Текст книги "Чаша бессмертия"

Автор книги: Дэниел Уолмер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Глава десятая

Владелец баркаса, обещавший отвезти Конана в Аргос, отказался выходить в море, пока не кончится гроза. Пережидая ее в тесном трюме, Конан с двумя новообретенными друзьями и старым побратимом Шумри, раздевшись почти догола и разбросав мокрую одежду по полу, согревались пивом из очень кстати оказавшихся там бочонков. Немедиец то и дело поднимался па палубу и внимательно оглядывал берег, но все было спокойно. То ли солдаты также пережидали где-то небывалый для этих краев ливень, то ли охотились за сбежавшим преступником в иных местах.

– Но кто же все-таки метнул нож в моего старого приятеля Кайсса? – спросил Конан, переводя взгляд с Горги на Мейча и обратно. – Тебя, Шумри, в этом злодействе я подозревать не могу. Кто-то из вас двоих! Кто?

– Да какая разница! – рассмеялся Мейч, тряхнув мокрыми волосами. – Главное, нож попал точно по назначению! Гораздо интересней другое: кто разрезал твои веревки? Ведь мы не успели подкупить ни палача, ни охранников!

– Мы только собирались вплотную заняться твоими путами и прикидывали, как сделать это ловчее всего – глядь! – ты уже несешься во весь опор, ревя, как буйвол, и размахивая копьем! – добавил капитан. – Кто оказал тебе эту услугу?..

– Один мой маленький приятель, – ответил Конан. – Он просил пока не называть его имени… Но я не отстану от вас, пока не добьюсь ответа на свой вопрос. И знаете, почему? Если это ты, Горги, я пристану к тебе и буду надоедать до тех пор, пока ты не обучишь меня своему потрясающему искусству. Если это ты, Мейч, я сделаю в точности то же самое! Мне показалось, что грива у этого ловкого стрелка чересчур отросшая, – добавил он, взглянув на помощника капитана.

– Ну, конечно же, это был Мейч! – воскликнул Горги. – А искусству этому его обучили демоны, не иначе!

– Демоны! – согласился Мейч, рассмеявшись. – Я согласен обучить тебя, Конан, кое-каким их приемам, но с условием. Если ты в ответ поделишься секретом, как выходить живым из огня, сухим из воды и целехоньким из самой кромешной схватки!

– Ну, положим, вода промочила меня не меньше вашего! – возразил Конан. – А в схватку я ввязался бы с большим удовольствием, но какие-то ребята прикрыли мне спину и хорошо поддали охранникам вместо меня! Сдается мне, вы были знакомы кое с кем из этих ребят…

– Секрет Конана прост, – вступил в разговор Шумри. – Когда-то он уверял меня, что его любимый Кром, верховный бог киммерийцев, совсем не интересуется земными делами. Его, якобы, не волнует судьба его детей. Но я, чем дальше, тем больше сомневаюсь в этом! Кое-каким своим любимчикам суровый бог порой помогает. Чего стоит эта бешеная гроза в самый нужный момент!..

Конан хотел было возразить, но немедиец предостерегающе поднял руку. Ему послышались доносящиеся с берега голоса. Сделав знак товарищам не издавать ни звука, он осторожно поднялся на палубу.

Бешеная гроза кончилась. Молния больше не вспарывали тучи, ветер не завывал. Лишь дождь, потерявший весь свой запал, иссякнувший, слабый, шелестел по прибрежной гальке.

На берегу стояло трое верховых в тяжелых плащах и маслянисто блестевших ботфортах. Один из них держал в руке свиток и, прикрывая его от дождя полями своей широкополой шляпы, голосом профессионального глашатая декламировал, перекрывая шум прибоя и повернувшись лицом к застывшим у причалов судам:

– «…высочайше постановляет: Конана из Киммерии, приговоренного к казни через сожжение заживо за чернокнижие и убийство, – помиловать. Согласно воле пресветлого Митры, явленной принародно, все обвинения с него сняты, и он восстановлен в своем прежнем чине капитана на службе Его Величества короля Фердруго. Всем слышавшим этот указ вменяется в обязанность…»

– Клянусь Кромом! – воскликнул киммериец, неслышно вынырнувший из трюма и выросший за спиной Шумри. – Я сошел с ума, или мне просто послышалось? Пресветлый Митра принародно велел меня помиловать? А где же я был при этом? Хотелось бы взглянуть в лицо славного божества!..

