Текст книги "Больше чем любовь"
Автор книги: Дениз Робинс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
2
Боюсь, мне было совершенно не жаль старого лорда Веллинга. Я его никогда не видела, и для Ричарда он очень мало значил. Просто я почувствовала, что внутри у меня все оборвалось, когда Ричард решительно сказал, что наша двухдневная поездка в Нью-Форест откладывается:
– Чертовски обидно, дорогая, но я ничего не могу поделать.
Скрепя сердце я изо всех сил старалась успокоить его, потому что почувствовала, что он расстроен не меньше меня. И ему тоже будет не очень-то приятно понапрасну просидеть в Рейксли, да еще терпеть свою истеричную тещу. Я уже была наслышана о знаменитой Виолетте и знала, что в такой тяжелый момент она будет невыносима.
– Не беспокойся обо мне, дорогой, – храбро сказала я. – Я не буду грустить. А мы увидимся на следующей неделе, правда?
– Я постараюсь забежать к тебе в понедельник, но ты не забыла, дорогая, мы договаривались увидеться на этой неделе, ведь в понедельник я на несколько дней уезжаю в Клайд.
Я сразу погрустнела. Да, я вспомнила. Значит, мы не увидимся почти целую неделю. Изо всех сил я старалась скрыть обиду – и была вознаграждена за это, когда услышала:
– Спасибо, что ты все понимаешь, ангел мой. Я буду думать только о тебе. А может быть, тебе куда-нибудь поехать… например, к Кэтлин? Я не хочу, чтобы ты провела одна все выходные.
Я не сказала ему, что Кэтлин в отъезде и что мне некуда ехать, но притворилась, что мне не хочется уезжать, так как у меня накопилось много срочных дел.
Когда он положил трубку, я оглядела квартиру и почувствовала, что вот-вот заплачу. Мне было так одиноко – без Ричарда жизнь казалась невыносимой.
Стоит ли так любить? Стоят ли короткие мгновения, когда мы вместе, боли и невыносимых страданий долгих дней, когда он далеко от меня? Некоторые ответили бы на этот вопрос отрицательно. Но даже в самые мрачные дни я не сомневалась в своем выборе. Стоит, пока Ричард любит меня и может хоть изредка приходить ко мне.
Старик Веллинг не умер… В понедельник Ричард вернулся в город и, как и обещал, заглянул ко мне сразу после того, как я пришла с работы.
Именно в этот день он подарил мне Джона. Услышав его шаги на лестнице, я открыла дверь и, как обычно, ждала на пороге. Каково же было мое удивление, когда я увидела у него в руках что-то золотисто-коричневое, похожее на меховой шарик, с влажным черным носиком, острыми ушками и блестящими золотистыми глазками. Таким был Джон в щенячьем возрасте.
Ричард робко положил его мне на руки.
– Ты нас не выгонишь? – со смехом спросил он. – Это тебе, я купил его только вчера. Мне всегда казалось, тебе нужна собака, чтобы не скучать в одиночестве. Я увидел это крошечное существо в доме нашей знакомой, которая живет недалеко от Рейксли, – она разводит уэльских корги – и не устоял. Он уже обходится без материнского молока, этот – лучший в помете. Правда же, он прелесть, дорогая?
Я помню, что прижала маленького корги к груди и сразу полюбила его.
– Ричард! – воскликнула я. – Он просто чудо! Ричард прошел за мной в квартиру.
– Дорогая, я уверен, ты любишь собак. Знаешь, я сказал Марион, что хочу купить его для жены одного моего приятеля.
– Да, мне всегда хотелось иметь собаку, я просто мечтала завести щенка.
Собственная собака, как замечательно! С ним мне не будет скучно, он ужасно милый, так и хочется все время держать его на руках, именно такую собаку мне всегда хотелось иметь (из-за того, что его выбрал Ричард!).
– Корги – хорошая порода, очень верная и преданная. – Ричард смотрел, как я опустила щенка в гостиной на пол.
Крошечный песик забегал по комнате на своих хоть и маленьких, но крепких лапках и тут же принял мой зеленый ковер за траву.
– О Боже! – застонал Ричард.
