Текст книги "Овсянки (сборник)"

Автор книги: Денис Осокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Денис Осокин
Овсянки (Рассказы, повесть)

анемоны

казань

2002

света спит на железной койке потому что чувствует к ней симпатию. правильно – обе как сестры – похожи друг на друга. длинные и смешные.

света койку называет светой – а себя койкой. утром света застилает койку, протирает обувь и идет на работу. вечером возвращается, стелит койку и ложится спать.

кварталы у северной границы города тоже похожи на свету. неизвестные миру трамвайные пути, магазины, аптеки. деревянные улицы с промышленными названиями, прямыми линиями уходящие к лесу. никто здесь не гуляет – все думают что ехать сюда очень далеко и совершенно незачем. а света любит здесь очутиться – и добирается двумя трамваями.

света любит аперитив с яичницей – и в выходные дни часто этим завтракает. пить аперитив и заедать яичницей очень здорово. так вкусно что хочется плакать. аперитив – это горечь на травах. крепко но легко. а потом света едет на северную окраину и там гуляет.

вечером света читает книгу. там написано: алуксне сине-зеленого цвета – синие крыши, зеленые окна и двери, стены пятнами. вечером глядеть на траву – вот вам и город алуксне – зелень окутанная синевой. ветрено – улицы как качели. есть озеро – в нем купаются голышом. спины у девушек алуксне все в веснушках.

свете нравятся анемоны. но не как цветы – света цветы не очень и любит. света думает что анемоны означают гораздо большее. анемоны как слово – это какой-то пароль. анемоны как смысл напрямую связаны с любовью. света думает: анемоны: и волнуется: от нежности.

у светы маленькие груди. иногда она на них смотрит. вы миленькие. – произносит вслух. если койка – светина сестра, то брат у светы – с балкона велосипед. она на нем не ездит – потому что может упасть. света коротко стрижется. выпал снег. наступила зима. анемоны рядом.

анемоны – это не цветы.

анемоны – это поцелуи в спину. ну или в ключицу. или в плечо – только долго. когда целуют в спину – любят на самом деле. в губы в ноги и между ног человек целуется с летом. а когда анемоны – целуют только тебя. анемоны рождают декабрь и одеяло. и желание пройтись. стоять на улице, мерзнуть. анемоны – поцелуи в спину иногда через белый свитер. иногда через черное пальто. а так бывает – обнимешься в толстых куртках и ну целоваться, иногда попадая в лицо. тут уж определенно имеешь дело с анемонами. и руки в перчатках или в варежках. встретились – нечего сказать. анемоны – поцелуи через одежду.

выпьешь вина и наешься снега. с анемонами едешь через весь город и плачешь. придумываешь подарки. покупаешь пирожки. рисуешь улитку. вышиваешь бабочку. купишь ткань для красивой ночнушки – шьешь и думаешь – не получится. наполняешь квартиру керосиновыми лампами – а толку-то что? – без конца вытираешь с них пыль.

анемоны желто-красные, синие. фиолетовые анемоны. анемоны и молчание. анемонов полны глаза. анемонами на балконе покрываешь морозный воздух. анемоны – когда на улице поцелуешь себя в рукав.

так бывает. сделаешь кофе и поцелуешь чашку. придешь в хозяйственный магазин чтобы перецеловать все ведра и инвентарь. каждый тазик и цветочный горшок. банки с клеем для обоев все до одной. все бутылки со скипидаром. мясорубки. гладкие черенки. резиновые коврики. шланги. мешки с удобрением. кассира и продавщицу. купишь ситечко и уйдешь оставив магазин наполненный анемонами.

так бывает. купишь много вкусной еды. и откроешь форточку. и выйдешь из дома. вот и вечер пришел за твоими анемонами. ее вырвало на пол – а ты трезвей. вытираешь ей простынью рот и убираешь блевотину. аллес-нормалес. – говорит она. долго возишься. она спит – в свитере и в ботинках. наступает утро. сидишь на полу. целуешь ее от ботинок до стриженого затылка. после гладишь эти новые анемоны.

хватит не плакать и не грустить и шить некрасивые игрушки. хватит рисовать картинки а потом вставлять их в рамочку. как же жить среди такого количества анемонов? как же ходить как дышать когда их столько в такой небольшой квартире?

