Текст книги "Чаша бессмертия"

Автор книги: Дэниел Уолмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– И, клянусь Кромом, ничуть не жалею об этом! – отозвался Конан. – Если мне снова встретится тот вендиец, я непременно обниму его и отсыплю груду монет. Даже подружка его из голубого кувшина кажется мне симпатичной!

– Если б ты видел, как подружились с ней дети, – улыбнулся Шумри. – Пока этот южный странник жил у нас, Илоис пребывала почти в постоянном ужасе, потому что они брали кобру в руки – кажется, ее звали Чейя – носили на шее, поили козьим молоком, за которым специально плавали в селение… Она выполняла их команды, как дрессированный пес. Под конец и сама Илоис привыкла к ней и уверяла, что ничего красивее узора на ее спине – черного на синем – никогда не встречала… Да, он был очень славный, тот вендиец. Не зря же именно его слово привело тебя к нам.

Шумри замолчал. Не отрываясь смотрел он на небо, ставшее уже ярко-розовым, на зубцы скал на востоке, чьи профили золотились под лучами встающего солнца… Возможно, он снова слышал свою музыку.

От яркости и сияния небесных красок у Конана устали глаза, и он опустил их. И вовремя! На противоположной гряде скал он заметил что-то шевелящееся, напоминающее медленно и беззвучно катящиеся камни. Но то были не камни, а люди, в кожаных плащах и наплечниках, цепочкой спускающиеся с вершины гребня. Впереди всех мелькала узкая спина собаки, низко пригнувшей голову и распрямившей хвост.

– Клянусь Кромом! Вот и они, наконец! – воскликнул киммериец. – Вот и верные псы Кайсса!..

Шумри не сразу вышел из созерцания и вслушивания. Переход от рассветной музыки к цепочке крадущихся убийц был для него слишком резким.

– Да-да… – пробормотал он. – Да… это они. Теперь я пойду, Конан. Тебе же лучше передвинуться за этот выступ, вот так. Теперь тебя снизу невозможно будет заметить.

Скальные выступы с боков и сверху образовывали что-то вроде ниши или логова. Дно было покрыто охапкой мягкой сухой травы. Видимо, Шумри не раз забирался сюда и проводил время в одиночестве.

– Да, – заметив его взгляд, кивнул немедиец. – Я часто сижу здесь один, иногда провожу целые ночи. Это самое заветное мое место, где я чувствую себя одним целым со всем миром вокруг меня. Одновременно чувствую себя песчинкой и горой, звуком и мелодией сфер, каплей и океаном… Впрочем, сейчас это не важно. Ты отлично выспишься здесь, Конан. Только не вздумай спускаться вниз без меня. Я вернусь, как только все будет спокойно.

– Но я не хочу здесь сидеть, как кролик в норе! – воспротивился киммериец. – Не забывай, что мой меч при мне!

– При тебе один только меч, при них же – десятка два отравленных кинжалов, – возразил Шумри. – Даже если ты убьешь половину, прежде чем погибнешь сам, что это изменит?

– Почему ты думаешь, что кинжалы отравленные?

– Потому что ни мечей, ни луков при них нет. Видимо, чтобы не производить лишнего шума. Они надеются застать тебя врасплох, напасть на спящего. Нет ничего лучше отравленных кинжалов для этой цели. Но ты не беспокоися, я наведу их на ложный след. Озеро под скалой имеет протоку, соединяющую его с рекой. Я скажу, что ты уплыл вниз по течению, взяв нашу лодку.

– И все-таки я не могу, не могу сидеть просто так!.. – Конан скрипнул зубами и ударил кулаком по камню.

– Ты будешь сидеть здесь, – сказал Шумри. – Если не хочешь погубить мою семью.

Киммериец отвернулся и выругался, но беззвучно, одними губами.