Я рассмеялась и побежала за тряпкой.
– Так вот в чем заключается твоя помощь: добавлять мне забот и пачкать ковры! – пошутила я.
– Тогда, может быть, забрать щенка? – с сомнением в голосе спросил он.
Я схватила корги и прижалась щекой к его шелковистой мордочке.
– Даже не думай! Я его обожаю.
Ричард с облегчением вздохнул и опять засмеялся. После этого мы стали выбирать песику имя, и Ричард сказал, что щенок зарегистрирован под именем Джонатан, поэтому я сразу решила, что назову его Джон.
Я побежала на кухню и принесла блюдечко молока. Песик сразу же наступил в него, и на ковер обрушился молочный дождь. И это тоже придется вытирать. Я сказала, что сбегаю за собачьими сухариками, и вдруг совершенно забыла о Джоне, хотя он полез под диван и жевал там упавший на пол журнал, – я вспомнила, что Ричард уезжает на север и пришел-то попрощаться со мной.
– Дорогой, – сказала я, протянув к нему руки. Он крепко прижал меня к себе.
– А я все думал: когда же мне достанется хоть один поцелуй? Зря я принес тебе щенка, теперь придется мириться с тем, что меня будут меньше любить.
– Нет, нет, тебя не будут меньше любить. Ведь я люблю Джона совсем по-другому, – сказала я, прижимаясь щекой к щеке Ричарда. Меня переполняла огромная нежность… – Ричард, как ужасно было провести эти дни без тебя.
– И я провел последние сорок восемь часов не лучшим образом. Леди Веллинг закатила несколько истерик, да и Марион была в плохом настроении, в общем, сама представляешь, что было.
Мне не хотелось представлять, как вела себя Марион.
– Ты надолго уезжаешь? – спросила я.
– У нас запланировано несколько важных встреч. Если повезет, вернусь в четверг вечером.
– Когда же я снова увижу тебя?
– Если удастся, то в четверг вечером, мой ангел, и уж конечно, мы проведем уик-энд вместе. Марион уезжает, и я думаю, на этот раз ничто не помешает нам поехать в Нью-Форест, как мы планировали в прошлую субботу.
– Как было бы хорошо – я буду так ждать этого дня! – воскликнула я.
Обнявшись, мы подошли к окну и стали смотреть на площадь. Я вновь обрела счастье и покой. Теперь мне было легче вынести его отсутствие, ведь я знала, что он скоро вернется.
– В субботу я получил письмо от Иры. Она неважно себя чувствует. Как только я сумею вырваться, мы съездим во фрайлинг навестить ее.
– Ты знаешь, как я люблю Фрайлинг и «Лебединое озеро». Это все – наше, – сказала я.
– Наше, – повторил он, наклонившись к моему лицу.
Наш поцелуй прервал громкий писк щенка: он никак не мог выбраться из-под дивана.
Мы бросились вызволять его, и меня охватила новая радость… оттого что теперь у меня была собака, именно эта собака.
– Я куплю ему ошейник и поводок, – возбужденно говорила я, – а на площади много места, есть где побегать. Он будет всюду ездить с нами и гулять на свежем воздухе, правда, Ричард?
Ричард смотрел на меня и улыбался, радуясь моему хорошему настроению.
– Я счастлив, что тебе нравится эта собачка.
В то время я еще не знала, как сильно полюблю моего корги и как безутешно будет мое горе, когда песика не станет. Но так случается всегда, когда у человека есть собака. По-моему, Киплинг сказал, что, если человек отдает свое сердце собаке, оно обязательно будет разбито. Но каждого человека поджидает в жизни столько всего, что может разбить его сердце! Слава Богу, что не многие люди способны на это. Сердце может разбить только тот, кого очень сильно любишь.
Благодаря Джону я совсем не чувствовала одиночества, мир стал казаться мне совершенно иным. Теперь, когда я возвращалась с работы, со мной всегда была живая душа… И каждый день Джон гулял со мной в парке.
