Текст книги "Танцы в пыли (Желанный обман)"

Автор книги: Дениз Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– До свидания, – отрывисто бросил он и напоследок хлопнул дверью.

После полудня в карете Сент-Джона они выехали в Лондон.

Дела министерства иностранных дел вновь призывали Арчи в Эдинбург, где он собирался продолжить знакомство со своей шотландской чаровницей.

– А знаешь, Арчи, ты – более утонченная натура, чем я? – с ехидным смешком спросил Эсмонд, когда друзья ехали по заледеневшей дороге. – Это потому, что ты видел свою невесту до свадьбы…

Сент-Джон попытался его утешить. Молодая графиня не оставила его равнодушным, такой одинокой, испуганной и несчастной она ему показалась.

– Ничего, Эсмонд, может, все еще образуется, – сказал он. – Не давай себе озлобиться. Монахи же научили тебя властвовать над собой. Постарайся взять себя в руки.

– Ты всегда был добр ко мне, Арчи, но поверь: для меня это страшный удар, – сказал Эсмонд и порывисто прижал ладонь к глазам.

– Ты сделаешь все, как собирался, и выйдешь сухим из воды, – сказал Арчи.

– Но моя жена останется прежней. Такой же, как сейчас.

– Но ведь не исключено, что и это можно исправить.

Эсмонд пожал плечами.

– Посмотрим. Наш старый доктор Ридпат говорил о каком-то гениальном голландце, который сделал чудо-операцию одной даме, которой сумасшедший изуродовал все лицо.

– Мне так ее жаль, твою… м-м-м… жену, – сказал Арчи и закашлялся.

Эсмонд отвернулся к окну. Мимо проплывала заснеженная пустыня. При воспоминании о Магде его терзали противоречивые мысли. Что ни говори, она была очень молода и свежа. Несмотря на то сильное опьянение, он хорошо разглядел, какие у нее нежные плечи, каким красивым было бы лицо, если бы не шрамы… Ее чистое, девственное тело, мерцающее в свете свечей, так и стояло у Эсмонда перед глазами. А как она бросилась на него сегодня днем – настоящая дикая пантера! И это ее увлечение «Дневниками Пепписа». Уж в чем, в чем, а в самообладании и уме его жене не откажешь…

К черту! К черту все! Его уже тошнит от всего этого, он уже сам, как больной!

Неожиданно он сказал:

– Мне надо уехать, Арчи. Надолго уехать, пока не закончится вся эта история с сифилисом.

– Ты уверен, что за твоей женой как следует присмотрят?

– Думаю, да, – с трудом выдавил Эсмонд.

– И куда ты поедешь?

– Прежде мне надо сходить вместе с тобой к лорду Честерману – хочу немного поработать на благо родины.

Арчи удивленно вскинул брови. Джеймс Честерман был главным лицом всего министерства иностранных дел. Насколько известно Арчи, он приходился Эсмонду каким-то дальним родственником. Но еще больше Арчи удивился, когда узнал, чем Эсмонд хочет заниматься.

Оказывается, он рассчитывал с помощью Честермана устроить себе должность в Брюсселе. Несмотря на полное отсутствие опыта – Эсмонду никогда не приходилось служить, – он был хорошо образован и умен. Арчи не сомневался, что его друг справился бы с такой работой.

После удачи в сражении при Рамильи герцог Мальборо укрылся во Фландрии. Антверп, Остенде, Дендермон сдались союзным войскам. Но все понимали, что плоды этих быстрых побед недолговечны, и, если Мальборо вовремя не сменит тактику, фландрские города будут возвращены французам.

После цепочки неудач в любви и женитьбе Эсмонда так и тянуло уехать из Англии. А с помощью Честермана он вполне мог бы вписаться в окружение Мальборо.

– Ты же знаешь, Арчи, я всегда интересовался политикой, а кроме того, прекрасно владею французским. Думаю, я смогу быть полезен в этих кругах.

– Не сомневаюсь, – сердечно поддержал его Арчи. – И непременно устрою тебе встречу с лордом Честерманом… – А потом вдруг добавил, уже менее уверенно: – Но не вызовет ли толки столь поспешное расставание с молодой женой?