– Прости, но я должен спешить. Постарайся заснуть, тогда время пройдет быстрее. Мне хотелось бы спровадить этих ищеек до тех пор, пока Илоис еще не вернулась…

Глава третья

Сон, как всегда бывает на восходе и закате, был спутанным, поверхностным и тревожным. Конан боролся с неведомыми противниками, бесформенными и вязкими, падавшими на него со всех сторон, словно уплотнившиеся до предела сгустки болотного тумана. У них не было голосов и не было лиц, и он задыхался от исходившего от них тухлого запаха… От ударов его меча нападавшие дробились на куски, все более мелкие, но куски эти продолжали двигаться и засыпать его со всех сторон, залепляя глаза и ноздри, теплой слизью стягивая размах рук… Нехватка воздуха становилась все мучительней, струйки пота текли по его лбу и вискам, перемешиваясь с липкой влагой отвратительных, назойливо-неутомимых существ… От вязкой муки удушья Конан проснулся.

Во сне он выкатился из-под защиты каменного навеса, и высокое солнце светило ему прямо в лицо, своими жаркими прикосновениями вызывая, должно быть, мучительные кошмары. Помотав тяжелой головой и разлепив глаза, киммериец приподнялся. В двух шагах от него сидел Шумри. Он казался очень усталым.

– Ты беспокойно спал, – сказал немедиец. – Должно быть, виной тому слишком жаркое солнце. Я не решился разбудить тебя, так как тебе нужно набраться побольше сил перед сегодняшним днем.

– Все… все нормально? – спросил киммериец, морщась от душной головной боли. – Где солдаты?

– Солдаты ушли с острова, – ответил Шумри. – Они облазили его весь, а уезжая, взяли с собой детей.

– Детей?! – не поверил своим ушам Конан. – О, Кром!

Шумри кивнул. Лицо его было спокойным, только осунувшимся и потухшим.

– Их предводитель сказал, что не верит мне. Он тряс перед моим носом королевским приказом о твоем аресте и орал, что поймает тебя во что бы то ни стало. Детей, он сказал, он взял в залог, и отпустит их, как только ты окажешься – с моей помощью – в его руках.

– Проклятый Кайсс! Чтоб ему провалиться заживо в обитель Нергала!

– Они называли его Баврод. Среди них не было человека по имени Кайсс.

– Значит, этот Баврод – самый преданный и хитроумный из его псов! Пойдем! – Конан рывком вскочил на ноги и шагнул к краю обрыва.

– Постой! – Шумри удержал его от спуска вниз, – Сейчас нам необязательно лезть по вертикальной скале и брести через озеро. И бежать сломя голову тоже незачем, Баврод дал мне три дня на раздумья.

Он повел киммерийца обходным путем, не таким крутым и отвесным. Конан рвался вперед, то и дело наступал ему на пятки и подталкивал в спину, так что пару раз они чуть не скатились с осыпи.

Когда показалась хижина, Конан невольно замедлил шаг.

– А… как Илоис? – спросил он. – Она сейчас там?

– Илоис, к счастью, вернулась поздним утром, совсем недавно, – отозвался Шумри. – Роды оказались неожиданно долгими. Благодарение Митре, самое страшное совершилось не на ее глазах.

Не доходя пяти шагов до травяной занавески, заменявшей двери, Конан остановился. Он не мог заставить себя войти в дом и встретиться с глазами женщины, чьих детей по его вине увели наемные убийцы.

Но Илоис, заслышав их слова, вышла из хижины сама. Она была бледнее, чем обычно, и бессонная ночь наложила синие круги под ее прозрачными, как дымчатый хрусталь, глазами. Приветливо кивнув Конану, она сказала:

– Ну и трудные же оказались роды! Никогда прежде не бывало такого, с тех пор как мы живем здесь. Бедная женщина ужасно кричала и никак не могла разродиться. И я ничем не могла ей помочь. Еще когда плыла в лодке, стало тревожно от нависшей вокруг тишины. Ни детского смеха, ни перебранок соседей… Пока добралась до селения вверх по течению, откуда прилетала птица, тревога совсем обессилила и подавила меня. Ничем не могла помочь этой несчастной! Едва удерживалась, чтобы не кричать вместе с ней, не понимая сама, отчего мне так тяжко.

– Прости меня, Илоис, – выдавил из себя Конан. – И ты прости, Шумри. Я навлек беду на ваш дом, сам того не желая. Но клянусь жизнью своей, она будет недолгой. Совсем скоро вы обнимете ваших детей.

– Зайди в дом, Конан, – предложил Шумри. – Ты, должно быть, голоден.

– Неужели ты можешь говорить сейчас о еде?!

