Текст книги "Пробуждение в «Эмпти Фридж». Сборник рассказов (СИ)"

Автор книги: Денис Воронцов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Неужели он считает, что это было не так давно? Впрочем, да, время здесь течет по-другому. Я бы тоже в жизни не сказал, что торчу в Оазисе уже шесть лет.

– С тех пор четверть века прошло, старик.

– Две декады. Не утрируй. Можешь поэкспериментировать, запустить туда беспилотник. Готов поспорить, слегка охренеешь.

В голове поселяется мысль, что так и сделаю: испытаю червоточину старым добрым «птеродактилем», как только возьму его где-нибудь напрокат. Причем выдвинуться туда нужно будет вместе с Лью – чтобы сразу вытрясти обратно задаток, если поле окажется пустым трепом наркомана. Отличный план, думаю. Но есть одно «но»…

– Беспилотник тоже живое существо, скажешь?

На этот раз отшатывается он, и улыбка резко пропадает с его губ. Его лицо снова оказывается в тени и перестает быть похожим на череп.

– Посмотри на меня. Я «прыгнул» черт знает когда, и до сих пор жив-здоров. Ну, не совсем здоров, но это другое, сам понимаешь.

Интересно, что именно он имеет в виду, говоря «не совсем здоров» – свою хромоту, или то, что он чокнутый?

– Слабо верится. И ты так просто, без задатка, дашь мне координаты этого места?

Тут улыбка возвращается к Лью, и в его лице уже заранее читается то, что он хочет сказать:

– Естественно, с задатком. Триста. Вдруг ты перед финишем влетишь в «мираж» или типа того.

Теперь все стало на свои места. Он мог бы придумать что-нибудь посложнее вместо «кротовой норы» на пути к финишу, но решил, что я кретин.

– С этого и следовало начинать. – Говорю. – Разводка, твоя болтовня.

– Черт с тобой, – он показывает ладонь, как жест того, что готов пойти на компромисс, – если не сработает, задаток верну. Так что?

Интересно, что он скажет насчет окончательной суммы.

– Сколько хочешь от выигрыша?

– Половину.

– Смеешься?

– Преимущество в пятьсот ярдов – смешно?

Хорошо держится. И это при том, что ни одно из его слов не прошло проверку на прочность.

– Будешь штурманом. На таких условиях и получишь свою часть.

Он протирает очки салфеткой для стаканов, надевает обратно и опирается обеими руками о стойку.

– Треть меня не устраивает. Да и на кой мне этот головняк с картами? Сам изучишь местность. Сейчас все ездят без штурмана.

Нет, не все. И он отлично знает об этом. Чем опытнее пилот, тем больше вероятность, что он воспользуется услугами штурмана. Такая вот парадоксальная закономерность, наблюдающаяся на практике.

Недолго думая прихожу к выводу: даже если все сработает, полторы ставки штурмана не стоят всего одной отметки на карте. Даже если эта отметка будет сделана дыроколом, означая абсолютное отсутствие преград – в том числе в виде пространства-времени.

– Половина это много, – говорю.

– Половина это лучше, чем ничего. Без прыжка вряд ли вытянешь. В ралли каждая секунда на вес воздуха. Пятьсот ярдов дадут бонус где-то секунд в двадцать, который наверняка гарантирует победу, если грамотно проложишь маршрут между контрольными точками и по пути не протупишь. Могу еще подарить свою «колибри», когда попадем на Землю. А билет сам знаешь, стоит как половина выигрыша.

«Да он же прирос к Оазису железными корнями, – думаю, – А говорит так, словно только вчера сюда прилетел».

– Давно ты там был? Она уже давно сгнила, твоя «колибри».

Он достает с кармана электронный ключ и начинает сворачиваться, выключая повсюду свет.

– На ней ни пылинки. Я весь дом законсервировал. Как знал, что застряну на экваторе красной задницы. А кстати, как получилось, что супруга твоя дома, а ты здесь?

