Текст книги "Больше чем любовь"

Автор книги: Дениз Робинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

2

Это был самый прекрасный и удивительный ужин в моей жизни.

Мы с Ричардом сидели за маленьким боковым столиком в гриль-баре ресторана «Савой», и я с каждой минутой узнавала о нем все больше и больше. Я почти не обращала внимания на людей, о которых он мне рассказывал, думая, что это развлечет меня. Это были важные и очень интересные люди – из мира театра и кино, а также принадлежавшие к литературным кругам. Леди такая-то, старый маркиз, фамилию которого я сразу же забыла. Казалось, он знает всех. А официанты, все до единого, относились к нему с большим уважением. Очевидно, маленький столик у двери, за которым мы сидели, был его обычным местом. Он часто заходил сюда после театра. Метрдотель, радушно улыбаясь, громко приветствовал его, вытянувшись как на параде.

– Как поживаете, мистер Каррингтон-Эш? Могу вам порекомендовать омара по-американски. А может быть, для начала немного паштету? Или устриц… дюжину для вас и полдюжины для мадемуазель?

Ричард отвечал так дружески, что многие люди проникались к нему искренней привязанностью. У него были прекрасные манеры; он относился к скромной секретарше так, как будто это была сама госпожа маркиза. Он хотел, чтобы я попробовала устриц с шампанским. Всего полбутылки, настаивал он, мне не повредит, потому что я замерзла и устала. Но я никогда не ела устриц и деликатно отказалась. В тех случаях, когда я пробовала шампанское, например на Рождество у Диксон-Роддов, оно мне не нравилось. Поэтому Ричард, который настаивал, чтобы я выпила хоть что-нибудь, выбрал «Шато Марго» и «Соль Кольбер». На закуску была икра, еще одно новое для меня блюдо, но оно мне понравилось. И я, смущенно повторяя его движения, намазала икру на кусочек поджаренного хлеба. Как вкусно!.. В тот вечер и во все последующие наши встречи Ричард приоткрывал мне новый мир, и у меня появилась новая привычка – я стала гурманом.

Но как бы мне ни нравились безукоризненно выбранные блюда, тепло и роскошь обстановки, богато одетые люди вокруг, все это не вызывало у меня настоящего интереса. Я была полностью поглощена Ричардом.

Он был безупречным собеседником, а за столом – не менее безупречным хозяином, который следил, чтобы его гостья ни в чем не нуждалась. Не успевала я выпить и полбокала, как он делал знак официанту подлить мне вина или принести еще поджаренного хлеба и кофе – в общем, все, что нужно.

Я пила, ела и думала, как прекрасно постоянно иметь рядом такого человека. И с женой он вел бы себя так же… в этом я была уверена (но все же довольно наивно надеялась, что он не женат).

Он расспрашивал о моей жизни, и я немного рассказала ему, опуская детали, которые, с моей точки зрения, были бы ему скучны. По-видимому, Ричарду было очень интересно. И во время еды, и потом, закурив сигару, он сидел, откинувшись, положив одну руку в карман, и смотрел на меня сквозь облако дыма, которое время от времени разгонял рукой. Однажды, вспоминая об этом вечере, он сказал, что я очаровала его еще в театре, а когда он увидел меня при ярком освещении в ресторане, то запомнил уже все подробности моей внешности, потому что вообще придавал этому немаловажное значение. Ему понравилось мое простое черное платье и подвески. Он сказал, что мои выпирающие скулы, серые глаза с длинными ресницами и темные пушистые волосы сразу вызвали у него симпатию ко мне. Но больше всего Ричарда привлекала моя личность. Он сказал, что с самого начала она ассоциировалась для него с Одеттой из «Лебединого озера»… такая маленькая, бледная, далекая, чистая и в то же время полная скрытой страсти, какой-то неизвестной печали, которых он никогда не замечал в других женщинах. Я не знаю, почему он нашел все это во мне, но он убедил меня, что это было именно так и что ни одна из сидящих за соседними столиками девушек, гораздо более красивых, с отличным макияжем и модно одетых, ни в малейшей степени не привлекала его.

Кроме того, он сказал, что я была первой девушкой, которая совершенно откровенно радовалась – без тени скуки и пресыщенности – его приглашению в ресторан.