– Я уже привык, что мое поведение вызывает толки, дружище. И там, где дело не касается моей гордости и чести, меня это совершенно не волнует. Разумеется, я дождусь дня, когда «здоровье Магды будет уже вне опасности», а затем воспользуюсь неудачным походом герцога и займусь наконец настоящим делом. Хватит мне бездельничать!

Вот теперь Сент-Джону было нечего возразить. Удовлетворенный, он откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза и погрузился в мечты о предстоящей встрече с очаровательной Элисон. Дай бог, чтобы ему повезло больше, чем Эсмонду…

8

Вот уже три дня Магда провела под неусыпным наблюдением сиделки Маусли и миссис Фланель – последняя вела себя как настоящая тюремщица и страшно действовала Магде на нервы. Кажется, обе они находили изощренное удовольствие в том, чтобы беспрестанно напоминать ей, что она тяжело больна сифилисом и должна все время лежать в постели. Несмотря на все ее просьбы, окна в комнатах были наглухо затворены, а камин топился круглые сутки, причем в огонь бросали разные ароматические травы, от которых у Магды щипало ноздри. Она прекрасно понимала, для чего это делается: запахи расползутся по всему дому, и уже никто не будет сомневаться, что жену графа лечат от сифилиса.

Никому не было дела до того, что сама Магда при этом задыхалась. Кажется, начались самые ужасные дни в ее жизни. Она молила Бога, чтобы поскорее приехал Эсмонд. Когда она решила найти утешение в чтении, надсмотрщицы тут же отобрали у нее все книги, которые Магда взяла в будуаре, и заявили, что так можно испортить себе зрение. В довершение всего миссис Фланель вообще заперла будуар, а ключ унесла в кармане своего фартука.

Дома Магду никогда так не лечили и не ухаживали за ней. В конце концов это ограничение физической свободы привело к тому, что она действительно почувствовала себя больной. Ей ни на секунду не давали забыть, что теперь она графиня Морнбьюрийская и должна вести себя соответственно. Но она и так ничего не забывала, – ни подлога, в котором невольно участвовала, ни отвергнувшего ее мужа.

Единственным утешением явилось торопливо нацарапанное письмо, которое пришло из Страуда. Ее мать писала, что жизнь в Уайлдмарше стала немного получше.

«Сэр Адам вернулся не в духе, но все же теперь оставил меня в покое, о чем я давно молила Господа. Кажется, ему удалось получить от твоего мужа денежную поддержку. Падаю на колени и преклоняюсь перед твоим именем, дитя мое. Я очень рада, что граф решил не отсылать тебя назад. Твой отчим ничего мне толком не рассказал, но теперь он в Лондоне, и тем лучше, – я хоть могу спокойно вздохнуть. Меня не тревожат даже шалости твоих братьев, которые, кстати, передают тебе привет и свою братскую любовь. Мы надеемся, что когда-нибудь все же увидим тебя снова».

Прочитав письмо, Магда облегченно вздохнула – ее жертва во имя справедливости ненапрасна. Она прониклась стыдливой благодарностью к Эсмонду, который преодолел свою злобу на сэра Адама и обеспечил ее семью.

Но Магда не представляла, как долго еще сможет выносить свое заточение и разыгрывать этот фарс.

Джемайма Маусли оказалась вполне достойной своей фамилии. Это была серенькая и невзрачная, как мышка, женщина с седым пухом на голове и маленькими остренькими глазками. Она все время что-то жевала – печенье, конфеты, которые ей приносила миссис Фланель, ставшая ее лучшей подругой.

Эта парочка имела привычку шептаться во всех углах, чем совершенно выводила Магду из себя. Нет, злой сиделка Маусли вовсе не была. Она была даже слишком доброй и своими бесконечными заботами невыносимо утомляла Магду. То раздевала ее и мыла. То меняла ей рубашку. Магда должна была принимать то отвар из трав, от которого ее бросало в пот, то лекарства, от которых у нее начинались какие-то видения. Несколько раз Магда даже подозревала, что ей подсунули опиум, потому что она невероятно долго спала и просыпалась с тяжестью в голове и сердцебиением. Некоторое время они пытались держать балдахин над ее кроватью закрытым, но она начинала так громко кричать, что почтенные женщины предпочли сдаться. Когда Магда слушалась их, ее оставляли одну. А если начинала роптать и возмущаться, переходили к угрозам:

– Мы немедленно пошлем за доктором Ридпатом. Вашей светлости стало хуже. Не дотрагивайтесь до лица, а то будет еще больше отметин…

И все в том же духе, пока Магда не начинала вопить во весь голос:

– У меня нет никакого сифилиса, и вы это знаете! Вон из моей комнаты!

