Текст книги "Ночь Седьмой тьмы"

Автор книги: Дэниел Истерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

36

Бруклин называют «районом церквей и кладбищ». Вы молитесь, умираете, отправляетесь в рай. Рай – это не Бруклин, разумеется. Рай – это вообще не какое-то конкретное место, где действительно живут люди. Для некоторых людей церковь – самый дальний предел на пути к небесам, что само по себе не слишком много.

Строго говоря, то здание, куда доставили Рубена, уже перестало быть церковью. Это был обветшалый остов, ожидавший, когда прибудут бульдозеры и положат конец его страданиям. Священник с усталыми глазами пришел и забрал из-под алтаря реликвии вместе с гранулами ладана, положенного с ними, – кости, кровь и высохшая плоть. Алтарная плита исчезла, лампа в святилище погасла, полушепот благословений умолк. Не осталось ничего, кроме невнятного эха святости – шпиль без колоколов, стены без статуй, окна без образов, разбитые, заколоченные, печальные.

Рубен сидел на том, что когда-то было алтарем, ежась от холода на сквозняке, который брал начало у двери в задней стене. Единственным источником света была примерно дюжина газовых ламп, которые установили перед самым его прибытием. Смит уехал около часа назад, оставив с ним двух тяжеловесов, которые ждали снаружи на Гибсон-стрит. Они упорно отказывались отвечать на любые вопросы Рубена или говорить о том, куда понадобилось ехать Смиту.

На Гибсон-стрит Рубена затолкали в еще один «линкольн», завязали ему глаза и в полном молчании привезли в эту церковь. С Анжелиной его разлучили. Он не знал, куда ее увезли. Один раз, когда он пытался добиться хоть какого-нибудь объяснения от Смита, он получил жестокий удар в солнечное сплетение и предложение заткнуться. Рубен потерял всякое чувство времени и направления. Они ехали долго, но Рубена не оставляло ощущение, что они все еще в Бруклине, что машина добиралась к месту кругами.

Центральная дверь церкви распахнулась, и вошел Смит в сопровождении двух «гиревиков». С ними был еще один, гораздо более худой человек, которого они, подталкивая, гнали перед собой. Этот четвертый споткнулся, упал, неуклюже поднялся на ноги. Он был в наручниках и, похоже, страдал от боли. По мере того как маленькая группа приближалась, Рубен узнал в пленнике Смита того самого человека, который убил Дэнни, которого, как он слышал, звали Коминский. Коминский выглядел неважно. Вся правая сторона его головы были укутана толстыми бинтами. Он был в пижаме и домашних тапочках. Кто-то забрал его прямо с больничной койки. Он непонимающе смотрел на Рубена. Двигаясь все той же тесной группой, эти четверо подошли, и остановились в трех шагах от алтаря.

Смит отделился от своих спутников и, мягко ступая, приблизился к Рубену. Рубен слез с каменной плиты. Пожилой мужчина уперся в него бесстрастным взглядом. Его глаза не выражали никаких эмоций, не больше, чем если бы он был энтомологом, а Рубен – бабочкой, пришпиленной к доске с биркой. Мать Рубена сразу бы узнала этот взгляд. Она прошла через концлагеря, она видела мужчин и женщин с таким взглядом много раз. Даже теперь, в старости, этот взгляд все еще оставался с ней в дальних уголках ее жизни, куда она больше не заглядывала. Рубен остро чувствовал это, словно ее память передалась с кровью его собственным глазам и сердцу. Он почувствовал это и невольно вздрогнул, когда Смит подошел совсем близко.

– Здесь когда-то были ангелы, – заговорил Смит. Его голос, казалось, доносился издалека. – В окнах, с красными и пурпурными крыльями, как ужасные бабочки. А как раз вот тут, по обе стороны алтаря, два гипсовых ангела склонялись над нами во время мессы, простирая руки.