Он признался, что ему было очень приятно развлекать женщину, которая воспринимала все с такой трогательной откровенностью, потому что никогда не знала другой, богатой жизни и всегда обходилась тем, что у нее есть, и мирилась со второсортным.

– Богатство и роскошь хотя и приятные вещи, – произнес он, – но они не могут сравниться с музыкой и искусством.

– А если бы мне пришлось выбирать между жизненными благами – существованием, лишенным прекрасного, – и бедностью, но с возможностью слушать хорошую музыку, ходить на балет и в оперу, даже если придется сидеть на галерке, то я бы выбрала последнее.

Для Ричарда это очень много значило. Ведь, как я узнала позже, он был женат на женщине, которая с колыбели усвоила, что деньги, положение в обществе и известность гораздо важнее всего остального.

У Ричарда был дар вызывать людей на откровенность. И очень скоро я подробно рассказала ему о себе и о том, что я делала с тех пор, как покинула монастырский приют.

Он заставил меня рассказать ему и о монастыре и все время, пока я говорила, качал головой и вполголоса делал разные замечания – например, такие: «Страшно представить, что выносит ребенок в таких ужасных местах», или: «Бедная деточка», или: «Боже мой, как печально!»

Но мне не хотелось, чтобы он жалел меня, и я постаралась перейти к описанию следующего этапа моей жизни, который прошел в конторе одной из фирм в Сити, а затем рассказала, как подружилась с Кэтлин. Я даже немного поведала ему о брате Кэтлин, Патрике. Ричард слушал очень внимательно, глядя сначала на меня, а потом на длинный, тонкий обгоревший конец своей сигары. Несколько раз он покачал головой.

– Да, для вас это было чертовски неприятно. Очевидно, парень был не в своем уме. Нечестно было сваливать все на вас.

Я даже содрогнулась при воспоминании о тех тяжелых, тревожных днях с бедным Патриком и переменила тему. Но оказалось, все это заинтересовало Ричарда, и он вернулся к этому разговору:

– Вы были влюблены в этого молодого человека? Почувствовав, что краснею, я стала смотреть в чашку с кофе.

– Нет, – ответила я и, смеясь, добавила: – Я никогда не была влюблена.

Некоторое время он молчал. Я посмотрела на него и увидела, что он отсутствующим взглядом смотрит куда-то мимо меня, при этом у него было очень печальное выражение глаз, У меня от жалости защемило сердце. Затем, повернувшись ко мне, он сказал:

– Может быть, вы правильно поступаете, Розелинда. Любовь не приносит счастья.

В первый раз за весь вечер он назвал меня Розелиндой, и мне это очень понравилось. Я не хотела, чтобы он и дальше называл меня «мисс Браун».

– Я уверена, что вы ошибаетесь… я хочу сказать, что с вашей стороны было бы ошибкой думать так. По своей природе любовь – это счастье, и если человек встречает свою настоящую любовь, то она должна приносить ему только радость.

Ричард с доброй улыбкой посмотрел на меня. Посмотрел так, как смотрит взрослый на не знающего жизнь ребенка.

– Дорогая моя, ошибаетесь именно вы. Чем сильнее и истиннее любовь, тем сильнее боль и разочарование.

Меня это огорчило. Я начала с жаром отстаивать свое мнение, что было совсем на меня не похоже, потому что обычно я старалась сдерживать свои эмоции. Но в тот вечер, когда мы ужинали с Ричардом, я осмелела, и мне хотелось говорить и говорить с ним.

– Вы не должны так думать. Это неверно. Я могу понять, что люди страдают, когда теряют того, кого любят… Вот и Пат страдал, я знаю, страдал из-за меня, и мне было его очень жаль. Но зачем разочаровываться? Все зависит от человека, иллюзии можно сохранить при любых условиях. Это вопрос верности и преданности, которые таятся где-то глубоко в душе.

Наши взгляды встретились… Ричард смотрел на меня со смешанным чувством жалости и понимания.

– Дорогая моя Розелинда… как же вы еще молоды, как восхитительно наивны! Простите меня за то, что я не могу с вами согласиться, хотя я абсолютно уверен, что вы говорите то, что думаете. Вы абсолютно искренни, откровенны. Я редко встречаю женщин с идеалами… или иллюзиями. Да и у меня самого их почти совсем не осталось.