Шумри повернулся к нему, смеясь. Горги и Мейч, также выползшие из трюма, грязные и полуголые, оцепенело смотрели то на глашатая, важно сворачивающего свиток с немыслимым указом короля (если точней, королевы!), то на обнявшихся и хохотавших друзей.

Затем они принялись отплясывать, все четверо, стуча босыми ногами, оскользаясь на мокрой палубе, упоенно перекрывая шум дождя разудалой пиратской песней… Захмелевшие демоны, да и только!

* * *

Конан с трудом заставил себя взяться за бронзовое кольцо и три раза ударить им в дверь. Такую знакомую дверь дома, где он провел не один день, чей хозяин был одним из самых близких и верных его приятелей… Впрочем, вряд ли герцог Гарриго остался его приятелем: ведь он даже не был на тюремной площади два дня назад, хотя не мог не слышать о предстоящей казни. Как и большая часть прежних его друзей… Почти все отвернулись с презрением от чернокнижника, загубившего своей неприкрытой магией достопочтенного барона.

Но он должен встретиться с герцогом, как бы ни было тягостно беседовать с ним. Быть может, ему удастся хоть немного поддержать его в страшном несчастье. (О, Кром! Как будто кто-то может в этой ситуации помочь или поддержать?..) К тому же еще одно дело, не слишком приятное, но очень конкретное и неотложное, требует немедленной беседы с ним.

Лакей, открывший дверь и впустивший киммерийца, которого хорошо знал в лицо, был весь в черном. Склонив почтительно голову, он тихо произнес, что герцог находится в большом горе и никого не принимает. Почтенный капитан Конан может оставить ему свое сообщение на словах либо записать на специально приготовленном куске пергамента.

Конан отстранил рукой протягиваемый ему пергамент, а вместе с ним и лакея. Не обращая внимания на протестующие и испуганные возгласы, он двинулся вглубь дома, хорошо ориентируясь в знакомой обстановке.

Дом был полон скорбной тишины. Попадавшиеся навстречу слуги в черных одеждах больше напоминали бесплотные молчаливые тени, чем людей. Зеркала были занавешаны темным бархатом. Несмотря на дневное время, всюду горели свечи, а окна скрывали тяжелые шторы.

Распахнув дверь в гостиную, Конан приостановился у порога. Герцог Гарриго в полном и торжественном одиночестве стоял у низкого стола красного дерева, на котором лежала его мертвая дочь. Зингелла была в белоснежном длинном платье. Ее густые черные волосы переплетались со стеблями лилии, издававшими нежный аромат. Горящие высокие свечи окружали голову, создавая некое подобие светящейся короны… Не отрываясь, герцог смотрел в недвижное, белое, как алебастр, и удивительно прекрасное лицо. Никогда при жизни девушка не была такой красивой. Жесткие складки у губ исчезли, сами губы чуть приоткрылись и не были больше ни надменными, ни капризными. Лицо выражало покой и легкое, еле заметное удивление. Казалось, перед своей гибелью девушка поняла что-то очень важное, что усмирило ее буйную, мятущуюся душу. Поняла, но не до конца, что-то еще осталось непроявленным, тайным, маняшим…

– А, это ты, Конан, – произнес герцог, когда киммериец подошел к нему и остановился возле.

Он не обернулся на его шаги, даже не повернул головы в его сторону, и непонятно было, каким образом он узнал приятеля.

– Да, это я, – отозвался Конан. – Я пришел, чтобы…

– Не надо, – перебил его герцог. – Не надо слов. Ты пришел, чтобы постоять здесь рядом со мной и посмотреть на нее. Спасибо.

Взглянув на Гарриго, Конан с удивлением отметил, что герцог выглядит намного лучше, чем тогда, когда он видел его в последний раз. Он уже не казался ни больным, ни издерганным, ни постаревшим. Лишь сильная бледность да странная неподвижность черт лица отличали его от того, прежнего Гарриго, которого киммериец знал всегда.

– Я рад, что ты жив, – сказал герцог. – Что ты в очередной раз вырвался из когтей смерти. Я слышал, что тебя спасла гроза.