Когда она сказала, что хочет видеть графа, ей ответили, что он еще не приехал из Лондона.

Отдыхала Магда, только когда оставалась одна. Например, сиделка могла спуститься в комнату экономки, чтобы немного поболтать за кружечкой пива. Тогда Магда имела возможность встать и пройтись туда-сюда по комнате, как зверь, запертый в клетке. Глаза ее лихорадочно блестели, на лице застыло мрачное выражение. Иногда она останавливалась и смотрела на себя в зеркало. Сон и усиленное питание привели к тому, что Магда еще сильнее поправилась и теперь уже не была, как прежде, болезненно худой. Однако при этом лицо ее оставалось бледным, а чувствовала она себя предельно уставшей.

Подолгу стояла она, прижавшись лбом к оконному стеклу, глядя вниз на классические террасы, скульптуры и колоннады прекрасного сада, на живописное озеро. А уж на грациозных лебедей, плавно скользящих по зеркальным водам, смотрела просто с замиранием сердца! После болотистых просторов Уайлдмарша Морнбьюри-Холл казался воплощением сказочной красоты. Ей так хотелось выйти из дома, прогуляться вдоль дорожек, усаженных кустарником, пройтись по липовой аллее, обследовать тайные уголки величавых парков…

Особенно милым казался ей небольшой садик в итальянском стиле, в котором росли кипарисы – она представляла, как хорош он весной, когда все в цвету. Но еще больше ее привлекала статуя в фонтане, изображающая фигуру всадника. Из ноздрей коня струями била вода. Как бы ей хотелось припасть к этим струям и искупать в них свое заморенное тело!

Дни сменялись ночами, и она уже начала терять счет времени.

Сначала Эсмонд собирался вернуться в Морнбьюри через неделю, но потом передумал. После встречи с лордом Честерманом он вынужден был задержаться в Лондоне для дальнейших переговоров. От Мальборо пришли плохие вести. Сейчас Англии как раз нужны были такие люди, как Эсмонд. Ему уже прочили важную должность в Брюгге.

Эсмонд почти забыл о том, что творится у него дома, после того как послал в Морнбьюри гонца, чтобы тот привез ему новости, и выяснил, что все развивается по плану. Миссис Фланель передала ему, что «с ее светлостью все в порядке», и Эсмонд со спокойной душой отдался думам о войне и политике.

Только в начале февраля он добрался до своего поместья. День стоял морозный, но такой солнечный, что на солнце подтаивал снег.

Едва он переступил порог дома, как на него тут же с истерическими воплями налетели две женщины. Это были миссис Фланель и коротышка в чепце и переднике, которую он никогда раньше не видел. Похоже, это была та самая помощница доктора Ридпата.

Обе начали говорить одновременно:

– Ах, милорд, мы ни в чем не виноваты… Дверь была заперта. Ее светлость, скорее всего, вылезла через окно. Мы не виноваты. Она такая упрямая… Господи, что же теперь делать… Мы не решились посылать за ней в погоню, пока не вернется ваша светлость… Что станут говорить люди?

Они гоготали, словно гусыни. В конце концов, Эсмонд в сердцах выругался, так что обе они отшатнулись, и бросил об пол свою треуголку.

– Черт вас подери, глупые разини! – сказал он. – Я же говорил вам присматривать за ней…

– Мы сделали все возможное… – пропищала сиделка Маусли, – но с ней было так тяжело. Ее светлость никак не хотела понять свое положение.

Эсмонд вспомнил разъяренную тигрицу, в обличье которой предстала перед ним Магда за день до его отъезда. Он мрачно поджал губы. Нет, эта женщина уж точно не робкого десятка…

Он принялся расспрашивать служанок, как все произошло. Съежившись от господского гнева, они сказали, что вчера вечером ее светлость заявила, что если ей не разрешат выйти на свежий воздух и немного размяться, то всему придет конец. Она устроила истерику и кричала что-то насчет того, что она, мол, ловкая, не хуже своих братьев, и ей ничего не стоит спуститься по стене…

– Спуститься по стене! – громовым эхом отозвался Эсмонд. – И вы знали об этом и не смогли предотвратить!