– Это просто ужасно! – воскликнула я.

– Ужасно, – кивнул он в знак согласия. – Но неизбежно. Как раз это я и пытаюсь вам объяснить. Чем больше любовь, тем сильнее страдания.

Тогда я еще не понимала, что он имел в виду, ведь я ничего не знала о его собственной жизни, и старалась доказать, что он был не прав.

– Я утверждаю, – уверяла я, – что, несмотря ни на что, можно сохранить свои идеалы и иллюзии, но только если у человека крепка вера. Вот у меня было тяжелое детство, да и потом жизнь складывалась непросто. А я не разочаровалась в жизни и людях и не стала циничной.

– Вы – отважная маленькая девочка, Розелинда, – сказал он. – Это видно. Но вспомните… по вашему собственному утверждению, вы еще никого не любили. И пока вы не полюбите, нельзя с уверенностью сказать, как это на вас подействует.

– А почему бы мне в один прекрасный день не встретить счастливую любовь?

Ричард очень ласково улыбнулся мне.

– Моя дорогая, я всем сердцем надеюсь, что так и будет. Вы заслуживаете счастья. И я совсем не хочу навязывать вам свое циничное отношение к жизни.

– Я думаю, на самом деле вы ничуть не циничны, – сказала я. – Вы так же, как и я, любите музыку, все прекрасное…

– В этом я могу с вами согласиться, но любовь к абстрактному не приносит боли, а великое искусство никогда не подведет, – отметил он. – Я говорил о любви человеческой. Вот что может поколебать веру, дитя мое. Поэтому в самом начале я сказал, что, наверное, избегая любви, вы поступаете очень мудро.

– Не думаю, чтобы я избегала ее. Просто она не встречалась на моем пути.

Он снова улыбнулся, загасил сигару и подозвал официанта.

– Мне нужно еще что-нибудь выпить. Покрепче. А вы не хотите?

– Спасибо, нет.

– А кофе?

Я согласилась, не думая о времени. Было почти двенадцать часов ночи. Что скажут Диксон-Родды, если их личный секретарь прокрадется домой после полуночи?

Но будем надеяться, что они не придадут этому значения. Я ведь свободный человек! И я осталась, с восхищением глядя на симпатичное, подвижное лицо Ричарда и вдумываясь в каждое его слово. Когда официант принес мне кофе и удалился, Ричард вернулся к теме нашего разговора.

– Вы удивительно чистосердечны, Розелинда Браун, – сказал он. – Когда вы только что признались, что не избегали любви умышленно, но что она просто не встретилась вам, я был поражен. Есть ли еще женщины, которые до такой степени лишены тщеславия?

– О, я никогда не была тщеславной, – сказала я. – Мне потребовались долгие годы, чтобы обрести хоть какую-нибудь уверенность в себе. Может быть, причиной тому мое воспитание.

– Да, конечно. Но уверяю вас, его результат просто восхитительный. – И он улыбнулся. – И вы уж никак не можете страдать от комплекса неполноценности, моя дорогая. Вы очень красивы, кроме того, умны. Немногие девушки могут похвастаться сочетанием таких качеств.

Я почувствовала, что от его похвалы у меня запылали щеки и радостно забилось сердце. «Красивая… Он считает меня красивой и умной… В это трудно поверить!»

– Я не привык расточать комплименты, – добавил Ричард. – Я говорю только то, в чем уверен, и, пожалуйста, не обижайтесь.

– А я… и не обижаюсь.

Он сидел молча и смотрел на меня. Я почти ощущала его прикосновение, когда его глаза скользили по моим волосам, лицу, фигуре. Я чувствовала какое-то странное волнение. Его внимательный взгляд зачаровывал. Но я больше не могла с ним разговаривать. Его откровенное восхищение вывело меня из равновесия, и мне никак не удавалось прийти в себя. Этого я не ожидала. Мне представлялось, что он совсем не похож на тех мужчин, с которыми я была знакома, что он гораздо выше всех их по своему интеллекту, положению и воспитанию. Поэтому я с трудом поверила, что его действительно восхищала я, такая скромная и незаметная секретарша.

Наконец Ричард снова заговорил:

– Что же это получается: вот уже три года вы живете в доме на Уимпл-стрит; Диксон-Родды без вас как без рук, но в будущем вас не ожидает ничего лучшего? Не правда ли?