– Меня спасли мои друзья, – ответил Конан. – Но и гроза помогла, это правда. Король Фердруго увидел в ней знак, посланный Митрой.

– Вот видишь, как бывает. – Герцог покивал головой. – Гроза помогла сохранить твою жизнь, и она же… она отняла жизнь у моей девочки.

Конан не нашел, что ответить. Повисла тишина, нарушаемая лишь треском плавящегося воска. Спустя какое-то время, показавшееся киммерийцу страшно долгим, герцог заговорил снова. Голос его зазвенел неожиданно горячо и громко:

– Она солгала! Она солгала, та проклятая старуха! Ты видишь?..

– Ты о чем? – не понял Конан.

– Молния не спалила ее, не сожгла, не надругалась над ее красотой! Ты видишь?.. Она стала еще прекрасней, моя Зингелла! Молния, сама молния влюбилась в нее! Она тихонько поцеловала ее в сердце, и все. Ни одна ресница ее не оказалась опаленной!..

Черные глаза Гарриго пылали странным торжеством. На щеки его вернулся былой румянец.

– Да, она ослепительно хороша, твоя Зингелла, – тихо произнес киммериец.

– Хочешь знать, как это произошло? – Герцог повернулся к нему, впервые за все время беседы. Горящие глаза его, казалось, прожигали насквозь. Голос был взволнованным, но неторопливым. – При первых же звуках грома я схватил ее за руку и мы быстро спустились в подвал, самый глубокий подвал в доме, без единого окошка или трубы. Я заранее позаботился о том, чтобы это место служило ей убежищем во время грозы. Мы зажгли свечи. Я читал ей вслух, чтобы моей девочке не было так страшно. Она была очень бледной и вздрагивала от каждого удара грома… Я налил ей вина, чтобы укрепить ее силы. Я рассказывал ей смешные истории, чтобы отвлечь от тягостных мыслей… Когда звуки грома перестали быть оглушительными и превратились в глухой рокот, похожий на рычание насытившегося зверя, она стала смеяться моим историям. Потом она сама захотела рассказать мне что-то, бесхитростное и забавное…

И в этот момент появилась она. Оса Нергала… Она прошла сквозь каменную кладку. Она прожгла насквозь камень толщиной в локоть. Она громко и гневно жужжала и так светилась, что заболели глаза. Она была совсем круглая и не слишком большая, не больше моего кулака… Она плыла над полом, и хотя глаз у нее не было, но она смотрела на нас. Она нацелилась на нас, вернее, на мою девочку… О, Конан, я ничего не мог сделать, хотя меч мой был при мне! Я заслонил собой мою дочь и взмахнул лезвием, стараясь рассечь ее пополам. Она стремительно увернулась от моего удара и – так быстро, что я не успел даже снова поднять меч – скользнула мне за спину. Зингелла вскрикнула. Она вскрикнула только один раз, Конан, и совсем тихо. Молния не причинила ей боли – так потрясла ее красота моей девочки. Она только поцеловала ее в сердце. Прожженное платье и красное пятнышко под левой грудью – вот и все… Тогда я крикнул ей, чтобы она взяла и мою жизнь тоже, но ее уже не было. Я не знаю, куда она подевалась. Может быть, вылетела в ту же дыру, прожженную ею в камне. Может быть, умерла. Ведь осы умирают после того, как жалят. От нее ничего не осталось, только в воздухе запахло какими-то незнакомыми цветами…

Гарриго отвернулся от него и вновь обратил взор на светлое лицо дочери. И опять они долго молчали. Конану показалось, что выражение лица Зингеллы изменилось, словно она слушала их разговор. Оно больше не было удивленным, но погрузилось в полный покой. Впрочем, все это ему могло и померещиться в неверном мерцании свечей.

Гарриго снова нарушил молчание:

– О тебе ходит много легенд, Конан. И одна из них – что ты побывал на Серых Равнинах. Это правда?

– Да, – с неохотой отозвался Конан.

– Ты не мог бы сказать мне, как там?.. О, всего лишь два слова, не более!

– Там довольно уныло, – честно ответил киммериец. – Хотя те, кто поглощен друг другом, наверное, не скучают. Там ничего не болит, даже самые глубокие раны. Там не хочется есть и пить.

– А как они выглядят… тамошние обитатели?

