Текст книги "Вурдалакам нет места в раю"

Автор книги: Денис Морозов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Помню я эту музыку! – с еще большей досадой выкрикнула Ярогнева. – Помню и Кремник, и каменные палаты. И острые иглы шатров, что вонзаются в небо. Помню золоченые крыши храмов и толпы народу. Суету площади-Середы и громаду Железной стрелы. Только я уже начала думать, что это все мне приснилось. Столько лет прошло – всего не упомнишь.

Взгляд Видослава уже начинал мутнеть. Речь его становилась все более неразборчивой. Наконец, он сбился на бормотанье, из уголка его тонкого рта стекла струйка слюны.

Хорохор сорвался с ветки, закружил над головами и тревожно заграял:

– Довольно, царевна! Нет нужды прошлое поминать. Не боярин наша цель, а вурдалак!

– В самом деле! – опомнилась Ярогнева.

Она прикрыла Змеиный глаз ладонью и захлопнула на плечах полы багряного корзна. Видоша пришел в себя, униженно вытер грязной ладонью слюни и прямо как был, на коленях, отполз обратно, под защиту собачьей своры.

А псы все не унимались и отчаянно лаяли на двух бойцов, сцепившихся посреди круга, образованного рыжими, пегими, черными, белыми хвостами, лапами и ушами. Горихвосту приходилось туго: Звяга оказался сторонником старого правила – бей до конца. Смуглая физиономия вурдалака медленно, но верно превращалась в фиолетово-красное месиво. Одна рука уже еле двигалась, вторая шевелилась едва, через боль. Сквозь замызганную рубаху начали проступать пятна крови, смешиваясь с алым травным узором, вышитым вокруг ворота.

«Не пора ли сдаваться? – приходило на ум. – Этот пес ведь прибьет, с него станется. Вот еще поерзаю для вида, и сдамся. Все равно меня свора из круга не выпустит…»

Отвратительно скалясь, Звяга склонился над его головой, чтобы шибануть повернее, прямо в глаз. Его кулак взвился в воздух и начал опускаться, как молот. Куцая черная борода псаря встопорщилась, по нестриженным вислым усам стекал пот. Горихвост зажмурился, отвернулся, и открытой ладонью оттолкнул его подбородок. Куцые космы бородки застряли меж пальцев, пара клочьев выдралась с корнем. Длинный ус намотался на мизинец. Горихвост отчаянно потянул палец обратно, стараясь освободить его, но ус только дергался и не хотел отвязываться.

Где же удар? Лежащий вурдалак приоткрыл заплывший глаз. Сморщив лицо, Звяга мотал бородой – дергающийся ус причинял ему страшную боль. Что, не нравится?

Горихвост нарочно дернул за ус посильнее. Звяга взвыл. Псы захлебнулись от лая. Железная хватка псаря ослабла, и Горихвосту удалось наконец вздохнуть. Медленно, не торопясь, он потянул ус к земле. Звяга начал клониться набок, рыпнулся пару раз, но не выдержал и скатился с его груди на траву.

Оп-па! Горихвост мигом вскочил и сам оседлал противника. Это вышло так неожиданно, что псы даже замолкли. А ведь у псаря не только усы торчат. Вон, борода в какие космы сбилась, аж в косички заплетать можно.

Горихвост намотал пару клочьев на пальцы и так потянул, что Звяга задергался на траве. Вот тебе еще! Вот! Получи! Ага, больно?

– Перестань! – взревел псарь.

– Отчего же? – пропыхтел вурдалак.

– Так нельзя! Не по правилам!

– А забить лежачего досмерти – это по правилам?

Горихвост вцепился в бородку и завозил ее вправо-влево, вверх-вниз.

– Вот тварь лесная! – ревел Звяга от боли. – В Диком лесу все нечистики шебутные, могут не знать простой вещи: мужика рвать за бороду – так обидеть, что он век не простит.

– Я не мужик, – сообщил Горихвост. – Я – нечистая сила.

– Зато я мужик! – хрипел Звяга. – Клянусь небом и землей – если не прекратишь, зарежу! Как пить дать!

– У тебя нет ножа!