Они хором запричитали, что ее светлость убежала, еще когда весь дом спал.

Эсмонд глянул на голланские часы с инкрустацией, висевшие в холле. Двенадцать часов дня. Значит, Магда отсутствует уже несколько часов.

Гнев его улегся. Остановив лакея, который выносил из кареты вещи, он сказал:

– Оставь их. Поедешь со мной. Помоги мне одеться для верховой езды.

Через несколько минут он был готов к выезду. Миссис Фланель и сиделке Маусли было приказано, чтобы те шли в свои комнаты и никому ничего не рассказывали. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь узнал о побеге ее светлости!

Он нашел взглядом окно спальни своей матери и нахмурился. Как раз по этой стене дом был увит виноградной лозой. Надо будет срезать ее. Наверняка чертовка спустилась именно по ней. Тут и особой ловкости не надо. И все-таки он невольно почувствовал восхищение.

Затем он отправился на конюшню. И сразу заметил, что дверца стойла, где находилась его Джесс, распахнута. Так и есть, его любимица исчезла! Кровь тут же жарко прилила к его щекам, он до боли сцепил руки и грязно выругался.

– Джесс! – воскликнул он.

Значит, Магда взяла его Джесс! Какая неслыханная наглость! Он стал опрашивать грумов, но в ответ они лишь мямлили что-то невразумительное. Джесс исчезла – вот, собственно, все что они знали. Но это он мог заметить и без них.

К ярости Эсмонда примешивалась и тревога. Никто, кроме него самого, не седлал Джесс – это строго запрещалось. Она была не только самой резвой лошадью из всей конюшни, но и самой норовистой. И только под ним становилась послушной, как овечка. Одному Богу известно, как бы она повела себя, попав в чужие руки.

А вдруг эта сумасшедшая девчонка убилась сама, а заодно переломала ноги Джесс!

Эсмонд судорожно сглотнул. Джесс была его единственным утешением в этой жизни…

Если с ней что-нибудь случилось, то он… он своими руками задушит Магду!

Исполненный благородного гнева, Эсмонд приказал одному из грумов оседлать для него гнедую из соседнего стойла и уже через минуту скакал по дороге. Было только два пути, по которым могла уехать Магда. Он должен разыскать ее – или ее тело.

Дорога, ведущая в Годчестер, была пустынна, если не считать двух телег, которые тащились на рынок. Он знал более короткую дорогу, через лес, проложенную вдоль гребня горы, – оттуда деревня прекрасно просматривалась. Туда они и поехали. Лесная тропа была усыпана прошлогодними листьями. Никаких следов Джесс Эсмонд здесь не заметил. Тогда он свернул на другую дорогу, которая вела в Лондон. Мимо них проехала почтовая карета, а затем с ними поравнялся фаэтон, в котором Эсмонд разглядел генерала Коршама и мадемуазель Ле Клэр. Надо же, а ведь он уже почти забыл Шанталь! Узнав Эсмонда, она грациозно помахала ему своей муфтой, словно приглашала остановиться и поговорить. Но он был слишком занят своими мыслями, поэтому только поклонился и проехал мимо. Теперь у него нет времени на женщин. Черт бы их всех побрал, а особенно Магду!

После часа безуспешных поисков Эсмонд повернул назад. Теперь он по-настоящему волновался. Впрочем, в большей степени из-за лошади, чем из-за девушки. Перед высокими ажурными воротами Морнбьюри-Холла граф остановился и решил поглядеть напоследок по сторонам.

Вдруг он услышал где-то вдалеке мерный стук копыт. Этот звук показался ему знакомым. И вот он увидел ее.

Она ехала на Джесс – и неслась совершенно сумасшедшим галопом. При виде своей любимицы, живой и невредимой, у Эсмонда вырвался вздох облегчения. Они все приближались. Эсмонд на своей гнедой съехал на обочину и, как завороженный, смотрел на всадницу.