анемоны. ну всё. ну всё.

прав кто как света догадывается об анемонах. мы не знаем где она – но в анемонах уверены. пишем пальцем на белом стекле – анемоны – и целуем каждую букву.

*

начинается начинается – ах ах. дом был очень маленький. зима дровами щелкала. горячо аж было. хлеб был – торжественно выносился из столовой, в столовой брали – вечером – там она и работала. мыла полы – на полу анемоны – и на швабре – и на ведре. тугая полоска под майкой со стороны спины анемонами особенно покрыта. я буду чинить эту батарею – думал я – и на руках проступала позолота. дверь заменим – старую поставим в праздничный угол. почтовый ящик – ржавая лепешка. маленькая – но плечом рисуешь в темноте. скачешь на одной ноге и руками машешь. на деревьях висят бутылки. кто развесил их?

ждать ждать ждать – завернувшись в пижаму – звонка из киева. засобираться в люблин – надо бы съездить – надо. автобус с цыганами через улицы коломыи, через неверные особняки. в черновцах новый год. и в сучаве новый год. ночью румынские села спят. буковинские села спят. в городе рэдэуць на румынской буковине больше всего анемонов. ‘рэынтоарчереа ля рэдэуць’ – анемонов личная песня. анемоны – иначе ветреницы.

в перемышле в перми в брашове анемоны выстилают поребрики – и на крышах такси – и билетные кассы. простым глазом видно как цепляются анемоны – вверх и вниз – местность-то ведь холмистая. идет продавщица из нотного магазина – пожалуйста остановись! – запусти в свои волосы руку – что там? – анемон на анемоне.

болезнь бывает так трогательна – шататься по квартире – в каждой комнате бухаться на кровать – в каждой комнате на табуретках лекарства – горло горит а голова кружится. что ж хорошего? – а то что увлажняющим кремом натираешь губы – под красным одеялом кривишь улыбку и ждешь. звонок в дверь – стук в комнату. через щель под дверью протискиваются анемоны. входит и забирается в шерстяном платье в перемятую кровать. на губах ее кровь от твоих ненадежных губ. анемоны обволакивают пружины – не дают им громко скрипеть. когда уходит – ползешь на кухню толкать и в нос и на губы отвратительную мазь.

грохнулись на парту в лекционном зале – и не жестко ведь. там ковер – из красных анемонов. голова болтается в воздухе – как же так? – почему удобно? это желтые анемоны мягко поддерживают голову. синие анемоны заслонили дверь чтобы никто не вошел – не отличил от стен.

радоваться надо – скромнее надо быть – потому что нету скромности. пальчики твои перебираю как четки – потому что нету скромности. споткнулся – упал – оторвал умывальник – потому что нету скромности. видел тебя – был – радован радошевич – потому что вы ее не знаете – скромности этой – не бывает скромности.

вот завернутый в целлофан кулич, вот рябиновая наливка, а вот мой подарок – сливы. сейчас же все выпьем и сожрем, искупаемся в грязном озере. вода зацвела густо-густо – покроемся этой зеленью. она лишь разукрасит пестрые анемоны, которыми мы покрыты с позавчерашнего утра.

анемоны исчезают – гибнут – покидают – бросают нас – злючки. колдовать бессмысленно – надо целоваться. целовать кнопку лифта, рыхлый и темный снег, тяжелую дверь в главпочтамт. анемоны родятся – смотри на них – теперь не скоро исчезнут. анемоны не обмануть – ни губами ни голосом. чтобы украсить анемонами например утюг – нужно дважды до его размеров увеличившееся сердце. а лягушку можно не целовать – достаточно ее потрогать. возможно ли чтобы анемонами оказалась покрыта пепельница? – ну конечно же да. здесь совсем ничего не следует делать – просто закрыв за гостем дверь вернуться прибраться в кухне и обнаружить что пепельница вся охвачена анемонами. анемоны с предметов не исчезают подолгу – бывает что никогда. анемоны исчезают с человека очень и очень быстро – и с одежды его – вот беда. футляр из-под очков легко набить анемонами – сложнее натолкать их в карманы пальто.