– Вы говорите так, как будто у меня все плохо. А ведь моя теперешняя жизнь – просто рай по сравнению с тем, что было раньше.

– Бедная девочка, – сказал он. – Наверное, у вас почти не бывает времени, чтобы как следует отдохнуть?

– Но мне повезло во сто раз больше, чем многим моим знакомым!

Ричард улыбнулся.

– Вы никогда не признаете своего поражения, верно?

– Никогда. И никому не советую этого делать.

– Вы правы, – сказал он, вздохнув. Вздох был тяжелый, глубокий, и он эхом отозвался в моем сердце.

«Почему он так вздыхает? Какие у него неприятности? Разве он может быть несчастлив – такой обеспеченный, красивый, привлекательный мужчина? Кажется, у него есть все, чем фортуна может одарить человека».

И я добавила:

– Я поняла, что надо противостоять судьбе, иначе она сокрушит тебя.

– О, Розелинда, теперь ваши слова звучат цинично.

– Это не цинизм, это чистая логика.

– Вы хотите сказать, что я наконец-то встретил женщину, которая способна логически мыслить? – Мой собеседник улыбнулся.

– Да, – смело ответила я. Он засмеялся.

– Вы удивительная девочка. Я таких никогда не встречал. Вот уж действительно… Откуда берутся женщины с таким интеллектом?

– В основном из сиротских приютов, – отшутилась я.

– Меня окружают такие избалованные люди, что я прихожу в негодование при одной мысли о том, какая у вас была тяжелая жизнь, – сказал он.

– Но ведь сейчас все в порядке, – уверила я, – мне очень хорошо!

– Не может быть, чтобы ведение дел доктора Диксон-Родда было пределом ваших мечтаний!

– Вы правы, я хочу писать, – заметила я.

– Писать? – переспросил он.

И я рассказала Ричарду о моей давней мечте стать писателем.

– Я вас познакомлю с одной женщиной, – пообещал он, – она работает редактором в нескольких женских журналах. Я попрошу ее почитать ваши рассказы.

Старая мечта – заняться литературной работой – вновь вернулась ко мне. Я смотрела на Ричарда широко открытыми глазами.

– Ой, как здорово! – воскликнула я. – Мне так хочется стать независимой и иметь свой собственный дом.

– Дорогая моя, все это у вас обязательно будет. Вы встретите хорошего молодого человека и выйдете за него замуж.

– Вы так думаете? – с сомнением спросила я.

Тут наши взгляды встретились, и, сама не знаю почему, мы долго молча смотрели друг на друга. И вдруг я буквально физически почувствовала, что в моей жизни должны произойти какие-то значительные перемены и причиной их станет вот это мгновение, эта минута, совершенно не связанная с каким-то мифическим молодым человеком, а связанная с человеком, сидящим напротив меня, с Ричардом.

Я не могла ни пошевелиться, ни заговорить, ни отвести взгляд от его печальных проницательных глаз. (Позже он сказал мне, что и он тоже почувствовал в этот момент какой-то странный импульс. Как будто между нами проскочила электрическая искра и он ощутил, что оказался в каком-то новом мире, мире, где существовали только двое – он и я.)

Но он не сказал ни слова. Мы сидели молча, глядя друг на друга.

Но эти чары грубо развеяла какая-то красивая женщина в черном бархатном платье, жемчугах и норковом манто, которая подошла к нашему столику и громко приветствовала моего спутника:

– Ричард, здравствуй! Я так и знала, что это ты. Я Морису так сразу и сказала. Вы с Марион уже вернулись?

Ричард встал. Я подумала, что теперь он выглядит совсем по-другому. От его живости и веселости не осталось и следа. Его лицо приняло холодное, отстраненное и почти надменное выражение, которого, по крайней мере в моем присутствии, я никогда у него не замечала. Это выражение он приберегал для своего мира, того мира, который знал его только таким. Он проговорил:

– А, Диана, приветствую вас! Нет, Марион еще в Рейксли со своей матерью. А я вернулся, как обычно, по делам. Я бываю в Рейксли в основном по выходным.

– Понятно, – произнесла женщина по имени Диана и быстро с любопытством посмотрела на меня. Ричард тоже повернулся ко мне.