– Ха! А это что?

Горихвост моргнуть не успел, а в руке Звяги и в самом деле сверкнул нож-засапожник, выхваченный из-за драного голенища.

– Ох ты! – Горихвост резко вскочил и отпрыгнул.

Одна из собак ухитрилась и цапнула его за ногу, но Курдюмовы сапоги из доброй козлиной кожи не пропустили укуса. Звяга ощерился так криво, что даже у матерого вурдалака по спине пробежали мурашки. Лезвие ножика, короткое, тусклое, все в зазубринах и царапинах, уставилось ему прямо в грудь. Звяга нехотя поднялся, перебросил нож из руки в руку и неторопливо примерился, откуда напасть. Кажется, он не шутил.

Горихвост оглянулся: свора окружала дерущихся со всех сторон. Как бы прорваться? Если собаки набросятся, то даже мне с ними не справиться. Сначала закусают, потом разорвут на клочки. Лихо-марево! Я от нечистиков улизнул, и для чего? Чтобы меня псы разорвали?

И тут прямо перед его носом в землю вонзилась стрела. Ее наконечник полыхнул сотней маленьких огоньков и расцвел, будто чудо-цвет, выкованный Сварогом из небесного пламени. Собаки поперхнулись и с визгом начали разбегаться. Звяга разинул рот, наклонился над огненной стрелой, чтобы получше ее рассмотреть, и тут язык пламени взвился и так полыхнул ему в рожу, что псарь заорал, отпрянул и ухватился ладонью за бороду. До нюха Горихвоста донесся запах паленых волос – это тлела борода псаря, и в ее пепельных космах полыхали едва заметные огонечки.

– Воды! – завопил Звяга и бросился к ручейку, журчащему вдалеке.

Собачья свора с лаем покатилась за ним.

– Пали! Хватай! Волк нам нужен живьем! – скрипучим голосом граял ворон, делая круг над головой Горихвоста.

А Ярогнева уже накладывала на тетиву вторую стрелу и целилась в вурдалака, и острый взгляд ее голубых, пронзительных глаз не сулил ничего доброго.

– Ну, волк, сдавайся по-доброму. Своей волей не отдашься – стрельну и на этот раз прожгу в тебе такую дыру, что руку можно будет просунуть, – грозно вымолвила лесная царевна.

Горихвост беспомощно оглянулся, но позади расстилалась лишь голая опушка, за которой шагах в двадцати вставала зеленая чаща конопляника. Колени его подогнулись, он приготовился спружинить и броситься в заросли, но тут же суровый оклик предупредил его:

– Не вздумай! Мои стрелы быстрее твоих лап.

Он скрипнул зубами и показал Ярогневе пустые ладони.

– Тихонечко, не балуй, – уговаривала его царевна, как взбрыкнувшего коня. – Подходи, становись на колени, руки за спину. Мордой в землю.

– Это у тебя морда. А у меня лицо, – хмуро возразил вурдалак, пригибаясь и тыкаясь носом в чахлую траву.

– Вот и ладненько, – довольно пропела дева, вынимая веревку и подступая поближе, чтобы связать ему запястья. – В ледяном дворце Мары одним лицом станет больше. А мы со своими мордами еще на воле помыкаемся.

Горихвост почувствовал, как рук коснулась веревка. И тут вдруг припухлое круглое тело, обернутое в добрый мятль, колобком подкатилось Ярогневе под ноги и стукнуло ей под коленки. Царевна опрокинулась навзничь и выпустила веревку, хотя лук по-прежнему оставался сжат в ее тонкой ладони.

Курдюм схватил Горихвоста за шкирку, рывком поднял на ноги и заорал, брызжа слюной:

– Давай дёру! Она щас подымется!

– Нет, постойте! – рассердилась царевна. – Я вас не отпущу!

Но Горихвост и не думал медлить. Следом за развевающимся мятлем Курдюма он в три прыжка перескочил через поляну и вломился в заросли конопли. Острые листья захлестали его по лицу, высокие стебли закачались у него за спиной. Курдюм постоянно оглядывался и вопил:

– Ходу! Кого из нас ноги кормят – мельника или волка?