слово да – салфетка плетенная из анемонов – красно-желтый узор. но их может быть много и в слове нет – анемоны здесь более дымчаты – бледно-синие, фиолетовые, темно-зеленые. а – это красный цвет выстилающий поверхность мира – позывной живых. а – любовь – анемоны свадеб и встреч, дома, своей постели. анемоны слова нет – воздушные, подземные – анемоны вокзальной ночи, гостиниц, кофе – анемоны прощания – анемоны небесной нежности когда не рассчитывают быть вместе.

мы не будем жить вместе – нет. это нет плещущее в глазах разрешает нам прорасти насквозь тысячами синих анемонов и любить друг друга. наши ласки возможны если они – в анемонах. анемоны слова нет – украшают небо. анемоны слова да – не покидают земли.

на анемоны – и вызывай такси. да ладно – стукнемся головами – и всё. подбрасывай анемоны до потолка – а уж я объясню таксисту почему мы так медленно едем – почему так трудно дышать – почему на его сиденьях шуршанье и нежный запах – почему колеса чуть отрываются от земли – охапки моих анемонов устремились к небу. нечего сказать – простились.

ехать не шевелясь, не раздеваясь, не вынимая коржиков. слушать как исчезают твои анемоны – но до конца дороги хватит. каждое легкое движение стряхивает их с тебя. не улыбаться чтобы анемоны не ронялись мускулами лица – ведь и так трясет и стучит. а сколько их оторвалось когда пришлось сходить взять постель. а если дорога особенно долгая – ближе к ее концу можно и выйти в тамбур. задрать голову – передать привет последним анемонам уходящим через крышу поезда.

анемоны – это стало ясно вполне. в сумке – шерстяные чулки разрисованные орнаментом – словно вазы для красных анемонов. с анемонами танцевать – не жалеть и умереть от жалости. существование анемонов – лучшее знание и опыт. лучшая спешка и неподвижность. но не предмет. все предметы можно держать в кулаке. анемоны не являются предметами – и в кулаке не держатся.

поэтому первым и лучшим предметом мы называем керосиновую лампу.

*

анемоны ткутся и ткутся – вне предметного мира – нами и ради нас – случайно или намеренно – пусть. удерживать и следить за ними никто не пытается – что вы? лучше поешь-ка суп и картошки с грибами и выпей. будем ходить в кафе и подмигивать друг другу. мы ведь предметы – и не имеем власти над непредметами. будем шутить и целоваться с летом в раскрытые ноги подруг. никого не станем искать и специально ездить на румынскую буковину. пусть радио нам споет. пусть появляются дети не знающие анемонов. жизнь без анемонов смешна и приятна.

притащимся в зоопарк и еще подумаем – стоит ли покрывать анемонами всех этих бородавочников и обезьян. если надо будет – покроем хоть змею – если сердце вдруг станет такое же длинное – если вдруг замолчим. но бегает жираф – а мы хохочем.

ну-ка что я такое принес? – жестяную коробку с бомбошками – выкрал из елочного подарка. есть их надо весь будущий год – доставая изредка – предчувствуя анемоны. утром встали – и по очереди пьем из чайника – ой ой ой – вот так повеселились – под столом семь пустых бутылок – и бомбошки все сожраны – в пустой зеленой коробке две последние и налит портвейн.

здравствуй милая – не думай об анемонах – такой грудью как у тебя анемоны только пугать – ну их к чертовой матери – поскорее ее достань – раз два три – прыгаем со стола в кровать. не уснули ни ночью ни утром – лежа курили – бегали на балкон. распрощались – смеялись у лифта. я на улице раскачиваюсь и машу – ты в окно в новый раз вываливаешь устрашение анемонов. не считая года – через четыре дня – звоню в твою дверь и целую дверную ручку – и косяк и глазок – открываешь – и вот они – вот они анемоны – ну не плачь – ну не шевелись!

замерли замерли – ну давай замерзнем – ну давай превратимся в сугроб – пусть нас спасают, везут в больницу – мы оживем – без ушей или пальцев ног – разве мы виноваты что холодно – разве мы вправе мешать рождению анемонов?