– По-разному. – Киммериец пожал плечами. – Некоторые совсем прозрачные. Другие – почти как мы с тобой. Честно говоря, я был рад, когда выбрался оттуда обратно. Но ты не грусти, Гарриго: мне сказали, что есть и другие миры, куда попадают после смерти. И там веселее!

Гарриго благодарно кивнул, не отрываясь от лица дочери.

– Ты извини меня, – начал Конан с несвойственной ему нерешительностью в голосе. – Но я пришел к тебе еще по одному делу. Мне срочно нужны деньги. Мои друзья, чтобы спасти меня, заложили свой парусник. Теперь нужно выкупить его назад и очень быстро, а перекупщик, жирная крыса, назначил огромный процент. Я прошу у тебя только в долг. Король снова принял меня на службу, и я сумею расплатиться с тобой очень скоро.

– О чем ты говоришь, Конан? – спросил Гарриго бесстрастным голосом. – Ты расплатился со мной на много лет вперед. Ведь это по моей просьбе ты отправился к магу, который заколдовал тебя.

– О нет, маг тут ни при чем! – поправил его Конан. – Это постарались его дочки.

– Пусть так. По моей вине ты вернулся оттуда не таким, каким уехал. По моей вине тебя чуть не сожгли на тюремной площади два дня назад. И я, как презренный трус, не посмел даже явиться туда и посмотреть тебе в глаза напоследок. О каких деньгах ты говоришь, Конан? Возьми все мои деньги, возьми насовсем! Я дам тебе ключи от моих сундуков с золотом. Все равно они не понадобятся мне: я не проживу долго. Серые Равнины притягивают меня, как ни одно место в мире. Я думаю, ты ошибся, Конан, или плохо разглядел их. Там должно быть прекрасно, Конан. Там должна звучать дивная музыка…

Глава одиннадцатая

Палуба «Адуляра» покачивалась под ногами. Легкий бриз наполнял паруса, вспенивал барашки на загривках невысоких волн. Конан, раскинувшись прямо на светлых досках кормы, дышал полной грудью, как будто хотел проветрить легкие от спертого тюремного воздуха, застоявшегося в них. Шумри перебирал струны своей лютни, наигрывая без слов что-то светлое и бесхитростное, как ветер, шевеливший его отросшие в нечесаные волосы. Илоис, обняв прижавшихся к ней детей, смотрела на бескрайние холмы воды с мириадами прыгучих солнечных бликов.

– Неужели вы решили бросить свой замечательный остров и вновь отправиться в плавание? – спросил Конан. – И снова на семь лет?..

– О, нет! – рассмеялся Шумри. – Семь лет Илоис не выдержит. Мы поплаваем совсем немного. Тряхнем стариной, вспомним прошлое. А потом Торги отвезет нас к устью Громовой, и мы вернемся домой. Мне не хотелось бы надолго покидать наш остров. Душа моя – там. Когда-нибудь именно оттуда я начну свое новое странствие. Но уже – по иным мирам…

Его зеленоватые глаза приняли мечтательное, нездешнее выражение.

– Вечный бродяга Шумри!.. – усмехнулся Конан. – А как же «Адуляр»?

– «Адуляр» теперь принадлежит Горги, – сказала Илоис. – Они очень подходят друг к другу – наш быстрый корабль и наш славный капитан. Горги клятвенно обещал время от времени навещать нас на нашем острове. А через четыре года он обещал взять с собой в плавание наших детей. Быть может, им понравится бороздить моря и они не захотят в жизни ничего другого.

– Ну, это вряд ли! – засомневался киммериец.

– Почему? – удивилась Илоис.

– Да потому, что тут нет леса, деревьев, всяких там мышей и запахов… – Конан, не договорив, поморщился от неожиданной и резкой боли в плече.

Заведя назад руку, он ухватил за воротник тайком прокравшегося за его широкую спину Волчка. Острые зубы его, надо сказать, умели впиваться не только в веревки…

– Что случилось? – забеспокоилась Илоис. – Что ты хочешь от Конана, малыш?..

– Он хочет немного поразмяться и помериться силами, я думаю, – ответил киммериец, незаметно ущипнув кусачего звереныша за ухо.