Спал он в корзинке под моей кроватью, а очень часто и на кровати, зарывшись в пуховое стеганое одеяло, если было холодно. Ели мы тоже вместе, и ему доставались самые вкусные кусочки и косточки. Правда, хлопот с ним было много. Его надо было выводить гулять, а это значит бегом спускаться и подниматься по лестнице. Домой он возвращался с мокрыми, грязными лапами. Все ковры, покрывала, костюмы Ричарда были в его шерсти, не говоря уж о моих платьях. Его надо было вычесывать специальными щетками и кормить витаминами. Несколько раз он едва не угодил под колеса автомобиля – у меня сердце готово было разорваться от ужаса. Но я обожала его. Он стал частью нашей с Ричардом жизни. Он любил нас со всей собачьей преданностью и полностью игнорировал других людей.
Это был самый лучший подарок, который сделал мне Ричард, и я сразу оценила это. Ведь я не чувствовала одиночества, когда мой Джон был рядом.
Он облюбовал себе кресло и весьма решительно дал нам с Ричардом понять, что оно принадлежит ему. В машине он тоже нашел себе место, на выступе за передним сиденьем, и всегда спокойно лежал там во время наших поездок за город. Мы все трое стали неразлучными друзьями и отныне никогда не останавливались в отелях, куда не пускали собак.
Джон переболел всеми обычными щенячьими болезнями и даже чумкой. Однажды ему было так плохо, что я испугалась: а вдруг он умрет! – и позвонила Ричарду в офис. (Подобные вещи я позволяла себе крайне редко.) Дорогой Ричард!.. Он сразу же приехал и остался у меня на всю ночь. Мы просидели весь вечер у корзинки Джона, ухаживая за ним. Ричард поил его из ложечки молоком с виски, а меня отправил спать, потому что накануне я провела с Джоном всю ночь. Какой Ричард заботливый и добрый! Думаю, он любил Джона не меньше, чем я. Как будто Джон стал тем единственным ребенком, которого нам суждено было иметь. Я заснула на диване, завернувшись в плед, а Ричард принес мне грелку, так как был уже декабрь и стояли холода. Проснувшись поздно ночью, я увидела, что Ричард все еще сидит у корзинки и внимательно наблюдает за собакой. Выглядел он очень усталым, но, когда я посмотрела на него, он улыбнулся.
– Больше не о чем беспокоиться, мой ангел, – сказал он. – Думаю, наша псинка выкарабкается. Джон уже начал грызть корзинку и всем своим видом показывает, что проголодался. Клянусь, ему уже лучше.
Я быстро встала с дивана, опустилась на колени у корзинки и тщательно осмотрела Джона, который радостно лизал мне руки. Я пришла к выводу, что Ричард прав и маленький Джон не собирается умирать.
Мы отпраздновали его выздоровление, выпив чаю у камина, потом мы вместе заснули на диване, а Джон мирно посапывал около нас.
Незадолго перед рассветом, когда холодный зимний свет еще только начал проникать в комнату, я проснулась и посмотрела на спящего Ричарда и мою маленькую собаку, и от любви к ним у меня невыносимо защемило сердце. Милый мой Ричард, с темной жесткой щетиной на подбородке, под глазами темные круги, без воротничка и галстука… но удивительно красивый. Своей тонкой, сильной рукой он держит мою руку. Он был таким родным, таким милым. Я подумала, что я очень счастливый человек, потому что Ричард рядом… А ведь многие женщины вообще не знают ничего, кроме одиночества и неразделенной любви. Я сказала себе, что больше никогда не стану жаловаться, даже если он будет задерживаться из-за Марион или Берты.
Этим летом и осенью я чувствовала себя очень счастливой, а теперь, когда Джон выздоровел, жизнь показалась мне совсем прекрасной. Так было до самого Рождества. Как обычно, под Рождество для меня наступали печальные дни. За неделю до праздников Берта возвращалась из школы – значит, Ричард проведет все время с семьей, в Рейксли. Я ненавидела Рождество.
Я ненавидела рождественские праздники, когда была в монастырском приюте и потом, когда уже начала зарабатывать себе на жизнь. Ведь праздники и веселье для меня означали лишь одиночество и были самыми печальными днями; я даже радовалась, когда снова можно было идти на работу. После того как умерли мои родители и у меня не стало дома, я позабыла, что такое счастливое ожидание Рождества.