– Говорить о ней, может быть, и не стоит, но неужели ты думаешь, что я отпущу вас отсюда, как следует не накормив?.. – спросила Илоис и решительно потянула его за собой в хижину.

Конан молча повиновался. Когда с внушительной порцией овощей было покончено, он спросил у хозяина дома:

– Ты собираешься идти к Бавроду вместе со мной?

– А как же иначе? – удивился тот.

– Мне кажется, это не совсем разумно.

– Может быть, это вовсе безумно, – отозвался Шумри. – Но это мои дети. К тому же у меня не будет возможности помочь тебе, если я останусь на острове.

– Неужели ты думаешь, что мы останемся здесь и затаимся, как мыши в норе?.. – вступила в разговор Илоис.

Конан бросил на нее короткий взгляд, но ничего не ответил. Он насупился и опустил глаза, принимая решение. Отправиться к наемникам вместе с друзьями имело бы смысл, если б они хоть как-то могли ему помочь! Но шансов на это нет. Ни единого. Напротив, все это может осложнить и без того безнадежную и глухую ситуацию, в которой он увяз, словно чугунное ядро в болоте… У него было достаточно времени изучить хитроумный нрав юного барона Кайсса. Судя по всему, его преданный пес Баврод из той же породы. Увидев его вместе с Шумри, он сразу поймет, что тот помогал ему прятаться. Он может схватить и его, и Илоис как пособников чернокнижника, размахивая указом короля. С этого негодяя станется!.. Шумри необходимо убедить остаться на острове. Но вот как?.. Старый его приятель был скорее покладистым, чем упрямым, но вряд ли он сохранит уступчивость и здравый смысл, когда дело касается ребятишек, находящихся сейчас в лапах дюжины наемников с отравленными лезвиями…

– Ты, кажется, сказал, что Баврод дал три дня на размышления и можно не торопиться?. – спросил он, наконец, прервав затянувшееся молчание,

Шумри кивнул.

– Тогда я хотел бы побыть немного в одиночестве, если ты не возражаешь! Нужно обмозговать кое-что, а голова моя лучше всего работает, когда я совсем один. Пойду, прогуляюсь немного. Я скоро вернусь, и мы отправимся!

* * *

– Как ты думаешь, что он имел в виду, говоря слово «скоро»? – спросил у жены Шумри, когда прогулка друга стала ему казаться чрезмерно затянувшейся.

– Мне кажется, в данном случае слово «скоро» означало «никогда»… – откликнулась, не глядя на него, Илоис.

Она сжалась на циновке, обхватив руками плечи, так, словно в хижине было очень холодно.

– О, Кром! Я должен был бы сразу догадаться. Этот киммерийский бродяга обвел меня вокруг пальца, словно маленького ребенка…

Им нетрудно было убедиться в правильности своего предположения, стоило лишь добраться до берега. Вместо деревянной лодки, на которой накануне приплыл сюда Конан, на песке был лишь свежий след от ее днища.

Глава четвертая

Баврод, приготовившийся было к долгой и изнурительной охоте на варвара, славящегося своей фантастической силой, сообразительностью и везением, был безмерно удивлен тем, с какой легкостью добыча упала к нему в руки. Конан пришел сам, демонстративно швырнув наемнику под ноги свой меч и потребовав, чтобы тот немедленно отпустил детей.

Кушит, видевший киммерийца впервые, долго с удовольствием рассматривал свою добычу, переводя глаза с желтыми, как старая слоновая кость, белками с могучего торса на перевитую мускулами шею и презрительно усмехающееся лицо со светлыми рубцами шрамов. Затем смачно расхохотался, колыхая жировыми складками на животе.

– Вот порадуется юный барон Кайсс! Этот дергающийся от ненависти юнец предупреждал меня, что справиться с тобой нелегко, что кроме силы буйвола ты используешь еще и приемчики магии!.. Он предупреждал, что я потеряю половину, а то и больше своих ребят, прежде чем мы сумеем скрутить тебя. И что же? Они не получили ни одной царапины, моя славные мальчики, а ты уже мой! Неужели жизни двух крохотных оборвышей так много значат?.. Видимо, сам Нергал надоумил меня прихватить их с собой, за что его ждет хорошая жертва!