Под темнеющим небом сверкнула стрела и вонзилась в землю в двух шагах позади Горихвоста. Конопля опалилась и вспыхнула, оставляя противный запах, который успел опостылеть ему хуже некуда. По загривку ударила волна жара. Краем глаза беглец заметил, что травяная чаща позади него полыхает, как во время пожара.

А пламенные стрелы все летели и летели по небу, проносясь мимо Вечерней звезды, одиноко мерцающей в надвигающихся сумерках.

Вот и овраг перед избой Дедослава. Каким огромным он казался во времена моего детства! А сейчас кажется мелким, будто его присыпали. Но нет, за прошедшие годы тут мало что изменилось. Из крутых склонов торчат кривые сосенки, тянущиеся к свету. Трещат заросли бузины. Хлюпают мокрые лужи, не просыхающие от того, что их не трогает солнце.

Хряк! И Курдюм с шумом скатился с обрыва, несколько раз перекувыркнулся, примял лопухи и высунул из зарослей голову, как испуганный заяц, огретый лопатой.

Вж-ж-их! И следом свалился Горихвост, ткнулся носом в толстое брюхо Курдюма и растопырил пальцы, смачно чавкнувшие в грязи.

Вечерняя темень уже пожирала извилистое овражье нутро. Солнце скатилось за Шернские заводи, но отсюда виднелись разве что верхушки лесных елей, окрашенные рдяными лучами.

Как я любил прятаться здесь в детстве! Залезешь сюда, и никто не отыщет. Мамка, бывало, выйдет на двор и зовет, а я схитрю и замру – попробуй, найди! Эх, где сейчас те времена?

– Чего размечтался, волчище? – пихнул его в бок Курдюм. – Уходим на север по дну. Авось, эта чертова девка нас не углядит.

– Я эти извилины знаю, – хмуро сказал Горихвост. – Овраг попетляет, да выведет нас на поверхность через двести саженей. Там уже не укроешься.

– Нам всего-то и нужно – добраться до мельницы! – зашептал с жаром Курдюм. – Она у меня как крепость. На щит ее не возьмешь!

– Эх, дружище Курдюм! – хлопнул его по плечу Горихвост. – Ты добрейшей души человек, но в охоте – дурак дураком. В лесу даже самая мелкая тварь понимает: ни в коем случае не тащи охотника к своему логову! От логова прочь уводить надо, иначе разорят дом, и не станет житья.

– Не уберемся по-быстрому – нас самих не станет!

Курдюм вскочил, ухватил Горихвоста за рукав и поволок за собой.

Когда они добрались до устья оврага, солнце уже погрузилось за край семи вод. Мерцающее стадо Ясного Месяца высыпало на сапфировый небосвод, закружив над головами звездный хоровод. Вечерние сумерки погрузили мир в тишину, лишь запоздалые кузнечики стрекотали, провожая последние теплые дни, да жаловались в дальних болотах лягушки на то, что скоро придется им впасть в забытье.

Горихвост высунул голову на поверхность и принюхался к воздуху.

– Ну, чего там? – нетерпеливо потряс его мельник.

– Тихо все. Не ерепенься! – успокоил приятеля вурдалак.

– Тогда полезли быстрее. Мне домой надо.

– Погоди! Перед нами ровное поле. Мы на нем, как на ладони. Нужно дождаться кромешной тьмы.

– Некогда мне ждать, – заныл мельник. – Не могу я хозяйство без присмотра оставить.

– Никуда не денется твое хозяйство, – возразил Горихвост.

– Если бы так! – всплеснул пухлыми ладонями Курдюм. – Водяница не дает мне покоя, беда с ней, и только. Чуть отвернулся – глядь, а она колесо поломала. Ось перекосилась, жернова встали. Я и на час боюсь выйти из дома. Эх, Горюня, если б ты только знал, как она мне вредит!

– Потерпи чуток, – сказал Горихвост, обнимая Курдюма за плечи. – Ночь уже опускается, еще полчасика – и нас никто не заметит. А пока высовываться рано – опытная охотница быстро смекнет, где нас ждать.