Он замолчал и медленно повернулся, окидывая взглядом опустевшие стены и растворявшийся во мраке потолок, тщетно отыскивая то, что никто, кроме него, не мог увидеть.

– Когда-то я приходил сюда ребенком. Отец обычно приводил меня в эту церковь слушать мессу, после моего первого причастия. Раз в неделю и по святым дням. Я стал прислужником. Меня облачили в белое и дали в руки кадило. Я думал, что я чист сердцем. Мы все так думали. Чистые, как Иисус. Чистые, как отец Тирали. – Он замолчал, подняв глаза на густую тень над трансептом. – Как быстро мы познали истину. – Он повернулся к Рубену, глаза его были пусты. – А вы? – спросил он. – У вас были ангелы? Маленькие золотые ангелочки, которые смотрели бы, как вы теряете свою чистоту? Или вы до сих пор чисты сердцем, лейтенант? Вы ведь происходите из ангельского рода, разве нет?

– Там, куда меня водил отец, не было никаких изображений. Даже ангелов.

Смит вскинул брови:

– Не было? Как печально. Ангелы так прекрасны!

– Что вы сделали с Анжелиной?

– Как это похоже на еврея, так резко менять тему разговора. Почему вы решили, что я с ней что-то сделал?

– Ей нужна помощь. Медицинская помощь. Если она впадет в кому, она может умереть.

Смит приблизился еще на шаг. Его дыхание оставляло легкое облачко в холодном воздухе.

– Она в безопасности, лейтенант, в полной безопасности. Вопрос сейчас в том, в безопасности ли вы сами?

Рубен окинул взглядом церковь, мощного телосложения мужчин в подбитых костюмах, их худого высокого пленника, старающегося не показать своего страха.

– Полагаю, вам пора дать мне какое-то объяснение, Смит. Вы не имеете права удерживать меня здесь. У вас нет никаких оснований для этого.

– Нет? А я думаю, основания совершенно ясны. Вы подозреваетесь в убийстве своего бывшего напарника Дэнни Кохена. Выдан ордер на ваш арест. Вы были задержаны сегодня ночью в доме, который, как известно, посещают уличные торговцы наркотиками. Вы были в компании кокаинистки и нескольких известных полиции торговцев. И при задержании у вас был изъят дипломат с пятью килограммами стопроцентно чистой колумбийской perica.Стоимость – двести тысяч долларов, оптом. Гораздо больше, если товар когда-нибудь попадет на улицы.

Смит сложил руки на груди. Он посмотрел на Рубена долгим взглядом, словно хотел познать меру этого человека перед тем, что собирался ему сказать.

– Вы опасный человек, лейтенант, – проговорил он. – Вы знаете слишком много. И слишком мало. Мое руководство хочет заставить вас замолчать. Разумеется, есть различные способы достижения этой цели. Простые способы. И более сложные, как тот, который выбрал я. Причина, по которой я избрал этот сложный путь, заключается в том, что мне нужно предложить вам самому сделать выбор. Моему руководству требуется больше, чем просто обещание, что вы перестанете совать нос в их дела. Они хотят получить всю информацию, какую вам удалось собрать, они хотят получить все документы, которые миссис Хаммел принесла вам из своей квартиры, они хотят получить некую тетрадь и они хотят получить все, что вы забрали вчера из комнаты под землей.

– Что я получу, если передам вам все это?

Смит пожал плечами:

– Вы выйдете отсюда с незапятнанной репутацией. Завтра утром вы сможете как обычно отправиться в свой участок. Никто не станет вас арестовывать.

Никто никогда не узнает об этом небольшом инциденте, приключившемся с вами сегодня. Более того, на своем рабочем столе вы найдете письмо от комиссара, извещающее вас о солидном повышении по службе.

– А если я предложу вам катиться к черту?