– Розелинда, позвольте представить вам леди Диллингтон. Диана, это моя знакомая… мисс Браун.

– Очень приятно, – одновременно проговорили мы с леди Диллингтон и вежливо кивнули друг другу.

Леди Диллингтон вновь обратилась к Ричарду:

– Наверное, Роберта уже в школе?

– Да, – ответил Ричард.

Леди Диллингтон опять внимательно и не очень дружелюбно посмотрела на меня и, попрощавшись, ушла.

Ричард снова сел. Мне показалось, что он сразу стал выглядеть очень усталым и старым. И я возненавидела эту красивую женщину в норковом манто, которая грубо ворвалась в мой мимолетный рай и развеяла волшебные чары.

Ричард объяснил:

– С Дианой Диллингтон надо обращаться очень жестко, иначе она так и будет болтать всю ночь. Она – подруга моей жены.

Не знаю почему, но от этих слов у меня защемило сердце. Так, значит, он женат… Ну, а почему бы и нет? Неразумно было надеяться, что такой привлекательный мужчина пройдет по жизни один, не связав себя с кем-нибудь. И этим человеком, очевидно, была Марион, и у них есть ребенок. Не зря леди Диллингтон упомянула еще одно имя и школу.

Я не задавала никаких вопросов. У меня не было на это права. Но Ричард сам захотел рассказать мне то, о чем, по его мнению, мне необходимо было знать.

– Моя жена сейчас в нашем загородном доме. Она в последнее время плохо себя чувствует, и доктор рекомендовал ей полный покой, а вообще в это время года она обычно бывает в Лондоне. А моя дочь Роберта в Йоркшире, в школе, которой руководит моя кузина. Отличное место. Бронсон-Касл.

– Я об этой школе слышала, – заметила я, но не удержалась и добавила: – Это очень знаменитая дорогая школа. Она совсем не похожа на Уимблдонский монастырский приют.

– Да, – коротко сказал Ричард, а потом посмотрел на часы: – Ну что ж, уже поздно. – Он подозвал проходящего мимо официанта и попросил счет.

Я сидела неподвижно и смотрела на него. Я сразу поняла, что вторжение женщины, которая знала его жену, и ему тоже испортило настроение, потому что эта женщина из другого мира не просто помешала нам.

На нас легла тень Марион. Вспоминая тот вечер, я в первый раз осознала, что это была зловещая тень; и с тех пор она преследовала нас повсюду. Но для моего личного счастья куда более неумолимой и угрожающей оказалась другая тень: напоминание о гораздо менее опасном на первый взгляд человеке – дочери Ричарда, потому что жену свою он не любил, а вот дочь любил безумно. И я сразу поняла это, поскольку неожиданно, будто только что решившись на это, он вынул записную книжку, достал оттуда маленькую фотографию и показал ее мне.

– Это моя дочь, – сказал он, и в его голосе послышалась гордость.

Я посмотрела на фото. Роберта Каррингтон-Эш в возрасте одиннадцати лет. Две косички с огромными, по американской моде, бантами; очаровательное, умное лицо с большими глазами и прямым маленьким носиком; широкий лоб, глаза и рот – отцовские. В остальном она была совсем не похожа на Ричарда. Он сказал, что, как и мать, она блондинка.

– Она такая милая! – воскликнула я, возвращая Ричарду фотографию.

– Да, – произнес он, – а о музыке знает не меньше вашего.

Хотя это было и нелепо, но я начала ревновать.

– Я полагаю, она унаследовала это от вас, – сказала я.

– Мда. – Кивнув, он положил фото в записную книжку и задумчиво улыбнулся. – Больше не от кого. С той стороны ни у кого нет ни малейшего интереса к музыке.

– Ваша девочка будет серьезно заниматься музыкой?

– Сомневаюсь, – ответил он. – Я не думаю, что ее мать согласится на это.