И даже за последние два года мало что изменилось в моем отношении к Рождеству: меня ожидали все те же одиночество и скука. И конечно же, все это порождало чувство зависти… если не ревности, потому что мне приходилось расставаться с Ричардом. А ведь он был мне так нужен. Я так мечтала встретить Рождество с ним! Я представляла себе, что мы вывесим носок для него и чулок для меня, в канун Рождества положим в них подарки, а утром побежим смотреть, что нам принес Дед Мороз, и будет так весело! Но эта привилегия принадлежала Роберте, а не мне.
«Счастливого Рождества!» – это поздравление тоже было обращено к Роберте, Марион и ее родственникам. Я знала, что они всегда устраивали семейный обед в Вилдинг-холле, а вечером в Рейксли был праздничный ужин.
Ричард потом рассказывал, что все было очень скучно, единственным светлым пятном было общение с Робертой. И я думаю, все было действительно так, но моя тоска от этого меньше не становилась. Ведь я знала, что Ричард понимает, как я бываю несчастна на Рождество. Я пыталась скрыть от него мою грусть и, чтобы он не беспокоился обо мне, не рисовал в воображении мою одинокую печальную фигуру, каждое Рождество проводила у Кэтлин.
Но на сей раз мне было не совсем удобно ехать туда. Билл, муж Кэтлин, был дома, и они ждали в гости родственников – брата Билла с женой. Для меня там не было места. А больше мне ни к кому не хотелось ехать. Я понимала, что дома, с собакой, среди моих вещей, мне будет легче.
Признаюсь, я не сказала Ричарду всей правды. Пусть думает, что я еду к Кэтлин. Он, как обычно, «отпраздновал» со мной Рождество за день до возвращения Роберты. Доктор Кейн-Мартин тоже уехал, и я была свободна. Ричард не пошел в офис, и мы целый день вместе ходили по магазинам. Мы могли совершенно безбоязненно бродить по магазинам Уэст-Энда, потому что Марион с семьей была в Рейксли и мы вряд ли могли встретить кого-нибудь из них, хотя у нас была и договоренность: если Ричард подаст мне условный знак, я сразу же «исчезну». (Как я ненавидела подобные «договоренности»! Они придавали нашим отношениям оттенок какой-то грязной интрижки. Но это была цена, которую мы вынуждены были платить за нашу любовь.)
Я любила ходить с Ричардом по магазинам. Нам нравились одни и те же вещи, он научил меня выбирать хорошие книги и картины, красивое стекло и старинный фарфор и часто говорил, что за последнее время у меня развился тонкий вкус.
В это Рождество он впервые попросил меня помочь ему выбрать что-нибудь особенное для его дочери. Он уже купил ей несколько пластинок. А теперь ему хотелось подарить ей что-нибудь более личное.
– Дорогая, наверное, тебе, как женщине, виднее… Вспомни, что тебе нравилось, когда ты была девочкой.
Меня охватила радость и гордость: он советуется со мной! Возможность разделить с ним заботы о его любимой Берте еще больше сблизила нас. Я была счастлива. День был очень холодный. Только что прошел сильный град, и, когда мы шли по Риджент-стрит, ледяной ветер пробирал до костей, глаза слезились, но я была счастлива. Я была с Ричардом, и мы вместе шли покупать подарок его дочери. Я испытывала необыкновенную нежность к неизвестной Берте. Пыталась представить себя на месте ее матери. Да, я воображала себя женщиной более старшего возраста, замужем за Ричардом уже много лет. Как я была счастлива!
Должно быть, эта радость отразилась на моем лице, потому что Ричард нежно взял мою руку и посмотрел на меня со странной улыбкой.
– Чему ты так обрадовалась? Ты просто вся сияешь… глаза, губы… ну просто удивительно, – прошептал он.
– Тебе не понять – ты ведь мужчина, – усмехнулась я.
– Это потому, что в душе ты все еще ребенок, Роза-Линда, – нежно сказал он. – И ты хорошо знаешь, что бы тебе хотелось получить в подарок от Деда Мороза.