– Так побегайте с сестрой на палубе! – предложил сыну Шумри. – Полазайте, покувыркайтесь. Только за борт не свалитесь!

Дети с готовностью вскочили на ноги и пустились наперегонки по светлым скрипучим доскам. Проводив их глазами, Шумри снова коснулся струн.

– Да, наверное, море никогда не будет для них таким же родным, как лес, – согласился он задумчиво. – Ведь с рыбами не поболтаешь так же легко, как с бабочками или с ужами. А чтобы сорвать какую-нибудь целебную травку, придется нырять глубоко-глубоко… А запахи!.. Знаешь, я временами жалею, что мне суждено прожить человеческую, жизнь, а не звериную.

– Это еще почему? – удивился киммериец.

– Да… так просто не объяснишь! Вот послушай, какая песенка сочинялась недавно.

Прокашлявшись, он запел, посматривая то на Илоис, то на Конана грустно-лукавыми глазами:

Мне бы родиться зверем, в мягких неслышных лапах.

Я бы не стал выдумывать, для чего мне всучили жизнь…

Среди родной зелени гибкое тело прятать,

Глазами смотреть умными и теплым хвостом крутить.

Честной борьбой за место под благосклонным солнцем

Я б уважать заставил окрестное все зверье.

И никогда не стал бы, ну не жалел нисколько,

Что не людская кожа греет сердце мое.

А вы бы, содравши кожу, вместе с густой шерстью,

И спровадив на мясо тело мое, но не суть! —

Вы б ни за что не поняли, что мой конец – весел,

Искренен, зол и ясен, как весь мой недолгий путь.

Весел, как всплеск рыбины, как круглая рана в грудь…

– Да уж, круглая рана в грудь – куда как весело! – усмехнулся киммериец. – Помнится мне, прежде ты сочинял другие песни.

– Старею, видимо, – вздохнул Шумри.

– Скорее, это кое-чье влияние, – заметил Конан. – И я даже догадываюсь, чье.

* * *

Набегавшись и наигравшись, дети стояли на корме, держась за поручни и серьезно вглядываясь в морской простор и узкую полоску далекого зингарского берега.

Конан хотел было неслышно подкрасться к ним, но они почуяли его шаги и обернулись.

– Ты зачем укусил меня, дикий зверь?! А?.. – Киммериец схватил мальчика за плечи и приподнял над палубой. – Сейчас ты узнаешь, в какую ярость приводят меня волчьи укусы! Ну, берегись теперь!..

– А ты… А ты зачем хотел выболтать им нашу тайну?! – кричал в свою очередь мальчик, дергая ногами и пытаясь вырваться. – Ведь ты же клялся! Клялся!..

– Да-да, ты клялся! – поддержала брата девочка. – Я сама слышала! Теперь твой бог накажет тебя!

– Во-первых, я не собирался ничего никому выбалтывать! – заявил Конан и поставил мальчика на палубу. – А во-вторых, неужели вы думаете, что они до сих пор ни о чем не догадываются? Почему вы считаете своих родителей полными идиотами?! Шумри, конечно, сумасшедший, но не идиот.

– Они ничего не знают! – упрямо помотала головой девочка. – И не узнают никогда, если только ты не расскажешь им!

– Послушали бы вы песню, которую он спел только что, – вздохнул Конан, утомившись от их бессмысленного упрямства. – Он сам мечтает стать таким, как вы, а еще лучше – полным зверем.

– Знаешь, что? – доверительно сказала Рыжик, взяв его за руку. – Когда мы только встретились с Волчком в Боссонских болотах, мы договорились с ним, что поживем с Илоис и Шумри год или два, а потом убежим и будем разыскивать деревню хэйкку в глухих лесах. Мы долго мечтали об этом и спорили, куда лучше бежать в первую очередь. А потом… Потом мы привыкли к ним. И сейчас уже не хотим искать деревню хэйкку.

– Ну и прекрасно! – сказал Конан. – Я рад за вас, что вам не придется шататься по лесам и болотам.

– Но если ты им расскажешь!.. – выдохнула девочка и посмотрела на него грозно-умоляющими, огромными, как две зеленые луны, глазами.

– Клянусь Кромом! – торжественно произнес киммериец. – Ни слова. Никогда-никогда!

OCR: Alex Mustaeff

WWW.CIMMERIA.RU