Курдюм сдался и привалился спиной к глинистому склону оврага.

– Мятлик свой не запачкай, – ухмыльнулся Горихвост.

– Кто бы мычал, – осклабился мельник в ответ. – У самого рожа заплыла, пальцы в грязи, как… как у вурдалака, другого слова не подберу. Вотолу тебе только вчера подарил, а она уже в дырах. Ничего: вот вернемся на мельницу, вычистим перышки.

– Я с тобой не вернусь, – возразил Горихвост.

– Отчего так? – удивился Курдюм.

– Есть у меня перед дедом должок. Кроме меня, родни у него не осталось. Мстить за кровь больше некому. А злодей может уйти. Нынче каждый час дорог.

Курдюм как услыхал про злодея – так его аж передернуло от страха.

– Разве ты уже выяснил, кто убийца? – заикаясь, спросил он.

– А чего тут выяснять? – заговорил Горихвост. – Пятуня мне сказывал, что в вечер перед убийством он со старостой, конюхом и Нежатой сидел в кабаке и резался в шахматишки. Как стемнело, заявился Лутоха. А чего он забыл в кабаке? Он же непьющий. Ну, его и позвали для смеху сыграть – думали, что легко обыграют. А он всех и обставил. Выиграл щербатую копейку – ту самую, что я нашел в пасти козла. Перед уходом весь выигрыш спустил на вино и закуску, и еще до полуночи был таков. А утром дед висел под потолком с вывороченными руками, и связаны они были его пояском. Вот он, смотри – я его раздобыл!

И Горихвост достал из сумы, с которой не расставался, рваный Лутохин пояс. Курдюм брезгливо взял его в руки, внимательно осмотрел и даже понюхал для верности.

– Так выходит, Лутоха и есть тать? – недоверчиво спросил он.

– А кто же еще? Все улики на нем сходятся, – убежденно проговорил Горихвост. – И время было у него, и возможность. Пятуня сказал, будто он ненавидел волхвов, за то якобы, что они плохо служили богам, отчего те и ушли.

– Верно, – осторожно подтвердил мельник. – Он на этой почве и сбрендил. Все знают, что юродивый спит и видит, как бы вернуть ушлых божков. На кой ляд они ему сдались – только шут знает. Может, надеется, что они его наградят? Воропай мне телегу ржи привез на обмолот – я так забегался, что до сих пор за нее не принимался. Так вот, он болтал, что Лутохе в тот вечер не раз предлагали вина, а он по привычке отнекивался. Но перед уходом спустил выигрыш на целый мех дорогой иноземной романеи, хотя ее только князь да бояре позволяют себе попивать. И еще купил большую корзину белых калачей. А кого ими кормить? Ведь он один-одинешенек – ни кола, ни двора. Собирался, будто на пир, и ведь сам ни глотка ни сделал – все с собой утащил. Может, бесов хотел подкормить? Без бесовства тут не обошлось – так все мужики говорят.

– А долго ли еще игроки сидели после его ухода? – осведомился Горихвост.

– Часа два, может, два с половиной, – вращая глазами, выдал Курдюм. – До тех пор, пока в стельку не налакались.

– Игроки вышли в третьем часу, – начал соображать Горихвост. – Лутоха ушел за два с лишком часа до этого. Пятуня видел, как перед избой Дедослава бродит какой-то призрак, но ему в таком сильном подпитии кто угодно мог призраком показаться. Мучать деда начали после трех, а к пяти он был уже мертв. Что делал все это время Лутоха? И самое главное: куда он после убийства пропал?

– А вот и не пропал! – с торжеством заявил Курдюм.

– Почему не пропал?

– Я его нонеча видел.

– Где?

– Не скажу!

– Не морочь мне голову!

– Это ты меня тут морочишь. Мне давно домой пора, а ты меня не пускаешь. Посмотри – сумерки уж сгустились. Темнота – хоть глаз выколи.

– Курдюмчик, милый, ну потерпи четверть часика, – взмолился Горихвост. – Темно только в овраге, а в чистом поле еще все видать.