Надув губы, я засмеялась и отрицательно покачала головой, но ничего не сказала, потому что он опять все понял. Понял мою скрытую… тайную радость: я помогала ему выбирать подарок для его Берты.
Но когда он одобрил мой выбор, я еще больше обрадовалась. Маленькие дорожные часы в складном кожаном футляре.
– Таких часов у нее никогда не было, – сказал он. – Она будет класть их у изголовья перед сном.
Я призналась ему, что в ее возрасте мне всегда хотелось иметь такие часы.
– Прекрасная идея! – воскликнул Ричард. – Мне это никогда не приходило в голову. Я уверен, она будет рада. Ее мать хочет подарить ей меховое манто… для визитов. Поэтому наш подарок будет единственным в своем роде.
Но после этих слов вся радость как-то незаметно улетучилась. Наверное, это отразилось на моем лице, но я постаралась, чтобы Ричард ничего не заметил. Вот и закончилась моя глупая игра в «страну-фантазию», будто мы покупаем часы для «нашего ребенка». Роберта – не моя дочь. Ее мать – Марион.
Это был один из тех случаев, когда я особенно остро чувствовала свое положение и завидовала Марион. Я бы все отдала, чтобы стать матерью ребенка Ричарда.
Но весь остаток дня и вечером я смеялась и веселилась. Ричард повел меня в кино, потом мы поужинали и вернулись в нашу маленькую квартирку. Я приготовила чай, мы уселись перед камином, а Джон мирно дремал на коврике у наших ног. Потом Ричард преподнес мне рождественский подарок.
– Как жаль, что я не смогу быть с тобой двадцать пятого декабря, мне бы хотелось подарить тебе эту вещь в праздничный день, моя дорогая.
При этих словах я едва не расплакалась. Весь вечер мне было так грустно. Обычное уныние, как всегда перед Рождеством. Но мне удалось изобразить радость и удовольствие от его подарка, в благодарность я засыпала его поцелуями. Подарок действительно был прекрасный и очень ценный. Подвески с аквамаринами и бриллиантами – в добавление к аквамариновому кольцу, которое он подарил мне раньше. (Подвески он специально заказывал.) Я побежала к зеркалу примерить их. Они очень красиво смотрелись с моим темно-синим платьем.
– Ричард, зачем ты тратишь столько денег? Нельзя быть таким расточительным. Но они просто великолепны!
– Так же, как и ты, дорогая, – сказал он. – Кроме того, ты никогда не позволяешь мне быть действительно расточительным.
Он обнял меня, и я спрятала лицо у него на груди.
– Я так люблю тебя! – воскликнула я, изо всех сил стараясь удержаться от слез. Я бы с радостью рассталась с прекрасными подвесками, если бы могла встретить Рождество с ним. – Ричард… каждое расставание с тобой – это «маленькая смерть», и так будет всегда.
На следующее утро он уехал от меня очень рано. Ему надо было на вокзал встречать Роберту. Я вышла проводить его. У меня засосало под ложечкой, как бывало раньше в монастыре, когда я видела, как других пансионерок забирают домой на каникулы, а я остаюсь одна. Теперь впереди у меня не было ничего, кроме долгого, печального ожидания следующей встречи с Ричардом. Все рождественские праздники я проведу одна.
Он выглянул в окошко такси и весело сказал:
– Желаю тебе хорошо провести время в Брайтоне, мой ангел. Как только сумею, я свяжусь с тобой. Ты ведь вернешься в четверг?
– Да… – ответила я.
Ричард уехал. Я пошла гулять с Джоном, а потом медленно побрела домой. Джон трусил следом, виляя хвостиком, он преданно смотрел на меня. Дома я села на диван, где накануне вечером мы сидели с Ричардом. Джон тут же прыгнул мне на колени. Я попыталась засмеяться.
– Ты уже слишком тяжелый для таких щенячьих забав, моя детка!
Он лизнул меня в лицо, и я со смехом оттолкнула его.
– Перестань… ах ты, псина!
И тут я расплакалась. И Джон, страшно опечалившись, заскулил и начал старательно облизывать мне лицо. Он не отставал до тех пор, пока я не перестала плакать. Как все-таки хорошо, что он у меня есть!
Вот и кончилось для меня Рождество.