– Вы отправитесь туда вместе со мной. Вас признают виновным в убийстве Дэнни Кохена. Будет доказано, что он раскрыл вашу связь с уличными торговцами наркотиками. Вам вынесут обвинительный приговор. Нам даже не понадобится прибегать к тем фотографиям, которые я вам показывал. Возможно, я смогу использовать их против кого-то другого. Может быть, против миссис Хаммел.

– Я знаю, кто убил Дэнни. Если мне хоть чуть-чуть повезет, я смогу это доказать. Мне достаточно открыть рот в суде.

– Да, – согласился Смит. – Возможно, это так. – Он слегка повернул голову назад и повелительно щелкнул пальцами. Люди позади него шагнули к нему, подтолкнув вперед Коминского.

– Вы, полагаю, самой судьбой назначены стать богом возмездия для мистера Коминского, – сказал Смит. – Вы уже очень тяжело его ранили. Встреча с вами стоила ему глаза. И вот он перед вами, а вы перед ним.

Смит сделал знак одному из громил. Тот толчком поставил Коминского на колени. Раненый человек выглядел испуганным. Не озлобленным, не горящим местью, просто испуганным. Он дрожал всем телом и никак не мог унять эту дрожь.

Смит все это время не сводил глаз с Рубена. Он вытянул руку, и человек справа вложил в нее пистолет, мощный девятимиллиметровый браунинг. Смит принял его с небрежностью человека, который держал его в руках слишком часто, чтобы обращать на него особое внимание. Он протянул браунинг Рубену.

– Пистолет заряжен, – сказал он. – Я назначаю вас палачом Коминского. Сегодня его друзья убили бы вас по его просьбе. Ваша жизнь за его глаз. Прошлой ночью он убил вашего друга, по ошибке приняв его за вас. Жизнь вашего друга за вашу. Теперь вы можете свести счеты. Жизнь Коминского за жизнь вашего друга.

Рубен взял пистолет. Телохранители Смита навели свое оружие на него. Он знал, что у него нет ни единого шанса направить пистолет на кого-то, кроме Коминского. Коминский смотрел на него, его единственный глаз был мучительно красноречив, в нем читался животный ужас. Рубен поднял пистолет. Он был тяжелее любого пистолета, какой ему доводилось поднимать раньше. Он подумал о Дэнни, лежащем на полу с перерезанным горлом. Об Анжелине, привязанной к креслу рядом с ним. Он приставил пистолет к голове Коминского. Если он закроет глаза, это будет как стрельба по мишени. Нажал курок, перезарядил; нажал курок, перезарядил. Он зажмурился. Око за око, жизнь за жизнь. «Я убью его, мама», – сказал он тогда. Его палец надавил на спусковой крючок.

Он открыл глаза и выронил пистолет. Смит наблюдал за ним все такой же невозмутимый.

– Я так понимаю, вы отклоняете мое предложение, лейтенант.

Рубен ничего не ответил. Его руки тряслись. Смит поднял пистолет. С обыденностью, нисколько не наигранной, он прижал ствол к затылку Коминского. Коминский дрожал как лист. Рубен смотрел Смиту в глаза.

– Прошлой ночью, – произнес Смит, обращаясь к Рубену, – а возможно, и сегодня тоже, вы могли думать, что разница между вами и мистером Коминским – это разница между любовью и ненавистью. Или любовью и равнодушием. Не стану спорить, так ли это. Но с тех пор все значительно упростилось. Вы по-прежнему можете выбирать между жизнью и смертью. Этот выбор вы сделали только что. Но Коминский сделал свой выбор вчера ночью, когда не сумел выполнить задание.

Смит нажал на курок и прострелил дыру размером с кулак в затылке Коминского. Страшная судорога пробежала по израненному телу, кровь толчками брызнула в лишившийся святости воздух. Рубен зажмурил глаза. Тело Коминского безжизненно повалилось на пол. Эхо выстрела запрыгало под сводами заброшенной церкви.

Смит вернул пистолет своему помощнику.