– Что? Четверть часа? – восстал Курдюм. – Да ты издеваешься, не иначе. Сейчас самый разгул нечисти начинается. Водяница из омута вылезет, и плакала моя мельница. Не понять тебе, бродяге, что значит иметь собственное хозяйство.

И мельник выскочил из оврага на ровное, гладко скошенное Девичье поле. Горихвост попытался ухватить его за портки, да куда там! Курдюм хоть и выглядел увальнем, а на деле был юрким, как колобок. Вурдалак и глазом моргнуть не успел, а мельник мчался уже через поле на север, где за невысокими холмиками журчала мелкая Змейка.

Пухленькая фигурка Курдюма замелькала в темной синеве сумерек. Ночь уже надвигалась, и только бархатистое небо еще сопротивлялось и пылало лазурью, не желая уступать сгущающейся тишине. Горихвост мельком взглянул на месяц, набирающий полную силу, и только махнул на него рукой:

– Ждешь, что я начну петь тебе песню? Не до тебя мне, отстань!

Месяц как будто услышал его – на него тотчас же наползла тучка, и он спрятался за ее завесой, словно обидевшись. А Курдюм улепетывал прочь, и, конечно же, он взял курс на самое незаметное место – одинокое дерево, торчащее посреди поля. Это была известная всей округе Мокушина березка – высокая, развесистая, с гнутым стволом, рогаткой разделившимся на два ростка, отчего издалека казалось, что это торчит огромная вилка, воткнутая в землю шутником-великаном.

А куда еще побежит мельник, оказавшийся в голом поле? Он же умный. Мигом сообразит, где нет никаких примет, никто не станет искать, и куда никто даже не взглянет.

– Олух! Прячься за кочкой! – прошипел Горихвост, стараясь приглушить собственный окрик.

Но было уже поздно. В вышине хлопнули черные крылья, и вечерний покой разом сгинул от отвратительного вороньего грая.

– Здесь! Сюда! Нашел! Вижу! – хрипло вопил Хорохор, сужая круги.

Острый краешек месяца вдруг пропал на миг, а затем появился опять, и по этому необъяснимому мерцанию Горихвост смекнул, что ворон уже над его головой, и его крыло застит свет.

– Ах ты, тварь! – непроизвольно вырвалось из вурдалаковой глотки.

– А вот и волчище! – обрадовался Хорохор, резко спикировал, и попытался попасть клювом Горихвосту по черепу.

– Ай! Зачем так сильно клюешься? – с притворным испугом взвопил Горихвост.

Хорохор самодовольно закаркал, взмыл в воздух и заложил над его головой вираж.

– Не смей! Мне же больно! – продолжал завывать Горихвост.

Хорохор навострил клюв, нацелился ему в темя и впал в крутое пике.

– Нельзя же так! Это уже ни в какие ворота! За что мне? – голосил вурдалак, краем глаза высматривая темный силуэт ворона, мелькающий на фоне звезд.

Хорохор подлетал к земле. Его железный клюв готов был впиться в вурдалачий загривок, покрытый густой шерстью. Дождавшись, пока падение ворона станет неотвратимым, Горихвост извернулся и отпрянул в сторону. Хорохор пролетел мимо и вонзился в кочку. Столкновение ошеломило его, но Горихвост для верности еще и прихлопнул его ладонью. Загрубевшие пальцы ухватились за птичий хвост и выдернули клок лоснящихся перьев.

От боли ворон попробовал разразиться оглушительным граем, но сквозь ушедший в землю клюв донеслись только истошные хрипы.

– Вот и курочка нам на ужин! – хищно осклабился Горихвост и выдернул ворона из кочки.

– Я не курочка! – слабо запротестовал Хорохор.

– И то правда! – откликнулся Горихвост, сжимая его в руках. – Что тут жарить? Одни жилы да кости. И укусить не за что.

– Меня? Жарить? – зашелся от возмущения Хорохор. – Да ты знаешь, что вороны – самые умные существа в природе? Мой выходящий за границы воображения разум, моя тонкая, чувственная душа – для тебя просто еда? Да ты зверь!

– Верно, зверь! – довольно проговорил Горихвост. – А ты – птица. Я тебя в гости не звал – ты сам на меня налетел. Вот теперь и узнаешь, кто из нас двоих хищник, а кто – добыча.