Когда она подъехала ближе, он с удивлением увидел, что Магда одета в один из костюмов для верховой езды, принадлежавших его матери. Он сразу его узнал. Это был тот самый костюм, в котором мать позировала для портрета, и Эсмонд запретил доставать его, чтобы не пробуждать печальных воспоминаний.

Костюм хранился как раз в комнате матери, в деревянном сундуке. Наверное, там и откопала его эта умалишенная… По всему, он пришелся ей впору. Любой мужчина залюбовался бы ею в этом голубом с серебряной отделкой жакете и маленькой шляпке, украшенной изящным пером. Но вот что действительно поразило Эсмонда, так это ее манера сидеть в седле. Задрав длинную юбку, так что открывались грубые шерстяные чулки, она скакала по-мужски, обхватив седло ногами.

Темные волосы Магда перевязала красной лентой и, слава тебе Господи, догадалась завесить лицо вуалью. Когда она приблизилась, Эсмонд выехал на дорогу и крикнул:

– Джесс! Эге-ге-гей!

Кобыла тут же навострила уши и, узнав родной голос, пустилась во все лопатки. Ноздри ее дрожали. Глаза вылезали из орбит. С боков срывалась пена.

Эсмонд взял ее за уздечку. При этом он наградил Магду таким демоническим взглядом, что любому стало бы не по себе.

– Чертовка! Как ты посмела взять мою лошадь?

Она выскользнула из седла. Подняв вуаль с ее лица, он увидел, что она раскраснелась и глаза ее горят безумным огнем. У нее вырвался гортанный смех.

– Можешь на меня злиться, если хочешь. Наказывай меня теперь, зато я проехалась верхом. Хоть немного выветрился из ноздрей этот отвратительный запах лекарств и курительных свечей… Иначе еще немного, и я бы сошла с ума, – тяжело дыша, сказала Магда.

Он бросил на нее пристальный взгляд.

– Как ты посмела выйти из своей комнаты?

– Я уже говорила – я тебе не сучка, чтобы держать меня на цепи.

– Как раз наоборот – ты самая настоящая сучка! – рявкнул он.

– Можешь оскорблять меня, мне все равно. Я выбралась из дома и покаталась на лошади.

Эсмонд протянул руку к Джесс и похлопал ее по боку.

– Если ты сделала что-нибудь с моей Джесс…

– Ничего я с ней не сделала, – перебила его Магда, – только устроила небольшую разминку. Это ей полезно – смотри, она уже набирает жир.

Эсмонд задохнулся.

– Да как ты, маленькая дрянь…

– Ей дают слишком много сена, – продолжала Магда, с мрачным упрямством глядя мужу в глаза.

Эсмонд хотел было взорваться, но вместо этого вдруг запрокинул голову и расхохотался. Это уже просто не лезло ни в какие ворота. Кажется, ее злосчастная щека пробудила у него обостренное чувство юмора…

Магда не знала, как ей воспринимать этот смех и что он предвещает. После длительной прогулки ее била дрожь. Конечно, из-за своего постельного режима она была не совсем готова к таким нагрузкам. Хорошо еще, что улучала моменты, когда тюремщиц не было в комнате, и ходила кругами, чтобы хоть немного размять мышцы.

Эсмонд обратился к ней уже в другом тоне:

– Мне сказали, что ты уехала еще до завтрака. Где ты была все это время?

– Ездила по округе. И еще в десяти милях отсюда делала двухчасовую остановку, чтобы передохнуть… – сказала она, пожимая плечами. – Не знаю, как тут называются деревни.

– В десяти милях! Да ты совсем загнала мою лошадь.

Магда снова пожала плечами.

– Я же говорю тебе – она просто в плохой форме.

Эсмонд сдвинул треуголку, и его губы сами собой сложились в кривую усмешку.

– Что ж, может быть, в этом заявлении и есть рациональное зерно. Я слишком часто бываю в отъезде и не даю Джесс достаточной нагрузки.

– Тогда позволь мне на ней ездить, – вдруг вырвалось у Магды, и она устремила на него умоляющий взгляд. – Она такая славная, чуткая. Такой умной лошади я еще в жизни не встречала…

– Верно говоришь. Джесс – настоящая королева среди лошадей, – ворчливо сказал Эсмонд, – но ты не имеешь никакого права на ней ездить, а кроме того, она не любит чужих.