– У вас есть время до утра, лейтенант Абрамс. До пяти часов. Я вернусь сюда в пять.

Он повернулся и направился к выходу. Рубен открыл глаза и смотрел в его удаляющуюся спину. На полпути Смит остановился и повернул голову:

– О, прошу простить меня, лейтенант. Я забыл упомянуть, как чудесно выглядит ваша мать. Сколько ей сейчас? Семьдесят? Она выглядит очень хорошо. Уверен, и она, и ваш отец доживут до преклонных лет. Вы со мной согласны?

Он повернулся и вышел, и все звуки смолкли, затихли совершенно, а на полу, по которому когда-то ступали священники и их прислужники, растекалась кровь, как горькое напоминание о вине.

37

Рубен посмотрел на часы. Два пятнадцать – до возвращения Смита оставалось меньше трех часов. Его поместили в маленькую комнатку, которая когда-то служила ризницей, а теперь была завалена щебнем и пахла сыростью. В одном углу разбитая гипсовая статуя подняла руку в бессмысленном благословляющем жесте. У него был стул, лампа и довольно времени на раздумья. Единственная дверь запиралась снаружи, окно, криво заколоченное листом фанеры, было так высоко, что он не достал до него, даже когда взобрался на стул.

У Смита на руках были почти все карты. Выражаясь точнее, у него была Анжелина и родители Рубена, не говоря уже о трупе, лежавшем без отпущения грехов в боковой часовне за стеной. Сам по себе труп, может быть, и не относился к козырям в этой колоде, но он свидетельствовал, что Смит мог быть в точности таким же безжалостным, каким казался. Рубен, с другой стороны, располагал тетрадью, половиной золотого круга и рассказом о корабле, который однажды отплыл из Африки. Проблема заключалась в том, чтобы точно знать, насколько именно это важно для Смита и почему. Рубен мог бы попытаться тянуть время, но существовала стопроцентная возможность, что это стоило бы жизни его матери, отцу и Анжелине.

Самым простым решением, на первый взгляд, было рассказать Смиту все, что он знал, сообщить, где спрятаны половина диска и тетрадь, и прийти утром на работу, чтобы получить свое послание от комиссара. К сожалению, за время своего знакомства со Смитом Рубен не увидел в нем ничего, что заставило бы его относиться с доверием к этому человеку. Он мог все рассказать Смиту, а Смит все равно мог убить их всех. Смит не являлся самостоятельным агентом. Он отвечал за свои действия перед людьми более могущественными, чем он сам. То, что он сделал с Коминским, они, без сомнения, с той же готовностью могут сделать с ним. Анжелина и Рубен знали слишком много, чтобы их можно было оставлять на свободе.

В половине третьего один из тяжеловесов зашел с обходом. Они поочередно заглядывали к нему каждые полчаса, каждый раз новое лицо, проверяли, все ли в порядке, и снова запирали дверь. Каждый, в свою очередь, упорно уклонялся от разговора, не отвечая даже на самые простые вопросы.

Рубен был голоден и отчаянно нуждался во сне, но не было ни еды, ни тепла, и настоящий сон не шел к нему. Раз или два он задремал на стуле, только чтобы проснуться с ноющей шеей и зазубренными крючками кошмара, засевшими в его мозгу. Раненые ступня и спина сильно болели. И он знал, что выхода нет.

В четыре часа он попросил чашку кофе или чая – чего угодно, что помогло бы ему согреться и не раскиснуть. Охранник лишь пожал плечами и вышел. Рубен ничего не получил. Снаружи где-то вдалеке завыла сирена, дробя монолитную тишину на маленькие кусочки. Они действительно были в городе. Но где именно?