Он нарочно разинул рот и сделал вид, что собирается заглотить ворона целиком. Хорохор впал в панику, судорожно затрепыхался и попробовал вырваться, однако ладони вурдалака сжимали его слишком цепко.

И тут в глаза Горихвоста ударил ослепительный огненный сполох. Пылающая стрела упала с неба и вонзилась в землю прямо перед его носом. От неожиданности Горихвост выпустил ворона из ладоней.

Хорохор тут же взмыл в воздух, неловко маневрируя драным хвостом. А огненные стрелы уже летели одна за другой, и каждая норовила лечь так близко к разметавшейся вотоле Горихвоста, что он чувствовал жар, исходящий от искрящихся наконечников.

– Надо же, как вы не вовремя! – сгоряча сказал он.

И тут же почувствовал, как в макушку его ударило что-то острое и очень жесткое.

«Стрела! – мигом пронеслась мысль. – Прямо в голову! Неужели пробила?»

Однако соображалка продолжала работать, мысли не путались, сознание не выключалось. «Что это за стрела, которая меня даже не вырубила?» – подумалось ему. Он поднял глаза и увидел Хорохора, с победоносным видом парящего прямо над ним. Заметив изумленный взгляд вурдалака, ворон с торжествующим хрипом заграял:

– Так тебе! Я отомстил!

– Это ты меня клюнул? – вышел из себя Горихвост.

И тут новая вспышка едва не прожгла суму, перекинутую через его плечо. «Длака! Только бы ее не задело!» – мигом сообразил он. Ему стало не до дурного летучего крикуна. Он подхватил суму и бросился в сгущающиеся сумерки, где едва виднелась колышущаяся на ветру Мокушина береза.

– Он тут! Я слежу за ним! Пли! – хрипел над его головой Хорохор.

Горихвост попытался разглядеть, откуда несутся стрелы. Ветра овевали Девичье поле со всех четырех сторон света, и только поодаль, у околицы Грязной Хмари, что осталась за спиной, да перед господской усадьбой, огоньки которой проглядывали по правую руку, темнели заросли кустарника и одинокие купы деревьев. Впереди и чуть слева простор загораживали невысокие холмики, за которыми спряталась Курдюмова мельница.

Ворон хлопнул крылом так близко, что сбил пыль с гривы жестких волос. И тотчас же из-под раскидистой ивы, пристроившейся на краю мелкого болотца у княжеского двора, вырвалась огненная стрела и устремилась прямо к нему. Горихвост и опомниться не успел, как увидел, что пылающее острие несется ему в переносицу. Он едва успел отвернуться и сделать полшага, а стрела уже падала ему на загривок, не оставляя ни малейшей надежды сохранить шкуру без новой дырки.

И тут он споткнулся о пухлый тюфяк, неразличимый в сгустившейся темноте. Горихвост со всего маху рухнул на землю, дергая коленями и оббивая новенькими каблуками мягкую рухлядь, попавшуюся под ноги.

– Ой! – жалобно выкрикнул тюфяк голосом мельника.

Стрела пролетела в том месте, где только что был воротник Горихвоста, вонзилась в кочку и осветила перепуганное лицо Курдюма, распластавшегося на траве.

– Промах! Точнее бей! – с досадой програял ворон.

– Ты чего тут? – заорал на Курдюма вурдалак.

– А ты чего? – взорвался в ответ мельник.

– Тебя ищу! Зачем прячешься?

– А ты зачем сапогом меня пхаешь? Я этот сапог сам тебе подарил, а ты вот как со мной?

Из-под ивы вышел светящийся силуэт. Сквозь вечерние сумерки проступила фигура охотницы, сжимающей в руках тул с целым снопом полыхающих стрел. Ярогнева наложила одну из них на блестящий от искорок лук и начала натягивать тетиву.

– Сейчас вдарит, – обреченно подвел итог мельник.

– Жги! Дырявь! – радостно захлюпал над головами ворон.