Магда прижалась щекой к мокрому лошадиному носу.

– А меня она любит. Я только пошептала ей немного на ухо и дала пригоршню сахара, которую стащила с подноса, когда мне вечером приносили молоко. После этого она слушалась меня беспрекословно. Я могла делать с ней все, что угодно.

– Ты седлала ее сама?

– Да, да! – нетерпеливо сказала Магда.

Эсмонд прищурился. Это было просто непостижимо. Повернутая к нему здоровой щекой, Магда казалась настоящей красавицей в нарядном костюме его матери. Он сразу вспомнил золотые деньки, когда графиня выезжала с отцом на охоту в окружении целой стаи очарованных ею мужчин. Во всей округе не было наездницы, равной Кэтрин Морнбьюри. И еще он вспомнил свое горькое сожаление от того, что его любимая Доротея совсем не ездила верхом из-за слабого здоровья. И хвастливое заявление сэра Адама о том, что в целом Глостершире не найдется второй такой наездницы, как Магда. Теперь Эсмонду ничего не оставалось, кроме как в это поверить. Если уж она смогла оседлать его Джесс, найти к ней подход и заставить скакать галопом, то, как охотник, он готов преклонить перед ней колена…

Неожиданно Эсмонд сказал:

– Не знаю, разрешу я тебе ездить на Джесс или нет, но обязательно распоряжусь, чтобы по утрам для тебя седлали лошадь.

У нее перехватило дыхание.

– О! Спасибо, спасибо, Эсмонд!

Как будто устыдившись своей слабости, он резко оборвал ее:

– И все-таки ты пошла на риск и ослушалась моих приказаний. Закрой лицо и поедем вместе назад. Ты должна немедленно вернуться в свою комнату.

– Ты не очень на меня сердишься?

Он предпочел не отвечать.

– Я помогу вам сесть в седло, мадам, – сухо сказал он.

Она прикусила губу. Кровь все еще играла у нее в жилах после захватывающей прогулки. Но теперь все кончилось. Она сказала:

– Ну пожалуйста, прошу вас, не надо больше заставлять меня разыгрывать эту комедию с сифилисом!

– Это будет продолжаться до тех пор, пока доктор не разрешит вам снова показываться на людях, мадам.

В одну секунду ее охватила прежняя тоска и боль.

– Вам обязательно такменя называть?

– Скажите спасибо, что не называю вас как-нибудь похуже, – сказал он и не слишком деликатно подсадил ее в седло.

По длинной липовой аллее они ехали молча. Голова Магды была понуро опущена. Эсмонд тоже хмурился. Еще никто, кроме него самого, не сидел на Джесс, и, хотя он не мог не признать, что посадка у Магды отличная, простить это вероломство было выше его сил.

Когда они доехали до лестницы, ведущей в галерею, он коротко бросил:

– Иди прямо к двери, а затем сразу поднимайся к себе в комнату.

– И мы больше с тобой не увидимся? – спросила она.

– Я приду к тебе – попозже, – отрезал он.

Слегка покусав губы, она спешилась, после чего похлопала Джесс по морде и прошептала:

– Красавица ты моя… Ну, прощай… Спасибо тебе за эти сладкие минуты свободы.

Эсмонд не слышал этих слов. Зато видел, как в нескольких окнах замаячили любопытные физиономии слуг. Он сердито позвонил в колокольчик. Лакей открыл двери. Эсмонд сразу послал за миссис Фланель.

Красная как рак и надутая от обиды, экономка подошла к нему, продолжая бормотать свои извинения. Граф оборвал ее на полуслове:

– Инцидент исчерпан. Вас никто не винит. Ее светлости был нужен свежий воздух и небольшая прогулка. Об этом побеге – никому ни слова, а в дальнейшем позаботьтесь о том, чтобы ее комнаты лучше проветривались.

Миссис Фланель не отрывала от него удивленного взгляда. Граф снял перчатки, опустился на стул и продолжал:

– И вот что. Это слишком большая нагрузка для ее светлости – целыми днями лежать в постели. Организм у нее молодой и сильный. Пусть сиделка не запрещает ей одеваться и ходить по комнатам, а также выполняет другие ее пожелания. Слугам объясните, что сегодня утром на прогулку с нею ездил я сам, а если, они будут проявлять излишнее любопытство, найдите способ заткнуть им рот.