II

Возвращаюсь в жилой модуль с чувством, что побывал на лекции по физике и в псих-изоляторе одновременно. С порога ловлю себя на мысли: лучше бы вырубился и переночевал в баре. Там хотя-бы нет этого отвратительного запаха ни то сварки, ни то озона. И откуда у Лью столько денег на чистейший воздух?

Не передать, насколько осточертела эта серая коробка. На вид все пластиковое, даже кровать. Почти сразу загорается желтый плафон, начинает кряхтеть вентиляция, включается голографический вид на остров Дрейка. И от всего этого создается впечатление, будто я неотъемлемая часть комнаты, вроде стула или мини-бара. Пазл, который где-то пропадал и теперь вернулся на место, чтобы дополнить собой унылую картину интерьера.

Для трех часов ночи «за окном» слишком светло. Наверное, у голограммы сбились настройки времени. Или я забыл, как по пьяни переключил ее на часовой пояс родного Плимута. У меня однажды была такая мысль. Правда, в последний момент я передумал, так как это показалось мне некомфортным: к искусственному пейзажу рано или поздно привыкаешь как к настоящему, а разница во времени сбивает с толку и даже давит на психику. К тому же, для лондонского времени «небо» сейчас кажется слишком темным, поэтому проблема скорее всего в настройках. Как бы там ни было, никакая электронная штуковина не заменит реальный вид из окна.

Единственное, что придает каплю бодрости в конце дня, это перспектива повидаться с Мэй. На стене висит двое часов, и я точно знаю, что у нее сейчас обеденный перерыв. А значит, скоро она выйдет на связь (если, конечно, нашу перекличку с десятиминутной задержкой можно назвать связью). Еще немного, и мы снова будем вместе. А пока что остается довольствоваться допотопным синемаскопом, показывающим рой помех с едва различимой картинкой на заднем фоне. Но никак не наоборот.

Часто тех, кто не бывал дальше Луны, удивляет, почему в век компьютерных технологий общение проходит при таких дерьмовых условиях. Но так повелось, что за скорость и доступность сигнала приходится платить качеством изображения. Иначе наши разговоры стоили бы по сотне кубометров воздуха за час, в лучшем случае восьмидесятого. Или затягивались бы на сутки, что сделало бы их беспрерывными. Я, конечно, не прочь болтать с Мэй целыми днями напролет, но рано или поздно наш космический телефонный провод перерезали бы ножницы под названием «безденежье». И в тот же день отсекли бы кислородный шланг от моей комнаты, что тоже не совсем приятно.

Хорошо, что я уговорил Мэй вернуться домой, пока еще была такая возможность. Конечно, я не наврал ей о том, что собираюсь полететь следом, как только проверну небольшое дельце и достану денег на еще один билет. Но кто же знал, что моя махинация с перепродажей чипов прогорит, как бенгальский огонь, а остаток денег уйдет на то, чтобы компенсировать ущерб и хоть как-то отвертеться от суда. Так я и стал коренным жителем Оазиса, надеющимся, как и все, рано или поздно покинуть эту дыру.

Хуже всего осознавать, что всего этого можно было избежать. Стоило лишь получше изучить технологию криоконсервации, прежде чем одобрять и запускать ее в массы. А теперь, когда «заморозку» признали опасной для жизни и запретили – конечно, билеты назад стали всем не по карману. Признаться, я бы рискнул собственной шкурой, чтобы под видом консервы улететь отсюда, будь это возможно даже на нелегальном уровне. Но правительство строго следит за тем, чтобы все оставалось на своих местах.

А на первый взгляд идея казалась неплохой. Полет занимает минимум два года, и все это время пассажирам нужно чем-то питаться, не говоря уже о прочих потребностях. Будучи простой и дешевой, криоконсервация позволяла экономить уйму ресурсов и денег. С ней путешествие в Оазис стало таким же доступным, как перелет в другой конец земного шара.

Но особого искушения побывать в «красном городе» добавляла возможность подзаработать на добыче терция. Вот и я купился, бросив не такую плохую работу на судостроительной верфи Плимута, и угодив с женой в капкан размером с планету (иронично, что мне посчастливилось застрять здесь, с учетом того, что на Марсе нет как таковых морей).