моя хорошая – стой на месте! – мы никуда не идем – мы не звоним – не приносим извинений. возможно мы когда-нибудь и разденемся – когда обрадованные усталые анемоны чуть раздвинутся и уступят место лету. тогда мы коснемся живота и губ – глазами грохнемся в середину тела – покажем лето и станем им в присутствии анемонов притихших на спинках кровати на стенах и потолке.

а пока лето ходит где-то под окнами и не смеет войти в квартиру. так будет долго – ровно столько сколько на наших одеждах пуговиц ниточек волосков – сколько вязаных петелек складок и разводов рисунка – на штанинах и свитерах.

танго пеларгония

нолинск

уржум

2005

листопад

я родился и вырос в нолинске. это вятский юг. там где птичья сплошь геральдика. над нолинском ‘не останавливаясь пролетает’ лебедь. над санчурском – конюк. над малмыжем – ястреб. две утки качаются рекой ярань мимо города яранска. на гербе уржума – серый гусь. внимательно смотрит – поводит головой и крыльями. я тоже повожу головой – и кистями рук. после школы я решительно поступил на геологический факультет – в казанский императорский. все удивились – потому что думали что я хочу быть филологом-фольклористом. именно им я и собирался стать. но готовя себя к судьбе гуманитарного ученого я тогда рассуждал что всякий серьезный человек – а особенно будущий фольклорист и этнограф – прежде обязан окончить геологию – потом биофак – а уже третьим высшим надстраивать свою специальность. великолепным своим планом я восторгаюсь до сих пор. хотя сам стал лишь дипломированным гидрогеологом. так странно. но я рад что был в те годы серьезен и красив. я пытался выучить множество языков – выучил только два – польский и коми. влюблялся в них с особой взаимностью в разные периоды жизни. приезжал в сыктывкар – покупать лучшие в мире коми книжки и лучшие в мире коми словари. приезжал в польшу – целовать ее зеленые дорожные указатели и болеть отчаянно. после учебы поселился в кирове – в своей столице. был государственным служащим в областном природонадзоре. долго работал на гтрк ‘вятка’ – редактором документального цикла о традиционной культуре народов волгиурала. формально я и сейчас там работаю – только не делаю ничего. больше всего мне подходит карьера начальника управления культуры какого-нибудь района. например нолинского. но эта работа – адова. при которой не посидишь сунув ноги в таз с шишками в синей ночнушке за ноутбуком у себя дома неделями напролет – не попишешь огромных книжищ. так что – увы. может быть стану попозже. начальники районных управлений культуры – небесные мои коллеги – как и речники. по-польски ноябрь – листопад. а по-коми вöльгым. мне очень трудно сделаться ученым – потому что я стал писателем. писателем из кировской области. мне скоро тридцать. и во мне поубавилось серьезности и красоты. у меня есть семья – жена и дочь – рита и инна. мои отношения с ритой позволяют нам длительно жить отдельно. они прекрасны как ноябрьская вода – прохладны как на ногах сине-зеленое стеганое одеяло. собственно – мы решили что в случае несчастья с одним – жизнь другого пусть будет сломана. и это всё что нас связывает пожалуй. у нас две пустые квартиры – в нолинске и в уржуме – остались от родни. последнее время я много писал для киностудий – которые хорошо платили. поэтому – вот: с середины августа сижу один то в лебедином городе то в гусином – и делаю эту книгу. жаль что в утином – в яранске – своего дома нет. возможно еще будет. раз в неделю наезжаю в киров. к своим девицам. или они ко мне. инна весь сентябрь чахла – я забирал ее сюда болеть. в декабре я хотел бы закончить ‘пеларгонию’ и уехать на новогодние праздники в белоруссию или в герцеговину – в мостар или в свирь.