– Хорошо, милорд, – вздохнула миссис Фланель.

– И пошлите за доктором Ридпатом, – добавил Эсмонд. – Я хочу уточнить у него, когда ее светлость сможет выходить из своей комнаты, разумеется, под вуалью.

– Надолго вы домой, милорд?

– Только на одну неделю. Потом уезжаю за границу. На войну.

Миссис Фланель едва не поперхнулась. Граф едет за границу? На войну?! Вот это новость!

Она поспешила поделиться ею со своей новой товаркой, Джемаймой Маусли, а заодно предупредила ее, чтобы впредь та была помягче с ее светлостью, так как граф, кажется, переменился к своей калеке-жене.

Затем миссис Фланель разогнала слуг, которые собрались в холле и строили самые нелепые предположения, почему графа с графиней видели сегодня вместе на лошадях. Все просто – ее светлость выздоровела быстрее, чем ожидалось, и теперь достаточно хорошо себя чувствует, чтобы выезжать на прогулки. Вот только болезнь оставила отметины у нее на лице… После этого экономка отослала всех заниматься своими делами.

Поднявшись к себе, Магда сняла костюм для верховой езды и положила его обратно в сундук. До чего было жаль с ним расставаться и снова влезать в ненавистный пеньюар! Не успела Магда одеться, как на нее опять налетела эта противная сиделка и стала с отвратительным брюзжанием загонять «больную» в постель.

Но Магда, разгоряченная прогулкой, принялась огрызаться:

– Да отстаньте вы от меня, ради Бога…

В самый разгар дискуссии в комнату постучался и зашел Эсмонд. Он еще не сменил свой болотного цвета костюм. Магде показалось, что вид у него усталый и озабоченный. Одним движением руки он приказал сиделке идти. Когда они остались одни, строго спросил:

– Где ты взяла одежду моей матери?

– Вот в этом сундуке, – сказала Магда, указывая в угол комнаты.

– Ты не находишь, что это наглость с твоей стороны – нацепить ее на себя?

Тут она гордо выставила вперед подбородок.

– А что же мне еще было одевать, сэр? Не могла же я поехать в ночной рубашке. Я нашла этот костюм и решила его надеть. Разве в этом есть что-то предосудительное?

Губы его дрогнули. Он уже совершенно не злился на нее. Ему были по душе ее сильная воля, ее бесстрашие и нежелание кому-либо подчиняться. Нет, его жена не какая-нибудь зануда и плакса. Она – крепкий орешек! Кроме того, он вдруг понял, что в ней есть какое-то свое, особенное достоинство, которое не позволяет ставить ее в один ряд с такими людьми, как сэр Адам Конгрейл. Видимо, Арчи все-таки был прав, когда утверждал, что она стала всего лишь игрушкой в руках непорядочного человека.

Он сказал:

– Я не хочу, чтобы вы трогали вещи моей матери. Я очень любил и чтил ее.

Магда наклонила голову. Из глаз ее против воли покатились слезы.

– Значит, меня вы не любите и не чтите, сэр?

– Но вы же остаетесь при этом моей женой, – напомнил он ей. – И я приложу все усилия, чтобы вас почитали и уважали, как подобает графине Морнбьюрийской.

– Спасибо вам за это большое, – прошептала она и украдкой смахнула слезинку.

Этот жест почему-то вызвал у него раздражение.

– Что-то слишком поздно вы раскаиваетесь в своем поступке, мадам, – с издевкой сказал граф.

Она подняла голову, и он увидел в ее огромных глазах навеки застывшую печаль. Но все впечатление портила эта противная изрытая шрамами щека!

– Тогда не стоит и раскаиваться, – всхлипнув, сказала Магда.

– Как вам угодно. Мне лично совершенно все равно, кому вы там молитесь – Богу или дьяволу, – сказал он все тем же раздраженным тоном. – Единственное, что я знаю, это то, что я не позволю вам порочить мое имя. Кажется, у нас все неплохо получилось с этой мнимой болезнью, и теперь было бы жаль останавливаться на полпути. Нельзя допустить, чтобы пошли сплетни.