Больше он ничего не сказал, но в этой фразе заключалось многое, потому что я сразу же поняла, что между Ричардом и его женой были не очень хорошие отношения. Между ними существовали большие разногласия. Возможно, с моей стороны это было очень плохо, но я почувствовала какую-то подловатую радость оттого, что между этими двумя людьми не было согласия. Вечер прошел так прекрасно, Ричард казался мне просто божеством по сравнению с другими мужчинами, и мне как-то не хотелось, чтобы у него оказалась жена, которую бы он обожал, и вполне достаточно было любимой дочери. Однако, какие бы чувства я ни испытывала, я подумала, что все это очень глупо с моей стороны, потому что Ричард был для меня чужим, незнакомым человеком. Он жил в мире, которого я совершенно не знала. Говоря по правде, мне не надо было идти с ним. После сегодняшнего вечера я его никогда больше не увижу.

Но, выходя с Ричардом из «Савоя», я знала, что мне нелегко будет забыть его, забыть, как мучительно долго смотрели мы друг на друга, сидя за столиком в ресторане, и какой единый порыв чувств мы испытали во время балета «Лебединое озеро».

Машина стояла у дверей, готовая отвезти нас на Уимпл-стрит. По дороге Ричард говорил о пустяках. Он сказал, что становится немного теплее, что в этом году больше не будет снега, а в такую оттепель в Лондоне очень неуютно, что гораздо лучше за городом, в Суссексе, и спросил, была ли я в Суссексе и пойду ли на «Жизель». Затем поинтересовался, понравился ли мне «Петрушка».

Я отвечала на его вопросы и высказывала свое мнение, но чем ближе мы подъезжали к Уимпл-стрит, тем печальнее я становилась. Меня охватывало какое-то оцепенение.

Было так грустно, что заканчивается самый замечательный вечер в моей жизни, а этот удивительный человек возвратится к своей жене и дочери и забудет о моем существовании…

Когда машина замедлила ход и остановилась у дверей дома Диксон-Роддов, Ричард Каррингтон-Эш нарочито медленно, осторожно произнес:

– Я думаю, будет очень обидно, если мы с вами больше не встретимся. У нас с вами столько общего… Я так часто покупаю билеты на балет или в концерты, и мне очень хочется, чтобы кто-нибудь ходил со мной в театр. Конечно, в каникулы я беру Роберту, но… – Он неожиданно замолчал.

– Ад, конечно, – тихо сказала я.

(И снова между нами пролегла легкая тень Роберты.)

– Ведь вы не всегда заняты, Розелинда? – продолжал он. – Как вы думаете, может быть, в один из дней… вечером… скажем, на следующей неделе, я бы мог пригласить вас куда-нибудь? Могу я позвонить? Я смогу найти ваш номер в телефонном справочнике, ведь теперь я знаю, где вы живете. Или, может быть, мне явиться на прием к доктору проверить зрение?

Теперь его глаза смеялись. Я видела его отражение на стекле машины в свете, падавшем от стоящего поблизости фонаря. И снова вместо усталого, разочарованного человека возник веселый, оживленный Ричард. Он был шутником. Но это его качество было скрыто от посторонних глаз. И хотя в тот вечер я не совсем поняла это, зато потом это проявилось в полной мере.

Но одно я уяснила для себя твердо. Я должна увидеть его снова. Я понимала, что он женат и с моей стороны было чистым безумием принимать его приглашение, как и ему не следовало это делать. Но, по-видимому, он испытывал такое же непреодолимое желание пригласить меня, как и я – принять его предложение.

Без колебаний я ответила:

– Да, пожалуйста, обязательно позвоните.

– Хорошо, – произнес он. – Я позвоню. Большое спасибо за прекрасный и интересный вечер. Спокойной ночи, Розелинда.

– Спокойной ночи, мистер Каррингтон-Эш, – промолвила я.

– А почему бы вам не называть меня Ричард? – спросил вдруг он.

И я сказала:

– Спокойной ночи, Ричард!

После того как Денкс, шофер, открыл мне дверцу и помог выйти, я еще долго стояла на ступеньках, ведущих к нашей двери, и смотрела, как длинный, блестящий «роллс-ройс» почти беззвучно движется по пустынной улице. Я вдыхала холодный воздух как волшебный эликсир. Сердце учащенно билось. Настроение снова заметно улучшилось. Я испытывала какой-то безумный восторг. Хорошо это или плохо, но этот красивый мужчина хотел вновь увидеться со мной, и я сказала ему «да». Он обещал мне позвонить. И я буду с нетерпением ждать его звонка. Думаю, что никогда в своей жизни я не испытывала такой радости.

В эту минуту я забыла о существовании его жены и ребенка.