бабушка

я сижу на стуле и в руках у меня аккордеон – я расскажу любимую историю. у меня была радость на целую жизнь – когда-то совсем давно на зимние праздники я гостил в румынии в констанце в семье моего друга еужена попы. и надо было тогда умереть – в последний день в сугробах у границы – но я зажмурился – выехал из румынии – вернулся в киев – вернулся в нолинск. господин попа – отец моего товарища – был красен и толст. имел двухэтажный дом – жену – кроме сына трех дочерей – свиней – собачонку – домашние вино и водку. по-русски он знал слово ‘бабушка’ – фразу ‘куда идет?’ – и еще ‘до свидания’ – последняя формула служила хозяину дома в качестве приветствия. до свидания. – сказал он мне встречая нас у порога – улыбнулся – расцеловал – взял из рук чемоданы. ни я ни еужен не стали его поправлять. потом еужен носился по родному городу – короткие каникулы – я не пытался гоняться за ним – а счастливо жил в доме его родителей. господин попа был очень общителен – живо интересовался россией и объяснялся со мной исключительно тремя своими фразами. я не помню подробностей – не помню ничего – по-румынски и сам в ту зиму знал примерно столько же. оказавшись внутри чуда мы спешим только радоваться и пить. какие удивительные диалоги мы вели с господином попой – проникновенные – предолгие. бабушка! – громко говорил он и поднимал указательный палец. далее как-то выяснялось что речь идет о женской болезни его средней дочери или о румынском короле или о поросятах, которых ждут к февралю. куда идет? – спрашивал меня когда я собирался гулять на пирс или на троллейбусную остановку за папиросами. куда идет? – это я уже вернулся а в доме все меня ждут – дочери встревожены – господин попа грозит мне кулаком. любовь по-румынски драгостэ. господин попа водил меня в церковь, двадцать раз говорил ‘бабушка’ и десять ‘куда идет’, говорил ‘до свидания’, указывал на ворота церкви и обнимал меня посреди улицы. я понимал что он пытается мне сказать что русские и румыны – православные и большие приятели. я подпрыгивал на месте – кричал: да-да-да. ты хорошо говоришь по-румынски. – произносил папаша. он не знал что слово да звучит одинаково в обоих языках. боже великий и добрый – ну всё. скажем что в румынии нам хорошо. что румыния – это молитва. что в конце декабря было ветрено и тепло – рыжие улицы – но в новогоднюю ночь навалило немеряно снега. мы сидели с еуженом в нашей комнате на втором этаже – а внизу собирались гости. мы спустились когда нам крикнули – появились в праздничной комнате. за столами сидела родня – может тридцать лиц – может меньше. увидев меня они крикнули все в один голос: до свидания! – и приветливо замахали руками. это папаша их научил. до свидания. – ответил я и испугался что заплачу. плакать от восторга удалось позже – в другие дни. а тогда я еще долго пожимал руки мужчинам обмениваясь ‘до свиданием’: дядям из бухареста – племянникам из лунгулецу – целовался с беззубыми женщинами и называл свое имя. в полночь загудели теплоходы – все выбежали на улицу – с сестрами еужена мы лили на снег вино – кувыркались – целовались в губы – ужасная ужасная суматоха – все пляшут – орут – пытаются перекричать рев сирен. я зачем-то забежал в дом: попробую угадать: за бутылью. внизу у входной двери такая же давка и суета – сердце колотится – сестры на улице ждут. в доме меня видит господин попа и неожиданно дико вопит: бабушка! бабушка! при этом хватает какую-то маленькую старушонку в черном стоявшую неподалеку – трясет ее изо всех сил – поднимает и ставит на пол. я подхожу. господин попа тычет в старушонку пальцем – тычет ей в нос и в глаз – бесцеремонно хлопает по животу – ежесекундно кричит ‘бабушка’. я протягиваю ей руку. она очень рассержена и столько же весела – смущенно улыбается и смотрит куда-то под ноги. маленькая как вилка. я киваю ей головой. господин попа смеется от удовольствия – на этот раз он объяснился по-русски особенно хорошо – старушонка была его мама.

каша для демонов

мы накладывали кашу в мисочки из кукольного сервиза – расставляли их в оврагах и на тропинках – под вишнями – чертополохом и конечно у туалета – ходили перед сном с керосиновыми лампами. засыпали довольные: гадали – кто же из густо существующих в дачной местности демонов будет угощаться нашей кашей наступающей ночью. полевики – круглые как мячики? хозяева трав? женщины ветра? их дети – голые – цвета земли? утром многие мисочки оказывались пусты. мы ликовали. возможно кашу съедали ежики. мы знали что никогда не сможем быть в этом уверены – и ликовали еще больше.