Жизнь с Ричардом была полна печали и лишений. Но я сама сделала такой выбор.
Так наступило утро 26 декабря,[5]5
26 декабря – день, когда все в Англии веселятся в кругу друзей и дарят друг другу подарки.
[Закрыть] в этот день мне было особенно тяжело от одиночества. Без собаки я бы просто не выдержала. Но мы долго гуляли, хотя было холодно и всю неделю стоял туман. А потом вместе ели праздничный обед: мне – отбивная, Джону – большая миска мясных обрезков и вкусная косточка.
Весь день я думала о Ричарде… что он делает… понравились ли Роберте часы… и пластинки, которые он для нее выбрал. Интересно, что Ричард подарил Марион. Я не спрашивала его об этом, и он ничего не сказал. Да и зачем? Ведь мне все равно. Что бы он ей ни подарил, я не стану завидовать.
Для меня ничего не было лучше этих подвесок. Но как горько и безнадежно я завидовала Марион из-за того, что она имела право жить с ним в одном доме, называть его «мой муж» и проводить рядом с ним праздники.
С каждым годом мне становилось все труднее понимать, как она могла разлюбить Ричарда и не ценить его редких душевных качеств.
Кое-как я дотянула до конца унылой рождественской недели. Я была рада возвращению доктора Кейн-Мартина в Лондон и снова с головой ушла в работу. Когда мой шеф спросил меня, как я провела рождественские праздники, я, изобразив радостную улыбку, ответила: «Спасибо! Прекрасно!»
А сама при этом не без иронии вспомнила, как мы с Джоном, сидя рядышком на диване у камина, скучали и ждали, когда же наконец закончится этот печальный праздник.
Мы не виделись с Ричардом целых десять дней. Однажды, ближе к вечеру, он забежал ко мне, обнял, сказал, что очень соскучился, но тут же извинился: он не мог остаться со мной надолго. Ричард привез свою дочь с бабушкой и дедушкой посмотреть «Питера Пэна». Сейчас Веллинги с Робертой были в гостях, и Ричарду через два-три часа надо было встретиться с ними в лондонской квартире, где они все вместе собирались провести несколько дней.
Как обычно, Ричарду было очень затруднительно и почти невозможно куда-либо уйти вечером, когда Берта находилась дома, потому что у девочки – а она была по-настоящему привязана к отцу – появилась привычка звонить Ричарду в офис; он не мог рисковать, говоря ей, что уезжает по делам, ведь тогда кто-нибудь из сотрудников мог бы сказать Берте, что его на работе нет. Конечно, Марион вряд ли стала бы интересоваться его делами, но Роберта не отходила от него все каникулы – с ним она была гораздо ближе, чем с матерью. Он чувствовал, что должен уделять ей как можно больше времени.
Я восприняла это без горечи, но как больно… как больно было узнать, что я должна ждать до начала следующей четверти и только потом все пойдет по-старому.
Ричард засыпал меня вопросами о Брайтоне, и в конце концов я не выдержала и рассказала всю правду. Я просто не могла больше лгать. Когда он узнал, что я всю неделю пробыла дома, с Джоном, он пришел в ужас.
– Но, Роза-Линда, дорогая, ты хочешь сказать, что провела Рождество совсем одна?
– Да, но мне было хорошо, – ответила я довольно бодро. – Нам с Джоном Дед Мороз оставил много подарков.
Но Ричард не успокоился, я видела, как он огорчен, представляя себе, каково мне было одной… Наверное, мне было очень неприятно, обидно, что он веселится в кругу семьи, со своим ребенком, украшает елку в Рейксли, а кругом все так красиво…
Очевидно, ему было не по себе от этих мыслей, но я постаралась развеять их веселой болтовней и шутками.
Я сказала, что мне просто захотелось побыть одной и это гораздо лучше, чем «парковаться» у чужих людей, до которых мне нет никакого дела. И если я не сказала ему, что в этом году у Кэтлин будет много народу, так это потому, что он стал бы беспокоиться, и так далее.
Он бросил на стул пальто, шляпу и перчатки, обнял меня и, откинув у меня со лба волосы, глубоко вздохнул.