– Прекрати трясти своим жиром и кудахтать! – перебил его Конан. – Немедленно отпусти детей и можешь делать со мной все, что хочешь. Все, что сможешь, – прибавил он, чуть усмехнувшись.

Баврод подал еле заметный знак движением правой брови, и четверо его солдат тут же вцепились в плечи варвара. Конан, взревев, взмахнул руками, и все они попадали наземь. Но тут же навалилось еще трое. Мешая друг другу, осыпая его проклятиями и ударами, они все же набросили ему на запястья железную цепь и затянули ее.

– Больше не бить! – приказал Баврод увлекшимся стражникам. – За живого врага Кайсс обещал мне заплатить в два раза больше! Значит, и вам перепадет больше, олухи. Если враг превратится в бесчувственный труп, убитый не твоими руками, исчезнет вся сладость мести, это я по себе знаю!

– Отпусти детей!.. – прохрипел Конан, слизывая кровь с разбитых губ. – Я хочу видеть, как они уйдут на свободу.

– Отпустить детей? Как бы не так! Я продам их на невольничьей ярмарке в Кордаве. За мальчишку, конечно, мне много не дадут, слишком мал и тощ, но зато девчонка должна понравиться перекупщикам из Иранистана. Через каких-нибудь пять лет она уже вполне сможет украсить гарем тамошнего вельможи! Неужели ты, тупой варвар, всерьез надеялся, что я выпущу из своих рук хоть что-нибудь, что может принести мне прибыль?.. Кайсс говорил, что ты хитер и сообразителен, а ты просто дубина! К тому же отец их прятал тебя, укрывал преступника и чернокнижника, которого приказал арестовать сам король. Если ты еще вякнешь по поводу детей, я прикажу продать в рабство и его тоже, и жену его! Ты этого хочешь?..

– Будь ты проклят, выродок! – взревел Конан, напрягая мышцы.

Ярость удесятерила его силы, и, кто знает, возможно, он разнес бы до основания глиняную хижину, где остановился Баврод, вместе со всеми ее обитателями, если б один из солдат, подскочивший сзади, не ударил его изо всех сил по голове дубинкой…

* * *

Голова раскалывалась и горела, словно была опущена в кипяток. Слабое прохладное дуновение касалось кожи на его лбу и слегка усмиряло боль и жар. Но оно было таким маленьким, едва ощутимым… Посильнее бы!

Конан застонал и открыл глаза. В первое мгновение он ничего не увидел – настолько темно было в помещении, вернее, в лачуге, воняющей навозом и гнилой травой, куда он был брошен на жесткий пол. Стягивающий холод в запястьях указывал на цепи. Раскалывающаяся и пылающая голова свидетельствовала, что он еще жив, еще не провалился в царство серых теней, где болеть и раскалываться нечему…

– Он открыл глаза! – прозвенел над ним детский голосок, показавшийся ему знакомым. – Он жив!

Глаза привыкли к темноте, и Конан смог различить склонившееся над ним личико девочки. Рыжие волосы, пахнущие травой, молоком и шерстью, щекотали ему виски и щеки. Серьезно и прилежно выпятив губы, девочка дула ему на лоб.

– Посильнее, – пробормотал Конан. – Дуй изо всех сил… Странно, если этот скот не раскроил мне череп…

– Твой череп цел, – сообщила она. – Но ты так долго не шевелился и не разговаривал. Мы боялись, что ты умер.

– Ну, нет! Не дождутся они, что я подохну так быстро!..

Конан с трудом принял сидячее положение, опершись, затылком и спиной о стену, и огляделся вокруг. По-видимому, его и детей бросили в деревенский сарай, где раньше держали коз, либо хранили сено. Чтобы исключить возможность побега, окна были заколочены толстыми досками. Сквозь щели в них пробивались узкие лезвия света, позволявшие разглядеть стены, пол с двумя жалкими охапками травы и съежившихся детишек. Плечи их казались чрезмерно узкими, а позы неестественными, и Конан не сразу сообразил, что это оттого, что руки их скручены за спиной.

– Проклятие!.. Эти скоты связали вас!

– Я очень покусал их, – объяснил Волчок.

– А я расцарапала! – добавила Рыжик с гордостью. – Нам очень не хотелось залезать в этот темный сарай. Им не так-то легко было справиться с нами!