оленьки

мы вернемся в город где жили прежде – где на крышах больших домов – облмузея и мэрии – сидят наши любовницы в античных платьях – с венками и лирами – босиком. они приезжали с августовских дач и бежали на нашу ночную работу – находили нас везде. мы грязные. – говорили они. – мы грязные как свиньи. ничего. – задыхались мы и рвали с их изуродованных комарами ног зазелененные пыльные шорты. счастливые ольги ругались матом. ольги и правда ведь были грязные – такие противные – дорогие – кричали на всю комнату – пахли – кидались ртами – подставлялись и поворачивались – глотали и хлюпали – молчали курили – потирали ноги – шатаясь брели в туалет – возвращались ложились прикрывали глаза. но мы забирали в кулак их скользкие волосы и дергали посильнее. они ойкали – и все сначала. с каждым пихом поминали господа – твердили: о боже. и бог посылал нам новые силы. он нас тогда не карал. мы знали что кроме нас оленьки водили дружбу с усатыми личностями из союза архитекторов. кое-кто из этих личностей реставрировал большие дома. красивые высокие ольги – попавшие на важные крыши города – под шортами имели невероятные шары волос: эти причудливо крученные летние бороды оленьки раздвигали пальцами – чтобы мы не загнали их внутрь. и мы пойдем грозить пальцем каменным оленькам – покажем бутылку из-под полы пальто. их полные ноги облеплены снегом. декабрь сжимает горло. делает горлышком – твердым и узким. надувшись из той бутылки – прижмемся к стенам и подождем – может быть новенькие вазоны стоящие рядом с ольгами качнутся и свалятся нам на головы. может быть в теплом декабрьском ветре у ольги отвалится лира или стопа.

сюдан и кохтало

сердце и судьба. ударение на первом слоге. в песнях звучащих на финских танцплощадках – маленьких и больших – эти два слова живут в каждой строчке. нередко к этой неразлучной паре добавляется сатумаа – страна сказок. все остальные – служебные слова.

три бабочки под стеклом

три одинаковые бабочки – одна под другой – нарисованные – а лучше вышитые на сером холсте – вставленные в узкую рамку – должны висеть в каждом доме если хозяева – семейные люди. у нас они есть – и на свадьбу лучшим друзьям мы всегда приносим именно этот подарок. эти бабочки придумались как-то сами собой. жена вышивала бабочек – а я сказал: вышей трех – так надо. первая бабочка – я. вторая – ты. третья бабочка – это смерть. а потом уж три бабочки под стеклом стали нашим регулярным подарком на свадьбы хорошим людям. женитьба всегда союз троих. люди сплетаются друг с другом по-разному. но если они женаты – то смерть становится с ними рядом, садится на третий стул. это главная черта женатости – отличающая ее от всех других человеческих отношений. мы женимся – значит решаем что конец нашей близости будет положен только смертью. поэтому смерть – вот она: глинтвейн варит вместе с нами, потом гуляет в парке урицкого. это хорошо – это правильно – три бабочки одинаковы и не бывают друг без друга. женившись мы оба предлагаем смерти взять нас под руки и начинаем сильно отличаться от тех кто не замужем и не женат. жить можно по-всякому – или вообще разойтись – тогда третья бабочка исчезнет. а пока женаты – бабочек три. это действительно хорошо. очень верно. третью бабочку нельзя забыть – это будет оскорблением смерти.

скелет ежика

о ежике мы думали так: вряд ли у него есть позвоночник. хотя если рассуждать научно – позвоночник обязательно должен быть. ведь даже у змеи и рыбы есть позвоночник. а еж – млекопитающее – а значит почти что обезьяна и человек. но как его себе представить? вот череп у ежика точно есть – есть кости четырех лапок. а все остальное – просто пузырь с внутренностями, состоящими из мягких тканей. костное основание черепа постепенно переходит в мякоть мышц – то же самое происходит и с лапами. таким образом у ежика пять основных костей – и если нарисовать его скелет то выйдет очень забавно: череп с глазным отверстием – внизу четыре маленькие конечности – всё соединяется пустотой. не может такого быть. – скажет нам профессор зоологии. но мы обругаем его свиньей. мы тоже профессора в своем деле и не можем себе представить другие кости в теле нашего колючего друга.