Сначала он не обратил внимания на это царапанье. Оно доносилось сверху, от окна. Он повернулся и поднял голову. Лампа давала совсем немного света, и большая часть фанерного листа, закрывавшего окно, была скрыта тенью. Потом, когда он уже собирался отвернуться, его глаз уловил какое-то движение в нижнем углу окна, с левой стороны. Кто-то выдавливал гвозди из оконной рамы. Стекла не было, и Рубен ощутил легкий озноб, когда в тонкую щель проник холодный воздух. Раздался брякающий звук, и он увидел, как что-то упало с нижнего края окна на пол. Фанера легла на место. Он услышал звук за стеной, словно кто-то легко спрыгнул на землю. Затем – тишина, еще более тяжелая, чем прежде.

Дверь открылась, и вошел предыдущий охранник. Он держал на ремне МР5К, миниатюрный вариант МР5 без приклада. Этот автомат имел в длину чуть больше тридцати сантиметров, был почти вполовину короче МР5А2 и весил всего два килограмма. Но пули из него вылетали так же быстро и были так же убийственны.

– Мне показалось, я слышал какой-то звук. Чем ты тут занимаешься?

Мозг Рубена лихорадочно работал. Он бросил взгляд на пол перед собой. Рядом с его ногой лежал обломок камня, часть строительного мусора, которым была завалена вся комната. Он поднял ногу и сильно пнул его. Камень с глухим стуком упал на кучу щебня.

– Мусор пинаю. Если бы ты принес мне кофе, у меня было бы занятие поинтереснее.

Охранник оглядел комнату. Какое-то мгновение Рубену казалось, что он заметит щель в окне, но оно было слишком затенено с того места, где он стоял. Охранник пожал плечами и снова вышел. Рубен услышал прилежный поворот ключа в замке.

Он встал и неслышно подошел к тому месту под окном, куда должен был упасть предмет. Если присмотреться, его было довольно хорошо видно: тонкая металлическая трубка около трех дюймов длиной, заклеенная пленкой с одного конца. Рубен поднял ее и отодрал пленку.

Неплотно свернутый в трубочку лист толстой белой бумаги вывалился ему на ладонь. На одной его стороне был текст, напечатанный на ручной машинке с проваливающимися "е":

"Рубен! Помнишь того шимпанзе с забавной походкой в зоопарке Бронкса? Того, которого мы видели на следующий день после нашей первой встречи? О'кей, это просто чтобы ты знал, что записка действительно от меня. Спрячь трубку и уничтожь это письмо сразу же, как прочтешь. Человек, которого ты называешь Смитом, держит твоих родителей заложниками в их квартире. Миссис Хаммел доставили в частный госпиталь, где она будет в безопасности в течение следующих суток. Сосредоточься на своих родителях и себе. Согласись на требования Смита, но настаивай на том, чтобы увидеть своих родителей до того, как ты ему что-то передашь. Когда тебя отвезут к ним на квартиру, скажи Смиту, что нужные ему вещи спрятаны в потайном сейфе у тебя дома. Опять добейся, чтобы твои родители сопровождали тебя туда. Заряженный пистолет положен во второй сверху ящик твоего письменного стола, с правой стороны. Остальное зависит от тебя. Если тебе удастся выбраться, позвони по телефону, который я дала тебе. В течение следующих 72 часов около него неотлучно будет находиться человек. Я могу обеспечить безопасное убежище для твоих родителей и помочь тебе найти миссис Хаммел. Взамен мне нужно твое сотрудничество. Пожалуйста, будь осторожен.

Салли".

Рубен затаил дыхание. Ему показалось, что комната сдвинулась, словно лодка, отвязавшаяся от причала. Он закрыл глаза, борясь с головокружением и тошнотой. Когда он открыл их снова, в ризнице ничего не изменилось. Пыль и щебень лежали повсюду, как и раньше. Статуя бесстрастно взирала на него, безгрешная и не ведающая боли. За дверью раздался звук шагов. Он быстро порвал записку на мелкие клочки, затолкал их назад в трубку и сунул все это в дыру, зиявшую сзади в голове статуи.