– Обещаю, больше я не буду спускаться по стене, – горестно прошептала она.

Он подошел к окну и посмотрел вниз.

– Ты же могла разбиться насмерть. Лоза не выдержала бы твоего веса – и все…

– Я не так уж много вешу, – сказала она.

Он повернулся и смерил ее взглядом. Голова ее была опущена. Вдруг он заметил среди гущи темных волос белую, как снег, седую прядку. Это выглядело очаровательно…

– И, пожалуйста, не надо больше красить и завивать волосы.

– Как вам угодно.

– К тому же надо бы еще немного поправиться, – как бы нехотя добавил он, словно на самом деле это его совершенно не интересовало.

Нет, он все замечал. Какие худенькие у нее руки, как жалко торчат они из широких рукавов пеньюара, какие у нее глубокие впадины под ключицами… До чего же все-таки она похожа на Доротею! Это и трогало его и вызывало досаду.

– Ты слушаешь меня, Магда? – Его голос сорвался в крик: – Повторяю, ты могла разбиться в лепешку, когда вылезала через окно, как какой-нибудь дворовый мальчишка! Ты подумала о том, какой бы это был скандал?

– Разве моя смерть не стала бы для вас облегчением? – спросила она. – Ради этого можно было пережить и скандал.

Он вдруг смутился, настолько несчастный был у нее вид. Теперь Эсмонд постарался говорить немного мягче:

– Да нет же, Магда. Давай не будем так горячиться. Я вовсе не хочу твоей смерти.

– А я вот, наоборот, приняла бы ее с облегчением… – всхлипнув, сказала она.

– Но почему? – спросил он.

Она ничего не ответила, а только спрятала лицо в ладонях.

Тогда он подошел к ней и, еле прикасаясь, погладил по волосам.

– Ну, будет тебе! Слезами горю не поможешь. Сделанного не воротишь.

Рыдания сами собой вырывались у нее из груди.

– Я не могу так жить, когда меня ненавидят и презирают…

– Но я не ненавижу тебя и не презираю.

– Ненавидишь! Я знаю – ненавидишь! – с детской обидой в голосе возразила она.

– Говорю же тебе – нет. У меня вообще нет к тебе никаких чувств, – сказал он и принялся расхаживать по комнате взад-вперед. Действительно, невыносимая духота! И эта страшная вонь – чем только сиделка Маусли посыпает дрова в камине? Он подошел к окну и настежь распахнул его.

– Да уж, ничего не скажешь, воздух здесь гадкий. Тебе обязательно нужно выходить, – пробормотал он.

Магда ничего не ответила. Присев на край широкой кровати, она тихо плакала. Теперь жена не казалась Эсмонду бессовестной лгуньей. Перед ним сидела несчастная, всеми брошенная девчушка, которая просто устала от бесконечных страданий – как физических, так и душевных. Эсмонд даже сделал невольное движение, намереваясь, подойти и пожалеть ее, но спохватился и отпрянул. Нечего ему показывать перед ней свою слабость. Никаких намеков на постель и любовь. Все. С женщинами в его жизни покончено. Вся эта женитьба – чистейшей воды фарс, так пусть фарсом и останется. И Магда пусть останется Магдой, обманом занявшей свое место в Морнбьюри-Холле.

Он сказал:

– Скоро ты долго не увидишь своего мужа, моя дорогая, так что тебе следует научиться достойно исполнять роль графини Морнбьюрийской в мое отсутствие.

Она вскинула голову. Он невольно отвел взгляд от ее лица, теперь еще и залитого слезами.

– Но почему… куда вы уезжаете? – обреченно спросила она.

– За границу, и уже через неделю, – отрезал он.

Он рассказал ей о своей встрече с Честерманом из министерства иностранных дел и о том, что ему предложили быть в числе лиц, сопровождающих герцога Мальборо во Фландрии.

У Магды разом высохли слезы. Она выпрямилась и все время, пока он говорил, сидела не шелохнувшись, лишь изредка сцепляя и расцепляя свои тонкие руки. Речь шла о серьезнейшем положении, в котором оказался великий военачальник, а также о том, что королева одобряет и приветствует решение Эсмонда отказаться от праздной жизни дома и предпочесть ей службу на благо родной страны.