Идея насчет терция тоже с треском провалилась. Точнее сказать – взорвалась, вместе с комплексом по его добыче и переработке «ОАЗИС-1». Говорят, это был теракт, устроенный фанатиками, которые верили, что четвертая мировая начнется именно с этого места. А она началась и закончилась как всегда на Земле. Вот так неожиданность.

Никто не будет восстанавливать этот завод ближайшие лет сто, а тем более строить новый. Как бы ни был полезен терций в промышленности, после случившегося в Оазис больше не сунется ни одна живая душа. По крайней мере, пока не найдется новый способ свести к минимуму затраты на перелет. А пока что игра не стоит свеч, тем более в век всемирного кризиса.

Тем же, кто застрял здесь, остается работать на кислород, время от времени хватаясь за возможности вроде участия в каком-нибудь чемпионате. И как ни странно, самым популярным видом спорта в Оазисе стали гонки. Причем не столько на скорость, сколько на выносливость – так называемые ралли Меридиана, ради которых все плато обставили громадными железными дугами. Ведь нужно же как-то избавиться от сотни ржавеющих электрокаров, завезенных сюда каким-то старым коллекционером (прах которого давно развеян над Олимпом). А заодно – от сотни лишних ртов, день изо дня поглощающих кубы воздуха.

Валяюсь на кровати уже около четверти часа, думая, во что ввязался. Наконец, на синемаскопе загорается желтая кнопка, и стена начинает пестрить пикселями, как будто в комнату влетели красно-синие пчелы. Из колонок доносится голос, настолько искаженный помехами, что кажется, сигнал облетел вокруг Солнечной системы и вернулся обратно. Но все равно это лучшее, что я услышу за весь день, и никакие помехи не отнимут у меня этого ощущения. Это голос Мэй.

– Мы ведем репортаж прямиком из Плимута…

Как всегда весела и жизнерадостна, и мне хочется верить, что это правда. Однажды она позвонила после того, как попала в аварию на своем Тандерберде, в которой сломала бедро. И если бы не костыль в углу комнаты, по ее виду я бы и не понял, что что-то произошло. Оказалось, прядь волос (помню, тогда она еще красилась в рыжий) закрывала половину ее лица тоже не просто так – под ней Мэй пыталась прятать стесанный лоб и зашитую бровь. И ей почти это удалось, если бы не что-то, что я назвал бы ментальной связью. Уж в этом у нас с ней никогда не бывает помех.

Через некоторое время появляется картинка, и сквозь рябь различаю лицо Мэй. Серые глаза, высокие скулы, ямки у щек. Даже если бы весь сигнал растерялся в пустоте космического пространства, а до меня долетело всего три пикселя, я все равно распознал бы ее черты.

Мэй подходит к окну и открывает его. Замечаю, что в небе ни облачка, несмотря на то, что большую часть изображения перекрывает ливень помех.

– Последний день весны выдался ясным. Дождей не предвидится, поэтому смело можете оставлять зонтики дома.

Снова переводит камеру на себя и вздыхает, выходя из роли ведущей. По ее лицу понимаю: это дурачество навеяло ей такую же ностальгию, как и мне – когда она еще работала в телекомпании «Рэд Фокс», пока всех ведущих не заменили компьютерными моделями.

– В общем, сегодня такая скукотень, что не передать словами. Утром один тип заказал перевод толстенной книги на три языка. И вся книга посвящена юриспруденции, представляешь? Тройная работа, помноженная на двойную сложность. Хуже не придумаешь.

Что бы Мэй не говорила, она любит свою работу. Никто не зачитывается вещами вроде «Десять тысяч лексических ловушек», пересказывая потом каждый абзац с таким же энтузиазмом, как «Двадцать тысяч лье под водой». Здесь она на своем месте.

Обедала как всегда в нашем любимом «Мун Лайтхаус». Кстати, недавно нашла пару мест, про которые ты может быть не знал. Обязательно сходим туда.