Зеленые ее глазенки посверкивали с вызовом, взлохмаченные мягкие волосы окружали голову, словно рыжий дым. Многочисленные ссадины и синяки на их лицах говорили, что озверевшие наемники не церемонились.

Конан скрипнул зубами. Проклятие!.. Что там говорила Иглл? Он пожалеет, что отказался от их дара, через три дня?.. Она ошиблась, дочка безвольного книжника и внучка Нергала, но ошиблась только в сроках.

Прошло дважды по три дня, и он готов дать отсечь себе правую руку, лишь бы вернуть, хотя бы ненадолго, снадобье на свои щеки. Уж тогда бы этот красавчик Кайсс поплясал у него на пару со своим кушитским выродком!.. Правда, если б его не намазали этой вонючей дрянью изначально, он и вовсе не оказался бы здесь, связанный и униженный…

– Не скрипи так зубами! – попросила девочка. – Очень страшно…

Но брата ее, похоже, заинтересовали звуки, издаваемые варваром. Он придвинулся к нему, не обращая внимания на гримасу бессильной ярости, исказившую и без того далеко не кроткое лицо.

– Покажи зубы! – строго велел он.

Конан не мог не усмехнуться. Он приподнял, словно оскалившаяся собака, разбитую верхнюю губу. – Доволен?..

– Они крепкие? – деловито осведомился мальчик.

– Попробуй!

Ребенок довернулся спиной и выставил худые руки, безжалостно скрученные веревкой.

– Тогда перегрызи ее!

Несмотря на всю крепость резцов варвара, это оказалось нелегкой задачей. Веревка была жесткой и прочной, словно вязали не шестилетнего ребенка, но матерого преступника. Клочья пеньки забивали рот, и приходилось то и дело отплевываться… Наконец путы лопнули, и Волчок, счастливо рассмеявшись, взмахнул освобожденными руками.

– Тебе пришла в голову неплохая идея, малыш! Теперь давай ты! – кивнул Конан девочке.

Но мальчик решительно помотал головой.

– Нет! Я это сделаю. Мои зубы крепче твоих. Я уже начал, пока тебя не было, но без рук неудобно.

И действительно, с путами на руках сестренки, фыркая и урча от напряжения, он справился намного быстрее. Рыжик зазвенела бубенцовым смехом, взмахнула волосами, и они принялись скакать, кувыркаться и бороться друг с другом, словно вырвавшиеся на волю зверята. Со стен и потолка посыпалась сухая глина.

– А ну, тише! – прикрикнул Конан на ошалевших от свободы, весьма, впрочем, неполной, детей. – Хотите, чтобы охранники за дверью услышали и скрутили вас снова?

Дети с большой неохотой угомонились. Распиравшая их изнутри радостная энергия заставляла вертеть шеями и подскакивать на месте.

– Если б ты еще мог перегрызть мои цепи! – пошутил, вздохнув, варвар.

– Я попробую! – Мальчик метнулся к нему и прихватил зубами одно из железных звеньев.

– Я пошутил, дурачок! Даже тебе это не по зубам! Брось, а то сломаешь свои драгоценные клыки!..

Упрямо помотав головой, мальчик принимался перетирать железо снова и снова, но, в конце концов, отступился, обессилев. Рыжик обняла его за плечи и отвела вглубь хижины, где они принялись оживленно шептаться. До Конана доносились отдельные возгласы. «Нет!.. Не смей!.. Не надо!..» – сердито бубнил Волчок, а сестра втолковывала ему: «По-другому нельзя!.. Придется!»

– Эй! О чем вы там спорите? – окликнул детей киммериец.

Девочка подошла к нему. В лице ее была нерешительность, и зеленые пытливые глаза выдавали душевные колебания.

– Мы знаем, как выбраться отсюда, – сказала она. – Сначала выберемся мы с братом, а потом поможем бежать тебе.

– Что же вы медлите? – спросил Конан, и не думая принимать слова рыжей пигалицы всерьез. – Это же замечательно!

– Да, но… – Девочка замялась. – Для этого нам нужно будет сперва кое-что сделать. С самими собой…

– Не надо! Замолчи! – крикнул мальчик, но сестра лишь махнула в его сторону рукой и продолжала, напряженно вглядываясь в невозмутимое лицо варвара:

– Ты должен обещать нам, что никому-никому не расскажешь о том, что увидел. И еще ты должен обещать, что не испугаешься.