38

Смит был пунктуален. Рубена вывели к нему ровно в одну минуту шестого. На полу лежала ажурная сетка утреннего света, боязливо проникавшего внутрь через разбитое окно высоко над нефом. Голое тело церкви отсырело и покрылось пятнами. Утро было лишено всякой цели. Теплота и уют казались невозможными в этом мире.

Рубен изложил свои условия спокойно, без видимых эмоций, надеясь, что его волнение останется незамеченным. Смит благоухал и был невозмутим, почти замкнут; он хорошо выспался, принял ванну и освежился туалетной водой, прежде чем отправиться в церковь. Для стороннего глаза он выглядел как бухгалтер или продавец компьютеров в начале рабочего дня – с бледными глазами, застегнутый на все пуговицы, готовый заработать еще на один день своей будущей пенсии. Как бухгалтер или продавец, он, казалось, скучал, проходя через эту рутину, словно всплеск жестокости прошлой ночью отнял у него весь гнев вместе с надеждой. У его ног багровое пятно подрагивало на слое пыли – это неверный свет отыскал в витраже наверху уцелевший кусок стекла яркого красного цвета.

Он с готовностью согласился на условия Рубена, словно в какой-то степени ожидал услышать нечто подобное. Рубен чувствовал, что Смит обладает непостижимым инстинктом преуспевающего преступника, интуитивной способностью отличать жестокость для достижения определенной цели от жестокости бесцельной. Что пользы быть крутым, если вы не знаете, когда нужно уступить. Минутное колебание, потом он пожал плечами и кивнул.

Смит тут же сделал знак своим людям, что пора отправляться. Они потушили все лампы, осуществляя на свой манер второй обряд секуляризации. Залитое кровью тело Коминского оставили лежать на ступенях алтаря – подношение своего рода. Запах дорогой туалетной воды Смита висел в выстуженном воздухе, довершая таинство воскуренным благовонием.

* * *

Все прошло по плану. Родители Рубена устали и были напуганы, но в остальном им не причинили никакого вреда. Они уже давно научились справляться со своими страхами, приученные к этому более жестоким кнутом, чем тот, которым мог размахивать Смит. Его мать была в шерстяном платье медного цвета и темной шали в мелкую крапинку, волосы она по обыкновению зачесала назад, убрав их в плотный пучок. Никакой косметики, никаких украшений. Просто старая женщина, которая так часто смотрела смерти в лицо, что еще один раз ничего не значил. Она натянуто улыбнулась Рубену, потом отвернулась. Рубен видел ее словно в первый раз.

Его отец сидел рядом с ней, держа ее за руку, ничего не говоря. Рубен забыл, насколько хрупким стал старик, как туго была натянута его покрытая старческими пятнами кожа на высохших мышцах и тонких костях.

– Они поедут со мной, – сказал Рубен, решив настаивать смелее теперь, когда они настолько продвинулись вперед. – Я передаю вам бумаги, вы и ваши люди уходите. И все. Двое стариков: для вас это ничто.

На этот раз Смит покачал головой:

– Они живы. Вы их видели. Чего вы еще хотите?

– Я хочу, чтобы они оставались живыми и впредь. Вы можете забрать то, что вам нужно, все до последней бумажки. Но они должны быть со мной. Ваше показательное выступление вчера ночью отнюдь не внушило мне доверия к вам.

– Оно и не преследовало такой цели. Как раз наоборот. Но если это вас порадует и сэкономит время, я не вижу причин препираться. Где бумаги?

Рубен колебался как раз столько, сколько было нужно, чтобы его ответ выглядел естественным.

– В моей квартире.

– Вы лжете. Мои люди прошлись по ней с пинцетом и лупой. Там ничего нет.

– Я не клал их в ящик стола, где их смогли бы найти вы или кто-то другой. Они там, поверьте мне. Какого черта, что я выигрываю, если лгу?