По улыбке замечаю: ей, как и мне, «Мун Лайтхаус» больше не кажется таким уж хорошим местом для посиделок. Космический интерьер не то, что хочешь видеть вокруг себя после возвращения из Оазиса. Наверное, Мэй ходит туда просто потому, что оно расположено близко к офису. А еще там относительно дешево.

Слышала новость, что ученые почти нашли способ безопасной «заморозки». А еще работают над варп-двигателем, но насчет этого ты скорее всего уже в курсе. Не удивлюсь, если позже и его запретят – в связи с опасностью для континуума.

Смеется. Как бы я хотел сейчас услышать этот смех вживую… В такие моменты появляется ощущение, что я заглядываю сквозь черную дыру в какую-то давно упущенную альтернативную реальность, а не смотрю запись, сделанную минут пять назад.

– Завтра собираюсь весь день досматривать «Пробуждение в “Эмпти Фридж”». Последний сезон. Работа – не волк, суббота – не ворк.

Расскажи теперь, что у тебя…

Треск колонок затихает, проекция тухнет. Комната снова погружается в полумрак, и от нависшей пустоты начинает звенеть в ушах. Не спасает даже дуновение вентиляции и дребезжание ночного «пейзажа» за окном. Хочется лечь и провалиться в сон, чтобы проснуться по ту сторону видеоканала, в обнимку с Мэй, и забыть Оазис как нетрезвый ночной кошмар.

Еще немного, и эта мысль, которая так долго казалась мне заоблачной и недостижимой, воплотится в реальность. Осталось сделать всего один шаг, хоть он и не менее опасный, чем прыжок в черную дыру. И я говорю не про лазейку, в существовании которой так долго убеждал меня Лью (и не убедил, кстати говоря). Сама идея участвовать в ралли настолько безумна, что мало кому придет в голову. Поэтому должна сработать.

У меня действительно появился шанс, и нужно немедленно рассказать об этом Мэй. Запускаю синемаскоп с таким воодушевлением, которого никогда еще не испытывал. Я лечу домой.

III

Загрузка и разгрузка контейнеров с ресурсами, демонтаж построек (кроме чересчур радиоактивных останков «ОАЗИС-1»), фермерство и общепит, утилизация отходов, техобслуживание кучи всевозможных штуковин – от квантоволновок и синемаскопов до гравитационных генераторов – вот почти полный список того, чем можно заняться в космической дыре под названием Оазис. Некоторые сферы находятся в руках «монополистов» или требуют специальных знаний, такие как производство воздуха, «прогноз погоды» (в основном вспышек на Солнце, пылевых бурь и метеоритных дождей). Медицина, правоохранительная деятельность. Все эти шестеренки кое-как вращаются – и механизм работает, хоть и трещит по зубцам, пуская искры. Но я никогда бы не подумал, что будет здесь автомеханик, да еще и по совместительству продающий электрокары. И уж тем более – что мне придется к нему наведаться, чтобы купить себе электрокар.

Капсулы метро мчатся быстрее пуль, и это почти всегда настораживает, поскольку выглядят они как батискафы столетней давности. Если удается найти сиденье без единой трещины и с исправными ремнями, можно считать, что выиграл счастливый билет. Но когда дорога занимает меньше минуты, о комфорте задумываешься в последнюю очередь. Главное, чтобы эта штука не слетела с рельсов и не размазалась по стенкам тоннеля, словно прогнившая до основания банка со шпротами.

Выхожу на перрон, открываю люк и сразу вижу железную конструкцию в полумиле от станции. Можно пройтись пешком. К тому же на парковке все «колибри» разряжены и разбиты в хлам, что не удивительно: я всего лишь в другом конце плато, а не Солнечной системы. Странно было бы ожидать, что здесь все окажется по-другому.

Небо успело обрести персиковый окрас, стало быть уже полдень. В это время сол песчаные дюны смотрятся как раскаленные горы ржавчины, с торчащими из них ни то обломками древней цивилизации, ни то кусками графита. И меня не перестает удивлять, насколько парадоксально это смотрится, потому что знаю – по ту сторону скафандра сейчас не теплее, чем в Антарктиде летом.