Конан расхохотался. Мысль о тон, что эти крохи всерьез рассчитывают напугать его, искренне его развеселила.

– Не смейся! – строго прикрикнула на него девочка. – Не смей смеяться, но поклянись, что не проболтаешься и не будешь бояться. А если и испугаешься, то не пикнешь.

– Клянусь! – весело воскликнул он, – Клянусь Кромом, Митрой и Нергалом, что не проболтаюсь и не испугаюсь. А если испугаюсь, то не до смерти, и вам не придется возиться с моим холодеющим трупом.

– Ну, смотри! Не говори потом, что тебя не предупреждали. Лучше бы тебе, конечно, зажмуриться, но я знаю, ты все равно будешь подглядывать.

Девочка отошла от него и отвернулась к стене хижины.

– Я первый! – воскликнул Волчок. – Если он и швырнет чем-нибудь, пусть это попадет в меня.

– Он не швырнет, у него скованы руки, – резонно возразила сестра. – Мы сделаем это вместе.

– Ну, тогда плюнет! – не сдавался мальчик.

Легонько шлепнув его по затылку, сестра отвела его голову к стене и подняла руки. То, что произошло следом за этим, показалось Конану ожившим сновидением. Дети приподнялись на цыпочки и потянулись ладонями, так, словно пытались сорвать что-то невидимое высоко над их головами. Их спины прогнулись, подбородки задрались вверх. Судорога затрясла их худенькие тела от основания шеи до колен и обратно. Быстрыми движениями они скинули с себя одежду и снова вытянулись, но не голые тела заблестели в полумраке. Нет, вместо бледной кожи было что-то темное и пушистое. Оба они одновременно упали на четвереньки. Круглые мордашки вытянулись вперед, заострились и покрылись шерстью. Не мальчик и девочка шести-семи лет, но волчонок со вздыбленной на хребте темно-песочной шкурой и ярко-рыжая кошка стояли у стены, переминаясь с лапы на лапу и теребя ткань сброшенных одежонок.

Не взглянув в сторону онемевшего киммерийца ни разу, звери принялись рыть землю в самом дальнем и темном углу хижины. Точнее, рыл волчонок, стремительно и размашисто взмахивая широкими лапами, а кошка лишь помогала ему, отгребая в сторону вывороченные комья земли. Все это происходило в почти полном молчании, прерываемом лишь рабочим поскуливанием и урчанием.

Вскоре серый звереныш уже до половины скрылся в вырытом проходе, а еще через недолгое время из ямы торчал лишь его хвост, прямой и пушистый, подрагивающий от напряжения. Сестра его в кошачьем обличье ухватила хвост двумя лапами и потянула на себя. Волчонок, пятясь задом, вылез обратно и основательно отряхнулся. Песчинки и комья полетели во все стороны, обсыпав киммерийца земляным дождем. Кошка также отряхнулась, но гораздо более грациозно. Мгновение спустя – Конан не успел заметить и осознать, как именно и в какой последовательности это произошло, – перед ним стояла пара голых малышей, торопливо натягивающих на узкие плечи и бедра свою одежонку. Киммериец откинулся навзничь и присвистнул, не найдя слов.

– Вот видишь, он не плюнул, – наставительно заметила девочка брату. – И не лишился чувств, и не заорал, и даже не особенно побледнел.

– Ты все-таки не подходи к нему близко, – буркнул подозрительный Волчок. – Держись все время возле меня.

– Ерунда! – Девочка подошла к варвару и присела у его ног. – Не будь таким трусливым! Разве ты не видишь; он ничего нам не сделает. Он даже улыбается.

– Я улыбаюсь, – подтвердил Конан. – Я даже могу рассмеяться: ха-ха-ха…

Интонация варвара не понравилась ей.

– Ты же обещал, что не испугаешься! – укорила она его. – И уж тем более не разозлишься. Если б мы знали другой выход отсюда, разве бы мы стали делать это при тебе? Ты думаешь, нам очень хотелось раскрывать, что мы из рода хэйкку?..

