.

Совершенно ледяным тоном он сказал:

– Я требую объяснений. Бог свидетель, это не ваша вина, что у вас изувечено лицо. Но послать портрет матери вместо своего – это же изощренное предательство. И писали вы мне, как я полагаю, по заранее задуманному плану. Вы уже тогда собирались обмануть меня. А может, это даже вовсе не вы писали все эти расчудесные письма…

Она с трудом села. Все ее локоны и ленты растрепались, и она выглядела просто ужасно. Но теперь в голосе ее послышалась страсть:

– Это я! Я писала – все до одного…

Его губы скривились.