Фин обосновался так далеко по той простой причине, что на отшибе города ухватить клочок земли проще. По крайней мере, так было, когда город еще рос и процветал. Отсюда напрашивается вывод, что Фин либо старожил, либо наследник оного. Как бы там ни было, местонахождение салона скорее всего никак не влияет на ход его бизнеса. Больше никто в Оазисе не продает электрокары, поэтому любой клиент будет трястись в метро и грести оранжевый песок сколь угодно долго, пока не достигнет цели.

Ближе к хибаре Фина замечаю самое странное, что здесь можно было бы встретить – каменные истуканы, как на острове Пасхи. Отбрасывая лиловые тени, они стоят не вдоль берега Тихого океана, а прямо посреди марсианского плато. И это смотрится действительно впечатляюще, хоть и не покидает ощущение, что автор концепции каплю безумен. Конечно, никто не позволил бы доставить сюда такие древние и ценные статуи, так что разумеется это муляжи. Но все равно ловлю себя на мысли: на какие ухищрения только не способен человек, находящийся в пустынной изоляции и ностальгирующий по родным краям.

Захожу под крышу ангара, похожую на ржавый обломок дирижабля, и начинаю рассматривать все, чем торгует Фин: беспилотники, двухместные легковые электролеты, грузовые платформы, пара устаревших «колибри», пара «птеродактелей» и один челнок. Машин нет. Видимо, машины спрятаны поглубже, как особая ценная коллекция. Хотя «стеклофутляры» обеспечивают безопасность любой штуковине, даже если она будет стоять круглые солы прямо под открытым небом. Видимо, Фин относится к ним с особой бережностью, которую можно было бы назвать болезненной.

Подхожу к люку, нажимаю на кнопку. В шлеме раздается шипение, и через некоторое время слышу голос:

– Что нужно?

От шума в динамиках начинает казаться, что во внутреннем помещении такой же сквозняк, как и в ангаре. Хоть это и невозможно.

– Хочу купить электрокар. Если, конечно, они у вас еще продаются.

Грохот, свист – и крышка начинает медленно приподниматься, открывая шлюз. Ощущение, будто это пробка на дне гигантской ванной, и сейчас все устремится внутрь. Никак не могу отделаться от этой фобии, когда перехожу через шлюзы. Тем более, после уймы несчастных случаев (правда, с обратной стороны).

Захожу внутрь, снимаю шлем и вижу перед собой худощавого латиноса в кепке и очках. Если бы не морщины на лице и вкрапления седины в волосах, я бы решил, что ему лет двадцать – настолько бодрым и энергичным он кажется.

– Ты, должно быть, Фин?

Латинос снимает очки и цепляет их за карман рубашки. Белки его глаз чисты, как китайский фарфор. Хоть кто-то не торчит здесь на «ви-зи».

– Я заменяю его по субботам.

Не сразу понимаю, что это шутка, так как в лице он не поменялся.

– Сегодня воскресенье. – Говорю.

– В Пуэрто-Монте еще суббота. – Он показывает на бело-красный флажок над дверью шлюза, порванный и заляпанный маслом. – Buenas tardes¹². Чем обязан?

Окидываю взглядом помещение и ловлю себя на мысли, что оно ничем не отличается от ангара наверху – такой же склеп техники в стеклянных гробах, только спрятанный под землю и закрытый со всех сторон металлическими листами. Впрочем, отличие есть: по углам пылятся горы железяк, резинок, катушек и прочего мусора. А еще в дальнем конце стоит ряд одинаковых по размеру футляров, похожих на огромные клавиши пианино. Наверное, это и есть та самая коллекция.

– Мне нужен электрокар для участия в ралли, чтобы соответствовал всем требованиям.

Кивает, машет рукой «пошли», и мы направляемся через все подземелье к тому самому ряду клавиш.

– У меня все электрокары такие. К тому же каждая малышка настоящая фотомодель. Так что elige cualquiera¹³. Хотя, по правде говоря, это не мы выбираем их, а они нас.