Горихвост засадил под зад Курдюму душевный пинок, мигом поднявший его с земли, и подтолкнул в сторону одинокой березы. Ярогнева неторопливо шагала по полю, рассчитывая в этот раз стрельнуть наверняка. Ее худая фигурка маячила уже за полтораста шагов, и судя по тому, как неуклонно она надвигалась, теплой встречи было не миновать.

Горихвост затащил упирающегося мельника под березу и перевел дух.

– Отличное укрытие! Спрятались так, что никто не найдет! – издевался над их головами ворон, нарезающий вокруг березы круги.

– Мельница! Всего триста шагов, – задыхаясь, просипел Курдюм.

– Не успеем! – едва выдохнул Горихвост. – Поле голое, тут же подстрелит.

– Я не старый. На тот свет еще рано, – отрывисто бросил Курдюм.

– Заткнись и не ной! – саданул его кулаком в бок вурдалак.

– Чего дерешься? Я что, тебе враг?

– Если не враг, то скажи, где Лутоха.

– Давеча видел его на Ветхом капище. Он там ночью и днем ошивается. Ставит жертвы ушедшим богам. Вот ведь дурень! Кому жертвовать? Они же ушли. Полоумный, и только.

– А чего ему надо?

– Дурака кто поймет? У него в голове черти устроили пляску. Хочешь знать, что я думаю? Деда твоего, вечная ему память, этот лживый юродивый тоже в жертву принес своим каменным истуканам. И убийство, и пытка, и отрезанная голова козла – все это нечестивый обряд, списанный с черной книги.

– Зачем ему это?

– Уж больно он был обижен на старых кудесников за то, что они не пытаются вернуть сбежавших богов. Вот и принес последнего из волхвов в жертву поганым кумирам. Может, надеялся, что те его наградят. А может, еще большее лиходейство задумал. Ты послушай меня, Горюня!

Мельник приблизился и жарко задышал Горихвосту в лицо.

– Не ходи к нему! Не ищи лиха! Этот дурень вконец сбрендил. Ради идолов на любой грех готов. Попадешься ему – и тебя принесет в жертву таким способом, что сам взмолишься, кабы тебя побыстрее прикончить. Я таких мракобесов никогда прежде не видывал. Отступись – цел останешься.

– Не могу отступиться, Курдюм, – проговорил Горихвост, ослабляя железную хватку и давая приятелю волю. – Долг за мной. Кровный долг. Я обязан ему отомстить. Да и как с этим убийцей смириться? Ведь он бродит на воле. Кого еще он захочет убить? Не будет всему Гремячему долу покоя, пока его не накажут.

– Ты уж не обессудь, но драться с погаными мракобесами – не по моей части, – опустил глаза Курдюм.

– Так и есть. Я на тебя не в обиде, – потрепал его по плечу вурдалак. – Мстить за кровь – дело родственное, тут мне никто не помощник. Это дело я должен сам до конца довести.

– Эй, волчок! – раздался звонкий девичий голос. – Тут твоя малолетка пришла. Чего не встречаешь?

– Приходи годика через три – встречу, – отозвался Горихвост.

– Через три годика ты будешь уже старичком.

– Этот старичок тебе такого перцу задаст, что ты мать родную забудешь.

– Ой, смотрите, как расхрабрился! Если ты такой храбрый – то выходи, потолкуем.

– А чего выходить? Пожалуй ко мне сама, – подозрительно ровным голосом откликнулся Горихвост.

Ворон, устроившийся в ветвях на безопасной высоте, аж зашелся от возмущенного грая.

– Вот я к тебе и пожаловала, – быстро нашлась царевна. – Три версты за тобой гналась, как простушка за иноземным принцем. Теперь твой черед мне на глаза показаться. Либо ты сдашься, либо я тебя продырявлю.

– Нам конец, – всплеснул пухлыми ладошками мельник. – Государи Вселенной, хоть я в вас и не верю, но молиться больше некому, так что спасайте меня, потому как окромя вас уже больше никто не поможет…

– Чего ж ты не стреляешь? – выкрикнул вслух Горихвост, и на этот раз в его голосе ясно звучала насмешка.

– А вот и стрельну, – нерешительно вымолвила Ярогнева и от досады закусила губу.