Смит сжал губы:

– Не знаю. Но вы рискуете очень много проиграть. Если эти бумаги не будут у меня в руках в течение следующего получаса, я лично перережу вашей матери горло над кухонной раковиной.

Именно тогда Рубен решил, что убьет его.

Его квартира была огорожена полицейской лентой, как и квартира Анжелины. Открыв дверь собственным ключом, Рубен впустил всех внутрь – своих родителей, Смита и двух его подчиненных. Остальных отпустили отдыхать. Ночь выдалась тяжелой.

До этого момента Рубен почти не задумывался о том, что может произойти, когда он найдет пистолет. Первой проблемой были его родители: он не хотел, чтобы они оказались где-то вблизи полосы огня, если предположить, что откроется стрельба. Второй проблемой было, как справиться с тремя тренированными бойцами в тесноте маленькой квартире, имея только один пистолет и никакой поддержки. Пистолет – если он вообще там лежит – даст ему преимущество секунды на три. А потом?

Он повернулся к Смиту:

– Моим родителям нужно лечь. Вы продержали их без сна всю ночь. Посмотрите на мою мать. Она устала, и она напугана. Мой отец тоже. Они могут подождать в спальне, пока мы разберемся с этим делом.

Смит бросил взгляд на престарелую чету:

– Отведите мать в спальню. Присматривайте за ней. Отец в состоянии побыть с нами.

Рубен не стал спорить. Любой ценой он должен был не дать Смиту заподозрить неладное. Один из телохранителей отвел его мать в спальню. Обе проблемы теперь в какой-то степени уменьшились.

В его кабинете не было ни темно, ни светло, комната словно зависла в каких-то сумерках. Кто-то закрыл жалюзи – Рубен обычно держал их открытыми, – так что свет, который просачивался сквозь них, был бледным, бессильным.

Смит вошел первым и включил люстру на потолке. По комнате прошлись не с одним только пинцетом. Беспорядка как такового было мало – те, кто хорошо умеет искать, делают свою работу систематично, а не переворачивают все вверх дном, – однако было ясно, что ни единый дюйм не остался без внимания опытных глаз и рук. В некоторых местах даже обои были отодраны от стены.

Рубен прошел туда, где стоял Смит. За ним последовал его отец, потом – человек, стороживший его. Старик закрыл дверь и прислонился к косяку. Казалось, он вот-вот рухнет. Рубен посмотрел на него, но старческие глаза ничего не выражали.

– Бумаги в сейфе под полом, – сказал Рубен, импровизируя на каждом шагу. Ему хотелось поцеловать своего отца, сказать ему, что он любит его. Слабость не давала им сблизиться. Она всегда стояла между ними. Сначала слабость, присущая детству, потом юношеству, а теперь последняя слабость – слабость старости. – Ключ я держу в столе.

Смит обернулся к своему спутнику:

– Паркер?

– Все в порядке, сэр, – ответил тот. – Мы хорошо поработали с этой комнатой. Стол чист. – Он имел в виду, что ни в одном из ящиков не было оружия. Рубен надеялся, что он ошибается.

– А какой-нибудь ключ вы нашли?

Паркер пожал плечами. Плечи у него были широкие. Когда он ими пожимал, под твидовым пиджаком заходили тяжелые мускулы. С левой стороны под мышкой он носил револьвер в кобуре. В правой руке он по-прежнему держал свой «Узи», спокойно, но не небрежно.

– Не могу вам сказать, сэр. Столом занимался Кертис. Он хорошо работает со столами. Очень тщательно.

– Он бы не нашел его, – вмешался Рубен. – Я приклеиваю его лентой к задней стороне ящика. До него нелегко добраться.

– Кертис свое дело знает, – упрямо повторил Паркер. Прямо на сердце теплело при виде такой солидарности в команде.