– Кто-кто? – переспросил киммериец,

– Ну, хэйкку! Разве ты никогда о таких не слышал?

– Никогда.

– Ну, тогда я расскажу тебе! – Девочка оживилась и придвинулась ближе. – Время еще есть. Когда зайдет солнце, мы выползем отсюда и незаметно проберемся к реке. Но потом мы вернемся и придумаем что-нибудь, чтобы ты мог уйти тоже. Пока солнце не село, я расскажу тебе…

Она взмахнула ладошками, но тут же заметила, что они выпачканы землей. Высунув язык, она стала было вылизывать руку, но, скосив глаза на Конана, оставила это занятие и в некотором замешательстве вытерла ладони об одежду.

– Слушай же! – В ее зеленых глазах замерцали таинственные огоньки, похожие на точки свечей в глубине темной комнаты. – Это ничего, что ты не знаешь о хэйкку. Я и сама о них долго не знала, пока одна добрая женщина не рассказала мне… Мои родители были простыми людьми, они пасли коз и охотились, они ничего не понимали в этом и ничего не могли мне рассказать… Я родилась далеко отсюда, где-то там. – Девочка неопределенно махнула рукой. – Не знаю, как называется это место, но там было гораздо холоднее, чем здесь. Лето было короткое, а зимой наметало много-много снега… Я не знала сперва, что я хэйкку… Однажды – я была тогда совсем маленькой и не умела ходить, и все время качалась в маленькой лодочке, привешенной к потолку, – я заглянула вниз и увидела, как на полу подо мной играют котята. Наша толстая серая кошка недавно родила их, пять или шесть штук… Они так весело гонялись друг за другом, кувыркались, толкались, кусались и царапались – понарошку, что мне захотелось поиграть с ними тоже. Я вывалилась из своей лодочки на пол, и они приняли меня в игру. Они резвились со мной так, словно я была их сестричка. Уже позже я узнала, что хэйкку обладают даром превращаться в зверя, но только в одного, если этого захотят… Но тогда я даже не заметила, что стала какой-то другой, я только очень обрадовалась, что котята не прогнали меня, а приняли в свою игру. О, мы так весело играли!.. А потом в комнату вошла женщина, родившая и кормившая меня, и закричала. Она увидела, что мягкая лодочка пуста. От ее крика я вся сжалась и тут же мне стало холодно, неуютно и больно. Я лежала на полу и снова была маленькой девочкой, человеком. Женщина подбежала ко мне, схватила и стала укачивать, прижимая к груди… Отчего-то я поняла тогда, хоть и была совсем маленькой, что играть с котятами мне нужно втайне, когда меня никто не сможет увидеть. И с тех пор я делала это только ночью, когда мои родители крепко спали и не могли видеть моих превращений. Котята, к счастью, отсыпались днем и ночью носились по полу. У меня стало две мамы теперь – женщина и серая кошка. Кошка была добрее, она никогда не кричала на меня, не шлепала, но только, если сердилась, тихонько кусала за ухо…

– Хороша же была мать, которая не ведала, что творит ее дитя по ночам, – заметил Конан. – Неужели она ни о чем не догадывалась?

– Кроме меня у нее были еще дети, – объяснила девочка. – Трое или четверо. Она не могла уследить за всеми. И потом, я вела себя очень осторожно, становилась кошкой лишь по ночам, не шумела и не мяукала… Потом котята подросли и куда-то подевались, и я загрустила. Но ненадолго. Вскоре у кошки появились новые. Потом еще и еще… И мне почти всегда было с кем играть. Но однажды наступили голодные времена… Лето выдалось сухое, и ничего не выросло, почти все козы и куры умерли, и зимой стало нечего есть. В нашей деревне все голодали, особенно дети. Ели кору деревьев, грызли кожаные ремни… Мне было легче всех. Ведь по ночам я тайком убегала из дому и… – девочка замялась, – …и добывала себе еду на окраине селения или в лесу. Не могу сказать, что это было приятно, но другого выхода не было. Я поэтому совсем не голодала, но мне не хотелось, чтобы от голода умерли мои родители и братья с сестрами. И я стала приносить им еду тоже. Приносила птиц и оставляла на крыльце. Мать находила их по утрам, морщилась, но все равно брала, ощипывала и варила на всех суп. Все было бы хорошо, но она проболталась об этом соседям. А те, наверное, позавидовали и сказали, что она знается со всякой нечистью, которая приносит ей из леса мертвых птиц. Об этом заговорила вся деревня… Мать перестала брать птиц с крыльца, но тогда их стали брать мои маленькие братья и сестры. Они ели их сырыми, ведь они всегда были голодны. Тогда мать с отцом решили выследить, кто подбрасывает им птиц, потому что не могли больше терпеть пересуды соседей. Да и боялись они, наверное, тоже. Ведь нечисть ничего не дает человеку даром. Может прийти однажды и потребовать страшной жертвы…