это лишнее

гуляем мы гуляем после работы вечером за ручку по улицам и скверам – забредаем во дворик университета – и вот принимаемся целоваться. это хорошее дело – и девушка смешная – нам нравится. помаду ее мы всю съели. оба горим и стукаемся зубами – надуваем слюнные пузыри. думаем: ладно – пошли в развалившийся дом – там нацелуемся вдоволь. по сносимой улице тельмана идем осторожно. одни рытвины – до утренней смены цепенеют гусеничные машины – люки открыты. лезем в знакомую развалину на второй этаж – осторожно чтобы не убиться – целуемся снова – приподнимаем подруге кофточку. это лишнее. – говорит она. почему это лишнее? – удивляемся мы. – скажешь тоже. теплая кофта завернута под ключицы. неожиданно большая грудь – с неожиданно крошечными сосками – глазами густеры – покрывается уличным холодом. светлые брюки – светлый замок. светлые трусики – светлый ворох. светлая попа – в середине мы. конечно все это лишнее. сквозь бывшие окна гуляет ветер. большой коричневый город вокруг нас гудит. мы в самом его разрушаемом сердце. уставшая за день ее спина – в брызгах. брошенный в угол наш носовой платок. лишнее – безусловно.

избирательный участок № 304

избирательный участок № 304 – стрелка-фанерка которой мы машем над ржавым мангалом – очень скоро будут готовы куриные глупые шашлыки. деревянный мусор с участка мы весь спалили – а ее оставили – нужно ведь чем-то махать – разгонять роскошный хрустящий дым. по холму за дровами в орешник спускаться не хочется. а в овраге сидит змея – и мы там вообще убьемся. у соседей с массива щепки таскать неудобно – к тому же сейчас все соседи сами в перчатках и кепках повсюду трудятся. они трудятся – мы дымим – размахиваем ‘избирательным участком’. а во время завтрашнего мангала мы пожалуй отдерем от нашего сарая парочку не очень нужных досок. или от туалета – если не побрезгуем. а чего брезговать? – не от дыры же. спалим наверно и эту красную фанерку с белыми стертыми буквами. если только не решим увезти с собой в городскую квартиру – на память об этом лете.

танго пеларгония

неизвестно как попавшая на веранду нашего дома в нолинске пластинка с финскими танго 60-х годов называется ‘танго пеларгония’. есть там и такая же песня. автор и исполнитель – кари куува. мы думаем он хороший человек. пеларгония – это герань. нам это давно известно. мы не выучили финский язык – и теперь пытаемся представить: герань – при чем она здесь? мелодия нам очень нравится. на веранде просторно: три велосипеда – электроточило – ископаемый велотренажер с оттиском ‘22 р’ – электропропеллер – стол стулья – и груды книг – проигрыватель и пластинки. вероятно кари куува с геранью пляшет – вспоминая своих любимых. а как же иначе – если не именно так?

колюня

на улице гагарина мы встретили колюню. давненько мы не виделись. вы живы? – спросил колюня и протянул нам руку. ничего себе приветствие. – подумали мы и ответили скорчив страшные рожи. – нет колюня – мы давно умерли – и теперь пришли за тобой.

втроем

мы плывем на резиновой лодке втроем. я капитан – а они пьяные. сам я тоже пьяный – и может быть больше чем они. по берегам везде дачи. август – садится солнце. нам тесно – смешно. мы горланим песни – едим огурцы с подноса и запиваем пивом. с берегов на нас смотрят нетрезвые женщины в вечернем дыму – их обнимают нетрезвые мужчины. я пытаюсь причалить к красивому месту – привстаю – хватаюсь за кусты – неудачно – падаю в воду – моя команда смеется – над мокрым капитаном. я тоже смеюсь. протягиваю им удостоверение и часы. мы летние. летние. боже мой как грустно.