Кажется, я знаю, что он имеет в виду. Вернее – кем является. Оазис настолько тесен, что я даже не удивляюсь нашей встрече…

– Ты случайно не тот тип, который говорил про кровоточащий Лянча Стратос?

Фин останавливается возле одного из футляров, смотрит в пол. Затем кладет руки на крышку, и лицо его становится настолько серьезным, что кажется, будто он гробовщик, а под исцарапанными стенками футляров покоятся тела его близких.

– Это очень редкое явление, и оно только подтверждает мои догадки. Не знаю насчет кораблей, дронов, спутников… – он стучит пальцем по крышке, – но в этих машинах точно что-то есть, говорю тебе. И то, что они оказались здесь вместе с нами, тоже не случайность. – Последние слова Фину даются шепотом.

– Их же завез какой-то богач, давным-давно. Это все его коллекция, разве не так?

Он снимает руки с крышки и отходит в сторону:

– Нет. Часть из них доставлена мной, вместе с деталями и батареями. А как ты думаешь, что заставило и меня, и миллионера Дика это сделать? На черта здравомыслящему человеку нужны электрокары в Оазисе, где все ездят в метро или летают на «колибри»? Exactamente¹⁴ – их собственная свобода воли. Они не просто мыслят, они еще и способны подчинять себе волю других. Хочешь верь, хочешь нет, но я не раз видел собственными глазами, как из царапин на крыле или дверце текла самая настоящая кровь. И это не говоря о прочей мистике, которая происходит в гараже или иногда прямо здесь, – указывает пальцем в пол, – в салоне. Причем практически каждый день. Так что, считай это моя религия, и никто не убедит меня в том, что машины бездушны.

Каждый сходит с ума по-своему, думаю.

– Как скажешь. Можешь верить хоть в пылевых демонов. У нас свободная тюрьма.

Он подходит к соседнему футляру, заглядывает внутрь.

– Если ты намерен победить, тебе нужен кто-то вроде нее…

Узнаю знакомые очертания, хотя не так много марок автомобилей смог бы определить на глаз.

– Тот самый Лянча?

Фин хватает металлический прут с крышки и швыряет в угол. В голову прокрадывается мысль, что эта железяка была вместо закладки. Затем он нажимает кнопку «открыть», и крышка подпрыгивает вверх. Почти сразу в глазах латиноса появляется блеск, как у художника, который снова увидел шедевр:

– Это уже не совсем Лянча. Перед тобой совершенно новый живой организм, более выносливый и быстрый. Я много чего улучшил, включая мощность мотора и объем батареи. Смастерил себе идеальный спорткар из лучшего, что было. Потому что собирался участвовать.

– А почему передумал? – Спрашиваю, не отводя от машины глаз. Признаться, мне она не кажется произведением искусства, вроде некоторых других моделей позапрошлого века. Но доля изящества в ее очертаниях все-таки есть.

– Мне подвернулась другая возможность. – Он проводит рукой по капоту. – Конечно, с этой возможностью я буду все равно, что копать тоннель чайной ложкой. Но это хотя бы не так опасно, как петлять по бездорожью в условиях агрессивной среды. Я уже не говорю про ловушки, на которые ухищряются соперники.

Я слышал о ловушках, но думал, это слухи или пережитки прошлого. Мне даже известно как они называются, хотя я плохо представляю себе механизм их действия.

– Ты имеешь в виду «миражи»?

Фин продолжает крутиться около спорткара, как искусствовед вокруг музейного экспоната:

– Не только. Некоторые еще зарывают генераторы электромагнитных импульсов под грунт. У меня есть одно artilugio¹⁵, которое может спасти хотя бы от вырубающих вспышек. Но «мираж» совсем другое дело, сам понимаешь. Тут можно положиться только на глаза. А самое дерьмовое – влетишь, и со стороны все выглядит, будто ты jodidamente loco¹⁶.

Как утешение, на ум приходит самоочевидная истина: расставлять ловушки не более умно, чем рискованно. Но если это все еще кто-то делает, вывод напрашивается сам:

– Никто не расследует эти случаи, не так ли?