– Дорогая моя, в такие минуты я чувствую себя настоящей скотиной, потому что я сам довел тебя до этого. И…
– Ну вот, опять, я не позволю тебе снова начинать этот разговор! – прервала я его, так как терпеть не могла, когда он говорил о своей вине передо мной. – Ты ведь знаешь, я не обращаю внимания на такие пустяки, как проведенное в одиночестве Рождество. Ричард, у меня есть нечто гораздо большее. Самая большая радость для меня – быть частью твоей жизни, и самый прекрасный в мире рождественский бал, на котором не будет тебя, был бы мне не в радость.
Я увидела на его лице выражение горечи и печали, по глазам было видно, что в его душе борются противоречивые чувства. Он прижался ко мне щекой и сказал:
– Я не заслуживаю такой любви.
– Нет, заслуживаешь, – прошептала я, обняв его за шею. – Ты много страдал не по своей вине, так почему же тебя нельзя полюбить так, как люблю я?
– Ты такая добрая, – сказал он с чувством. – Я знаю одно, Роза-Линда: я тоже люблю тебя всем сердцем, но я не заслуживаю того, что ты даешь мне. Никто не смог бы сделать большего. Знаешь, иногда, когда Берта со мной и я понимаю, сколько значу для нее…
– Ну и сколько же ты для нее значишь? – спросила я, и сердце мое часто забилось. Я боялась услышать ответ.
Он будто в растерянности покачал головой.
– Не знаю, дорогая, но она верит в меня. Я стал для нее чем-то вроде Бога.
– И для меня тоже, – сказала я с ревнивыми нотками в голосе, – и я не против, если у нас с ней будет общее божество. Уверена, когда она повзрослеет и поймет, как трудно тебе было с ее матерью, она не обидится, если узнает, что и мне досталось немного твоего внимания.
– Действительно совсем немного, – произнес он с болью в голосе. – Моя дорогая, если бы я мог дать тебе больше. Ты ведь знаешь об этом и знаешь, как это трудно.
– Я не знаю, зачем мы говорим о таких вещах, – беззаботно сказала я. Мне так не хотелось испортить эти два часа, которые мы могли провести вместе, до того, как он вернется к своей другой жизни и другой любви. – Ричард, не волнуйся о своей дочери. Иначе мне будет очень обидно. Я не хочу, чтобы в глубине души ты связывал со мной всякие неприятности.
– Этого никогда не случится, – проговорил он, крепко прижимая меня к себе. – Ты – воплощение всего самого милого и самого прекрасного.
– Но ведь ты сам только что сказал, – запротестовала я, – что, когда ты с Бертой, тебя мучает совесть из-за меня. Ведь ты это имел в виду?
Ричард нахмурился.
– Может быть. Иногда, дорогая. Но по крайней мере ей это неизвестно.
– Ну конечно, сейчас она еще ребенок, но потом, когда она станет старше… когда она будет взрослой женщиной… ей надо рассказать о том, как пуста была твоя жизнь с ее матерью, – проговорила я почти ожесточенно. – Ведь ты же не можешь вечно жить рядом с этой живой статуей… которая никогда не считается с тобой и не имеет с тобой ничего общего, кроме денег.
Никогда раньше я не высказывалась так резко по адресу Марион – и заметила, что для него это было большой неожиданностью.
В какой-то момент я с ужасом подумала, что мои слова могут обидеть его, потому что он выпустил меня из объятий, ушел в другой конец комнаты и достал сигарету из коробки на столе у камина. Я смотрела на него, и глаза у меня горели от непролитых слез, а сердце глухо стучало. Он стоял, не оглядываясь, и, глубоко задумавшись, курил.
– Наверное, мне не надо было это говорить, – наконец не выдержала я. – Я никогда не осуждала Марион и понимаю твои чувства к Берте. Но я так люблю тебя, и меня бесит, что кто-то лишает тебя счастья, пусть даже твой ребенок.
Он обернулся и посмотрел на меня, в его взгляде была печаль, а вовсе не гнев. Но от всей его фигуры вдруг повеяло таким унынием, что у меня защемило сердце.