Курдюм высунулся из-за березы и с любопытством начал разглядывать, что происходит. Ночная тьма стала уже непроглядной, но тул с огненными стрелами в руках девы светил так, что она сама казалась пламенным существом из небесного мира. Одна из стрел лежала на луке, но спущенная тетива болталась, как будто охотница и не собиралась стрелять.

– А чего она? – поднял голову к Горихвосту Курдюм.

– Молчи! – ухмыльнулся тот.

Ворон сорвался с ветки и обеспокоенно закряхтел:

– Сдавайтесь! Вы посреди голого поля, деться некуда!

– У тебя в хвосте лишние перья? Лети ко мне, мигом поправим! – ответствовал вурдалак.

Ярогнева нерешительно остановилась в десяти шагах перед деревом.

– Горюня, чего ты? – дрожащим голосом зашептал мельник. – Она нас прямо тут и пожжет вместе с этой кривой березой.

Горихвост взглянул на него свысока и расхохотался:

– Вот ты других дурнями обзываешь, а сам ни бельмеса не смыслишь! Береза-то непростая. Это Мокушино дерево. В нем живут души умерших женщин, что служили Небесной Царице. Им тут и требы ставят, и одежку оставляют – смотри, сколько тряпочек и обрывков навязали на ветки. Ни один лесной брат, а тем более девка, на таком дереве даже листика не тронет – побоится причинить боль невинной душе. Оттого наша охотница и перестала палить.

– Ну так что – ты идешь? – с беспокойством выкрикнула Ярогнева.

– Размышляю, – нахально откликнулся Горихвост. – А пока отпусти моего дружка. Он-то тебе, чай, не нужен?

– Пусть проваливает, – гневно бросила охотница и начала теребить лук в руках.

Горихвост врезал Курдюму по затылку. Растолковывать тому было не нужно – мельник мигом взял ноги в руки и пропал в темноте. Ворон даже не посмотрел ему вслед.

– А теперь – выходи! – потребовала Ярогнева.

– Сейчас, в зубах веточкой поковыряюсь, – протянул Горихвост. – Зарезал в деревне овечку, а она, вишь, лярва, оказалась старой да жилистой. До сих пор во рту вязнет.

Он подобрал с земли сухую ветку и с громким хрустом разломил ее пополам. В ночной темноте за его движениями было не уследить, тем более, что разросшаяся на два ствола береза надежно скрывала его от глаз охотницы.

– Ты чего делаешь? – дрожащим голоском выкрикнула Ярогнева. – Прекрати портить дерево, или убью!

– Ой, мала веточка оказалась, – издевался над ней Горихвост. – А вот я сломаю сучок покрупнее.

И снова хруст переломленной ветки прозвучал в ночной тишине, как раскат грома.

– Ах ты, зверь! – сорвалась с места царевна и бросилась прямо к нему.

Но Горихвост этого только и ждал. Волчья шкура уже давно поджидала в его руках, вынутая из сумы. Быстрый прыжок, кувырок – и вот он стоит на четырех лапах и скалится. Не поймешь, то ли смеется, то ли грозит.

Пока Ярогнева обегала дерево справа, волк прыгнул налево и сиганул в темноту. Его черная шкура растворилась в ночи. Мягкие лапы тихонько касались жухлой травы, шелестя так незаметно, что даже острый слух не уловил бы шагов. Ярогнева забежала за березу, тыча стрелой во тьму. Но огненные сполохи стрел, пугающие все живое вокруг, сыграли с ней недобрую шутку. Глаза ее так привыкли к свету, что не видели в темноте. Пока она вглядывалась в ночь, Горихвост успел сделать полсотни прыжков.

– Пали! Жарь! – заграял в ветвях Хорохор.

Ярогнева выстрелила в ночное небо, но стрела лишь прочертила огненную нить на мерцающем фоне звезд. Ее сияния не хватило, чтобы осветить землю.

– Да что же ты будешь делать? – с досадой выкрикнула охотница.

Волчья пасть Горихвоста растянулась в улыбке. Он был уже в ста шагах, и продолжал удаляться.