Он кивает, его улыбка становится шире:

– Exactamente. Всем плевать. Главное не что это, а как это выглядит. Тем более, сами генераторы потом уходят вглубь так далеко, что не откопаешь.

– А детекторы?

Фин подбирает с пола упавшие очки и надевает их, продолжая улыбаться. Отражающиеся в них лампы прожекторов напоминают глаза мухи.

– Какие детекторы? Попробуй найди железяку в куче ржавчины.

Смотрю на машину внимательнее, и на ум приходят ассоциации с хищными рыбами вроде акул или барракуд. Конечно, изгибы не так изящны, но окрас точь в точь. Высокая посадка тоже навеивает мысль о чем-то диком и неприручаемом.

Несмотря на возникающие в голове образы, связанные с машиной, мне все же непонятна философия Фина: он видит в каждой из них живое существо, да еще и обладающее душой. И это больше похоже на шизофрению.

– Сколько хочешь за нее? – Спрашиваю и замечаю: у нее порт старого образца. Но это не проблема: переходников вокруг валяется целая куча.

Похоже, он прочитал это в моем взгляде – подходит к полке и берет один из них:

– Две тысячи, и переходник в подарок.

Что ж, если он и правда готовил «акулу» для себя, лучше нее в коллекции Фина я все равно ничего не найду. Но скорее всего, он припрятал что-нибудь для себя. Такой тип, как Фин, не может не держать в голове запасной план на случай, если сломается «чайная ложка». Остается надеяться, что он не собирается участвовать прямо сейчас, так как соперником он может оказаться сильным.

– Хорошо, согласен. – Говорю недолго думая и понимая, что выбора нет. Скорее всего, Фин тоже это понял. Причем с того самого момента, как я ступил на порог.

Он вытирает руку о брючину, хлопает меня по плечу и кивает на «акулу»:

– Нет, гринго. Это она согласна.

IV

Ночью плато становится неотличимым от океанского дна: сплошная черная мгла, и ни одной звезды на небе. Всему виной пылевая буря, взметнувшая тонны песка и погрузившая окрестности Оазиса в мрак. Даже Деймос пропал из виду, хотя должен находиться сейчас над горизонтом. В такие моменты кажется, что пребываешь в другом измерении, лишенном пространства и времени. И если подумать, провалиться в безвременье не худшая перспектива, учитывая, насколько это место осточертело.

Сижу на склоне холма, и сквозь прибор ночного видения смотрю в сторону руин «ОАЗИС-1», оставив «акулу» возле дороги. При виде железных ребер создается впечатление, будто это останки не так давно затонувшего цеппелина. А разбросанные вокруг него модули выглядят как батискафы, миссии которых провалились. Со временем ощущение, что нахожусь под толщей воды, с таким пейзажем только усиливается. Жуткое место.

Ждать ближе к останкам опасно из-за высокого уровня радиации, а отсюда, скорее всего, мало что удастся рассмотреть. Через минуту все-таки различаю над холмом шлейф пыли, будто кто-то начал вырывать из-под земли гигантский шнур. Это Лью, летит на своем порше, вздымая клубы пыли. Кроме песчаного хвоста больше ничего не вижу, но думаю, он направляется прямиком к руинам, следом за расчищающим путь прозрачным диском «метлы». Сейчас и проверим его болтовню насчет волшебного кролика.

Не проходит и полминуты, как в шлеме появляется шелест:

– Не знаю, увидишь ли ты оттуда весь фокус. Лучше внимательнее следи за радаром и засеки время.

На фоне его голоса слышу, как мотор электрокара набирает обороты, и как «метла» начинает усиленно гудеть. Представляю, каким безумцем он смотрится сейчас за рулем: пират, готовый напороться на коралловые рифы, просто потому что верит собственным байкам.

– В левом рукаве – ничего.

В динамиках появляется треск стекол, будто спорткар летит сквозь рой мошкары. На таких скоростях частицы почвы превращаются в град, а крупный кусок может даже оставить на лобовом стекле трещину. Постепенно поток зерен усиливается, и я практически вижу, как стрелка его спидометра начинает зашкаливать.