ёбана мать

помните анекдот? – кстати наш любимый. в югославии во время войны с фашистами партизаны из сопротивления тито глубокой ночью стучатся в какой-то дом и громко кричат – открывай ёбана мать! открывай ёбана мать! двери открывает старушка. они хватают ее за руки: ёбана мать – ты? старушка кивает. партизаны всхлипывают: мужайся – ёбана убили. ну нет – мы тогда просто рухнули на пол от полунервного хохота – когда услышали эту печальную историю в перемышле от каких-то собутыльников с украины. они же еще добавили – с сочувствием глядя на наши корчи: ну что ж тут сделаешь! – такие у них имена… мы были в то время бездомными семнадцатилетними студентами – учили в частности сербохорватский язык – от тех нежнейших балканских стран сходили с ума – тамошние имена и географию пели как музыку – перебирали как четки. попав на ближайшие каникулы в дом к родителям мы как-то не удержали радости и рассказали про убитого ёбана своей десятилетней сестренке марине. она ничего не поняла – особенно после наших объяснений. но поразилась возможности легко и безнаказанно сматериться – даже хихикнула от удовольствия. не рассказывай маме. – добавили мы. через день или через несколько входим на кухню и видим как марина с хитрой рожей рассказывает моющей посуду маме слово в слово анекдот про партизан. мама с интересом слушает – кивает головой – уже приготовилась улыбаться. мы пришли поздно – марина глотнула побольше воздуха заколотила кулаком по кухонному столу и заорала восторженно: открывай ёбана мать! открывай ёбана мать!.. кричала бы и дольше. мама с перепуганным зверским лицом подлетела к марине и принялась хлестать ее по губам мокрой тряпкой. марина отбивалась и орала что подожди дослушай. мы опять оказались на полу – в лужах хохота. мама смотрела на нас и недоумевала еще больше. марина визжала и пыталась продолжать рассказ. опять упомянулся ёбан. мама стала трепать сестренку за волосы – и как нам тогда показалось колотить головой об стол. но анекдот марина закончила. мама ее отпустила – вся очень растерянная красная непонимающая что происходит. тогда марина разревелась – правда с победным нисколько не обиженным видом. зачем ты меня избила? – сыпала слезами сестренка. – это же анекдот – это же такое имя – ёбана мать это же мать ёбана… (мама неуверенно замахнулась тряпкой.) это же мне денис рассказал… ты бы тоже была ёбана мать если бы его звали ёбан.

злющие клещи и рита

на второе лето нашей семейной жизни мы с ритой ездили к родителям моего отца – под белую холуницу в деревню пеньба – кажется на пару недель. нестарые тогда старики весело рассматривали мою двадцатилетнюю жену – красивую худенькую – на полторы головы меня ниже – в сером сарафане – с брекетами на зубах – студентку бессмысленного отделения психологии. они друг с другом еще не виделись. на нашей свадьбе не было гостей. холуница не так далеко от нолинска – но я и рита жили тогда в другом городе. бабушка угощала нас рыбными котлетами и морсом – а дед крепленым вином и водкой. мы ели и пили – не теряя сил. дед тоже бойко опрокидывал рюмки – и приговаривал весело: мы скоро помрем. бабушка смеясь заметила: я думаю ты помрешь сегодня. когда это ты последний раз столько пил? они смотрели на риту ласково – а на меня сурово. мне казалось – они осуждают меня за то что я мог тронуть такую птичку такого ребенка – (и до сих пор продолжаю наверное трогать). они не верили хорошему блеску ритиных глаз – они не знали какая она бывает. после обеда мы гуляли в окрестностях пеньбы – сидели на траве – дед тоже был с нами – водил риту под руку и рассказывал ей про то как строил воткинскую гэс. а к вечеру топилась баня. но мы не могли дольше ждать. бабушка с дедом ходили за нами по пятам – поэтому я взял риту за руку и потащил ее в баню – объявив что нам нужно осмотреть друг друга – вдруг прицепились клещи. дед сказал: какие еще клещи?.. а рита сказала: злющие. в узком предбаннике я трогал – свою смешную риту – все что на ней было двумя движениями скатав на живот. рита твердила: мой сладкий мой милый. я наставил ей синяков. каждой капелькой пота риты я мог бы тогда умыться – напиться и досыта и допьяна.