– Я проверю, черт побери. – Рубен направился к столу, стараясь сохранить за собой какую-то инициативу. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы Смит или его подручный запустили руку в ящик в поисках несуществующего ключа и вытащили оттуда пистолет. Если там есть пистолет.

Рубен подошел к столу. Смит пристально смотрел на него. "Что, если эта записка была какой-то ловушкой? Что, если Кертис побывал здесь послетого, как пистолет был оставлен, что, если стол действительно былчист? Лучше не думай об этом. Старайся выглядеть спокойным". Рубен выдвинул второй ящик сверху, как было указано, и сунул руку внутрь.

Он лежал там и ждал его, твердый, гладкий и такой же холодный, как сердце Смита. Рубен сразу узнал его: «Хекклер и Кох» Р7. Он пользовался таким при стрельбе по мишеням. Кто-то проявил предусмотрительность: с четырехдюймовым стволом пистолет был менее заметен в руке и более удобен в обращении. Рукоятка оказалась необычно толстой. Рубен понял, что пистолет был заряжен обоймой на тринадцать патронов вместо стандартных восьми. Он пошарил рукой, обхватив пальцами неудобную рукоятку. Сердце бешено колотилось глубоко в груди. Он почувствовал дурноту.

– Что-то не так, лейтенант? – Смит сделал шаг вперед.

– Ключа нет. Ваши громилы превратили это место в свинарник.

Смит придвинулся ближе. Рубен продолжал шарить рукой в ящике, словно искал что-то. Он чувствовал себя где-то далеко отсюда. Его рука двигалась как во сне.

– Дайте-ка я посмотрю.

Рубен поднял глаза. Его отец по-прежнему стоял у двери. Паркер стоял рядом с ним, слишком близко, чтобы в него можно было выстрелить без риска задеть старика.

Смит встал с ним рядом. Как человек, стоящий на краю головокружительной пропасти, Рубен отбросил все прочь и прыгнул в пустоту, одним движением выхватив и развернув пистолет, обняв Смита за шею свободной рукой и уперев пистолет ему в висок, растрепав аккуратно причесанные волосы.

Он почувствовал, как Смит напрягся – не от страха, а внутренне собравшись.

– Скажите Паркеру, чтобы он положил свой автомат. У него примерно две секунды.

Рубен старался, чтобы его голос звучал спокойно. Но буря внутри уже завладела им.

Паркер колебался. Смит кивнул. Здоровяк уронил «Узи» на пол. В тот же миг он вытянул руку и схватил отца Рубена, дернув его к себе и прикрывшись им, как щитом. Еще мгновение спустя в его руке появился пистолет, который он прижал к голове старика. Пат.

Рубен сильно ударил Смита сбоку по голове, сбив его с ног. Смит простонал и попытался подняться на колени, но у него ничего не вышло. Рубен нырнул за стол.

Кем бы Паркер ни стал впоследствии, изначально его готовили спасать заложников, а не быть террористом. Он отшвырнул свой живой щит и низко присел, выстрелив сквозь стол в то место, где, по его мнению, должен был оказаться Рубен. Его пистолет выплюнул подряд несколько тяжелых пуль типа «Глейзер», которые разнесли шпон и древесно-стружечные плиты стола в щепки. Рубен едва успел спрятаться за металлический шкаф для документов. Следующие три пули Паркера отскочили от стали слепым рикошетом. Рубен вскочил и дважды выстрелил. Он попал Паркеру прямо в живот, превратив его в кровавое месиво и отшвырнув к стене. Тот, кто заряжал пистолет, должно быть, использовал патроны с высокой начальной скоростью.

Удар тяжелой ноги распахнул дверь, отшвырнув отца Рубена боком на пол. В следующий момент в комнату низким кувырком влетел второй охранник, пригнулся, перекатился, мягко сел на корточки. Его «Узи» поднялся, отыскивая мишень. Рубен почти в упор выстрелил ему в лицо. Тишина, которая наступила вслед за этим, была очень чистой.