– Не беспокойся обо мне, – сказал он. – Каждый человек может позаботиться о себе сам. Пожалуй, у меня нет причин беспокоиться о Берте. Она не знает и, вероятно, никогда не узнает о нас.
Минутное молчание. Сильный порыв ветра швырнул в окно потоки дождя. День был пасмурный, ветреный, шла первая неделя нового года. Четвертого моего года с Ричардом. Вот уже три года я принадлежала ему и жила только ради него одного.
Ричард сказал, что Роберта никогда не узнает о нас, и от этого у меня упало сердце, а в памяти воскресли бесконечные дни, жизнь в вечном ожидании… в неуверенности, когда он придет и когда уйдет… болезненные переживания, и одиночество, и это тяжелое чувство, что хотя он во многом и мой… он – мой любимый… моя любовь… но все же в первую очередь принадлежит своей дочери, а через ребенка – ее матери.
Я приказала себе: «Осторожней, Роза-Линда… успокойся! Ведь ты дала слово, что злая тень никогда не ляжет между вами. Ты знаешь, что способна непоправимо все испортить. Твое счастье так хрупко, и ты должна быть с ним очень, очень осторожна – иначе оно исчезнет. Ричард не может сделать больше, чем делает, не может дать больше, чем дает… иначе он потеряет ребенка. Ведь ты же не хочешь стать причиной такого несчастья. Даже если бы он и предложил забыть о Роберте, уехать куда-нибудь, ты бы не согласилась. Ты никогда не лишишь эту девочку ее идеала. Кроме того, если бы ты и согласилась на это, впоследствии он сам горько раскаивался бы в содеянном».
Я стояла, не сводя глаз с Ричарда, и на сердце у меня было как никогда тяжело.
Думаю, он видел, что я испытываю душевные страдания, и мучился этим, потому что наша любовь была так велика и так безнадежна.
Он подошел и почти с испугом обнял меня. Я прижалась к нему, и мы поцеловались. Это был отчаянный, страстный поцелуй первых дней нашей любви.
– Дорогая моя, любимая. Прости, что я так много беру у тебя, а отдаю так мало. Прости меня, дорогая. Это ужасно, но ты веришь, что, если бы не Берта, я бы никогда не вернулся в Рейксли – никогда не оставил бы тебя?
– Да, конечно… – ответила я. – Я верю. Я знаю. Дорогой мой, давай забудем об этом и снова будем счастливы. Как всегда.
Он продолжал осыпать меня поцелуями, как человек, изголодавшийся по любви. И постепенно его страстные поцелуи и нежные прикосновения вернули моей душе прежнее блаженство, и тело вновь было окутано удивительным ощущением его любви.
Эти два часа, начавшиеся так плохо, закончились незабываемым счастьем. Больше мы не говорили о семье Ричарда.
Ричард оставался у меня до последней минуты, перед тем как идти встречать Роберту. Но я проводила его в радостном настроении, потому что в тот день, больше чем когда-либо раньше, чувствовала, что всецело принадлежу ему, и была уверена в его искренней любви.
Мне надо подождать еще только две недели, потом Роберта вернется в школу, Ричард будет приходить ко мне, и мы будем вместе. Мы решили провести наш первый уик-энд с Ирой Варенской, во Фрайлинге.
В тот январский день после отъезда Ричарда я долго еще сидела на диване, моем любимом месте, рядом со мной был мой песик, и я вспоминала каждое слово, которое Ричард прошептал, сжимая меня в своих объятиях.
Когда мы станем старше, говорил он, а маленькая Берта вырастет и выйдет замуж и у нее будет свой дом, может быть, Марион захочет жить отдельно, и тогда он сможет наконец увезти меня. Мы поедем в Испанию. Там он купит мне замок. Или мы будем путешествовать вокруг света; мы строили самые фантастические планы о том, что мы будем делать вместе, и я видела, до чего ему хочется, чтобы эти планы сбылись. Как и мне… И от этого было легче. Когда любишь кого-нибудь и когда кто-то тебе крайне нужен, очень приятно сознавать, что и ты тоже нужен этому человеку. Мне всегда хотелось быть с Ричардом единым целым, даже в самые печальные дни… даже в минуты отчаяния.