– В правом рукаве – ничего.

Зеленая точка на циферблате все быстрее подползает к пятну, напоминающему скелет кита. Затем пропадает из вида и…

Возле останков завода раздается грохот, похожий на мощные раскаты грома. В какой-то момент ловлю себя на мысли, что Лью врезался в торчащий кусок железа или налетел на каменную глыбу. Но тут же приходит понимание: с такого расстояния подобный звук услышать просто невозможно, потому что акустика здесь ни к черту. Случилось явно что-то другое.

Над заводом всплывают сизые клубы песка, и это единственное, что мне удается разглядеть. Совершенно не улавливая суть происходящего, перевожу взгляд на радар и вижу: точка снова появилась, но уже в другом конце циферблата. А это может означать только одно – Лью мгновенно переместился больше, чем на полмили, и как ни в чем не бывало продолжает двигаться с другой стороны холма.

– Как тебе такое, Боб Уильямс¹⁷? – Шелест в динамиках появляется так же внезапно, как исчез.

И я в ступоре.

Голова начинает гудеть от попытки осмыслить произошедшее и понять, как на это реагировать. Я даже не заметил, как успел подскочить на ноги и взобраться на вершину склона: никогда еще не испытывал такого страха и замешательства одновременно. Неужели его разговоры про червоточину чистая правда?

Не будь у меня в руках приборов, я бы решил, что возле руин завода случилось что угодно – от внезапно начавшейся аномальной грозы до необъяснимого взрыва двигателя (который априори не способен с такой силой рвануть). Но я бы ни за что не подумал, что объяснение может оказаться настолько же невероятным, насколько и простым: невидимое поле существует, и в его пределах действительно открывается червоточина.

А ведь еще два дня назад мысль о кротовой норе возле «ОАЗИС-1» казалась трепом наркомана, которому неплохо удается «Кровавая Мари». Его желание доказать, что червоточина реальна, я принял за попытку реабилитироваться, которая по моим представлениям должна была закончиться чем-то вроде: «извини, мост развеялся. Но клянусь, я говорил правду. Как видишь, даже сам готов был проверить». А теперь все это произошло буквально у меня на глазах: он исчез в одном месте и появился в другом. Целый и невредимый.

– Кстати, нет здесь никакой радиации. Наверняка это дерьмо выдумали, чтобы никто сюда не совался.

Не слышу, что он говорит. Или не хочу слышать. Минуту назад материя преодолела пространство без затрат времени, и это невероятно. А он рассуждает про какую-то радиацию. Точно псих.

– Ты здесь?

Уйма вопросов приходит на ум: как это работает? насколько опасно для жизни? что это вообще за штуковина? почему его порш не выкинуло в космос или не зарыло под грунт? распадется ли теперь континуум?.. Озвучиваю же самый идиотский:

– Там что-то было, когда ты проскакивал?

Молчит. Или задумался, почему я все это время не выходил на связь, или прислушивается к своим ощущениям в момент «прыжка». Через несколько секунд отвечает:

– Ты имеешь в виду свет в конце тоннеля?

Не могу понять, в прямом он смысле или переносном. Но это и не важно, потому что ни то, ни другое я не имею в виду:

– Видно ли эту штуку, когда к ней подъезжаешь?

Вздыхает. Видимо, пытается подобрать слова тому, что почувствовал, когда продырявил пространство. Наконец, прокашливается и говорит:

– Ничего не видно. Просто появляется ощущение, что ты сейчас окажешься на той стороне. А потом становится ясно, что это не просто ощущение, а так оно и есть. Короче, когда будешь перемещаться, ты поймешь, что это именно оно. Если ничего не почувствуешь – тормози, чтобы не врезаться в железяки или еще во что-то. Лучше – попрактикуйся.

Разумеется, попрактикуюсь. Когда хоть каплю приду в себя. В голове не укладывается, насколько зыбкими оказались мои представления о пространстве и времени. Неужели такая жуткая штуковина, как кротовая нора, может существовать в реальности? и опасно ли «открывать» ее практически на поверхности планеты?