Однажды ночью они не легли спать, а затаились у окна. И увидели меня с птицей в зубах, когда я возвращалась из леса. Я не заподозрила ничего плохого. Я ничего не заметила и хотела, как всегда, положить еду на крыльцо, но мой отец выскочил из дверей и схватил меня. Я чуть не умерла от страха!.. Он был такой сильный, из рук его невозможно было вырваться. От страха я стала человеком. Когда моя мать увидела это, она закричала и закрыла лицо руками. Она упала на крыльцо и кричала… Отец сжал меня двумя руками и чуть не задушил. Руки его были ледяными и жесткими, как железо на морозе… В последний миг он ослабил свои руки и закричал, чтобы я убиралась из дому подальше, если хочу остаться живой…

Девочка помолчала и перевела дыхание. По телу ее прошла короткая волна дрожи. Видимо, воспоминания были очень ярки и осязаемы.

– Это было так страшно! И так горько, – вздохнув, пожаловалась она. – Ведь я не сделала никому ничего плохого. Я хотела только, чтобы они не умерли с голоду… Я снова встала на четыре лапы и побежала. Отец кричал, чтобы я убиралась из деревни тоже и никогда-никогда, даже случайно, не попадалась ему на глаза. А моя мать закрывала лицо руками, словно я была такой страшной, что она не могла на меня смотреть…

– Зато он в тебя не выстрелил! – подал голос Волчок.

– Да, – согласилась девочка. – И даже не ударил… Но я не знала, куда мне идти. Я бродила от одной деревни к другой, но всюду люди уже знали мою тайну. Знали, что я не такая, как все. Они гнали меня, швыряли палками и называли оборотнем и лесной нечистью… Наконец, одна старая женщина взяла меня к себе. Она была некрасивая и плохо одевалась и почти не ела. И жила совсем одна. Но она была добрая. И она знала много таких вещей, которых другие не знали. Она сказала мне, что никакой я не оборотень, а хэйкку, и это видно с первого взгляда, особенно в темноте. Оборотни не такие. Одни из них губят людей и пьют их кровь, или разрывают на куски тело. Другим тело ни к чему, они пожирают души, и это намного страшнее. Оборотни рождаются от женщин, которые веселились со злыми демонами. Также оборотнем можно стать по своему желанию – если заняться черной магией… А хэйкку – это совсем другое. Они не имеют никакого отношения к демонам или магии. Их называют еще – племя Зеленого Луча.

– Зеленый Луч?.. – переспросил киммериец. – Что-то я никогда о таком не слышал.

– Я тоже не слышала, пока эта добрая женщина не рассказала мне. Хэйкку рождаются у простых женщин, но обязательно на закате, в тот момент, когда солнце посылает на землю свой самый последний луч. И луч этот не простой, а ярко-зеленый. Так бывает очень редко, поэтому хэйкку нечасто можно встретить на земле, и люди путают их с оборотнями. Хэйкку умеют превращаться в зверя, который понравился им самым первым. А, кроме того, они понимают голоса всех зверей, птиц, рыб и деревьев. Они могут жить с людьми, могут жить в чаще леса, на вершине горы, в пещере, на краю болота. Когда хэйкку случайно встречают друг друга, они узнают своего с первого взгляда и очень радуются… Иногда собирается даже целая группа хэйкку, и тогда они уходят от всех. Забираются в самые глухие места и строят там свою деревню. Если человек случайно забредает в это селение, он ни о чем не догадывается и думает, что это самая обычная деревня. Но если ему понравится там и он будет просить остаться с ними – хэйкку ни за что не оставят его…